Ловец ласточек

Новое рождество

Город преобразился. На узких центральных улочках меж домами протянули разноцветные гирлянды, на площадях открылись праздничные ярмарки, и каждый уважающий себя магазин выставил у своих дверей сверкающую украшениями ёлку. Отовсюду слышалась музыка. Наступила зима, и это помогло мне отвлечься от мрачных, тяжёлых мыслей, терзавших меня последний месяц. Я смотрела на снежные волны метели за окном, грея ладони о чашку с горячим чаем, и вспоминала, как в декабре комнаты пахнут мандаринами.

В дверь постучали, и ко мне вошёл Кир. Я откинула одеяло, чтобы подняться с постели, но он жестом остановил меня.

— Как ты завтра, поедешь в агентство? Фани про тебя спрашивала.

— Она могла бы позвонить.

Кир пожал плечами.

— Петер тоже интересовался. Кажется, ему спокойнее, когда все в сборе. Я не настаиваю, не заставляй себя ехать, если не хочешь.

Крупные снежные хлопья вихрями взлетали над землёй, словно желая вернуться к породившим их серым облакам. Я бы не узнала о приближении праздников, о нарядном убранстве Тьярны, если бы не телевизор в холле общежития, куда я иногда спускалась, утомлённая четырьмя стенами своей комнаты. Пора было выйти на улицу, почувствовать покалывания морозного воздуха на коже. Увидеть лица друзей, пока они не забылись.

— Я поеду. Зайдёшь за мной завтра?

Петер пребывал в состоянии несвойственной ему задумчивой отстранённости, спокойной и как будто слегка тоскливой. Подперев подбородок рукой, он направил взгляд в окно, быть может, на цветные огоньки, мигавшие в доме напротив. Франтишка наводила на кухне порядок, весело напевая что-то себе под нос.

— По какому поводу столько радости? — спросил Кир и забрал у Петера кружку с остывшим кофе.

— Вчера в церкви была очень воодушевляющая проповедь. Они всегда особенные в это время года, и я настоятельно рекомендую всем вам прийти хотя бы на воскресную службу. Сейчас Владыка очень чутко наблюдает за нами.

Кир хотел ответить ей, но воздержался и лишь покачал головой. Гордо приосанившись, Франтишка заявила:

— Вот я хожу в церковь каждый день, утром и вечером. Я буду на хорошем счету у Владыки, вот увидите, Приглашение не заставит себя ждать. Надеюсь, все помнят, что у нас инспекция в этом месяце? Последняя в этом году.

— Новый год уже совсем скоро, — заметила я.

— И Рождество, — добавил Петер, внезапно опомнившись от размышлений.

— Это всё, конечно, замечательно, но не забывайте, мы с вами в этом мире дорогие гости. А значит, из уважения к хозяевам мы будем отмечать Новое рождество!

Двадцать восьмое декабря было днём, когда, по легенде, Владыка умер и его бессмертная душа упокоилась на небесах. Лишившись телесной оболочки, он отдал земле свою магию и, чтобы простые люди могли е ю пользоваться, одарил их самоцветами, а сам стал богом-наблюдателем, время от времени приводящим в мир странников, наследников своей силы. Новое рождество было и праздником почитания Владыки, и торжественным окончанием года, потому что выпадало на последний день декабря, самого короткого месяца.

— А чем оно отличается от нашего Рождества? — спросила я.

— Да ничем, — ответил Кир. — Те же ёлки, семейные ужины и подарки.

— Ну, по большому счёту ты прав, но всё-таки контекст немного другой, — не преминула уточнить Франтишка.

— А, ещё звездопад, — вспомнил Кир.

— Звездопад? — эхом повторила я.

— Да, в ночь с двадцать восьмого на первое всегда падают звёзды.

— Ах, это прекрасная традиция! Во всём городе выключают свет, люди выходят на улицы и во дворы, смотрят на небо и ждут первую звезду. Если, пока она падает, успеть загадать желание, то оно непременно сбудется. Разве не чудесно? — Франтишка мечтательно подняла глаза к потолку. — Я уже придумала, что загадаю в этом году… Уф, все эти разговоры нагоняют рождественское настроение. Пойду-ка украшать гостиную. От помощи не откажусь, но вообще у меня уже сложилась картинка в голове, так что лучше оставьте это дело мне, ладушки?

Не дождавшись ответа, она засеменила в прихожую.

— Петер, — окликнул Кир, — а ты в каких облаках витаешь?

— Я не… — он смешался, точно его поймали с поличным, и опустил взгляд. — Ни в каких, просто вспоминал кое-что.

Он замолчал, и Кир, похоже, решил оставить его в покое, как вдруг Петер заговорил снова:

— Когда я был ребёнком, лет до двенадцати мне с наступлением зимы дарили адвент-календарь. Я любил декабрь в те времена, дома становилось мирно, никто не ругался, ожидание Рождества всегда было радостным. И меня каждый день ждала конфета после вечерней молитвы… — Его беспокойные пальцы, переминавшие салфетку, замерли, и он испуганно прошептал: — Я не должен был этого говорить. Не здесь.

Петер резко вскочил из-за стола, пошатнулся, схватился за голову. Кир вскочил следом.

— Тише, ничего страшного же не случилось.

— Ещё как случилось. У нас скоро инспекция…

Метнувшись в сторону и едва не споткнувшись о стул, Петер вышел из кухни, сдёрнул с вешалки пальто и скрылся за золотой дверью. Кир подбежал к окну, вгляделся наружу.

— Курит, — с облегчением выдохнул он. — Почему не на заднем дворе?

— Не хотел пересекаться с Фани? — предположила я.

— Возможно. Его так штормит в последнее время, просто кошмар. В смысле, я знаю, ему тяжело, и я стараюсь относиться с пониманием, деликатно и всё такое, но иногда… — Кир перевёл дыхание и потёр шею. — Иногда мне кажется, что я попросту не способен ничего для него сделать.

— Не говори так. Ты сделал для Петера больше всех нас вместе взятых. И я, честно, восхищаюсь тобой. Даже завидую немного. — О том, какой бесполезной заставляли меня чувствовать его слова, я умолчала. — Скажи, если не секрет, почему ты стал помогать Петеру?

Тень отвращения легла на его лицо, и Кир скрестил руки на груди.

— Не из благородных побуждений, как ты, вероятно, думаешь. У меня была договорённость, только и всего.

Холод расползся в моём животе. Отвернувшись — потому что боялась задать вопрос, глядя ему в глаза — я произнесла:

— Эта договорённость ещё в силе?

Хлопнула входная дверь — внезапный звук разбежался мурашками по моему затылку. Вопрос повис в остывающем воздухе, но, прежде чем Петер вошёл в кухню, Кир, крепче обхватив себя руками, еле слышно выдавил:

— Да.

Одним вечером в моей комнате зазвонил телефон. Я вздрогнула, и карандаш оставил на бумаге глубокую кривую черту. Долго, долго и неотрывно я смотрела на неё, медленно наполняемая обидой, и упрямый телефонный трезвон обострял это чувство, делал его колючим и злым. Раздосадовано хлопнув по столу, я встала и решительно шагнула к стене, но, протянув руку к трубке, замешкалась. Если бы телефон смолк в то самое мгновение, я бы так и не ответила.

— Привет, Марта. Надеюсь, я не сильно отвлекаю тебя.

Его голос звучал виновато. Искренне, я не сомневалась в этом, но всё равно не могла довериться. Хотела, но не могла. После нашего расставания я много думала о том, как отреагирую при следующей встрече, какие эмоции проснутся внутри меня. Может, потому что он был всего лишь голосом в трубке, внутри ничего не проснулось. Только удивление тихо колыхнулось в груди.

— Нет, — соврала я, — не отвлекаешь.

— Похоже, ты не слишком рада меня слышать.

— Просто не ожидала.

— Я и сам не ожидал, что позвоню.

Он замолчал, как будто колебался, как будто мучительно подбирал слова. По крайней мере, именно это рисовало мне воображение, хорошо знакомое с его повадками.

— Как у тебя дела? — наконец заговорил он. — Я слышал про агентство. Не представляю, как тяжело вам пришлось, но надеюсь, сейчас у вас всё в порядке. Мне жаль, что я не мог быть рядом.

— Откуда, — я крепче сжала в пальцах телефонную трубку, — откуда ты знаешь об этом? Я не поверю, если скажешь, что от Марии. От рыцарей, да? Как ты связан с ними?

— Марта, я не…

— Юлиан, зачем ты позвонил? Зачем говоришь о том, о чём не должен знать? Что тебе нужно?

На том конце снова наступило молчание. Только его дыхание, напряжённое, сдавленное, шуршало у моего уха.

— Скоро Новое рождество, — тихо сказал он. — Наверное, с моей стороны наивно просить тебя отпраздновать вместе, но позволь хотя бы увидеться с тобой и вручить подарок. Считай это отчаянной попыткой загладить вину.

— Я не могу. Я пока не готова.

— Понимаю, — удручённо проговорил он, и мне стало совестно. — Прости, что побеспокоил.

Короткие гудки прервали его раньше, чем он успел произнести что-либо ещё. Почему-то я чувствовала недосказанность, чувствовала, что он не назвал настоящую причину своего звонка, и это меня тревожило. Мог ли кто-то таким способом проверять меня?

Повесив трубку, я решила, что впредь мне стоит быть вдвойне осторожнее.

Инспекция была назначена на середину месяца и прошла на удивление спокойно. Её проводили незнакомые нам рыцари, учтивые и излишне доброжелательные, что меня немного покоробило. Возможно, они вели себя так из-за недавнего инцидента, и пускай их вежливость была утрированной, я заметила, что держалась в их присутствии расслабленно и невозмутимо отвечала на вопросы. Мария аккуратно кивнула мне под конец, как бы говоря, что я отлично справилась.

Как только рыцари ушли, Франтишка уволокла Кира на рынок, и через час они вернулись с невысокой пушистой ёлкой. В гостиной вкусно запахло хвоей. Мы украшали колючие ветви гирляндами, мишурой и игрушками в форме звёзд и огранённых самоцветов. Только Мария не участвовала, неподвижно наблюдая за нами с дивана, и в умиротворённом, довольном, как у кошки, выражении её лица было что-то по-семейному уютное.

— Зажигай! — скомандовала Франтишка, и Петер включил гирлянду. Ёлка загорелась множеством разноцветных огоньков, они мерцали на гранях стеклянных игрушек и озаряли бликами стены.

Агентство давно не было таким безмятежным. Аромат хвои, переливы огней, тепло дома, за окнами которого кружил на ветру снег — каждый год с наступлением предпраздничной поры я заново открывала её незримое волшебство. Радостное ожидание чуда, спавшее в моей душе, пробудилось и привычно согрело меня. Время замедлило ход. Но лишь ненадолго.

Украшение ёлки неизбежно привело к разговору о подарках, и после короткого спора мы условились ничего друг другу не дарить. Недавние потрясения истощили нас, не оставив сил даже на пожелания. Франтишка единственная была как никогда энергична и деятельна и единственная расстроилась, потому что предвкушала обмен подарками больше всего. Впрочем, за обедом она приободрилась и вскоре уехала на вечернюю службу.

Мы остались на кухне вчетвером: с тех пор как агентство снова заработало, Мария часто обедала с нами. Видеть её за едой было непривычно, даже странно, и я с удивлением обнаружила в себе убеждение, что Марии для существования не нужно ни питаться, ни спать. Она чем-то напоминала робота. Но теперь, сидя за столом вместе со всеми, она представала по-человечески живой, прикрывала глаза в наслаждении, морщилась от горячего и тихо вздыхала, когда обед заканчивался. И хотя её молчаливое спокойствие казалось счастливым, мне мерещилась печаль в её отстранённом взгляде и редких фразах. Смутная печаль, рождённая не то прошлым, не то грядущим.

— Шторы надо постирать, — заметила Мария за чаем. — Чем ближе Новое рождество, тем меньше Франтишка думает об уборке. Может, мне следует сделать ей выговор?

— Пусть расслабится немного, — сказал Кир. — Скоро праздники. Да и она, в конце концов, не горничная. Для разнообразия можешь поручить стирку штор нам.

— Ты же ненавидишь убираться, — вскинул брови Петер.

— Ну и что? Готовить я тоже ненавижу, но разве у меня плохо получается?

— И то правда, ты много чего умеешь.

— Кстати о поручениях, что-то давно нам не поступало заказов, — вспомнила я. — И новых сотрудников ты не набираешь.

— Я закрыла вакансию, — сказала Мария. — Интерес к агентству практически угас. Не вижу смысла набирать новичков, чтобы они потом бездельничали, как вы.

— Интерес угас? А я думал, ты просто перестала принимать заказы.

Кир произнёс это легко, почти равнодушно, как если бы говорил о погоде, поэтому я не придала его словам никакого значения. Но Мария напряглась, поджала губы, и в её глазах мелькнуло не то изумление, не то испуг. Она попыталась скрыться за неизменной безжизненной маской, за непроницаемым хладнокровием, но не смогла. Или же передумала. Хотела она того или нет, я почувствовала: что-то её мучило.

— Ты меня раскусил. Я действительно перестала принимать заказы около месяца назад, потому что обстановка в агентстве была неблагоприятная. Никто из вас не был готов работать.

— То есть ты… заботилась о нас?

— Знаю, с моей стороны нечестно было решать этот вопрос, не спросив вашего мнения. Я поддалась привычке. Заказы всегда поступали непосредственно ко мне, и я выбирала из них те, что были бы вам по силам, но едва ли учитывала ваши желания. Одно дело отсеивать откровенно возмутительные просьбы, а другое — без вашего ведома полагать, что вам подходит. Мне очень стыдно за свою пренебрежительность.

Наверное, я должна была рассердиться, выказать недовольство подобной несправедливостью. Хотя бы обидеться. Но меня не задело её признание. В своеобразной заботе Марии, хорошо мне известной и прежде действовавшей на нервы, было что-то глубоко трогательное. Отчего-то я не могла на неё злиться. Стало понятно, почему заказы приходили мне так редко, а Петер не получал их вовсе. Почему нас не отчитывали за долгое отсутствие и не увольняли за бесполезность.

— А насчёт новых сотрудников… — продолжила Мария. — По правде, я не хочу… Я собираюсь навсегда закрыть агентство после того, как распрощаюсь с вами. Если, конечно, ему позволят просуществовать так долго. Столько всего случилось здесь за последнее время. Я уже не справляюсь. Кажется, я больше не потяну эту работу.

Её голос чуть надломился. И этот едва различимый надлом был сравни плачу, беззвучному плачу и непролитым слезам по одной только Марии известно чему. Как давно она прятала эту усталость, эту невыносимую боль?

Ничего. Я совершенно ничего не знала о Марии.

Кир подошёл к ней и опустил ладонь на плечо.

— Это ведь твоё агентство. Если оно тебя тяготит, разгони нас и запри дверь. Ты здесь начальник, мы не будем спорить.

Мария мотнула головой и прильнула к его руке. Точно ребёнок.

— Не будем спешить. Встретим вместе Новое рождество, а дальше посмотрим.

Мы промолчали. Потому что Марии не нужен был ответ: она понимала наше желание без слов. И этого было достаточно.

С приближением двадцать восьмого декабря от Франтишки слышалось всё больше восторгов. Она взахлёб рассказывала, как красиво по вечерам на её любимой торговой улочке, какой вкусный глинтвейн варят на ярмарке и как чудесно прошла очередная служба. Она приносила в агентство сладости, перемывала бокалы и сервизные тарелки, пылившиеся в шкафчике целый год, примеряла к столу праздничные скатерти и прикидывала, в какой день будет лучше закупиться продуктами. Я с улыбкой наблюдала за этой приятной суетой. Пока одним утром, когда до Нового рождества оставалось чуть меньше недели, мы не застали Франтишку неподвижно сидящей на кухне с конвертом в руках. Она выглядела потерянной, но в то же время светилась от счастья.

— Я получила Приглашение.

Она коротко посмеялась, как будто не верила, как будто не ждала и как будто самую малость огорчилась. Мы предложили ей уйти после праздника, в новом году.

Но Франтишка собрала чемодан, и в полдень двадцать восьмого декабря к агентству подъехал рыцарский автомобиль, чтобы увезти её. День выдался под стать событию солнечным, вот только на душе у меня было тоскливо.

— Так не хочется расставаться. Уйти бы нам всем вместе — вот было бы замечательно, правда? — Франтишка пыталась скрыть нетерпение, и пусть в глазах её стояли слёзы, она сияла ярче, чем когда-либо. От этого у меня почему-то саднило в груди.

Франтишка обняла Кира, Петера, а когда обхватила мою шею, зашептала:

— Знаешь, я всё мечтаю, что встречу Лвичека там. Конечно, Владыка может отправить меня в совершенно другие края, но вдруг, вдруг мы встретимся. Ах! тогда я в самом деле…

Она не договорила — расцепила руки, отступила, сжала дрожащие губы. Я успокаивающе погладила её по спине и почувствовала под пальцами сильное, частое биение сердца. Мыслями она была уже бесконечно далеко от нас.

Быть может, поэтому Мария и ответила на объятие так вяло, почти безнадёжно. Я не расслышала, что она произнесла Франтишке на ухо, и даже не стала гадать, отчего они так долго смотрели друг на друга, словно испытывали. Франтишка отшатнулась, будто бы между ними рухнул мост. Мария отвернулась.

— Счастливого пути, — бросила она и ушла в агентство.

Беспокойно топчась на месте, едва сдерживая плач, Франтишка распрощалась с нами и села в машину. И как только рыцарь захлопнул за ней дверь, я поняла, что мы больше никогда не увидимся. Что больше никто не будет танцевать по кухне, готовя обед, не будет болтать без умолку о всякой чепухе и напевать под нос смутно знакомые мелодии. Глаза защипало.

Я запрокинула голову: слепящее голубое небо было пустым и холодным. Меня пробил озноб, и ещё долго я не могла унять эту дрожь ни теплом дома, ни горячим чаем. Кир принёс мне плед, коснулся лба и вздохнул.

— Похоже, это нервное.

— Переживаешь за Фани? — спросил Петер. — К чему? Она наконец получила то, о чём мечтала. За неё нужно радоваться.

— Знаю. Но без неё здесь всё будет по-другому. Вот мне и тревожно, наверное.

— Это ничего, — утешил Кир. — Свыкнешься, и тревога уйдёт.

Но сам он, казалось, тоже был чем-то встревожен.

Мария притихла на втором этаже, и мы сидели на кухне безмолвно, замерев в ожидании нового года, в почти равнодушном, стылом ожидании неизбежного. Точно всё волшебство праздника Франтишка забрала с собой. Точно ни радости, ни предвкушения не было с самого начала. Я прислушивалась к тиканью секундной стрелки, настойчивому, резкому, съедающему остаток декабря крошка за крошкой, и чувствовала, как ширится во мне гулкая, промозглая мгла.

— Нам не пора заняться ужином? — вспомнил вдруг Петер. Я опомнилась. Мы просидели в тишине больше часа, и никто не заикнулся даже о кофе.

Втроём мы сходили в ближайший магазин и втроём взялись за готовку. Это нас приободрило. Кир руководил, и, хотя он не переставая ворчал о том, как не любит готовить, и ругался, если я или Петер не справлялись с простейшим, на его взгляд, заданием, мне было весело. Общее дело, пусть и такое незатейливое, развеяло закравшуюся в мою душу тревогу. Как мало порой нужно человеку, чтобы успокоиться.

Вечер наступил незаметно. От света фонарей и огоньков на улице было светло, как днём, и под окнами то и дело раздавался галдёж и смех гуляющих — так бывало всегда в центре Тьярны, но теперь её центр словно бы расширился, поглотив город целиком. Атмосфера вечного выходного и шум никогда не спящего города, ворвавшиеся в наш мирный район, напомнили мне о Юлиане. Дома ли он сейчас? Отмечает ли Новое рождество в одиночестве? Поймав себя на этих мыслях, я устыдилась и поспешила их отогнать.

Когда с ужином было закончено, Кир ненадолго вышел и вернулся, пряча что-то за спиной. Он неловко потоптался у двери и прокашлялся.

— Хотя мы и договорились друг другу ничего не дарить, я всё же кое-что приготовил. Для тебя, Петер.

Кир поставил на стол узкую коробку, обклеенную цветной бумагой. На одной из широких сторон было несколько рядов картонных створок с разбросанными по ним числами от единицы до двадцати восьми.

— Адвент-календарь? — Петер не мигая смотрел на него.

— Знаю, поздновато уже для такого подарка. Зато ты можешь открыть всё сразу, разве не здорово? Там твои любимые мятные леденцы.

Петер осторожно взял календарь в руки.

— Ты сам его сделал?

— Вышло не очень, да?

— Нет… вовсе нет…

Он захлебнулся от волнения, и из глаз его вдруг брызнули слёзы. Словно испугавшись, Петер выронил календарь. Кир всполошился.

— Прости, я думал, тебе понравится. Зря я сделал сюрприз, надо было сначала спросить.

— Нет-нет, мне нравится, правда, нравится. Я не поэтому, просто… — Петер утирал слёзы, но они, не унимаясь, бежали по щекам, капали ему на брюки, на стол, пропитывали рукава рубашки. — Просто я никогда не получал ничего подобного на Рождество. Матери было всё равно, она считала, что я не заслуживаю никаких подарков. Она покупала мне дешёвые календари с дешёвым шоколадом и молилась, молилась за меня, как будто от этого зависела моя жизнь, как будто это должно было меня исправить, спасти, но от чего? Почему меня нужно было спасать? Я так и не узнал, что… что во мне было сломано…

Кир крепко обнял его, и Петер, трясясь, уткнулся ему в плечо. И я, не выдержав, тоже расплакалась. Присоединилась к их объятию в стремлении успокоить и Петера, и себя. Кир негромко всхлипнул над нашими головами. Мы держались друг за друга, как за единственных близких людей во всём мире. Действительно, в тот день никого, кроме нас, не осталось. Но тогда, вопреки всему, я почувствовала, что мы будем в порядке. Рано или поздно всё будет в порядке.

Около девяти часов Мария спустилась к ужину. Она внимательно оглядела нас, но ничего не сказала. Мы открыли шампанское и, как велела традиция, выпили за изобилие в наступающем году. Благодарности Владыке произносить не стали. Снаружи было шумно: из окон соседнего дома раздавалась музыка, и под её сопровождение резвились в снегу дети и танцевали высыпавшие на улицу компании молодёжи. Не хватило ли мне смелости выйти к ним, или же я не разделяла их весёлого настроения? Было спокойно, но едва ли радостно.

Ближе к полуночи улицу заполонила пёстрая толпа горожан. Люди выходили, потушив в квартирах свет, а кто мог, выбирался на открытые балконы и крыши. Мы тоже покинули агентство. Мороз щипал кожу, и свежий снег мерцал в ярком сиянии янтарных фонарей. Пока они не погасли. Остановились и выключили фары автомобили, потемнели окна домов. Голоса притихли, взбудораженные, настороженные — лишь их напряжённый гул сохранился в ночной мгле.

Я подняла глаза и увидела усыпанное звёздами иссиня-чёрное небо. Даже заключённое в рамку кирпичных стен, оно казалось бесконечно широким, и его бездонная глубина с пугающей силой притягивала меня. Куда я должна была смотреть? Первая звезда могла упасть в любой момент, и я спешно придумывала подходящее желание.

Что-то блеснуло на краю взора. Я перевела взгляд: белая искра дугой скользнула по небу, прочертив след, растворившийся в ту же секунду. Толпа всколыхнулась, взревела, и я зажала ладонями уши. Звёзды падали одна за другой, подобно дождю. Ночная темнота расступилась. И хотя мне не удалось выразить желание словами, его тёплый огонёк, занявшийся в моей душе, давал надежду. Я вдохнула с такой лёгкостью, как никогда прежде не дышала.

Наступил новый год.

— По легенде, — заговорил вдруг Петер, — там, куда упали звёзды, рождаются самоцветы. Поэтому звездопад не просто красивое явления, он символизирует дары Владыки.

— Не думала, что тебе такое интересно.

Он мотнул головой.

— Не интересно. Просто Фани часто об этом рассказывала.

Я представила её невысокую фигурку, тянущуюся вверх, будто в стремлении оторваться от земли. Видела ли она то же небо, что и мы? Где бы она ни находилась, была ли счастлива в ту минуту? И я загадала, чтобы её желание непременно сбылось, чтобы одна из бессчётного числа звёзд, мелькавших надо мной, пролетела перед её сверкающими глазами.

Звездопад кончился. Зажглись фонари, и уставшие люди стали расходиться. Воцарилась непривычная для новогодней ночи тишина — праздник завершился слишком скоро. Мне было немного грустно, как и всегда в начале года, за год ушедший, за всё то, что не успела сделать и осуществить. Столько всего случилось с тех пор, как я попала в Тьярну, но…

— Марта, не унывай, — Кир легонько толкнул меня в бок. — Всё образуется. Лучшее впереди.

Пусть то и были банальные фразы, на сердце потеплело, и я благодарно улыбнулась. Грусть не исчезла, отнюдь, она ощущалась ещё отчётливее, ещё больнее. Но теперь я знала, что она пройдёт.

Мы прибрались на кухне и вызвали такси. Копаясь в сумочке в поисках кошелька, я заметила, как что-то поблёскивало на дне. Подцепила пальцами — это оказался морион на тонком ремешке, талисман, который мне подарил Рей. Буроватый камень грел ладонь. Пока я задумчиво рассматривала и ощупывала грубую гравировку, меня окликнула Мария.

— У тебя будет десять свободных минут?

— Такси вот-вот приедет. Что-то срочное?

— Кое-кто хочет тебя увидеть.

Он стоял на заднем дворе неподвижной тенью. Я застыла у двери, сжала в руке талисман, словно бы это могло придать мне сил. Шаркнула сапогом, и звук получился неожиданно громким. Он обернулся. На его правом виске больше не было белой пряди.

— Рад встрече, — чуть улыбнулся Бертран.

— Угу, — кивнула я и спрятала глаза: боялась, что он обидится, увидев в моём взгляде жалость. Язык не поворачивался что-либо спрашивать.

— Я пришёл попрощаться.

Земля под ногами качнулась. Бертран молча придержал меня за локоть.

— Куда ты уходишь? — с трудом произнесла я.

— Далеко-далеко, где меня никто не найдёт.

— И мы больше никогда?..

— К сожалению, нет.

С заднего двора, вдали от фонарей и в окружении тёмных окон, звёзды представали яркими. Я знала это небо, такое же, как в моём мире. И созвездия, хотя я не могла вспомнить ни одного, были те же.

— Не вини себя ни за что, — сказал Бертран. — Со мной, как видишь, всё хорошо. Я не пропаду, поэтому не терзайся. А лучше забудь обо мне.

— Не хочу. Больше я не хочу ничего забывать.

— Тогда… — Он вытянул из кармана белое перо. — Возьми. На память. С помощью такого же пера Лукия звала меня. Правда, теперь я буду слишком далеко, чтобы прилететь на твой зов.

Я трепетно заключила перо меж ладонями, вместе с талисманом.

— Прощай, — сказал Бертран.

Я не произнесла ни звука.

Вспышка — и ворон, громко хлопая крыльями, скрылся в вышине. Я не разглядела его силуэт на чёрном небе. Мне лишь показалось, что потухла пара звёзд.