Лучшее за год: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк

Мариза прижималась спиной к двери, не позволяя открыть ее.

– Еще несколько минут – и они совершат скачок! – сказала она. – Тогда вы сможете отправляться домой!

– Война началась, – ответила Жаклин, инженер по телеметрии. Ее лицо раскраснелось, в глазах светился ужас. – Дело не во мне. Миссия состоялась… Они совершили скачок уже четыре часа назад!

Мариза проглотила комок в горле. Если Жаклин набросится на нее, Мариза едва ли с ней справится. Жаклин превосходила ее по весу на добрых тридцать фунтов. И никакие силы безопасности уже не примчатся на помощь.

– Жаклин, – сказала она, – мы уже зашли так далеко…

Инженер по телеметрии занесла кулак… Мариза напряглась, но не двинулась с места. Руки, стиснутые за спиной, дрожали. Какое-то время Жаклин продолжала потрясать кулаком в воздухе… Из-за ее спины за всем происходившим наблюдали остатки персонала Центра Управления Миссией. Большая часть пультов пустовала. На лицах оставшихся инженеров ничего не возможно было прочесть. Они слишком вымотались, чтобы что-то предпринимать, однако Мариза понимала: им хотелось смыться отсюда ничуть не меньше, чем Жаклин.

А та вдруг разжала кулак, уронила руку и закрыла глаза.

– Какая, собственно, разница… – прошептала она.

Мариза перевела дух.

– Настает величайший момент в истории человечества, – проговорила она. – И мы – его участники. Мы все равно ничего не можем сделать там. – Она кивнула на закрытую дверь у себя за спиной. – Мы не можем отменить происходящее, но можем стать свидетелями. Еще есть надежда!

Несколько мониторов показывали карту Соединенных Штатов Америки. И отдельно, в уголке, – Флориду. На обеих картах выделялись ярко-желтые участки. Пометка внизу гласила, что желтым обозначались территории, с которыми потеряна связь. И этот цвет охватывал крупнейшие города по всей стране и большую часть побережий – весь юг Тихоокеанского и север Атлантического. Что касается Флориды, лучистые желтые «солнышки» отмечали Майами и Джексонвилль… и вот, прямо на глазах у Маризы, такой же значок возник на месте Тампы.

Она подняла глаза к потолку ЦУМа с его полудюжиной окон верхнего света. Она знала: потолок в любой миг мог исчезнуть, раствориться в безумном свете. Собственно, Мариза ждала, что так оно и произойдет, причем уже давно, – и все-таки оставалась на рабочем месте, у своего пульта, записывая приходившие с четырехчасовым опозданием сигналы. Их подавал корабль «Пришествие», стремительно уносившийся за пределы Солнечной системы и уже пересекший орбиту Нептуна… Интересно, наступит ли конец абсолютно мгновенно и неожиданно? Или каким-то мгновением раньше она все-таки успеет понять, что «это» вот сейчас разразится?

Жаклин тяжело опустилась обратно в кресло, и Мариза вернулась за пульт. Данные телеметрии выглядели неплохо… Но точно так же дело обстояло и шесть лет назад, когда громадный корабль величественно покидал земную орбиту. Все четырнадцать тысяч человек на борту были здоровы духом и телом и полны энтузиазма. С тех пор на корабле произошло несколько смертей… чего и следовало ожидать. У кого-то прозевали ухудшение физического состояния. Двое совершили убийства. Еще двое покончили с собой… Но никаких серьезных технических неполадок на корабле не наблюдалось. Все оборудование работало великолепно. Настолько великолепно, что теперь – за несколько минут перед тем, как специальные генераторы, размещенные по всему кораблю, синхронным усилием должны были бросить его в гиперпространство, – ЦУМ, по существу, оказался не нужен. Так что Жаклин была кругом права…

Комната пропахла остывшим кофе и человеческим потом. Многие сотрудники просидели за своими пультами по двадцать и больше часов. По мере приближения заветной минуты, однако, они все чаще отрывались от работы, поглядывая на экраны. Бегущая строка демонстрировала цифры, не укладывавшиеся в сознание: примерные потери… уровень радиации… утраченные города…

Мариза уткнулась в свой дисплей и защелкала клавишами. Ее интересовали показания гиперпространственных двигателей. Все-таки человечество наконец отправлялось к звездам… Даже если Земли уже не будет, когда они вернутся – при условии, конечно, что они сумеют построить новый корабль и прилететь на нем назад.

– Оно даже и проще, когда у тебя нет семьи, – пробормотала Мариза себе под нос. Впрочем, она говорила неправду. Ее взрослый сын жил в Оушенсайде – дальнем южном пригороде Лос-Анджелеса. Правда, теперь их общение ограничивалось лишь телефонными звонками на Рождество, и время от времени Мариза поглядывала на фотографию сына, чтобы не забыть, как он вообще выглядит…

Неподалеку раздалось всхлипывание. Один из инженеров плакал, уронив голову на клавиатуру.

Единственным, кто казался полностью погруженным в работу, был доктор Смолли. Он то и дело переключал каналы, просматривая медицинские показатели космического экипажа. Сердечные ритмы членов команды тоненькими ниточками тянулись перед ним по экрану…

– Какая жалость, – сказал он, поймав взгляд Маризы, – что во время скачка никакая связь невозможна. Как они будут чувствовать себя в гиперпространстве? Вот бы узнать!

– Если он вообще получится, этот скачок… – простонала Жаклин.

– Через три минуты все станет ясно, – сказала Мариза. – Что бы здесь ни случилось – мы не погибнем!

Сквозь толстые стены ЦУМа глухо донеслось завывание сирен. Здание заметно тряхнуло. С края одного из столов на пол упала кофейная чашка.

– Может, если бы мы не выбросили столько денег в космос, а потратили их по делу, ничего этого и не произошло бы, – сказала Жаклин. – А то ободрали всю планету как липку, и ради чего?

Доктор Смолли все всматривался в медицинский дисплей.

– Они очень взволнованы, – сказал он. – У всей команды частит пульс! Нет, ну до чего дошла техника! – И он восторженно взмахнул рукой, указывая на экран. – Я каждого, можно сказать, насквозь вижу! Эти индивидуальные передатчики сообщают мне больше, чем осмотр в условиях стационара! Как бы я хотел туда, к ним…

– Покажите мне того, кто не хотел бы, – сказала Мариза.

– Есть у вас какой-нибудь соответствующий медицинский термин, доктор? – спросила Жаклин. – Ну, вот вы увидели что пациент безнадежен, и хотите предложить нечто неопробованное, но такое, что якобы может спасти? Вроде того, чем мы все тут занимаемся. Человечество умирает, и мы хватаемся за теорию…

Часы обратного отсчета на стене показывали чуть более двух минут. Пол снова затрясся, на сей раз – гораздо сильнее.

– Ну, пожалуйста… Хотя бы еще несколько секунд… – ни к кому не обращаясь, проговорила Мариза.

История в самом деле находилась на переломе. Первая долгожданная колониальная экспедиция к иной звездной системе – и разразившийся кошмар всеобщего ядерного конфликта. Единственными уцелевшими должны были остаться исследователи… Мариза принялась перечислять про себя имена: Годдард, фон Браун, Армстронг… ну и так далее.

Только так удавалось отодвинуть мысль о смерти, стучавшейся в двери.

– Все сплошной эксперимент! – сказала Жаклин. Она была близка к истерике. – Мы никогда не посылали даже вдесятеро меньшего корабля. Мы никогда не делали связку из нескольких гиперпространственных двигателей. А что, если их поля все-таки лягут вразнотык? Они ж его на части порвут вместо скачка…

– Денег не было на дополнительные проверки! – отрезала Мариза. – Вопрос стоял ребром. Все или ничего!

– Вы просто наслушались пораженцев, Жаклин, – вставил доктор Смолли. – Теория безупречна, математические выкладки безукоризненны. Один миг – и они унесутся за сотни световых лет от здешних проблем!

Мариза вцепилась в край монитора… Часы обратного отсчета показывали менее минуты. «Я представляю здесь человечество, – подумалось ей. – Я здесь от лица всех, кто когда-либо мечтал отправиться к звездам…»

Больше всего сейчас ей хотелось бы увидеть ночное небо.

Доктор Смолли так уткнулся в свой компьютер, как будто хотел в него нырнуть – туда, к ним. Жаклин неотрывно смотрела на экраны теленовостей с их картами, сплошь усеянными желтым. Вот картинки разом замигали… и изображение сменилось серой рябью помех. Жаклин прижала руки ко рту…

– Десять секунд! – сказала Мариза. – Все системы дают зеленый свет!

Часы тикали, отсчитывая последние секунды. В памяти Маризы пронеслось детство, проведенное с фильмами и книгами о космических путешествиях. Их действие разворачивалось в величественных декорациях Вселенной, а не как здесь, на крохотной сцене, освещенной лучами одного-единственного солнца!.. Если бы ей удалось отсюда улететь, не пришлось бы увидеть жуткое и кровавое самоубийство, которое все-таки совершило человечество. Первые бомбы стали взрываться вчера поутру. За завтраком, помнится, она еще думала, что все это – газетная утка. Ведь не могли же люди в самом деле пойти на подобную глупость?.. Однако репортажи продолжались, и скоро стало понятно – никто не шутил. Ни в малейшей степени не шутил…

Телеметристы впились глазами в приборы, отслеживая последние сигналы «Пришествия». Корабль, уже почти развивший третью космическую скорость – достаточную, чтобы преодолеть притяжение Солнца, – готовился к прыжку, основанному на парадоксальной физике гиперпространства.

– Три… два… один… – вслух произносил кто-то. На экране перед Маризой высветилась надпись «ОТСУТСТВИЕ СИГНАЛА». Все свидетельствовало о том, что корабль исчез. С разных концов комнаты послышались жидкие, усталые аплодисменты.

– Они прыгнули, – сказала Мариза. Она все пыталась представить себе, как потоки странных энергий из гиперпространственных двигателей раздвигают ткань мироздания, позволяя громадному кораблю развивать сверхсветовую скорость, и «Пришествие» исчезает в яркой световой вспышке…

На какой-то миг только это имело значение, а цифры потерь, радиация и желтые пятна на картах просто перестали существовать.

– Нет, – отрезвил ее голос доктора Смолли. – У меня тоже должны были пропасть все сигналы, но они идут!

И он ткнул пальцем в монитор. Мариза перекатилась вместе с креслом, чтобы видеть, о чем он говорит… На его экране по-прежнему пульсировали сердечные ритмы, компьютер продолжал записывать волны мозговой активности. Доктор переключил картинку, потом еще раз… Всюду то же самое.

– Это… как? – проговорила Мариза.

Жаклин уже стояла подле нее, остальные инженеры покинули свои места и сгрудились позади.

– Сигналы… Они слабеют, – выдохнула Жаклин.

– Нет-нет-нет, – сказал Смолли. Он быстро набрал на клавиатуре команду. Появилась сходная картинка с именами и разными показателями… не отражавшая никакой биологической активности.

– В чем дело, доктор? – спросила Мариза. Она в самом деле не понимала, что там у него за сигналы, ведь с «Пришествием» сейчас никакой связи быть не могло. И не будет впредь, так что они никогда не узнают, добрался ли корабль до места назначения. Скорость света и теория относительности воздвигали барьеры, непроходимые, как сама смерть.

– Это – их дыхание, – голосом бездушного компьютера пояснил врач. – И они не дышат. А вот, – он снова щелкнул по клавиатуре, – сердцебиение.

Теперь против многих имен вместо характерных пульсирующих всплесков тянулись ровные линии. Другие показывали редкие, медленные удары… и тоже пропадали с экрана. Смолли принялся переключать изображение. Да, теперь ни у кого не было пульса. Успокоились и мозговые ритмы…

Мариза положила руки на спинку кресла, в котором сидел доктор. Она чувствовала, как его трясет. Она попросила:

– Проверьте температуру тел.

Смолли вскинул голову, оглянулся на нее… Потом понял, кивнул – и вызвал показатели температуры внутренних тканей. Цифры на глазах становились все ниже…

– Это что, аномалия какая-то? – спросили сзади. – Почему мы получаем сигналы из гиперпространства?

– Корабль взорвался, – сказала Жаклин.

– Нет, – возразила Мариза. – Телеметрия нам об этом сообщила бы. – Теперь она держалась за докторское кресло, чтобы не упасть. – Сигналы настоящие и идут из нашей части пространства. – Ее лицо странно онемело, ноги были готовы отняться, она понимала какой-то частью своего сознания, что вот сейчас свалится. Но все же пояснила для тех, кто еще не понял: – «Пришествие» совершило скачок… а они – остались!

– Значит, все пошло по самому худшему варианту, – сказала Жаклин. – Была же вероятность, что связанные между собой генераторы сработают не так, как одиночный. Мы просто выбросили ребят в космос…

Ее голос сорвался.

– Они погибли, – сказала Мариза, и комната перед глазами медленно поплыла вправо. «Я падаю», – подумалось ей. Интересно, что увидел бы телескоп, если бы телескопы могли заглядывать так далеко?.. В смысле, после световой вспышки скачка? Четырнадцать тысяч тел, крутящихся в пустоте? Еще какие-то части корабля, не сумевшие улететь?..

Ее голова ударилась об пол, но почему-то не было больно. Ей вообще не было больно, зато сознание неведомо зачем сосредоточилось на бессмысленных мелочах: на шершавости плиточного пола и на том, как странно выглядели коллеги, смотревшие на нее сверху вниз. Потом их лица странным образом потемнели… «Какое странное явление», – подумала Мариза. И в последнюю секунду, остававшуюся ей до забвения, успела понять, что лица-то были ни при чем. Просто верхние окна вдруг налились немыслимо ярким светом, как будто прямо за ними находилась раскаленная солнечная поверхность.

«Мы не вырвались к звездам…» – мелькнула последняя мысль, оборванная жаром тысячи солнц, расплавившим потолок.

Она бы заплакала, да времени не хватило.

Ну ничего себе смерть… Кто, кроме нас, изведал подобный конец? Все произошло неожиданно. Стены вдруг замерцали, а потом просто пропали, и воздух вырвался наружу. Многое, находившееся внутри корабля, осталось на месте, оно было разорвано в клочья. Звезды завертелись вокруг нас, какое-то время мы продолжали их видеть… Мы и сейчас видим – каждый видит то, что видят все. Правда, стоит ли разделять «всех» и «каждого», если сознание сделалось общим? Четырнадцать тысяч человек замерзли в считанные мгновения, но мозговые нейроны продолжали выбрасывать микроимпулъсы электричества в космический мороз, успев породить нечто вроде мегаорганизма. Мы все еще летим прочь от Солнца: слабенькая взаимная гравитация удерживает нас друг подле друга, мы то сталкиваемся, то расходимся, но недалеко. Плутон пронесся мимо быстрей мысли, и вот уже мы вошли в Облако Орта155, но кому дано об этом узнать?.. Солнце ярко сияет позади нас – ярчайшая точка между другими светилами, – но в основном кругом царствует мрак… и чудовищный холод. И время длится, невзирая на то, что нам нечем более измерить его. Мы не можем отличить сутки от года, а год – от столетия. Мы мчимся прочь от Солнца. Прочь, прочь…

Джонатан поудобнее пристроил рюкзак на спине, тяжеловатым шагом спускаясь по склону. Потом потер ладони – было холодно. Он направлялся к поселению, называвшемуся Энсинитас. Хорошо все-таки, что он оставил в Левкадии свою тележку, наполненную товарами на продажу, – еще не хватало бы сейчас тащить ее за собой. Кричаще-яркие краски заката отгорели вот уже час назад, и в наступивших потемках Джонатан руководствовался лишь утоптанной дорожкой да размеренным звуком прибоя по правую руку. Луна еще не взошла, но в любом случае мало толку было бы от ее рассеянного света… А вот то, что с гребня последней горки он сумел рассмотреть огоньки Энсинитас, было хорошо. Стало быть, почти пришел. Джонатан размеренно шагал, насвистывая в такт ходьбе нехитрую песенку. Урожай был собран, и, похоже, Энсинитас ожидала не самая тяжелая зимовка. Этой весной они воздвигли две новые теплицы с искусственным освещением и сберегли достаточно семян для щедрого посева. Чего доброго, образуется даже излишек! В самый первый раз. Так что, если ему еще и удастся заключить сделку с жителями Оушенсайда, – у тех часть урожая слопала тля, – зима может оказаться даже выгодной…

К голосу морского прибоя добавились обрывки музыки, и Джонатан улыбнулся. Может, там будет и дочка Рэя Хансена, Фелиция. В прошлом году, помнится, она дважды с ним танцевала. И ему почудилось, что, когда они менялись партнерами, ее рука неохотно покинула его ладонь… Одна беда – тогда Фелиция была еще слишком молода для ухаживания. Зато теперь – совсем другое дело… В общем, вечер обещал быть приятным и полезным во всех отношениях. Даже ледяной ветер с океана казался каким-то… чистым, что ли. По крайней мере, не нес отчетливого дыхания смерти. Совсем не то, что во времена Джонатанова детства, когда все кругом только и называли море «вонючим»…

Он замедлил шаг, зная, что скоро поперек дорожки будут ворота. Летом эти ворота не давали разбрестись козьему стаду. Зимой, естественно, живность держали в хлевах, чтобы не замерзла. Да, Энсинитас – зажиточное поселение. Вон они сколько всего выращивают. Даже скотине на корм хватает… Джонатан в который раз подумал о том, что Фелиция станет ему отличной женой. Она такая крепкая и живая. И ее отец будет рад принять зятя в семью. Только представить себе – все время на столе козье молоко! С каждой едой!.. Джонатан вообразил себе сыр – непременное угощение на празднике урожая – и невольно облизнулся…

Да, но если она не захочет его в мужья?

Он совсем замедлил шаги и спросил себя: а кто он, собственно, такой, чтобы Фелиция его пожелала? Все верно, ему двадцать лет, и он – бизнесмен. Но он не имел возможности все время торчать рядом с ней и очаровывать девушку. А год – срок немалый… И потом, чего доброго, она не захочет путешествовать с ним от деревни к деревне, развозя товары. К тому же Фелиция – из тех девушек, кого называют «книжными». Джонатан слышал людские пересуды, но для него это было лишь частью ее девичьего очарования.

Он спрятал руки под мышками… И что это его вдруг пробрала такая дрожь? От внезапного порыва холодного ветра – или просто от страха?

Ворота гремели на ветру, и только поэтому он не врезался в них в темноте. Замерзшие пальцы кое-как одолели засов. Вот теперь из-за холма стала явственно доноситься музыка. Джонатан заторопился, снедаемый ужасом и надеждой.

– Добро пожаловать, Джонатан, – приветствовал его Рэй Хансен, стоявший в дверях.

Юноше показалось, что со времени их последней встречи Хансен здорово постарел. Впрочем, он всегда выглядел старым. Теперь ему, наверное, уже стукнуло сорок. «Солидный возраст», – с уважением подумал Джонатан. За спиной хозяина дома виднелись длинные столы с рассадой, отодвинутые к стенам. А в гостях, кажется, была вся деревня в полном составе. Пришли Ямишита и Куганы, Тэйлоры и Ван Гаи, Вашингтоны и Лафферти. Сто человек, если не больше.

Джонатан улыбнулся и сказал:

– Если позволите, сэр, я хотел бы увидеться с вашей дочкой.

Старик тускло улыбнулся в ответ.

– Вот сам и скажи ей об этом.

Джонатан подумал, уж не заболел ли Хансен. Точно, с того раза он здорово похудел. Наверное, что-нибудь с кровью. Сейчас у многих заболевания крови…

Оркестр весело заиграл, и пары начали выстраиваться для нового танца. Ведущий занял место на сцене. Фелиция, одетая в простое хлопковое платье, сидела с краю стола в другом конце длинной комнаты и потихоньку болтала ногами. Джонатан стал пробираться к ней, стараясь не мешать танцующим. А те все быстрей кружились под музыку: волосы развевались, руки перехватывали одна другую… Какая-то женщина налетела на Джонатана, он поспешно извинился, но она исчезла до того быстро, что он даже усомнился – слышала ли она его извинения.

Ему оставалось несколько шагов, когда Фелиция обернулась. Синие глаза смотрели прямо, светлые волосы – гладко зачесаны со лба… Была ли она рада ему? Уж конечно, она догадалась, зачем он пожаловал. Каждый раз, минуя Энсинитас, он оставлял ей записки. А при следующем посещении забирал ответы. Довольно пространные, но абсолютно невинные. Такие же «страстные» послания она могла бы писать собственному брату.

Джонатан молча сел с нею рядом. У него была для этого случая заготовлена целая речь… показавшаяся теперь, когда настал решительный миг, дурацкой и пустопорожней. Музыка смолкла, и жители деревни стали рассаживаться, тихо переговариваясь. Оркестр на временной сцене настраивал инструменты. Двое гитаристов сверялись с нотами, трубач незаметно вытряхивал слюну из трубы.

– Здорово тут у вас, – сказал Джонатан… и внутренне содрогнулся. Ему показалось, что он сморозил жуткую глупость.

– Точно. – Ее руки смирно лежали на коленях. – А как тебе путешествовалось?

Музыканты заиграли, толпа танцующих принялась выписывать знакомые па.

– Да тоже нормально. – Джонатан успел решить, что самым мудрым будет отсюда сбежать, причем как можно скорее. Одно дело – строить воздушные замки, таская свою тележку по прибрежным дорогам. И совсем другое – встретить Фелицию воплоти. – Я неплохой бизнес сделал в Оушенсайде…

– Интересно, наверное, столько всяких мест повидать?

Джонатан слегка приободрился.

– Ага, – сказал он. – Ты знаешь, я забирался даже севернее Оушенсайда. В самом Сан-Клементе разок побывал… Там еще стоит несколько зданий. Хотел и до Лос-Анджелеса добраться, но ты же знаешь, какой я осторожный!

Она искоса посмотрела на него, и Джонатан прокашлялся.

– Я хожу только по побережью, а в глубь страны не суюсь, еще не хватало. Ледник с гор Санта-Ана тянется почти до самого моря, но все говорят, что снега отступают. Все сходятся на том, что постепенно делается теплей!

Фелиция вздохнула.

– Есть пословица, – сказала она. – «Всякая пыль как поднялась, так и уляжется». Вот только поверить тяжеловато. Говорят, мол, «ядерная зима», а по мне – сущая «ядерная вечность». – Она рассеянно смотрела на танцующих. В этот миг она казалась Джонатану такой беззащитной. Она добавила: – И Энсинитас – такой крохотный…

Джонатан крепко стиснул пальцами край стола. У него так и чесался язык задать ей свой единственно важный вопрос, но он понимал – пока не время. Нельзя же, действительно, вот так взять и бухнуть!.. Тут его озарила светлая мысль.

– Я тебе подарок принес, – сказал он с большим облегчением. Стащил наконец с плеч рюкзак и поставил между ними на скамью. Откинул клапан – и Фелиция с любопытством заглянула внутрь.

– Книги!.. – восхитилась она. И даже в ладоши захлопала.

Джонатан порылся среди томиков. Конечно, тот, что он искал, обнаружился на самом дне рюкзака.

– Вот этот, по-моему, должен тебе особенно понравиться, – сказал он. – Только давай выйдем наружу, и там я его тебе вручу!

Он пытался проглотить комок в горле, но не мог – во рту совсем пересохло. Он казался себе таким глупым, таким неуклюжим…

Пока они шли мимо танцующих, она взяла его за руку. Ее пальцы устроились у него в ладони, словно в гнезде.

Прежде чем выйти из дома через заднюю дверь, Фелиция накинула шубку и зажгла незадуваемый фонарь, не боявшийся даже бури. Фитилек немного поморгал, потом уверенно разгорелся.

– Что же это за книжка?

Ветер хлестал его по лицу и был ощутимо соленым. Может, сегодня ночью выпадет снег. Первый раз в этом сезоне. Джонатан сунул руку за пазуху и вытащил томик.

– Вот. Самая дальняя даль от Энсинитас, какая только бывает.

Она открыла книжку. Это был справочник «Звезды и планеты» Петерсона в мягкой обложке. В свете лампы Джонатан увидел цветную фотографию туманности Конус156 – красноватый клубящийся фон, пронизанный белыми пузырьками звезд.

– Какая красота, Джонатан…

Они склонились над фотографией, соприкоснувшись лбами.

– Отец рассказывал мне про звезды, – сказала Фелиция. – Он видел их своими глазами… Когда был маленьким. В смысле, прежде чем настали скверные времена.

– А мне, – поднимая взгляд, ответил Джонатан, – папа говорил, что мы должны были отправиться к звездам. Его мама участвовала в пуске «Пришествия»… – Между тем небо перед глазами было беспросветно черно, словно пещерный свод. – Папа говорил, небо в те времена было синее. А у солнца были четкие края, точно у золотой денежки…

Он отвлекся и увидел, что лицо Фелиции отделяет от его собственного какой-то дюйм. Даже не успев ни о чем подумать, Джонатан чуть-чуть наклонился и поцеловал ее. Фелиция не отстранилась… И таким вот образом он получил ответ на свой вопрос, так и оставшийся непроизнесенным.

Чуть позже, прижимая ее к себе, он тихо проговорил:

– Говорят, со временем пепел уляжется. Тогда мы снова увидим звезды…

…Четыре года спустя стояла тихая ночь. Рэй-младший уже отправился спать, а Джонатан и Фелиция стояли на крылечке своего дома в Оушенсайде.

– Видишь? – Фелиция показывала ему что-то на небе. – Это то, что я думаю, или нет? Как тебе кажется?

Джонатан положил руку ей на плечо и привлек ее к себе.

– Мне кажется – да.

Яркая точка померцала немного… и разгорелась. К ней при соединилась другая…

Джонатан и Фелиция стояли на крыльце, пока холод не загнал их под крышу.

Мы ощущаем пространство. Нейтроны искрами пронзают наше общее тело. Нашу кожу обжигают гравитационные волны. Мы слышим пространство… Нет, не бесполезными застывшими органами телесного слуха – голосу Вселенной внимает само наше сознание. Звезды позванивают, как крохотные колокольчики. А еще у пространства есть вкус. Пыльный металлический вкус. Он не меняется. Мы же улетаем все дальше и движемся все медленней… И наконец совершенно утрачиваем скорость. Но мы не повисаем в равновесии, о нет! Солнце властно притягивает нас обратно. Мы всего лишь миновали свой апогей – и вот уже снова мчимся сквозь Облако Оорта, колыбель комет… Сколько лет мы уносились прочь?

– Опираться исключительно на устаревшие знания – большая ошибка! – Профессор Мацуи обращался к собранию академиков, заполнивших старый лекционный зал Нью-Беркли. – Новый зал был еще не готов; его обещали достроить в следующем году. Старый прослужил сто двадцать лет. Теперь его снесут, и профессор знал, что ему будет недоставать этих почтенных стен. – Мы прямо-таки зациклились на том, чтобы воссоздать старый мир, известный нам лишь по книгам и записям, и совершенно забываем, что нашу работу за нас никто делать не будет! Между тем у нас должно быть свое лицо. Свой технический прогресс, своя культура!

Говоря так, он радовался хорошей работе новой акустической системы. Голос у профессора был теперь далеко не такой зычный, как в молодости.

Мацуи покосился на доктора Чеснатта, представителя ведомства Восстановленных Технологий. Тот сидел со скучающим видом, записная книжка неоткрытой лежала перед ним на столе.

– Позвольте? – Доктор Чеснатт лениво поднял руку. – Вы что же, хотите, чтобы мы отказались от главнейших достижений предшественников? И при распределении бюджета предлагаете необоснованно рисковать, вкладывая деньги в ваши пресловутые «собственные изыскания», которые, возможно, не принесут никаких плодов, – вместо того чтобы благоразумно изучать нечто такое, что наверняка будет работать, ибо уже работало в прошлом? Я полагаю – всерьез думать о новых исследованиях можно будет только тогда, когда мы достигнем научного уровня предков, но никак не раньше. Вы же предлагаете нам попусту растратить драгоценное время и столь же драгоценные средства!

Мацуи дал себе мгновение передышки, обводя глазами собрание… Что думают остальные? За него они или против?.. Отделение литературы разделилось поровну: на архивистов и творчески работающих писателей. Биология, социология, сельскохозяйственные науки, пожалуй, склонятся на его сторону, как и астрономия. А вот представители технических дисциплин и математики с физиками, скорее всего, пойдут на поводу у Чеснатта. К тому же он бывший председатель Медицинской школы, то есть вполне мог принудить своих коллег проголосовать по его, Чеснатта, разумению…

– Естественно, мы обязаны продолжить достойнейшую работу по изучению опыта предков, – сказал Мацуи. – Но если мы устремим на это все наши усилия и все финансирование, кто поручится, что мы не повторим все те же ошибки и окончательно не погубим наш мир? Мне думается, вы склонны всецело уповать на разум предшественников, упуская из виду сделанные ими просчеты. При таком подходе как бы не пришлось последовать за ними по пути, который однажды уже привел к ядерной катастрофе!

Чеснатт лишь хмыкнул в ответ.

– Можете сколько угодно вызывать призраков пресловутой ядерной катастрофы, коллега. Полагаю, вам известно, что историки так и не пришли к единому мнению о том, что же все-таки вызвало массовую гибель человечества. Возможно, атомная война оказалась лишь внешним симптомом иных, более глубоких проблем. Как же нам избежать подобной судьбы, если не ориентироваться на их высшие достижения?

То тут, то там начали согласно кивать.

Мацуи все-таки завершил речь, хоть и успел почувствовать, что ничего не добился. Чеснатт переманил аудиторию на свою сторону, и какие бы весомые аргументы он, Мацуи, ни приводил, в этом году Отделу исследований дополнительного финансирования не видать. Хорошо еще, если нынешние ассигнования не срежут…

Когда собрание закончилось, Мацуи торопливо покинул лекционный зал. Выслушивать лицемерные соболезнования у него никакого желания не было. «Кровопийцы, – думалось ему. – Будут якобы сочувствовать, а сами наверняка уже прикидывают, как бы им от нас для себя что-нибудь оттяпать…»

Ветер с моря пронизывал его тонкий плащ и раскачивал на столбах фонари. Ночное небо постепенно затягивала прозрачная пелена облаков.

– Погодите, профессор! – окликнули сзади.

Мацуи поморщился, но все-таки замедлил шаг. Отдуваясь, его нагнал Лейф Хендерсон, молодой преподаватель астрономии.

– Хорошая речь, сэр…

Мацуи хмуро кивнул.

– Вот только, боюсь, я зря сотрясал воздух.

– А я так не думаю, – возразил Хендерсон. – В нашем отделе тоже есть парочка сторонников Чеснатта, куда же без них, но я вам вот что скажу: студенты старших курсов как-то не горят желанием запечатлеть свои имена в науке, заново открывая все те же луны Юпитера. А первокурсники – те просто спят и видят, как бы сотворить нечто действительно новое!

Мацуи глубже засунул руки в карманы. Похоже, он делался староват для беспрестанных интриг, процветавших в университете.

Он сказал:

– Чеснатт кое в чем прав… Хотим мы того или нет, мы живем в гигантской тени познания прежних времен. Мы из нее, может быть, никогда так и не выберемся… В особенности если каждый раз, когда кто-нибудь претендует на открытие, наши интеллектуальные, так сказать, археологи будут тут же доказывать, что то же самое или по крайней мере похожее уже было сделано в прошлом. Где, спрашиваю я, настоящий стимул для новшеств?

Хендерсон пошел рядом с Мацуи.

– Однако наши предшественники были не всеведущи, – сказал он. – К примеру, они не смогли победить смерть. Да какое там, они с самими собой-то совладать не могли! – И молодой ученый поднял глаза к темному небу. – И, если на то пошло, они не сумели совершить межзвездного перелета. Мы уже лет пятьдесят как должны были бы получить сигналы с «Пришествия», если корабль благополучно вынырнул на той стороне. Или, еще вероятнее, они должны были бы уже вернуться. У них там было четыреста лет, чтобы сделать новые двигатели!

– Мне, – сказал Мацуи, – хочется думать, что сигналы пришли, но у наших приемников просто не хватило чувствительности их уловить. Или, возможно, триста пятьдесят световых лет – все-таки слишком большое расстояние для подобных сигналов. И они там гадают, почему мы не вышли на связь… почему не вылетели следом за ними. С их точки зрения, наш мир просто взял и намертво замолчал…

Пешеходная дорожка перед ними в этом месте делилась надвое. Корпуса физики и астрономии располагались по правую руку, административный – слева. Ученые остановились на развилке.

Мацуи посмотрел на такую знакомую дорожку… Он ходил по ней всю свою сознательную жизнь. Сперва студентом, потом выпускником-ассистентом, и наконец – профессором. С первых же дней своей преподавательской деятельности он придавал огромное значение творческой мысли. «В этом и состоит смысл науки! – доказывал он коллегам. – Древние достигли блистательных высот, но Время их поглотило. Настала нам пора совершать собственные ошибки…»

– Мир меняется, Хендерсон, – проговорил он задумчиво. – Еще лет десять, и население перевалит за миллиард. Четыре века назад мы пережили истребление, но все-таки избежали участи динозавров. Потом пробились сквозь второе Средневековье. Судя по всему, наш биологический вид предназначен для великих свершений… Но сколько дурацких шишек мы себе набиваем на этом пути!

И он с горечью топнул ногой.

Хендерсон некоторое время молчал. Было слышно, как вдалеке гремит о скалы прибой.

– Маятник раскачивается, профессор, – сказал он наконец. – В этом году победил Чеснатт, да, но будут и еще годы. Ради нового познания нам придется отрешиться от прошлого. Обязательно придется!

– Вот только я вряд ли до этого доживу, сынок, – усмехнулся Мацуи. – Как же мне не расстраиваться?.. У человечества есть определенные желания и потребности. Но каковы они и каким образом люди станут добиваться их осуществления, для меня так и останется тайной. Человеческая жизнь слишком коротка… Я не смогу увидеть общей картины. Вот бы узреть дальнюю перспективу, тогда ясно было бы, за что мы боролись!

Хендерсон не ответил.

– Прости, – сказал Мацуи. – Мы, старики, иногда делаемся болтливы… особенно на ночь глядя. Вот и на меня порой нападает желание пофилософствовать… Раньше для этого требовалось опрокинуть пару кружечек пива, но теперь хватает всего лишь прохладного вечера после неудачных бюджетных дебатов. Уж ты меня извини…

Хендерсон переступил с ноги на ногу.

– У нас в департаменте, – сказал он, – хотят присвоить ваше имя комете…

Глаза Мацуи внезапно наполнились слезами, по счастью оставшимися незамеченными в темноте.

– Очень мило с вашей стороны, Хендерсон…

Потом Мацуи ушел прочь, но, добравшись до своего жилища, не свернул на крыльцо. Он шел и шел вперед, пока не достиг крутого обрыва, нависавшего над океаном. Край скалы был огражден металлическими перилами. Их усеивали капельки выпавшей влаги. Мацуи положил руки на перила и ощутил их холод. Пена прибоя под луной, казалось, светилась… Мацуи стал думать о лунном свете на воде, об отражениях звезд. Волны с грохотом разбивались внизу, скала содрогалась, и был миг, когда Мацуи ощутил себя неотъемлемой частью той самой «общей картины», которую не надеялся обозреть, – исторического пути человечества на планете и самой планеты в Галактике. Живой, пульсирующей частицей…

Спустя время он вернулся в свой заваленный книгами коттедж. Позже выяснилось, что его предположения сбылись, – Чеснатт сменил его на посту главы нескольких комитетов, но Мацуи это уже не слишком расстраивало. Он помнил, как его руки лежали на холодных перилах, а луна казалась далеким прожектором, и он ощущал себя частицей Вселенной.

Мысли начинают двигаться медленней… Или успело произойти слишком много событий, так что нас начало клонить в сон? А может быть, наш караван просто растянулся – длинная вереница тел, обломков корабля и всякой всячины: книг, одеял, инструментов, сублимированных продуктов, обрывков бумаги… да мало ли чего человечество намеревалось захватить с собой к далекой звезде. Или это греет нас приблизившееся Солнце? Постепенно проходит переохлажденное состояние, благодаря которому сохранялось сознание и взаимосвязь. Зато мы знаем, что снова набираем скорость и мчимся к центру системы, когда-то давшей нам жизнь. Мы – все четырнадцать тысяч – проделали очень долгий путь. Туда, а потом обратно. Мы забыли свои отдельные мечты, но сберегли общую. Путешествовать. Найти путь к выходу из пещеры. Заглянуть за следующий холм… Обрываются последние мысли, но мы успеваем обменяться чувством, похожим на радость. Мы возвращаемся домой…

Капитан Фремария сидела с мужем на одеяле, расстеленном на холме, который возвышался над местом будущего старта. Прожектора, освещавшие корабль, были выключены, но она знала: там, внутри, продолжают трудиться рабочие команды. Они заправляют двигатели, в последний раз все проверяют… На рассвете старт.

– Рассматривай это просто как еще один полет, милый, – сказала Фремария мужу. – Ты же знаешь: мне доводилось летать на гораздо менее надежных машинах…

А у самой от мысли о предстоявшем задании екнуло сердце. Она прямо-таки слышала грохот реактивных двигателей… Получится ли у нее? Идея оседлать такую мощную машину никогда прежде не выглядела до такой степени крамольной. Пока шли тренировки, мысль о самом полете была отстраненно-теоретической. Однако – вон он, корабль. И часы тикают. И уже никуда не денешься. Временами Фремария чувствовала себя приговоренной.

– Не напоминай, – буркнул муж. – Я просто хочу увериться, что у тебя все будет в порядке. Вот бы какой-нибудь знак…

– Сама бы не отказалась получить его, – вздохнула она. Собственно, никто ведь ее силой в кабину не загонял. И, пока не заработают двигатели, еще не поздно будет сказать «нет».

– Если подумать, за нами ведь стоит такая история… – Муж придвинулся ближе и взял ее руку в свою. – После стольких веков человечество снова выходит в космос. Все только об этом и говорят, гадают, что будет потом. Отправимся ли мы на Луну? Или, может, на Марс? Осталось ли там хоть что-нибудь от старых колоний?.. – Он фыркнул. – Ну а мне только бы знать, что ты-то благополучно вернешься…

Фремария молча кивнула. Через три часа ей предстояло явиться в центр управления полетом. Там ее начнут готовить к размещению в орбитальной капсуле. Предполагалось, что космический аппарат совершит десять оборотов вокруг Земли, после чего опять войдет в атмосферу, и, если все пойдет хорошо, Фремария посадит короткокрылый корабль на авиабазе имени Мацуи.

– Я буду не так уж и далеко, – сказала она. – Если бы туда, наверх, ходил поезд, ты добрался бы ко мне всего за пару часов.

Муж рассмеялся, но смех прозвучал вымученно.

Ветра совсем не было – первый раз за несколько недель. Фремария самым пристальным образом следила за метеорологическими прогнозами, но пока все говорило о том, что старт корабля будет происходить в идеальных условиях. Вот и теперь в ночном небе не было видно ни облачка. Неровная линия горизонта очерчивала край бездонной чаши, усыпанной первозданными звездами.

– Даже не припомню настолько ясного неба, – сказал муж.

И тут тьму над ними рассек длинный мазок зеленого света.

– Загадай желание, – сказала Фремария.

– Уже. Сама знаешь какое… – И он сильно сжал ее руку.

По небу, пылая, пронесся еще один метеор, даже ярче первого.

– Редкое явление, – заметила Фремария. – Один за другим!

Он не успел ответить – сверкнул третий, а потом и четвертый. Все они пролетели с той же стороны, что и первый.

– Красота какая, – вырвалось у него.

Фремария откинулась на одеяло, чтобы лучше видеть.

– Метеорного дождя на сегодня не предсказывали, – заметила она. – А Леониды157 появятся еще через месяц!

Великолепный болид прочертил половину неба, прежде чем угаснуть.

Фремария прижалась к мужу, опустив голову ему на плечо… Небесная феерия продолжалась добрых два часа. Иногда метеоры вспыхивали целыми группами, а некоторые сгорали до того ярко, что даже отбрасывали тени. Потом они стали появляться все реже и реже… И наконец в небесах все опять успокоилось.

– Видела ты когда-нибудь нечто подобное? – спросил муж. – Или хоть слышала?

– Нет. – Фремария поневоле задумалась о непостижимых тайнах Вселенной. – Как хочешь, но это точно был знак!

– Точно. – Теперь он рассмеялся по-настоящему.

Фремария посмотрела на часы…

– Ну, мне пора.

Она встала и отряхнула брюки. Муж снова взял ее за руку, но мысли капитана Фремарии были уже заняты кораблем и полетом. Вновь и вновь она прокатывала в голове всю последовательность запуска. Не бывает и быть не может такого, что бы все прошло без сучка, без задоринки. Значит, в конечном итоге все будет зависеть от нее, от ее способности принять правильное решение и подчинить себе корабль. И она хотела совершить хороший полет. А потом еще и еще.

Они стали спускаться с холма к зданиям центра.

Еще Фремария размышляла об истекших столетиях. Предполагалось, что корабль «Пришествие» улетел к звездам. Получилось ли у древних? Этого никто не знал, но человечество собиралось совершить вторую попытку. И ее полет должен был приоткрыть дверь к звездам.

– Боишься? – спросил муж.

Фремария помедлила на тропинке… Корабль ждал ее. Она видела, что часть вспомогательных ферм была уже убрана. Скоро кораблю совсем ничто не будет мешать, а она усядется в пилотское кресло и будет слушать обратный отсчет, готовая в любой миг перехватить у автоматики управление и, если понадобится, все сделать вручную. А потом – могучий рывок многотонной ракеты! И в конце разгона – блаженство невесомости. Какая легкость! Какое ощущение первого шага на долгом пути к свободе…

– Я готова, – просто сказала она.

При этих словах над ними вспыхнул последний одинокий метеор и разорвал небо своим прощальным полетом. Муж и жена следили за ним взглядами, пока он не исчез.

– Как быстро они сгорают, – сказал он.

Фремария посмотрела на свой корабль, потом снова на небо.

– Но прежде, – сказала она, – они проделывают такой долгий путь…