Ловец ласточек

Дневники

Шёл снег. Некогда долгожданный, теперь он нагонял на меня тоску. Чёрную, удушающую. Не в силах больше смотреть на него, я задёрнула шторы.

День, когда началась наша с Лукией дружба, тоже был снежным.

Рут молча стояла за моей спиной. Мне хотелось, чтобы она поскорее сказала то, ради чего пришла, но в то же время её ещё не озвученное послание до дрожи пугало меня. И чем дольше я набиралась смелости, тем страшнее мне становилось.

— Кто отправил тебя?

— Анна.

Я зажмурилась. Как будто это помогло бы мне избежать дальнейшего разговора.

— Как она?

— Справляется. — Голос Рут был неестественно ровным. — После похорон ей немного лучше.

— А Бертран?

— Не знаю. Мы не виделись со дня её смерти.

В горле встал ком. Как ни пыталась, я не смогла повернуться к Рут лицом, встретить её взгляд. Не смогла ничего ответить. Наверное, она заметила мои тщетные усилия совладать с собой, потому продолжила:

— Анна попросила кое-что передать тебе. Вернее, Лукия попросила. — Из-за моего плеча показалась рука, протягивающая потрёпанную тетрадь. — Это дневник странницы, которая была невестой Адама.

— Что?..

Озадаченная, я приняла тетрадь и сжала её в пальцах.

— Меня предупредили, что некоторые из записей могут встревожить тебя или расстроить. Рисковать или нет — это только твоё решение. Ты не обязана его читать, если не захочешь.

— Но вернуть дневник нельзя?

— Нет. Теперь он твой.

Нервно разглаживая уголки потёртой обложки, я чувствовала, какой тяжестью каждая из скрытых под ней страниц ложится мне на сердце. Оно билось отчаянно, ударяло в грудину так, словно намеревалось переломить её, вырваться наружу, лишь бы освободиться от непосильного груза. Я бы и сама вынула сердце из груди, только чтобы не слышать его биение.

— Если это всё, можешь идти. Передай Анне мои соболезнования.

Рут промолчала. Её удаляющиеся шаги были излишни твёрдыми, будто принуждёнными. И когда они остановились, я ждала, что дверь вот-вот откроется, выпустит гостью, и наконец тишина комнаты будет принадлежать только мне. Но дверь не открылась.

— Это было идеей Рея. Случившееся в агентстве подстроил он.

По спине пробежал холодок, и я машинально обернулась. Рут стояла у порога, ни голосом, ни выражением лица не выдавая своих истинных эмоций.

— Но Мария… Она же руководила нами тогда.

— По доброй воле она бы ни за что этого не сделала. Рей надавил на неё, поставил такие условия, что под удар попали вы все. Честно говоря, я сомневаюсь, что он предвидел подобный исход. С его слов, это были «досадные издержки плана, придуманного впопыхах». В каком-то смысле, Рей и сам находился под давлением, но это ни в коем случае его не оправдывает. За превышение полномочий и причинённый вам моральный ущерб его отстранили. Вряд ли надолго, но всё же.

— То есть во всём обвинили Рея? — Меня вдруг пробрала дрожь. — Но ведь не он стоял за этим. Разве не королева организовала… убийство…

— Ты неправильно поняла, — оборвала Рут. Голос её стал жёстким. — Рей виноват только в том, что случилось в агентстве. Факт инцидента задокументирован. А доказательств насильственной смерти Лукии нет. Не помнишь, что говорили в новостях?

— Но…

— Никто не будет расследовать её смерть. Лукия пострадала в аварии, после которой погибли её родители и брат. Вполне закономерно, что время взяло своё. Такова беспощадность магии.

Я потеряла дар речи. Во взгляде Рут на короткий миг отразилось сочувствие.

— Это всё, что я хотела сказать. Надеюсь, эта информация хотя бы отчасти будет тебе полезна.

Кивнув на прощание, она ушла. Одиночество, что я предвкушала ещё пару минут назад, было беспокойным и раздражающим. Почему именно меня впутали в эту историю?

Я заглянула за занавеску: снег продолжал падать. Медленно, тихо. Точно всё было в порядке. Он устилал землю девственно белым покрывалом, пряча под ним грязь улиц и жухлую траву, хороня под собой всё старое и ненужное. Мне хотелось выйти под этот снег, чтобы его невесомый покров прижал к асфальту мучившие меня чувства, чтобы они задохнулись и замёрзли, оставленные там без хозяина. Мне надоело содержать их в своём теле.

Но я лишь отступила от окна, оторвав взгляд от снегопада. Всё стало бессмысленно. И мне совершенно не нравилось, что эта обречённость казалась до боли знакомой.

Мария закрыла агентство на неопределённый срок, но всего через неделю позвонила нам и сообщила, что готова возобновить работу. Был вторник, когда мы снова поехали к ней. В коридоре меня встретил Петер. Мельком глянув в мою сторону, он отвернулся, качнул головой и сказал:

— Кир уже ждёт нас внизу.

Всю неделю я не виделась с Петером. Он не покидал своей комнаты, и Кир навещал его каждый день, впрочем, не задерживаясь надолго. Однажды я тоже собралась зайти к нему, но прежде чем успела постучаться, услышала изнутри плач, и вся моя решимость улетучилась. Говорят, в трудные времена нужно держаться вместе и помогать друг другу, но никто не говорит, как найти на это силы. Возможно, мы бы ещё долго сидели взаперти, если бы Кира не было рядом.

В ожидании нас он прогревал машину. Петер шёл быстро впереди меня, и только в салоне мне удалось рассмотреть его, осунувшегося и бледного в рассеянном утреннем свете. Будто он не спал несколько дней. Кир упоминал, что после смерти Лукии Петеру начали сниться кошмары. Его обычно причёсанные волосы лежали кое-как, а на лице я заметила несколько свежих порезов от бритья.

— Уверен, что не хочешь остаться сегодня дома? — спросила я.

— Нет. Не хочу оставаться здесь один.

Мне были очень близки эти слова. Эта необходимость чужого присутствия. Пусть я не всегда решалась обратиться за поддержкой, мне было важно знать, что в критический момент кто-то обязательно придёт. Что, когда от безвыходности я позову на помощь, кто-то откликнется. Правда, даже если другой человек сидит в метре от тебя, это не значит, что он будет готов помочь тебе в трудную минуту.

Выйдя из машины у агентства, я первым делом посмотрела на окна второго этажа: они всё ещё были заколочены. Нетронутый снег на крыльце и холодная тишина придавали дому брошенный вид. Золотая дверь потеряла былой блеск.

— Ребята! — К нам подбежала Франтишка. В её руках шуршали увесистые пакеты с продуктами. — Вы не видели Маричку? Я звонила ей с утра, но она не взяла трубку.

— Непохоже, чтобы она куда-то уходила недавно, — заметил Кир. — Вчера она могла, конечно, обзванивать нас не отсюда. Но если агентство снова открыто, то почему ей… не быть здесь?

Синхронно мы повернули головы к дому.

— Я беспокоюсь, — сказала Франтишка. — Пойдёмте скорее внутрь.

Мария нас не встретила. Ничто не отреагировало на наше появление, агентство казалось безжизненным, а мы были первыми людьми, ступившими за его порог. Франтишка поспешила наверх, но из гостиной вдруг крикнула:

— Тим пропал!

И действительно, лимонного дерева там не было. Образовавшая возле телевизора пустота резонировала с пустотой в моём сердце. С тех пор, как я обнаружила её, она лишь росла и становилась ощутимее. Однажды в моей груди вместо сердца будет одна большая дыра, думала я.

На кухне Кир разбирал пакеты. Петер же сидел за столом, уронив голову на сложенные руки.

— Может, кофе? — предложила я.

— Нет, я пас, — слабо отозвался Петер. — Мне от него плохо.

Вернулась Франтишка и принялась перебирать продукты в холодильнике. Её волнение лишь усиливалось.

— Всё попортилось. Она же не морила себя голодом всё это время? Нет же? — обращалась Франтишка к нам, но мы ничего не могли ответить. — Она мне не открыла. Заперлась в спальне и не хочет выходить. Я попробовала уговорить её, но что толку, наверняка, она меня даже не слушала. И что теперь, что мы будем делать? Если к вечеру она не выйдет, я предлагаю выломать дверь.

— Даже не думай, — раздалось из прихожей. — Ломать моё имущество я не позволю.

Мария предстала перед нами такой, какой мы привыкли её видеть: в строгой одежде, с прямой спиной и без единой эмоции на лице. Неуязвимой в своём упрямом постоянстве. Она окинула взглядом кухню, посмотрела в глаза каждому из нас и произнесла:

— Мне весьма приятно, что все вы пришли сегодня. Однако возможно, что вы не в полной мере уяснили мои слова по телефону, поэтому я повторю. Решение о закрытии агентства я приняла давно, и все необходимые документы подготовлены. Официально вы всё ещё мои сотрудники, но больше не обязаны работать на меня, если не хотите. Я не намерена держать вас здесь против вашей воли. Принимая во внимание произошедший инцидент, вы имеете полное право уволиться без объяснения причины. Конечно, я говорила, что не закрою агентство, если вы решите остаться, но этим условием я ни в коем случае не пыталась оказать на вас давление. Поэтому, прошу, рассмотрите возможные альтернативы.

— Ты нас выгоняешь? — дрогнувшим голосом спросила Франтишка.

— Я предоставляю вам выбор, — ответила Мария. — Повторю ещё раз, я не пытаюсь повлиять на ваше решение.

— А звучит так, будто ты только это и делаешь. — Франтишка раздосадованно замотала головой. — Если ты больше не хочешь видеть нас здесь, так и скажи. Хочешь закрыть агентство — закрывай! Раз наша забота тебе не нужна, то мы уйдём.

— Фани хотела сказать, — вмешался Кир, — что мы беспокоились за тебя. Вот и пришли.

Едва заметно Мария подалась назад, но выражение её лица не изменилось.

— Мне льстит ваше беспокойство. И ваша преданность поистине явилась для меня неожиданностью. Однако я не смею принять их. Как ваш начальник, я ответственна за ваше благосостояние, и тем не менее я уже дважды подвела вас. Полагаю, мой кредит доверия исчерпан. Я прошу прощения за весь нанесённый ущерб.

— Мария, — резко оборвала её Франтишка. — Прекрати наконец решать за нас. Вечно ты что-то домысливаешь, вкладываешь в наши уста то, что мы никогда не говорили. Кто сказал, что ты подвела нас? Кто сказал, что мы не доверяем тебе?

— Я всего лишь констатировала очевидные…

— Сядь, пожалуйста.

Смолкнув, Мария послушно села за стол.

— Ты ведь ещё не завтракала? — Франтишка наполнила чайник водой. — Что тебе приготовить? Проси что хочешь, я сегодня накупила кучу всего.

— Это лишнее. Приготовление завтрака не входит в твои обязанности.

— Чёрт возьми, Маричка, сейчас не до субординации! Ответь, Лвичек же был твоим другом? Тогда почему мы не можем? Чем мы хуже?

— Дело не в вас, а…

— Не надо, Мария, — негромко перебила я. — Ты ни в чём перед нами не провинилась. Я погорячилась в тот раз. Прости, что накричала на тебя.

В её глазах появился блеск, который я никогда прежде не видела. Странное чувство незащищённости облаком клубилось в груди.

— Если, — робко произнёс Петер, — если ты позволишь попросить кое о чём… Пожалуйста, не закрывай агентство пока. Можем мы побыть твоими сотрудниками ещё немного?

В кухне воцарилась тишина: мы сосредоточенно ждали её ответа. Мария откинулась на спинку стула, опустила плечи. Лёгким движением она смахнула со лба чёлку и коснулась серьги на правом ухе. Будто сняла с себя маску. И тогда её лицо озарила улыбка, тёплая и совершенно искренняя.

— Да уж, — выдохнула Мария, — сколько от вас ни отстраняйся, вам всё равно удаётся меня покорить. Из раза в раз я безнадёжно к вам привязываюсь.

Положив локти на стол, она подпёрла подбородок ладонью и прикрыла глаза. Безмятежность призрачным светом исходила от её кожи, передаваясь мне и, должно быть, всем остальным. Моё сердце объял покой.

— Кстати, Марта, с Тимом всё в порядке. Я перенесла его в свою комнату, там сейчас теплее. Ему будет лучше пережить зиму у меня. И насчёт агентства…

Мария снова посмотрела на каждого из нас, но теперь её взгляд проникал гораздо глубже. И говорил гораздо большее.

— Я не хочу закрывать его. Пока у меня есть возможность собирать вас под своей крышей, я не откажусь от неё. Другого такого места в Тьярне не найти.

Она не сдвинулась с места, но мне показалось, я ощутила мягкое прикосновение её рук. Точно сама её душа распахнулась, впуская нас. Точно мы были семьёй.

— Что бы я делала без вас, — усмехнулась Мария, принимая поражение, — мои дорогие бездельники.

«Сегодня я начинаю жить с чистого листа. В новом мире. Мне ещё предстоит узнать, насколько он чудесен, и я стараюсь унять предвосхищение. Владыка обещал многое, и было бы крамольно не доверять его словам, но я устала разочаровываться и обжигаться. Завышенные ожидания никогда не оправдываются. Отныне я буду делать всё возможное, чтобы стать счастливой».

Такой была первая запись в дневнике некой девушки, попавшей в Тьярну за несколько лет до меня. Короткие заметки о знакомстве с этим миром напоминали мои собственные переживания, и я почувствовала ностальгию, хотя с моего перехода не прошло ещё и полугода. Столько всего успело случиться за такое короткое время.

«Церковь неизменно дарит мне успокоение. Я слышу голос Владыки — и сомнения исчезают. Я знаю, что Он присматривает за мной и не даёт оступиться, одним мановением невидимой руки возвращая на верный путь, что однажды приведёт меня в мир ещё более замечательный. И я обязательно докажу, что достойна этого».

В определённой степени мне была понятна её религиозность, но от подобных восхвалений становилось не по себе:

«Владыка во истину щедр. Рано или поздно Он благословляет каждого странника и дарует ему Приглашение. Конечно, не мне судить о Его деяниях, но порой, наблюдая за своими собратьями, я едва сдерживаю злость. Грешно ли испытывать такое негодование? Но как я могу не злиться, если они позволяют себе презирать Владыку и порочить Его доброе имя и при этом всё равно удостаиваются Приглашения! Некоторые ещё и смеют отказываться. И ладно бы они признавали, что недостойны, так ведь нет, ни один из них на поверку даже ни разу не был в церкви. О Владыка, мы не заслуживаем Твоего благодушия».

На первых страницах дневника было довольно много набожных размышлений, и они бы порядком наскучили мне, если бы внезапно не стали укорачиваться и редеть. Иронично, но она почти не упоминала Владыку после того, как познакомилась с Адамом. И их знакомство было точно таким же, как моя первая встреча с Лукией.

«Однажды увидев принца по телевизору, я поразилась его безупречной красоте. С того дня я мечтала когда-нибудь увидеть его вживую. Но я и не надеялась, что мы встретимся так скоро, да ещё и при таких обстоятельствах! Чтобы я получила заказ от самого принца! У меня до сих пор трясутся руки. Боже, в жизни он ещё красивее, чем на экране. Похоже, сегодня ночью я не усну».

«Это и называют любовью с первого взгляда? Я не могу думать ни о чём, кроме него. Боюсь даже представить, что бы со мной стало, если бы нам больше не суждено было встретиться. На моё счастье, принц Адам снова пригласила меня во дворец. Завтра! Мне бы успокоиться и лечь спать, но сердце так колотится, словно вот-вот взорвётся. Мне так плохо, но в то же время я никогда не чувствовала себя лучше».

«Может ли моя любовь быть взаимной? Нет, нельзя питать ложных надежд. Я знаю, чем это заканчивается. Но что, если мне не кажется? Сколько ни думала, я не смогла понять, зачем он пригласил меня, мы просто разговаривали за чашкой чая, уже и не помню, о чём. А если я всего-навсего вижу то, что хочу видеть? Если Адам ничего ко мне не чувствует… нет, я этого не переживу».

Я читала и читала, с интересом изучая её непреодолимо сильные эмоции, совершенно чуждую мне, сводящую с ума влюблённость. Упустила ли я что-то в жизни, если никогда не испытывала подобного? Вопрос отозвался в груди тупой болью. Слова расплылись перед глазами.

Я глубоко вдохнула и на выдохе постаралась выдавить из себя всю обиду и печаль без остатка.

«Как странно. Словно бы исполнилась моя детская мечта», — написала она, ознаменовав начало их с Адамом отношений.

Просматривая по диагонали историю их любви, я задавалась вопросом, зачем Лукия оставила мне этот дневник. Разве стала бы она посмертно отдавать мне нечто бесполезное? Что такое особенное и важное могла таить в себе чужая мыльная опера? Ни прямым текстом, ни между строк в дневнике не упоминалось ничего необычного. Только редкие заметки о королевской семье привлекали моё внимание.

«Я всё беспокоилась, что наши отношения не получат одобрения короля и королевы, но они приняли меня на удивление радушно. Даже сам Адам выдохнул с облегчением».

«Думаю, мы с Анной станем хорошими подругами. Она по-прежнему немного ревнует ко мне, и её можно понять, в конце концов, я отнимаю у неё самого близкого человека на свете, но всё-таки здорово, что лёд между нами начал таять. Анна замечательная. И Лукия просто прелесть! Я бы очень хотела себе такую же милую младшую сестрёнку, но у меня были только противные старшие братья. Тамара с Катериной чем-то их напоминают. Чёрт! Именно из-за них я и не могу полностью забыть прошлую жизнь».

«Рей пугает меня. Он вроде бы даже не приставлен к королевской семье, и почему тогда он всё время ошивается во дворце? Знаю, они с Катериной давние друзья, но это разве достаточная причина? Как же служебные обязанности и всё остальное? Правда, такое ощущение, что он скоро там поселится. Каждый раз, когда мы с Адамом встречаемся во дворце — что случается совсем не часто, мы ведь оба очень занятые — то обязательно сталкиваемся с Реем в одном из коридоров или залов. Словно он нас поджидает. Я почти в это верю, иначе почему он всегда так подозрительно на меня смотрит?»

«Ужин прошёл ужасно. Зачем только мы так заморачивались, чтобы собрать всю семью? Нет, конечно, объявить о помолвке торжественно было хорошей идеей, но можно было догадаться, как некоторые отреагируют. Я-то надеялась, что все будут вести себя достойно, учитывая официальность ситуации, но Тамара просто взяла и ушла! И посмотрела на нас с таким презрением напоследок. Ещё и сказала родителям, что разочарована! Невероятно! Ладно, пускай я ей не нравлюсь, но они в чём виноваты? Испортила нам вечер. Не надо было вообще её звать».

Дальнейшие записи касались в основном подготовки к свадьбе, иногда работы и важных мероприятий в королевской жизни, совсем изредка случайных размышлений. «Порой мне кажется, что я не заслуживаю такого счастья», — писала она. А с приближением неведомой ей трагедии тон дневника резко изменился.

«Адам ведёт себя странно. Вчера была инспекция, а сегодня он спросил меня про Приглашение. Почему вдруг? Он лучше всех знает, что я обещала отказаться от Приглашения ради него, зачем иначе мне соглашаться на брак?»

«Катерина остановила меня в коридоре и сказала, что в моих же интересах принять Приглашение. В противном случае меня ждут последствия. Это должен быть мой выбор, разве нет? Она настолько не хочет, чтобы я становилась частью семьи, что готова мне угрожать?»

«Родители вызвали меня на разговор. Всё о том же. Моя решимость отказаться от Приглашения явно им не понравилась. А чего они ждали? Какой тогда смысл в свадьбе? Если они рассчитывали, что я уйду, то почему позволили Адаму жениться? Надеялись, что я смогу однажды вернуться? Или это политическое решение? Они так обсуждают меня, словно я вещь, а не живой человек».

«Адам сказал, что мы должны сбежать. Мы не можем играть свадьбу публично, не можем даже остаться в Тьярне, если хотим быть вместе. Я не понимаю. Почему так внезапно? Почему сейчас? Всё-таки моя жизнь ни за что не сложилась бы так, как я мечтала. Но это ничего, главное, что я буду с Адамом. Кроме него мне больше никто не нужен».

Последняя запись была оставлена трясущейся рукой. В нескольких местах чернила расплылись, украсив страницу аккуратными круглыми разводами.

«За что? За что?

Это наказание Владыки? Хорошо, я приму твоё Приглашение. Этого ты хотел?!

Я тебя ненавижу. Я бы придушила тебя, если бы могла.

Почему ты меня оставил? Как я должна жить дальше? Ты всё это время играл со мной? Создал для меня иллюзию счастья, отнял у меня всё.

Я ведь по-настоящему любила тебя.

Зачем я поверила тебе? Я не должна была. Это всегда заканчивается одинаково.

Это всё из-за меня. Я всё испортила.

Прости меня.

Прости меня.

Прости».

Издали донёсся приглушённый плач, и я поспешно захлопнула дневник. Прислушалась, но и внутри, и снаружи комнаты было тихо, разве что ветер протяжно выл за окном. Стало тревожно, и отдающее горечью на корне языка впечатление от прочитанного было тому виной лишь отчасти. Словно бы кто-то стоял за спиной, но сколько бы ни оборачивалась, я не находила никого, кроме собственной тени. А чей-то пристальный взгляд продолжал сверлить мой затылок.

Мне нужна была передышка. Немного времени, чтобы переварить эту странную историю и разобраться в случившемся. Однако я успела заметить, что в дневнике было написано что-то ещё. Другим почерком. Потому, сглотнув, я пролистала страницы, пока не отыскала изящные завитки и невесомо тонкие линии букв. Адресованное мне письмо.

Дорогая Марта,

Я пишу тебе, понимая, что мы больше никогда не увидимся. Жаль, что мне не удалось должным образом попрощаться с тобой. Жаль, что очень о многом я не смогла тебе рассказать. Не знаю, какое место я занимаю в твоём сердце, но прошу, не нужно горевать обо мне. Я не заслуживаю твоих слёз.

Позволь рассказать тебе мою историю.

Сколько себя помню, я всегда с восхищением смотрела на Адама. Он был центром моего мира, моим вдохновением, примером для подражания. Поэтому с его смертью рухнул и мой мир. У меня не осталось причин жить дальше. И возможно, моя жизнь оборвалась бы гораздо раньше, если бы я не встретила Бертрана.

Он был всего лишь случайно залетевшим в наш сад вороном со сломанным крылом, которого я выходила и приютила. Он был потерян и несчастен, собственное существование больше не имело для него ценности. Мне захотелось спасти его, как Адам пытался спасти свою любимую. Так я могла продолжить неоконченное им дело, придать смысл тому, что я единственная выжила в аварии. Это вернуло мне силы и надежду.

Я попросила Бертрана жить ради меня. Жить ради моей защиты, а я в свою очередь обещала защищать его. Я думала, что поступаю правильно. Но в действительности мной двигал эгоизм. Как могла я заставить его жить против воли? Как могу я теперь вот так оставлять его?

В итоге я не спасла даже саму себя. Я хотела стать лучше родителей и сестёр, но выросла такой же лицемерной эгоисткой. Помогать другим так легко, когда этим ты тешишь своё самолюбие.

Имеем ли мы право спасать кого-то, если нас об этом не просили? У меня нет ответа. Но я знаю, что очень виновата перед Бертраном. И перед тобой. Я увлеклась, заигралась в добродетель и тем самым подставила тебя под удар. Ты была честна со мной, а я руководствовалась скрытыми мотивами. Мне правда жаль, что так сложились обстоятельства и что мы не подружились по-настоящему. Прости.

Сейчас мне кажется, я не написала и десятой части того, что хотела, но на большее я уже не способна.

От всей души желаю, чтобы в твоей жизни всё наладилось. Будь счастлива.

Прощай.

И спасибо за всё.

Лукия.

Я не заплакала. Не потому, что такой была её просьба, и не потому, что во мне не осталось слёз. Они были неуёмны — омывали меня изнутри и, полоща солью мои раны, заставляли тело нестерпимо болеть. Если бы только я помнила, откуда взялись все эти порезы и почему они до сих пор кровоточат.

Написанное не укладывалось в голове, сколько бы я ею ни трясла, сколько бы ни вопрошала, зачем Лукия доверила мне свою исповедь. Что стояло за ней? Меня возмущали её порицания, обвинения, каждое из которых хотелось оспорить, раскаяния, которые я не могла принять. Каждое слово иглой вонзалось в сердце, и, хотя эта история откликалась в моей памяти смутными образами, подсознание отвергало её с такой силой, что становилось страшно. Поток борющихся меж собой тяжёлых чувств захлестнул меня.

Лишь спустя многие минуты, когда я очнулась и опустила глаза на страницу, то увидела внизу письма приписку:

«Есть ещё кое-что, о чём мы не успели поговорить. Я задолжала тебе, помнишь? И потому хочу предложить ответную услугу.

Я дам тебе возможность узнать правду. Кто такие странники, откуда берётся магия — всё это ты сможешь узнать в рыцарском архиве. Свяжись с Рут, и она поможет тебе проникнуть туда. Конечно, это предложение ты принимать не обязана. Истина страшна и отвратительна, но всё же я хотела бы разделить её с тобой. Разрешишь мне побыть эгоисткой в последний раз?

Рут будет ждать».

Она приходила ко мне во сне. Она казалась счастливой — счастливее, чем я когда-либо её видела — и щемящая печаль растекалась в моей груди, стоило только услышать её звенящий голос. Я не могла разобрать, что он говорил: он сливался с мягким журчанием ручья, с тёплым шелестом листвы и щебетом птиц. Может, никакого голоса не было вовсе. И её безмятежный смех лишь мерещился мне.

Я просыпалась, охваченная глубоким, пугающим одиночеством, и пустота комнаты ощущалась необъятной, разреженной настолько, что мне было нечем дышать. Сворачиваясь под одеялом в клубок, кутаясь, прячась от этой давящей пустоты, я мысленно рисовала её портрет. Хрусталь аметистовых глаз, тонкий фарфор кожи, изломы прядей хрупких волос. Мелкая россыпь кристаллической пыли, сверкающая подобно свежему снегу, собирается в прозрачный нимб, а вокруг, в сияющем чистом воздухе — бутоны белых роз, которые так любила её мать.

Этот портрет я изучила до последней детали. Но даже когда моя скорбь притупилась, я не сумела преодолеть себя.

Лукия так и осталась лишь неизгладимым отпечатком в моей памяти.