– Чёртова русская зима, – прошипел Макс Краузе, когда невольно коснулся голой рукой ствола пулемёта. Да ещё и сигарету уронил, ради которой и снял рукавицу. – Дьявол!
– Тихо ты, – шикнул н него его напарник по караулу. – Мне показалось, что снег скрипел совсем рядом.
Макс мигом смолк, торопливо натянул рукавицу и взялся за оружие. Как специально луна ушла за облако, и вокруг стало так темно, что – как говорят русские – хоть глаз коли.
– Тихо, – шёпотом произнёс он.
– Вроде бы…
И тут в избе, где на ночь остановились первое отделение, кто-то страшно заорал. Это был не сигнал тревоги. Было очень похоже, что человек увидел нечто невероятно кошмарное. От этого крика оба караульных остолбенели. Этим воспользовался враг. Неожиданно для немецких солдат рядом с ними на расстоянии вытянутой руки оказался мужчина в коротком полушубке, меховой шапке и с большим ножом в руке. Неуловимый глазу взмах, глухой удар и напарник Макса беззвучно падает на утоптанный снег.
– А-а-а! – заорал пулемётчик и надавил на спусковой крючок, держа оружие на весу. Повезло, что в этот момент неизвестный стоял немного левее от ствола. В таком положении стрелку проще всего довернуть оружие в сторону цели. Краузе ещё подумал, что русский партизан красуется, пугает, иначе бы расправился с ним и его товарищем совершенно незаметно. А раз так, то пусть получит немецкого свинца и стали за свою браваду.
«Кусторез», как иногда солдаты называли МГ за его бешеную скорострельность (но если говорить начистоту, то она практически не использовалась из-за повышенного расхода патронов и жуткого перегрева ствола со всеми из этого вытекающими) выдал короткую пятипатронную очередь и замолк из-за патрона, вставшего под углом. Такое при стрельбе не с сошек у МГ случалось довольно часто. Впрочем, русскому хватило и этого. Все пять пуль угодили ему в живот и пробили насквозь тело, свалили того на снег недалеко от напарника Макса.
– Мразь… – пулемётчик только и успел произнести первое слово, когда увиденное заставило его замереть от ужаса и в одну секунду поседеть. Русский даже и не собирался умирать. На земле он оказался только от удара пулемётной очереди. И едва коснувшись снега, как вновь вскочил на ноги с жутким рычанием, которое мог издать какой-нибудь волк, но точно не человек. – «О матерь божья!», – это была последняя мысль в его голове перед тем, как ему в лицо прилетел кулак партизана, мгновенно отключив сознание.
– Вот же гад, такой полушубок испортил, – со злостью сказал волколак, глядя на лежащего у его ног бесчувственного пулемётчика.
– А ты бы с ними не играл, а бил как все – тишком, – рядом возник Прохор. – Вон Терентий тоже решил ужаса нагнать на спящих в последней избе. Взял и оборотился в волка на глазах у одного из фашистов, который решил до ветру сходить. И за это получил в бок штыком. Только от другого немца, который проснулся, увидел волка рядом и пырнул его, думая, что это простой зверь. А Терентий, этот дурень, его ещё и порвал насмерть после этого. А ведь говорил же всем – живыми брать. Вот он ужо от меня в лагере получит, – и Прохор многообещающе потёр ладони. – А лорд добавит за то, что приказ его нарушили. Ладно, хватай этих и к саням тащи.
– Сделаю, дядька Прохор.
– И оружие их не забудь.
Восемнадцать немцев были связанны и уложены в сани. Ещё трое ренегатов, которые были не нужны в плане лорда, были убиты на месте, а их тела присоединены к живым оккупантам. Позже мертвецов выбросят где-нибудь под кустом, чтобы не грязнить рядом с деревушкой. Прохор ещё хотел отправить на небеса пару местных полицейских. Но на их защиту встали местные жители.
– Свои они, люди добрые, наши. Никого не обижают, партизан не гоняют, окруженцов не ловили, – запричитала какая-то старуха, когда связанных местных полицейских в одном нательном белье повели к саням, чтобы там им свернуть головы. – Немцы приказали нам в своей деревне назначить полицейских со старостой. Вот они и согласились. А что было делать, а, скажите на милость? Они бы ещё и расстреляли бы кого-нибудь.
Прохор оценил взглядом молодых парней, которые стояли перед ним полуголыми и босые, с белыми, как снег лицами, от страха. Каждому точно исполнилось восемнадцать лет.
– Дезертиры? – нахмурился он.
– Нет, – замотали они головами, – нет, дяденька. Мы из окружения шли от Минска, в плен попали ещё летом, а немцы нас отпустили, когда узнали, что местные мы.
– Считай, что дезертиры, – недобро сказал Есин.
Под его взглядом те ещё больше съёжились. И непонятно было от чего сильнее тряслись: от мороза или под злым взглядом волколака.
– Пощадите, – старуха рухнула на колени перед оборотнями. – Они ничего плохого не сделали. Не убивайте, не надо, – она зарыдала, – ведь вы не немцы, чтобы своих, советских людей губить.
– Они присягу нарушили вообще-то, – буркнул Есин, потом махнул рукой. – А-а, ладно, живите. Но будете служить дальше, ясно? Вы теперь партизаны, поступившие по приказу командования на службу врагу, чтобы собирать сведения и помогать нашим боевым группам.
– Про тех, – слово взял Прохор, он махнул рукой в сторону саней, – вы ничего не знаете. Если спросит кто чужой, то скажете, мол, переночевали и с рассветом ушли. Это всех касается, – он обвёл взглядом деревенских, собравшихся на улице. – Если немцы узнают, что у вас убили их солдат, то казнят всех, а дома спалят.
Спустя несколько часов рядом с дорогой Лепель-Полоцк на деревьях закачались восемнадцать тел в немецкой военной форме. И это было не первое подобное страшное украшение. Вот уже на протяжении нескольких дней оборотни выискивали следы немецких поисковых и карательных отрядов в лесах слева и справа от Лепельской дороги в сторону Полоцка. Гарнизоны не трогали, только отряды, участвующие в поисках партизан и их базы. Но в первую очередь целью оборотней была рота обер-лейтенанта Шнитке.
В своей звериной ипостаси оборотням совсем несложно было наматывать десятки километров по глубокому снегу в лесах и по болотам. Огромная выносливость, чуткий нюх и слух, высокая скорость – всё это помогало быстро находить врагов. Далее их пленили и везли на их же транспорте (пару раз пришлось вести пешком, что совсем не понравилось волколакам) до дороги, где развешивали на телеграфных столбах или деревьях на обочине. Трофеи потом доставлялись в лагерь. Большую их часть представляло оружие с боеприпасами. Также оборотни забирали документы и награды (если те были) убитых немцев. Позже они будут продемонстрированы представителям советского командования и другим партизанским отрядам, с которыми рано или поздно придётся выйти на связь.
– Как же вы меня достали! – в очередной раз я запрокинул голову и со злостью посмотрел на маленький самолётик, решивший покружиться недалеко от моего лагеря. Вроде бы Паша назвал его «шторьхом». Если я не ошибаюсь, то в переводе с немецкого – аист. – Отвадить бы вас от моего леса. Да как? Жаль, что не могу оборачиваться в дракона, только в сокола. Вот тогда бы вы у меня по-другому запели… хм-м.
Я вдруг вспомнил, как Павел ударил немецкого караульного, в полёте обратившись в человека. А что, если, мне повторить то же самое, но с самолётом? Догнать эту воздушную тарахтелку в соколиной ипостаси мне ничего не стоит. Оборотный амулет ещё не начал безвозвратно разрушаться. Вопрос в том, а смогу ли я провернуть этот фокус в воздухе, да ещё с механизмом, который движется со скоростью виверны? А мне же ещё нужно будет сосредоточиться на заклинании. Воспользоваться жезлом? Уроню. Привязать к себе?
«А что я голову ломаю и надеюсь на магию по делу и без? Можно же воспользоваться местным оружием, – пришла мне в голову новая мысль. – Конечно, без гарантии, что всё получится, но когда-то же надо совмещать одно с другим».
Придумано – сделано. Я пришёл к оборотням и потребовал предоставить мне несколько гранат или одну, но мощную.
– Именно гранату? Есть взрывчатка в шашках и с двумя типами детонаторов: от огневого шнура и обычный взрыватель. Только этот сразу срабатывает, как в минах, – уточнил Есин.
– Гранату. Со взрывчаткой как-нибудь потом поучусь управляться.
– А зачем? – влез с вопросом один из недавно обращённых волколаков.
– Слышите тарахтит? – я ткнул пальцем в небо. – Надоел, хочу взорвать.
– Самолёт гранатой?! – удивился тот. – А научишь, лорд?
Сразу несколько пар глаз установились на меня с интересом.
– Струкова научил бы, а с вами не выйдет.
– Жа-аль, – с досадой протянул новичок.
– Противотанковая подойдёт? – вслед за ним произнёс Есин. – Или лучше связку эргэшек?
– Танюша, что ли? – влез в разговор всё тот же новичок. – К чёрту её, самому можно подорваться. А уж если и не пользовался никогда, то… не, к чертям собачьим. Лорд, не советую.
– Что есть, то есть, – согласился с ним Есин. – Зато кило тротила внутри разнесут любой самолёт в щепки.
– Сам, что предложишь? – поинтересовался я у него.
– Противотанковая мощнее. Правда, она от удара взрывается. Да и капризная, это Колька правильно сказал, – чуть поморщился оборотень. – Лучше, наверное, связку сделать.
– К ней нож или стальной прут можно прикрутить?
– Э-э? Ну, да.
– Привязывайте с тем расчётом, чтобы можно было воткнуть острие одной рукой с размаху.
Спустя десять минут я получил связку немецких гранат внушительного размера. К её рукояти был прикручен тонкой проволокой четырёхгранный штык, вроде как от советской винтовки.
– Годится? – волколак вопросительно глянул на меня.
– С виду – да, – кивнул я. – А на деле будет видно.
Смотреть, как я стану разбираться с немецким самолётом, вышли все в лагере. Даже феи вылетели из домов и своих гнёзд, обнаружив нездоровую суматоху на улице.
На груди я закрепил кобуру с пистолетом ТТ, связка гранат устроилась на моём правом бедре на тонкой бечёвке, на левом же закрепил магический жезл, также накинув на него петельку тонкой верёвки, второй конец которой завязал на ремне. В зависимости от обстоятельств, воспользуюсь чем-то из этого арсенала. Защитный колпачок скрутил сразу же, чтобы не терять время на это в небе.
Пилоты «аиста», будто почувствовали скорую расправу и направились прочь. Вот только отпускать их я не собирался. Приготовиться и всё отложить? Ага, уже бегу. Активировав оборотный амулет, я взмахнул крыльями, оттолкнулся лапами и взмыл в небо. Очень быстро набрал высоту, поднявшись намного выше немецкого самолёта. Догнав его, я уравнял наши скорости, прицелился и рухнул в пике на него. Перед столкновением я распахнул крылья, тормозя, чтобы не разбиться о жёсткий фюзеляж самолёта. Приземлился сразу же после верхнего остекления кабины. И тут оказалось, что корпус-то тряпочный! Не дерево и не металл. Точнее, металл-то был, но в виде труб, которые прощупывались под обшивкой. Об этом мне не говорили мои подчинённые. Я же на таком не удержусь, когда стану человеком. Ах да, я ещё и оказался в нескольких метрах от пулемётчика. Наверное, если бы не очки, то у него бы глаза вылезли из орбит и упали бы ему под ноги – настолько он их выпучил от удивления.
«Вот же дракона вам в гости», – с раздражением подумал я про немцев в кабине, вновь взлетая. Некоторое время я летел над вражеским самолётом. Убедившись, что тот не думает сворачивать, я поднялся немного вверх, обогнал «аиста», развернулся, поймал момент, когда тело зависло в воздухе, и обернулся человеком. Почти сразу же рухнул вниз. Пару секунд ушло на стабилизацию падения, далее сорвал гранаты с бедра, дёрнул шнурок запала и уронил связку вниз. Миг спустя обратился в сокола и быстро заработал крыльями, возвращаясь на прежнюю высоту. Краем глаза успел заметить, что моя «авиабомба» вошла в корпус ближе к хвосту, прорвав обшивку. К счастью, там и осталась, а не вылетела снизу.
Рвануло по моим ощущениям через полминуты. Впрочем, в том состоянии, в котором я пребывал (да ещё и восприятие времени в теле птицы заметно отличается от человеческого), это могло быть ложным ощущением.
Хвост самолёта мгновенно превратился в бесформенную конструкцию, на землю полетели куски чего-то, лоскуты обшивки. Заднего лётчика взрывом убило на месте, кажется. Вроде бы ещё и пилоту досталось. Более-менее целыми остались крылья и лобовая часть «аиста», всё прочее было похоже на голый скелет какого-то мутанта, не то рыбы, не то змеи. Да и тот переломанный и деформированный. Несколько секунд самолёт ещё держался в воздухе, а потом он, вернее, его остатки камнем рухнули вниз вместе с пилотами. Те так и не сумели покинуть кабину, в итоге взорвавшись в ней после столкновения с землёй.
«Семи гранат явно много, тут и четырёх за глаза хватит», – подумал я. Некоторое время я нарезал круги над местом падения «аиста», а потом полетел назад в лагерь.
– Это было красиво! – первым сообщил мне Прохор, когда я приземлился и вернул себе человеческий облик. – А бомберы также можно взрывать?
– Почему бы и нет? – хмыкнул я. – Но лучше пусть они не прилетают, так спокойнее. Вот ещё на них своё время тратить.
– Во Пашка будет счастлив, когда ему расскажем об этом. Он же теперь настоящим истребителем станет, – заявил беролак.
Струкова я утром направил в Лепель к Тишину с рядом указаний. Вернётся он только завтра или ночью.
– Кстати про бомберы, – воспользовался поднятой темой Есин. – Когда в Минск пойдём? Всё узнали, всё готово.
– Через два дня, – ответил я ему.