Левая Рука Бога

30

Опера Россо, или Красная Опера, — это великолепный полукруглый амфитеатр с видом на Мемфисский залив, красота которого способна поразить даже бывалых путешественников. Он так круто поднимается непосредственно от арены, что известны случаи, когда перевозбужденные зрители, падая с верхних рядов, разбивались насмерть. Но истинное назначение Иль Рапидо,[5] как называли этот головокружительный каскад трибун, состояло в том, чтобы каждый из тридцати тысяч зрителей, собиравшихся вокруг арены, которую он опоясывал, чувствовал себя так, словно непосредственно участвует в действе, даже сидя в самом верхнем ряду.

Бывшая некогда сценой, на которой происходили многочисленные дуэли и гладиаторские бои, в эти дни Красная Опера стала местом, куда Мемфис приходил единственно для того, чтобы посмотреть корриду и травлю медведей собаками (хотя последний род развлечений начал выходить из моды). Профессиональные боксерские бои и публичные казни проводились здесь же. Никто из мемфисцев не хотел упустить возможность поглазеть, как лучшие из лучших — а к таковым уже, несомненно, причислили и Кейла — убивают друг друга на глазах толпы. Когда еще выпадет другой шанс понаблюдать такое?

Отрицательное отношение Маршала к дуэлям и гладиаторским боям объяснялось не столько его жалостливостью, хотя к старости он действительно перестал находить удовольствие в подобных кровавых забавах, сколько крупными неприятностями, которые они порождали. Гладиаторские бои, в которых один из двух участников был обречен на смерть, — в отличие от дуэлей, где для завершения боя достаточно было первой крови, — вызывали непримиримое возмущение членов семьи поверженного. А последующая кровная вражда и убийства из мести сеяли столько горя, что Маршал решил употребить всю свою власть, как формальную, так и неформальную, чтобы не допускать подобного развития событий. Смертельные поединки не только порождали беспорядки, но и провоцировали неуважение к правящим классам.

В день поединка между Кейлом и Соломоном Соломоном огромная площадь перед Оперой Россо была забита уже с утра. Многотысячные очереди тянулись к каждому из десяти входов, а те, кто понимали, что не смогут попасть внутрь, слонялись по базарам и ярмарочным палаткам, которые по таким выдающимся случаям составляли целые городки. Повсюду сновали полицейские и жандармы, присматривавшие за ворами и скандалистами и вынюхивавшие крамолу, ибо они хорошо знали, что любое недовольство может перерасти в суровую потасовку. Все городские спекулянты и бандиты были тут как тут: замшеголовые в красно-золотых жилетках и посеребренных сапогах; хулиганы в белых подтяжках и черных шляпах с высокими тульями; мошенники в котелках, с моноклями и тонкими усиками. Толпы девиц; лоллардисты-бормотуны в длинных плащах, в ботфортах до бедра и с бритыми головами; желтобилетницы с нарисованными красной помадой губами-бантиками, в тесных красных корсетах и длинных черных, как ночь, чулках. Повсюду стояли шум и гам — крики, смех, свист, взрывы музыки… Когда на площади появлялся кто-то из юных Матерацци, раздавались фанфары, и толпа с завистливым восхищением глазела на него.

И половина каждого потраченного здесь пенни оседала в кармане Китти Зайца.

Во время казней простонародье любило швырять в осужденных мертвых кошек. Хотя преступники и предатели, по общему мнению, того заслуживали, во время мероприятий, подобных нынешнему, такое поведение строго запрещалось, любое проявление неуважения в присутствии кого-либо из Матерацци считалось недопустимым. Тем не менее никакие запреты не могли удержать местных жителей, и огромные кучи мертвых кошек, горностаев, собак, куниц, а иногда и африканских муравьедов громоздились и росли возле каждого из десяти входов.

Ровно в полдень звуки фанфар оповестили о прибытии Соломона Соломона. Десять минут спустя никем не узнанные Кейл, Смутный Генри и Кляйст проследовали сквозь толпу, обратив на себя внимание лишь наблюдавших за порядком в очередях полицейских, которые, приостановив движущийся поток людей, с мрачным любопытством пропустили их в Оперу Россо.