Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Ханну Райаниеми Элегия о молодом лосе

Молодой писатель Ханну Райаниеми родился в городе Юливиеска, Финляндия, однако в настоящий момент живет в Эдинбурге, Шотландия, где получил докторскую степень по физике за работу в области теории струн. Он является соучредителем организации «ThinkTank Maths», которая оказывает консалтинговые услуги и занимается исследованиями в сфере прикладной математики и развития бизнеса. Он также входит в эдинбургское Объединение писателей. Написав не так много произведений, Райаниеми уже в значительной мере повлиял на жанр. В 2005 году его рассказ «Deus Ex Homine», изначально опубликованный в шотландской антологии «Nova Scotia», был переиздан в составе нескольких сборников «Лучшее за год», включая наш. Эта работа, а также рассказ «Голос хозяина» («His Master’s Voice»), напечатанный в 2008 году в журнале «Interzone», стали одними из самых обсуждаемых на тот период. Первый роман Райаниеми «Квантовый вор» («The Quantum Thief») вышел в 2010 году и произвел сенсацию, заставив критиков говорить о нем. Как и Брюс Стерлинг, Грег Иган и Чарльз Стросс до него, Райаниеми увеличивает скорость и поток информации в своих произведениях до тех пор, пока аудитория еще в состоянии воспринимать такой текст (хотя наверняка найдутся читатели, которые упрекнут автора в том, что его творения невразумительны, – подобная участь часто грозит писателям-новаторам).

Действие представленной ниже изящной истории разворачивается в постапокалиптическом будущем, где постлюди, обладающие почти божественными силами, находятся в состоянии войны друг с другом. Всего на нескольких страницах автор раскрывает глобальные темы, достойные масштабов объемного романа.

В ту ночь, подстрелив молодого лося, Косонен сидел у костра и пытался написать стихотворение.

Апрель подходил к концу. Земля все еще была запорошена снегом. Однако вечера Косонен уже проводил на улице: он садился на бревно возле костра на небольшой просеке, где стояла его хижина. Отсо чувствовал себя куда уютнее в лесу, а Косонен не любил оставаться в одиночестве и предпочитал компанию медведя. Сейчас зверь громко храпел, развалившись на куче еловых веток. От него несло мокрой шерстью с примесью лосиного дерьма.

Косонен извлек из кармана блокнот в мягкой обложке и огрызок карандаша. Он перелистывал страницы – большинство оставалось девственно-чистыми. Слова ускользали, и поймать их было труднее, чем лося. Хотя с последним зверем проблем не возникло: молодой и беспечный. Ни один старый лось не подпустил бы человека и медведя так близко.

Крепко сжимая карандаш, Косонен набрасывал слова на первой пустой странице.

Лосиные рога. Рога из сапфиров. Нет, не так. Замерзшее пламя. Корни деревьев. Развилки судеб. Должны же быть слова, которые сумеют запечатлеть момент, когда арбалет ударяет по плечу после выстрела и слышен смачный звук – стрела достигла своей цели. Бесполезно. Все равно что ловить снежинки. Стоит только бросить взгляд на кристаллическую структуру у тебя на ладони, как она уже растаяла.

Косонен закрыл блокнот и едва не швырнул его в огонь, но вовремя опомнился и спрятал книжицу в карман. Какой смысл выбрасывать хорошую бумагу. К тому же последний рулон в туалете почти закончился.

– Косонен опять думает о словах, – проворчал Отсо. – Косонену стоит побольше налегать на спиртное. Тогда не нужно слов. Только сон.

Косонен бросил взгляд на медведя.

– Шибко умный, а? – Мужчина постучал по арбалету. – Может, сам будешь лосей подстреливать?

– Отсо хорошо нюхать. Косонен хорошо стрелять. Оба хорошо пить. – Медведь с наслаждением зевнул, обнажая ряды желтых зубов, затем перевернулся на бок и тяжело вздохнул. – Скоро Отсо еще выпьет.

А может, зверь прав? Может, ему действительно всего-то и надо, что выпить? К черту слова: всё равно все стихотворения уже написаны ими, там, на небесах. Да у них наверняка имеются целые поэтические сады. Или места, где ты можешь стать словом.

Но суть-то не в этом. Слова должны исходить от него – немытого, заросшего человека, живущего в лесу, для которого туалет – отверстие в земле. Яркие фразы, рождающиеся из темной материи, – в этом заключалась вся суть поэзии.

Только вот срабатывало не всегда.

Нужно было заняться делами. Белки, чертовы создания, почти открыли вчера замок. Стоит укрепить двери в погреб. Однако это подождет до завтра.

Косонен уже готов был откупорить бутылку водки из заначки Отсо, спрятанной в снегу, как с небес дождем спустилась Марья.

Его окатило внезапно, словно после сауны вылили ведро холодной воды на голову. Однако до земли капельки так и не долетали – они парили вокруг Косонена. Мужчина наблюдал за тем, как они меняют форму и соединяются, пока перед ним не возникла фигура женщины – кости тонкие, словно веретено, мышцы будто сотканы из тумана. Она напоминала скульптуру из стекла. Маленькая грудь идеальной формы, серебристый равносторонний треугольник волос внизу живота. Но лицо было знакомым – небольшой нос, высокие скулы и острый язычок.

Марья.

Отсо мгновенно подскочил к Косонену.

– Плохой запах. Разит богом, – рыкнул он. – Отсо кусать.

Женщина-дождь взглянула на зверя с нескрываемым любопытством.

– Отсо, – сурово одернул Косонен. Он крепко схватил медведя за мех на клокастой шее, чувствуя, как напряглись могучие мышцы. – Отсо – друг Косонена. Послушай Косонена. Сейчас не время кусать. Время спать. Косонен поговорит с богом.

С этими словами мужчина воткнул бутылку водки в снег перед самым носом зверя.

Отсо обнюхал тару, поскреб передней лапой подтаявший снег.

– Отсо пойдет, – наконец сказал медведь. – Если бог кусать, Косонен звать. Отсо прийти.

Зверь проворно схватил бутылку зубами и вразвалку направился в лес.

– Здравствуй, – приветствовала Косонена женщина-дождь.

– Здравствуй, – осторожно отвечал Косонен.

Настоящая ли она, гадал мужчина. Чумные боги изобретательны. Один из них мог извлечь образ Марьи из памяти Косонена. Глаза скользнули к незаряженному арбалету – каковы его шансы: алмазная богиня против потерявшего хватку лесного поэта. Паршиво.

– Твоему псу я пришлась не по вкусу, – заметило подобие Марьи.

Женщина присела на бревно рядом с Косоненом и принялась болтать своими блестящими ногами – взад-вперед – как всегда делала в сауне. Наверняка она, решил Косонен и почувствовал: в горле засвербило. Он прокашлялся.

– Медведь, не собака. Пес залаял бы. Отсо сразу кусает. Ничего личного – такова уж его природа. Он – ворчливый параноик.

– Кого-то мне напоминает.

– Я не параноик. – Косонен наклонился и попытался вновь развести огонь. – Жизнь в лесах учит быть осторожным.

Марья осмотрелась.

– Мне казалось, мы снабдили оставшихся большим количеством оборудования. Тут несколько… примитивно.

– Да, гаджетов у нас имелось вдосталь, – сказал Косонен. – Но они не были защищены от чумы. До этого, – мужчина постучал по арбалету, – я ходил со смарт-пушкой, но она заразилась чумой. Пришлось разбить ее большим камнем, а затем выбросить в болото. У меня есть лыжи и еще кое-какие инструменты и вот это. – Косонен дотронулся до головы. – Пока что, благо, мне этого хватало.

Он подбросил щепок под стоящие треугольником небольшие поленья – взметнулся огонь. Уж за три-то года он научился разжигать костры. В мягком свете пламени кожа Марьи казалась почти человеческой. Косонен сел на еловые ветки, где до этого лежал Отсо, и стал наблюдать за ней. На несколько мгновений воцарилась тишина.

– Как ты теперь? – поинтересовался он. – Все при делах?

Марья улыбнулась.

– Твоя жена подросла. Она уже большая девочка. Ты даже не представляешь насколько.

– То есть…. ты – это все-таки не она? С кем я говорю?

– Я – она и в то же время не она. Я часть целого, но вполне достоверная. Я – трансляция. Тебе этого не понять.

Косонен положил в кофейник немного снега, чтобы растопить.

– Ладно, я пещерный человек. Не спорю. Но я понимаю, ты явилась сюда за чем-то. Давай уж перейдем к делу, регkelе[92], – выругался он.

Марья глубоко вдохнула.

– Мы кое-что потеряли. Важное. Новое. Мы зовем это искрой. Она упала в город.

– Я думал, вы, ребята, делаете копии всего.

– Квантовая информация. Искра – часть нового бита. Ее нельзя скопировать.

– Дерьмово.

Морщинка залегла между бровей Марьи. Косонен вспомнил их частые ссоры и сглотнул.

– Хочешь общаться в подобном тоне – что ж, пожалуйста, – бросила она. – Я думала, ты будешь рад меня увидеть. Мне вовсе не обязательно было приходить – могла послать какого-нибудь служку. Но я хотела с тобой увидеться. Большая Марья хотела. Если ты решил стать этаким трагическим героем, скитающимся по лесам, – на здоровье. Мог хотя бы выслушать. Ты мне обязан.

Косонен ничего не ответил.

– Ах да, – продолжила Марья. – Ты все еще винишь меня за то, что случилось с Эса.

Это была правда. Марья достала первую машину Санта-Клауса. Мальчик должен иметь самое лучшее, что мы только сможем позволить, заявила она. Мир меняется. Нельзя ему оказаться хуже других. Давай превратим его в маленького бога, как соседи – своего ребенка.

– Пожалуй, мне не стоит тебя винить. Ты же лишь… часть целого. Тебя там не было.

– Я была там, – тихо промолвила Марья. – Я все помню. Лучше, чем ты сейчас. А еще я быстрее забываю и прощаю. Чего ты никогда не умел. Ты просто… писал стихи. Остальные двинулись вперед и спасли мир.

– Отличная работа, – сказал Косонен. Он поворошил палкой костер, и в воздух взметнулся сноп искр и дым.

Марья поднялась.

– Что ж, тогда прощай, – сказала она. – Увидимся лет через сто.

Стало холоднее. В отблесках костра вокруг Марьи засветился ореол.

Косонен закрыл глаза и сильно сжал челюсти. Он досчитал до десяти. Открыл глаза. Марья все еще стояла там и беспомощно глядела на него. Косонен не мог сдержать улыбки. Последнее слово всегда оставалось за ней.

– Прости, – извинился Косонен. – Прошло много времени. Я жил в лесу с медведем. Характер от этого лучше не становится.

– Лично я особой разницы не заметила.

– Хорошо, – сказал Косонен и указал на еловые ветви рядом с собой. – Садись. Начнем все с начала. Я заварю кофе.

Марья приняла приглашение – ее обнаженное плечо коснулось Косонена. Удивительно, но от нее исходило тепло – она была едва ли не горячее пламени костра.

– Межсетевой экран не пропустит нас в город, – пустилась она в объяснения. – Среди нас больше не осталось тех, кто… кто еще походит на людей в достаточной мере. Поговаривали о том, чтобы создать такого, но… Препирательства затянутся на столетие, – она вздохнула. – Ты же знаешь, как мы любим спорить там, на небесах.

Косонен ухмыльнулся.

– Зуб даю, ты чудесно вписываешься в компанию. – Он проверил, нет ли морщинки между бровями, прежде чем продолжить. – В общем, вам нужен мальчик на побегушках.

– Нам нужна помощь.

Косонен взглянул на костер. Огонь затухал, последние язычки лизали почерневшее дерево. Тлеющие угли всегда выглядели по-разному. Или он просто каждый раз забывал.

Косонен дотронулся до руки Марьи. На ощупь она казалась словно мыльный пузырь – лишь слегка упругая. Женщина не отдернула руку.

– Хорошо, – согласился Косонен. – Но ты должна знать: я делаю это не из-за того, что нас связывало.

– Какую плату ты хочешь взамен?

– Я вам дешево обойдусь, – сказал Косонен. – Верните мне слова.

Солнечный свет отражался от кантоханки – снега с подмерзшим верхним слоем, способным выдержать человека на лыжах и медведя. Косонен тяжело дышал. Даже вниз по склону поспевать за Отсо было непросто. Однако в такую погоду катание на лыжах доставляло сказочное удовольствие: деревья отбрасывали голубые тени, лыжи скользили легко, а под ними скрипел снег.

«Слишком долго я сидел на одном месте, – подумал он. – Давно стоило отправиться куда-то просто так, а не потому что попросили».

В полдень, когда солнце уже садилось, они добрались до железной дороги – этакой проплешины в лесу с проложенными поверх гравия металлическими шпалами. Косонен снял лыжи и воткнул в снег.

– Прости, но тебе со мной нельзя, – сказал он Отсо. – Город тебя не пустит.

– Отсо – не городской медведь, – откликнулся зверь. – Отсо ждать Косонена. Косонен находить небесный баг и возвращаться. Затем мы вместе пить водку.

Зверь неловко почесал свалявшийся мех на загривке. Затем он ткнулся мордой в живот Косонену, да так, что мужчина чуть не полетел в снег. Фыркнув, Отсо развернулся и вперевалку пошел в лес. Косонен глядел вслед медведю, пока тот не исчез за покрытыми снегом деревьями.

Пришлось трижды засовывать пальцы в глотку, пока не удалось извлечь наносемя, которое ему дала Марья. Было больно, а во рту остался горький привкус. Однако лишь проглотив, Косонен мог защитить устройство от чумы. Мужчина вытер наносемя о снег – прозрачный шарик размером с лесной орех. Он напоминал Косонену об игрушках, продававшихся в торговых автоматах в супермаркетах, когда он был ребенком, – сферах из пластика с секретом внутри.

Мужчина аккуратно положил семя на рельсы, отер с губ остатки рвоты и прополоскал рот водой. Затем он посмотрел на семя. Марья знала: он ни за что не станет читать инструкцию, – поэтому не приложила ее.

– Преврати меня в поезд, – сказал Косонен.

Ничего не произошло. «Может, семя умеет читать мысли», – подумал он и представил локомотив – старенький паровоз, пускающий клубы дыма. Снова ничего – лишь темнеющее небо отражается в прозрачной поверхности семени. «Она всегда любила изощряться». Марья преподносила подарки, лишь тщательно обдумав их смысл в течение нескольких дней. Пока Косонен стоял без движения, весенне-зимний холод проник под плащ из волчьего меха. Тогда он принялся подпрыгивать и растирать руки.

Внезапно его осенила идея. Он нахмурился, пристально посмотрел на семя, а затем достал из кармана блокнот. Может, пришло время воспользоваться вторым даром Марьи? Или, лучше сказать, авансом за сделку – это уж как посмотреть. Не успел он нацарапать нескольких строк – и слова принялись скакать в его голове подобно животным, очнувшимся от спячки. Закрыв блокнот, он прочистил горло и продекламировал:

Рельсы сточились под массой колес, что сталью и милями вписывали имена всех пассажиров.

Но и нашу плоть обглодали годы, сделав нас тонкими, легкими, – рельсы выдержат нас, а поезд из стекла и слов доставит в город.

«Нескладно», – решил он, но какая разница. Эйфория от того, что слова вернулись к нему, пьянила похлеще водки. «Жаль, не сработало…»

Семя вдруг перестало быть четким и взорвалось раскаленно-белой сферой. Лицо Косонена опалило жаром. Мимо, извиваясь, протянулись сияющие щупальца и принялись высасывать углерод и металл из рельсов и деревьев. Они танцевали подобно электрическим дугам, порождаемым сварочным аппаратом, вычерчивая линии и плоскости в воздухе.

И вот перед ним стоит поезд.

Прозрачный, будто выдутый из стекла, тонкие, словно листы бумаги, стены, хрупкие колеса – паровоз из мультфильма с одним прицепным вагоном, а внутри – стулья, чьи спинки напоминают паутину. Все как он воображал.

Косонен забрался внутрь, ожидая, что непрочная структура пошатнется под его весом, но поезд был тверд, словно камень. На полу невинно лежало наносемя, будто оно ни при чем. Косонен аккуратно поднял его, отнес наружу и закопал в снег, оставив рядом лыжи и палки в качестве меток. Подхватив рюкзак, он вновь сел в поезд и откинулся на одном из стульев-паутинок. Паровоз сам тронулся и гладко заскользил по рельсам, которые, казалось, что-то шептали, только вот Косонен никак не мог разобрать слов.

Он смотрел на проплывающий мимо и плавно погружающийся во тьму лес. Руки и ноги гудели после целого дня похода. Воспоминания о том, как снег шуршит под лыжами, слились с плавным движением поезда – Косонен вскоре уснул.

Когда он проснулся, было темно. У горизонта янтарным светом мерцал сетевой экран, напоминая грозовое облако.

Поезд ускорился. Деревья за окном сливались в одну сплошную массу, а шуршание рельс превратилось в тихую мелодию стаккато. Поезд покрыл оставшееся расстояние за несколько минут – Косонен сглотнул. Сетевой экран теперь представлял собой подернутый дымкой купол, из которого исходил желтоватый свет. За ним виднелся нечеткий силуэт города. Казалось, здания движутся, будто куклы в гигантском театре теней.

И вот прямо на пути поезда выросла полыхающая стена – непреодолимое переплетение сумерек и света, пересекающее рельсы. Косонен сжал изящные подлокотники кресла, да так, что побелели костяшки. «Замедлись!» – крикнул он, но поезд его не слышал. На полном ходу локомотив врезался в сетевой экран – удар оказался жестким. Вспыхнул свет, и Косонена подняло в воздух.

Казалось, будто он тонет, только не в воде, а в бескрайнем море янтарного света. Вокруг были лишь свет и пустота. Легкое покалывание на коже. Спустя мгновение Косонен вдруг понял: он не дышит.

И тут раздался суровый голос.

«Здесь не место для людей, – вещал он. – Закрыто. Запрещено. Возвращайся назад».

– Я выполняю задание, – отвечал Косонен, и слова его не разносились эхом в световом пространстве. – Меня прислали твои создатели. Они приказывают тебе пропустить меня.

Мужчина закрыл глаза, и перед ним возник третий дар Марьи – не слова, число. Ему всегда так трудно было запоминать информацию, но Марья писала кислотными чернилами, выжигая правильную последовательность в его мозгу. Он принялся читать бесконечную цепочку цифр, одну за одной.

«Входи, – произнес сетевой экран. – Но помни: здесь выживет только тот, кто еще человек».

Косонен снова сидел в поезде, набирающем скорость. Все вокруг было четким и реальным, словно порез, оставленный листом бумаги. Призрачное свечение сетевого экрана не исчезло, но теперь вдоль железнодорожного полотна вместо леса тянулись темные здания, уставившиеся на него пустыми глазницами окон.

Руки Косонена все еще покалывало. Ладони и вся одежда очистились – не осталось ни единого пятна грязи. Кожа покраснела и стала мягкой, как после сауны.

Наконец поезд сбросил скорость и остановился возле мрачной пасти станции – Косонен был в городе.

Город представлял собой лес из металла и бетона, и еще металла – он дышал и гудел. Пахло озоном. Фасады зданий, выстроившихся вокруг железнодорожного вокзала и площади, почти не изменились, лишь стали слегка искаженными. Боковым зрением он мог видеть, как они движутся, переползают во сне, словно звери с каменной шкурой. У всех были сапфировые глаза.

Остановился автобус – в нем оказалось полно безлицых людей. Они сидели совершенно неподвижно и напоминали манекены, используемые при аварийных испытаниях. Косонен решил, что не стоит садиться, и зашагал через площадь в направлении главной торговой улицы: нужно было откуда-то начинать поиски искры. Марья сказала, она будет светиться – не пропустишь.

На парковке лежали останки автомобиля после ДТП, или, по крайней мере, так казалось: машина была перевернута на бок, капот смят, словно пустая пивная банка, вся конструкция в голубиных фекалиях. Однако стоило Косонену пройти мимо, как мотор ожил, капот открылся. С шипением из него вырвались щупальца и попытались ухватить Косонена.

Мужчине удалось разогнаться прежде, чем машина-зверюга перевернулась и встала на четыре колеса. От площади отходили узкие улочки, слишком узкие для автомобиля. Он бежал, чувствуя, как внутри все похолодело, как до боли напряжены ноги.

Закинутый за спину арбалет больно бил, и Косонен попытался снять его через голову.

Чудище обогнало и преградило ему путь. Затем атаковало. Из раскаленной пасти двигателя, подобно клубку змей, вырвались щупальца.

Косонен возился, прилаживая болт, затем выстрелил. Стрела отскочила от лобового стекла, но этого оказалось достаточно, чтобы сбить существо с толку, и мужчина вовремя отпрыгнул в сторону. Он увернулся, больно ударился об асфальт с глухим звуком и откатился.

– Кто-нибудь! Помогите! Perkele, – выругался он, давая выход бессильной ярости.

Тяжело дыша, Косонен поднялся на ноги – зверь тоже медленно отъехал, ворча. Пахло горелой резиной вперемешку с озоном. «Может, мне удастся сразить его», – пришла в голову сумасшедшая мысль. Косонен раскинул руки – бежать он не собирался. «Последнее стихотворение…»

Что-то приземлилось прямо перед Косоненом, хлопая крыльями. Голубь. Мужчина и автозверь уставились на птицу. Раздалось гульканье, и голубь детонировал.

Взрыв ударил по барабанным перепонкам. Яркая белая вспышка – и мир на миг погрузился во тьму. Косонен оказался на земле: в ушах звенело, рюкзак больно врезался в спину. В десяти метрах, искореженный до неузнаваемости, полыхал автозверь.

Подле машины вышагивал еще один голубь и склевывал похожие на металл кусочки. Птица подняла голову и посмотрела на Косонена – в сапфировых глазах отражались языки пламени. Голубь взмыл в небо, оставив после себя небольшое белое пятно фекалий.

На главной торговой улице никого не было. Косонен передвигался осторожно на случай, если в округе прятались еще хищные автомобили: он держался узких аллей, шел поближе к подъездам. Между зданиями свет сетевого экрана тускнел, зато в окнах плясали странные огоньки.

Косонен вдруг понял, что умирает с голоду: он ничего не ел с полудня, а это путешествие и стычка с автозверем забрали у него силы. На углу улицы он нашел кафе, в котором, казалось, было безопасно. Косонен установил на стол походную плитку и вскипятил воды. С собой он смог взять лишь суповые консервы да сушеное мясо лося, но в животе громко урчало, не время было привередничать. От одного запаха еды Косонен забыл об осторожности.

– Здесь моя территория, – раздался голос. Косонен испугался, вскочил и схватился за арбалет.

В дверях стояла сгорбленная фигура, напоминавшая тролля и одетая в лохмотья. Лицо, обрамленное спутанными волосами и бородой, блестело от пота и грязи. Кожу с большими, словно оспины, порами покрывали крошечные сапфировые наросты. Косонен думал, что жизнь в лесной глуши сделала его невосприимчивым к вони, исходящей от человека, однако отвратительная смесь запаха пота и постоянно употребляемого спиртного вызвала у него приступ дурноты.

Незнакомец вошел и сел за стол напротив Косонена.

– Ладно, чего уж тут, – дружелюбно заявил он. – Нечасто ко мне захаживают в последнее время. Нужно вести себя по-соседски. Saatanа[93], что это у тебя? Неужто суп от «Blaband»[94]?

– Угощайтесь, – с осторожностью предложил Косонен.

Прежде ему доводилось встречать других оставшихся, но он старался с ними не пересекаться: у всех у них были свои причины не отправиться на небо.

– Благодарю. Вот так ведут себя добрые соседи. Кстати, меня зовут Пера. – Тролль протянул руку.

Косонен опасливо пожал ее – под кожей у Пера проступали странные острые штуки. Все равно что сжимать перчатку, наполненную битым стеклом.

– Косонен, – представился он. – Так ты здесь живешь?

– Нет, не здесь. Не в центре. Сюда я прихожу стащить что-нибудь у зданий. Но они стали уж больно умными и жадными. Даже банки супа не найдешь теперь. Вчера меня чуть не слопал универмаг «Стокманн». Непросто тут жить. – Пера покачал головой. – Но лучше, чем снаружи.

Глаза у Пера были хитрыми.

«Ты остаешься здесь по собственному желанию? Или сетевой экран больше не выпускает тебя?» – гадал Косонен.

Вслух же он спросил:

– Значит, ты не боишься чумных богов?

Он передал Пера банку с разогретым супом. Городской опустошил ее одним глотком, и к прочим его ароматам добавился запах минестроне.

– Нечего их теперь бояться. Они все мертвы.

Косонен удивленно посмотрел на Пера.

– Откуда ты знаешь?

– Мне сказали голуби.

– Голуби?

Пера аккуратно извлек что-то из кармана потрепанного плаща. Это оказалась птица. С сапфировым клювом и глазами, а еще полосками синего на перьях. Голубь захлопал крыльями, пытаясь высвободиться из хватки Пера.

– Мои приятели, – сказал тролль. – Думаю, ты с ними уже встречался.

– Да, – отвечал Косонен. – Это ведь ты послал того, который взорвал автозверя?

– Надо помогать соседям, не так ли? Но не стоит благодарности. Суп был хорош.

– И что они рассказали про чумных богов?

Пера ухмыльнулся, демонстрируя недостаток зубов.

– Когда богов заточили здесь, они стали сражаться. Видишь ли, им недоставало сил, чтобы выбраться. Кто-то должен был стать главным, как в «Горце». Порой голуби показывают мне картинки. Кровавое месиво. Взрывы. Наниты поедают людей. В конце концов никого не осталось, погибли все до единого. Теперь это моя площадка.

«Значит, Эса тоже умер. – Косонен удивился тому, насколько остро переживал утрату даже теперь. – Уж лучше так. – Он сглотнул. – Сперва стоит завершить работу. Не время сейчас оплакивать Эса. Вернусь домой, тогда можно будет подумать. Посвятить этому стихотворение. И рассказать Марье».

– Ладно, – сказал Косонен. – Я тоже кое за чем охочусь. Как думаешь, твои… приятели смогут это разыскать? Оно сверкает. Поможешь мне – я отдам тебе весь суп, который у меня есть. И лосятину. Позже могу принести еще. Устраивает тебя предложение?

– Голуби могут найти все что угодно, – заверил Пера, облизывая губы.

Повелитель голубей шагал по городскому лабиринту, словно это была его вотчина. Возле кружило облако птиц-химер. Временами одна садилась ему на плечо и касалась клювом уха, словно нашептывала что-то.

– Лучше поторопиться, – сказал Пера. – По ночам еще терпимо, но вот днем дома молодеют и начинают думать.

Косонен понятия не имел, где они находятся. С того времени, когда он был здесь последний раз – еще в далекие времена людей, – план города изменился. Он предполагал, что они находились недалеко от собора в старом городе, но наверняка утверждать бы не стал. Ходьба по изменившимся улицам напоминала шествие по сосудам гигантского зверя – извилистым, лабиринтоподобным. Некоторые здания словно были обернуты в черную пленку, струившуюся, будто нефть. Другие дома срослись вместе, превратившись в органическую структуру из кирпичей и бетона, – они перегораживали улицы, а земля вокруг них трескалась и вздымалась.

– Уже недалеко, – сказал Пера. – Они это видели. Говорят, сияет, словно фонарь из тыквы.

Пера захихикал.

Янтарный свет сетевого экрана становился ярче по мере того, как они продвигались. Температура росла, и Косонену пришлось снять старый похьянмский свитер.

Они прошли мимо офисного здания, превратившегося в спящее лицо и напоминавшее моаи с острова Пасхи, без намека на пол. В этой части города встречалось больше живых существ – звери с сапфировыми глазами, кошки с блестящей шерсткой, сидящие на подоконниках. Косонен заметил лису, переходившую через улицу: взглянув на мужчину, она юркнула в канализационный люк.

Затем спутники повернули за угол, где безлицый мужчина, одетый по моде десятилетней давности, танцевал в витрине магазина, и увидели собор.

Он разросся до размеров Гаргантюа – на его фоне окрестные здания казались лилипутами. Собор выглядел словно муравейник из темно-красного кирпича с шестиугольными дверями. Внутри кишела жизнь. Цепляясь сапфировыми когтями за стены, подобно глянцевым горгульям, висели кошки. В башнях кружили огромные стаи голубей. Через распахнутые массивные двери туда и обратно сновали крысы с голубыми хвостами – батальоны грызунов на задании. А еще повсюду летали насекомые – они образовывали плотное черное облако, похожее на дыхание, вырывавшееся из груди гиганта; воздух наполняло их монотонное жужжание.

– Черт подери, jumalauta, – вырвалось у Косонена. – Вот где оно упало, да?

– На самом деле нет. Просто я должен был привести тебя сюда, – отвечал Пера.

– Что?

– Прости, я соврал. Все было именно как в «Горце»: один остался в живых. И он хочет с тобой встретиться.

Огорошенный, Косонен уставился на Пера. Голуби садились на плечи и руки второго мужчины, превращаясь в серый колышущийся плащ. Острые когти впивались в лохмотья и кожу, хватали за волосы, крылья яростно били по воздуху. На глазах у Косонена Пера поднялся над землей.

– Ничего личного. Просто он предложил мне более выгодную сделку. Спасибо за суп! – прокричал он. Еще мгновение – и Пера превратился в черный обрывок ткани в небе.

Земля задрожала. Косонен упал на колени. Везде вдоль по улице зажглись глаза домов – окна засияли ярким зловещим светом.

Он попытался бежать. Но далеко уйти ему не удалось – пальцы города схватили его: голуби, насекомые – жужжащее облако накрыло мужчину. Дюжина крыс-химер впилась в его череп – Косонен чувствовал, как гудят моторчики их сердец. Что-то острое прокусило кость. Боль распространялась, словно пожар в лесу. Косонен закричал.

Заговорил город. Голос его был подобен грому, вместо слов – дрожание земли и вздохи домов. Медленный рокот слов, выжатых из камня.

«Отец», – молвил город.

Боль исчезла. Косонен услышал мягкий шум волн и почувствовал теплое прикосновение ветра на лице. Он открыл глаза.

– Здравствуй, отец, – произнес Эса.

Они сидели на пирсе у летнего домика, завернувшись в полотенца. Кожа раскраснелась после сауны. Стоял вечер, тянуло прохладой – финское лето в очередной раз аккуратно напоминало: ничто не вечно. Солнце выглядывало из-за верхушек деревьев, окрашенных в голубые тона. По гладкой поверхности озера скользили текучие тени.

– Я подумал, – начал Эса, – тебе здесь понравится.

Эса был точно таким, каким его помнил Косонен, – бледный худой мальчишка, ребра торчат, колени он обхватил длинными руками, влажные жесткие волосы падают на лоб. И только глаза оставались глазами города – темные сферы из металла и камня.

– Нравится, – согласился Косонен. – Но я не могу здесь остаться.

– Почему?

– Мне нужно кое-что сделать.

– Мы не виделись целую вечность. В сауне тепло. В озере охлаждается пиво. К чему спешить?

– Мне стоит тебя бояться, – сказал Косонен. – Ты убивал людей. Прежде чем они поместили тебя сюда.

– Тебе не понять, каково это, – возразил Эса. – Чума исполняет любую твою прихоть, даже те желания, о которых ты и не подозревал. Она дает тебе все. Она размягчает мир. Порой разрывает его для тебя. Ты только подумал – вещь сломана. С этим ничего не поделаешь.

Мальчик закрыл глаза.

– У тебя ведь тоже есть желания. Я знаю. Поэтому ты здесь, верно? Ты жаждешь получить назад свои драгоценные слова.

Косонен ничего не ответил.

– Мамин мальчик на побегушках, vittu, дьявол тебя разбери. Что ж, они починили твой мозг, прочистили его от алкоголя. Ты снова можешь писать. И как себя чувствуешь? Лучше? В один миг я подумал: ты вернулся за мной. Но разве такое когда-то бывало?

– Я не знал…

– Ты не в курсе? Я в твоей голове, – сказал Эса. – Мои пальцы в твоем черепе. Одна мысль, и мои баги съедят тебя, оставят здесь навсегда. Все твое время будет вечно уделено лишь мне. Что ты на это скажешь?

Вот она, давно терзающая его вина.

– Мы волновались за тебя, каждую секунду, с той самой минуты, когда ты родился, – оправдывался Косонен. – Мы хотели как лучше для тебя.

Все казалось абсолютно естественным. Мальчик играл с машиной, которая создавала другие машины. Затем предметы стали менять форму, когда он думал о них. Эса улыбался, когда показывал Косонену говорящую морскую звезду, сделанную его прибором.

– А потом у меня не заладился день.

– Я помню, – кивнул Косонен.

Как всегда, он поздно вернулся домой. Эса был алмазным деревом и рос в своей комнате. Повсюду лежали морские звезды – они поедали пол и стены и создавали еще больше морских звезд. Так все началось.

– Давай. Перенеси меня сюда. Теперь твой черед превратить меня во что пожелаешь. Или покончить со всем этим. Я заслужил.

Эса негромко рассмеялся.

– Зачем мне так поступать со старым человеком? – Он вздохнул. – Знаешь, я ведь теперь тоже взрослый. Давай покажу.

Эса легко дотронулся до плеча Косонена, и Косонен оказался городом. Его кожей стали камень и бетон, а поры заполнились божественной чумой. Улицы и здания вместо лица – от каждой мысли и эмоции они менялись и трансформировались. Нервная система состояла из алмазных и оптических волокон. Вместо рук были звери-химеры.

Повсюду вокруг мерцал сетевой экран – в небе и холодных недрах земли – тонкий, но несокрушимый. Он давил со всех сторон, отсекал источники энергии, не позволял думать достаточно быстро. Однако по-прежнему можно было мечтать, сплетать слова и изображения, творить миры из своих воспоминаний и воспоминаний, некогда принадлежавших мелким богам, которых Эса поглотил, чтобы стать городом. Он пел о своих мечтах в формате радиоволн, не думая, пропустит ли их сетевой экран, пел громче и громче…

– Вот, – донесся до него издалека голос Эса. – Выпей пива.

Косонен ощутил, как в руке у него оказалась ледяная бутылка, и сделал глоток. Пиво из мечты было крепким и настоящим. Вкус солода вернул его обратно. Косонен глубоко вдохнул и позволил вымышленному летнему вечеру смыть реальность города.

– Ты для этого привел меня сюда? Чтобы продемонстрировать? – спросил Косонен.

– Вообще-то нет, – рассмеялся Эса. Внезапно его каменные глаза засветились молодостью. – Я просто хотел познакомить тебя со своей девушкой.

У квантовой девушки были золотистые волосы и глаза из света. Подобно индуистскому божеству, она имела множество лиц одновременно. Грациозно она вышла на пирс. Летняя страна, созданная Эса, трескалась возле нее: на коже девушки появлялись разломы, сквозь которые проглядывали цвета другого мира.

– Это Сяде, – представил девушку Эса.

Та взглянула на Косонена и заговорила – целый поток слов, суперпозиция, все возможные приветствия, произнесенные одновременно.

– Приятно познакомиться, – ответил Косонен.

– Они сделали что-то правильное там, на небесах, создав ее, – заключил Эса. – Она живет во множестве миров одновременно и думает кубитами. Но она хочет жить в этом мире, со мной. – Он нежно коснулся плеча девушки. – Она услышала мои песни и сбежала.

– Марья сказала, будто искра – Сяде – упала, – поделился Косонен. – Будто какая-то божественная машина сломалась.

– Она сообщила то, что ей приказали. Им не нравится, когда события развиваются не по плану.

Сяде издала звук, напоминающий звон стеклянного колокола.

– Сетевой экран продолжает выживать нас, – сказал Эса. – Так уж он задуман. Все больше и больше замедляет события, пока мы не умрем. Сяде здесь не место. Ей слишком тесно. Поэтому отвези ее домой, пока не стало чересчур поздно. – Он улыбнулся. – Уж лучше это сделаешь ты, чем кто-то другой.

– Это несправедливо. – Косонен сощурился: Сяде блестела слишком ярко, ослепляя его. «Что я могу? Я просто кусок мяса. Плоть и слова – вот и весь я».

Мысль, подобно сосновой шишке, была шершавой на ощупь, но внутри нее зрело зерно.

– Пожалуй, из вас двоих родится стихотворение, – сказал он.

Косонен вновь ехал на поезде, глядя, как мимо проносится город. Стояло раннее утро. В лучах восходящего солнца город приобретал новые оттенки: фиолетовые тени и золотисто-красноватые цвета. Все тело ныло. В висках пульсировала боль. На него накатила усталость. В мозгу тяжелым грузом лежали слова стихотворения.

Над куполом сетевого экрана Косонен мог разглядеть гигантскую алмазную морскую звезду, напоминавшую протянутую руку. То был дрон небесных людей, наблюдавших за творившимся внутри.

«Они пришли посмотреть, что произойдет, – думал Косонен. – Они узнают».

На этот раз мужчина встретил сетевой экран словно старого приятеля. Его окатило яркое покалывающее свечение. Из глубины возник суровый страж.

Но на этот раз он промолчал, хотя Косонен чувствовал его присутствие, ощущал, как страж изучает его, ищет вещи, не принадлежащие миру снаружи.

Косонен отдал ему все.

Первый миг, когда он понял, что написал нечто стоящее. Разочарование, когда осознал, что значит быть поэтом в небольшой стране, где стопки его первого сборника, изданного в дешевом формате, пылятся на полках маленьких магазинчиков. Зависть к Марье, которая родила Эса: слова на бумаге – лишь бледная тень подобных творений. Следы лося на снегу и взгляд зверя перед смертью.

Косонен почувствовал, как страж, удовлетворившись, отступил.

Он пересек границу. Поезд выехал в настоящий, неотретушированный рассвет. Оглянувшись на город, Косонен увидел, как из тела морской звезды пошел огненный дождь. Столбы света прорезали город по геометрическим схемам, оставляя после себя раскаленно-белую плазму.

Косонен закрыл глаза, не в силах смотреть на этот слепящий свет, и стал повторять свое стихотворение, а город тем временем горел.

Косонен посадил наносемя в лесу. Голыми руками он вырыл возле старого пня глубокую яму в наполовину промерзшем грунте. Затем он сел, снял кепку, вытащил свой блокнот и принялся читать. Накорябанные карандашом слова ярко сияли в его голове – вскоре ему даже не требовалось смотреть на них.

Стих рождался из слов подобно титану, поднимающемуся из морских глубин, – сперва он лишь слегка проглядывал над поверхностью, а затем, словно гора, вознесся к небесам, взорвался глоссолалией. Поток шипящих слов и фонем, бесконечное заклинание, раздирающее горло. Вместе со стихотворением текла квантовая информация, сокрытая в микротрубочках его нейронов, где теперь жила девушка с яркими глазами, и шли нервные импульсы с синапсов, где скрывался его сын.

Стих превратился в громовой раскат. Косонен продолжал читать до тех пор, пока голос его не осип. Теперь его могло слышать лишь наносемя, но этого хватило. Внизу под слоем торфа что-то зашевелилось.

Когда Косонен закончил читать стих, уже опустился вечер. Мужчина открыл глаза. Первым, что он увидел, были сапфировые рога, поблескивающие в последних лучах солнца.

На него смотрели два молодых лося. Один поменьше размером, более изящный, в его коричневых глазах виднелись проблески солнечного света. Второй – молодой и худой – уже с гордостью щеголял рогами. Зверь не отвел взгляда, и Косонен увидел в глазах лося тени города. А может, отражения в летнем озере.

Лоси развернулись и бесшумно помчались в лес – быстроногие и свободные.

Косонен отворял дверь в погреб, когда вновь пошел дождь, на этот раз даже не ливень. Из капелек в воздухе сформировалось лицо Марьи. На мгновение Косонену показалось, что она ему подмигнула. Затем дождь превратился в туман и рассеялся. Мужчина подпер дверь.

Белки с любопытством глядели на него с деревьев.

– Все ваше, дамы, – сказал он. – Должно хватить до следующей зимы. Мне это больше не нужно.

Около полудня Отсо и Косонен отправились на север. Лыжи легко скользили по истончившемуся снегу. Медведь тянул сани, груженные оборудованием. Они уже прилично отошли от хижины, когда зверь остановился и принюхался к свежему следу.

– Лось, – прорычал он. – Отсо голоден. Косонен стрелять лося. Для путешествия нужно мясо. Косонен взял мало водки.

Косонен покачал головой.

– Я, пожалуй, займусь рыболовством, – сказал он.