По пути к себе я прихватил удачно подвернувшегося под руку Леонова. Вместе мы подошли к дежурному.
Тот при виде нас расторопно подскочил.
Мы оторвали дежурного от завтрака. В его густых рыжих усах застряли хлебные крошки, в руке осталась кружка с недопитым чаем. Конечно, дежурный увидел с нами Осипова, и потому во взгляде усача застыл немой вопрос: пронесёт или нет?
– Здравия желаю, товарищ начальник милиции, – по-уставному приветствовал он.
– Здравствуйте. Ваша фамилия? – сурово спросил я.
– Милиционер Химич.
– Товарищ Химич, на каком основании вы не приняли заявление от гражданина Осипова?
Взор Химича сильно потускнел, усы грустно опустились.
– Так товарищ Быстров, там ведь комедия, а не заявление, – сделал попытку оправдаться дежурный. – Гражданин утверждает, что кто-то залез в музей и выкрал из него картины. Я, товарищ начальник милиции, в том музее бывал. И видел, что за картины в нём висят. Такая мазня, что нужно быть полным идиотом, чтобы польститься на такое. Она и даром никому не нужна – мой младший, если будет нужда, красивей нарисует. Вот я и решил, что гражданину Осипову нечем заняться, и он собрался заморочить милиции голову.
– Мазня?! – щёки Ипполита Севастьяновича запылали, приложи к ним лист бумаги, и тот загорится. – Вы назвали произведения искусства мазнёй?! Да как у вас язык повернулся?
– Успокойтесь, – обратился я к раздухарившемуся директору музея. – Мы во всём разберёмся и наведём порядок.
Я посмотрел на дежурного. Тот под моим взглядом сжался и опустил голову.
– Значит так, милиционер Химич: за неисполнение служебного долга объявляю вам выговор, пока что в устной форме. Но если история повторится… – договаривать я не стал, по тону было ясно, что провинившемуся не поздоровится.
– Слушаюсь, – со вздохом отозвался дежурный. – Прикажете принять заявление у гражданина Осипова?
– Обязательно примите, но не сейчас. Пока что мы сами поработаем с Ипполитом Севастьяновичем.
Толстяк довольно кивнул.
В кабинете я предложил директору музея стул, мы с Леоновым сели напротив.
– Итак, сколько всего картин пропало из музея, товарищ Осипов? – задал первый вопрос я.
– Две. Одна кисти Арчехабидзе «Натюрморт с сыром, колбасой, рыбой и хлебом»…
Леонов при упоминании столь аппетитного названия, невольно сглотнул. Я и сам несмотря на вчерашнее обжорство и сегодняшний плотный завтрак не отказался бы навернуть всё, перечисленное в натюрморте.
– … А вторая, о которой я вам рассказывал – это портрет помещицы Гальской, выполненный великим Серовым.
– Как он попал в ваш музей? – спросил Леонов.
– Подарили сами Гальские. Они справедливо решили, что нельзя прятать настоящее искусство от людей и передали картину музею. Причём абсолютно безвозмездно. Музей не заплатил за неё ни копейки. Более того, Гальские регулярно помогали нам, делая щедрые пожертвования.
– Достойный поступок, – согласился я. – Но вы уверены, что в музее висел подлинник?
– Конечно! – обиделся Осипов. – Картину видели специалисты. Если хотите, могу показать их заключения. Правда, они у меня в кабинете…
– Хорошо, верю, – остановил его я. – Многие ли знали, что у вас хранится этот шедевр?
– В своё время о подарке Гальских писали даже столичные газеты. Не так давно о нашем музее вышла большая статья в губернских «Известиях». Думаю, все образованные и интересующиеся искусством люди слышали о том, какое сокровище выставлено в нашей галерее.
– Это осложняет дело.
Получается, о картине знала каждая собака, причём не только в городе или, на крайний случай, в губернии, но и по всей стране. Это существенно расширяло ареал поисков и превращало нашу работу в каторжный труд.
Леонов тоже порядком скис. Он, как и я, уже успел оценить сколько всего предстоит перелопатить, чтобы получить результат.
– Ипполит Севастьянович, как думаете, в городе есть кто-то, кто мог бы похитить картину для, скажем, личной коллекции? – с надеждой спросил я.
Если в городе есть какие-то коллекционеры картин, то их количество вряд ли исчисляется десятками, скорее всего – два-три человека, а, значит, вполне реально взять их в оборот.
– Что вы, – твёрдо качнул подбородком директор музея. – Для горожан, разбирающихся в искусстве, такой поступок как… уж извините за сравнение – святотатство! Уверен, у нас в Рудановске таких нет.
– А в Москве или Петрограде?
– Всё может быть, – грустно произнёс директор. – Хотя, времена нынче такие… Хранить у себя подобные шедевры опасно. В любой момент могут прийти и реквизировать. Мне кажется, картину выкрали для продажи за границу.
– Хорошо, – кивнул я. – Тогда отправимся на место преступления. Вы нам всё покажете и расскажете, а мы посмотрим. Если получится, попробуем раскрыть по горячим следам.
– Я слышал у вас теперь и служебная собака появилась, – с живым интересом воскликнул Осипов.
– Появилась. И мы непременно задействуем её в этом деле, – заверил я.
Забрав с собой Лаубе с Громом, эксперта с его учеником, Бекешина и ещё нескольких милиционеров, мы отправились в музей.
В своё время власти города не поскупились, выделив под него одноэтажное каменное здание в форме подковы. Над входом располагалась маленькая башенка, от которой отходили два флигеля. Удивительно, как эту красоту не реквизировали для других нужд. То ли руки не дошли, то ли в нынешнем горисполкоме засели большие ценители искусства. Кто знает, может, внутри товарища Камагина живёт тонкий любитель живописи…
– Когда произошло ограбление? – заговорил я.
– Ночью, – печально сообщил Осипов. – Точного времени сказать, увы, не могу. Где-то в промежутке между полуночью и шестью утра.
Я осмотрелся.
– У вас есть сторож?
– Кого нет, того нет, – закручинился Ипполит Севастьянович. – Сами понимаете, какие крохи отпускаются сейчас на наши нужды! Если не считать Изольды Викторовны, которая тут присматривает за порядком в залах и делает уборку, всё остальное лежит на мне: я и швец, и жнец, и на дуде игрец. Кстати, здесь же я и обитаю. Семьи у меня нет, людям искусства вообще трудно найти достойных спутников жизни, так что мне пошли навстречу и разрешили квартировать в одной из комнаток в правом флигеле. Собственно, там же и мой кабинет. Вернее, то, что я им называю, – он смущённо улыбнулся.
– То есть, если я вас правильно понимаю: этой ночью, когда в музей проникли, вы находились в этом здании и спали? – вперил в него внимательный взгляд я.
– Разумеется, у меня нет обыкновения где-то шляться по ночам. Я – мирный человек, который не любит рисковать и пускаться в приключения. Конечно, я ночевал здесь.
– Но тогда вы могли что-то слышать?
– А вот тут я вас разочарую. Представьте себе, ничего не слышал. Совершенно ничего. Грабители или грабитель – не знаю, сколько их здесь было, действовали очень тихо, а у меня, между прочим, весьма чуткий сон! – не то пожаловался, не то похвастался он.
– С вами всё ясно, – сказал я.
Директор насторожился.
– Вы сказали, что со мной всё ясно? Неужели, вы меня подозреваете?
Я мог бы отделаться дежурной фразой, что обязан подозревать всех по долгу службы, но вместо неё предпочёл сменить тему.
– Пойдёмте, посмотрим, как воры сюда попали.
– Ступайте за мной. Я всё покажу.
Осипов повёл нас вокруг здания и остановился возле зияющего чернотой оконного проёма. Стекло здесь отсутствовало.
– Пожалуйста, полюбуйтесь на это безобразие. Преступник каким-то чудом сумел выставить окошко, причём сделал это совершенно бесшумно, пролез через проём, а дальше… сами понимаете, – констатировал Ипполит Севастьянович. – В итоге музей оказался сразу без двух шедевров.
– Интересно, и как злодей это сделал? – стал прикидывать я. – Стекло – есть стекло, разбить так, чтобы тебя не услышали, непросто.
– Разрешите? – выдвинулся вперёд наш эксперт.
– Аркаша, аккуратней, следы не затопчи, – попросил его Лаубе.
– Костя! – укоризненно покачал головой эксперт.
– Молчу, – усмехнулся тот.
Зимин подошёл к расположенному невысоко от земли окну и заглянул вовнутрь. Оглядевшись, вернулся к нам.
– Собственно, ничего сверхординарного, – протянул он. – Всё гениальное просто. Наш вор оказался человеком с фантазией. Преступник воспользовался пластырем и выдавил с его помощью стекло. Поэтому наш уважаемый директор музея ничего не услышал и продолжил спать сном праведника. Само стекло аккуратно отставлено в сторонку, попробую исследовать на предмет отпечатков.
– Аркадий Ильич, вам доводилось с таким сталкиваться? – поинтересовался я.
– Что вы! – признался он. – В наших пенатах разбойники обычно не столь изобретательны, да и живописью интересуются редко. Напоить сторожа, тюкнуть по голове, пустить в ход отмычки – такого сколько угодно… А вот столь гуманный и аккуратный подход… Боюсь, местным криминальным элементам такое не под силу. Поработал кто-то залётный и почти наверняка из старой гвардии. Профессионал!
Зимин задумался.
– Хотя, падать духом рано. Есть у меня в Петрограде хороший приятель. Мы с ним когда-то вместе одну скамью в университете протирали. Хоть стёжки-дорожки и разошлись, а связь осталась.
– К чему клоните, Аркадий Ильич? – удивился я.
– Сейчас поймёте. Мой друг прежде служил экспертом в полиции, а сейчас работает по тому же профилю в петроградском угрозыске. Так что у него практика обширнее некуда – его даже к ограблениям в Эрмитаже привлекали. Если не будете возражать, Георгий Олегович, я ему сегодня телеграфирую. Пусть поделится опытом.
– Какие могут быть возражения, Аркадий Ильич?! – воскликнул я. – Делайте всё, что нужно для раскрытия этого дела. Мы обязаны вернуть государству картины!
– Не сомневайтесь, Георгий Олегович. Обязательно сделаем всё, чтобы отыскать злодея. Да, если вас интересуют другие мои соображения, готов поделиться.
– Слушаю вас.
– Думаю, преступник действовал в одиночку. Помощники были ему ни к чему.
– А если на стрёме стоять.
– Здесь глухое место. Ну кто, скажите ради бога, попрётся сюда в глухую ночь. Нет, орудовал хороший спец-одиночка.
– Спасибо, Аркадий Ильич, примем к сведению!
Потом я повернулся к Лаубе.
– Константин Генрихович, кажется, Гром рвётся в бой.
– Так и есть, Георгий Олегович. Гром что-то почуял. Позвольте? – он с мольбой посмотрел на меня.
– Давайте.
– Работай, Гром! – велел Лаубе своему питомцу.
Собака довольно заурчала, а потом резко рванула с места.
– Леонов, Бекешин, за мной! – приказал я и сам побежал вслед за Громом.
И почти сразу раздался испуганный женский крик, когда на пути собаки оказалась женщина лет шестидесяти с некрасивым лицом старой девы.
– А-а-а! – вопила она и зачем-то размахивала руками, хотя Гром даже не думал кидаться в её сторону.
– Изольда Витольдовна, – кинулся к ней на помощь директор музея. – Успокойтесь, это служебная собака, она ищет преступников, ограбивших наш музей, и ничего вам не сделает.
– Так это и есть ваша помощница? – улыбнулся я.
Женщина после слов своего начальника заметно успокоилась, разом перестав кричать.
– Изольда Витольдовна Войнарская, – представилась женщина.
– Георгий Быстров, начальник милиции, – сказал я. – А это – наша гордость, служебный пёс Гром.
Тот подошёл к женщине и, обнюхав, зарычал.
– Изольда Викторовна работает в том зале. Неудивительно, что собака почуяла её запах, – пояснил Осипов.
– Да это понятно, – согласился я. – Константин Генрихович, давайте сначала – похоже, это был ложный след.
Лаубе отвёл Грома назад.
– Давай, Громушка, не подведи, – ласково попросил он. – Ищи злодея. Ну, ищи! – и легонько подтолкнул пса.
Через несколько секунд собака снова взяла след. Молясь, чтобы тот не растворился на многолюдных улицах, мы побежали за ускоряющимся псом.