Лик Марса

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Воскресенье, 27 мая.

20:38 по времени гринвичского меридиана.

Станция «Хайнлайн», Марс;

сол 5636-й, 08:15 по марсианскому солнечному времени.

— Я говорил с доком Кейси, — сказал Гарроуэй всем, собравшимся за столом — у него не было времени на детальный осмотр раненых, но он полагает, что и полковник, и Гроллер выживут. У полковника — сотрясение, с Гроллером — хуже, множественные повреждения при разгерметизации костюма плюс ожоги третьей степени на боку. Но он тоже поправится.

— И слава Богу, — подытожил лейтенант Кинг. — Сейчас нужно решить, что нам делать дальше. Есть соображения?

— Не знаю насчет вас, парни, — с ленивым равнодушием откликнулась Островски, — но я вроде как собираюсь с этих козлов живьем шкуру спустить.

В модуле было холодно, стены изнутри быстро отсырели. Большинство морских пехотинцев предпочли пока что не снимать брони, избавившись лишь от шлемов, перчаток и ранцев. Ученые также остались в скафандрах. Выдыхаемый воздух паром клубился над столом. Но отопление уже работало, оставалось только дождаться, когда модуль как следует прогреется. Сержант Джейкоб, проверив системы обогрева, доложил, что к полудню обеспечит нормальную комнатную температуру.

Однако над шумом он был не властен. Большинство находившихся в отсеке были на ногах, расхаживали взад-вперед, громко разговаривали и даже перекрикивались, производя как можно больше шума. Здесь наверняка остались скрытые микрофоны, а Гарроуэй хотел обсудить кое с кем из своих людей кое-что, вовсе не предназначенное для легионеров-охранников.

Устроились и освоились, несмотря на холод, быстро. Подобно модулям сидонийской базы, этот был не более, чем оболочкой топливного бака «Шаттла-2», оборудованной шлюзовой камерой, полом и несколькими переборками — словом, обеспечивавший минимум комфорта. Немало пространства занимали припасы — большей частью упаковки «готовой пищи», которых должно было хватить на 150 дней для тридцати человек.

«Да, — невесело подумал Гарроуэй, — вот роскошная причина для бегства из этой тюрьмы. Пять месяцев на „готовой пище“, включая и ее съедобную упаковку, — это же сущий гастрономический кошмар!»

Гарроуэй обвел взглядом собравшихся за небольшим пластиковым столом. Его переполнял страх и гордость. Да, в Корпусе его не учили справляться с подобными ситуациями, но люди с ним — замечательные. Прекрасные солдаты. Лучшие.

— Так значит, где же мы? — спросил Кинг остальных. — Это не ущелье Кандор.

— Нет, — согласился Гарроуэй, — не ущелье Кандор. Это — какая-то из мелких станций, резервных.

— Да, но которая?

Гарроуэй окинул взглядом отсек. Да, подслушивающие устройства наверняка обнаружены не все.

Заключение это было вполне предсказуемым если ооновцы подготовили для них этот модуль, то среди прочего, скорее всего, не преминули оставить и пару-другую микрофонов, чтобы прослушивать разговоры пленных в тепле и комфорте своего марсохода. Черт возьми, а что им еще остается делать? Разве что играть в карты сутки напролет если уж допускать возможность присутствия в модуле скрытых микрофонов, нельзя забывать и про скрытые камеры. Например, АВТ-400, использовавшиеся в Корпусе, были размером с последнюю фалангу пальца, питались от любого источника света и транслировали изображение в инфракрасном диапазоне или на УВЧ, на полкилометра. И без специальных электронных устройств-"жукоискателей" морские пехотинцы не могли бы не обнаружить подобные «жучки» никогда.

Поэтому, едва все вошли в модуль и сняли шлемы, Гарроуэй организовал из своих людей поисковые группы и велел тщательно обыскать модуль на предмет всего, что может оказаться подслушивающим устройством или камерой. За двадцать минут отыскались три цилиндрика размером с кнопку питания «манжеты», по полсантиметра в длину. По одному на каждый из жилых отсеков, и еще один — в крошечной выгородке, где находились душ и уборная.

Пока Гарроуэй старательно давил цилиндрики один за другим, Островски отпустила презрительное замечание небось эти типы всего-навсего хотели поглядеть на девчонок в душевой. Гарроуэй со смехом согласился, но наличие камер-"жучков" не на шутку встревожило его. В почти пустом модуле было не много мест, где можно было бы спрятать даже такие крохотные устройства, однако микрофон может быть и размером с булавочную головку. И, чтобы избавиться от прослушивания, придется обыскивать каждый квадратный сантиметр пола, стен и потолков с лупой.

После охоты на «жучков», Гарроуэй распорядился провести инвентаризацию наличного имущества, включая и то, что морским пехотинцам украдкой удалось вывезти с сидонийской базы. При этом он объяснил знаками, что вслух следует объявлять лишь об обычных вещах, наподобие одежды и пищи. Впрочем, в модуле и без того все прекрасно понимали, что, скорее всего, находятся «под колпаком».

Затем Гарроуэй созвал старших офицеров на совещание, собрав их вокруг пластикового стола, на котором можно было разложить для обсуждения всю контрабанду. Он был совершенно уверен, что здесь, поблизости от центра просторного отсека, не может быть скрытых камер, и наблюдатели не увидят ничего примечательного. Конечно, микрофоны могли скрываться и прямо под столом, но, если говорить обиняками, переходя, где нужно, на шепот, охранники вряд ли услышат что-либо подозрительное. Для пущей надежности он приказал прочим морским пехотинцам ходить вокруг собравшихся за столом, громко разговаривать, хохотать, ругаться или просто топать и шаркать ногами, производя побольше шума.

А восемнадцать морских пехотинцев при желании вполне могут перещеголять любой звуковой скрэмблер.

На совещание штаба, как старший из присутствовавших ученых, был приглашен и доктор Александер. Еще, кроме лейтенанта Кинга, единственного старшего офицера среди подчиненных Гарроуэя, назначенного им своим заместителем, за столом присутствовали старшие из младшего комсостава сержант Гарольд Нокс и сержант Элен Кэсвелл из первого отделения и штаб-сержант Кэтрин Островски с сержантом Кеном Джейкобом из второго. Гарроуэй давным-давно успел уяснить себе, что настоящая сила Корпуса — именно в младших командирах, опытных людях, точно знающих, что нужно делать и как это сделать лучше всего.

— Черт побери, — шепотом отвечал он Кингу, — я даже не знаю, сколько на Марсе таких станций. Будем гадать?

— Таких станций — двенадцать, — сообщил Александер. — Брэдбери, Бова, Берроуз, Бэр… ишь, сколько на "Б"… Кларк, Хайнлайн и Азимов. Остальных не помню. Большей частью все они необитаемы.

— Откуда вы это знаете? — поинтересовалась Островски.

Александер пожал плечами:

— Нас ознакомили с периферийными станциями. Изначально они были предназначены для проведения долгосрочных полевых работ малыми группами геологов, палеонтологов и археологов.

— Я начинаю жалеть, что для МЭОМП не устроили брифинга на эту тему, — сказал Гарроуэй. — Но на какой из них мы находимся, вот в чем вопрос?

— Мы — неподалеку от экватора, — заявил Александер. — Это несколько сужает выбор.

— У экватора? — недоверчиво спросил Кинг. — Вы уверены?!

— Я чисто случайно обратил внимание на небо, — отвечал Александер. — Один из спутников — Деймос, тот, что похож на яркую звезду, — находился почти над нашими головами.

— Хорошо, — сказал Гарроуэй. — Это можно сопоставить с продолжительностью полета и тем фактом, — я практически уверен, — что летели мы на юго-запад. И те скалы, что мы видели снаружи, подсказывают мне, что мы — в Валлес Маринерис. Проходит она прямо вдоль экватора. Скорее всего, мы — в одном из ее каньонов.

— Черт, а протяженность этой Валлес Маринерис — сколько? — сказала Кэсвелл. — Три тысячи миль? Всего-навсего — как США от берега до берега! А до «Марса-1» нам, может быть, как от Сан-Диего до Вашингтона!

— Нет, — возразила Островски. — Мы — от ущелья Кандор достаточно близко, чтобы добраться на марсоходе за пару дней. Раньше они не могли начать готовиться. Не с чего было. Значит, удаленные станции, вроде той, что в Ноктис Лабиринтус, исключаются.

— Там — станция «Брэдбери», — вставил Александер. — Знаете, для большей уверенности мне нужна топографическая карта, но я готов спорить, что мы — на станции «Хайнлайн».

— Да? — спросил Нокс. — А это где?

— Черт, ни «манжеты» под рукой, ни ПАДа. Мне нужно что-нибудь, на чем можно рисовать.

— Это сойдет? — Островски придвинула к нему стопку бумаги и карандаш. — Нашла на складе.

— Вполне. — Александер принялся быстро рисовать. — Так, вот — широчайшая часть Валлес Маринерис. С севера на юг, один за другим три больших овальных каньона, пролегающих с востока на запад… вот Офир, посредине — Кандор, а южный — это Мелас. К западу — два длинных и узких каньона, пролегающих прямо с востока на запад. Иус «впадает» в Мелас, вот так… а Титониус — в Кандор, вот здесь. «Марс-1» расположен на Кандор Менса, «менса» — значит нечто вроде плато, плоскогорья, в самой середине ущелья. Кандор, примерно тут. Вокруг мы имеем россыпь из мелких станций, около десятка, но тот факт, что мы находимся на дне каньона, и каньон неширок — на глаз меньше пятидесяти километров, наводит на мысль, что мы в Титониусе. — Александер поставил жирную точку посреди верхнего из двух узких каньонов на карте к западу от Кандора. — Станция «Хайнлайн». Я о ней почти ничего не знаю — лишь то, что состоит она из одного жилого модуля и использовалась пять лет назад группой ареологов, составлявших карту этого района. Находится она примерно в шестистах пятидесяти километрах к западу от ущелья Кандор.

Кинг громко свистнул.

— Да это — почти четыреста миль! Пешим ходом — точно не дойдем.

— Верно, — согласился Гарроуэй. — Значит, придется одолжить у ооновцев этот марсоход.

— Знаете, — заговорил Нокс, — если уж зашел разговор… Ведь наши друзья снаружи, вероятно, не останутся здесь на все три месяца. На столько у них в марсоходе просто припасов не хватит.

— Да, говно дела, — сказала Островски. — Можете себе представить три месяца сидеть в марсоходе и только и делать, что следить за военнопленными? Вроде кошки, стерегущей мышь у норы. По-моему, задание не из легких!

— Точно, — подтвердил Гарроуэй. — Скорее всего, они имеют приказ оставаться здесь, пока не убедятся, что мы не замышляем ничего дурного. Значит, если мы ничего не предпримем в течение, скажем, недели, они, скорее всего, снимутся с места и отправятся на «Марс-1».

— А потом будут время от времени возвращаться с проверкой, — добавил Нокс. — Или, может быть, Бержерак будет каждые несколько дней присылать им подмену?

— Мог бы. Но у него и без того есть, чем занять людей. Значит, что будем делать, майор? — спросила Островски. — Просто сидеть себе в плену и ждать, пока они не соизволят нас отпустить?

Этот вопрос Гарроуэй уже успел обдумать.

— Наши приказы такой ситуации не предусматривают, — медленно говорил он. — Но, как я понимаю, мы продолжаем нести ответственность перед земным командованием и, сидя здесь в ожидании ооновских милостей, своей задачи выполнить не сможем. — Он снова оглядел всех, кто собрался за столом. — Мы присланы сюда защищать интересы Америки. По-моему, ее интересы — под угрозой, и наш долг — нанести ответный удар.

— «Ответный удар», — Александер покачал головой. — Черт побери, майор, я не понимаю, как это вообще могло прийти вам в голову. Мы представления не имеем, где находимся, мы безоружны и даже не можем позвать на помощь. Это невозможно!

— Отнюдь, — возразил Гарроуэй. — Сложно, но вполне возможно.

Он до сих пор не знал, что им следует делать и что именно предпринять. Он только-только начал осознавать, что долгое время в Корпусе практически бездельничал. И устроен был настолько хорошо, что разговоры сослуживцев о том, что он будто бы «ушел в ОБОС», скорее всего, были правдой.

Ладно, черт с ними. В любом случае он не собирается просто сидеть и наблюдать, как людей, видящих в нем командира, шпыняют, как хотят, всякие возжелавшие славы сукины дети из ООН.

Сунув руку под стол, он открыл пластиковую сумку и принялся извлекать из нее содержимое. Выкладывая на стол каждую вещь, он тщательно загораживал ее ладонями, хотя спины собравшихся и без того надежно заслоняли обзор объективам любых оставшихся видеокамер. Однако в разговоре придется соблюдать максимальную осторожность.

— Ответный удар — это прекрасно, — сказала Кэсвелл, скрестив руки на груди и с трудом сдерживая зябкую дрожь. — Но что мы с этим можем?

Она кивнула на коллекцию, разложенную на столе.

На самом деле на такое богатство Гарроуэй даже не смел надеяться. Изобретательность морских пехотинцев оказалась на высоте. Первой он вынул свою «манжету». Без ПАДа он не был уверен, что микрокомпьютер выдержал в пути все передряги, но, будучи надето на руку и включено, устройство тут же замигало зеленым сигналом, показывая, что исправно перерабатывает тепло человеческого тела в электроэнергию и готово к подключению. Теперь нужен был лишь какой-нибудь дисплей.

Поразительно много морских пехотинцев умудрились что-нибудь прихватить с собой из казарм. Сержант Джейкоб тоже сохранил свою «манжету», хоть и старой модели, емкостью всего в гигабайт. Марчевка, Лэзенби, Фостер и Донателли привезли с собой карманные ножи, спрятанные в башмаках или в прочих труднодоступных местах одежды, либо организма. Доктор Кейси прошел мимо легионеров ООН и влез в скафандр, держа в руке аптечку первой помощи, в которую, кроме обезболивающего, бинтов и прочих медицинских принадлежностей, умудрился запихнуть боевой нож. Капрал Нолан внес в общий котел моток стальной проволоки № 4, вполне пригодной для изготовления удавки. Сержант Рэдли — кусачки, скрытые от обыска в башмаке. Капрал Хайес стянул с консоли в радиорубке модель памяти на пять гигабайт. Взнос Камински был менее полезным, но — абсолютно в традициях морской пехоты. Ему каким-то образом удалось обмотать талию под футболкой американским флагом.

Но настоящую драгоценность привезла с собою штаб-сержант Островски. Когда легионеры ООН ворвались в женскую половину она сумела спрятать под футболку «рюгер-К дефендер», стрелявший двухмиллиметровыми стрелками. Крохотный карманный пистолет легко умещавшийся в кулаке, «рюгер» предназначался для самозащиты, во время захвата Сидонии Островски, даже будучи вынуждена держать руки на затылке, ухитрялась прятать его меж своих достаточно пышных грудей.

«Рюгер» был не бог весть каким оружием. Каждый из пяти подкалиберных безгильзовых патронов в его обойме содержал в себе три двухмиллиметровые стрелки, достаточно смертоносные для незащищенной цели, если стрелять в упор в горло или лицо, но совершенно бесполезные против человека в бронекостюме или хотя бы кожаной куртке. Вдобавок он был почти бесполезен на дистанции более двух-трех метров. Но, по крайней мере, это было хоть что-то. Для начала…

— О’кей, — едва различимым в общем гаме шепотом сказал Гарроуэй. — Огнестрельного оружия у нас — ровно одна единица, и та — для ближнего боя. Придется выработать план. Как мы сможем подобраться достаточно близко, чтобы воспользоваться им…

— Заманим их сюда… — предложил Джейкоб.

— Э, дураки они будут, если явятся к нам, — ответил Нокс. — По крайней мере, все сразу. Брать их нужно быстро, чтобы не успели радировать своим.

— Значит, придется подобраться к этим сукиным детям скрытно, — подытожила Островски. — Это будет нелегко. У них, в марсоходе, наверняка есть тепловые детекторы.

— Да, — согласился Нокс, — особенно, если проделывать все ночью. Наши Бэ-Ка первого класса, спору нет, хорошо теплоизолированы, но все равно среди ночи, при минус ста пятидесяти, будут полыхать на экране, как факелы.

— А зачем обязательно ночью, сержант? — задумчиво спросил Гарроуэй.

— Ну, среди дня-то к ним уж точно скрытно не подобраться.

— А вот не факт.

С этими словами Гарроуэй протянул руку и пристукнул пальцем по нагрудной пластине бронекостюма Нокса.

— Думаете, от тепловых детекторов легче спрятаться днем? — шепнула Островски.

Гарроуэй кивнул:

— Точно. Мы — почти на экваторе. Среднедневная температура здесь всего на несколько градусов ниже точки замерзания, а то и повыше. А термосенсоры улавливают именно разницу между температурой среды и сканируемого объекта, но все равно эти железяки выделяют уйму тепла, — заметил лейтенант Кинг. — Это — один из главных их недостатков. Кроме того, даже активный камуфляж не обеспечит полного слияния с фоном. Особенно, если двигаться…

— Ну, это мы, вероятно, сможем обойти, — сказал Гарроуэй. — Нужно выработать план захвата марсохода, прежде чем охрана успеет связаться с Бержераком и поднять тревогу.

21:58 по времени гринвичского меридиана.

Станция «Хайнлайн», Марс;

09:35 по марсианскому солнечному времени.

— Времени на разговоры больше нет, — тихо сказал Александер. — Пора браться за дело.

Теперь в модуле стало тише, несмотря на гул негромких разговоров. Александеру пришлось собрать за столом археологов для тихой, спешной беседы.

Примечательным было то, что люди с ним были те же, что и в день обнаружения подземного хода и мумифицированных тел: доктор Крэг Кеттеринг из Пенсильванского университета; доктор Девора Дружинова из Российской Академии Наук; Эдвард Поль, работавший на гранте чикагского Фонда поддержки полевых археологических исследований; и Луис Вандемеер из Смитсониановского. Всех, кому посчастливилось как следует разглядеть находку, убрали с глаз долой, на заброшенную станцию — видимо, в рассуждении, что Грейвса с прочими американскими и русскими учеными вполне можно просто не пускать на участок, и тогда никто не сможет составить подробного отчета о находке. Возможно так же, что захватчики решили вынудить оставшихся на «Сидонии-1» содействовать им в сокрытии информации.

Информации об открытии. Его открытии!

Бессильная злость точно огнем жгла изнутри. Проклятье, опять! Опять, стоило ему найти в стене, скрывающей прошлое, крохотную брешь, едва достаточную для того, чтобы высветить крохи Истины, эту брешь спешат заткнуть, залить бетоном!

— Нельзя, Дэйв, — сказал Кеттеринг. — Разве ты не понимаешь? Это может послужить началом войны, со стрельбой и убийствами, прямо здесь, на Марсе! А помнишь, что случилось со Сфинксом? При Наполеоне?

Вторжение французов в Египет в конце XVIII века явилось для археологов одновременно неоценимым благом и величайшим проклятием. С одной стороны, именно благодаря ему был открыт Розеттский камень, именно оно открыло Европе былое величие египетской цивилизации. И в то же время какие-то солдаты отстрелили нос Сфинкса из пушки — видимо, просто так, забавы ради.

— Я тоже не могу этого поддержать, — добавил, покачав головой, Вандемеер. — Это просто безответственно!

— Позвони мне… безответственной, — пропела доктор Дружинова, — стараясь развеять сгустившееся над столом напряжение. Ее пристрастие к западной музыке было известно всем. — Дэвид прав, парни, — серьезно продолжала она. — Если этим людям удастся завершить задуманное, мы, вполне возможно, никогда не узнаем историю Сидонии.

— Но… зачем им это? — спросил Вандемеер. — Они просто хотят обеспечить доступ к открытым нами технологиям для всех народов мира. А что касается нашей находки — мне кажется, они просто обеспокоены тем, какие волнения могут возникнуть среди фанатиков, если данную информацию выпустить в свет слишком поспешно… Все, чего они хотят, это — ответственного подхода…

— Да какая там, в жопу, ответственность! — заорал Александер. — Я понимаю их озабоченность, но пока что мы не нашли ничего такого уж практически полезного! Для того чтобы хоть что-нибудь узнать, потребуются все ресурсы Земли на протяжении… не знаю — возможно, веков! И уж только потом можно будет говорить о практических применениях. А что касается нашего открытия… Мне кажется, они отказывают простым людям даже в малейшей доле здравого смысла!

— А фанатики, — заметил Поль, — все равно будут стоять на своем — хоть с нашей «помощью», хоть без оной.

— Именно, — подтвердил Александер. — Ван, неужели ты не понимаешь? Наша находка проливает свет на самые основы происхождения человека и его природы! То есть на то, что нам необходимо знать! А эти ублюдки могут запутать все так, что мы никогда не докопаемся до истины!

— Мне бы хотелось знать, с чего эти люди решили, что могут быть окончательными судьями в том, что нужно человечеству, а что — нет, — сказала Дружинова.

— Это хуже того, что случилось со мной в Каире, — сказал Александер. Все присутствующие отлично знали историю его выдворения из Египта в 37-м и скрытые причины сего. — Если мы позволим им…

— Ты уверен, — негромко перебил его Вандемеер, — что озабочен не только собственным приоритетом?

Александер вскочил, опрокинув кресло и оттолкнув в сторону легкий пластиковый стол:

— Возьми свои слова назад!

Рука Дружиновой опустилась ему на плечо.

— Спокойнее, Дэйв.

Поль встал между ним и Вандемеером.

— Верно. Мы здесь — все в равном положении.

— Не уверен, — возразил Александер, глядя прямо в глаза Вандемеера. — Ван, постараюсь забыть, что ты сейчас сказал. Но ты мои слова слышал и, думаю, понял. И ты, Крэг, тоже.

— Дэвид… — начала Дружинова.

— Все в порядке, Девора. — Он понизил голос. — Если вы желаете сидеть и гнить здесь три месяца, пожалуйста. Но наши друзья-военные ищут способ разделаться с ублюдками из ООН и я помогу им всем, чем только смогу. Если мне для этого придется с оружием в руках штурмовать марсоход, я это сделаю. Мне надоело выслушивать указания, что я могу копать и публиковать, а что — не могу. Больше я подобного терпеть не намерен. Ясно?

Самым странным было то, что Александер до сих пор толком не знал, что думает обо всем этом. Он все так же ненавидел военщину — организацию, бессмысленное подчинение, уставы, всеобщее оболванивание, все аспекты армейской жизни, открывшиеся ему во время его «военного» детства в Чарльстоне, Пенсаколе, Портсмуте, Рузи Роудс и прочих местах по всему Восточному побережью, где ему приходилось жить, пока не погиб отец. Мысль о том, что он готов добровольно помогать банде морских пехотинцев, была для него не менее удивительна, чем позавчерашняя находка в Сидонии. Этого не могло быть, но все же случилось.

Ну ничего! Он пройдет через первое, если это поможет пролить свет истины на второе.

— По-моему, ты не прав, — сказал Вандемеер. — Драться тут абсолютно не из-за чего.

— Вот тут как раз не прав ты, Луис, — отвечал Александер. — Истина всегда стоит того, чтобы за нее драться.