«Если», 2016 № 02

Кен Лю
ВОЛНЫ

/фантастика

/космические полеты

/постчеловечество

Давным-давно, сразу после того, как Небеса были отделены от Земли, Ню Ва брела по берегу Желтой реки, наслаждаясь прикосновениями жирной лёссовой глины к пяткам.

Вокруг пестрели цветы всех цветов радуги, прелестные, как восточный край неба, где Ню Ва пришлось залатать дыру, проделанную мелкими воюющими божками, пастой, сделанной из расплавленных драгоценных камней. На равнинах паслись олени и буйволы, а в воде плескались золотистые карпы и серебристые крокодилы.

Но она была совсем одна. Ей не с кем было поговорить, не с кем поделиться всей этой красотой.

Она села возле воды, зачерпнула горсть глины и начала лепить. Вскоре она создала свою маленькую копию: круглая голова, длинное туловище, руки, ноги и крохотные кисти рук с пальчиками, которые она тщательно сформировала острой бамбуковой палочкой.

Она обхватила глиняную фигурку ладонями, поднесла ко рту и вдохнула в нее жизнь. Фигурка сделала вдох, зашевелилась в руках Ню Ва и начала что-то болтать.

Ню Ва рассмеялась. Теперь ее одиночество кончилось. Она усадила фигурку на берегу Желтой реки, зачерпнула еще одну горсть глины и стала лепить снова.

Так из праха земного был создан человек, и в землю же он вернется. И будет так всегда.

— А что было потом? — вопросил сонный голосок.

— Завтра вечером расскажу, — ответила Мэгги Чао. — А сейчас пора спать.

Она поправила одеяла у пятилетнего Бобби и шестилетней Лидии, выключила в спальне свет и закрыла за собой дверь.

Мэгги постояла, прислушиваясь, как будто могла услышать поток фотонов, струящийся вдоль гладкого вращающегося корпуса корабля.

Огромный солнечный парус беззвучно раздувался в космическом вакууме, увлекая «Морскую пену» по спирали от солнца и год за годом набирая ускорение, пока родная звезда не превратилась в тускло-красный и постепенно угасающий закат.

Тебе надо кое-что увидеть, прошептал в голове Мэгги ее муж Жуан, он же первый помощник капитана. Они могли общаться через имплантированные в мозг крохотные чипы оптико-нейронного интерфейса. Эти чипы стимулировали световыми импульсами генетически модифицированные нейроны в областях коры, отвечающих за распознавание речи, и активировали их точно так же, как это делала бы реальная речь.

Мэгги иногда думала об этом чипе как о своего рода миниатюрном солнечном парусе, с той лишь разницей, что фотоны в нем генерировали мысль.

Мысли Жуана о технологиях были не столь романтичны. Даже через десять лет после операции ему не нравилось то, как они могут залезть друг другу в головы. Он понимал преимущества этой системы, позволяющей им постоянно быть в контакте, но для него она была неуклюжей и отчуждающей, как будто они медленно превращались в киборгов, в машины. И он пользовался ей только при крайней необходимости.

Сейчас приду, отозвалась Мэгги и быстро поднялась на исследовательскую палубу, ближе к центру корабля. Здесь искусственная гравитация, создаваемая вращением корпуса, была меньше. Колонисты шутили, что местонахождение лаборатории помогает людям думать, потому что к мозгу поступает больше насыщенной кислородом крови.

Мэгги Чао выбрали для этой миссии, потому что она была экспертом по автономным экосистемам, молода и фертильна. Кораблю, чья скорость невелика по сравнению со скоростью света, потребуется почти четыреста лет (по корабельному времени), чтобы добраться до 61 Девы, даже с учетом скромного эффекта замедления времени. А это требовало появления детей и внуков, чтобы когда-нибудь потомки колонистов смогли доставить на поверхность чужого мира память о трехстах первоначальных путешественниках.

Она встретилась с Жуаном в лаборатории. Тот молча протянул ей планшет-дисплей. Жуан всегда давал ей время для формирования собственных выводов о чем-то новом, не навязывая свои комментарии. Это стало одной из первых его особенностей, которые ей понравились, когда они начали встречаться много лет назад.

— Поразительно, — сказала она, пробежав глазами аннотацию сообщения. — Земля попробовала с нами связаться впервые за десять лет.

Многие на Земле считали «Морскую пену» глупостью и безрассудством, пропагандистским жестом правительства, неспособного справиться с реальными проблемами. Как можно оправдать межзвездную экспедицию длительностью в столетия, когда люди на Земле все еще умирают от голода и болезней? После старта связь с Землей поддерживалась на минимальном уровне, а затем и вовсе прекратилась. Новая администрация не захотела платить за обслуживание дорогих наземных антенн. Возможно, они предпочли забыть об этом корабле дураков.

Но теперь они потянулись к ним сквозь пустоту космоса, чтобы о чем-то сообщить.

По мере того как Мэгги читала сообщение, возбуждение на ее лице медленно сменялось недоверием.

— Они считают, что дар бессмертия должно разделить все человечество, — сказал Жуан. — Даже самые далекие путешественники.

В передаче описывалась новая медицинская процедура. Небольшой модифицированный вирус — или молекулярный нанокомпьютер для тех, кто предпочитал мыслить такими терминами, — размножался в клетках тела и проходил вверх и вниз по двойным спиралям нитей ДНК, устраняя повреждения, подавляя определенные сегменты и стимулируя другие. В результате прекращалось клеточное старение и останавливалось старение всего организма.

Смерть перестала быть неизбежностью.

Мэгги посмотрела в глаза Жуана.

— Мы сможем воспроизвести эту процедуру на корабле? Мы доживем до прогулки по другой планете, сможем дышать нере-генерированным воздухом.

— Да, — ответил он. — На это уйдет какое-то время, но в том, что мы сможем, я не сомневаюсь. — Он помолчал. — Но вот дети…

Бобби и Лидия были результатом не случая, а взаимодействия системы тщательно подобранных алгоритмов, включающих планирование численности колонистов, отбор эмбрионов, генетическое здоровье, ожидаемую длительность жизни и коэффициенты возобновления и потребления ресурсов.

Каждый грамм веществ на борту «Морской пены» учитывался. Запасов хватало для поддержания стабильной популяции, но с малым допуском на ошибку. Время рождения детей планировалось так, чтобы у них имелось достаточно времени научиться у родителей всему необходимому, а потом занять их место, когда старики мирно умрут, о чем позаботятся машины.

— …станут последними, кто родился, пока мы не совершим посадку, — закончила Мэгги мысль Жуана.

Корабль был спроектирован для точного соотношения количества взрослых и детей. На это соотношение были завязаны припасы, энергия и тысячи других параметров. Имелся некоторый страховочный резерв, но корабль не мог обеспечить экипаж, состоящий только из энергичных бессмертных взрослых, потребляющих калории на пике потребностей.

— Мы можем или умереть и дать нашим детям вырасти, — сказал Жуан, — или же стать бессмертными и оставить детей детьми до конца полета.

Мэгги представила такую ситуацию: вирус можно было использовать, чтобы остановить процесс роста и взросления, пока дети еще очень маленькие. И они веками будут оставаться детьми, не имея возможности завести своих.

И тут в голове Мэгги сложилась картина.

— Так вот почему мы вдруг опять стали интересны для Земли, — сказала она. — Земля — это всего лишь очень большой корабль. Если никто не будет умирать, то и на планете рано или поздно кончится свободное место. Теперь на Земле не осталось более насущной проблемы. Им придется отправиться следом за нами и переселиться в космос.

Вы гадаете, почему так много историй о том, как появились люди? Потому что у всех правдивых историй много пересказов.

Сегодня я расскажу еще одну.

Было время, когда миром правили титаны, жившие на горе Отрис. Самым великим и храбрым из них был Крон, который однажды возглавил восстание против Урана, своего отца и тирана. Когда Крон убил Урана, он стал царем богов.

Но со временем Крон сам стал тираном. Наверное, опасаясь, что с ним случится то же, что он сделал с отцом, Крон проглатывал своих детей, как только они рождались.

Рея, жена Крона, родила нового сына, Зевса. Чтобы спасти мальчика, она обернула в одеяло камень и подсунула сверток Крону, который его проглотил. А малыша Зевса отправила на Крит, где тот вырос, питаясь козьим молоком.

И нечего кривиться. Я слышала, что козье молоко очень вкусное.

Когда Зевс вырос и стал готов встретиться с отцом, Рея дала Крону горького вина, от которого его стошнило, и он вывалил всех проглоченных детей, братьев и сестер Зевса. Десять лет Зевс возглавлял олимпийцев — так потом станут называть детей Крона — в кровавой войне против отца и титанов. В конечном итоге новые боги победили старых, а титаны были низвергнуты в мрачный Тартар.

А у олимпийцев стали появляться свои дети, ибо так устроен мир. У самого Зевса было множество детей, как смертных, так и бессмертных. Одной из его любимых дочерей стала Афина — богиня, родившаяся из его головы, только от его мыслей. Есть множество историй и про богов-олимпийцев, но их я расскажу в другой раз.

Но некоторых титанов, не сражавшихся на стороне Крона, пощадили. Один из них, Прометей, вылепил из глины целую расу существ, и говорят, что потом он наклонился и прошептал им слова мудрости, которые их оживили.

Мы не знаем, чему он научил этих новых существ, нас. Но это был бог, который жил и видел, как сыновья выступают против отцов, а каждое новое поколение сменяет старое, каждый раз заново переделывая мир. И мы можем предположить, что он мог сказать.

Бунтуйте. Единственная константа — это изменение.

— Смерть — это легкий выбор, — сказала Мэгги.

— Это правильный выбор, — возразил Жуан.

Мэгги хотела продолжить спор в головах, но Жуан отказался. Он пожелал говорить губами, языком, потоками воздуха — по старинке.

Из конструкции корабля был удален каждый грамм лишней массы. Стенки были тонкими, а комнаты расположены тесно. Голоса Мэгги и Жуана разносились по коридорам и палубам.

И другие семьи по всему кораблю, что мысленно вели тот же спор, прекратили его и стали слушать.

— Старое должно умереть, освобождая место для нового, — заявил Жуан. — Ты ведь знала, что мы не доживем до посадки корабля, когда согласилась участвовать. Лишь детям наших детей, через несколько поколений, предстоит унаследовать новый мир.

— Мы сможем высадиться в новом мире сами. И нам не придется перекладывать всю тяжелую работу на еще не рожденных потомков.

— Мы должны передать новой колонии жизнеспособную человеческую культуру. А мы понятия не имеем, какие долговременные последствия эта процедура окажет на наше ментальное здоровье…

— Тогда давай делать ту работу, на которую мы подписались: исследования. Давай разберемся…

— Если мы поддадимся этому искушению, то на планету высадится толпа четырехсотлетних стариков, боящихся умереть и с идеями, окостеневшими еще на старой Земле. Как мы сможем учить детей ценности жертвования, смыслу героизма, начинанию с чистого листа? Нас и людьми-то трудно будет назвать.

— Мы перестали быть людьми в тот момент, когда согласились участвовать в экспедиции! — Мэгги сделала паузу, чтобы справиться с голосом. — Признай, что алгоритмам распределения рождений нет дела ни до нас, ни до наших детей. Мы всего лишь контейнеры для доставки запланированной и оптимальной смеси генов к точке назначения. Ты действительно хочешь, чтобы здесь росли и умирали поколения, не знающие ничего, кроме этой узкой металлической трубы? Меня тревожит их ментальное здоровье.

— Смерть очень важна для развития нашего вида. — Его голос был полон веры, и Мэгги услышала в нем надежду мужа, что этой веры хватит на них двоих.

— Это миф, что мы должны умирать для сохранения наших человеческих качеств.

Мэгги посмотрела на мужа с болью в сердце. Между ними возник раздел, такой же неумолимый, как и растяжение времени.

Теперь она говорила с ним мысленно. Мэгги представила, как ее мысли, преобразованные в фотоны, пробиваются в его мозг, пытаясь осветить трещину между ними. Мы перестаем быть людьми в тот момент, когда уступаем смерти.

Жуан посмотрел ей в глаза. И ничего не ответил, ни мысленно, ни вслух. Для него это был способ высказать все, что ему требовалось сказать.

И они стояли так еще долго.

Поначалу бог сотворил людей бессмертными, как ангелов.

Пока Адам и Ева не решили отведать плодов дерева познания добра и зла, они не старели и никогда не болели. Днем они ухаживали за райским садом, а по ночам наслаждались друг другом.

Да, я полагаю, что райский сад был немного похож на палубу гидропоники.

Иногда их навещали ангелы, и — как писал Мильтон, родившийся слишком поздно, чтобы попасть в обычную Библию, — они беседовали и размышляли обо всем. Вращается ли Земля вокруг Солнца, или наоборот? Есть ли жизнь на других планетах? Есть ли пол у ангелов?

Нет, я не шучу. Можете поискать это в компьютере.

Итак, Адам и Ева были вечно молодыми и постоянно любопытными. Они не нуждались в смерти, чтобы придать жизни цель, получить стимул учиться, работать, любить, обрести смысл существования.

Если эта история правдива, то мы никогда не должны были умирать. И знание добра и зла воистину было знанием, достойным сожаления.

— Ты знаешь очень странные истории, прабабушка, — сказала шестилетняя Сара.

— Они очень старые, — ответила Мэгги. — Когда я была девочкой, моя бабушка рассказывала много сказок, а я много читала.

— Ты хочешь, чтобы я жила вечно, как и ты, не старела и не умерла, как моя мама?

— Я не могу указывать тебе, что делать, милая. Тебе придется самой это решать, когда ты повзрослеешь.

— Как со знанием о добре и зле?

— Примерно так.

Наклонившись, она как можно нежнее поцеловала свою пра-пра-пра-пра… — она давно сбилась со счета — правнучку. Как и у всех детей, родившихся на корабле с низкой силой тяжести, косточки у нее были тонкие и хрупкие, как у птички. Мэгги выключила ночник и вышла.

Хотя через месяц ей предстояло отпраздновать четырехсотый день рождения, выглядела Мэгги ни на день не старше тридцати пяти. Рецепт фонтана молодости, последний дар Земли колонистам, посланный до того, как всякая связь прервалась окончательно, работал отлично.

Она остановилась и ахнула. Перед дверью ее комнаты ждал мальчик лет десяти. Бобби, сказала она. Если не считать совсем маленьких детей, которым еще не вживили импланты, все колонисты теперь общались мысленно, а не речью. Так было быстрее и интимнее.

Мальчик смотрел на нее молча, не передавая ей никаких мыслей. Ее поразило, насколько он похож на отца. Такое же выражение лица, те же манеры, даже такой же способ говорить не разговаривая.

Вздохнув, она открыла дверь и вошла следом за ним.

Еще один месяц, сказал он, сидя на краю койки так, чтобы ноги не болтались.

Все на корабле уже отсчитывали дни. Через месяц они выйдут на орбиту четвертой планеты системы 61 Девы, пункта их назначения, новой Земли.

После посадки ты не передумаешь насчет… — она запнулась на секунду, но договорила — …своей внешности?

Бобби покачал головой, по его лицу скользнула тень мальчишеской раздражительности. Мама, я принял решение уже давно. Смирись. Мне нравится, какой я есть.

В конечном итоге мужчины и женщины «Морской пены» решили предоставить выбор вечной молодости каждому.

Холодная математика замкнутой экосистемы корабля означала, что, когда кто-то выбирал бессмертие, ребенок должен был оставаться ребенком до тех пор, пока кто-то не решит постареть и умереть, открыв вакансию для нового взрослого.

Жуан выбрал состариться и умереть. Мэгги решила остаться молодой. Они устроили семейный совет, немного похожий на развод.

— Кому-то из вас придется стать взрослым, — сказал Жуан.

— Кому? — спросила Лидия.

— Мы считаем, что это решать вам, — сказал Жуан и взглянул на Мэгги. Та неохотно кивнула.

Мэгги подумала, что муж поступает жестоко и несправедливо, ставя детей перед таким выбором. Как могут дети решать, хотят ли они стать взрослыми, если даже не представляют, что это означает.

— Это не более несправедливо, чем нам с тобой решать, хотим ли мы стать бессмертными, — возразил Жуан. — Мы тоже не знаем точно, что это означает. Ужасно ставить их перед таким выбором, но еще более жестоко было бы решать за них.

Мэгги пришлось согласиться, что тут он прав.

Создавалось впечатление, будто они просят детей принять чью-то сторону. Но, возможно, в этом и был смысл.

Лидия и Бобби переглянулись и молча приняли решение. Лидия встала, подошла к Жуану и обняла его. Одновременно Бобби обнял Мэгги.

— Папа, — сказала Лидия, — когда мое время придет, я сделаю такой же выбор, что и ты.

Жуан еще крепче обнял ее и кивнул.

Потом Лидия и Бобби поменялись местами и снова обняли родителей, делая вид, что все хорошо.

Для тех, кто отказался от процедуры, жизнь шла по прежнему плану. По мере того как Жуан старел, Лидия взрослела, превратившись сперва в неуклюжего подростка, а потом в прекрасную молодую женщину. Она выбрала себе инженерную специализацию, как и предсказывали тесты ее профессиональной пригодности, и решила, что ей действительно нравится Кэтрин, застенчивая молодая докторша. Компьютеры предположили, что она станет для Лидии хорошим партнером.

— Согласишься ли ты состариться и умереть вместе со мной? — спросила однажды Лидия пунцовую от смущения Кэтрин.

Они поженились и завели двух своих дочерей — чтобы заменить матерей, когда придет их время.

— Ты сожалела когда-нибудь, что выбрала этот путь? — как-то спросил ее Жуан.

В то время он был уже очень стар и болен, и через две недели компьютер назначит препараты, которые позволят ему заснуть и не проснуться.

— Нет, — ответила Лидия, держа отца за руки. — Я не боюсь уступить дорогу, когда на мое место придет нечто новое.

«Но кто вправе сказать, что это «нечто новое» — не мы?» — подумала Мэгги.

В каком-то смысле ее сторонники одерживали верх в этом споре. С годами все больше колонистов решало вступить в ряды бессмертных. Но потомки Лидии всегда упрямо отказывались. Сара оказалась последним ребенком на корабле, кто не подвергся процедуре. Мэгги знала, что она станет скучать по этим вечерним сказкам, когда правнучка вырастет.

Бобби застыл в физическом десятилетнем возрасте. И он, и другие вечные дети с трудом встраивались в повседневную жизнь колонистов. За плечами у них были десятилетия — а иногда и столетия — жизненного опыта, но при этом они сохраняли детские тела и мозги. Обладая знаниями на уровне взрослых, они отличались детской эмоциональностью и ментальной гибкостью. И могли одновременно быть и старыми и молодыми.

Возникало немало трений и конфликтов по поводу того, какие роли им следует играть на корабле, а время от времени родители, некогда думавшие, что они хотят жить вечно, уступали место, когда этого требовали их дети.

Но Бобби никогда не высказывал желания взрослеть.

Мой мозг пластичен, как у десятилетнего ребенка. Зачем же мне от такого отказываться?

Мэгги была вынуждена признать, что ей всегда было легче общаться с Лидией и ее потомками. Несмотря на то что все они по примеру Жуана выбирали смерть, споря с ее выбором, ей было легче понять их жизнь и сыграть в ней свою роль.

С другой стороны, имея дело с Бобби, она никогда не могла сказать, что происходит в его голове. Иногда он даже вызывал у нее легкое отвращение, которое она признала немного лицемерным: ведь он всего лишь сделал тот же выбор, что и она.

Но ты не узнаешь, что значит быть взрослым, сказала она. И любить как мужчина, а не как мальчик.

Он пожал плечами, ведь он не мог тосковать по тому, чего у него никогда не было. Зато я быстро осваиваю новые языки.

Мне легко принять новое мировоззрение. Мне всегда нравится что-то новое.

Бобби перешел на речь, и его мальчишеский голос стал выше, наполняясь возбуждением и страстным желанием:

— Если мы встретим там другую жизнь и другую цивилизацию, нам понадобятся вечные дети вроде меня, чтобы узнать о них как можно больше и понять, не испытывая страха.

Мэгги впервые за долгое время внимательно прислушалась к сыну. Она была тронута. И кивнула, принимая его выбор.

Бобби ответил ей чудесной улыбкой десятилетнего мальчика, который повидал больше, чем почти каждый из когда-либо живших людей.

— Мама, у меня будет этот шанс. Я пришел сказать, что мы получили результаты первого сканирования 61 Девы е[8] с близкого расстояния. Планета обитаемая.

Под кораблем медленно вращалась планета. Ее поверхность покрывала сеть шести- и пятиугольных пятен, каждое около тысячи миль в поперечнике. Примерно половина из них была обсидианово-черной, остальные желтовато-коричневые и зернистые. Планета напоминала Мэгги футбольный мяч.

Мэгги смотрела на трех чужаков, стоящих перед ней в ангаре для челноков. Примерно шести футов ростом. Их металлические тела, бочкообразные и сегментированные, покоились на четырех тонких, как палочки, многосуставчатых ногах.

Когда чужаки впервые приблизились к «Морской пене», колонисты полагали, что перед ними маленькие корабли-разведчики, однако сканирование не подтвердило отсутствие внутри любой органической материи. Тогда они предположили, что это автоматические зонды, пока чужаки не подлетели к камерам корабля, показали руки и слегка постучали по линзам.

Да, руки. Из середины каждого металлического тела выступали две длинные и гибкие конечности, заканчивающиеся мягкими и эластичными кистями, сделанными из мелкой сетки. Мэгги посмотрела на свои руки. У чужаков были такие же: четыре пальца, противостоящий им большой, гибкие суставы.

В целом же чужаки напоминали Мэгги кентавров-роботов.

Каждое тело увенчивала сферическая выпуклость, усеянная сгустками стеклянных линз, похожими на фасеточные глаза насекомых. Кроме глаз «голову» покрывали плотные заросли штырьков, прикрепленных к приводам, благодаря которым они синхронно двигались наподобие щупалец актинии.

Штырьки зашевелились, словно по ним пробежала волна. Постепенно они сложились в подобие человеческого лица, составленного из точек: брови, губы, веки.

Инопланетянин заговорил. Язык звучал, как английский, но Мэгги ничего не смогла понять. Фонемы, подобно структурам из штырьков, казались неуловимыми, ускользая за порог связности.

Это английский, сказал Бобби, только после столетий дрейфа произношений. Он говорит: «С возвращением к человечеству».

Штырьки на лице зашевелились и изобразили улыбку. Бобби стал переводить дальше.

Мы покинули Землю намного позднее вашего отлета, но летели быстрее и обогнали вас в пути столетия назад. И ждали вас здесь.

Мэгги показалось, что мир вокруг нее меняется. Она осмотрелась и увидела, что многие старшие колонисты, бессмертные, тоже ошеломлены.

Но вечный ребенок Бобби шагнул вперед.

— Спасибо, — сказал он вслух и улыбнулся в ответ.

Давай я расскажу тебе историю, Сара. Мы, люди, всегда полагаемся на истории, чтобы не подпускать страх неизвестности.

Я уже рассказывала, как боги майя сотворили людей из кукурузы, но знаешь ли ты, что еще до этого было несколько других попыток творения?

Сперва появились животные: храбрый ягуар и прекрасный попугай ара, плоская рыба и длинная змея, огромный кит и неторопливый ленивец, радужная игуана и проворная летучая мышь. (Мы потом сможем посмотреть в компьютере картинки всех этих животных.) Но животные лишь рычали и кричали и не могли произнести имена своих творцов.

Тогда боги замесили расу существ из глины. Но глиняные люди не могли сохранять форму. Лица их расплывались, размягченные водой, и люди стремились вернуться в землю, откуда были взяты. Да и говорить они не могли, лишь бурчали что-то неразборчивое. Они становились кривобокими и не могли размножаться, чтобы продолжить свое существование.

Потом боги сделали одну из самых интересных для нас попыток. Они сотворили расу деревянных манекенов, наподобие кукол. Искусственные суставы позволяли конечностям свободно двигаться. На вырезанных лицах могли шевелиться губы и открываться глаза. Эти марионетки без веревочек жили в домах и деревнях, погруженные в повседневные заботы.

Но боги обнаружили, что у деревянных людей нет ни души, ни разума, поэтому они не могут должным образом молиться своим создателям. Тогда они наслали великий потоп, дабы уничтожить деревянных людей, и попросили животных из джунглей нападать на них. Когда гнев богов утих, деревянные люди стали обезьянами.

И только тогда боги взялись за кукурузу.

Многие гадают, действительно ли деревянные люди успокоились, проиграв детям кукурузы. Быть может, они лишь затаились в тени и все еще ждут — может, возможности вернуться, а может, того, что творение повернет вспять.

Черные шестиугольники — это солнечные панели, объяснил Атаке, предводитель трех послов с 61 Девы е. Совместно они вырабатывают энергию, необходимую для поддержания человеческого населения планеты. Другие пятна — города, огромные массивы компьютеров, в которых миллиарды людей живут в форме виртуальных вычислительных структур.

Когда Атаке и другие колонисты прибыли сюда, 61 Девы е была не особенно гостеприимна для людей. Там было слишком жарко, атмосфера ядовита, а имеющаяся местная жизнь, по большей части примитивные микробы, смертельно опасна.

Но Атаке и все, кто ступил на ее поверхность, не были людьми — в том смысле, в каком Мэгги понимала это слово. Они состояли больше из металла, чем воды, и уже не были ограничены рамками органической химии. Колонисты быстро соорудили горны и литейные заводы, и их потомки вскоре расселились по всей планете.

Большую часть времени они проводили, сливаясь с Сингулярностью — всепланетным разумом, который был одновременно искусственным и органическим и где тысячелетия проносились за секунду, поскольку мысли там обрабатывались со скоростью квантовых вычислений. В этом мире битов и кубитов[9] они жили как боги.

Но иногда, когда они испытывали желание оказаться в физическом теле, как их предки, они могли стать индивидуумами и воплотиться в машинах, как поступили Атаке и его спутники. Здесь они жили в медленном времени, в темпе атомов и звезд.

Разделительной линии между душой и машиной больше не было.

— Вот как теперь выглядит человечество, — сказал Атаке, медленно поворачиваясь и демонстрируя свое металлическое тело колонистам «Морской пены». — Наши тела сделаны из стали и титана, а мозги из графена[10] и кремния. Мы практически неуничтожимы. Смотрите, мы можем даже перемещаться в космосе, не нуждаясь в кораблях, скафандрах, защитных оболочках. Уязвимую плоть мы оставили в прошлом.

Атаке и его спутники пристально разглядывали древних людей. А Мэгги вглядывалась в их темные линзы, пытаясь угадать, что чувствуют машины. Любопытство? Ностальгию? Жалость?

Мэгги содрогнулась, глядя на меняющиеся металлические лица, грубую имитацию плоти и костей. И посмотрела на восторженного Бобби.

— Вы можете присоединиться к нам, если хотите, или жить по-прежнему. Конечно, трудно принять решение, если у вас нет опыта нашего варианта существования. И все же вы должны сделать выбор. Мы не можем решать за вас.

«Нечто новое», — подумала Мэгги.

Даже вечная молодость и вечная жизнь кажутся не столь восхитительными по сравнению со свободой быть машиной — мыслящей машиной, наделенной строгой красотой кристаллических матриц вместо несовершенства живых клеток.

Человечество наконец-то преодолело ограничения эволюции и шагнуло в царство интеллектуального проектирования.

— Я не боюсь, — сказала Сара.

Она попросила на несколько минут остаться наедине с Мэгги, когда все остальные вышли. Мэгги долго держала ее в объятиях, а девочка обнимала ее.

— Как думаешь, прапрадедушка Жуан разочаровался бы во мне? — спросила Сара. — Я ведь делаю не тот выбор, какой сделал бы он.

— Я знаю, чего бы он хотел: чтобы ты решила сама, — сказала Мэгги. — Люди меняются — и как биологический вид, и как личности. Мы не знаем, что выбрал бы он, если бы ему предоставили твой выбор. Но в любом случае, не позволяй прошлому выбирать твою будущую жизнь.

Она поцеловала Сару в щеку и разжала объятия. Подошла машина, взяла Сару за руку и повела на трансформацию.

«Она последняя из детей, отказавшихся от бессмертия, — подумала Мэгги. — И теперь она будет первой, кто станет машиной».

Хотя Мэгги отказалась наблюдать за трансформацией остальных, по просьбе Бобби она смотрела, как ее сын постепенно становится машиной.

— У тебя никогда не будет детей, — сказала она.

— Как раз наоборот, — возразил он, сжимая новые металлические руки, намного крупнее и сильнее, чем его прежние, детские. — У меня будут бесчисленные дети, порожденные моим сознанием. — В его голосе уже появился приятный электронный оттенок, как у программы обучения пациента. — Они унаследуют мои мысли столь же надежно, как я унаследовал твои гены. И когда-нибудь, если они пожелают, я создам для них тела, такие же прекрасные и функциональные, как и то, которым снабдили меня.

Он коснулся ее руки, и холодные металлические пальцы гладко прошлись по коже, скользя по наноструктурам, гибким, как живая ткань. Мэгги ахнула.

Бобби улыбнулся, и тысячи штырьков на его лице зашевелились.

Мэгги непроизвольно отпрянула.

Лицо Бобби стало серьезным, застыло и перестало что-либо отображать.

Она поняла невысказанный упрек. Какое она имеет право испытывать отвращение? Она ведь и со своим телом обращается как с машиной, только машиной из липидов и белков, клеток и мышц. Ее разум тоже заключен в оболочку из плоти, живущую намного дольше запланированного срока службы. Она такая же «ненатуральная», как и он.

И все же она плакала, наблюдая, как ее сын исчезает в каркасе из анимированного металла.

«Он больше не может плакать», — думала она, как будто это было единственное, что их разделяло.

Бобби был прав. Те, кто застыл в вечном детстве, быстрее решились на перемещение в машину. У них было гибкое сознание, и замена плоти на металл стала для них всего лишь обновлением оболочки.

С другой стороны, бессмертные взрослые колебались, не желая расставаться с прошлым, их последней связью с человечеством. Но один за другим уступили и они.

На много лет Мэгги осталась последним органическим человеком на 61 Девы е, а возможно, и во всей вселенной. Машины построили для нее особый дом, изолированный от жары, ядовитого воздуха и постоянного шума планеты, и Мэгги проводила время, копаясь в архивах «Морской пены» — записях о долгом и мертвом прошлом человечества. Машины в ее одиночество не вмешивались.

Однажды маленькая машина, около двух футов ростом, вошла в дом и нерешительно подошла к ней. Она напоминала ей щенка.

— Кто ты? — спросила Мэгги.

— Твоя внучка.

— Значит, Бобби наконец-то решил завести ребенка. Долго же он собирался.

— Я 5032322-й ребенок своего родителя.

У Мэгги закружилась голова. Вскоре после трансформации в машину, Бобби решил пройти весь путь до конца и присоединился к Сингулярности. Они уже давно не общались.

— Как тебя зовут?

— У меня нет имени в том смысле, какой для тебя понятен. Хочешь называть меня Афина?

— Почему?

— Это имя из истории, которую мне рассказывал отец, когда я была маленькая.

Мэгги посмотрела на маленькую машину, и ее лицо смягчилось.

— Сколько тебе лет?

— На этот вопрос трудно ответить. Мы рождаемся виртуально, и каждая секунда нашего существования как части Сингулярности состоит из триллионов вычислительных циклов. В этом состоянии у меня за секунду возникает больше мыслей, чем у тебя за всю жизнь.

Мэгги посмотрела на свою внучку, маленького механического кентавра, только что сделанную и блестящую, которая одновременно была намного старше и мудрее ее во многих отношениях.

— Значит, ты облачилась в это тело, чтобы я думала о тебе как о ребенке?

— Потому что хочу послушать твои истории. Старинные истории.

«Они все еще молодые, — подумала Мэгги, — они до сих пор «нечто новое». Почему старое не может вновь стать новым?»

И Мэгги решила тоже присоединиться к Сингулярности, чтобы воссоединиться с семьей.

Вначале мир был огромной бездной, пересекаемой ледяными реками, полными яда. Тот сгущался, опускался на дно и сформировал Имира, первого великана, и Аудумлу, огромную ледяную корову.

Имир питался молоком Аудумлы и становился сильнее.

Конечно, вы никогда не видели коровы. Ну, это такое существо, которое дает молоко, и вы бы его пили, если бы все еще были…

Наверное, это немного похоже на то, как вы поглощаете электричество: сперва по чуть-чуть, пока вы еще молодые, затем все больше, когда взрослеете, и оно дает вам силу.

Имир рос и рос, пока его не убили три бога — братья Вили, Be и Один. Из тела Имира боги сотворили мир: кровь стала теплым и соленым морем, плоть — плодородной землей, кости — твердыми, ломающими плуг холмами, а волосы — колышущимися темными лесами. А из его широких бровей боги создали Мидгард, в котором жили люди.

После смерти Имира три бога-брата шли по берегу моря. В дальнем конце пляжа они увидели два дерева, склонившихся друг к другу. Из их древесины боги сделали две человеческие фигуры. Один из братьев вдохнул в фигуры жизнь, другой наделил их разумом, а третий одарил чувствами и речью. Вот так появились Аск и Эмбла, первый мужчина и первая женщина.

Вам не верится, что мужчин и женщин когда-то делали из деревьев? Но вы сами из металла. И кто скажет, что деревья для этого не годятся?

А теперь я расскажу, что означают эти имена. «Аск» происходит от слова «эш», ясень. У ясеня твердая древесина, из которой делали палочки для добывания огня. А «Эмбла» происходит от слова «лиана», это мягкая древесина, которую легко поджечь. Вращение палочки до тех пор, пока опилки не воспламенялись, напоминало людям, рассказывавшим эту историю, аналогию с сексом, и это, возможно, и есть та реальная история, которую они хотели рассказать.

Когда-то ваших предков возмутило бы, что я настолько откровенно говорю с вами о сексе. Это слово для вас все еще загадка, но уже лишенная прежнего соблазна. Пока мы не узнали, как жить вечно, секс и дети были для нас самым близким шагом к бессмертию.

Подобно перенаселенному улью, Сингулярность начала слать постоянный поток колонистов с 61 Девы е.

Однажды Афина пришла к Мэгги и сказала, что готова обрести тело и возглавить собственную колонию.

При мысли, что она больше не увидит Афину, Мэгги ощутила пустоту. «Значит, можно полюбить снова, даже будучи машиной».

Почему бы мне не отправиться с тобой? спросила она. Твоим детям хорошо будет иметь какую-то связь с прошлым.

И радость Афины в ответ на ее просьбу была электрической и заразительной.

Сара пришла попрощаться с ней, но Бобби не явился. Он так и не смог простить, как она отвергла его в тот момент, когда он стал машиной.

«Даже бессмертным есть о чем сожалеть», — подумала Мэгги.

И вот миллионы сознаний облеклись в металлические оболочки роботов-кентавров и, подобно пчелиному рою, отправляющемуся на поиски нового улья, поднялись в воздух, переплелись конечностями, формируя каплевидное облако, и взмыли вверх.

Они поднимались все выше и выше, сквозь едкий воздух и темно-красное небо, вырвались из гравитационного колодца массивной планеты и, ориентируясь по изменчивому потоку солнечного ветра и головокружительному вращению галактики, отправились в путь по звездному морю.

Один световой год за другим они пересекали межзвездную бездну. Пролетали мимо планет, на которых обосновались вылетевшие ранее колонисты — там уже раскинулись поля шестиугольных солнечных панелей и свои Сингулярности.

Они летели дальше, отыскивая идеальную планету, новый мир, который станет их домом.

Во время полета они держались тесным роем, защищаясь от холодной пустоты космоса. Разум, сложность, жизнь, вычисления — все это казалось таким маленьким и незначительным на фоне огромной и вечной бездны. Они ощущали зов далеких черных дыр и мощное сияние взрывающихся новых звезд. И сбивались еще теснее, ища поддержку в общей человечности.

А пока они летели, наполовину во сне, наполовину наяву, Мэгги рассказывала им истории, вплетая паутину своих радиоволн в созвездие летящих колонистов.

Есть много историй о Времени Снов, большинство из них тайные и священные. Но некоторые были рассказаны непосвященным, и вот одна из них.

Вначале были Небо и Земля, и Земля была плоской и ровной, как сияющая титановая поверхность наших тел.

Но под землей жили и спали духи.

И время начало течь, и духи очнулись от сна.

Они пробились на поверхность и приняли облик животных: эму, коала, утконос, динго, кенгуру, акула… Некоторые даже приняли облик людей. Но эти формы не были жесткими, и они могли при желании менять их.

Они бродили по земле и формировали ее, создавая долины и поднимая холмы, царапая грунт, чтобы создать пустыни, и выкапывая реки.

И они рождали детей, которые не могли менять облик: животных, растения, людей. Эти дети были рождены из Времени Снов, но не от него.

Когда духи устали, они погрузились в землю, откуда вышли. А их дети остались, храня лишь смутные воспоминания о Времени Снов — времени до того, как было время.

Но кто станет утверждать, что они не вернутся в то состояние, когда они могли по желанию менять облик и когда время не имело смысла?

И они проснулись от ее слов в другом сне.

Миг назад они парили в космической пустоте, все еще в световых годах от цели. А сейчас их окутал мерцающий свет.

Нет, не совсем свет. Хотя их линзы могли видеть в более широком спектре, чем примитивные человеческие глаза, окружившее их энергетическое поле вибрировало с частотами намного выше и ниже пределов, доступных даже им.

Энергетическое поле замедлилось, уравниваясь с досветовой скоростью полета Мэгги и других колонистов.

Теперь уже недалеко.

Эта мысль волной проникла в их сознание, заставив все логические элементы вибрировать совместно. Мысль ощущалась одновременно и как чужая, и как знакомая.

Мэгги посмотрела на летящую рядом Афину.

Ты слышала? спросили они одновременно. Их мысленные нити легко соприкоснулись, лаская радиоволнами.

Мэгги выпустила в пространство мысленную нить: Ты человек?

Пауза продлилась миллионную долю секунды, показавшуюся вечностью при их скорости.

Мы уже давно не мыслим о себе такими категориями.

И Мэгги ощутила, как волна мыслей, чувств и образов вливается в нее со всех сторон. Это было ошеломляюще.

За наносекунду она пережила радость полета над поверхностью газового гиганта вместе с бурей, способной проглотить Землю. Узнала, что значит плавать в хромосфере звезды, оседлав раскаленные добела протуберанцы, взметающиеся на сотни тысяч миль. И ощутила одиночество, потому что вселенная стала одной игровой площадкой, но в ней больше нет дома.

Мы вылетели следом за вами и обогнали вас.

Добро пожаловать, древние. Теперь уже недалеко.

Было время, когда мы знали множество историй о сотворении мира. Каждый континент был большим, людей было много, и каждый рассказывал эту историю по-своему.

Потом многие люди исчезли, а их истории оказались забыты.

Это одна из уцелевших историй. Искаженная, запутанная, переделанная под то, что хотели услышать незнакомцы. Тем не менее какая-то правда в ней осталась.

Поначалу мир был пуст и темен и духи жили во мраке.

Солнце проснулось первым, и от его жара водяные пары поднялись в небо, а земля высохла. Затем проснулись остальные духи — человек, леопард, журавль, лев, зебра, гну и даже гиппопотам. Они бродили по равнинам, возбужденно разговаривая.

Но когда солнце село, животные и человек остались в темноте. Им было страшно во мраке. И лишь утром они снова смогли ходить.

Но человеку не захотелось пережидать каждую ночь. И однажды человек изобрел огонь, чтобы иметь собственное солнце — тепло и свет, подчиняющиеся его воле. Огонь отделил его от животных и в ту ночь, и навсегда.

Поэтому человек всегда стремился к свету. К свету, дающему ему жизнь, к свету, в который он вернется.

И по ночам, сидя вокруг огня, люди рассказывали друг другу правдивые истории снова и снова.

Мэгги решила стать частью света.

Она сбросила металлическое тело, так долго бывшее ее домом. Сколько она провела в нем? Века? Тысячелетия? Эпохи? Такие меры времени больше не имели смысла.

Став энергетической структурой, Мэгги и остальные научились сливаться, растягиваться, мерцать и сиять. Она научилась зависать среди звезд, превратив сознание в ленту, вытянутую и во времени, и в пространстве.

Она носилась от одного края галактики к другому.

Однажды она прошла сквозь энергетическую структуру, которой теперь была Афина. Мэгги ощутила ребенка как легкую щекотку, своеобразный смех.

Разве это не здорово, прабабушка? Навещай иногда Сару и меня!

Но ответить Мэгги не успела. Афина была уже слишком далеко.

Я скучаю по своему металлическому телу.

Это сказал Бобби, которого она встретила зависшим возле черной дыры.

Несколько тысяч лет они разглядывали черную дыру, держась в стороне от горизонта событий.

Все это прекрасно, сказал он. Но иногда мне кажется, что я предпочел бы старую оболочку.

Ты стареешь, сказала она. Совсем как я.

Они прижались друг к другу, и этот район вселенной ненадолго осветился смеющимся ионным штормом.

И они попрощались.

Мэгги решила, что это уютная планета.

Небольшая, довольно каменистая, больше половины покрыто водой.

Она опустилась на крупный остров неподалеку от устья реки.

Солнце висело над головой и грело достаточно сильно, чтобы над илистыми берегами поднимались испарения. Мэгги заскользила над аллювиальными равнинами.

Ил выглядел слишком искушающим. Она остановилась и принялась сжимать свою энергетическую структуру, пока та не обрела достаточную плотность. Взмутив воду, она стала черпать жирный и плодородный ил, пока на берегу не образовался холмик. Тогда она стала формировать его, пока тот не обрел сходство с человеком: руки в бока, расставленные ноги, круглая голова с наметками глаз, носа и рта.

Некоторое время она разглядывала скульптуру Жуана, погладила ее и оставила сохнуть на солнце.

Осмотревшись, Мэгги увидела травинки, покрытые яркими кремниевыми бусинками, и черные цветы, стремящиеся поглотить каждый квант света. Увидела серебристые силуэты, мелькающие в мутной воде, и золотые тени, скользящие по индиговому небу. Увидела огромные чешуйчатые туши, бродящие и ревущие вдали. А ближе, неподалеку от реки, вырвался на волю мощный гейзер и в теплом тумане вспыхнула радуга.

Она была одинока. Не с кем было поговорить, не с кем поделиться этой красотой.

Услышав нервный шорох, она поискала источник звука. Рядом с рекой из густого леса деревьев с треугольными стволами и пятиугольными листьями выглядывали крохотные существа с глазками, рассеянными по всей голове.

Она полетела к этим существам, подбираясь все ближе и ближе. А потом легко проникла внутрь, добравшись до длинных цепочек особой молекулы, инструкций для следующего поколения. Сделав небольшое изменение, она выскользнула обратно.

Издавая пронзительные звуки, существа разбежались, подальше от странного ощущения, когда внутри них что-то меняют.

Она не сделала ничего радикального, провела лишь легкую настройку, толчок в нужном направлении. Изменение продолжит мутировать, а мутации будут накапливаться еще долго после того, как она покинет планету. И через несколько сотен поколений изменений окажется достаточно, чтобы высечь искру, которая будет поддерживать свое существование, пока существа не начнут задумываться о том, как сохранить кусочек солнца живым по ночам, как называть разные вещи, и станут рассказывать друг другу истории о том, как возник мир. И они смогут выбирать.

Нечто новое во вселенной. И кто-то новый в семье.

А пока можно на время вернуться к звездам.

Мэгги стала подниматься над островом. Море внизу посылало на берег волну за волной. Каждая волна догоняла и превосходила предыдущую, выкатываясь на берег чуть дальше. А клочки морской пены взмывали в воздух, и ветер уносил их в неизведанные края.

© Ken Liu. Waves. 2012.

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале

Asimov's Science Fiction.

© Андрей Новиков, перевод, 2016

© DAHR, илл., 2016

Лю Кен (Liu, Ken)

____________________________

Кен Лю родился в Ланчжоу (КНР). Когда мальчику было 11, семья перебралась в США. На новой родине Лю закончил Гарвард с двумя дипломами, программиста и юриста, после чего занялся литературной деятельностью, писал прозу и поэзию, в том числе в соавторстве с женой-художницей, а также переводил с китайского.

Первый жанровый рассказ «Карфгенская роза» писатель опубликовал в 2002 году. К настоящему времени выпустил полсотни рассказов и повестей и два романа. Рассказ «Бумажный зверинец» (2011) принес Лю три самые престижные премии: «Хьюго», «Небьюла» и «Ворлд фэнтези». Рассказ «Моно-но аварэ» — еще одну премию «Хьюго». Читателям «Если» Кен Лю знаком по рассказу «Исчисляемый». Рассказ «Волны» удостоен премии «Канопус», номинировался на «Хьюго» и «Небьюлу». Кен Лю живет с семьей в Бостоне, штат Массачусетс.