Локальная метрика

Глава 23. Иван

Ацетон не то чтобы замёрз, но при наклоне поверхность в бутылке становилась горизонтальной не сразу. Если в прошлый раз он вёл себя как моторное масло, то теперь — как трансмиссионное. Сколько же сейчас? Минус восемьдесят? Минус девяносто? Плохо даже не это, а то, что динамика отрицательная. Температура падает, и происходит это всё быстрее. Это плохая новость. Хорошая в том, что связь работает. Под маской у меня гарнитура, установленная на голосовую активацию, чтобы не лезть каждый раз под одежду за кнопкой. Отойдя от дома метров на сто, я сказал: «Приём, дорогая, это я, приём!» — и через некоторое время, которое понадобилось жене для того, чтобы перестать орать на микрофон и вспомнить про тангенту, услышал в ответ: «Ой, здесь же надо нажимать, да?». Подождав, пока она догадается отпустить клавишу, ответил — так связь была установлена. Постепенно жена освоила эфирную дисциплину, научилась вовремя нажимать и отпускать кнопку передачи, и мне стало уже не так грустно и одиноко в этой темноте. И даже почти не холодно — одежда с подогревом оказалась намного лучше химических грелок, хотя их я прихватил тоже. Это внушает даже некоторый осторожный оптимизм, хотя, если вдуматься, особых поводов для него нет. Но я не рефлексирую, следуя доктрине «шаг за шагом делать необходимое».

В домике как раз заканчивается газ в баллоне обогревателя, но ещё тепло, плюс восемь. Стены и особенно изнанка крыши обросли шубой инея, от влажности у меня моментально затянуло льдом холодные стекла маски — при горении газа выделяется водяной пар. Растопил печку, стало теплее и суше. Больше всего меня, конечно, интересует состояние снегохода, но начал я с генератора — у него масса намного меньше, есть шанс, что он прогрелся. Ну и, в конце концов, его не так жалко, если что… Надел на выхлопную трубу один конец найденного в гараже шланга, второй сунул в вытяжной канал печки. Покачал — топливо в баке переливается, уже хорошо. Взялся за пусковой шнур, дёрнул — тишина, но коленвал проворачивается. Масло, значит, тоже более-менее оттаяло. Дёргал-дёргал — не схватывает вообще. Ну, я и не ожидал, что все вот так сразу получится. Выкрутил свечу — мокрая, но бензином не пахнет. Этого я и боялся. Снял топливный шланг с карбюратора и слил топливо из бака в пятилитровые пластиковые баклажки. Да, я что-то такое и предполагал — замёрзший, а потом оттаявший бензин расслоился. Где-то треть снизу — водяная эмульсия. Там не только вода — эмульгаторы, присадки, прочие примеси, но вода преобладает. Подозреваю, в канистрах сейчас то же самое, да и в баке снегохода тоже. Причём, именно снегоход с его впрысковым современным мотором, катализатором и электронным управлением к качеству топлива крайне критичен. Простенькому двухтактному карбюраторному моторчику дешёвого генератора это не так важно, достаточно отделить воду. Что я и сделал простейшим способом: выставив баклажки с эмульсией на пару минут за дверь. Так, чтобы вода замёрзла, а бензин не успел. После этого осталось просто слить незамерзшее топливо в бак. Свеча к этому моменту уже высохла и прогрелась на печке, так что, после нескольких рывков заводным шнуром, генератор всё же подхватился и затарахтел — сначала неуверенно и почихивая, а потом, по мере прогрева, всё более ровно.

Как только генератор вышел в режим, я воткнул в него лампу-переноску, найденную в гараже, сделав себе, наконец, светло. Ковыряться при свечах и фонариках уже изрядно достало. Через сетевой разветвитель подключил зарядные устройства, подзаряжая батарейные блоки фонарей и подогрева одежды, а также поставил на подзарядку маленький аккумулятор снегохода. Вроде бы он согрелся достаточно, чтобы принимать заряд — во всяком случае, амперметр зарядного устройства показал два ампера. А я занялся тем, что категорически не следует делать в маленьком замкнутом помещении с горящей печкой, работающим генератором и кучей проводов — слил, отделил от воды и профильтровал через ткань бензин из канистр. Бак снегохода, к моему облегчению, оказался пуст — я боялся, что замерзшее там топливо повредит топливную арматуру. В канистрах эмульсии оказалось совсем мало — залитые под пробку, они не успели набрать конденсата, как полупустой бак генератора, да и вообще, похоже, бензин в них повыше классом. Это даёт надежду на то, что, если мне удастся завести мотор, то снегоход не заглохнет где-нибудь в пути из-за некачественного топлива. Изучив устройство снегохода, понял, что, в принципе, шанс есть. Бак находится под передней консолью, за двигателем, в общем (к сожалению, хорошо вентилируемом) отсеке. Если этот отсек утеплить, то горячий воздух от мотора и подогретая в топливной рампе обратка не дадут бензину замёрзнуть. Ну, наверное. Вообще, судя по конструкции, разработчики в основном боялись перегрева, а не переохлаждения, но они не рассчитывали на температуру минус сто… Меня же волнует не столько двигатель, сколько ходовая часть и трансмиссия. Мотор, если его ухитриться завести, будет сам себя греть и, скорее всего, ничего с ним не случится, если не глушить. А вот амортизаторам придёт быстрый и бесславный конец — спасти масло от замерзания нечем, а замерзшее масло поломает тарелки перепускных клапанов на первом же хорошем ухабе. И даже не это самое неприятное — медленно ехать по ровному снегу можно и без амортизаторов вообще. Гораздо опаснее нагрузки на привод гусеницы. Служба в Заполярье научила меня, что при таких низких температурах с материалами происходят неожиданные и неприятные вещи — металл трескается и сыплется от самых ничтожных ударов, приводные ремни теряют эластичность и ломаются, масло перестаёт течь и налипает на стенки работающих всухую агрегатов… Остаётся надеяться, что снегоход, в принципе, рассчитан на зимнюю эксплуатацию и имеет хороший запас прочности, а мне удастся утеплить максимум критичных узлов.

Вдохновившись опытом, поставленным на генераторе, выкрутил свечи из снегохода и прокалил их на печке. Залил отфильтрованное топливо в бак, вкрутил свечи. Заглушил генератор, перекинул шланг на выхлоп снегохода, закрепив винтовым хомутом. Поставил и подключил аккумулятор — к тому моменту зарядный ток упал до пол — ампера, значит, он уже подзарядился. Воткнул в гнездо электронный ключ, включил стояночный тормоз, перевёл выключатель на правой рукояти на положение «ON», и, мысленно попросив удачи у Мироздания, включил стартер. Первые обороты дались настолько туго, что я уже хотел выключить его и погреть машину ещё. Но тут масло размешалось, и мотор закрутился веселее. На седьмой секунде (я мысленно считал про себя «и — и — и — раз, и — и — и — два», чтобы не гонять стартер больше десяти секунд) мотор дёрнулся, чихнул, фыркнул, стрельнул в коллектор и неохотно неровно затарахтел. Двигатель слегка… — на четырёхцилиндровом я бы сказал «подтраивает», а тут, наверное, «поддваивает» — пропускает вспышки то в одном, то в другом цилиндре. Это вредно для катализатора в коллекторе, но я понадеялся на прогрев — и не прогадал. Тарахтение выравнивается, потом переходит в ровный рокот, а потом и надпись WARM UP на приборной панели гаснет — прогрелся. Я понял, что уже несколько секунд почти не дышу — и выдохнул облегчённо. Шансы были пятьдесят на пятьдесят — мог и остановиться навсегда, расплавив катализатор выплюнутым в коллектор топливом или угробив зажигание пропусками. Дав поработать ещё минуту, заглушил.

Разумеется, то, что мотор работает, ещё не означает, что на снегоходе можно вот так сразу ехать. Стоит ему хлебнуть вентилируемыми кожухами моторного отсека забортного промороженного воздуха, как тут же топливо перемёрзнет — и всё, приехали. Я сходил в гараж, где оторвал с внутренней стороны капота внедорожника простёганный мягкий утеплитель. Работая ножом, скотчем и степлером, соорудил нечто вроде теплового кожуха внутри моторного отсека снегохода, стараясь, чтобы бак, вариатор и двигатель оказались в одной тепловой среде. Не удовлетворившись этим, распотрошил лишний комплект одежды с подогревом, вытащил две карбоновые пластины и приклеил их скотчем к нижней части бака, подключив к проводам розетки допоборудования и укутав бак флисом испорченной жилетки. Достаточно ли этого? Понятия не имею. Очень хочется как-то подогреть и амортизаторы, но я не вижу способа. Опасаюсь ещё за вариатор в трансмиссии, но он для меня вообще тёмный лес. Совершенно не представляю, как поведёт себя при таких температурах. Достаточно ли подогреет его своим теплом мотор? В отсеке под сиденьем нашёл запасной ремень, но это вовсе меня не успокоило — неужели обрыв ремня тут дело настолько житейское, что считается рутинной операцией для пользователя? Не хотел бы я это проделывать в темноте на холоде…

Подкинул дров в печку и взялся за лопату. Мне предстояла титаническая задача — обеспечить снегоходу выезд на поверхность. То есть, прокопать наклонный тоннель от порога домика наверх, причём такой высоты и ширины, чтобы я мог проехать, хотя бы и пригнувшись, верхом. При этом настолько пологий, чтобы аппарат вышел своим ходом. Объём работы для экскаватора! Вынутый из тоннеля снег надо куда-то деть, и я равномерно закидываю им проходы к дому и к гаражу, создавая себе будущие проблемы. Периодически вылезаю на поверхность, успокаиваю по радио жену — под снегом носимая рация не берет совсем. Иногда отдыхаю и согреваюсь в домике, подзаряжаю батареи, завариваю кипятком какой-нибудь сублимат, выпиваю чаю — и снова к лопате. В один из выходов обнаружил на трубе давешнее чудовище, которое для простоты и за пристрастие к дымоходам решил звать «Бэд Санта», по названию одного старого фильма. Помахал ему рукой, оно в ответ, к моему удивлению, тоже сделало какой-то жест верхней конечностью. Возможно, это было «не подходи, откушу голову», но я решил считать, что мы поздоровались. На этот раз существо расположилось, не перекрывая дымоход, так что мы друг другу не мешали — я копал, оно грелось. Интересно, оно приручается? Вот, скажем, если его в волокушу запрячь…

Под конец я от усталости потерял счёт времени. Копаю, замерзаю, греюсь, ем, засыпаю коротким беспокойным сном — у меня уже выработался рефлекс подниматься, как только в печке начинает гаснуть огонь, — подбрасывать дров, и со стоном валюсь обратно на лавку, под три спальника. Со стоном — потому, что упражнения с лопатой на морозе печально сказываются на моей спине, а под три спальника — потому что выше плюс пяти я температуру не поднимаю, экономлю дрова. Сплю я в одном термобелье, потому что из-за постоянных переходов с плюса в минус и обратно сыреет даже высокотехнологичная мембранная одежда, её приходится сушить. Каждое вылезание из-под спальников даётся немалым усилием духа. От таких перепадов легко заболеть, но организм, видимо, вышел на стрессовый аварийный режим и отвергает соблазн устроить себе принудительный отдых. Когда эта история закончится, откат будет чудовищный, но мне уже всё равно. Я прихватил с собой бутылку ацетона, и теперь в ней не то чтобы совсем лёд, но такая полукристаллизовавшаяся каша. Это значит, что вокруг минус сто или около того. Или что у меня хреновый ацетон. Но процесс понижения температуры продолжается. У меня была смутная надежда на то, что будет какая-то точка стабилизации, что нижний предел достигнут — но нет, ничего подобного. Если бы я имел возможность цифровых замеров и, как примерный первоклассник, вёл с самого начала «дневник наблюдения за природой», то сейчас мог бы построить график понижения температуры и сделать экстраполяцию — как скоро тут пойдёт кислородный снег? Но я этого не делал, померить мне было нечем, так что теперь остаётся только гадать — это линейная функция или, может быть, экспоненциальная? В первом случае у меня несколько недель, во втором — несколько дней. И куча промежуточных вариантов между ними. Пока что меня поддерживает одно — свет на трассе ещё горит, а значит, там есть энергия, тепло и жизнь. Там люди. И они, возможно, имеют способ спасения. Или хотя бы знают, что происходит. А значит, надо до них добраться.

Тоннель пробил на загляденье — ровный, красивый, с посыпанным печной золой шершавым полом. Я его сбрызгиваю нагретой в ведре водой для твёрдости и вообще прилагаю больше усилий, чем он реально требует. Кажется, оттягиваю момент старта. Не потому, что боюсь выехать, а потому, что боюсь получить окончательные ответы там, куда приеду. Укутал трубной теплоизоляцией амортизаторы снегохода — вместе с пружинами, сделав нелепые коконы, — хотя по всем прикидкам ни черта это не поможет. Ну, может на первые несколько минут, а дальше масло всё равно замёрзнет. Сделал переходник, чтобы подключать на ходу свою электрифицированную одежду к розетке снегохода и не зависеть от батарей. Сделал подогрев и теплоизоляцию на фирменную пластиковую канистру для дополнительного топлива, которая ставится в миниатюрный багажник под сиденьем. Приспособил поверх дыхательной маски очки с подогревом и очень рассчитывал, что они не будут обмерзать на ходу. Однако настал момент, когда откладывать уже нельзя — надо либо ехать сейчас, либо бросать эту идею. Ацетон замёрз окончательно, и скоро наверху будет как на Луне. Так что, поболтав по радио с женой, я спустился вниз, накидал дров в печку, запустил газовый обогреватель, а потом завёл снегоход. Прогрел его пару минут, отсоединил шланг от выхлопа, открыл дверь, впустив морозный пар, и перёвел рукоять селектора справа в положение «R». Аккуратно прижал большим пальцем курок газа, аппарат вздрогнул, почувствовав тягу, вариатор включился, и гусеница потихоньку потащила машину через порог.

Наверх выбираюсь задом, очень боясь перегазовать, и потому медленно. Мой опыт вождения снегоходов ограничивается несколькими не вполне трезвыми покатушками между двумя пьянками, одна из которых называлась «баней», а вторая — «охотой». Но ничего особо сложного, вроде, в этом нет, тем более, на минимальной скорости, которой я собирался придерживаться из соображений безопасности. Выбрался наверх, подполз задом к волокуше и забрал её на сцепку. К моей радости, снегоход, хотя и проваливается слегка под рыхлый верхний слой снега, но ниже него всё же опирается широкой гусеницей на более плотные слои. Потихоньку ползёт. На трубе снова сидит мой «Бэд Санта». Я помахал ему, он мне. Слегка беспокоился, как он отреагирует на снегоход — шум мотора, яркий свет, вот это всё, — но ему, кажется, пофиг. Так что я перевёл рычаг селектора на пониженную передачу вперёд и аккуратно тронулся.

Снегоход ползёт на средних оборотах, то почти утопая в снегу, то выныривая из него, но, в целом, довольно уверенно. Иногда я выключаю фары и, дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, нахожу впереди световое пятно. Корректирую курс. При этом не останавливаюсь, поскольку боюсь, что снегоход притопнет в рыхлой снежной пыли и не тронется снова. Так и ползу на минимальной скорости. На первой передаче, предназначенной для буксировки грузов, хотя волокуша моя почти пуста. С каждым разом световое пятно становится чуть ярче, так что я, вроде бы, двигаюсь в правильном направлении. Как я и ожидал, амортизаторы сразу стали колом, снегоход идёт, как одна сплошная неподрессоренная масса. В голову пришла запоздалая мысль, что надо было, наверное, просверлить корпуса стоек и слить масло, пока оно текучее. Пусть бы лучше раскачивался на пружинах. Ну да что уж теперь, и так сойдёт. Снег мягкий, рыхлый, так что нельзя сказать, что сильно трясёт. Просто странное ощущение — как на гусеничной табуретке едешь.

Иногда связывался с женой — она дежурит у рации, кажется, круглосуточно, там и засыпая в ожидании очередного вызова. Связь оказалась неплохая, довольно уверенная — «на пять-девять», как говорят радисты. Расстояние-то, объективно говоря, плёвое, даже сейчас я отдалился от дома всего на пару километров. Да и помехи создавать некому. Рассказать мне было особо нечего: «Еду, всё нормально. Ни черта, кроме снега».

Подогрев одежды работает от генератора, так что мне даже, наверное, и не холодно — точнее, местами тепло, местами не понять. Разные места, в общем, по-разному. Руки, например, в районе локтей и предплечий немеют. Носоглотка сохнет и побаливает, жопа каменеет, но, усредняя, жить можно. Даже странно понимать, что вокруг почти космический мороз, который мне теперь, после замерзания ацетона, даже и определить нечем. Во всяком случае, до тех пор, пока не настанет минус двести-с-чем-то и не пойдёт кислородный дождь с азотным снегом. Мотор тянет ровно и уверенно, но о его состоянии я сужу только по звуку — электронная приборная панель погасла почти сразу. Вот вам и современные технологии… Так что я не знаю ни скорости, ни времени, ни пройденного расстояния, ориентируюсь только на свет, который, если выключить фары, уже совсем рядом. С фарами тоже что-то вижу, но пока не могу понять, что именно. Так, колышется что-то непонятное на фоне чего-то странного…

Подъехав поближе, увидел, что колышущееся — это подсвеченный поток горячего воздуха над белым куполом, в свете фар превращающийся в нечто вроде вертикального светового полотнища. Как будто фрагмент северного сияния. Торчащая за ним конструкция оказалась верхней частью ценового табло заправки, выглядящего в этом ракурсе довольно странно и непривычно. Вот она, цель моего похода. Остановил снегоход, глушить, естественно, не стал — пара минут, и я его больше не заведу никогда, так и останется стоять памятником моей неаккуратности. Осторожно отцепил от куртки «противоубегательный» шнур электронного ключа, отсоединил подогрев одежды от бортовых розеток, защёлкнул «собачку» стояночного тормоза и пошёл в сторону этого странного образования — снежного купола, над которым колышется тепловой мираж.

Вот оно что! Где-то внизу горит открытый огонь. Такая ледяная полупрозрачная выпуклость, подсвеченная снизу живым пламенем. Глядя отстранённо — очень красиво. С практической точки зрения — не залезть и не пролезть. Купол скользкий, отверстие маленькое. Внутрь явно попадают как-то иначе…

Я бы не нашёл этот вход, если бы кто-то не позаботился воткнуть рядом с ним в снег длинный шест, обмотанный светоотражающей полосатой лентой. Люк в крыше здания заправки, переходящей в навес над колонками, замело давно и прочно, шест почти повалился, и увидел я его только по отблеску в снегу. Пришлось прокопать примерно метр, а потом отбивать лопатой лёд с металлического люка. Он оказался не заперт, просто примёрз. Металлическая лестница спускается в подсобку — вероятно, через люк вылезали на крышу сотрудники, чтобы чистить навес от зимнего снега и наледей. На это намекают стоящие в углу лопаты и ломик. Сейчас бы им потребовался для этого бульдозер. Внутри темно, тихо и холодно. Если температура и выше уличной, то это никак незаметно. Я открыл дверь в коридор и сказал громко: «Эй, есть тут кто-нибудь?». Никто не отозвался. Направо — двери туалетов, они открыты, там никого нет. Налево — проход в торговый зал мини-маркета. Он слабо освещён отсветами горящего на улице огня и пуст. Пройдясь, я вижу открытые холодильники с замерзшей газировкой, стеллажи с раздутыми канистрами автомобильной химии, ледяные пятилитровые бруски питьевой воды, омывайки и дистиллировки, стойки с журналами и солнцезащитными очками, полки с автомобильной мелочёвкой… Всё это лежит в полной сохранности.

Автоматические двери к заправочному терминалу стоят полуоткрытыми, на заиндевевшем стекле — блики огня. Первое, что я увидел, выйдя к колонкам, — стоящую поперёк терминала фуру-рефрижератор с логотипом продуктового ритейлера. Задняя часть прицепа с воротами утонула в снежной стене за пределами козырька заправки, но кто-то очень хотел добраться до его содержимого и прорубил топором неаккуратную дыру в стенке. Красный пожарный топор так и валяется рядом. В дырку видны распотрошённые картонные упаковки с едой: какие-то банки, коробки, яркие пакеты… Бутылки. Много бутылок. На всем этом отпечаток бессмысленной суеты и распиздяйства — коробки разрывались и просто выворачивались на пол, брошенные пакеты раздавлены ногами. Никаких попыток рассортировать продукты и навести порядок. Довольно странное поведение при ограниченных ресурсах.

И по-прежнему — тишина, холод и никого. Неровный свет огня идёт сбоку, через тонкую ледяную стенку, как будто там, сбоку от терминала, в снегу горит большой костёр. Вход найти просто — достаточно идти по следу разорванных упаковок от чипсов и обёрток от конфет. Он оказался низким лазом, пробитым в снежной стене лопатой, и мне пришлось пробираться туда на четвереньках.

Внутри вертикальной ледяной шахты диаметром метра три горит «вечный огонь» — в лючок отбора топливных проб кто-то опустил в качестве фитиля пожарный шланг и поджёг, создав гигантскую «керосинку». Видимо, цистерна закопана достаточно глубоко, чтобы не промёрзнуть, и огонь будет гореть до тех пор, пока не кончатся все эти тонны залитого туда топлива. Отвратительный запах горелого бензина пропитал всё вокруг, но подсасываемый через лаз воздух даёт достаточно кислорода и для горения, и для дыхания. Во всяком случае, автор этого по-своему остроумного технического решения умер не от угара. Сидящий на притащенном сюда офисном кресле, полускрытый кучей тряпок и упаковочного картона человек украсил ледяную стенку замерзшей смесью крови, волос и мозгов, засунув себе в рот ствол пистолета Макарова. Пистолет так и лежит у него на груди, где через расстёгнутую куртку в фирменных цветах топливной компании видна униформа охранника. Надо же, не знал, что им настоящие пистолеты дают. Думал, травматика или газ. На полу ледяного колодца слой разорванных упаковок от еды, закопчённых с одного края консервных банок и множества пустых бутылок.

Самоубийца, видимо, специально расстегнул куртку, чтобы был виден бейджик с именем-фамилией, но я не стал его читать. Пусть останется безымянным. Большая часть жара от горящего пламени уходит вверх, вылетая наружу через отверстие в ледяном куполе, так что в шахте недостаточно тепло для разложения, и труп окоченел, покрывшись изморозью. Я не стал его трогать, забрал только пистолет. Не знаю, зачем — просто рефлекторно, чтобы оружие не валялось. Пусть покойный лежит тут — место не хуже любого другого. Судя по ведру с застывшим говном рядом, бывший охранник протянул недолго — несколько дней, не больше. Холод, одиночество и безнадёга сломали его, и он не стал бороться дальше. Я не осуждаю. Особенно сейчас, когда рухнула и моя надежда. Если где-то и есть спасение, то явно не здесь…