«Если», 2016 № 01

Ася Михеева
ОЗЕРО МЕМСАХИБ

/фантастика /биотехнологии

/инопланетяне

/глобальная война　

Много лет спустя Варя и Антон вспоминали события того лета, пытаясь понять, что же все-таки двигало их отцом. В итоге оба сошлись на том, что начинать надо с того, что два года назад к ним приехал дедушка.

Это был единственный раз в их жизни, когда они видели слезы отца. Дедушка стоял рядом со своей машиной, обнимал папу, а тот плакал. Мама держала детей за руки в паре шагов. Сначала они рвались тоже обнять дедушку, но потом испугались. Отец плакал громко.

Дедушка похлопывал его по спине, как маленького, и приговаривал:

— Ну-ну, Андрюшка… Ну-ну.

Дедушка был худой — гораздо худее, чем в предыдущие приезды, с густым беленьким ежиком на голове.

Потом папа перестал плакать, все развеселились, дедушка посадил Варю на плечи, мама ахнула, но дальше уже было все хорошо.

Антон еще запомнил, что в то лето дедушка вставал раньше всех и готовил завтрак, ел сам — один, а потом еще раз завтракал вместе со всеми. Антон пару раз просыпался на рассвете от того, что дедушка гремел на кухне посудой, и присоединялся к нему. Это были очень веселые пирушки, в тишине, пока вся семья спит. В следующем году, когда Антон спросил дедушку, почему тот перестал вставать так рано, тот засмеялся и ответил, что наелся.

После того жизнь шла вполне обычно. Мама возила ребят в школу и в бассейн. Отец приходил поздно и устраивал с детьми догонялки на площадке за домом, но иногда исчезал на две-три недели в командировки. По утрам он будил Антона, чтобы делать зарядку вместе.

События понеслись галопом одиннадцатого мая. Среди бела дня мама примчалась за ребятами в школу, ничего не объяснила и очень злым голосом отказалась заехать купить мороженого. День был жаркий; в открытое окно электромобиля бил поток воздуха, Варе было щекотно, она смеялась, а мама закричала: «Замолчи!».

Едва приехав домой, мама включила мультики, кинула детям большой пакет витаминных хрустяшек и бутылку воды и убежала в сад.

Антон настроил мультики на Варин возраст и выглянул на террасу. Мама стояла посреди большой клумбы с лопатой и выкапывала гладиолусы. Потом она сложила их в корытце для сорняков и унесла к компосту, но не бросила, как обычно бросала сорняки, а раскопала ямку и зарыла цветы вместе с корнями глубоко под старыми увядшими ошметками.

В ямки, оставшиеся посреди клумбы, мама налила по ведру воды — и ничего туда не посадила; унесла ведро в сарай и вернулась в дом. Хлопнула дверца холодильника.

Антону не хотелось смотреть мультики, и вообще он боялся, что мама поссорилась с папой. Обычно-то мама так себя не вела. Он подумал и достал читалку.

Потом мама сунулась к ним и спросила, хотят ли они есть. Потом все вместе обедали, мама управилась быстро и сидела, уткнувшись в планшет. Потом уронила планшет, оставив его лежать на полу, убежала в зал, вернулась с телефоном.

— Да, Андрей. Я сделала, как ты сказал. На вид, — она выглянула в окно, — на вид никого. Ну, ты же знаешь, Мишены еще две недели должны быть в отпуске, а слева не въехали еще. Да, открыла. Жду. Я тоже, Андрюш.

Она убрала телефон в карман, увидела, что Варя подобрала планшет и положила возле ее чашки, и медленно, как-то криво улыбнулась.

Где-то вдалеке бахнуло, зарокотало. Мама выскочила на террасу, Антон за ней. На небе ничего не было видно — ни флайера, ни самолета. Мама вздохнула и за руку увела Антона в дом, посмотрела на потолок, хмыкнула и махнула рукой.

Вроде бы они посмотрели то ли два, то ли три длинных мультфильма подряд, мама сидела вместе с ними на диване, обнимая их за плечи. Потом за окном забибикало, мама вскочила и убежала. На подъездной дороге к хутору неуклюже разворачивалась огроменная фура. Она проехала в открытые ворота соседского дома, прямо по лугу протянула вверх по холму и остановилась вдоль опушки дубравы. Мама бежала по холму вверх.

Антон дернул Варю за руку, они выскочили на террасу и побежали за ней. Из кабины выскочил папа, быстро обнял маму, обежал фуру, открыл заднюю стенку и забрался внутрь.

Мама стояла возле открытой створки с поднятыми руками, из темноты высунулся отец с чем-то округлым и блестящим. Больше всего это было похоже на яйцо размером с микроволновку, сверху из него торчали тонкие веточки с завитками, как у петрушки. Мама осторожно приняла яйцо, отнесла на несколько шагов в сторону, утвердила возле кочки и вернулась к фуре. Отец подал ей второе. Мама поставила второе яйцо с петрушкой рядом с первым и, нахмурившись, посмотрела на детей:

— Не смейте трогать! Они хрупкие, очень! Я вам потом объясню, как с ними себя вести, пока лучше даже не подходите. Антон, следи за Варей.

Петрушки дрожали и потрескивали. Антон крепко взял Варю за руку. Отец с мамой тянули длинный веревочный жгут к ближайшему большому дубу. Обвязали дуб внизу, потом папа забрался на вторую развилку, перекинул веревку вниз, мама подтянула ее. Отец убежал обратно в кабину, мама что-то крикнула, фура проехала вперед, веревки натянулись и из фуры с тяжелым вздохом выпал обвязанный веревками огромный комель и задрожал, повис на стволе, уходящем в фуру.

— Там, наверное, целое дерево, — сказал Антон Варе.

— А это деревины детки? — ответила она, все еще глядя на петрушки.

— Не знаю.

Папа с мамой вместе потянули за веревки, комель съехал до самой земли. Как плети развернулись длинные отростки, врылись в землю, вцепились в соседние деревья. Комель сам начал медленно вытаскивать себя из машины. Отец влез в кабину и проехал несколько метров. Ствол медленно, с трудом изгибаясь, поднимался, машина подалась еще вперед, и наконец освободилась густая зеленая крона. Сломя голову прибежал отец, они с мамой вместе схватились за веревки, перекинутые от больших ветвей к дубу, и повисли на них.

Медленно качаясь, дерево встало. Родители быстро распутали веревки, покидали их в машину, отец осторожно, задом, повел фуру вниз с холма. Мама вернулась к ребятам.

— Молодцы, — сказала она, — сейчас надо унести их в сад. Я возьму одного и Варю, а ты смотри за вторым, чтобы не упал. Она подняла яйцо и пошла было вниз, но от опушки затрещало, зашумело.

— Ой, — сказала мама, — ладно. Подождем.

Она поставила яйцо на землю, уселась рядом, поманила Варю и усадила на колени.

— Подождем, пока папа вернется.

Папа вернулся пешком — наверное, через час.

— Она нас не отпускает.

— А, — с досадой сказал отец, — а я-то надеялся, что ты мне с колеей поможешь. Ничего, сейчас.

Он пошел к дереву, которое стояло тихо среди дубов и почти слилось с ними и цветом коры и тоном листьев. Отец встал к дереву лицом и защелкал языком. Дерево потрескивало. Папа, не переставая щелкать, повернулся и показал рукой на сад — его сверху было хорошо видно: и яблони, и кусты, и большую грушу, и лужайку, и клумбу с раскопанными ямами.

Потом папа спустился к семье.

— Вроде уговорил, — сказал он. — Лея, ты бери вон того, поменьше.

Он поднял одно из яиц и понес вниз. Мама, взяв второе, пошла за ним.

Родители вкопали яйца в клумбу, присыпали землей, обложили дерном. На виду остались только тонкие стебли с кудрявыми листочками. В клумбе их было не различить.

— Так, теперь колея, — сказал папа.

Весь оставшийся день, пока не стемнело, ребята помогали родителям заровнять взрытую тяжелыми колесами фуры землю у холма и на соседском участке. Когда стемнело, мама увела детей в спальню, поцеловала обоих и ушла. Утром родители долго не вставали. Антон позавтракал сам, накормил Варю, выглянул в окно и понял, что родители, наверное, работали всю ночь. От широких полос взрытой земли не осталось и следа, только лужайка за пустовавшим домом исчезла: вместо нее был квадрат голой черной земли.

Отец больше не ходил на работу. Он возился по дому: чинил лестницу на чердак, что-то делал в подвале. Много гулял с детьми — в дубраву на холме, в лог за холмом, где текла маленькая речка, в далекие поля на той стороне дороги. Мама готовила еду, играла с ними, валялась в гамаке с книжкой и ухаживала за садом. В школу дети тоже перестали ходить как-то враз — ни тебе последнего звонка, ни скучной церемонии получения итоговых баллов. Пару раз папа брал маленькую мамину машинку и ездил в город за едой. Детей он с собой не брал.

Варя вспомнила потом, как однажды в те дни ей приснился плохой сон, она встала и убрела в родительскую кровать. Но ни мамы, ни папы в постели не оказалось. Она испугалась, проснулась окончательно и вышла на террасу. Родители стояли, обнявшись, и смотрели на небо. По небу летели голубые искры, медленно падали за горизонт.

— Думаешь, отобьются? — спросила мама.

— Думаю, нет, — ответил папа, — наши подготовились как надо. Только…

— Что только?

— Только что толку. Свалим этот корабль, а сколько их еще?.. У них под семьдесят планет.

— Ну, может, плюнут да не станут связываться? — осторожно спросила мама.

— Одна надежда, — вздохнул отец.

Небо осветилось, как днем. Варя испугалась и заплакала. Папа подбежал и схватил ее на руки, унес в дом. Она вспомнила этот эпизод только много лет спустя, и ей долго казалось, что это был только сон. Но видеозаписей тех голубых искр и огромной вспышки сохранилось много. Повстанцы разрушили орбитальную крепость, из которой дриадары правили Землей. Наземные центры дриадаров также падали один за другим, без поддержки из космоса их дни были сочтены.

С какого-то момента (кажется, после первой июньской грозы) папа стал каждое утро ходить наверх, к Мемсахиб — так он в разговорах с мамой называл большое дерево, которое пряталось в дубраве.

— Она боится, — сказал он маме как-то утром, — и кстати совершенно правильно боится. Антошка будет ходить со мной, язык освоить ему не помешает. Малышам добавь сегодня удобрений, из синей банки, где-то ложку на ведро. Мемсахиб беспокоится, что им не хватает микроэлементов.

— Ладно, — сказала мама, — с утра простой полью, а на ночь разведу с удобрениями. Ты знаешь, что Варежка с ними шепчется?

Папа улыбнулся.

— Пусть шепчется. Им ведь, наверное, тоже страшно.

Папа садился перед Мемсахиб на кочку и щелкал языком. Повторял для Антона по-русски. Опять щелкал. Переводил шелест и потрескивания.

В основном речь шла о детях. Им нужно было много света и с кем-нибудь разговаривать. Маленькой петрушке нельзя было зябнуть. Папа пообещал установить наземный термометр и убирать маленькую петрушку, если что, в дом.

Но чаще всего папа повторял одну и ту же фразу: «Не знаю».

— Она спрашивает, нет ли каких известий о ее муже, — сказал папа Антону, — я отвечаю, что не знаю ничего. Это неправда, сынок, он умер. Она это знает, спрашивает на всякий случай.

А Варя действительно понимала, о чем шепчутся малыши. Им было скучно. Они просили какую-нибудь историю, и Варя стала приходить играть возле клумбы с планшетом, в котором мама или Антон настраивали ей аудиокнижки. Маленькая петрушка первой стала понимать их и шепотом объясняла старшей. Мама никогда не оставляла Варю одну с малышами — боялась, что девочка повредит их, но неделя за неделей становилось все заметнее, что девочка и два кустика нашли общий язык.

— Мам, — сказала однажды Варя, — мам, она просит отнести вот это их маме.

В руках у Вари был свернутый сухой листик.

— Ты сорвала это? — с тревогой спросила мама.

— Да нет же. Она мне это дала.

Мама встала над маленьким кустиком и внимательно его рассмотрела. Вроде бы никаких свежих надломов.

— Ну, давай отнесем.

Мемсахиб ждала их у самой опушки, чуть ли не приплясывая. Умоляюще протянула к ним ветку, всю инкрустированную маленькими прозрачными кристаллами, согнула ковшиком плотный зеленый лист.

Мама подняла Варю, Варя положила сухой листик в зеленую ладонь. Огромное дерево задрожало, заскрипело. Мама внимательно посмотрела на Мемсахиб, но та уже успокоилась, нежно провела листом по Вариной макушке и отступила в лес.

Папа вернулся вечером и на мамины расспросы задумчиво ответил, что у маленькой, наверное, раскрылась вторая мозговая почка.

— Ну… — он задумчиво посмотрел на маму, — ну представь, что у Антошки выпал молочный зуб, а лезет зуб мудрости. Вот вы молочный зуб, в общем, Мемсахиб и отнесли. А с маленькой теперь тоже надо больше разговаривать. А то нехорошо, если малыши одичают.

К середине лета папа стал уезжать чаще, иногда на целый день.

— Пытаемся экономику восстанавливать в додриадарском состоянии. Никто не понимает, как это все работало, — рассказывал он маме вечером, когда свет горел уже только на кухне. — Нашли несколько бывших управленцев: половина ворюги, остальные ничего не помнят. Или не хотят. Один мне говорит — отстань, у меня альцгеймер. Я ему — кто у тебя? Мужики ржут: ты б еще сказал, рак у тебя, хрыч старый.

Мама вздрогнула.

— А вот я не подумала, — сказала она, — а как больницы работают?

— Люди же обученные остались. Но, правда сказать, не все могут. Не все. Больничных, говорят, не всех убили, где-то держат в плену. Не знаю точно, расспрашивать боюсь.

— Как-то это все… — вздохнула мама.

— Плохо не то, что это жестоко, а то, что бесполезно. Я даже думать не хочу о том, как нас накажут. А они накажут.

— Ты боишься?

— И боюсь, конечно, тоже. И жаль, что столько народа сейчас полегло на этом восстании. Если только нас считать, и то много. И впредь будет еще тяжелее.

— По радио говорят, они нам всю планету разграбили.

— Ну, это верно, — хмыкнул папа, — весь навоз, который могли собрать, двадцать лет вывозили, полпроцента атмосферного азота увезли, известняка выгребли какое-то тоже дикое количество. Мой-то шеф, он среди них считался и так не бедным, особенно не хапал, а большинству только и подавай то редкие металлы, то органику какую-нибудь.

— Ты поэтому? — мама кивнула в сторону рощи.

— Нет, — резко сказал папа, — нет. Не поэтому.

— Но почему?

— Я их ненавижу, Лея, — сказал папа, — ненавижу с тех пор, как они прилетели и сломали всю земную цивилизацию. Мне лет семь было, но я все помню. Как они стерилизовали половину населения. Как они Витальку живьем сожгли. Как города все большие разогнали. А сколько народа погибло, когда они запретили публичное вероисповедание!

— Ну, так кому нужно, можно же дома молиться?

— А, ты младше, ты не поймешь, — сказал папа. — А Витальку… Да что там, сколько было таких смертей… Он ведь даже не знал, что она была беременна.

— Аборт, что ли? — скривилась мама.

— Да. И я ничего, ничего не мог сделать. У них такие законы, и их не трогает. Ненавижу их.

— И Мемсахиб?

— И ее. Она, конечно, сама по себе ни в чем не виновата. Жена да последует за мужем, что-то такое. Но ненавижу. Просто дать ее убить — это неправильно. Пусть живет. Пусть все видит и живет.

— Пойдем, Андрюш, спать, — сказала мама.

Был дождливый день, когда к дому подъехала большая приземистая машина и из нее вышли трое мужчин, одетых так, как папа одевался раньше, когда каждый день ходил на работу, — коричневые штаны и рубашка, твердый жилет, каски с очками. Двое остались у машины, третий поднялся к крыльцу. Мама цыкнула на ребят, чтобы спрятались подальше, Антон ушел на второй этаж и осторожно подобрался к окну.

— Андрей, я знаю, что они вылечили твоего отца, — говорил чужой человек, — но кроме личных причин, есть и более серьезные.

— Я присягу давал, — отвечал папа.

— Понятно, — человек тяжело вздохнул, — тогда так. У меня нет выбора. Мы уже видим тормозной след. Они будут здесь недели через две. Я без тебя отсюда не уеду.

Папа долго молчал, потом спросил:

— Ну?

— Ну, так. Ты работаешь инструктором на базе в Сплите. Обучишь, сколько успеешь. А взамен я не пойду в твой огород.

— Ясно, — сказал папа, — пойду детей обниму. Если нужно, зайди со мной, проследи.

— Зайду, — ответил тот человек, — извини, но зайду.

Папа поцеловал маму, она заплакала. Потом он обнял и потормошил Варю, отдал ее маме, наклонился к Антону и тихо ему сказал:

— Береги маму с сестрой. И малышей тоже.

Антон обнял папу, замер на миг, потом папа встал и ушел с теми людьми.

Теперь Антону пришлось самому ходить к Мемсахиб. Он брал с собой Варю, потому что она гораздо лучше ее понимала. Мемсахиб перестала спрашивать о своем муже — ей было очевидно, что дети не знают. Она с каждым днем становилась все тише и грустнее, и однажды Антон с Варей увидели, что она почти вся пожелтела.

— Что с вами? — прошелестел Антон.

Мемсахиб медленно-медленно наклонилась всем телом и опустила из кроны ветку, на которой дети увидели длинную цветоножку, завязь величиной с Варину голову в короне из пожелтевших мертвых лепестков. Цветоножка со стороны Мемсахиб была твердой и зеленой, а со стороны цветка — коричневой и скукоженной.

— О нет, — сказала Варя, — у нее ребеночек умер…

Она подошла к стволу Мемсахиб и уткнулась в него головой.

— Что мы можем сделать? — с трудом подобрал слова Антон. Мемсахиб зашелестела.

— Мы за мамой сходим, — решил Антон. — Варежка, пойдем приведем маму.

— Я тут побуду, — всхлипывая, сказала Варя. — Да как же я малышам скажу?

Мама, услышав от Антона, что случилось у Мемсахиб, вымыла руки от теста и быстро пошла за ним наверх.

Варя сидела на корне Мемсахиб и кивала головой.

— А, мам, — сказала она, — вот слушай. Маленького надо завернуть… в травку или веточки… или в корзинку, только не пластмассовую, а такую, как у тебя нитки лежат, из палочек… и свернуть и положить туда камешек, а все это положить в воду. Глубоко.

— Ей самой нужна какая-то помощь? — серьезно спросила мама Варю.

Варя с Антоном перевели вопрос и долго вслушивались в ответ.

— Сейчас нет, может быть, весной, — наконец решили они.

Мама потерла лоб.

— Если спуститься с той стороны холма, там в долине будет озеро. Мы отнесем корзинку туда, а Мемсахиб все увидит, если пройдет лес насквозь и встанет на опушке, — мама показала туда рукой.

Мемсахиб кивнула.

Они вернулись домой, Варя о чем-то нежно пощебетала с маленькими — хоть и заметно подросшими за лето — дриадарами, включила им сразу целый плейлист из сказок и положила планшет прямо в клумбу. Мама вытряхнула корзинку и нашла пару циновок, которыми в хорошую погоду застилали стол на террасе.

На вид они выглядели как обычная семья на прогулке. Мама с детьми, в руках корзинка — наверное, с едой. До озера было почти два километра, шли они медленно, и уже ближе к концу дороги Антон обратил внимание на какой-то шум — словно зудение. Зудение висело в воздухе, не повышаясь и не понижаясь.

— Хм, — сказала мама, — похоже, началось.

Они дошли до озера, оглянулись на холм. Среди деревьев опушки мелькало желтое. Антон нашел большой камень, мама вкатила его в корзинку, обмотала циновкой и на двух руках вынесла корзинку на дальний конец причала. В воду она ушла почти без звука.

Пока они возвращались, над ними дважды прошли большие корабли знакомой неродной формы. Дома было тихо. Варя ушла к малышам, Антон обнял маму.

За Мемсахиб прибыли через два дня. Ее и маленьких дриадаров увезли, не сказав ни маме, ни детям ни слова. Через неделю мама сказала Антону, что ни Сплита, ни всего побережья, где папа тренировал солдат, больше нет. Мама собиралась переезжать в город и искать работу, но тут к ним прилетел небольшой корабль с двумя дриадарами и человеком.

Человек сказал, что Мемсахиб выкупила у своего правительства холм и озеро и просит маму принять должность их хранителя. Мама долго читала условия договора, о чем-то спорила с дриадарами через переводчика, но позже призналась ребятам, что согласилась, едва взглянув на размер ежемесячной оплаты. Людям разрешалось жить на хуторе, заводить животных и возделывать землю, пускать в озеро домашних птиц, но не брать из него воды и не рубить деревьев на холме.

Дети Мемсахиб выросли, маленькая теперь ростом с сосну и служит помощником координатора всей Европы. Старший, мальчик, еще учится в высшем военном училище и часто звонит Антону. Он очень воодушевлен идеей совместных человеческо-дриадарских войск, которая сейчас обсуждается в локальном правительстве; он один из немногих дриадаров, которые действительно понимают хотя бы один язык людей.

Мемсахиб вернулась на озеро и стоит над ним, зимой и летом, всегда на одном и том же месте, молча. Когда к взрослым Варе и Антону прилетел вышедший из дриадарской тюрьмы дедушка и они рассказывали ему обо всем, дедушка стоял на берегу озера Мемсахиб и внимательно смотрел в воду.

— Мы действительно теперь не рабы и не хозяева, — сказал он Антону. — Общее горе — это такой растворитель, после которого не остается границ. Ты, правда, собираешься лететь с тем парнем на их планету?

— Ну да, — сказал Антон.

— Лети. Я постараюсь дождаться тебя. Если нет, я попрошу, чтобы Мемсахиб приняла меня где-нибудь тут. Она, наверное, не откажет.

© Ася Михеева, 2016

© Сергей Христенко, илл., 2016

Ася МИХЕЕВА

____________________________

Анна Владимировна Михеева, пишущая под псевдонимом Ася Михеева, родилась в Новосибирске. Писать фантастику пробовала еще начале 90-х, но ушла в ролевые игры как моделирующий мастер. Вернулась к литературе спустя десятилетие — как участник сетевых конкурсов. Первая публикация — повесть «Родина» (журнал «Реальность фантастики», 2006) — номинирована на премии «Мраморный фавн-2006» и «Портал-2007». Пишет преимущественно рассказы и небольшие повести, публиковалась в ряде журналов и альманахов. По-прежнему живет в Новосибирске. В настоящий момент — преподаватель социальной психологии, религиоведения и конфликтологии. Кандидат философских наук.