Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут

ШОН МАКМУЛЛЕН ПАРОГОТИКА

Австралийский писатель Шон Макмуллен работает аналитиком компьютерных систем в Австралийском бюро метеорологии. Он также является солистом нескольких фолк- и рок-групп и, кроме того, поет в Викторианской опере. Произведения этого довольно плодовитого и уже признанного автора публиковались в таких журналах, как «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», «Interzone», «Analog» и другие. Он написал более десятка романов, включая «Голоса света» («Voices in the Light»), «Восход зеркального солнца» («Mirrorsun Rising»), «Души великой машины» («Souls in the Great Machine»), «Стрела миоцена» («The Miocene Arrow»), «Глаза Калькулора» («Eyes of the Calculor»), «Путешествие „Лунной тени“» («Voyage of the Shadowmoon»), «Прозрачные драконы» («Glass Dragons»), «Проводник сквозь пустоту» («Void Farer»), «Двигатель времени» («The Time Engine»), «Империя центуриона» («The Centurion’s Empire») и «Перед бурей» («Before the Storm»). Его последний роман называется «Изменить вчера» («Changing Yesterday»). Некоторые рассказы были изданы в сборнике «Призванный к краю» («Call to the Edge»), кроме того, в соавторстве с Расселом Блэкфордом и Вэном Айкином Макмуллен написал сборник критических статей «Странные созвездия: история австралийской научной фантастики» («Strange Constellations: A History of Australian Science Fiction»). Шон Макмуллен живет в Австралии в Мельбурне.

История может полностью измениться из-за какой-то мелочи, и если она еще не изменилась, то это вовсе не означает, что такого никогда не случится. Именно о том и говорится в следующем рассказе.

Есть что-то особенное в вещах, изменяющих мир. Не могу сказать, что именно, просто чувствую. Как-то я стоял перед капсулой «Восток», в которая доставила первого человека в космос. Она светилась изнутри, излучая влияние. Даже с закрытыми глазами я его видел. Потом в музее «Спурлок» я обнаружил странный, искореженный комок, который оказался первым транзистором. Его значимость обжигала, как жар костра. У аналитической машины Бэббиджа, созданной в 1871 году, аура не определялась, а вот у особняка Блетчли-парк – еще какая! У меня не осталось сомнений, где именно зародилась компьютерная эпоха.

В «Летуне» братьев Райт я тоже не почувствовал никакой важности. И сильно удивился. «Летун» – первая машина тяжелее воздуха, которая взлетела. Он на практике доказал, что это возможно. Он изменил мир, и тем не менее моя странная интуиция утверждала обратное. А потом я увидел «Аэронавт», и все стало предельно ясно.

«Даймлер» 1899 года стоял на улице прямо напротив моего дома, когда я вернулся с работы. Вокруг него уже собрались почитатели антиквариата, и охранник строго следил за тем, чтобы никто не позволил себе лишнего. Благодаря отцу, который с детства таскал меня по различным автошоу, я довольно хорошо разбирался в старых моделях, хоть так никогда и не проникся. Задержавшись на миг, чтобы полюбоваться по сей день работавшим шедевром в стиле ар-нуво, я открыл входную дверь.

Большой конверт лежал поверх посылок с заказами из сети. Письма мне приходят редко. Обычно то, что можно превратить в текст или пиксели, я получаю по Интернету. Адрес на конверте был написан от руки четким, элегантным каллиграфическим почерком. В правом верхнем углу – настоящая марка. И никаких штемпелей. Значит, письмо принес посыльный. «Кто пишет каллиграфическим почерком во втором десятилетии двадцать первого века?» – подумал я. Взять его в руки было все равно что ненадолго отправиться в прошлое, письмо чуть ли не умоляло, чтобы я вскрыл его не банальным ключом от входной двери, а чем-то более приличным.

Поднявшись по лестнице, я нашел настоящий нож для писем в форме средневекового меча, который купил во время экскурсии в Британском музее. Я прочитал следующее: «Уважаемый мистер Чендлер! Я бы хотела узнать Ваше мнение по поводу фотографий, которые Вы найдете в этом письме. Искренне Ваша, Луиза Пендеран». В конверте, кроме записки, лежали четыре цветные фотографии, распечатанные на бумаге формата А 4. На них – обломки летательного аппарата, который никогда не существовал.

Возьмите, к примеру, современный сверхлегкий летательный аппарат, опишите его своими словами инженеру середины девятнадцатого века, заставьте построить его, а затем разбейте. Именно такая машина была изображена на первой фотографии. В отличие от большинства машин девятнадцатого века, у этого аппарата не было ни унции лишнего веса. Судя по фону, находился он где-то в амбаре.

На второй фотографии были изображены четыре легких цилиндра, соединенные по спирали с кривошипом. Паровой двигатель, построенный таким образом, чтобы максимально уменьшить вес. На следующей фотографии – воздушный винт, похожий на двукрылую мельницу. На последней – обрывки матерчатой панели со словом «Аэронавт», написанным серебрянкой.

Трель дверного звонка оторвала меня от изучения фотографий. На часах уже было шесть, поздновато для рекламы услуг телефонной компании и вечного спасения, а мои друзья обычно шлют СМС, прежде чем прийти. Спускаясь по лестнице, я вдруг почувствовал, что, кто бы там ни стоял у двери, это наверняка связано с конвертом. Я не пробыл дома и пяти минут. Возможно, они поджидали меня в кафе напротив и дали время, чтобы я успел рассмотреть фотографии. Наверное, они и приехали на том «Даймлере».

В дверях стояла пара. В одинаковых длинных до пят коричневых пальто, на лбу гоглы – автомобильные очки-консервы. Во мне росту шесть футов, но эти двое были немного выше и посматривали сверху вниз. На женщине поблескивали серебряные украшения в виде гальванизированных шестеренок, колесиков, кругляшей и трубочек.

– Вы – Леон Чендлер? – спросила она, одарив меня широкой улыбкой.

Большие глаза смотрели внимательно и немного хитро. Они не сочетались с ее улыбкой. Я помахал фотографиями и ответил:

– Да, а вы, должно быть, Луиза Пендеран.

Она кивнула:

– Это мой друг Джеймс Джемисон.

Джеймс Джемисон ухмыльнулся и медленно, словно нехотя, протянул мне руку. Его отношение мне не понравилось, поэтому руку я проигнорировал и кивнул в сторону лестницы.

– Подниметесь ко мне? – спросил я, освобождая проход.

Моя квартира располагалась на втором этаже над магазином, но при этом была довольно просторной. Не успев войти в гостиную, пара застыла посреди комнаты, озираясь. Глаза их забегали по моделям паровых машин, которые стояли у меня повсюду. На книжных полках и на каминной, на подставках и в стеклянных шкафах.

– Вы это все сами сделали? – спросил Джеймс, умудрившись задать вопрос так, что он прозвучал как обвинение.

– Да. Специализируюсь на паровых машинах пионеров этого дела. Ньюкомб, Папин, Херон, Тревитик, Уатт и так далее. Все модели действующие.

– Тем не менее вы одеваетесь в черное, а на стене у вас висит плакат Элис Купер с автографом, – заметил он.

– Классная музыка, мне нравится.

– Ваша мебель и стены тоже черного цвета.

– Черный успокаивает.

– Вы что, гот?

– Возможно, вы заметили табличку на двери, когда сюда входили. Там написано «Модели Парогота».

Мне нравится приводить людей в замешательство. Обычно те, кто считает себя слишком крутым, чтобы ходить в школу, думают, что любители пара все как один носят куртки с капюшоном и болтаются на железнодорожных станциях, наблюдая за поездами. В детстве я пережил немало насмешек. Сверстники издевались надо мной за то, что я строю модели, а не играю в компьютерные игры. Повзрослев, я стал сознательно стильно одеваться и продолжил строить модели, пусть даже некоторые считают меня слегка эксцентричным.

– Ваши модели прекрасны, – сказала Луиза, постукивая острым охристым ногтем, больше похожим на коготь, по паровому котлу машины Ньюкомба.

– Это всего лишь хобби, которое приносит неплохой заработок.

– Вообще-то нам нужен профессионал, – резко сказал Джеймс.

И тут я понял их методику. Джеймс ведет себя грубо, а Луиза следом хвалит, чтобы я размяк и проникся к ней симпатией. Ей что-то от меня нужно, что-то связанное с обломками в том амбаре. Я решил слегка форсировать события.

– Что ж, я вас не держу, – сказал я и указал на лестницу.

Джеймс шагнул к двери и не сразу сообразил, что Луиза за ним не последовала. Они обменялись недружелюбными взглядами.

– Возможно, Джеймс выразился несколько грубовато, – сказала она. – Нам нужен профессионал, и вы подходите идеально.

Джеймс позорно капитулировал. Теперь я знал, кому принадлежал антикварный «Даймлер».

Мне нравится философия стимпанковской моды, но я стараюсь держаться от нее подальше. Предпочитаю, чтобы шестеренки крутились, а не просто выставлялись напоказ. По-моему, то, что не функционирует, не может быть по-настоящему красивым. На работе – на моей настоящей работе – я строю двигатели по спецификациям заказчика, компании сверхлегких летательных аппаратов. У меня дома нет ни одной картины или декоративной вазы. Даже плакат с Элис Купер прошел мой тест на функциональность лишь потому, что был рекламным. Таким я стал из-за отца. За год до моего рождения он купил старый «Мини Минор», спустя четверть века запчасти разобранной машины все еще валялись на полу гаража, подразумевая, что отец до сих пор реставрирует ее. Долгие годы я наблюдал за тем, как он с маниакальным рвением протирал, смазывал и полировал детали, которые никогда так и не стали единым целым. Наверное, оттого и развилась во мне любовь к работающим вещам.

Я разложил фотографии на кофейном столике, мы расселись вокруг.

– Что вы думаете об «Аэронавте»? – спросила Луиза.

Для себя я уже решил, что этот летательный аппарат – всего лишь современная скульптура в стимпанковском стиле, так сказать, артефакт «альтернативной» истории. Не люблю скульптуру, не приемлю форму без функциональности.

– Он похож на винтажный аппарат на паровом ходу, который никогда не существовал, – ответил я, попутно размышляя о том, что можно приготовить на ужин и как бы поизобретательней оскорбить этих двоих, чтобы они побежали вниз по лестнице, теряя на ходу гоглы.

– На корпусе двигателя выбита дата. Тысяча восемьсот пятьдесят второй год.

Это что-то новенькое! Сердце забилось, я сгреб фотографии, чтобы еще раз детально разглядеть их. Машина была сверхлегкой, рама «Аэронавта» состояла из тонких деревянных планок, тросов и ивовых прутьев. Его мог бы уничтожить даже слабый ветер, но в тихий день у него все-таки был шанс подняться в воздух, хоть и с огромным трудом.

Я принялся перебирать в памяти все, что знаю о паровых летательных аппаратах. Братья Беслер летали на паровом биплане в 1933 году, а в 1852 году в небо поднялся первый воздушный шар, оснащенный паровым двигателем. На паровых машинах стоят двигатели внешнего сгорания, поэтому у них очень низкая удельная мощность, то есть отношение мощности к весу. Они, конечно, не идеальны для воздухоплавания, но и полностью вычеркнуть их нельзя.

И тут меня осенило. Возможно, «Аэронавт» – вовсе не розыгрыш, и историю авиации придется полностью переписать. Я еле сдержался, чтобы не завопить от радости, заставил себя говорить спокойно и медленно.

– Где были сделаны фотографии? – спросил я.

– В Кенте, в моем родовом поместье, – ответила Луиза.

– Когда?

– Вчера.

На следующее утро я приехал в поместье на своем черном скутере «Веспа». Садовник сказал, чтобы я убирался, иначе он позвонит в полицию.

– Дайте угадаю, – сказал я, снимая шлем. – Парень Луизы Пендеран приказал вам избавляться от всех гостей в черном.

Он указал мне на ворота и уже открыл рот, но вовремя сообразил, что я говорю правду. Вспомнил, кто платит ему зарплату. Не проронив больше ни слова, он вошел в дом. Вскоре появилась Луиза и пригласила меня. На ней был черный комбинезон, монтерский пояс с хромированными инструментами, в волосах вместо заколки – отвертка, вполне в техно-готском стиле. Без зашнурованных ботинок на высоких каблуках она была с меня ростом. Джеймс шел за ней, одетый в костюм автомобилиста времен Прекрасной эпохи, и выглядел крайне несчастным.

Амбар, где больше века хранился «Аэронавт», стоял в поле за особняком.

– Моя семья знала об аппарате на протяжении нескольких поколений, но они относились к нему скорее как к шутке, – пояснила Луиза, когда мы шли полем. – Никто даже не потрудился рассказать мне об этом. Знаете, как бывает, им кажется, что вся эта деревенская пастораль – дела давно минувших дней. Позавчера мы с Джеймсом пришли сюда, чтобы удостовериться, что амбар подойдет для проведения свадьбы в стиле стимпанк.

– Мы собираемся пожениться, – важно сказал Джеймс, словно часовой, предупреждающий нарушителя.

– Поверить не могу, что «Аэронавт» так хорошо сохранился, – сказал я. – После ста пятидесяти лет коррозии, гниения и работы древоточцев он должен был превратиться в кучу ржавчины и опилок.

– У Люси Пендеран, дочери человека, который, предположительно, построил его, была навязчивая идея. Она хотела сохранить память об отце. К моменту ее смерти в двадцатом году прошлого века в семье сложилась традиция – раз в год, в середине лета, полевые рабочие обрабатывали аппарат воском.

Двери амбара стояли нараспашку. Аура предмета, способного изменить мир, была настолько сильной, что я ощутил внутренний трепет. Медленно, словно астронавт, впервые ступивший на Луну, я вошел туда. Чем ближе я подходил, тем яснее видел, что обломки «Аэронавта», учитывая его возраст, находятся в отличном состоянии. Под слоем воска двигатель и сломанная рама сохранились без изменений, а вощеные шелковые крылья превратились в нечто вроде картона.

Для паровых двигателей девятнадцатого века вес никогда не был большой проблемой, потому что их использовали для поездов, кораблей и фабричных машин. В отличие от этих тяжеловесов, в двигателе «Аэронавта» не было ни одной лишней унции. Масляное топливо впрыскивалось в топку, разогревая спиральный паровой котел. Затем пар с помощью охлажденного воздухом конденсера остывал и использовался повторно. Для того чтобы масло впрыскивалось под высоким давлением, топливный бак нагревался открытым пламенем. И это меня сразу насторожило. Вес помпы при этом, несомненно, уменьшался, но зато опасность взрыва максимально возрастала.

– Он мог летать? – спросила Луиза, сначала позволив мне несколько минут походить вокруг аппарата с открытым от удивления ртом.

– В соответствии с современными стандартами безопасности у вас тут – невзорвавшаяся бомба, – ответил я, постучав по топливному баку. – С учетом этого… да, возможно.

– Можно ли его починить и поднять в воздух?

– Восстановить не проблема, – ответил я, пожав плечами, а затем покачал головой.

– Так вы думаете, что он не взлетит?

– Для машины с таким весом ему, несомненно, не хватит мощности, но если разбег будет достаточно длинным, а пилот – легким, то, возможно, он наберет скорость, необходимую для отрыва.

– Вы имеете в виду – для полета?

– Да. На несколько минут.

– Почему только минут? – спросил Джеймс, старательно изобретая любой повод, лишь бы не согласиться со мной.

– Лишнее топливо – лишний вес. Взяв с собой запас топлива на долгий полет, вы перегрузите аппарат, он станет слишком тяжелым, следовательно, не сможет оторваться от земли.

– Но он наверняка сможет летать? – спросила Луиза.

– Возможно, а не наверняка. Пока двигатель не будет восстановлен и испытан, мы не узнаем, хватит ли ему мощности и можно ли его использовать. Возможно, «Аэронавт» – всего лишь неудачный эксперимент, пусть и гениальный.

Внешний вид особняка не был выдержан в едином стиле, в нем проступали черты архитектуры времен Регентства, викторианской и эдвардианской эпох и даже имелись современные новшества, которые вряд ли одобрила бы Комиссия по английскому культурному наследию. Кофе подавала горничная-румынка. Родители Луизы не были снобами, их состояние давало им право ничего не доказывать другим.

– Прежде всего мне хотелось бы знать: кто построил «Аэронавт»? – спросил я после того, как нас представили и мы обменялись любезностями.

– Никто точно не знает, – ответил отец Луизы. – В книгах поместья лишь говорится, что полевые рабочие каждый год вощили аппарат, начиная с середины пятьдесят второго года девятнадцатого столетия. Как раз незадолго до этого погиб Уильям Пендеран – упал с лошади или что-то вроде того. Так что я бы ставил на Уильяма.

– Датировка кажется мне слишком ранней. – начал я, но тут же осекся и, подумав, добавил: – А впрочем, может, это и не рано. Уильям Хенсон изобрел воздушный паровой экипаж в тысяча восемьсот сорок третьем году, а уже в сорок восьмом Джон Стрингфеллоу взлетел на паровой модели. Джордж Кейли построил планер в пятьдесят третьем, и его кучер пролетел на нем над Бромптон-Дейл.

– Выходит, год постройки «Аэронавта»… э-э-э… возможен?

– Тысяча восемьсот пятьдесят второй год не только возможен, но и, как это ни странно, наиболее вероятен. Для британской авиации это было славное десятилетие.

– Подумать только, столько лет мы ничего не знали, – сокрушенно вздохнул отец Луизы.

– Ответьте еще на один вопрос, – сказал я. повернувшись к девушке. – Почему вы выбрали меня?

– Я вас загуглила. Вы строите исторически достоверные паровые машины и при этом работаете в компании сверхлегких летательных аппаратов. Идеальная комбинация.

Я уже знал ответ на третий вопрос, но все равно задал его:

– Итак, что я должен сделать?

– Сколько вы попросите за восстановление «Аэронавта»?

Сколько я попрошу? Я чуть не расхохотался ей в лицо. Лучше бы спросила, сколько я предложу за то, чтобы мне позволили поработать с ним.

– Я могу разобраться с двигателем. – сказал я, стремясь выглядеть как можно спокойней. – Это не обойдется слишком дорого, но вот для работы с деревом и тканью понадобятся реставраторы и материалы.

– Значит, вы не сможете нам помочь? – с готовностью спросил Джеймс.

– Помочь я как раз могу, – ответил я и достал телефон. – У директора «Ультралайтс Анлимитед» огромный опыт в восстановлении истребителей времен Первой мировой. Я позвоню ему прямо сейчас.

На своем винтажном мотоцикле BSA Джайлс Гибсон примчался из Лондона в Кент меньше чем за час. Не успев познакомиться, Джеймс его тут же возненавидел. Джайлс не только носил экипировку того периода, он ко всему еще был настоящим пилотом. Джайлс окончательно все испортил, когда сделал комплимент Луизе, похвалив ее неоиндустриальный наряд и при этом полностью проигнорировав костюм Джеймса.

Инспекция заняла у нас примерно час. «Аэронавт» находился в хранилище полтора века, и, несмотря на больше сотни слоев воска, некоторые детали из дерева нуждались в замене. Зато двигатель благодаря тому же воску не подвергся коррозии.

– Что скажешь. Парогот? – спросил Джайлс, стуча костяшками пальцев по двигателю. – Сколько времени нам понадобится, чтобы развести пары?

– Нужно полностью разобрать движок, проверить, нет ли повреждений, почистить и заново собрать. При серьезной финансовой поддержке, думаю, пару недель.

– Эй, я руковожу всего лишь «Ультралайтс Анлимитед», а не НАСА. Так что серьезная финансовая поддержка – не вариант.

– Как раз таки вариант.

Джайлс уставился на меня, моргнул пару раз:

– Что ты имеешь в виду?

– Это Британия, Джайлс. Как только пойдут слухи о том, что был обнаружен оригинальный летательный аппарат викторианской эпохи на паровой тяге, отсюда и до Лондона выстроится целая очередь любителей пара, умоляющих позволить нам помочь. На добровольных началах, заметь!

– Он взлетит? – спросила Луиза.

– Ему не хватает мощности, он слишком тяжелый, к тому же еще и нестабильный с точки зрения аэродинамики, – сказал Джайлс.

– Это значит «нет»?

– Это значит «я не знаю». Одновременно с восстановлением «Аэронавта» мы постараемся разработать компьютерную модель, а потом построим копию в натуральную величину, но с бензиновым двигателем. Если копия взлетит, то это будет означать «да».

– Можете работать в амбаре, – с готовностью сказал отец девушки.

– А как же наша свадьба? – воскликнул Джеймс.

– Мы еще даже не назначили дату, – ответила Луиза, обращаясь скорее к Джайлсу, нежели к Джеймсу.

– Работать придется много и быстро, иначе все это превратится в Стоунхендж, – усмехнулся Джайлс. – То есть останется лежать в славных руинах без надежды на восстановление. Обязательно найдутся какие-нибудь борцы за неприкосновенность культурного наследия.

– Это было бы ужасно! – воскликнула Луиза.

– С вами на все сто, – ответил Джайлс. Одной рукой он приобнял девушку за плечи, а другой показывал на аппарат. – Оставить Стоунхендж таким, какой он есть, означает прославлять то, что эти чертовы вандалы натворили в древности. Довелось мне как-то поработать с истребителями времен Первой мировой. Только залатаешь дыру от пули, так сразу прибегает какой-нибудь придурок и начинает вопить, что дыра эта имеет важное историческое значение.

– И что вы предлагаете? – спросил Джеймс, торопливо схватив Луизу за руку.

– Я звоню в мастерскую и распоряжаюсь, чтобы мой персонал бросил все и мчался сюда, прихватив с собой грузовик и кое-какое оборудование. А пока они будут в дороге, мы с Леоном начнем помечать деревянные детали и тросы, которые необходимо заменить.

Между Джеймсом и Джайлсом началась какая-то странная игра, каждый пытался перетянуть Луизу на свою сторону, словно она была канатом. Насмотревшись на это, я достал рулон малярной ленты и умышленно пометил неповрежденный лонжерон.

– Ни в коем случае, Парогот! – взревел Джайлс и, тут же отпустив Луизу, склонился надо мной. – Помечать будешь только то, что я тебе покажу.

После обеда двигатель перенесли в грузовик «Ультралайтс Анлимитед», тем же вечером я отвез его в мастерскую в Лондон. У дверей меня уже ждал десяток добровольцев-реставраторов, которым я позвонил. У меня не хватило смелости сказать им, чтобы возвращались утром, поэтому мы внесли двигатель внутрь и следующие два часа отпаривали грубую восковую корку. Каждый раз, прикасаясь к двигателю, я чувствовал покалывание в пальцах, да такое сильное, что пришлось надеть перчатки. В полночь мы были готовы провести первое испытание. С величайшей осторожностью я взялся за кривошип и нажал. Он легко провернулся, а значит, совершенно не пострадал при аварии. Радости нашей не было предела.

В течение следующих дней мы разобрали двигатель по винтику, записывая весь процесс на видеокамеру. Каждую деталь мы начищали до блеска, а затем сканировали, чтобы составить цифровую базу данных. От времени пострадала лишь кожаная изоляция и прокладки. Мои помощники заменили их с такой любовью и нежностью, с какими даже невестам не клялись перед алтарем.

Как-то вечером, вернувшись к себе, я увидел Луизу, которая ждала меня около дома. На этот раз она приехала на «БМВ» последней модели и надела черное кружевное платье, черную кожаную куртку и сапоги на высоком каблуке. Она выглядела разгневанной, но в то же время уязвимой. Луиза предложила посидеть в кафе и там рассказала, что ей позвонили с «Би-би-си» насчет «Аэронавта». Мы так никогда и не узнали, кто слил им информацию. Возможно, наши ребята слишком громко спорили в пабе, а кто-то услышал и подал идею руководителям четвертого канала.

– Они хотят снять документальное реалити-шоу, – сказала Луиза.

– Я сотрудничал с телевидением, – сказал я. – Съемочная группа – это свет, отражатели, первая и вторая камеры, бесконечные дубли якобы случайных событий, разборки между главными героями, прописанные в сценарии для усиления драматического эффекта, гримеры и стилисты. Позови весь этот цирк в нашу мастерскую, и сроки работы удлинятся втрое.

– Но они нам нужны, Леон. Они могут помочь и заодно возьмут на себя Комиссию по наследию.

– Значит, и эти уже в курсе.

– Угу, но «Би-би-си» на нашей стороне. Они считают вас большой шишкой.

– Меня? Большой шишкой?

– Всех нас. Мы же не просто кучка ботанов-технарей в футболках и джинсах. Продюсер хочет представить нас как крутую команду, которая занимается сенсационной реставрацией в крутых костюмах. Гот-инженер, потрясный пилот – любитель стимпанка, гламурная меценатка и Джеймс…

Она замолчала, но ее замешательство звучало громче слов.

– А что Джеймс? – невинно спросил я.

– Джеймс изучал историю и дизайн костюмов, он фэшн-модель с высокими гонорарами. Его имя широко известно в стимпанковских кругах, но помочь с «Аэронавтом» он не сможет. И вообще Джеймсу не нравится вся эта затея.

Все было ясно, как день. Луиза – наследница богатой древней семьи, ей нравится ретростиль. Для кого-то вроде Джеймса встречаться с такой девушкой – невероятная удача. А потом на сцене появился Джайлс. Он не только одевался в винтажном стиле, но и мог отреставрировать «Аэронавт». И возможно, даже пилотировать его копию. Джеймс годился на роль спутника для светских вечеринок. А Джайлс, по-настоящему геройский парень, подходил для этого еще лучше.

– Что же мы будем делать с «Би-би-си»? – спросил я.

– Съемочная группа станет снимать только самые ответственные моменты. Так мы не потеряем слишком много времени.

– И кто будет решать, какие моменты ответственные?

– Ты.

Я согласился. Джинна уже выпустили из бутылки, придется вести себя с ним повежливее. Оставался еще один вопрос.

– Ты чувствуешь что-нибудь странное, когда находишься рядом с «Аэронавтом»?

Луиза резко повернулась.

– Почему ты спросил?

«Она сказала „почему“, а не „что“, – подумал я. – Это важно! Она тоже что-то чувствует».

– Признаюсь, я ощущаю нечто странное, словно в нем живет призрак. Я тут подумал, может, Люси Пендеран тоже что-то такое чувствовала, поэтому и решила заняться его консервацией.

– Я не верю в призраков, – отрезала Луиза, но по ее тону я понял, что это не так.

Нам пришлось частично разобрать восстановленный двигатель, а затем собрать его заново на камеру, старательно делая вид, что все происходит само по себе. Луиза играла роль беспокойной клиентки, которую консультирует элегантный инженер, то есть я. На нее навесили столько шестеренок, что их хватило бы на целую дюжину часов. А еще на ней были сетчатые перчатки и увеличительное стекло на бронзовой цепочке. Но вот цвет помады на губах изменился – вместо по-стимпанковски алой она стала готически-черной.

– Значит, это единственный в своем роде четырехцилиндровый двигатель середины девятнадцатого века? – спросила она по сигналу.

– Ты права, – ответил я. – В те времена не было потребности в суперлегких двигателях.

– Выходит, изобретатель, построивший его, был гением? Вроде Бру- неля?

– Не обязательно. В движке нет ничего революционного, просто он очень легкий. Любой инженер той эпохи мог бы построить что-то подобное.

– Ты думаешь, «Аэронавт» когда-то летал?

Снова этот вопрос.

– Это мы узнаем лишь после того, как закончим процесс реставрации, заведем его и замерим мощность. Иначе трудно сказать. Размах крыльев «Аэронавта» пятьдесят футов, вес при взлете около семисот фунтов. Двести пятьдесят фунтов приходится на двигатель, в котором не больше двенадцати лошадиных сил. Воздушные винты у него тоже не слишком большие. Можно сказать, что «Аэронавт» – это маломощная версия «Летуна» братьев Райт.

– Но разве это плохо? – спросила Луиза, отходя от сценария. – Самолет Райтов взлетел.

– «Летун» поднялся в воздух четыре раза, но был очень нестабилен. У «Аэронавта» стабильности еще меньше. Будет сложно поднять его в воздух, сложно управлять им во время полета, а приземление и вовсе может стать кошмаром.

Спустя неделю мы запустили двигатель, к которому временно присоединили наш паровой аппарат для чистки. Работал движок идеально, но вердикт калибровочных инструментов оказался неутешительным. Девять лошадиных сил, вот и все, что можно было из него выжать.

Дальше я принялся за топку, которая бросала вызов всем современным правилам техники безопасности. Залейте керосин в бак с тонкими стенками, разожгите под ним костер, чтобы топливо выходило под давлением, и у вас получится простой, эффективный, легковесный и при этом неимоверно опасный источник горючих паров. Я протестировал бак и трубки, прогнав по ним сжатый воздух под давлением. После этого «Би-би-си» договорилась, что испытания с настоящим топливом будут проводиться на армейском полигоне.

Мы специально выдали несколько впечатляющих языков горящего пламени на камеру, но. ко всеобщему удивлению, топка не взорвалась. Последние критические испытания тоже проводились на полигоне. Мы подсоединили топку к двигателю и включили его на полную мощность, укрывшись в наблюдательном бункере. Продюсера ждало еще одно разочарование: взрыва не последовало. Я тоже расстроился, но по другой причине. Двигатель выдал чуть больше девяти лошадиных сил. Однако наши разочарования не шли ни в какое сравнение с тем. что обнаружилось в ходе исследования, начатого по инициативе «Би-би-си».

Третий эпизод шоу «Аэронавты» я смотрел дома в полном одиночестве. «Аэронавт», созданный с помощью компьютерной анимации, стоял в начале взлетной полосы, винты медленно вращались. Когда пилот – палка-палка- огуречек – улегся на скамью, на экране загорелись цифры.

«Похоже, что основная проблема заключалась в весе пилота», – рассказывал голос за кадром.

Винты закрутились на полную мощь, и «Аэронавт» покатился по дорожке.

«Уильям Пендеран был слишком тяжелым, чтобы пилотировать аппарат. По сохранившимся фотографиям мы можем заключить, что его рост был шесть футов и три дюйма, а весил он около двухсот фунтов».

Нарисованный «Аэронавт» побежал по взлетной полосе. На отметке в одну милю скорость достигла двадцати трех миль в час.

«Возможно, Пендеран даже оторвался от земли, потому что, достигнув конца дороги, которую он использовал вместо взлетной полосы, он не перестал давить на газ. За дорогой лежало распаханное поле. Скорее всего, он думал, что уже находится в нескольких футах над землей, хотя в реальности счет шел на дюймы. На обломках мы обнаружили следы травы и грязи, что свидетельствует о том, что аппарат прорвался передними колесами через высокую траву и лишь затем ударился боком о распаханную землю».

Словно в замедленной съемке, нарисованный аппарат врезался в землю. Пилота-человечка отбросило в сторону.

«Пендерану необходимо было иметь возможность быстро покинуть аппарат в случае взрыва или пожара, так как он понимал, что риск взрыва велик. Именно по этой причине он отказался от привязных ремней. В свидетельстве о смерти сказано, что он умер от перелома позвоночника в шейном отделе в результате несчастного случая при верховой езде. Это совпадает с травмами, которые пилот мог получить при аварии „Аэронавта“ и ударе головой на скорости двадцать пять миль в час».

Восстановленные с помощью анимации события показывали, каким образом «Аэронавт» скатился с дороги в распаханное поле.

«На несколько вопросов мы так и не смогли найти ответа, – сказал в заключение голос за кадром. – Почему причиной смерти Уильяма Пендерана назван несчастный случай при верховой езде? Почему обломки аппарата были спрятаны в амбаре? Почему дочь Пендерана, Люси, сделала все возможное, чтобы сохранить эти обломки?»

Далее последовало интервью с Джайлсом и Луизой на фоне частично восстановленного «Аэронавта». Оба выглядели истощенными и бледными, видимо, из-за огромного объема работы.

«Я думаю, все дело в нарушении патентных прав, – сказал Джайлс. – Идентичные винты использовались на модели Стрингфеллоу в тысяча восемьсот сорок восьмом году, а несущее крыло – это легковесная версия конструкции, запатентованной в сорок третьем году для воздушного парового экипажа Хенсона».

«Значит ли это, что Пендеран был великим новатором, но при этом заимствовал чужие идеи?» – спросил ведущий.

«Отчасти. Поставьте себя на место Люси Пендеран. Ее отец погиб при испытаниях летательного аппарата, который непременно изменил бы историю, будь пилот на пятьдесят фунтов легче. Если бы она раскрыла правду, кто-то другой мог бы использовать изобретение ее отца, нанять пилота с небольшим весом и присвоить всю славу первого полета».

«Кто-то из соперников ее отца?»

«Точно».

«Зачем же тогда она взяла на себя такие хлопоты по консервации обломков?»

«Этого я не знаю».

В последнее время Луиза все больше выглядела как готка, изгнанная из рядов за стремление стать стимпанковским инженером. Бледные, впалые щеки. Исцарапанные, испачканные краской и машинным маслом руки. Она двигалась медленно, рассчитывая каждый шаг, словно из нее высосали энергию. Оба ее воздыхателя, Джайлс и Джеймс, считали, что она выглядит так, потому что между ними что-то происходит. Восстановление двигателя не требовало больших усилий, кроме того, основные работы проводились в Лондоне, поэтому Джайлс назначил меня исполнительным директором «Ультралайтс Анлимитед». Надеялся, что таким образом сможет держать меня подальше от Кента и Луизы. Так бы все и было, если бы она не наезжала в Лондон.

Приближался день публичного показа «Аэронавта», и гоглы, как и вся стимпанковская мода в целом, вдруг превратились в камень преткновения. Стимпанковские костюмы и викторианская мода во многом похожи, но не совпадают в мелочах. Луизе нравился стимпанк, Джеймсу – викторианская эпоха. «Би-би-си» встала на сторону Джеймса.

Луиза и Джеймс находились в мастерской «Ультралайтс Анлимитед» и ждали, пока операторская группа приготовится к съемке, когда между ними разгорелся очередной конфликт. Луиза хотела, чтобы на испытаниях модели «Аэронавта» Джайлс в костюме авиатора 1852 года надел гоглы. Джеймс настаивал, что такие очки не использовались практически до начала двадцатого века.

– Гоглы носил Чарльз Мэнли в тысяча девятьсот третьем, когда пытался пилотировать одну из ранних моделей, – объяснил Джеймс. – Их сделали для водителей тех лет, а очки для плавания и того позже появились.

– Но ведь есть же гравюры шестнадцатого века с изображением венецианских охотников за кораллами в таких очках, – возразила Луиза.

– Пусть так, но в пятьдесят втором году девятнадцатого века кучера и машинисты таких не носили.

– Посмотрим, что об этом говорится в сети.

Луиза достала айфон. Она горой стояла за стимпанковский стиль и просто так сдаваться не собиралась.

– «Гоглы» – слово происходит от средневекового английского «гоглен», что значит «щуриться», – прочитала она. – Слово «гоглы» вошло в употребление в начале восемнадцатого века и обозначало защитное приспособление для глаз в виде коротких трубок, закрытых с одного конца металлической сеткой из тонкого провода. Их использовали каменщики, чтобы защитить глаза от каменной крошки.

– В твоих гоглах стекло, между прочим, – заметил Джеймс.

– Дай мне свои очки, и я заменю стекло металлической сеткой, – сказал я, стоя у верстака. – Нет ничего проще.

Луиза улыбнулась так тепло, что ее улыбкой можно было бы растопить все ледники мира, но это лишь еще больше разозлило Джеймса. Он оскалился, а я так и не понял, предназначалось это мне или Луизе. Их разрыв надвигался быстро, как летняя гроза. А я случайно оказался третьим лишним, на своей шкуре ощутив все его тяготы и не получив ничего взамен.

Джайлсу и его команде добровольцев-реставраторов понадобилось два месяца, чтобы полностью счистить воск с крыльев «Аэронавта» и заменить сломанные или прогнившие лонжероны. Кроме того, им пришлось заново поставить все крепления из струнной проводки и обтянуть крылья черным шелком. Двигатель был отреставрирован задолго до этого и хранился в Лондоне, ожидая момента, когда «Аэронавт» будет собран воедино под пристальным наблюдением телекамер.

Когда я привез полностью восстановленный четырехцилиндровый двигатель на грузовике, принадлежавшем компании, в амбар, там полным ходом шла вечеринка. На козлах стояли бокалы с шампанским и тарелки с жареной курицей. Все, включая съемочную группу, прохаживались в нарядах викторианской эпохи. Одним словом, я попал на «светское мероприятие». Из костюмерного микроавтобуса «Би-би-си» я позаимствовал цилиндр и тут же слился с толпой. Черная готская одежда была в моде во все времена.

Джеймс спорил с продюсером по поводу викторианской моды, Джайлс на фоне «Аэронавта» позировал для камер «Би-би-си», Луиза – для старинного фотоаппарата. В пышном платье с кринолином из зеленой парчи она выгля- дела несчастной. Когда все необходимые дубли были отсняты и народ пошел расправляться с жареной курицей, чтобы она не пропала даром, Джайлс отвел меня в сторону.

– Копия «Аэронавта» готова к полету, – сказал он.

– Что? – воскликнул я. – Уже?

– Джок, Дженис и Отто уже запускали его на этой неделе. По сути, это современный сверхлегкий аппарат необычного дизайна. Мы установили на нем бензиновый движок с переменным регулятором. Какая мощность у старого двигателя?

– Девять лошадиных сил с четвертью. Это все, чего я добился после оптимальной настройки.

– Девять с четвертью, – удивился он, и улыбка впервые сползла с его лица. – Это почти на грани.

– Или, скажем прямо, этого не хватит.

Он посмотрел на Луизу в другом конце амбара, где она позировала в гоглах с металлической сеткой.

– Поработаем с тем, что есть, – решил Джайлс. – Скорее всего, этого хватит.

– Для чертовой компьютерной модели! – буркнул я. – Полетит ли реальный «Аэронавт», бог весть. Он слишком тяжел, ему не хватает тяги, я, конечно, могу внести кое-какие изменения…

– Ни в коем случае! Он должен взлететь в конфигурации тысяча восемьсот пятьдесят второго года. Моя компьютерная модель подтверждает, что на девяти лошадиных силах он сможет набрать скорость для отрыва от земли. Ему хватит горючего на десять минут полета, если пилот будет весить не больше ста сорока фунтов.

– Сто сорок фунтов! Даже такой дрыщ, как я, весит больше.

– Я специально сидел на диете.

– Ты шутишь? Это же отличный повод для реалити-шоу! «Умрет ли пилот от анорексии или погибнет в автокатастрофе? Скоро мы все узнаем!»

– Давай серьезно.

– А я вполне серьезен.

– Луиза тоже сидела на диете, чтобы поддержать меня.

– Теперь понятно, почему она выглядит так же дерьмово, как ты.

– И она больше не спит с Джеймсом.

– Какого черта! Это-то как связано… – взорвался я, но, сообразив, вовремя прикусил язык.

– Да. Связано напрямую с тем, что я буду пилотировать копию «Аэронавта», – сказал Джайлс. – Прости, что я подозревал тебя. Я только недавно понял, что она одевалась в черное только ради того, чтобы позлить Джеймса. Для нее я – герой.

Другими словами: «Отвали, Парогот, эта богатая девчонка – моя».

И мы оба ошибались так сильно, насколько это вообще возможно.

Частная дорога, ровная и прямая, растянулась на три мили. Дотошное трехдневное исследование Команды времени подтвердило, что она была проложена в середине девятнадцатого века. Идеальная взлетная полоса – твердая ровная поверхность обеспечивала минимальное сопротивление колес «Аэронавта» при взлете. Местный совет восстановил поверхность дороги в соответствии со стандартами того времени, за это мэра вознаградили, позволив ему покрасоваться перед телекамерами.

Джайлс учился пилотировать «Аэронавт» с помощью компьютерной симуляции. Трудности со взлетом оказались лишь первой проблемой из множества. По сути «Аэронавт» был крылом без хвоста, то есть управлять им почти невозможно по определению.

Но в симуляции катастрофа не была запрограммирована.

– Не беспокойся, я подниму его всего лишь на пару футов, – сказал Джайлс, когда я настраивал регулятор, чтобы добавить еще четверть лошадиной силы движку модели.

– Хватило, чтобы убить Уильяма Пендерана, хватит, чтобы убить тебя, – ответил я.

Когда мотор модели завелся, народ встретил это событие радостным ликованием. Модель «Аэронавта» катилась по дороге, я на мотороллере следовал за нею. Позади меня, по предложению съемочной группы, сидела Луиза, ее кринолин развевался на ветру, как порванный парашют. Где-то примерно через милю модель неуклюже подпрыгнула в воздух, пролетела сотню ярдов в пяти футах над дорогой и опустилась.

К сожалению, в полете она немного отклонилась от центра. Левое заднее колесо зацепилось за придорожную траву. Модель развернуло, шасси оторвалось, и аппарат развалился на части.

Джайлс не пострадал, так как был привязан ремнями. За это он заслужил нежные объятия Луизы и сочный поцелуй прямо перед камерами «Би-би-си». Причем им пришлось отснять несколько дублей, чтобы откорректировать свет и фон. Благодаря нашим достижениям при постройке работающей модели, драме, сопровождавшей аварию, и капле романтики рейтинг шоу «Аэронавты» взлетел до небес.

Джайлс сказал, что в аварии виноват порыв ветра. Позже в частном разговоре я узнал правду.

– Рули управления отвратительны, просто ужасны, – признался он. – Невозможно управлять аппаратом, не наклоняя крылья вниз, поэтому изначально надо подниматься не меньше, чем на двадцать футов. При минимальном порыве ветра приземление станет катастрофой.

– Ты уже сделал столько же, сколько братья Райт, – заметил я.

– Этого недостаточно. Я хочу совершить круг над поместьем, а потом приземлиться.

– Аппарату все еще не хватает мощности, он слишком тяжелый.

– Можно взять еще меньше топлива и попробовать скинуть несколько фунтов.

– Тебе стоит сначала поднять его в воздух на радиоуправлении.

– Нет! Мы не просто реставрируем «Аэронавт», мы пытаемся влезть в шкуру Уильяма Пендерана.

– Нелепая и опасная позиция, именно это его и убило, – сказал я. – Я уже слышу шум крыльев.

– А? Не понял.

– Джон Брайт, тысяча восемьсот пятьдесят пятый год. «Ангел смерти пролетел над всей землей. И каждый мог услышать шум его крыльев», – процитировал я. – Если ты попытаешься поднять модель выше, смерть будет лететь рядом.

– Рискну, оно того стоит. Когда я взлечу, там наверху будет пятьдесят второй, и я докажу, что полет на паровом двигателе – серьезное достижение.

– Угу, через сотню футов потеряешь управление и врежешься башкой в землю. Будет больно.

– Я пилотирую сверхлегкие, так что в рисках кое-что смыслю. А ты лучше приглядывай за своими движками.

– Говоря о движках, ты хочешь, чтобы я обслуживал двигатель модели?

– Нет. Сегодня же возвращайся в Лондон и займись наконец делами компании. Тут все под контролем.

Видимо, Джайлс все еще считал меня соперником в любовном четырехугольнике. Он был моим начальником, и решить проблему не составляло труда. Ради собственной безопасности он отправил меня в Лондон, но это не означало, что в безопасности окажусь я.

Скандал разразился, когда Четвертый канал выпустил в эфир уже шесть серий шоу «Аэронавты». Как обычно, в субботу вечером я взял выходной, у меня была на то причина. На подходе к клубу «Полночный полдень» я увидел вспыхнувший в темноте портативный прожектор, следом появилась съемочная группа. Совсем не та, что снимала «Аэронавтов».

– Мистер Чендлер, мы знаем, что каждую субботу вы приходите в «Полночный полдень», где работаете ведущим, – сказал голос из темноты.

Этого я не ожидал, но у меня хорошие рефлексы.

– Так и есть. Это лучший любительский клуб готического бурлеска в Лондоне, – с воодушевлением сказал я. – Мое сценическое имя Пьеро Прегрязный, жандарм-проказник. Заходите, заходите, вы как раз вовремя.

Журналист ждал от меня реакции загнанной в угол крысы, а никак не приглашения на шоу. Он не смог отказаться, потому что в ответ я начал снимать на камеру телефона. Полезное изобретение, надо сказать. Я снял, как наша танцовщица по прозвищу Пушистые Лапки затащила его на сцену, села к нему на колени, а затем сняла с себя большую часть сценического костюма. Там и снимать-то было особенно нечего. Раскрытие моей личной жизни стало катастрофой почище аварии модели «Аэронавта».

– Я инженер, а этим занимаюсь в свободное время, – сказал я журналистам чуть позже, все еще одетый в форму жандарма. – А теперь вы мне расскажите, как развлекаются журналисты «Би-би-си»?

Интервью пустили в эфир на следующий вечер в блоке местных новостей, в сильно отредактированном виде. Я тоже выложил свои записи на YouTube. По поводу этого эфира Луиза организовала большую вечеринку и настояла, чтобы я пришел. Вся команда реставраторов собралась в поместье. На какой-то миг я стал героем вечера, а потом началась серьезная пьянка.

– Тебя сдали либо Джеймс, либо Джайлс, – сказала Луиза.

Мы стояли совсем рядом, но наши слова заглушали пьяные вопли гостей.

– Они считают, что я считаю, что ты красотка, – ответил я.

– А ты так считаешь?

– Считать, что ты красотка, и соревноваться с Джеймсом и Джайлсом – это две большие разницы.

– А те девчонки в клубе, – медленно сказала она. – Ты когда-нибудь с ними…

– Спал? Иногда.

– Я все думала, почему ты никогда не клеишься ко мне, – призналась она. – Думала, может, ты гей или асексуал. Теперь поняла. Меня еще никогда так не отшивали.

– Не отшивали? Да нет же! Просто ты совсем из другого круга, для такого парня, как я, даже мечтать о тебе значит тратить время впустую.

– Вот ведь дерьмо! Я ничего из себя не представляю, но все считают, что я какой-то трофей. Родители, Джеймс, Джайлс, все мои стимпанковские приятели. А тебе трофеи ни к чему, потому что в них нет смысла. Ты – особенный.

– Ну спасибо.

– Ты знал, что мы с тобой углы любовного треугольника?

Что-то новенькое! Я оглянулся, Джайлса поблизости не было. Джеймс стоял неподалеку, разговаривая с матерью Луизы, и имел угрюмый вид. На рукаве его пиджака багровело винное пятно, но ему, похоже, не было до этого дела. Наверное, он уже сдался. Я себя чувствовал кроликом в свете прожектора. Богатые девушки опасны, особенно когда у твоего начальника есть определенные намерения.

– Вряд ли, – сказал я. – Ты, Джайлс и Джеймс занимаете все углы этого треугольника.

– Ты ошибаешься, Леон. В углах ты, я и «Аэронавт».

– «Аэронавт»?

– Ты влюблен в него, потому что он настоящий, да к тому же работает. А я влюблена в него, потому что…

Она замялась. Должно быть, разговор становился слишком интимным.

– Потому что «Аэронавт» – классный аксессуар, за который каждый любитель стимпанка голову бы отдал? – предположил я.

– Так и было поначалу, но не теперь. Я люблю его, потому что «Аэронавт» и меня делает настоящей.

Вдруг я понял, к чему она клонила. «Аэронавт» был воплощенной мечтой. Он почти изменил историю, в этом отношении он гораздо реальнее, чем Наполеоновские войны. Я чувствовал мощь, исходящую от него. Если бы вместо отца «Аэронавт» пилотировала Люси Пендеран, каким стал бы наш мир? Для Луизы помочь «Аэронавту» обрести свое место в истории означало и самой стать частью истории.

Вечеринку оборвал резкий вопль Отто. Оказалось, что амбар взломали. К тому моменту, как я добрался туда, Джайлс уже проверял, не поврежден ли аппарат злоумышленниками. Продюсер снимал все на телефонную камеру, а охранники кричали, что это место преступления, и выгоняли посторонних на улицу.

– Отто уединился в саду с девушкой из добровольцев, – рассказывал Джайлс. – Случайно увидел в амбаре свет и поднял тревогу. Но, похоже, «Аэронавт» не поврежден.

– Я вижу проблему даже отсюда, – сказал я. – Крышку топливного бака закрыли, но закрутили не до конца. Видимо, они очень торопились.

На заливном отверстии бака виднелись следы песка.

– Не понимаю, зачем это делать, – сказал Джайлс, пока я снимал бак, чтобы почистить его. – Саботажем все равно ничего не добиться. Это оригинальный «Аэронавт», и мы не собирались запускать его в небо.

– Может, они перепутали оригинал с твоей моделью?

– Ты соображаешь, что говоришь?! – воскликнул Джайлс. – Модель стоит на улице под навесом.

– Думаешь, они и туда песку сыпанули?

Джайлс выбежал, чтобы проверить модель, оставив меня наедине с «Аэронавтом». Я стоял так близко, что от бурлящей в нем силы мое сердце заколотилось. Не из-за ощущения опасности, как перед началом лавины, например от того, что может взорваться топливный бак, это было что-то другое. Аппарат мог бы изменить мир в 1852 году, но интуиция подсказывала мне, что он изменил его на самом деле.

– Ублюдки! – взревел Джайлс, врываясь в амбар. – В баке модели тоже песок. Кто-то хотел меня угробить!

– Песок угробил бы движок еще до того, как он разогрелся.

– Тот, кто не разбирается в моторах, не знал бы и того. Наверное, Джеймс. Этот пустоголовый клоун не разбирается ни в чем, если оно не застегивается на пуговицы.

– Кто ж любит соперников?

– Ерунда! – отрезал Джайлс. – Джеймс мне не соперник. Луизу от него тошнит, он ведет себя как баба. Если я докажу, что разработка Уильяма Пендерана могла опередить братьев Райт на полстолетия, я стану настоящим героем. А герой всегда получает девушку, Парогот.

В том, что в саботаже участвовал Джеймс, я сомневался. Во время вечеринки он выглядел раздавленным и, скорее всего, давным-давно отказался от Луизы. Джайлса тоже подозревать не следовало, так как неполадки с двигателем подвергли бы его жизнь опасности. Хотя, с другой стороны, опасность просуществовала лишь до тех пор, пока кто-то не заметил следы песка на баке модели. Возможно, кто-то очень хотел, чтобы под подозрение попал я.

Каждому фильму обязательно нужна кульминация. Кульминацией всего проекта стал великолепный праздник в викторианском стиле. Сотни реконструкторов и людей из массовки «Би-би-си» в винтажных костюмах наводнили поместье, чтобы отведать блюд девятнадцатого века, потанцевать под оркестр, который исполнял музыку того времени, и поиграть в популярные тогда игры. Съемочная группа тоже нарядилась в костюмы, видеокамеры замаскировали под старинные громоздкие фотоаппараты. Я отказался от привычных черных джинсов и кожаной куртки ради цилиндра, черного костюма и плаща. Всю территорию поместья заняли тенты и палатки, и только огромная лужайка с восточной стороны дома была огорожена без всяких на то причин.

Планировалось, что полностью отреставрированный «Аэронавт» выкатят из амбара для всеобщего обозрения, а затем Джайлс поднимется в воздух на модели и сделает круг над поместьем. «Аэронавт» не выезжал из амбара с тех пор, как разбился, так что это было его первое появление на публике с 1852 года.

Атмосферу нарушал лишь один-единственный анахронизм. Хотя на самом деле их было восемь: инспектор воздушной безопасности, инспектор промышленной безопасности и шестеро полицейских. Джайлс, как всегда, позировал перед камерами на фоне отремонтированной модели, когда они появились.

– У нас есть основания полагать, что вы намерены провести эксплуатацию летательного аппарата, не соответствующего стандартам, и тем самым можете угрожать общественной безопасности, – сказал инспектор.

– Это что еще значит? – надвинулся на него Джайлс. – Тут частная территория.

– Тут массовое мероприятие, которое проводится на частной территории.

Они заспорили, замахали руками друг на друга. Набежали зрители, камеры окружили их. Моей персоной никто не интересовался, потому я смешался с толпой и отошел. Дорогу, служившую взлетной полосой, охраняли люди Пендеранов, наряженные в военную форму времен Крымской войны. Сбоку от дороги стояла запасная камера. Все мои подозрения подтвердились.

Я побежал прямиком к амбару. Он был закрыт на замок, но я умудрился сбить его поленом с одного удара.

Луизу я застал в одних темно-коричневых брюках и матерчатых тапочках. Она пыталась натянуть на себя белую рубашку, путаясь в пышных рукавах. Истощенная, словно ее голодом морили. С медицинской точки зрения, думаю, она и в самом деле голодала. Волосы были заплетены и убраны назад, на лбу гоглы. Ее викторианское платье из зеленого шелка с черными бархатными узорами и темно-синей канвой лежало на полу. Рядом стояли ботинки на шнуровке.

– Догадался, – сказала она и отвернулась, чтобы застегнуть рубашку.

– Это было несложно, – ответил я. – Ты перестала спать с Джеймсом вовсе не потому, что предпочла ему Джайлса или меня. Ты практически перестала есть, исхудала и боялась, что кто-нибудь увидит тебя голой. Зачем нужно было так сильно худеть? Неужели только ради того, чтобы морально поддержать Джайлса?

– Мерзавец!

– Сколько ты весишь?

Она схватила коричневый кожаный жилет. Застегнутый на все пуговицы, он отлично скрывал то отталкивающее зрелище, в которое превратилась ее истощенная грудь.

– Сто двадцать один фунт в этой одежде, – сказала она.

– Ты позвала инспекторов и полицию?

– Они разберутся с Джайлсом.

– А ты в это время полетишь на настоящем «Аэронавте».

– Да.

– То, что собирался сделать Джайлс, опасно для жизни. А то, что собираешься сделать ты, – самоубийство.

– А ты, я полагаю, собираешься меня остановить.

– Нет.

– Нет? – удивленно воскликнула она, а затем улыбнулась. Сквозь улыбку проблеснула надежда на фоне отчаяния. – А почему нет?

– Потому что мне нравятся красивые и при этом работающие вещи. «Аэронавт» не станет по-настоящему красивым, пока не заработает. Ты когда-нибудь летала?

– Нет. Но в то время тоже никто еще не летал. Наступил тысяча восемьсот пятьдесят второй год, я собираюсь стать Люси Пендеран, которая взлетит на «Аэронавте» вместо своего отца.

Ее слова имели смысл с точки зрения исторической реконструкции, но здравого смысла в них не было ни на грош. С другой стороны, я и сам не слишком благоразумен.

– Тебе лучше держаться подальше, пока я не разведу пары, – сказал я. – Когда поднимешь машину в воздух, пусть двигатель работает на полную мощность все время. Снизишь обороты только тогда, когда захочешь приземлиться.

– Леон, насчет приземления…

– Приземлишься на огороженную лужайку.

– Снова догадался?

– Да. Она большая и широкая, так что, даже если тебя снесет ветром, это не будет иметь никакого значения. Трава тоже поможет быстрее остановиться.

– Когда ты узнал? – спросила она и взяла меня за руку.

– Не так давно. Для Джеймса и Джайлса ты была трофеем, за который они боролись, а я понял, что у тебя есть мечта. Смелая, благородная и прекрасная мечта.

Она коснулась моих губ, я бережно прижал к себе исхудавшее тело.

– Леон, когда это все закончится, обещаю пойти с тобой на свидание, – сказала она.

– Есть тут один фантастический готский театр с рестораном и баром. Я буду в костюме Пьеро Прегрязного.

– А я во всем черном.

Всем, кто находился поблизости от «Аэронавта» с работающим двигателем, угрожала опасность. Луиза держалась на приличном расстоянии, пока я разжигал топку паяльной лампой, чтобы нагнать давление. С таким же успехом можно было закурить, сидя на пороховой бочке. Сначала я разжег пламя в малом баке, затем открыл клапан в камеру сгорания. Пламя с пугающим шумом заревело, и очень быстро стало подниматься давление пара. Воздушные винты закрутились. Что хорошо в четырехцилиндровом двигателе, так это то, что он намного тише, чем двигатели внутреннего сгорания. Звук скорее напоминал шипение, и его полностью заглушало фырканье винтов. Я встал на колени перед «Аэронавтом», придерживая его за задний мост.

– Открывай двери и залезай на борт! – крикнул я.

Луиза распахнула двери амбара, вернулась к «Аэронавту» и улеглась на раму.

– Все в порядке, – крикнула она. – Отпускай!

– Помни, пусть двигатель работает на всю катушку, пока не придет пора приземляться. Даже если горючего хватит только на полкруга над поместьем, – предупредил я. – Удачи!

«Аэронавт» выкатился из амбара почти в полной тишине, а потом раздались неожиданные радостные вопли. Гости, наблюдавшие за спором Джайлса с инспекторами, сообразили, что началась более интересная часть программы. Инспекторы растерялись. Вот «Аэронавт», а вот Джайлс. Кто-то другой лежит на месте пилота. Когда «Аэронавт» свернул на дорогу, инспекторы и полицейские спохватились и побежали за ним. Они кричали, свистели в свисток. Я тоже побежал.

Толпа радостно бросилась следом за полицейскими и инспекторами, полагая, что все это часть шоу. Вдруг «Аэронавт» поднялся в воздух. Легко и просто. После всех этих споров и беспокойства насчет подъемной силы, лобового сопротивления, соотношения мощности к весу он взлетел. Он плавно набрал высоту, а затем Луиза стала понемногу поворачивать. Аппарат был медленным, не слишком эффективным или стабильным, но не осталось больше никаких сомнений: он мог летать.

Народ вокруг меня ликовал. Люди столпились на дороге, прыгали от радости, хлопали в ладоши, тыкали пальцами и бросали в воздух цилиндры. Не было ни одного человека на взлетном поле или территории поместья, кто не кричал бы от радости. За исключением инспекторов, Джеймса и Джайлса. Последний вырос словно из-под земли.

– Тебе это так не пройдет, Парогот! – крикнул он мне в лицо. – С этого момента ты уволен!

– Как угодно, но пока… Все эти люди стоят на посадочной полосе! – крикнул я в ответ. – Убери их, или она не сможет сесть. Ты хоть это понимаешь, клоун?

Джайлс сорвался и убежал, выкрикивая команды. Шестеро полицейских поняли, что им нужно сдержать толпу, и двинулись расчищать дорогу. К ним примкнули инспекторы, я остался один. В трехстах футах над землей Луиза выполняла широкий неторопливый поворот.

Эта машина изменила историю, которой никогда не было. Мы наблюдали за первым полетом аппарата тяжелее воздуха. Луиза не устраивала акробатических трюков, знала, что «идет по канату» в техническом смысле. Я достал карманные часы. Двигатель проработал целых семь минут. Значит, скоро ей придется пойти на посадку. Но взяла ли Луиза часы?

К эйфории от того, что мы сделали невозможное, вдруг отчетливо примешалось ощущение, что произойдет что-то дурное, хотя все шло просто отлично. «Аэронавту» не хватало мощности, он мог в любой момент взо- рваться, превратившись в пылающий шар. Все было против него, но он летел. Я чувствовал, что должна случиться катастрофа, что-то пойдет не так, и все же «Аэронавт» бросал вызов гравитации, а Луиза – смерти.

Из всех, кто остался на земле, лишь я один знал, где она собиралась приземлиться. Я побежал на огражденную лужайку. На расстоянии казалось, что «Аэронавт» летит в полной тишине, поэтому я не услышал, как изменился звук, когда Луиза сбросила газ. Темный силуэт вдалеке начал снижаться. Я с трудом заставил себя смотреть на это. Приземление для меня – самый ужасный кошмар. Ненавижу этот момент, потому что в любой миг все может измениться. Луиза снижалась слишком быстро, ей нужно было немного поддать газу и подняться, чтобы замедлить спуск и слегка увеличить скорость полета. Но ей не хватало ни знаний, ни опыта.

Когда «Аэронавт» подлетел к лужайке, я почувствовал привкус крови на губах. Задние колеса сильно ударились о землю и подпрыгнули, и тут я увидел, что Луиза не привязана и держится только за рычаги. Аппарат еще раз подпрыгнул и, замедлившись, покатился по траве.

– Мы сделали это! – прокричала Луиза, когда я подбежал к «Аэронавту». – Мы с тобой!

– Отлично! Слезай и отходи! – закричал я в ответ. – Нужно отключить топку, прежде чем она взорвется.

Луиза скатилась на землю, пока я выкручивал клапаны, чтобы загасить пламя в топке. Затем я спустил давление топлива. И только после этого я поверил, что мы достигли триумфа. «Аэронавт» доказал, что может летать.

Я оглянулся в ожидании, что нас сейчас окружат полицейские, и надеялся, что успею обнять Луизу еще раз до того, как нас арестуют. Но вместо этого я увидел десятки, нет, сотни полицейских, их формы блестели золотом и серебром. Построившись цепью, они сдерживали ликующий народ. Группа реконструкторов викторианской эпохи в один миг превратилась в бушующую орду, одетую в кожу и шелк бордового, коричневого и черного цветов, сияющую звездами серебряных пуговиц и цепочек. У женщин – тесные кружевные жилеты, у мужчин цилиндры и трости с серебряными ручками. Над нами в воздухе парили огромные аппараты, больше похожие на подводные лодки, украшенные металлическим кружевом решеток и антенн. Гигантские человекоподобные фигуры из металла, ростом не меньше пятидесяти футов, возвышались над толпой. Наверху, там, где у них предполагалась голова, на наблюдательных платформах стояли члены съемочной группы.

Нескольких человек полиция все же пропустила. На них были цилиндры и темно-синие камзолы с золотыми галунами. В руках они держали инкрустированные драгоценными камнями металлические жезлы, оплетенные медными проводами и кабелями, которые соединялись с сияющими бронзовыми рюкзаками филигранной работы у них за спинами.

– Баронесса Пендеран! Какая прекрасная реконструкция событий! – кричали они на бегу.

– Мастерское приземление, баронесса.

– Ваша светлость, были ли у вас какие-то трудности?

Что? Луиза – баронесса по праву рождения? Они все перепутали. Я знал, что она – дочь рыцаря, но не более того. Я посмотрел в сторону поместья. К нему пристроили новое крыло из бронзовых решеток и листов бирюзового стекла. Над всем возвышался зеленый купол, отделанный серебряным кружевом.

– Король и королева смотрят на вас прямо сейчас, не будете ли вы так любезны помахать им, – сказала женщина в золоченом шлеме с крадущимся крылатым львом. На ней был фиолетовый плащ поверх позолоченных, инкрустированных гранатом доспехов с изображениями виноградных лоз, листьев и цветов. До меня наконец-то дошло. Король? Но несколько минут назад в Британии не было ни короля, ни королевы.

Мы повернулись в ту сторону, куда указала женщина из охраны. У края лужайки обнаружился позолоченный экипаж, отделанный серебряными и алыми узорами. В передней части я увидел паровой двигатель, начищенный до зеркального блеска. Экипажем управлял кучер в черном плаще до пят, в цилиндре и… гоглах. По обе стороны экипажа стояла охрана в позолоченных доспехах, с оружием из медных змеевиков и бронзовых трубочек, приделанных к рукояткам из палисандра. Должно быть, в действие оно приводилось непонятными шарами, которые светились изнутри серебристым светом. К средней части открытого экипажа крепилась подножка, наклонную крышу обрамляли золотые кисточки. В экипаже сидела королевская чета в одинаковых белых одеждах с пышными рукавами, в коричневых кожаных жилетах и гоглах, предположительно, в честь Луизы. Они помахали нам, мы с Луизой помахали в ответ.

Интуиция умоляла меня бежать и прятаться, но мне хватило здравого смысла отвлечься от мыслей, чтобы слить топливо «Аэронавта» из горячего бака и выпустить пар. Из сияющих рюкзаков выдвинулись камеры, похожие на бронзовые фонари, на шарнирных щупальцах они поднялись над головами журналистов. Камеры следили за каждым моим действием, но я старался не обращать на это внимания. Казалось, что все меня знают, а я тут отвечаю за двигатель.

– Доктор Чендлер, как справился с работой четырехцилиндровый двигатель? – спросил кто-то из журналистов и поднес ко мне металлический микрофон.

Доктор? Как ни старался, я так и не мог вспомнить, когда успел получить докторскую степень. Такие веши обычно не забываются.

– Во время полета ее светлости двигатель работал без нареканий, – ответил я.

Подошел Джайлс, и оказалось, что теперь он – сэр Джайлс. Не обращая внимания на меня, он встал перед батареей камер и микрофонов необычного вида и как ни в чем не бывало принялся рассказывать, как хорошо прошла реставрация корпуса аппарата 1852 года.

Я поднял с травы брошюру, оброненную кем-то из зрителей. В ней говорилось, что впервые «Аэронавт» взлетел в 1852 году, пилотировала его Люси Пендеран. Это событие изменило историю. Впервые было доказано, что машины тяжелее воздуха на паровой тяге могут летать. Позже построили десятки, сотни, а потом и тысячи во много раз более крупных, чем «Аэронавт», летательных паровых аппаратов. Появилась авиапочта, коммерческие пассажирские авиалинии, паровые бомбардировщики сражались во время Крымской войны.

Нас всех собрали у «Аэронавта». Рядом со мной Луиза, Джайлс, Джеймс и команда реставраторов. Дворцовые лакеи, затаив дыхание, дают последние указания о том, что положено делать при встрече с королевской четой, а чего делать нельзя. Потом начнется празднование, в этом нет сомнений. И я как почетный гость смогу поговорить с Луизой наедине. Что я ей скажу? «Знаешь, возможно, я слишком перенервничал, но с того момента, как ты приземлилась, я не могу припомнить, когда получил докторскую степень. А ты помнишь, когда стала баронессой?» Я боюсь задавать ей этот вопрос, но все-таки обязательно задам.

Если она просто посмеется, что ж, я как-нибудь справлюсь с этим психозом. Это так по-готски. Какая странная галлюцинация! Мне вдруг привиделся мир, в котором викторианский стиль уступил место фантастическим стилям ар-нуво, ар-деко, модернизму, постмодернизму и даже минимализму.

Если же она испугается и предложит поговорить об этом позже наедине, то… То, значит, все это время в нашей временной ветке «Аэронавт» был ключом к изменению истории и ждал момента, когда кто-то повернет его. Если этот вариант стал реальностью, то мы с Луизой единственные, кто помнит сто пятьдесят лет, которых не случилось.

Надеюсь, она просто посмеется.