Бандана Сингх родилась и выросла в Индии, а в настоящее время проживает в Соединенных Штатах, где преподает физику и занимается литературой. Ее рассказы печатались в нескольких выпусках антологии «Полифония» («Polyphony») и в различных журналах и сборниках, таких как «Скорость света» («Lightspeed»), «Странные горизонты» («Strange Horizons»), «ИнтерНова» («InterNova»), «Фонд 100» («Foundation 100»), «Безумная транзитная пресса» («Rabid Transit Press»), «Интерфикция: антология литературы внедрения» («Interfictions: An Anthology of Interstitial Writing»), «Мифика» («Mythic»), «Батут и так долго спящие: постколониальная фантастика и фэнтези» («Trampoline, and So Long Been Dreaming: Post-colonial Science Fiction & Fantasy»). Она опубликовала детскую книгу «Молодой Дядя приезжает в город» («Young Uncle Comes to Town»), изданную в Индии, а также повесть «О любви и других чудовищах» («Of Love and Other Monsters»). Кроме них на ее счету еще одна повесть «Расстояния» («Distances») и первый сборник рассказов «Женщина, считавшая себя планетой» («The Woman Who Thought She Was a Planet»). Последняя ее новинка – оригинальная антология «Сломанный лук» («Breaking the Bow»), составленная вместе с Анил Менон.
Перед вами печальная и созерцательная история о талантливой женщине-математике, изучающей артефакт, найденный на другой планете и способный перемещать различные объекты сквозь пространство, время и запутанный клубок альтернативных реальностей. Когда же объектами становятся люди, могут возникнуть самые мучительные осложнения…
Она сидела на нагретом солнцем крыльце, поглаживая свою желтую собаку, но мысли ее витали далеко отсюда. Как рой бабочек-вихрянок всегда стремится собраться в одном месте, так и воспоминания Бирхи неизменно возвращались к поворотному моменту ее жизни. Она раздраженно подумала: всему виной старость, каким-то образом заставляющая ее раз за разом переживать то, что произошло давным-давно. И все же раздражение оказывалось бессильно перед памятью. Бирха видела всё настолько ясно, будто события произошли вчера: входная дверь огромной крепости инопланетян, открывшаяся в ответ на ее хитрость. Знойная духота долины, удивленный вздох, застрявший у нее в горле, желто-оранжевые комбинезоны замерших в ожидании солдат. Она поднялась по ступенькам и шагнула в круглое отверстие. Темнота, эхо ее шагов в исполинском помещении, колеблющееся пятно света от фонарика в ее руке. Эту крепость завоеватели-земляне считали неприступной, последние представители вымирающей инопланетной расы спасались здесь в конце войны, которая позабылась еще в те времена, когда Бирха была ребенком. Она ожидала увидеть внутри изуродованные разложившиеся трупы, но ее встретила тишина горного монастыря. Тишина, едва уловимый запах пыли и картина, навсегда врезавшаяся в ее память: растерявшийся солдат, ошеломленный скоплением непонятного оборудования в центре зала.
Этот момент изменил все: и ее жизнь, и, в конечном счете, судьбу всего человечества. Какой же молодой была она тогда.
– Ха! – резко и пронзительно хохотнула пожилая женщина над собственной глупостью.
Бирхе нравилось сидеть вот так на ступеньках крыльца, но постепенно начинало холодать. Солнце здесь заходит раз в семь лет по временным стандартам той планеты, на которой она родилась. Бирха знала, что не доживет до следующего заката; об этом говорили ее старые кости, это подсказывал слабый запах ее мочи, об этом предупреждал ее разум, погружающийся в пустоту, им же самим и созданную.
Но не замечать туч уже не было возможности, и собака у ее ног запросилась домой. Скоро начнется дождь, и деревья раскроют листья с темными прожилками навстречу небу. Вихрянки выберутся из своих нор и завьются, постепенно сужая круги спирали все ближе к центру чаши ароматного дождя. Мохнатые гусеницы поползут по веткам к вкусной крылатой добыче. Воздух под струями дождя будет дрожать от крови и страсти, и человеческие питомцы – собаки, кошки и хорьки – разбегутся по домам, чтобы не достаться на обед гладкоястребу и дикому арборилу. Да, время дождя – прекрасное и кровавое, особенно здесь – на опушке тропического леса, рядом с развалинами университета, бывшего ей родным домом на протяжении почти всей жизни.
Она встала, отметив с мрачным удовлетворением, что старые колени в этом мире еще поскрипывают, зашла вместе с собакой в дом, закрыла дверь и окна, защищаясь от пронзительного зова древогорнов, и поставила кипятиться чайник. Дождь барабанил по каменным стенам ее убежища, но за стеной падающей воды она по-прежнему видела в окне знакомый изгиб парапета на крыше полуразрушенного университета. От этой картины у нее до сих пор перехватывало дыхание. Когда-то она прогуливалась там с Зирру под туманной завесой моросящего дождя.
Когда я родилась, мать назвала меня Бирха, что на древнем человеческом языке означает «отделенная» или «разлученная». Потому что моя мать умирала.
Сложный и странный человек, Зирру, казалось, очень хотел сделать Бирху счастливой, но, как большой и глупый ребенок, не был способен на это. Массивный, тучный мужчина с вечно взъерошенными волосами любил громко хлопать в ладоши, решив сложную задачу, перед которой спасовали все остальные. От него пахло настоянным на горьких травах чаем – его Зирру пил целый день. Даже во время их брачной церемонии он непрерывно болтал и хлопал в ладоши, но она решила, что такая реакция – всего лишь следствие смутного беспокойства и, может быть, влюбленности. Позднее именно раздражение из-за его странностей, его гениальности и беспомощности подвигло Бирху на самые лучшие ее научные труды. Словно возникающее в его присутствии неуютное ощущение заставляло ее в большей степени быть самой собой.
Однажды она, устав от Зирру, увлеклась другим мужчиной. Они работали вместе, его красивые длинные пальцы так ловко порхали над клавишами симулятора, а когда он с неизменной теплотой обращался к ней, она ощущала себя эфирным созданием, расцветающим в лучах восходящего солнца. С ним она как будто молодела. Не сказать, что он ей особенно сильно нравился; она в принципе не доверяла привлекательным мужчинам, но он был не просто привлекательным. Худощавый, с длинными, свободно спадающими черными волосами. В каждом его движении чувствовалась расслабленная грация хищного животного; когда он наклонялся к Бирхе, ее неудержимо тянуло к нему. В такие моменты она всегда отвечала ему с вежливой жесткостью, а потом, оставшись одна, проклинала себя за слабость. Она сторонилась его, искала встречи с ним, опять избегала, и метания продолжались много дней, пока Бирха внезапно не справилась с собой. Ее больше не тянуло к нему. И дело не в том, что вся его привлекательность вдруг исчезла, просто она, к несказанной своей радости, постепенно учась сопротивляться искушению, достигла определенного мастерства в этом искусстве. Чем больше упражнений, тем легче ты со всем справляешься, точно так же, как с инопланетной математикой, которую она тогда изучала. Точно так же, как и со всем прочим.
Чувство освобождения от чар этого мужчины просто опьяняло ее. Бирха не ощущала больше скованности, могла шутить и смеяться, разговаривая с ним без ужасного девичьего смущения. Она даже могла себе позволить симпатию к нему.
Тем же способом Бирха сопротивлялась и другим искушениям. Даже после предательства Зирру она устояла перед соблазном завести новый роман. После примирения они оставались вместе еще целый цикл, и он прошел в таком легком, спокойном удовлетворении, какого Бирха никогда прежде не испытывала, она словно купалась в поистине неисчерпаемом источнике счастья. Они расстались добрыми друзьями.
Но то, что осталось позади, то, что всегда остается от прежней любви, наложило призрачный отпечаток на всю ее жизнь. Для нее Зирру возвращался всякий раз, когда она смотрела на дорожку вдоль парапета, где Бирха когда-то гуляла вместе с ним. Зирру присутствовал в сырых камнях, в яркой зелени мха между ними, в свежем аромате тумана. Ей не требовалось подниматься туда снова, хватало взгляда на каменную арку под облаками – и Бирха снова чувствовала теплоту его руки.
После Зирру у нее мелькали другие партнеры, с одними она расставалась быстро, иные задерживались дольше, но ни к кому из них она не испытывали любви. И когда такой человек появился, когда он очутился рядом, Бирха оказалась к этому не готова. Его звали Рудрак, и он был молод.
Особенно в нем поражало искреннее восхищение прекрасным, например поэтикусом, стоявшим у нее на столе. Рудрак работал инженером, конструировал космические корабли для исследования звезд. Бирхе нравилось его красивое, женственное лицо, то, как оно отражало все мысли и эмоции, как загоралась улыбка в глазах, как хмурились брови, когда он задумывался. Черные курчавые волосы, плавный взмах смуглой руки, когда он прочув- ственно читал ей строки из классических трагедий, о которых она даже не слышала. Он приходил редко и неожиданно, каждый раз спрашивая о женщине по имени Уббири, и его появление казалось Бирхе восходом солнца в небе ее сознания. Разговор с ним превращался то в поединок интеллектов, то в свободную и неторопливую беседу давних любовников. Она так и не попросила Рудрака остаться насовсем (будто это было возможно), так и не призналась, что любит его.
А сейчас, бесцельно бродя по кухне и прислушиваясь к шуму дождя, Бирха гадала, придет ли он снова, прежде чем она умрет. В последний раз они виделись половину цикла назад (три с половиной года по счислению родной планеты, привычно перевела она). Ей осталось жить столько же, может, немногим больше. Придет ли он снова? Наливая себе чай, Бирха подумала: хотя она, несомненно, любит этого мужчину, в ее любви есть что-то необычное. Она не испытывала нужды во взаимности. Иногда она смотрела на свои высохшие, утратившие силу руки с возрастными пятнами и вспоминала, что чувствовала, когда к ним прикасались с любовью, гадала, что ощутила бы, дотронувшись до руки Рудрака, его щеки, его губ. Но мысли были отвлеченными. Даже если бы она смогла заставить его забыть Уббири (хотя у нее не имелось никакой причины для этого), Бирха все равно не хотела бы слишком сближаться с ним. Ей нравился ее образ жизни: ранний подъем, работа с поэтикусом (означавшая долгую медитацию со звуком и солнечным светом), неторопливое восхождение на холм, к давно заброшенной лаборатории. Возвращение вечером, когда старые колокола звонят к закату (хотя на самом деле солнце не зайдет еще половину цикла), в безмятежность своего старого дома, где деревенская девочка уже оставила на плите еду именно так, как любила Бирха. Затем женщина обычно тихо ужинала, читала, смотрела на танец огневиков за окном, в кратковременной туманной темноте, которую принесли с собой сгустившиеся облака. В подобные моменты Бирха чувствовала: Вселенная открывается ей с такой ясностью, какой никогда не бывает днем. Бирха смотрела на темные силуэты деревьев и думала: все ответы, которые она пытается найти с помощью теорий и формул, на самом деле ждут ее там, в лесу, среди завываний френеток и запутанного узора танцующих огневиков. И все, что ей нужно сделать, это войти в зеленую чащу, протянуть руку и сорвать ответы, словно плоды с деревьев, и тайны мира явятся ей именно в эти минуты абсолютной восприимчивости, а не в окружении лабораторных приборов. А ее уравнения покажутся детским лепетом рядом со знанием, которое она может там постичь во всей полноте.
Бирха взяла чашку и уселась на свой любимый стул, мимоходом проведя пальцами по струнам поэтикуса, что стоял в деревянной раме на столе. Звуки музыки пробились сквозь грохот дождя, переводя ее размышления на забытый инопланетный язык. Здесь тоже остался призрак Рудрака: воспоминание о том, как он склонился над инструментом и коснулся рукой струн. В другой реальности он мог бы точно так же убрать прядь волос с лица Бирхи. Потом он спросил, что означает эта последовательность нот на ее языке. С тех пор как она много лет назад проникла в инопланетную крепость и мир изменился, Рудрак приходил к ней девять раз. Каждый раз он не помнил своих прежних визитов, не помнил даже, кто она. Каждый раз ей приходилось объяснять ему: Уббири умерла, но он может зайти и выпить чая, если ему угодно. Она переживала все повторения так же остро, как и в первый раз. В некотором смысле так оно и было. Священный ритуал.
Рудрак.
Придет ли он снова?
Самим фактом своего существования мы создаем вибрации изменчивого мирового древа калпа-врикши. Каждая его ветвь – это целая вселенная. Даже звезды, рождаясь и умирая, оставляют отметки в призрачной вселенной его памяти. Возможно, все мы лишь призраки нашего «я» из других реальностей.
Есть что-то неправильное в той смерти Уббири. В смерти Уббири не хватает симметрии, не хватает даже надлежащего нарушения симметрии. В одной из реальностей межмировая линия Уббири должна пересекаться с моей более приятным для глаза математика образом. Порой мне хочется быть Уббири, знать, что часть меня блуждает где-то в другой вселенной, но в конце концов две разделенные части должны соединиться. В том, как появилась Уббири, и в том, как она умерла, есть какая-то безвкусица. Она должна была поделиться со мной своим сознанием. И когда Рудрак в сотый раз спросил бы: «Я ищу Уббири. Она здесь?» – я, Бирха, смогла бы ответить: «Да. Она здесь».
Но вместо этого я отвечаю: «Мне очень жаль, но Уббири давно умерла. Перед смертью она рассказывала мне о вас. Может быть, вы зайдете?»
Какова вероятность того, что я и есть Уббири? И если я – она, то жива я, или мертва, или и то и другое сразу?
Нет, Уббири мертва. А я Бирха, и только Бирха.
Когда Бирха была не молодой, но и не старой, а Зирру уже покинул планету, молодой солдат вызвался провести испытательный полет на одном из двух сохранившихся флаеров инопланетян. Все шло хорошо, пока он вдруг не решил сбросить высоту и пролететь над развалинами в долине, рядом с университетом. При снижении он потерял контроль над кораблем, и тот устремился прямо к круглой нише на поверхности древнего купола. Эта ниша оказалась дверью, пропустившей флаер и захлопнувшейся за ним.
К Бирхе обратились за консультацией, и она предположила, что дверь управляется акустическим датчиком. На то вычисление частоты звука, который издавал флаер при данной скорости в замкнутом пространстве долины, потребовалось немало времени. Но когда звуковую волну нужной частоты направили на дверь, та открылась почти мгновенно со звуком, похожим на вздох облегчения.
Бирха вызвалась в одиночку отправиться в купол. Ее пытались отговорить, но она всегда славилась упрямством и снова добилась своего. В конце концов, она ведь считалась экспертом по инопланетянам.
Звук шагов Бирхи в огромном, погруженном во тьму помещении отражался от стен мелодичным эхом. Женщина увидела флаер на стоянке вместе с дюжиной других аппаратов. Никаких разлагающихся трупов инопланетян, только тишина. Молодой солдат стоял перед горой оборудования в центре зала. В свете его фонарика (странно мерцающего) Бирха разглядела переплетение тонких рифленых лопастей и стеклянных трубок толщиной в ее палец, уходящих в глубь ажурной металлической конструкции. Вся установка была накрыта полупрозрачным куполом, который переливался красными, синими, желтыми и зелеными оттенками. Дверь в нижней части купола обрамляли колонны.
«Моя рука… – солдат оторвал взгляд от своей ладони и посмотрел на Бирху, – она просто прошла сквозь столб».
Бирха почувствовала слабость, ее суставы и сухожилия словно разорвало на части без всякой боли. Если бы она вздохнула слишком глубоко, ее разбросало бы по всему космосу. Сердце билось в непривычном ритме. Она засунула руку в карман, вытащила пригоршню монет и одну за другой подбросила их в воздух. Тридцать монет легли орлом кверху.
«Ничего страшного с тобой не случилось, – сказала она пилоту. – Все дело в машине. Это инопланетный артефакт, меняющий вероятность. Мы стоим в поле рассеивания. Послушай меня, просто иди за мной следом, и с тобой все будет в порядке».
Она повела его к свету. Круглую дверь они подперли стальным стержнем, а внизу, под лестницей в ожидании стояла толпа. Молодой солдат все еще выглядел ошеломленным.
«Когда моя рука пошла сквозь столб, мне было щекотно», – сказал он.
Инопланетяне. Что мы о них знаем? Мы выяснили, что они вовсе не погибли. Они прошли сквозь большую вероятностную машину – актуализатор – и оказались в ином мире, в мире, которого нам никогда не отыскать. На старинных картинах можно видеть их светло-коричневые, разделенные на сегменты тела, и парные конечности. Строение скелета позволяло им стоять вертикально. Они были выше нас, но не намного. На голове у инопланетян располагались усики-антенны и светочувствительная зона между ними. Они понимали сущность пространства и времени, и насколько вся их культура концентрировалась на звуках, настолько же математика базировалась на вероятности. Их города заполняли разрушенные теперь акустические устройства – гигантские поэтикусы, ветряные колокола и эоловы арфы, каждая величиной с большой дом. Их музыка кажется странной, но приятной для человеческого уха, хотя ее частотный диапазон уходит далеко за пределы нашего восприятия. Еще будучи простой ассистенткой в университете, я решила изучить оставшиеся после войны записи инопланетян. Они оказались акустическими и соответствовали нотам больших поэтикусов, которые стояли на главных улицах городов. Это открытие опьянило меня, я влюбилась в инопланетян и сожалела о том, что они все погибли, как мы тогда считали. Впервые с момента прилета на эту планету я почувствовала себя здесь дома.
Чтобы понять инопланетян, я стала математиком и музыкантом. С тех пор три понятия слились для меня воедино: математика, музыка, инопланетяне.
Иглолет, как объяснил Бирхе Рудрак, не похож на другие космические корабли. Он погружается прямо в сердце звезды, выдерживая невообразимую температуру, и выскакивает с другой стороны целый и невредимый, собрав множество информации. Рудрак усовершенствовал иглолет в своей вселенной – одной из ветвей космического древа, мало чем отличающейся от нашей. Он создал этот корабль ради своей супруги Уббири, которая писала диссертацию о звездах – белых карликах. Уббири влюбилась в звезды еще совсем ребенком, когда двоюродная сестра научила ее детской песенке:
Отчего, звезда, ты так тускла
В темноте оконного стекла?
Неужели в целом небе нет
Никого, кому твой дорог свет?
Уббири писала диссертацию о белых карликах. Как требовали академические традиции той культуры, диссертация складывалась из шести составных частей Колеса Знания: межсетевого взаимодействия, теории волн, математики тонкого перехода, временных узлов, поэзии и любви. Чтобы достичь углубленного знания и по-настоящему полюбить звезды, она вместе с Рудраком отправилась в экспедицию на новом иглолете. Они выяснили, что, проходя сквозь ядро звезды, корабль попадает в другую реальность. Позже ее назвали теневой вселенной звезд, где записана история их существования не вполне понятными человеку символами. Поэты называли эту реальность пространством памяти звезды или ее сознанием, однако Уббири считала такое определение всего лишь метафорой, лишенной подлинного смысла. Полученные в экспедиции данные подсказали ей, что звезда, предмет ее любви, в пору своей юности и расцвета была желтой звездой, приютившей шесть планет (на двух из которых возникла жизнь) и большое количество космического мусора. В последнюю эпоху своего существования она внезапно расширилась, потускнев и покраснев, поглотила собственных детей и теперь должна до самой смерти довольствоваться тем светом, который в ней есть.
Как рассказывал Рудрак, после открытия их жизнь стала насыщенной, но спокойной. Пока однажды, перед еще одним испытательным полетом, Уббири не заметила трещину в теплозащитном экране корабля. Рудрак починил неисправность, но Уббири неотступно преследовала мысль, что крошечная трещина может, словно паутина, разойтись по всему экрану и разрушить его именно в тот момент, когда Рудрак окажется в самом сердце звезды.
Она считала, именно из-за этого и исчез Рудрак. Но сам он знал только одно: вместо обычного перемещения на другую сторону звезды после прохода через теневую вселенную иглолет выбросило в какую-то другую реальность, настолько похожую на его собственную, что он поначалу не почувствовал разницы. И только после аварийной посадки на планету (эту самую планету) люди открыли ему правду. Рудрака привели к Бирхе, и она приютила его на пятнадцать дней, дав возможность пережить горе и постепенно прийти в себя. А затем, как и требовал протокол, переправила Рудрака назад, в его вселенную, с помощью инопланетной машины вероятности, актуализатора. Каким-то образом он угодил во временную петлю, которая неизменно доставляла его в тот день, что предшествовал злополучной экспедиции. Он возвращался к Бирхе уже девять раз. Его появления не получалось предсказать, они казались абсолютно случайными, и теперь Бирха в очередной (и последний) раз пыталась высчитать, когда он придет опять.
Каждое новое посещение было таким же и в то же время не таким. Разве в прошлый раз волосы у него уже настолько поседели? А шрам на руке – разве он остался не от того визита, когда Рудрак хотел помочь ей нарезать фрукты и случайно выронил нож? И разве его акцент не уменьшился? При каждом возращении ему заново приходилось учиться языку, но, может быть, теперь это получалось чуточку быстрей?
Она пыталась вводить тонкие различия. Но все же боялась, что радикальные перемены разрушат какие-то детали в работе временной петли. Рудрак напоминал ей лист, подхваченный ветром, – дунь слишком сильно, и поток времени унесет его в бездну. Но если аккуратно дернуть здесь, чуть подтолкнуть там, то, возможно, он в конце концов окажется на безопасном берегу – в своей вселенной или же в этой?
Пока ничего не получалось. Каждый раз он возникал на пороге Бирхи с таким же смущением, а затем переживал так же горько. Появлялись лишь незначительные отличия. Он носил рубашку то одного, то другого цвета, то с вышитым воротником, то с обычным.
Бирха продолжала свои вычисления, но от калпа-врикши приходили бессмысленные, взаимоисключающие ответы.
Помню, когда я в первый раз шла в университет, то увидела по дороге крупный валун с плоской вершиной. В ней было небольшое углубление, в точности совпадающее по форме с чашей для воды. Потом я познакомилась с Зирру, и он рассказал мне, что великий Тиммар Райан, основатель Школы воды и ветра, каждый день на протяжении трех циклов медитировал на этом камне, неизменно устанавливая чашу с водой на одно и то же место. С каждым годом выемка углублялась. Меня всегда восхищало, что такой неподатливый материал, как камень, может в конце концов уступить привычке, или постоянству, или упрямству – называйте как хотите. Регулярные упражнения хоть в математике, хоть в любви могут все изменить к лучшему. Иногда могут.
Одно дело – понять, что инопланетная машина в центре зала каким-то образом изменяет вероятность. И совсем другое – признать ее легендарным актуализатором, упоминавшимся в уцелевших записях инопланетян, хотя многие считали его не более чем мифом. Осознанием люди обязаны Уббири, которую обнаружили неподвижно лежавшей на полу этого же зала через несколько дней после того, как Бирха впервые открыла круглую дверь. Уббири немедленно взяли под стражу для допроса. Только через несколько недель, когда язык Уббири уже расшифровали и занесли в программы перевода, Бирхе разрешили поговорить с ней. Рассказывали, будто это безумная старуха, лопочущая несуразицу про теневые вселенные, но Бирха быстро убедилась в ее совершенной нормальности. Уббири рассказала ей, что устала ждать возвращения своего супруга, исчезнувшего во время пролета сквозь одну из звезд – белый карлик, раздобыла старую модель иглолета и сама нырнула в сердце звезды. Когда корабль проходил сквозь звездное ядро, она, вопреки предостережениям, выбралась наружу с целью либо отыскать мужа, либо погибнуть в темных глубинах другой реальности. Вместо этого она, сильно постаревшая, очнулась на полу того зала, где стояла машина вероятности.
За сорок дней общения с ней Бирха сделала вывод: основные константы мира, откуда прибыла Уббири, хоть и незначительно, но все же отличаются, а значит, реальность определенно другая. Именно тогда Бирха поняла, что машина в центре зала не просто изменяет вероятность. Она и есть актуализатор – установка, работающая на принципе интерференции волн вероятности, и портал, открывающий дорогу в любую ветвь калпа-врикши, какую только можно создать, варьируя входные параметры. Однако портал открывается лишь в тех случаях, если вы проходите проверку на совместимость и если созданная вселенная оказывается стабильной. Неведомым образом дорога в другие реальности проходит сквозь ядра звезд, это и объясняет появление Уббири.
А потом Уббири умерла, оставив записку, в которой благодарила судьбу за три вещи: за ее звезду – белый карлик, за Рудрака и за то, что последние дни она провела вместе с Бирхой.
Четверть цикла спустя после смерти Уббири в жизни Бирхи в первый раз появился Рудрак.
Нас разделяют огромные пропасти, границы между двумя людьми и двумя вселенными. Я исследую их, восхищаясь изломанными очертаниями стен, ямами и трещинами на дне. Иногда сквозь них видны звезды. До сих пор я не решалась спрыгнуть туда, но как знать? Возможно, когда-нибудь я рванусь через все слои реальности, лежащие между нашими вселенными, и стану метеором, падающей звездой, попавшей в поле гравитации далекой планеты.
А если метеор раздумает падать? Позволит ли ему это Вселенная? Только в том случае, если камень попадет под влияние другой силы и она вырвет его из тисков гравитации. Но как найти в бесконечном небе ту трещину, от которой он откололся? Ему придется скитаться и искать, пока странствия не превратятся в самоцель. Но однажды, когда поиски уже изменят его до неузнаваемости, он вдруг найдет свою трещину, встанет на краю и задумается: а должен ли я возвращаться?
Однако я не камень. Я человек, медленно созревающий под солнцем этого мира, словно груша на дереве. Я не твердая, у меня нет каменной оболочки.
И я не смогу промчаться сквозь твое небо и не сгореть.
Актуализатор предназначен для изменения вероятностей. В результате события, кажущиеся нам невозможными, – например, пройти сквозь стену или подбросить пять тысяч монеток и увидеть, как все они упали орлом, – могут произойти.
Бирха считала, что в некотором смысле люди всегда знали о других ветвях калпа-врикши. Бесчисленные человеческие мечты о чудесном и невозможном были просто мысленными прыжками в другую часть космического древа. Однако люди не могли проникнуть в свои мечты во плоти до того, как нашли актуализатор. Если правильно подобрать параметры, машина способна скорректировать амплитуды и вероятности и создать вашу сказочную вселенную. Или, возможно, открыть портал в уже существующую. Какая разница? Прощайте, энтропия, тепловая смерть и смерть вообще. Можно сделать так. что онкологические болезни станут менее опасными, чем укус муравья…
Однако трудно предсказать, как изменения амплитуды подействуют на сложные системы типа вселенных. Программирование по вашим приближенным пожеланиям дает слишком много свободы творчества для подсистем, что может привести к неожиданностям, и не всегда приятным. Вокруг работы актуализатора уже сложилась целая мифология, подробно расписывающая возможные и невозможные вселенные и возникающие в них опасности. Одна из выдуманных историй говорит о том, что после введения всех параметров, основных физических констант и волновых функций пространства и времени получилась вселенная с таким нестабильным состоянием материи, в котором люди в ней взрывались, как сверхновые звезды, когда любовно прикасались друг к другу. Несусветная чушь, но она наделала много шума.
Бирха рассеянно размышляла о том, существует ли занавес, сквозь который можно проникнуть в место, остающееся неподвижным среди изменчивого космоса, своего рода глаз бури. Но древогорны зазвенели под дождем, и она поняла, что задремала над миской с супом, как случается иногда со старыми людьми. Она посмотрела на вздутые вены своих рук, на разбухшие суставы пальцев и подумала о своем теле, своей вселенной, которая вовсе не была замкнутой системой. Существуют ли вообще полностью замкнутые системы? Во всяком случае, не в этом мире, где любая, даже самая изолированная система должна взаимодействовать с окружающей средой, пусть и очень медленно. В таком случае изолирована ли наша вселенная от остальных или они просачиваются друг в друга? Обмениваются чем-то. Вряд ли это может быть энергия в любой знакомой нам форме. Скорее, что-нибудь более тонкое и трудноуловимое, как мечты, например. Ей хотелось бы узнать, что же именно соединяет вселенные, хотелось бы абстрагироваться от всего окружающего и увидеть калпа-врикшу во всей его полноте. Но она, разумеется. заключена в нем. как и все живое. Внутренний наблюдатель, который судит о строении космического древа, находясь внутри него, в плену у него – словно гусеница на ветке, словно муха в янтаре, – пытаясь постичь знание, ощутить его, словно новый вид близости, новый вид любви.
«В каком-то смысле вся материя – волны, – сказала Бирха собаке. – Актуализатор генерирует волны и с помощью интерференции меняет амплитуды вероятности. Тонкий пузырь рожденной вселенной резонирует с уже существующими, если у них оказываются схожие свойства, и открываются двери между ними».
Собака вздохнула, словно это все было passe[59] – а так оно отчасти и было, – и вильнула хвостом.
Однажды я представляла себя светом, отраженным от листа, чистым и прямым, но с кольцами дифракции по краям. Ночью я улетела в облака, к звездному источнику, и стала частью пустоты, частью темного бархата, которым обшит небосвод. Днем я была просто старухой, дремлющей на солнце вместе с желтой собакой, лежащей у ног. Старухой, думающей о звездах и беспокоящейся за вселенные. Допустим, я могла бы быть носком вашего ботинка, незаметно блеснувшим в тот момент, когда вы смотрели на какого-то мужчину либо какую-то женщину, или вздернутой губой рычащего арборила, или соринкой в глазу собаки. Кто же я, если могу быть всем?
Я – это я сама, и все же не совсем так. Я вмещаю в себя всё сущее, клетка, размером с планету, плывущая в пустоте ночи.
После открытия актуализатор стал сначала предметом изучения, затем средством исследования и в конечном счете частью индустрии, удовлетворяющей желания клиентов. Целые потоки авантюристов, мечтателей, потенциальных самоубийц, людей, неудовлетворенных своей жизнью, прошли через него, чтобы найти более подходящую для них реальность. Актуализатор превратился в машину для исполнения желаний, открывающую путь в почти тождественную вселенную, но с подогнанными под вас параметрами, пусть даже измененными совсем чуть-чуть, и с нужным образом смещенной комплексной матрицей (на самом деле не совсем так, управление индивидуальными межмировыми линиями до сих пор осталось нерешенной проблемой, но попробуй объясни это мечтателям). Среди последних ушли люди, работавшие вместе с Бирхой, ее коллеги и ученики. Они утверждали, якобы вовсе не попали в сети торговцев мечтой, оправдывали свой уход научными причинами, но, как и все прочие, ушли в пустоту. Массовый исход оставил целые города почти незаселенными, целые планеты – покинутыми. Представьте, насколько вы недовольны своей жизнью, раз готовы изменить не город, не планету, а всю вселенную! Все, что Бирха могла поделать в те далекие годы, – стоять рядом с машиной и наблюдать за охватившим всех безумием, пока наконец и ее возлюбленного не отделили пространство, время и что там еще проводит границу между двумя реальностями. Некоторые потом возвращались, но это были незнакомые люди – вероятно, жившие на других планетах ее вселенной. Бирха открыла бесчисленное множество ветвей космического древа, но ни одну из них не признала своей. Она осталась единственной, кто не отправился в путешествие по бесконечному пути.
Кто знает, сколько времени будут отсутствовать ее бывшие любовники и какими они вернутся назад, если вообще вернутся? Она была слишком стара, чтобы куда-то уйти, и умела получать удовольствие от мелочей, таких как возня с настройкой ее поэтикуса, или придумывание и создание новых поэтикусов, или светлый чай по утрам. Ей нравилось смотреть, как желтая собака гоняется за огневиками. А еще она была своенравной пожилой женщиной, консервативной во всем, что касалось параметров вселенной. Она и здесь чувствовала себя хорошо, спасибо. Ей нравился мир, в котором она жила, с его суточным циклом, длящимся семь лет. Нет, она никуда не уйдет. Она слишком упряма и не одобряет вмешательства в естественное положение вещей. Ко всему прочему, в смерти есть свое изящество, некая расчетливость и аккуратность, не позволяющая никому потеряться по дороге. Похоже, смерть существует только в этой вселенной. Бирхе нравилось сидеть на нагретом солнцем крыльце и рассказывать всё собаке. «Собакам не нужны другие вселенные, – размышляла она. – Они идеально подходят для той, в которой живут». Бирха задумалась, а не были ли случайно люди беженцами с какой-то другой ветви космического древа. Как еще можно объяснить их непоседливость? Вечно чем-то неудовлетворенные, они странствуют с планеты на планету, из галактики в галактику, с ветви на ветвь, возможно, переписывая заодно и историю того, что уже случилось. Но не все люди такие, всегда найдутся и те, кто, подобно собакам, подобно самой Бирхе, прекрасно подходит этой вселенной.
Поэтикус состоит из ряда подвешенных стержней или натянутых струн, закрепленных на вертикальной раме. Щуп, которым управляет сложный набор шестеренок и заводной механизм, напоминающий те, что применялись в старинных часах, с переменной скоростью перемещается взад-вперед по проводам. Еще там есть ряд молоточков, ударяющих по прутьям или струнам. Обычно эти инструменты предназначаются для профессиональных музыкантов, но могут быть снабжены простым и надежным автоматическим устройством. Огромные поэтикусы для публичного исполнения великих эпических поэм изготавливают из дерева, камня и металла. Некоторые инструменты созданы с расчетом на игру ветра, но при этом звуки всегда получаются неожиданными, и значение их трудно истолковать однозначно.
Мне понадобилось много лет, чтобы изучить музыкальный язык инопланетян, и еще больше – чтобы научиться изготовлять миниатюрные поэтикусы.
Для исполнения моих размышлений мне пришлось придумать новые звуки, аккорды и фразы. Для многого из того, что я чувствую и думаю, на их языке не существует подходящих символов, и в то же время некоторые звуки их языка я никогда не смогу понять.
Мы зовем их инопланетянами, но это их планета. Мы у них отняли ее. Это мы здесь чужаки, незваные гости, инопланетяне.
Так Бирха и ждет, наблюдая, как тучи собираются над парапетом университета, и каждый день посещая заброшенную лабораторию, чтобы провести вычисления, приносящие одновременно и радость, и разочарование. Проследить распределение вероятности единичной межмировой линии чрезвычайно сложно. В хитросплетении нитей вероятности, образующих затейливую арку на трехмерном экране симулятора, она различает несколько ответов, соответствующих заданным ограничениям. Вся беда в том, что ответы разбросаны по всему полю значений, словно звезды по небу. Рудрак может вернуться через 0,3 цикла, или через 0,87, или через 4,6. Или 0,0011, или 5,8, или 0,54. Бирха злится на себя и на всю метавселенную.
Пока она спускается по склону в сгущающейся темноте набежавших под вечер туч, спеша оказаться за каменными стенами до того, как разразится ливень, ей приходит в голову, что это раздраженное нетерпение и есть любовь. К Зирру, к тому мужчине, которым она какое-то время была очарована, к менее значимым своим увлечениям, к Рудраку, ко всем давно ушедшим коллегам и ученикам, к желтой собаке, живущей с ней, к деревенской девочке, каждый вечер приносящей ужин и молча прибирающейся в доме. К камню Тиммара, к инопланетянам, давшим ей так много, к тропическому лесу, к безгранично щедрому космическому древу калпа-врикше и особенно к этой его ветви. И к смерти, которая дожидается ее так же терпеливо, как она сама ждет Рудрака.
От подобных мыслей ее раздражение рассеивается, словно туман при восходе солнца. Войдя в свой каменный дом, она останавливается, тяжело дыша, с болью в груди. С кухни доносится аромат горячего ужина, желтая собака на лежанке поднимает голову и лениво виляет хвостом. Бирха ужинает, бросая кусочки собаке, затем наливает себе бледного чая. Задумывается: хорошо было бы, когда придет время умирать, отправиться в лес и позволить хищным лианам выпить твою жизнь, как традиционно поступали аборигены. Лианы приносят быструю и безболезненную смерть, обертывая тело жертвы в кокон шелковистых нитей и поглощая все жизненные соки. Останки падают вниз и становятся частью богатой перегноем почвы. Бирха хотела бы отдать себя этому миру, который столь много дал ей, хотя она и не родилась здесь. Такие мысли приносят утешение. О желтой собаке позаботится деревенская девочка, старый каменный дом со временем станет добычей тропического леса. Ветер научится играть на поэтикусе и добавит к ее истории свою собственную. Только замкнутые системы могут испытывать одиночество. Но абсолютно замкнутых систем не бывает.
Три дня спустя, сразу после того, как колокола сообщают о наступлении утра, раздается стук в дверь. На пороге стоит мужчина. Незнакомец. Хотя нет. Через мгновение она узнаёт Рудрака по обычному смущенному и встревоженному выражению лица. Он изменился ровно настолько, чтобы выглядеть не совсем знакомым. Прибавилось серебра в волосах, рубашка другого фасона, с синим вышитым поясом. Он кажется выше ростом, немного сутулится, и в лице есть новые черты, хотя она и не может определить, какие именно. В этот долгий момент узнавания Бирха говорит с самим калпа-врикшей. Ошибка в ее вычислениях объяснялась неверным предположением: якобы при всех изменениях пространства и времени в разных вселенных Рудрак должен оставаться Рудраком, Бирха – Бирхой, а Уббири – все той же Уббири. Наконец она понимает: идентичность личности не является чем-то неизменным и законченным. И огромный разброс в ответах становится вовсе не удивительным. Истина, как всегда, оказывается тоньше и прекрасней. Бирха вздыхает с благодарностью, почувствовав, что от смерти ее отделяет лишь несколько десятков дней.
«Я ищу Уббири», – говорит этот почти незнакомец, этот новый Рудрак. Произношение у него теперь чуть ли не идеально. Бирха впускает его в дом, и он озирается в тусклом свете, падающем на стол с тихо поющим поэтикусом. Выражение беспокойства на его лице гаснет и сменяется удивлением.
«Все это кажется мне знакомым, – признаётся он. – Я не мог бывать здесь раньше?»