«Если», 2004 № 04

Джефф Дантман Драмлинский котёл

Майк вбил штифт в муфту, и мы стали смотреть, как «Сэм’л Борден», пыхтя и фыркая, волочит тележку с камнями по неровной дороге, со скоростью, примерно такой же, как у хромого инвалида. Когда же при следующем пробеге Майк подсоединил к первой тележке вторую, «Сэм’л» вообще отказался сдвинуться с места, плюясь паром из всех своих щелей и готовый вот-вот разразиться негодующими воплями. Майк швырнул шляпу в грязь и принялся топтать ногами. Можно обзывать как угодно локомотив шестого размера с котлом второго, но больше железа у нас просто не имелось, да и того было недостаточно.

Мы просидели на этой планете целых двести пятьдесят два года, с тех пор как «Ориджен» скопытился и приказал долго жить, а выколачивать котлы барабанным боем здесь никто не умел. А котел — именно то, что нам необходимо: Майку, мне и «Сэм’лу Бордену», если мы хотим, чтобы президент воспринял нас всерьез и позволил участвовать в больших гонках локомотивов. Почти все остальное мы нашли в Бангеровой Большой Книге Драммера[1] или купили под видом дверных пружин у местных жителей, причем в погоне за этим делом добрались аж до самого Нью-Скоттсдейла. Майка это раздражало, но не особенно волновало, даже когда мы собрались, оседлали коней и отправились в столицу, чтобы успеть подать бумаги до октября согласно введенным правилам. Верь в Бога и вещесоздателей — таков девиз Майка. Если первый не подаст, то другие уж точно сумеют. В самом конце февраля мы дали знать всем, кому можно, правда, без особой надежды на результат. Объявление звучало примерно так:

«Майку Грабаки нужен котел, заплатит, сколько запросят. Начинайте барабанить».

Этих самых барабанщиков мы встречали на всем пути, где дороги усеяны колоннами-вещесоздателями, города встречаются часто, и на каждой площади непременно наткнешься на вещесоздатель (если можно назвать кучку грязи и три каменных дома площадью). Барабанщики махали нам, и иногда мы делили с ними обед. Утыканные кучей маленьких амулетов и свисавших с шей связок гусиных костей, выплясывавших свой собственный причудливый ритм, барабанщики весело стучали по двум колоннам, иногда насвистывая что-то, словно свист мог увеличить их шансы на изготовление Большого Барабана.

И возле каждого дорожного вещесоздателя Майк натягивал поводья и вручал барабанщикам собственноручно сделанный рисунок того котла, который нам требовался. Метр ширины, три метра длины и полый. Две сотни хэндов за простой и десять тысяч за котел с прилагаемым ритмом.

Десять тысяч хэндов! Разумеется, не то, что можно выручить за Шар из Золота, о котором мечтает весь народ, но все равно неплохой куш. Я в жизни не видел столько денег, равно как и те людишки, с которыми мы плясали при свете факелов после ужина под барабанный перестук на золотых и серебряных колоннах, и молились, и свистели, обращаясь к кому-то невидимому, прося чего-то невиданного, но желаемого каждым, чем бы оно ни было.

Большинство носят с собой амулеты (вещички, которым нет практического применения) на шее или в кармане. Их обычно выбивают сами, кто как умеет. Настоящая, случайная, наобумная вещица — единственная в мире, она есть и будет только у тебя одного, особенно если ты не писал к ней ритма.

Та, что у Майка — вообще странная: это драмлинский крест, сделанный для Матери Полли Джерузиз из городка Хаффер, которая много лет была настоятельницей собора Святого Иакова. Майк смастерил его сам, украсив плоскую штучку драммерской вязью, оправил в бриллианты и прилепил драгоценные камни драмлинским клеем. Но Полли отдала крест обратно, заявив, что металл — порождение дьявола, и привела в доказательство расхожие легенды о драмлинах, которые извиваются и вихляются, танцуют и отзываются, когда вы им поете, а это неестественно и даже непристойно.

Майк ответил, что сам он ничего подобного не видел, и драмлины — его тайная страсть (лично я подумал, что его истинная страсть — Полли). Но промолчал. А она ответила, что Иисус умер не на металлическом кресте, и вся недолга.

Лично я считаю, Иисус использовал подручный материал, дабы исполнить все, что он должен был сделать, и что Майк недалеко от него ушел, поскольку почти, для любых поделок применяет исключительно драмлины.

Нашу третью ночь в пути мы провели у костра, в том месте, где дорога перерезает Рэдлиз Ридж и вещесоздатель расположился прямо на перешейке гребня, над той долиной, где река Биг Лампи спускается вниз до самой Колонны. Там же устроились две семьи со своими тележками и мулами, возвращавшиеся с осенней ярмарки, так что мы обменивались сплетнями и историями, играли в наперстки прямо в грязи и пили молодое вино из бутылок.

Майк разбогател случайно, поэтому и хочет выиграть гонку не ради денег, а чтобы доказать: его локомотив, сляпанный в основном из драмлинов, способен обогнать железный. Поэтому он обычно добр к бедным людям и дает им денег, не унижая гордости. Во всяком случае, не покупает бесполезных вещичек, чтобы тут же, на глазах у мастера, швырнуть в грязь. Он как раз отдавал кучу хэндов за уродцев, похожих на сплющенных металлических рыб, когда девчонка лет десяти по имени Роза Луиза спросила Майка, не купит ли он штучку вместе с прилагающейся песней?

Майк раздвинул губы в своей убийственной улыбке (ну чистый киллер) и сказал, мол, конечно, хэнд за штучку и хэнд за песню. Мы расселись вокруг мастера и приготовились слушать.

Девочка начала с того, что коснулась обеих колонн, как делают некоторые: колонна солнца справа — неровная сверху, с зубцами в виде солнечных лучей и цвета матового золота, как позднее зимнее утро; а колонна луны слева — круглая, гладкая, оттенка пыльного серебра, словно полная луна, проглядывающая через тонкие облака.

Как только ее маленькая ручка выбила первый тихий такт из колонны Солнца, на этом гребне вообще не осталось никаких звуков, кроме тех, что издавали она и колонны, одна доля на слог, никаких пропусков, никакой халтуры, только чистый сильный детский голос:

Колонны вторили каждому звуку, будто на самом деле превратились в барабаны, а не были Бог знает чем, созданным Бог знает кем.

Солнце-луна-солнце-солнце. Ничего себе, заявочка.

Брови Майка недоуменно изогнулись, но он продолжал слушать, пытаясь понять, помнит ли он слова и мелодию. Большинство людей на этой планете слишком ленивы, чтобы изобрести что-то, кроме самых банальных ритмов. Слова помогают разнообразить мелодию, которая, согласитесь, ничем не отличается от десятка подобных, и позволяют вам запомнить очередной шедевр.

Я видел, как дети иногда произносят стихи, выбивая на колоннах ритм, для забавы, разумеется, чередуя колонны с каждой долей: солнце-луна, солнце-луна, все 256 долей, или наоборот: луна-солнце, луна-солнце. Но только не Роза. Она делала ударение на «солнце», а «луна» звучала слабее. При этом девочка ни разу не ошиблась, не запнулась и не вышла из ритма, четко отбивая свои двести пятьдесят шесть.

Странно, что такая маленькая девочка самозабвенно любит собаку, да и с ритма не сбивается, хотя получается скорее речитатив, чем песня. Носишко сосредоточенно наморщен, но на губах играет такая неотразимая улыбка, что ее папочка, должно быть, готов на все ради своей принцессы.

Майк по-прежнему не открывал глаз, пытаясь отыскать смысл в ритмическом рисунке. Простые ритмы позволяют выбить простые вещи, сложные — более затейливые. Бессмысленный произвольный стук или даже хороший ритм, но с одной случайной, не к месту, долей, в результате дает странные вещи. Если бы мы смогли сообразить, как изощриться и выбить по-настоящему сложный ритм, наверняка получили бы все то, что имеется на Земле, и даже не пришлось бы возвращаться обратно.

Когда последние два удара по колонне Солнца разнеслись эхом на всю округу и замерли вдали, маленькая Роза подалась вперед, широко распахнутыми, удивленными глазами зачарованно взирая на серебряную пыль в большой черной каменной чаше за колоннами. Мальчишка постарше — скорее всего, ее брат — сунул в костер факел, зажег и наклонился над чашей. У нас на глазах пыль заволновалась, пошла рябью, закипела и стала отбрасывать сотни маленьких радуг.

Большие драмлины только всплывают на поверхность и болтаются там, поддерживаемые пылью, которая кажется в этот момент живой. Маленькие драмлины — дело другое: пыль разошлась, словно море над чем-то тонким и длинным, пыльная волна подняла ЭТО и понесла к колоннам, где мягко опустила на маленьком карнизе у ближнего края. Потом волна отхлынула, и пыль снова замерла, только небольшие кольца еще некоторое время разбегались от центра.

Роза Луиза протянула руку между колоннами и, схватив с карниза блестящий металлический драмлин, высоко подняла в свете факела. Все дружно закричали «ура», а взрослые украдкой вытирали глаза рукавом, так растрогала их песня.

Девочка подбежала к Майку и сунула драмлин ему в ладонь. Иногда трудно сказать, получилась штучка или нет, но на этот раз, кажется, получилась. Ее драмлин походил на серебряную сосиску с большой дыркой на одном закругленном конце и кучей дыр поменьше по всему корпусу. Майк опустился на корточки и вертел его перед глазами, осматривая каждый дюйм. Потом кивнул, расплылся в улыбке и, сунув руку в большой нагрудный карман, вытащил маленький кожаный кисет. Оттуда он извлек два маленьких золотых хэнда и уронил в розовую детскую ладошку.

Малышка наклонилась и, восторженно хихикая, поцеловала его в лоб.

— Это свисток желаний, — объяснила она, внезапно став серьезной. — По крайней мере, я его так называю. Свистни в него посильнее, и если Господь захочет, твое желание непременно исполнится.

Майк поднес к губам свисток, но она поспешно зажала отверстие и отвела его руку. Маленькие губки капризно надулись.

— Нельзя дуть в свисток, не имея желания или если хочешь чего-то плохого!

Майк встал, и я заметил, как папаша Розы кивнул ему с гордой благодарностью, присущей беднякам. Майк сунул драмлин в карман, задрал голову и долго смотрел на звезды. Я не слышал никакого свиста. Но, готов поклясться, угадал его желание.

Добравшись до Колонны, мы оставили лошадей у Игнаца, двоюродного брата Майка, и отправились в деловую часть города, на рыночную площадь, где и попали в настоящую заваруху: нечто вроде бунта. Восемьсот фермеров, застрявших со своими гусями и картофелем, ожидали отправления чертова правительственного парового локомотива, отлитого из железа, иначе говоря, паровоза. Опоздание составило два дня.

Мы с Майком, толкаясь и переругиваясь, локтями проложили дорогу к той горбатой уродине, которую они величали «Мазепа», и увидели Куилла Нанди. С бородой, усеянной железной пылью, он стоял рядом и привинчивал скобы на треснувшую соединительную тягу. Фермеры и их ребятишки ели перезревшие персики и кидались в него косточками. Глаза их недобро горели.

Куилл был седьмым сыном богатого человека, что, по идее, сулило удачу, но после смерти Мела Нанди старшие братья прибрали к рукам все денежки, а юного Куилла сбыли в подмастерья кузнецу, чтобы наверняка от него избавиться. Из паренька вышел неплохой механик, только вот зарабатывать на жизнь грязной работой он не слишком любил, зато когда брал в руки гаечный ключ с длинной рукояткой, равных ему не было.

Нам почему-то показалось, что ремонт не слишком продвигается, как, наверное, и вчера, и позавчера. Поэтому Майк подкрался сзади и хлопнул парня по плечу:

— Эй, Куилл, похоже, ты не отказался бы от помощи, а?

Куилл повернул гаечный ключ, но тот сорвался и с лязгом врезался в левый цилиндр «Мазепы». Куилл попытался, было, размахнуться как следует, но Майк схватил ключ, и оба затанцевали на месте, словно две торговки, подравшиеся из-за метлы. Майк смеялся, как сумасшедший, а Куилл покраснел и надулся до того, что на лбу выступили вены.

Наконец парень отнял ключ и уронил его в грязь. Возбуждение постепенно улеглось, и сейчас Куилл выглядел ужасно усталым. Так ощущает себя не совсем еще разоренный человек, понимающий, что окончательное банкротство не за горами.

— Из тебя тот еще помощник, Майк. Подай мне железный прут, и, может, мы сумеем управиться до ужина, хотя все знают, что ты слишком ленив для работы с железом.

Куилл попал не в бровь, а в глаз, но у Майка были свои принципы, засевшие так же цепко, как репей в собачьей шерсти. В общем, я не видел его взбешенным с позапрошлой весны, а может, и того раньше. Поколебать Майка мало кому удавалось.

— Не можешь скрепить тягу скобами, Куилл? Чему только учил тебя старый Хоуи? Давай я выколочу штучку, вроде той, какую использую на «Сэм’ле». Клянусь, мы отправимся еще до обеда.

Фермеры к этому времени окружили их и, выплевывая косточки на землю, одобрительными возгласами подбадривали Майка. Куилл опять взбесился и, опершись поудобнее на треснувшую тягу «Мазепы», ткнул грязным пальцем в Майка:

— Никакого магического инопланетного дерьма на «Мазепе»! Мы должны создавать вещи таким же порядком, как на Земле, иначе никогда туда не вернемся!

Теперь я мог точно сказать, что, судя по улыбке, широкой, словно морской горизонт, Майк знает, как справиться с Куиллом.

— Что же, думаю, Земля от нас не уйдет, а вот эти добрые джентльмены будут просто счастливы доставить свои персики в столицу, прежде чем те окончательно сгниют. Я мог бы поднять железный прут, продай мне правительство хоть немного сего драгоценного металла, но если я по-твоему ленив, то сам ты попросту трусишь просверлить дыру в штучке: а вдруг оттуда выскочит маленький красный гоблин и подожжет твою бороду! Трясешься, вот в чем дело! Верно ведь, Куилл? Боишься штучек, из которых любой маленький оборванец способен сотворить постель и мирно в ней спать! Сдрейфил, так и скажи!

Куилл ринулся на Майка и успел размахнуться, целясь ему в челюсть, прежде чем подскочили фермеры и облепили его со всех сторон. Майк отскочил с воплем:

— Держите его, парни, и я в два счета все исправлю.

Он схватился за свою дорожную сумку, оттуда вывалились инструменты и рулетка, зато Майк успел перебросить мне том Бангеровой Большой Книги.

— Айк, быстро выколоти мне двуплечный рычаг № 42, такой, как мы использовали на «Сэм’ле». Давай!

Я дал. Фермеры дружно расступились, и я помчался к вещесоздателю в центре площади, где какой-то уличный торговец выколачивал особый драмлин по контракту, за занавеской, в окружении пяти дрессированных псов, дружно и оглушительно завывающих, чтобы никто не смог разобрать и запомнить ритм. Фермеры откинули занавеску, и кто-то швырнул в собак живой белкой, которая, однако, в два счета опомнилась и удрала. Потом уличного торговца схватили за шиворот, оттащили, а фермерский мальчишка барабанил по колонне солнца, пока пыль не вскипела и не выбросила совершенно бесполезную штучку, вроде цветочка, сделанного из крохотных вилочек.

Бангерова Большая Книга, принадлежащая Майку, — настоящий шедевр, с пюпитром и шнуром, вклеенными в переплет из обработанной синей кожи. Я вытащил шнур, перебросил через шею, и развернул пюпитр так, что он опирался о мою грудь и не давал закрываться книге. Дома мы часто использовали двуплечные рычаги, и я проследил по пятнам смазки на страницах то место, где было описано создание № 42, ритм и прочее, и как только все усвоил, немедленно начал барабанить.

Одна неверная доля может превратить драмлин в штучку (хотя у Майка Грабаки такие штучки, в большинстве своем, оказываются полезными), а № 42 был самым что ни на есть причудливым драмлином, хотя без особого мелодического рисунка. Я стал изучать страницу, где Генри, сын Германа Бангера, нарисовал драмлин с рядами символов, необходимых, чтобы выколотить его желтыми солнцами и синими лунами, всего тридцать два ряда по восемь, символов в каждом. Обычно вы отбиваете ряд, делаете передышку, отбиваете второй ряд, снова делаете передышку и так далее, пока не закончите. Я задерживал дыхание по три ряда подряд и, багровея от недостатка воздуха, страшно радовался, что фермеры по-прежнему удерживают брыкающегося и вопящего торговца.

Но по-настоящему я затаил дыхание только с последним ударом, когда уставился на чашу, где кипела пыль. Что-то выплыло на поверхность, длинное и тонкое, как большинство драмлинов, из какого-то странного серебряного металла с голубоватым отливом. Он поднимался строго вертикально, сначала одно плечо, затем перегиб — и появилось все остальное. Пыль удерживает драмлин, пока кто-то не схватит его. Тогда пыль поддается, и ты получаешь свой драмлин.

Трое фермерских мальчишек вытащили его из чаши. Ничего себе — два метра длины и перегиб почти в середине. Короткое плечо немного толще длинного.

Двое фермерских мальчишек весело галопировали за мной и тащили хвост рычага до самого «Мазепы», где Майк уже успел изрисовать блокнот и вытащить большую драмлинскую алмазную дрель. Майк встал на колени перед рычагом и начал вершить волшебство рулеткой и алмазной чертилкой, а я тем временем просверлил четыре дыры по его меткам. Драмлинский металл не царапается ничем, кроме алмаза, а драмлинские дрели просто вгрызаются в него, словно металл чувствует, что его пожирают, и просто расступается, давая дорогу сверлу.

Пришлось попотеть, чтобы установить рычаг, как надо, да еще под злобным взглядом Куилла Нанди, выглядывавшего из-за плеч пяти здоровенных деревенских парней, связываться с которыми никому не рекомендуется. Когда мы с Майком поставили рычаг на место и крепко прикрутили винтами, он осмотрел нашу работу с таким брезгливым видом, словно наткнулся на мертвого скунса, дня три пролежавшего на дороге.

— Хотите сказать, что эта тонкая изогнутая штука не разлетится через три минуты, после того как поезд отойдет?

Майк качнул головой, вытер руки о старое красное полотенце, как всегда после работы.

— Не только не разлетится, но ты даже изгиба не увидишь. А если разлетится, я отдам тебе остаток папочкиного наследства, чтобы ты прожил свои дни в праздности и ухлестывал за тощими девицами в богатых особняках. Я отвечаю за свою работу, Куилл.

Куилл, как ни странно, даже не огрызнулся, хотя его так и подмывало врезать Майку, но пятеро здоровенных парней все еще стояли поодаль, мало того, многозначительно постукивали кулаками по ладоням.

— Поезд отходит! — завопил Куилл, очевидно, желая только одного: чтобы все, особенно Майк, от него отцепились.

Мы с Майком только рассмеялись, швырнули наши сумки в последний вагон — вместе с персиками, цыплятами и картошкой, парившимися там целых три дня.

Главной проблемой было железо. По пути в столицу мы с Майком ни о чем другом и говорить не могли. Три дня, две ночи, восемь коротких остановок, чтобы набрать воды и угля, езда на открытой платформе под ясным небом в лучшую сентябрьскую погоду, которая выдалась на моей памяти в это время. Майк сидел на бочонке, положив ноги на клетку с цыплятами и бросая кукурузные зерна сквозь решетку. Я лежал на большом мешке с ячменем, укрывшись одеялом, подложив руки под голову, и наблюдал, как плывут облака. В шести вагонах от нас пыхтел «Мазепа».

Железо трудно добывать, возить и обрабатывать, поэтому оно дорого. После того, что идет на рельсы и локомотивы, обычно остаются жалкие крохи, из которых делается всякая мелочь, вроде подков и деталей вагона, которые можно использовать снова и снова, бесконечное число раз. Майк плавит железо в горне, но достать его очень трудно, и мы скупили все подковы и дверные пружины, которые только люди осмелились продать нам, чтобы слепить крохотный котел «Сэм’ла». Вот почему Майк делает из драмлинов все, что только может.

Некоторые драмлины вообще не из металла: алмазные бутылки, линзы, оконные стекла, связки веревок, маленькие подушки, полные клея, и все виды странных бесполезных штучек, похожих на комочки расплавленного стекла. Все остальные драмлины металлические, их можно сверлить драмлинскими дрелями, обрабатывать драмлинскими зубилами, но еще никто не видел, чтобы они плавились. Правительственные ученые с их микроскопами настаивают, что колонны сделаны неизвестным народом, названным геанами — в честь той планеты, которую мы обживаем. Майк утверждает, что геаны видели наше приближение и поспешили смастерить для нас вещесоздатели, чтобы мы могли укрепиться на этой планете и довольствоваться примитивными инструментами, получавшимися из простых ритмов, а уж постепенно дорасти до того уровня, когда сможем понять предназначение самых наисложнейших изделий в Бангеровой Большой Книге.

Майк свято верит в Бога и ангелов и леди по имени Джулиана, которой Господь твердо обещал: в конце концов все будет хорошо. Кроме того, он истово исповедует старую католическую религию. У меня же с Богом свои отношения. В частности, я никак не могу понять, почему он позволял моему папаше нещадно избивать меня в кровь, когда я был совсем несмышленышем. Но здесь командует Майк, и я не стану спорить с ним по вопросам, ответ на которые получить несколько затруднительно.

Правительству нужно железо, много железа. Оно и хотело бы, чтобы люди зарылись по уши в землю, с утра до ночи ковырялись в рудниках, да только дураков мало. Быть фермером куда лучше и безопаснее, а если сломаются топор или лопата, ничего не стоит выколотить новые. Кому нужно ползать на брюхе в грязной дыре, весь день перетаскивая камни? Почти никому, поэтому правительство закладывает свои собственные рудники и заставляет заключенных добывать руду. Разумеется, количество преступлений катастрофически сократилось, поэтому железо по-прежнему в дефиците. Правительство, естественно, надулось, обидевшись на весь свет, и отказывается продавать железо кому бы то ни было, но люди по-прежнему твердят: единственное, что нам нужно — починить добрый старый «Ориджен», который по ночам сияет звездой на ночном небе, а потом со всех ног удирать на Землю.

Здесь, в Драмленде количество населения недотягивает и до миллиона. Правительство желает иметь железные рудники, и медные рудники, и алюминиевые рудники, и растения для производства микросферы, но превыше всего — иттербий (что бы это ни значило), и все это лишь для того, чтобы починить наконец «Ориджен». Беда лишь в том, что из вещесоздателей еду не получишь, к тому же многим людям нравится быть фермерами, так что на стороне правительства, в основном, люди богатые или совсем уж никчемные, вроде Куилла Нанди.

Мы с Майком стараемся раздобыть достаточно железа, чтобы выковать приличный котел для «Сэм’ла Бордена», но правительство утверждает: все железо уже распределено между кузнецами и Люком Горманом (любимчиком властей) — Майк только ухмыляется, услышав это в очередной раз, и посматривает через плечо, чтобы убедиться в исправности рычага.

Куилл загнал наши шесть вагонов на зады столичного паровозного депо. Здесь мы с Майком выпрыгнули, а Куилл потопал за нами.

Позади депо находятся офисы В&НС, Волинорской и Нью-Скоттсдейлской железной дороги. Мы шагаем прямо к двери, вежливо махая ручкой дамам и рассыльным, и направляемся к тем столам, где механики В&НС трудятся над чертежами новых локомотивов, настоящих громадин, на которые уйдет гора железа. Здесь, за гигантским дубовым столом, где разместилась бы целая танцплощадка, восседает большой человек, железнодорожный магнат, сам Люк Горман, поглядывая через плечо на единственную персону, к мнению которой вынужден прислушиваться, Честера А. Артура Харзака, президента всего чертова правительства того, что городские жители называют Волинором, а сельские — Драмлендом. Президент Честер не отличается высоким ростом и пышной шевелюрой: иначе говоря, маловат и лысоват, с огромными затравленными глазами, совсем как у кролика, удирающего от волка.

Люк Горман встал за его спиной со скрещенными руками: смуглый черноволосый ирландец, на голову выше всех присутствующих, с точеными чертами лица, зелеными глазами, от которых растает любая женщина, и черной бородкой, которая отрастает сразу после обеда, даже если он сбрил ее в восемь утра.

— Мистер президент, мистер Горман, я принес заявку на Гонки, — объявил Майк, помахивая кипой бланков, которые мы заполнили еще месяцы и месяцы назад.

Президент ехидно ощерился: довольно забавно видеть хищную гримасу на лице человека с кроличьими глазами.

— А как насчет котла?

Майк пожал плечами:

— Что же… мы скупаем подковы, где только можно, но даже полтонны чушкового чугуна значительно ускорили бы работу.

Честер размахнулся и, как топором, ударил о стол костяшками пальцев.

— Я не собираюсь продавать дефицитное железо, чтобы кто-то мог совать его в машину, наспех сляпанную из инопланетных артефактов!

Из-за наших спин послышался чей-то умоляющий голос:

— Мистер Горман, я вернулся и должен извиниться за поломку. Это все левая соединительная тяга «Мазепы». Компрессионная трещина… ничего не мог сделать… пока…

— Пока что, Куилл?

Голос Гормана вполне соответствует его росту — глубокий, зычный баритон.

— Пока я не сляпал один из этих самых инопланетных артефактов и не заставил паровоз двигаться, — вставил Майк. — Да если бы мы не выстучали новую тягу, Куилл торчал бы там, пока фермеры не подвесили бы его за ноги!

— Это ты, Грабаки, поднял шум и затеял свару!

Вены на лбу Куилла снова вздулись.

Подошедший Горман положил руку на плечо Куилла.

— Успокойтесь, Куилл, сбавьте обороты. Мистер Грабаки, В&НС благодарит вас за помощь в доставке скоропортящегося груза. Пришлите нам счет, и ваши время и усилия будут оплачены. Вашего подмастерья тоже не забудут.

Майк покачал головой.

— Я возьму плату железом.

— Ни в коем случае! Ни за что! — возопил президент Честер. — Все железо у меня кончилось, и даже В&НС сидит на голодном пайке. Можете забрать свои бумажки и сжечь, потому что Гонки устраиваются исключительно для местной промышленности, местной технологии — не инопланетной, зарубите себе это на носу! Я уже все объяснял вам в прошлом году, когда мы объявили о Гонках! И никто меня не переубедит!

Майк поджал губы, кивнул, полез в сумку, вытащил пачку бумаг, на которых были напечатаны правила, и послал их по столу туда, где покоились руки Честера.

— Покажите мне, где это говорится.

— Что именно?

— Что Гонки ограничены местной технологией.

Президент бросил бумаги Майку, но его пальцы дрогнули, и бумаги разлетелись по полу.

— Я так говорю!

Майк скорбно покачал головой: это означало примерно то же самое, что треск погремушек гремучей змеи.

— Все состязания строго регламентируются, мистер президент, и я не совсем уверен, что суд согласится с вашими утверждениями. По-моему, правила — как и любой контракт — не допускают отступлений. Трудно сказать, как это отразится на правительстве. А ведь все мы знаем: в правилах ничего не сказано о том, какую технологию позволено применять.

Взгляды их скрестились, как две шпаги. Никто не хотел первым опустить глаза. И тут Майк выложил свою козырную карту, голосом таким тихим и вкрадчивым, каким мужчина говорит с девушкой.

— Я где-то слышал, что пока еще никто не записал свой локомотив на Гонки. Получается, что ваша «Звезда Волинора» играет против моего «Сэм’ла Бордена», а без меня никаких состязаний вообще не будет. Так что никакого способа доказать, что драмлины не выстоят против литого железа, не будет.

Президент зыркнул на Майка красными глазками, повернулся к Люку Горману, снова уставился на Майка, потом — на Гормана. Тот кивнул.

Сломленный президент пробормотал что-то неразборчивое и в который раз вскинул взгляд на Майка.

— Ладно, я записываю вас. Если вы так чертовски уверены, что инопланетные бирюльки работают лучше железа, делайте вашу машину из бирюлек. Из одних бирюлек! Ни дерева. Ни железа. Ни меди. Ничего! Все должно выходить из пыли вещесоздателя — или вообще ниоткуда не выходить. И поверьте, мистер Грабаки, ваших способностей на это не хватит.

А вот этого ему не стоило говорить: не то чтобы Майк способен взбеситься или выйти из себя, но поддаться на подначку вполне может. Вот и сейчас он заговорил чуточку громче обычного.

— Значит, вот как? А я думаю, что вполне справлюсь, и «Сэм’л» побежит, как миленький, на одних только драмлинах, и не только побежит, но и побьет «Звезду Волинора» по вашим же собственным правилам. Мало того, разовьет скорость до сотни миль в час!

Тишина, я вам доложу, стояла просто оглушительная. Механики замерли за столами, боясь шевельнуться. Сотня миль в час!

Люк Горман снова скрестил руки, плотно сжав губы. Но голос остался мягким, с этаким налетом чисто убийственной уверенности, присущей богачам.

— Сто двадцать. «Звезда» сделает сто двадцать.

Майк облизнул губы. Я знал, что сейчас произойдет. И мне захотелось заползти за стол и не вылезать оттуда.

— Сто пятьдесят!

— В таком случае сделайте это, мистер Грабаки, — пророкотал Горман, свирепо сверкая зелеными глазами. — Первого апреля будьте здесь. И постарайтесь, чтобы поговорка «Дуракам — счастье» себя оправдала.

Майк кивнул, повернулся и направился к выходу. Я потащился следом. Под ногами хрустели бумажки со списком правил.

Совсем пустая, если не считать нескольких швейных машинок и рулонов шерстяной ткани, «Мазурка» отвезла нас обратно. «Мазурка» — близнец «Мазепы», столь же уродливый и горбатый паровоз, только управляет им молодой механик Джек Хрипич. Джек не такой злобный зануда, как Куилл, и мы, в основном, сидели в его кабине, слушая весь тот бред, какой правительство льет в уши беднягам из «Битспейс Инститьют». Земля — настоящее чудо, и ему не терпится попасть туда, увидеть то место, где живет четыре миллиарда людей, в небе летают самолеты, электричество обитает в каждом доме, а не только в правительственных лабораториях. По ночам мы честно делили на всех алмазную бутылочку кукурузного виски, и парень глотал явно больше, чем следовало бы, а когда отправлялся спать за тендер, мы слышали, как он, зажимая себе рот, плачет от какой-то душевной боли, которую крайне вредно испытывать человеку его возраста.

Я давно уже перестал гадать, стоит ли Земля всех этих мук, а теперь просто уверен: не стоит. Пропади они пропадом эти самолеты — на Земле человек рождается ни с чем и должен трудиться, как раб, чтобы купить топор и плуг или хотя бы уголок, где поместится после того, как остальные четыре миллиарда предъявят претензии на свои законные места. Здесь, в Драмленде, умному человеку достаточно взять Бангерову Большую Книгу, подойти к вещесоздателю и всего за день выколотить себе все основы сытной спокойной жизни, затем добавить сюда жену, немного семян, мула и только что проклюнувшихся цыплят. Если на Земле есть кое-что получше, я об этом не слыхал.

Дорога в Хаффер получилась куда более одинокой. Майк почти все время был погружен в свои мысли, а парочка барабанщиков, с которыми мы встретились и поболтали, уже получили от Майка бумагу с эскизом котла.

Когда же он открывал рот, то не мог говорить ни о чем, кроме своей последней идеи — сделать котел из большого Полого Шара № 6, соединенного с драмлинскими трубками и висящего, как серебряный виноград над огнем. Он ни словом не упомянул о том котле, который действительно хотел иметь, и я знал, почему. В сущности, Майк никогда не ожидал получить его, даже теперь, когда мы отчаянно нуждались в нем. Введение в Бангерову Большую Книгу гласит: из вещесоздателей можно получить одну целую восемь десятых умноженные на десять в семьдесят седьмой степени драмлинов. Число это мне ничего особенного не говорит (я бросил школу, прежде чем мы добрались до степеней), но дальше в Книге указывается, что на каждый атом во Вселенной приходится один миллион различных драмлинов, и если создать один случайный драмлин, не позаботившись записать ритм, мир уже не увидит подобного ему, сколько бы раз люди ни пытались выколотить такой же. Поэтому, хотя произвольные ритмы выколачивания иногда дают то, что можно использовать, все равно вы никогда не получите именно ту вещь, какую хотите, как бы долго и упорно ни старались.

Наконец мы добрались до вещесоздателя, стоявшего на берегу реки Биг Лампи, но там не было ни единой живой души, хотя солнце почти закатилось: идеальное время для исполнения желаний. Майк долго сидел в седле, озирая долину, прежде чем вытащить свисток желаний Розы Луизы, поднести к губам и сильно дунуть. Тут же послышался звук… непонятный какой-то и такой высокий, что я с трудом различил музыку, сливающуюся в стройной гармонии, словно церковный хор, чье пение достигает небес, чтобы смешаться с ангельским. Его старая лошадь Кули немного глуха, поэтому даже ухом не повела. Зато мой Гранит встал на дыбы, затем попытался рвануть вперед, и я едва успел заметить, что со мной происходят странные вещи. До сих пор мне ничего подобного не доводилось испытывать.

Мой амулет, висевший на шее — обычный кусок драмлинского металла, каких полно, — мелко-мелко забился, словно пойманная птичка, ударяя мне в ключицу, стремясь то ли запеть, то ли улететь, то ли и то, и другое. И так продолжалось все время, пока звук, исходивший из свистка Майка, не замер где-то в тусклом пурпурном небе, возвратившись эхом в последний раз.

И когда мы три дня спустя вернулись в Хаффер, там, в грязи у ворот кузницы стоял драмлинский котел.

Майк — человек набожный, но отнюдь не суеверный, хотя целую неделю не переставал бормотать себе под нос:

— Нет, мы, конечно, не скрывали, что нам нужно. Вся округа знает, что нам надо.

При этом вид у него был крайне неуверенный.

Миссис Лючетти, которая снимает коттедж как раз напротив кузницы и готовит нам за определенную плату, клялась, что какой-то загорелый старик и двое ребятишек привезли котел на большой телеге, запряженной мулами, свалили на землю и отправились прямо на запад, через Бушвиль. Отверстие для трубы было заткнуто овечьей кишкой с завернутой в нее бумагой. Клочок был испещрен печатными буквами, выведенными неверным почерком немолодого человека:

СЛЫШАЛ ОТ ЛЮДЕЙ, ЧТО ТЕБЕ НУЖЕН ОДИН ИЗ ЭТИХ. МНЕ ТВОИ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ХЭНДОВ НИ К ЧЕМУ, НО ХОРОШИЙ ПАРЕНЬ, ВРОДЕ ТЕБЯ, МОГ БЫ НА ЭТИ ДЕНЬГИ ЗАНОВО ПОКРЫТЬ МНОЖЕСТВО ВЕТХИХ ДОМОВ. ПОМНИ, ВСЕ ЭТО НЕ НАШЕ, А ВЗЯТО ВЗАЙМЫ.

РОДДИ, КОТОРЫЙ БАРАБАНИТ.

После этого шли тридцать два ряда ритма, очевидно, показывавшие, как выбивался котел, записанные скорописью, которую используют большинство здешних людей: крест, знак солнца и маленькая дуга — знак луны. Майк взвыл от радости и пустился в пляс, когда увидел все это, а записку тщательно сложил и сунул в кармашек, вклеенный в заднюю обложку Бангеровой Большой Книги.

Мы понятия не имели, кто такой этот Родди. Правда, люди рассказывают — мало того, клянутся, — что есть такой барабанщик, который ходит из города в город, выбирая самые захолустные места (каким был Хаффер тридцать лет назад), и может выколотить все, что просят люди, словно знает тайну драмлинов наизусть. И никогда не берет за это плату. Ни хэнда. Правительство не раз пыталось его разыскать, но он, похоже, знает эту землю куда лучше, чем они, а когда люди правительства спрашивают о нем, горожане неизменно указывают на ближайшее болото.

Но Майк довольствовался и этим, радуясь, что обошлось без волшебства. Просто его желание каким-то образом дошло до настоящего мастера, вот и все. Ничего странного. Правда, когда я попросил Майка еще раз дунуть в свисток, чтобы проверить, будет ли отплясывать мой амулет, он только улыбнулся и ответил:

— Думаю, пока можно и погодить с желаниями. Уж больно большое желание исполнилось, нужно и честь знать.

Я отвернулся, но краем глаза успел заметить, что Майк, вообразив, будто его не видят, наспех перекрестился.

После всего этого мы времени не теряли: было уже первое октября, и люди начинали жечь костры по ночам. «Сэм’л» наполовину состоял из природных материалов, вроде дерева и железа, добытого из подков. Мы и два нанятых нами в городе парня подняли его на дубовые балки и разобрали до последнего винтика. Майк не отходил от стола, рисуя на бумаге эскиз нового «Сэм’ла Бордена», начиная с доставшегося нам драмлинского котла, и уж потом, исходя из него, добавлял все остальное.

Котел оказался длиннее и уже, чем мы рисовали (правда, несущественно), и выпирал на одном конце, как сосиска, зато на столько же вдавался внутрь. То тут, то там были разбросаны мелкие дырочки, а в центре каждого конца зияли две большие. И, как почти во всех здоровенных штучках, по всему котлу красовались впадины, бороздки, канавки, что позволяло привинтить его к раме и вставлять трубки и много чего другого.

Старая рама была из дуба, усиленного тонкими тягами добытого из подков железа: то малое количество железа, что мы имели, почти целиком ушло на жалкий старый котел, и Майк нарисовал новую, из двуплечных рычагов и длинных вил, которые были кучей навалены за кузницей: все это были драмлины (иногда самой причудливой формы), которые люди годами копировали из книги Бангера.

Драмлинский металл, хоть и легок, однако куда прочнее железа, и когда мы собрали раму по новому эскизу Майка, треугольную, с длинными вилами, захватывающими рычаги между зубцами, она получилась до того крепкой, что хоть прыгай на ней с десяток ребятишек заодно с их старшими братьями и сестрами, ничего не только не покосится, но даже не скрипнет.

Огонь в горне горел всю зиму, хотя мы ничего не ковали, кроме частей к расхлябанным фургонам, которые время от времени привозили нам фермеры. Просто Майк хотел, чтобы во время работы руки у нас были теплыми и гибкими, а не заледеневшими, как обычно. Оба цилиндра были сделаны из подковного железа, следовательно, их тоже пришлось убирать. Бывают, конечно, такие драмлинские штучки в форме цилиндров, но уж очень они тонки, а Майк хотел убедиться, что они не разлетятся под давлением. Поэтому мы почти всю зиму провели, прикрепляя драмлинские трубки к драмлинским патрубкам, и поддерживали огонь под котлом в новой топке, сделанной из скрепленных вместе штучек, постоянно наблюдая за давлением в собранном Майком манометре. Давление, граничившее с фантастическим, которое непременно подняло бы на воздух старого «Сэм’ла», разодрав его на куски, ничуть не действовало на новые цилиндры.

Февраль уже подходил к концу, когда мы с нанятыми парнями стояли вокруг и наблюдали, как «Сэм’л», установленный на блоках, так, что колеса вертелись в воздухе, завывал и пыхтел, пока Майк стоял в кабине и прибавлял скорость. Четыре больших колеса № 34, полтора метра в диаметре, самые громадные из тех, что можно было выколотить из вещесоздателя, послушно вертелись; цилиндры плевались отработанным паром, распространяя странный запах смазки и драмлинского металла. Он прибавил еще скорость, и колеса завертелись быстрее, а двуплечные рычаги действовали так проворно, что все сливалось в серебристое марево. Я подставил спидометр под одно колесо и прикоснулся его маленьким колесиком к самому краю. Ветер ерошил мои волосы, длинные пряди хлестали по лицу. Прочитав показания, я заорал, что было сил, перекрикивая адский шум:

— Сто шестьдесят одна миля в час!

Майк завопил и принялся скакать, как бешеный. Той ночью мы открыли бутылочку старого дорогого вина и даже налили немного парням. «Сэм’л Борден» готов и родился вновь, и не было в нем той детали, которая не вышла бы из пыли вещесоздателя.

Майк подождал, пока пройдет Праздник Окончания Зимы, прежде чем отправиться в столицу. Площадь утопала в жидкой грязи, но мы все равно танцевали при свете факелов рядом с «Сэм’лом», установленным в самом центре на подводе, запряженной четырьмя мулами. На второй подводе лежали запасные драмлины и тендер.

Майк пообещал, что потанцует с каждой женщиной в городе, и сдержал клятву, поэтому никто не обиделся, тем более, что все знали: единственной любовью Майка была Мать Полли, которая потеряла мужа двадцать лет назад и с тех пор дала обет никогда не выходить замуж. Она танцевала со всеми мужчинами, и женщины по той же причине не стали ревновать. Когда наконец она проплясала неистовый рил с Майком, сразу стало понятно, что горевший в них обоих огонь мог бы пылать в одной печи, но такому быть не суждено, и это — единственная печаль Майка.

Потом хор церкви Святого Иакова пел «Панцирь Святого Патрика», пока Мать Полли обходила локомотив, кропя его святой водой, и если Майк тяжело воспринял эту церемонию (в конце концов, молитва была призвана отгонять злых духов), то не подал виду. Временами любовь и заключается в том, чтобы видеть во всем только хорошее, поэтому Полли поцеловала Майка в лоб, когда он встал перед ней на колени, прямо в грязь, чтобы испросить ее благословения.

Наутро мы запрягли восемь мулов и отправились в столицу.

Первого апреля я проснулся до рассвета под звон колоколов. Большая дверь отведенного нам загона была открытой, и все вокруг покрылось инеем. За дверью на узком мостике рядом с котлом «Сэм’ла» стоял Майк. Котел выделялся черным пятном на фоне розового, прошитого желтыми стрелами неба.

Я поднялся на мостик и встал рядом. Он ввинчивал новую трубу в одну из дыр сбоку котла. На верхушке трубы блестел свисток желаний Розы Луизы, прикрепленный к драмлинскому стопорному клацану.

— Как-то не хотелось делать это до сегодняшнего утра, Айк, — признался он. — Не больно я люблю все эти пересуды о магии, и металл — всего лишь металл, драмлинский он или нет, и он не может танцевать по волшебству и слушать всякие свистки.

— Зато мой амулет едва не улетел прямо с моей груди, когда ты подул в эту штуку, — заметил я, причем не впервые.

Майк долго молчал, вертя в руках драмлинский гаечный ключ.

— Угу. И крест, что я сделал для Матушки Полли — тот, который она не взяла, потому что он безбожный и драмлинский, — пытался выползти из кармана, словно какое-то насекомое. Иногда я задаюсь вопросом, уж не права ли Полли, а заодно и правительство. И может, все, что мы делаем с вещесоздателями, это то же самое, что махать молотом в кузнице восемь лет без перерыва. То ли сработаешь что-то стоящее, то ли сожжешь себя напрочь или глаз потеряешь.

— Вот это и подсказывает мне, что ты не слишком боишься, иначе он мирно лежал бы в твоем кармане, — возразил я, показывая на свисток.

Майк ухмыльнулся и сунул гаечный ключ в коробку с инструментами.

— У меня всего одно-единственное желание, Айк. Одно. Полли недолюбливает драмлины, но знает, что людям они нужны. Она все-таки благословила «Сэм’ла», да и меня заодно. Если бы я всего боялся, стал бы таким, как Куилл, ничем не лучше. Этот свисток — драмлин. Я намереваюсь узнать, для чего он нужен.

«Волинорская и Нью-Скоттсдейлская железная дорога» установила трибуны на морском побережье в пяти милях от города, у отрезка двойного железнодорожного пути, идущего на северо-восток к Нью-Бостону. К полудню все места были забиты богачами. Простой люд выстроился вдоль рельсов, за веревкой ограждения, глазея на стоявшие бок о бок дымящиеся локомотивы.

Утром механики Люка Гормана облепили «Сэм’ла», выискивая «контрабандное» дерево или железо, и убрались, похлопав Майка по плечу и пожелав удачи. Правительственные агенты из «Битспейса» тоже обступили локомотив, по-видимому, сильно заинтересовавшись драмлинами, несмотря на то, что сами советуют народу ими не пользоваться. Они даже имели наглость спросить Майка, нет ли у него ритма для котла, и Майк прямо ответил, что это его частное дело и личный драмлин и что цена за ответ — пятьдесят тонн настоящего чугуна. Один заявил Майку, что они рано или поздно получат ритм, причем отнюдь не барабаня по колоннам наугад. Майк не собирался никого убеждать и никому грозить, но заставил меня проверить на локомотиве каждый болт и не по одному разу.

«Звезда Волинора» стояла на восточном пути, и все утро «Сэм’л» проторчал в ее тени. Еще бы, такая громадина! И вся из железа, если не считать деревянной отделки кабины. Конструкция была взята из старой книги, прилетевшей с Земли на «Ориджене». Четыре больших двухметровых колеса с горизонтальными цилиндрами и ведущей тележкой, которая поддерживала переднюю часть котла и помогала легче брать повороты. Один ее тендер был больше нашего «Сэм’ла» и набит первосортным углем из новой шахты в Хемингуэе.

На состязаниях должен был вестись хронометраж, чтобы посмотреть, какой локомотив покроет десять миль за меньшее время, но поскольку соревнующихся было всего двое, Горман решил устроить нечто вроде конских бегов: кто раньше пересечет финишную линию, проходившую через одну милю после моста через реку Доэ, тот и победитель.

Президент Честер со своим обычным энтузиазмом произнес речь под аплодисменты богатеньких. И при этом вел себя так, словно «Сэм’л» вообще не участвовал в гонках. Все распространялся насчет того, как, мол, лихо мы воссоздаем земные технологии, и недалек тот час, когда мы все набьемся в «Ориджен» (ха!) и прямиком отправимся домой.

Все мы знали, что если кто и полетит на Землю, так уж точно не бедняки, и у меня сложилось впечатление, что эти самые бедняки, не слишком рьяно машут платочками по этому поводу.

Как только оба локомотива были заправлены и готовы, мы с Майком встали между ними и попытались взвесить наши шансы. «Звезда» — настоящий гигант, и колеса у нее ого-го, но мы были уверены, что и весит она раз в восемь больше нашего «Сэм’ла»: попробуй, подвигай такую гору железа! Значит, ей понадобится время, чтобы набрать скорость.

«Сэм’л» в сравнении с ней казался жучком, с которого содрали оболочку, оставив уродливый скелет: сплошные перекрещивающиеся двуплечные рычаги и вилы вместо рамы да две большие поперечные балки, немного похожие на ноги насекомого; даже колеса казались какими-то волнистыми, как большинство драмлинов, хотя были идеально сбалансированными и безупречно круглыми. И я в который раз подумал: наш «Сэм’л» выглядит как нечто выращенное, а не собранное, и эта мысль отнюдь не способствует безмятежному сну в тревожную ночь.

Наконец мы с Майком забрались в открытую кабину локомотива и взмахнули флажком, чтобы возвестить о готовности. Представитель В&НС с выверенным хронометром встал на зеленой линии, проведенной поперек рельсов всего в метре от обоих локомотивов. Продержав хронометр поднятым не менее десяти секунд, он дождался, пока человек из правительства, заправлявший двухколесной пушкой, поднес к ней факел. Прогремел холостой выстрел, отдавшийся эхом в холмах к югу.

Майк оттянул рычаг, и я налег на левую балку. Просто так. На удачу. Локомотив рванулся вперед так же быстро, как на испытаниях, даже еще быстрее, выпуская пар, который тут же рассеивался и исчезал с таким натужным звуком, словно какой-то великанский ребенок пытался одним махом задуть свечи на именинном торте. Ничего похожего на зычный басовитый рев «Звезды», «проветривающей» свои цилиндры. Мы были уже далеко впереди «Звезды», когда до нас дошло эхо выстрела. Богатенькие стояли на трибунах, вопя и размахивая руками.

Но мы тоже орали, топали и махали, когда уже через десять секунд у «Сэм’ла» появилась стометровая фора. У нас не было манометра: у Майка не нашлось времени выколотить его. Но он куда больше верил в драмлинский металл, чем я — в котлы. Я-то видел, как два небольших железных котла разорвало вместе с рельсами, когда мы много лет назад впервые начали работать с паром. Так что мы мчались вперед на вере, исключительно на вере, не зная, сумеет ли драмлинский котел выдержать такое давление, и понимая, что если не выдержит, мы все равно этого не узнаем, пока Святой Петр не объяснит.

Ну и спектакль, должно быть, мы устроили! Майк произвел кое-какие подсчеты и знал, что нам понадобится каждый метр форы, как только «Звезда» разовьет скорость. Он все твердил, что не любит горизонтальных цилиндров, но это лишь потому, что мы не смогли сделать из драмлинов большой подшипник скольжения для боковых штоков. Больше всего мы боялись, что поперечные балки выскользнут из подшипников на такой скорости.

«Звезда Волинора» разгонялась ужасно медленно. Интересно, уж не велел ли Люк Горман своему машинисту дать нам фору для затравки, а потом промчаться мимо и показать нам хвост — как раз в ту минуту, как мы будем пересекать реку Доэ, стремясь к финишной черте? Я продолжал орудовать лопатой и регулировать воздухозаборник так, чтобы огонь горел поярче, а угли раскалились добела.

Майк наблюдал за поперечными балками, опасаясь, что они дадут слабину, и все дальше оттягивал рычаг по мере того, как шли секунды. Пока что сцепление колес с рельсами не нарушалось, но он был настороже, зная, что для такой мощности локомотив слишком легок, и если колеса начнут проскальзывать, мы потеряем скорость, которую, скорее всего, так и не наверстаем. «Звезда» слишком тяжела, чтобы потерять силу сцепления, но всего несколько секунд проскальзывания могут нам дорого стоить.

Мы, должно быть, успели пройти добрую милю, когда стало очевидно, что «Звезда» сокращает разделявшее нас расстояние. Майк перестал следить за балками и держал одну руку на раме, а вторую — на рычаге управления, постепенно, с большой опаской толкая его вперед, чтобы не потерять сцепления. К этому времени я был уверен, что мы делаем семьдесят миль в час: скорость больше, чем у любого локомотива, какой мы когда-либо строили или на котором ездили. Ветер ревел в ушах. Страшно было смотреть, как подпрыгивают балки: вверх-вниз, вверх-вниз. Сейчас они яростно трепыхались в полуметре от моего левого плеча… одно неосторожное движение, и моя рука превратится в кровавое месиво.

Расстояние неуклонно сокращалось. «Звезда Волинора» с каждой минутой оказывалась все ближе, и мимо пролетела отметка с цифрой «4». Значит, четыре мили уже пройдены. Лицо Майка перекосила жуткая гримаса. Я увидел, как по его лбу катится пот, но вряд ли причиной был бьющий из топки жар. Мой напарник не оттягивал больше рычаг, и я знал, что он чувствует: колеса проскальзывают. Мощность «Сэм’ла» была велика, только вот массы не хватало, чтобы получить большее ускорение из трения между четырьмя колесами драмлинского металла и железными рельсами пути. Единственный способ — это замедлить ход, пока колеса снова не сцепятся с рельсами, а потом пытаться набрать скорость.

Майк оттянул рычаг назад, и мы почувствовали, что ускорение снова вернулось к нулевому. Тут и у меня появилось то же чувство пути, что и у Майка, и я понял: колеса больше не проскальзывают. Зато у «Звезды» таких проблем не было, так что она все прибавляла скорость. Майк снова толкнул рычаг вперед, и мы опять начали постепенно ускоряться, на этот раз помедленнее, молясь, чтобы не улетели с рельс.

Пройдено шесть миль, и хотя сцепление по-прежнему было неплохим, «Звезда Волинора» дышала нам в спину, все ближе, ближе… и наконец, выпустив черное облако дыма и клубящегося пара, она промчалась мимо с оглушительным ревом.

И вроде бы чуть замедлила ход, а я ощущал себя мухой, застрявшей в патоке, видя кочегара «Звезды», который махал нам рукой. Люка Гормана никак не назовешь ни дураком, ни хвастуном, и если он пообещал, что его локомотив сделает сто двадцать миль в час, то только потому, что его механики произвели подсчеты и знали точные цифры. Когда же Майк упомянул насчет ста пятидесяти миль, это означало, что он в своих утверждениях основывается исключительно на вере и шестом чувстве, а к математике прибегает в крайних случаях.

Потом «Звезда Волинора» рванулась вперед. Кочегар дернул за веревку, и большой паровой свисток пронзительно завопил в знак приветствия. А может, насмешки. Свисток резал уши, выворачивал тебя наизнанку, что говорило о халтурной работе мастера, наспех сляпавшего поделку, но кого это волновало?

Я застыл с лопатой в руке.

Мой амулет дернулся, раз, другой, третий, словом, пока не смолк свисток. Более того, сам «Сэм’л» тоже дернулся. Драмлинский металл двуплечного рычага, за который я схватился, словно пополз под моей потной ладонью, как ознобные мурашки.

Я вытащил амулет из-под рубашки, стащил с шеи, отшвырнул и уже хотел предупредить Майка, как левая поперечная балка вырвалась из подшипника и стала раскачиваться, будто гигантская палка, над нашими головами, не доставая до черепов всего на метр или менее того, а потом вывернулась, чтобы воткнуться между рельсами. «Сэм’л» затрясся, когда колесная ось лопнула, но мы не сошли с рельсов.

Майк взвыл от гнева и толкнул рычаг вперед до отказа, а я почувствовал, как скрежещут колеса под нами, пытаясь восстановить сцепление с рельсами и не находя его. «Звезда Волинора» была уже далеко впереди, а без левой балки… Нам еще повезет, если мы сумеем проползти хотя бы десять миль.

Майк протиснулся мимо меня, сыпля такими ругательствами, каких я от него отродясь не слышал, схватился за драмлинскую веревочную петлю, хлопавшую на ветру, и привязал к паровому клапану Розин свисток желаний. Думаю, одно хорошее проклятие заслуживает другого, и кроме того, я знал, в чем заключается единственное желание Майка. По лицу видел. Почти слышал, как оно отдается эхом в его голове, со всей неистовостью, какой он никогда не выказывает никому, кроме зажатой в щипцах раскаленной железной болванки и иногда меня.

Скорость. Скорость. Скорость! СКОРОСТЬ!

Он дернул за петлю, и свисток Розы запел.

Он пел, как в нашем представлении поют ангелы: высоко и тонко, почти неслышно, только звуки отдаются в твоей душе, не одна нота, и даже не весь аккорд, но вся песня, словно аккорды, пляшущие в четырех…

Пляска. Под нашими ногами. Под нашими руками. «Сэм’л» тоже танцевал под мелодию свистка. Я опустил глаза и уронил лопату. Болты, один за другим, выскакивали из рамы локомотива, но вместо того, чтобы разлететься, двуплечные рычаги и вилы и пятьдесят других видов драмлинов смягчались, растягивались и сплавлялись во что-то, не имевшее болтов и швов.

Правая балка оставалась на месте, и мы каким-то образом удерживали скорость.

Майк запаниковал и оттянул петлю в другую сторону, чтобы закрыть клапан, но дернул слишком сильно, и петля оборвалась вместе с поющим свистком. Майк шагнул вперед на мостик для прохода вдоль локомотива, чтобы заткнуть свисток ладонью, а я отшатнулся, схватив скручивающийся, пульсирующий металлический стержень, прежде чем правая балка успела раскроить мне череп.

Я хотел было пойти за Майком, но тут сам котел принялся растягиваться и вздуваться, как слишком туго набитая сосиска. Главный паропровод, встроенный в заднее центральное отверстие, выдернуло с мясом, и струя пара, способная в мгновение ока заживо сварить человека, вырвалась с ревом едва ли не в метре от меня. На моих глазах дыра начала расползаться, а струя пара била с такой же силой.

С меня хватило и этого. Я втиснулся в проход между дергавшимся котлом и дребезжащей правой балкой, пытаясь уйти как можно дальше от опасного места. Я как раз пробирался мимо подшипника правой балки, когда его тоже вывернуло и унесло вместе с балкой.

По идее, мы должны были остановиться.

Но нет! Мы набирали скорость!

Я оглянулся. Противоположный конец котла заволокло огромное облако пара, издававшего ужасающий вопль в ответ на ангельскую песнь свистка.

И тут я понял, что мы уже мертвы. Но не хотел видеть, как заживо варюсь на пару, поэтому продолжал красться вперед, не выпуская треугольной рамы, ставшей жестче и крепче без болтов. Я заметил голову Майка у самых цилиндров. Седые волосы, разлохмаченные ветром, развевались вокруг проплешины.

И тут раздался новый звук, усиливавшийся с каждым мгновением. Я оглянулся на котел. Сверху вниз шли постепенно расширявшиеся трещины, в которых противно завывал попавший туда воздух. И не успел я опомниться, как локомотив еще увеличил скорость, причем намного!

— Айк! — завопил Майк, ожесточенно махая рукой. — Айк! Готовься прыгать!

Прыгать? Да я едва висел на поручне, боясь свалиться под колеса, и судя по тому, с какой быстротой пролетали мимо деревья, мы были недалеки от той цифры, которую хвастливо назвал Майк: сто пятьдесят миль в час. Только попробуй прыгнуть при такой скорости, и тебя размолотит в кашу…

Но Майк показывал куда-то вперед, и вовсе не на «Звезду Волинора», которую мы резво нагоняли. На расстоянии замаячил мост через Доэ.

— Айк! Река!

Тот, кому предназначено быть повешенным, схватится за любую веревку, лишь бы на конце не было петли. Я кое-как полз по мостику, пока не оказался рядом с Майком. Мы оба схватились за скобу из драмлинского металла, удерживавшую на месте котел. Одна рука Майка, была свободна, но держал он ее так, словно сжимал зажженную петарду: слишком опасно хранить, но бросать не хочется. Я пригляделся. Между пальцами высовывались поперечины креста Полли, дергавшегося, словно живое существо. И я понял, почему на Майка иногда находило: трудно существовать между молотом и наковальней, между Богом, драмлинскими штучками и невестой Христовой, которую он любил без всякой надежды получить.

Я не сводил взгляда с трепыхавшегося креста, пока мы с ревом мчались мимо «Звезды», но тут «Сэм’л» вырвался на мост, и под ногами осталась одна вода. Майк отпустил скобу и чуть помедлил, чтобы стиснуть мое плечо. Потом оттолкнулся, и я, прежде чем последовать за ним, еще успел увидеть, как он, изогнувшись дугой, летит в коричневую воду. Но я на лету повернул голову и заметил, как «Сэм’л Борден» взорвался. Тендер, фонтаном разбрызгивая уголь, перевернулся дважды, перед тем как плюхнуться в реку, а драмлинский котел вырвался из рамы и взлетел в воздух на столбе пара, завывавшего пронзительным, вибрирующим, режущим уши воплем, какого я никогда не слышал раньше и, вероятно, больше не услышу.

Но тут мне стало не до локомотива. Я барахтался в холодной талой воде, стекавшей с Кобблер Маунтинз, стараясь дышать через нос и гребя к берегу, прежде чем успею окончательно заледенеть и пойти ко дну.

Мы с Майком сидели, прислонившись спинами к стволу толстого дуба у самой реки, и дрожали от холода, когда со стороны железной дороги показалась толпа мужчин, вскоре окруживших нас. Большинство были служащими железной дороги, но попадались и президентские телохранители. Кто-то рывком поднял Майка на ноги, хотя тот ошеломленно тряс головой, посылая во все стороны мелкие капли воды. Разумеется, тут же рядом оказался сам президент Честер, прятавшийся за спинами своих громил и визгливо орущий, как все коротышки, в тех случаях, когда им следовало бы вести себя с достоинством и разобраться, что почем.

— Майкл Грабаки, вы арестованы за то, что умышленно подвергли опасности жизни людей и правительственную собственность!

Что мог на это сказать Майк? Он сунул руку в карман. Громилы, тут же насторожившись, полезли за револьверами, но Майк вытащил всего-навсего крест Полли. Теперь уже обыкновенный крест, а не кусок магического металла, обладающий собственной волей. Он поглядел на крест, кивнул и улыбнулся.

— Делайте, что хотите, Честер, мое последнее желание исполнено.

— Наденьте на него наручники и тащите к рельсам, — приказал президент.

У одного из громил оказались наручники. Он уже подступил к Майку, когда над рекой прогремел выстрел.

На тропе, ведущей к железнодорожному пути, стоял Люк Горман с винтовкой, дуло которой было обращено к небу. Человек пятнадцать служащих В&НС держали наготове пистолеты.

— Честер, вели своим людям бросить пушки.

И без того выпученные глаза Честера сейчас, казалось, вот-вот покатятся по земле.

— Люк, черт побери, не забывай, кто я!

— К сожалению, не могу забыть, как бы ни хотел, — сухо бросил Горман своим рокочущим голосом. — Прикажи бросить пушки. Это моя земля, и только моя полиция имеет право распоряжаться здесь. Даже ты лишен неприкосновенности и можешь быть арестован в любое время года, за исключением дня выборов, до которого еще остался целый год.

Честер оглядел своих людей, неохотно кивнул, и пять пистолетов полетели в грязь. Люк Горман спустился вниз и отдал винтовку одному из своих полицейских.

— Майк, то, что ты считал котлом, очевидно, двухрежимный ускоритель с нулевым форсажем, вроде того, что использовался в шаттле «Ориджен», только поменьше и куда мощнее. Если у тебя есть ритм, считай, что мы уже на Земле. Нам он крайне необходим. Отдай его нам и получишь столько железа, сколько захочешь. Я даже готов признать, что ты выиграл гонки.

Майк покачал головой и расплылся в улыбке, кажется, только сейчас начиная соображать, кто на самом деле правит Драмлендом. Впрочем, у меня промелькнули кое-какие идеи.

— «Сэм’л» разлетелся еще до того, как мы пересекли линию финиша. Вы выиграли честно, Люк, и «Звезда» — чертовски классный локомотив, тут ничего не скажешь.

Он откинул мокрые седые волосы со лба и выпрямился.

— И можете получить ритм бесплатно: я механик по паровым двигателям, а не космонавт. Только беда в том, что ритм был на той бумажке, что я сунул в Бангерову Большую Книгу, а книга лежала в дорожной сумке у самой топки. Там, где приземлились рама котла и топка, там и ищите сумку, и нигде больше.

Горман немного подумал:

— Саймон, Чарли, берите лодки и канаты и обшарьте реку вниз по течению. Ловите все, что плавает.

Половина его людей послушно отправились выполнять приказ.

Горман снова повернулся к Майку.

— Должен сказать, Майк, это было отличное шоу! Можешь получить работу в В&НС, когда только захочешь, при условии, что навеки излечился от своего желания строить из штучек.

Майк пожал плечами.

— Излечился? Это вряд ли. Да у меня слюнки текут при одной мысли о том, что еще можно сделать! Я как раз подумал о железнодорожных путях и о том, сколько железа требуется для рельсов и насколько было бы лучше поставить паровые двигатели на управляемые перевозочные средства. У меня уже есть кое-какие чертежи…

— Автомобили в столице запрещены! — объявил Честер Харзак таким тоном, словно объяснял нам, что яблоки падают с деревьев. Кроме всего прочего Люк Горман владеет и сетью городских троллейбусов, так что не потерпит никакой конкуренции.

— Разумеется, мистер президент, и это одна из огромной кучи причин, почему я еду домой, в Хаффер.

Мы возвращались в кабине «Звезды Волинора», и бригада показала Майку, как работает локомотив — все это с дружеским похлопываньем по спине, и всесторонним обсуждением преимуществ паровых двигателей, и выражением взаимного восхищения. Через три ночи молодой кочегар выдвинул теорию, согласно которой свисток Розы был назван регулятором функций или чем-то в этом роде, и когда он звучит, драмлины делают то, для чего в реальности предназначали их геаны, а не то, что мы, тупые земляне, пытаемся заставить их делать. И что иногда треснувший паровой свисток или сложенные трубочкой губы ребенка могут воспроизвести звук, что-то означающий для Драмлина, но только настоящий драмлинский свисток способен превратить котел локомотива в ракетный двигатель.

Правительство с готовностью этому верит, а мы с Майком рады дружно кивать головами и помалкивать. Они так и не нашли котел или то, что казалось котлом, и некоторые поговаривают, что он на дне западного океана. Другие клянутся, что он давно уже в космосе, пролетел мимо «Ориджена» и ручкой помахал. Никто ничего толком не знает, верно только одно: есть что-то волшебное, я бы даже сказал, потустороннее в свистках и драмлинах, и если мы когда-нибудь выясним, что это такое, многое изменится. Вот увидите.

Марина и Сергей Дяченко Уехал славный рыцарь мой…

И через неделю с небольшим у нас полетела связь. Возможно, все дело было в передающей станции на башне, и толковый инженер разобрался бы с этим за две минуты.

Но только не я.

Я честно поднималась на башню и копалась в проводах и платах, но так ничего и не поняла. Сдавшись, стояла на круглом балкончике и разглядывала землю до горизонта.

У подножия холма толпилась маленькая оливковая роща. Далеко на юге чернели развалины имения, сожженного в прошлом году моховыми звездами. По дороге гнали на ярмарку скот. А вокруг — каменистая пустыня, красная растрескавшаяся земля; Аманесер уехал, я жду его и буду ждать, сколько понадобится. Жаль, что связи больше нет. Есть только мутное зеркальце, расколотое пополам — половинка у меня, половинка, соответственно, у него.

В зеркальце я могла видеть отблеск его костра. Аманесер был жив, здоров, не ранен, и уже через неделю в ворота постучалось первое свидетельство его доблести — оруженосец побежденного рыцаря как-его-там, сопровождающий телегу с замечательными и нужными вещами.

Там была солярка — десять канистр. Моток медной проволоки, тюк серой ваты, масло — машинное и конопляное. Там были доспехи побежденного рыцаря — гора металлического лома, которую Аманесер согласился взять, скорее всего, только как дань традиции. И там было письмо — оруженосец вручил мне его трясущейся рукой; Аманесер не писал ничего о деле — ни о рации, ни о своих ближайших планах, ни когда думает вернуться. Он писал о любви, и большая часть послания была в стихах.

— Ты свободен, — сказала я оруженосцу побежденного рыцаря как-его-там.

Его затуманенные, будто закрытые пленкой глаза мигнули и прояснились. Он уставился на меня, словно не веря своему счастью.

— Ты исполнил свой долг, — сказала я. — Я принимаю подношение. Ступай.

Он попятился и споткнулся, едва не упав. Повернулся и кинулся бежать; слуги беззлобно смеялись вслед.

Закрылись ворота.

Ночью холм зашевелился.

Слуги забились в свои каморки и бормотали молитвы. Я и не ждала от них ничего другого; поднявшись на крышу, я расчехлила пушку, закурила трубку и стала ждать.

Уезжая, мой рыцарь отлично пристрелял старый ствол, и теперь единственным недостатком пушки был маломощный аккумулятор. Аманесер обещал прислать новый, как только подвернется что-нибудь подходящее. Но подходящее не подвернулось, а моховые звезды были тут как тут.

Их было не так много — может быть, пять или шесть, — но и одной вполне достаточно, чтобы поджарить замок вместе с обитателями. Для этого всего только и нужно, чтобы звезда дотронулась до ограды. Дай ей дотронуться — и ты сама удивишься, как быстро превращается в преисподнюю твой уютный дом.

На пушке не было прибора ночного видения — Аманесер не успел поставить. Стояла безлунная ночь, с неба смотрели тысячи неподвижных глаз, и среди них — любимая звезда Аманесера. Я помахала ей рукой. Облачко табачного дыма размазалось в неподвижном воздухе.

Холм подрагивал, будто пузырился в темноте. По невидимым ниточкам бежали огоньки, все ближе и ближе. Я отложила трубку и прижалась лицом к прицелу.

Будь на пушке нормальный аккумулятор, я расстреляла бы их еще на холме, и дело с концом. Но зона поражения начиналась (или заканчивалась?) как раз перед нашими воротами, а интервал между двумя выстрелами составлял пять секунд, не меньше. Если я поспешу с выстрелом, у звезды будет как раз достаточно времени, чтобы добраться до ограды и потрогать ее раздвоенным языком… если это у них язык, конечно.

Аманесер никогда не промахивался. Но Аманесер уехал, я жду его и буду ждать, сколько понадобится, а для этого необходимо научиться отгонять моховых звезд.

В прицел я видела все те же бегущие огоньки. Один за другим завыли псы на цепи, в конюшне заревели мулы. Мой палец лег на гашетку, и больше всего я боялась, что рука перестанет слушаться. Темнота стала красная, как сырое мясо. Я заставила себя выждать еще мгновение, а потом пальнула.

Пушка даже не вздрогнула. Холм озарился белым. Перед воротами, в нескольких сантиметрах, забился в корчах волосатый жгут — не знаю, как выглядит моховая звезда на самом деле, в моем представлении она похожа на гигантский комок волос, застрявший в водостоке. В мгновенном свете выстрела я увидела, как близко подпустила звезду, и ужаснулась. Зато и уйти ей теперь не удастся — она разваливалась, растекалась лужей, и несколько секунд слепоты — а после выстрела я всегда слепну — прошли в безопасности и в ощущении победы.

Другим бы звездам разбежаться при виде такой картины. Но им плевать. У них нет чувства самосохранения. Они вообще не живые. Аманесер в свое время пытался понять их природу и понял бы, будь у него время.

А так — приходится стрелять по ним, непонятым.

Красный огонек на пульте сменился зеленым — пушка дозарядилась. Холм по-прежнему пузырился: звезды подбирались справа и слева. По второй я выстрелила с опережением — еще чуть-чуть, и промахнулась бы. Звезду отбросило от ограды. Картинка легла на сетчатку, как фотография: жгутики, хлыстики, щупальца, какие-то развевающиеся рваные юбки… Все еще слепая, я отсчитала пять секунд и выстрелила снова. И, когда открыла прозревшие глаза, звезды уже не было. Не знаю, что с ней случилось.

Ночь пахла лимоном и лавром. В степи стрекотали цикады. Прежде чем третья гостя подошла к нашим воротам, я успела выпустить три дымовых кольца. Правда, они не были идеально круглыми.

Беззвучная вспышка. Легкий треск, как от бабочки, угодившей в пламя свечи. Я перевела дыхание; Аманесер был бы мною доволен.

Журчал фонтан во внутреннем дворике. Перед рассветом подул ветерок. От прицела на моем лице остался продолговатый синяк — я чувствовала его, даже не глядя в зеркало.

Одна за другой гасли звезды. Последней ушла любимая звезда Аманесера — и я, конечно, снова помахала ей рукой.

И поднялся новый день, освещая холм, оливковую рощу, красноватую землю в трещинах и большую дорогу, пустынную в этот час.

Еще один день в ожидании.

— Госпожа, путник у ворот. Пустить?

— Кто таков?

— Монах.

— Взвесьте.

Слуга удалился. Я отложила вышивание. Умылась из фонтана. Накинула вуаль. Неторопливо, чтобы не выказать любопытства, прошла во двор — поглядеть.

Монах был совершенно безобиден, по крайней мере, снаружи. В момент моего появления он как раз стоял на весах, и показания гирь вполне отвечали тому, что видели глаза: коренастый и тучный мужчина, видавший лучшие времена. Обвисшие щеки. Сожженная солнцем кожа. Линялая коричневая ряса. Монах как монах.

— Входите, отец.

Сойдя с весов, он благословил меня чуть дрогнувшей рукой.

— Уверяю вас, я не несу в себе ничего такого… что могло бы представлять опасность. Я человек из костей и мяса.

— Знаю, отец. Входите и разделите со мной мою скромную трапезу.

Смеркалось. Я велела принести свечи. Монах был голоден, и только деликатность удерживала его от жадного чавканья за обильно накрытым столом. Я не заводила разговора, чтобы не ставить гостя в неловкое положение — а то как бы он разговаривал с набитым ртом?!

— Сеньора, — сказал он, вытирая губы салфеткой, — я не устаю благодарить Господа за то, что он привел меня к вашему дому сегодня вечером. Усталость, голод и жажда — пустяки… в сравнении с тем, что я едва не остался на ночь без крова!

— В этих местах бывают моховые звезды, — сообщила я.

— В этих местах, моя сеньора, бывают совершенно ужасные вещи — и по ночам, и среди бела дня. Вы заметили — здешние поселяне ни во что не ставят имя Господне?

— Отец, я не вожу дружбу с поселянами.

— Простите, я не то имел в виду, — он откинулся на спинку кресла, на вислых щеках его появился румянец, и я впервые заметила, что он вовсе не стар. — Я брожу от селения к селению, собираю подаяние, моя сеньора. Чем дальше — тем безнадежнее… Я помню времена, когда во имя Его совершались подвиги. Я помню великана, которого одолел Пайс, Всемирный рыцарь, у стен нашего монастыря — одним только именем Господним! Он так и не встал — великан, я имею в виду. Мы распилили и сняли, что смогли, а остальное с превеликим трудом погрузили на повозки и оттащили в овраг. Распределительный щит с того великана стоял в монастыре до прошлого года — тогда уже поломался в последний раз, и пришлось его выбросить. Вы представляете, моя сеньора?

— С трудом, — сказала я.

Монах опустил голову:

— Мне тоже с трудом верится. Где теперь Пайс? Они забыли Господа, и во имя Его нельзя совершить не то что подвига — мелкого благодеяния…

Он хотел еще что-то сказать, но передумал и снова взялся за еду.

— Я не так богата, как прежде, — сказала я. — Мой рыцарь отправился в странствия, я жду его и буду ждать, сколько понадобится, но может быть, вы примете от меня хотя бы канистру солярки?

Он взглянул на меня поверх блюд и кувшинов, его глаза блеснули, оказавшись вдруг ясно-голубыми:

— О сеньора… Канистра солярки — королевский подарок по нынешним временам. Да благословит вас Господь!

Я подумала, что он — в высшей степени приятный и искренний человек.

— Значит, ваш сеньор в отъезде? — спросил монах, когда после ужина мы сидели во внутреннем дворике, попивая вино из деревянных кубков и слушая шелест фонтана. Я курила трубку.

— Он странствует, — коротко отозвалась я.

— Он посвящает свои подвиги вам, — тихо сказал монах. Не спросил, но констатировал.

— Да.

— В юности, — он вздохнул, — я тоже был рыцарем…

— Правда?

— Сейчас в это трудно поверить. Я отправился совершать подвиги во имя справедливости. Несколько мелких поединков прошло хорошо, но потом… Потом меня вышибли из седла и едва не убили — во имя дамы, моя сеньора, во имя прекрасной дамы. Я отнес ей мои доспехи и все мое имущество, как пожелал того победитель и как велит традиция… и постригся в монахи. И только много лет спустя мне открылась мудрость божественного промысла…

— Возможно, вы желали справедливости недостаточно сильно?

— Нет-нет! — он замахал руками, с рукавов рясы полетела дорожная пыль. — Дело совсем в другом… Дело в том, что справедливость… ах, сеньора, вы уверены, что в самом деле хотите это слышать?

— Разумеется.

— Справедливость возможна только в мире, где добро и зло — абсолютные, а не относительные величины. А в нашем мире, где забыли Господа, нет добра и нет зла. И справедливости нет. Не в том смысле, что она нарушена и ее следует восстановить — просто ее не существует. Мне следовало подумать об этом прежде, чем я опоясался мечом.

Он до сих пор переживает давнюю неудачу, подумала я.

— Возможно, все не так трагично, отец мой. Разве любовь — не добро? Разве нелюбовь — не зло? Разве это не абсолютные величины?

Он вдруг встал и поклонился мне с трогательной, чуть траченной молью галантностью:

— Ваша красота — добро, моя сеньора. Ваша доброта и щедрость… и ваше милосердие. Мне кажется, что рыцарь, совершающий подвиги в честь столь прекрасной дамы, должен быть непобедимым.

И снова поклонился, подметая рукавом рясы цветочный орнамент на плитках пола.

Рано утром он ушел, увозя обещанную канистру солярки и оставив на краю фонтана увядающий белый цветок.

— Сеньора! Побежденный рыцарь у ворот!

Медленно, с подобающей случаю надменностью я вышла на крыльцо и остановилась, пораженная.

Весь двор был запружен повозками. Узлы и ящики, канистры и бочонки, овцы и мулы, и множество того, что Аманесер именовал емким словом «ресурсы». И среди этого великолепия — побежденный рыцарь.

Без доспехов, в простой дорожной одежде, он все равно был огромен. Возможно, он мог считаться переходным звеном от рыцаря к великану; такого я не решилась бы взвешивать — жалко весов. Да и не нужны были дополнительные измерения, чтобы узнать в нем, этом побежденном рыцаре, человека второго порядка.

У него были широкие скулы и высокий лоб с налипшими черными прядками. Правый глаз — карий, угрюмый. Левый — поврежденный: черная дыра с поблескивающим изнутри фотоэлементом. Мускулистые руки и плечи, мощный торс и узкие бедра. Левая нога отрублена по колено, из переплетения тканей и кабелей торчит сучковатая палка, небрежно обмотанная изолентой.

— Прекрасная донна Клара, — голос у побежденного рыцаря был под стать фигуре, низкий и раскатистый, — исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета, вызвавшего меня на честный поединок и одолевшего твоим именем, приношу к стопам твоим все имущество мое, а также самое жизнь. Распоряжайся ими, как сочтешь нужным!

И он поклонился, чуть менее грациозно, чем недавно монах, но это и не удивительно — с отрубленной-то ногой! За секунду до поклона он занес правую руку за голову, а потом, склоняясь, вытянул ее перед собой, будто предлагая мне что-то. И замер в таком положении. Совсем замер — так могут застывать только люди второго порядка.

Выждав минуту, я сошла с крыльца и, осторожно обходя лошадей и мулов, подошла поближе.

Я остановилась в шаге от побежденного. Он стоял, согнувшись чуть ли не вдвое, и в этом положении голова его была чуть выше моей головы. Он смотрел в землю; ко мне была обращена макушка коротко остриженных, слипшихся «ежиком» волос. На ладони, обтянутой грубой боевой перчаткой, лежала маленькая вещь, о которой я уже догадалась.

Преодолевая невольный страх, я заглянула рыцарю в лицо. На висках его темнели круглые синяки. Правый глаз смотрел в пространство. На месте левого была абсолютная тьма. Ни один мускул не сокращался.

Контакты на висках, подумала я. Что с ним проделал Аманесер, прежде чем послать ко мне? Побежденный рыцарь стоял, склонившись в «поклоне верности» — жесте безграничной покорности и полного доверия, с которым люди второго порядка когда-то обращались к своим инженерам.

Я обошла рыцаря кругом. Разъем обнаружился за правым ухом. Вертикальный разъем, вроде как замочная скважина. Сейчас, согласно древней традиции, мне надлежит вставить чип на место и сказать побежденному, что его присяга принята.

Я снова обошла преклоненного — еще и еще. Слуги наблюдали за мной в священном ужасе. Мулы ревели, требуя воды и покоя.

Я протянула руку и вырвала чип из одетых в перчатку пальцев.

— На верстак, — скомандовала слугам, указывая на побежденного рыцаря. — Вынуть аккумулятор, да поживее!

Слуги повиновались.

Вечером того дня у нас уже была отличная дальнобойная пушка, способная снимать моховых звезд — да и вообще, кого бы то ни было — чуть ли не с вершины холма.

Я рассказывала Аманесеру обо всем, что происходило в доме. Не знаю, много ли он слышал — половинки мутного зеркальца плохо держали сигнал. Иногда я могла видеть рыцаря, как будто он был рядом, и слышала голос, произносящий мое имя. Иногда я видела только туман и слышала только атмосферные разряды.

Каждую ночь я оставляла свечку на окне — чтобы мой рыцарь мог увидеть ее издалека.

Побежденные приходили один за другим, порой каждый день, порой с интервалом в долгие недели. Среди разнообразных рыцарей и оруженосцев попадались колдуны — этих я выходила рассмотреть поближе. К сожалению (а может быть, к небывалому счастью), Аманесер жестко программировал их, прежде чем отправить ко мне: у всех, кого он присылал, имелись следы от контактов — круглые синяки на висках, иногда на лбу. Бедняги являлись — часто истощенные, забывшие о воде и сне, одержимые одним желанием — принести мне свою покорность вкупе с имуществом. Я отпускала их: мне стоило только сказать «Ты свободен», как осмысленное выражение возвращалось в их глаза. Но если кодовое слово говорил кто-то другой — или если мой голос оказывался охрипшим от фруктового льда, как это случилось однажды в полдень, — запущенная Аманесером программа продолжала работать…

Когда пришельцы оказывались людьми из плоти, я всегда предлагала им помощь — услуги лекаря, еду и воду, кров на ночь. Они смотрели на меня с ужасом и почти всегда отказывались.

— Прекрасная донна Клара! Исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета, вызвавшего меня на честный поединок и одолевшего твоим именем…

— Прекрасная донна Клара! Исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета…

— …приношу к стопам твоим все имущество мое, а также самое жизнь…

— Прекрасная донна Клара…

Два раза на холме появлялись моховые звезды и один раз — костлявый аббат. Пушка работала безотказно. В поклаже одного из побежденных нашелся тюк великолепного табака — я выпускала колечки дыма и ждала, когда вернется Аманесер.

— Сеньора! Побежденный рыцарь… тьфу, это оруженосец… у ворот!

Я со вздохом поднялась с подушек. Заложенная Аманесером программа требовала, чтобы побежденный приносил свою верность лично мне. Передавать благосклонность через слуг было бесполезно и негуманно — рыцари, оруженосцы или колдуны продолжали стоять у порога под палящим солнцем, ожидая донну Клару собственной персоной. Один старый изможденный колдунишка, которого я заставила подождать каких-то полчаса, помер, едва получив свободу. Стоило мне отпустить его на все четыре стороны, как он облегченно вздохнул и рухнул в пыль…

А сегодня с утра припекало, как в аду. Я накинула кружевную мантилью и вышла на крыльцо чуть поспешнее, чем всегда.

Было тихо — если сравнить с тем тарарамом, который обычно поднимался всякий раз, когда в ворота стучал побежденный. На этот раз посреди двора стоял ровно один мул, нагруженный двумя тюками, а рядом с ним — человек первого порядка, тощий чернявый юноша со шляпой в руке.

Он не был запрограммирован — это я поняла с первого взгляда. Он был напуган, измучен, может быть, слегка побит — но у него не было ни синяков на висках, ни программы в мозгу. Поэтому при виде меня он не завел, как положено, «прекрасную донну Клару», а замер, разинув рот, будто от сильного удивления.

Я улыбнулась. В отличие от всех побежденных чудовищ, вереницей проходивших через наши ворота, парень был хотя бы забавный.

Моя улыбка произвела поразительный эффект. Он издал гортанный звук — не то застонал, не то запел — и улыбнулся в ответ.

— Кто ты, путник? — спросила я насмешливо. — Что тебе надо?

— Вы Клара, — сказал он, все еще улыбаясь.

— Донна Клара, — автоматически поправила я.

На его безмятежное чело будто набежала маленькая тучка. Он сдвинул пыльные брови:

— Прекрасная… донна Клара… как вы прекрасны!

И замолчал.

Его звали Диего, и ему довелось прослужить в оруженосцах всего три месяца. Его рыцарь был из людей первого порядка (из костей и мяса! — с гордостью повторял Диего) и большую часть времени проводил не в боях и не в дороге, а за обеденным столом. Пока ему попадались такие же умеренные, смирные рыцари, удавалось решить исход поединка с помощью игральных костей. Но в один несчастный день на перепутье он повстречался с Аманесером.

— Наповал, — рассказывал Диего, печально почесывая бровь. — Мой хозяин не успел даже охнуть, сеньора. Превратился в мешок с фаршем… а ведь собирался вечером гульнуть в трактире! Так и говорил: нынче вечером, Диего, мы с тобой погудим. А сеньор Аманесер копьем его — тресь! И все…

Одолев соперника, Аманесер приступил к инвентаризации его имущества. Оказалось, что инвентаризировать нечего: доспехи не заслуживают внимания, денег мало, а запас провизии давно нуждается в пополнении. Из всего, достойного быть принесенным к моим ногам, в распоряжении Аманесера оказались только мул и оруженосец.

— Ох и страшным мне показался ваш сеньор, — шепотом рассказывал Диего. — Я думал, он… ну прямо из преисподней, прости Господи, типун мне на язык. От его голоса у меня прямо… ну… не важно. Все внутри тряслось, вот. Он достал какие-то липучки и хотел уже ко мне прилаживать, но потом пожалел, видать. А дело было к ночи… место ровное… того и гляди, костлявый аббат какой-нибудь выскочит. Он огонь развел и рядом меч положил. Садись, говорит, не бойся. Я и сел. Он меня вяленым мясом угостил и стал рассказывать, донна Клара… о вас. Всю ночь — о вас. Какие у вас глаза. Какие волосы. Какие… ну… Я всю ночь, сеньора, был счастлив. Вот честно. Забыл про рыцаря своего неудачливого, про страх свой, про костлявого аббата. Все забыл. И я понял, донна Клара, я понял! Дон Аманесер — он непобедимый, сеньора, он против целого войска великанов может выходить, и… наповал! Наповал! — Диего размахивал воображаемым мечом, сосульки вьющихся темных волос мотались на светлом мальчишеском лбу. — Он всех там положит, потому что — во имя вас. Я теперь понимаю. Утром, когда он сказал: поедешь к донне Кларе, принесешь ей покорность, — я сказал: спасибо. Он, кажется, удивился.

Диего улыбался, смотрел без страха и даже без надлежащей робости. Нахальный сопляк; я видела, будто воочию, эту сцену: горящий костер… Аманесер… и как этот мальчишка его слушает. И как у них обоих горят глаза.

— Даже если бы он не велел мне и дороги не сказал, я все равно искал бы вас и в конце концов нашел. А что осталось после моего бедного господина не так много, так за это я к вам слугой наймусь, и без платы совсем, только кормите. Я все умею. Овец доить, масло сбивать, шкуры снимать, танцевать! Петь! Да на мне можно воду возить, только прикажите, я знаете, какой здоровый?!

Он перечислял свои таланты, заглядывая мне в лицо, будто пытаясь прочитать там подсказку. Будто сейчас я скажу: ну вот, в танцорах и водовозах мы нуждаемся больше всего.

Он замолчал, а я все еще улыбалась.

К чести Диего, он почти не попадался мне на глаза. Он делал все, что поручал ему дворецкий, скоблил и мыл, подавал и приносил — и при этом обожал меня издали, деликатно, не давая ни малейшего повода заподозрить его в назойливости.

А потом я нашла ему лучшее применение. Выдалась нелегкая ночь — моховые звезды, а потом еще какая-то новая дрянь, которой и названия, наверное, не придумали. Слава Богу, в нашей пушке был теперь аккумулятор от того мускулистого рыцаря, а то пришлось бы Аманесеру возвращаться на пепелище. И вот, когда я сидела на крыше с пушкой, трубкой и невеселыми думами, рядом появился Диего.

Этот парень был просто прирожденный канонир! Как-то само собой оказалось, что мне на дежурстве делать нечего — я могу идти отдыхать во внутреннем дворике, сидеть у огня или просто спать, пока Диего, верный мне, как собственное сердце, косит опасных гостей направо и налево. И затрачивает, между прочим, вдвое меньше энергии!

— Как тебе это удается? — спросила я утром, изучая отчет об энергозатратах, предоставленный пушкой.

Диего скромно улыбнулся:

— Так ведь вашим именем, донна Клара. Разве нельзя?

Я сделала удивительное открытие — если прижать ладони к ушам, можно услышать далекий шум ветра… или моря? Диего, оказывается, видел море еще мальчишкой — помогал перегонять каких-то овец и случайно оказался в порту. Он не умел рассказывать — постоянно путался в словах и говорил не то, что надо, но я все равно сумела представить море — такое, как пустыня, до горизонта. И край его лохматится белым прибоем. А звук волн похож на тот, что слышится, если ладони прижать к ушам.

Он неплохо играл на гитаре. И время от времени говорил ни с того ни с сего что-то смешное, я долго не могла сообразить, как это у него получается. Знакомые слова в незнакомом сочетании — и ты уже покатываешься со смеху, сама не понимая, от чего. Поначалу я думала, это у него выходит случайно — но нет, он нарочно веселил меня; бывали вечера, когда я всерьез умоляла его прекратить — у меня живот болел от смеха…

Сам он никогда не смеялся. Только улыбался краешками губ. Хитрый мальчишка.

Гость постучал в ворота за час до заката. Нельзя сказать, чтобы мне он очень понравился — долговязый, жилистый, с внимательным взглядом желтых совьих глаз, — но ведь не оставлять же человека на ночь без крова. Сожрут.

Его звали дон Сур, и был он, как выяснилось уже за ужином, странствующим рыцарем-магом. Голос его звучал мягко и вплетался в мысли вне зависимости от того, говорил ли он о погоде, нахваливал жареного поросенка либо пересказывал последние сплетни. Во всей его манере говорить, дышать, смотреть было что-то притягательное — и вместе с тем отталкивающее. Удивительно противоречивый субъект.

Потрескивали цикады. Журчал фонтан. После ужина, как водится, мы с гостем перешли во внутренний дворик и, не сговариваясь, вытащили трубки. Полускрытый розовым кустом, сидел на ступеньках Диего, наигрывал на гитаре — деликатно, не привлекая лишнего внимания, в согласии с цикадами, фонтаном и моими мыслями.

Выпуская колечки дыма, я потихоньку разглядывала гостя. Нескладен и тощ, не поднимет, вероятно, самого легкого копья, путешествует в одиночку, без оруженосцев и слуг… Странствующий рыцарь-маг. Что же, он поражает противника молнией?

— Какой у вас, сеньора, удивительный дом! Эта башня, такая высокая, что видно издалека. Мавританский стиль?

— Возможно, — я улыбнулась.

— А на крыше у вас пушка, и это отчасти объясняет вашу удивительную отвагу — жить здесь, в этих пустынных местах, где даже днем погонщики оглядываются и трясутся, как зайцы. Вы отважны, одинокая сеньора.

— Я жду моего рыцаря, дон Сур, и буду ждать, сколько понадобится.

Перебор гитарных струн сделался чуть громче. Дон Сур улыбнулся странной улыбкой:

— Я не хотел бы повстречать вашего рыцаря на перекрестке двух дорог. А может, наоборот — хотел бы.

Выражение его лица не понравилось мне. Я отвела взгляд; Диего сидел в кустах, полураскрытый розовый бутон почти касался его лица. Он играл, не сводя с меня глаз. Я улыбнулась. Вдохнула душистый дым:

— Не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, дон Сур… Чьим именем вы совершаете ваши подвиги?

Гость улыбнулся шире:

— У меня нет дамы сердца, прекрасная сеньора.

— Может быть, именем Господа?

Показалось мне — или в его улыбке мелькнуло презрение?

— Тогда, может быть, справедливость или иная какая-нибудь добродетель… Что придает вам силы?

Он выпустил дым, чуть вытянув губы. Сизый столб ушел по направлению к звездному небу:

— Справедливость, пожалуй.

Мне сделалось любопытно.

— Но позвольте, дон Сур, не так давно я принимала здесь монаха, и он утверждал, что во имя справедливости не одолеешь и комара. Простите мне эту простодушную метафору. Поскольку добро и зло в нашем мире потеряли очертания.

Он покачал головой:

— Сеньора, я совершаю подвиги не ради абстрактных понятий. Нет. Совершенно конкретная, легко определимая ценность — человеческая жизнь… Она священна. Она неприкосновенна. Представление об этом лежит в самом фундаменте мира. Все, что я делаю, совершается во имя жизни человека на земле.

Сделалось тихо. Даже цикады примолкли, а Диего, кажется, забыл, как перебирают струны.

— Я иду от селения к селению, — глаза на бледном лице дона Сура загорелись ярче полуночных звезд. — Я разыскиваю кладбища, или одинокие могилы на перепутьях, или просто кучи камней, под которыми сложил кости какой-нибудь погонщик. Богатство, сословная принадлежность не имеют для меня значения. Я вопрошаю мертвых известным мне способом, и я добиваюсь от них ответа на два вопроса: насильственной ли смертью они умерли? И если да — кто убийца? Они знают, сеньора, они всегда знают имя убийцы. Тогда я иду по его следу, настигаю и во имя жизни на земле — вспарываю брюхо.

Длинная рука с тонкими пальцами метнулась, как змея, повторяя то самое движение — «вспарываю брюхо».

— Вы некромант!

Мы обернулись одновременно. Диего стоял рядом, сжав гитару за гриф, как сжимают меч.

— Вы некромант, сеньор! — выкрикнул он снова. На щеках его горели красные пятна.

— Да, — с улыбкой подтвердил дон Сур. — И что из этого?

Его рука снова метнулась. Я ждала звука пощечины — но в нескольких сантиметрах от лица Диего ладонь дона Сура вдруг расплескалась, как масло, и толстой пленкой залепила юноше рот и нос.

Гитара упала на камни. Диего забился, пытаясь отодрать от лица то, что было рукой дона Сура; я сидела неподвижно, не отнимая трубки от губ.

— Это ваш слуга? — спросил рыцарь-маг как ни в чем не бывало.

— Если ему позволено быть дерзким, я немедленно отпущу его. Так как, сеньора, ему позволено?

В голосе его, в улыбке была возмутительная двусмысленность. Сквозь пленку, облепившую лицо Диего, я видела, как парень задыхается.

Я выпустила колечко дыма — идеально круглое, застывшее в ночном воздухе дымное колечко.

— Дон Сур, — сказала я, и странно, что от звука моего голоса не покрылись инеем розы на кусте. — Вероятно, в тех краях, откуда вы прибыли, принято карать и миловать слуг в присутствии их хозяев?

— Сеньора?

— Вы не на улице, сеньор, вы у меня. Извольте отпустить его.

Последовала долгая секунда; дон Сур изучал меня, а я в этот момент испугалась. И страшно пожалела, что рядом со мной нет Аманесера.

Пленка, закрывавшая синеющее лицо Диего, неохотно сползла, собралась снова в форму человеческой кисти. Диего упал на колени, закашлялся, хватая воздух.

— Полагаю, он достаточно наказан, — сообщил дон Сур, массируя ладонь. — И приношу вам свои извинения, донна Клара — я в самом деле допустил некоторое, гм, самоуправство.

— Некромант, — прорычал с пола Диего.

Дон Сур поднял тонкую изогнутую бровь.

— Диего, — сказала я, стараясь не быть суетливой. — Ступай на кухню.

Он с трудом поднялся и ушел, ссутулившись, забрав гитару. Дон Сур затянулся; угольки в его трубке вспыхнули ярче, освещая длинное худое лицо — покрытый кожей череп.

— Ваши извинения приняты, — сообщила я холодно.

Он печально кивнул:

— Мне случалось встречаться с неприятием, с отторжением. Такова ноша, которую я по доброй воле взвалил на себя. Смертоубийство — тяжелый грех. Кара неизбежна. Когда люди осознают это — убийства человека человеком прекратятся, и я наконец смогу уйти на покой. Но до того времени — а это ох, как долго — мне придется идти от погоста к погосту, поднимать их и поднимать, и допрашивать, и выслеживать. Вы знаете, сколько убийц в моей базе данных? — он коснулся лба кончиком бледного пальца. — Я не признаю срока давности — моя рука настигает даже умерших убийц. Они так удивляются.

— Вы человек? — спросила я. — То есть, простите, поначалу у меня сложилось впечатление, что вы человек первого порядка…

— Да, безусловно! — он энергично кивнул. — Я рожден от отца и матери, воспитан чернокнижником, и все мои магические умения — результат приобретенных знаний и многолетних упражнений. Я только немного расширил память, — он снова коснулся лба. — Для мага память — это очень важно, сеньора, вы понимаете?

Прошелся ветер, тронул верхушки кипарисов. Дрогнуло облако табачного дыма над нашими головами.

— Конечно, — сказала я. — Дон Сур, вы говорили, что хотели бы встретиться в странствиях с моим сеньором? Тогда запишите себе в базу данных: его зовут дон Аманесер. Рыцарь рассвета.

Мы с Диего никогда больше не вспоминали дона Сура. Как будто его не было.

Диего дежурил теперь на крыше каждую ночь — даже тогда, когда вечер обещал спокойствие до самого полудня. Я не пыталась прогнать мальчика с крыши — для него очень важно было ощущать себя полезным. Доказать свою доблесть — особенно после того, как его жестоко унизили в моем присутствии. Ради того, чтобы стать незаменимым, Диего готов был совсем не спать.

Чтобы успокоить мальчика и дать понять, что я по-прежнему высоко ценю его преданность, я показала ему мастерскую Аманесера. Великолепную мастерскую с многофункциональным верстаком, аналитической машиной и неизменной пивной кружкой у монитора (Аманесер любил прихлебывать пиво, сидя за работой, а после его отъезда кружка так и осталась на месте). Диего был потрясен — правда, у него обнаружилась плебейская привычка тыкать пальцем в экран, и только угроза немедленного выдворения из машинного зала приучила его держать руки за спиной.

— Донна Клара! Да ведь здесь все сокровища мира!

— Не все, Диего. В мире, есть много сокровищ, которые только предстоит разыскать рыцарю Аманесеру…

— Что бы он ни искал, ему осталось совсем немного… ведь главное сокровище — вы — у него уже есть!

Он льстил, глядя в глаза, но делал это так искренне, что мне оставалось только смеяться.

— Донна Клара, эта машина может читать человеческие чипы?

— Еще как может, Диего.

— Ради всего святого, давайте посмотрим хоть один!

— Это не очень хорошо, Диего. Рыцарь Аманесер не одобрил бы. Да и откуда, скажите, взять человеческий чип? Разве что распотрошить кого-нибудь из слуг… Хотя нет, постойте.

Я порылась в ящике стола и вытащила коробочку, выстланную изнутри мягкой тканью.

— Вот, Диего. Этот чип принадлежал одному побежденному рыцарю, тому самому, который так любезно одолжил нам аккумулятор для пушки. Он лежит сейчас в подвале — рыцарь, я имею в виду — на случай, если понадобится еще какая-нибудь деталь… Почему ты погрустнел, малыш? Если бы не этот аккумулятор, мы все бы давно погибли — и я, и ты, и все слуги, лошади, мулы. Я уверена: этот рыцарь вовсе не так хорош, чтобы ради его жизни жертвовать всеми нами. Нет? Давай посмотрим.

Я подобрала подходящий разъем, вставила туда гребенку чипа и велела машине проанализировать. Прошла секунда, другая…

По экрану побежали строчки — машина сообщала основные параметры рыцаря, но как-то скомканно, телеграфным стилем, будто спеша перейти к чему-то более интересному. Мигнуло и погасло забытое имя инженера.

Экран потемнел. Из динамиков послышалось хриплое дыхание. Машина перешла к анализу глубинной сущности рыцаря, когда-то предложившего мне свой чип на обтянутой перчаткой ладони.

Экран медленно наливался светом. Открывалась чужая картина мира — четырехмерно, целиком; я смотрела сперва с любопытством, потом с удивлением, потом…

Кем-кем, вы сказали, был его инженер?!

В какой-то момент мне захотелось остановить анализ, выдернуть чип из разъема, ударить туфлей по монитору, хоть что-нибудь сделать. Но я сидела и смотрела. А рядом был Диего и тоже сидел и смотрел на все эти набухания и расслабления, ритмичные судороги, влажные прикосновения и сладкие подергивания — в то время как перед нами были, по-видимому, воспоминания младенчества! Носитель чипа видел мир не глазами, но половым органом. Тополя у дороги вызывали у него ревность, а колодец — приступ сладострастия; увиденная сразу, в комплексе, его картина мира могла вызвать восторг — или тошноту. Мне показалось, что сеанс длился полчаса — на самом деле это была минута, ну, может быть, полторы. Машина запросила подтверждение на подробный анализ, тогда я подняла руку и кликнула на «прекратить». Вот и все.

Диего был… нет, даже не красный. Он был такого цвета, что я испугалась, не хватит ли его удар.

— Да он развратник, наш побежденный рыцарь, — сказала я и не узнала своего голоса. — Прости, Диего, я… не знала!

И натужно рассмеялась.

Диего смотрел на меня, и темно-бордовая краска все не сходила с его лица.

— Я велю выкинуть его из ящика со стружками, где он хранится, и тащить на веревке за лошадью, пока не размажется по земле! — сказала я, вдруг впадая в бешенство. За то глупое положение, в которое он меня поставил. — Диего, мальчик мой, прости. Если бы я только могла предположить!

— Н-ничего, — сказал он беззвучно. — Он… это ведь… то, что в него вложено… он такой…

Он по-рыбьи захлопал губами, пытаясь что-то еще объяснить, а я смотрела на него и боролась с желанием треснуть по черноволосой голове тяжелой кружкой из-под пива.

В конце концов рассмеялась совершенно искренне. А что было делать?

Каждую ночь я оставляла свечку на окне. Каждый вечер я смотрела в свою половинку зеркала, надеясь увидеть хоть отблеск, хоть силуэт. Каждый побежденный приносил мне, кроме покорности, еще и письмо от моего рыцаря. Я заучивала их наизусть и повторяла про себя строчку за строчкой — укладываясь спать, глядя в темноту, засыпая.

Однажды в ворота постучал оруженосец, сопровождаемый целым обозом — телеги, лошади и мулы тянулись по дороге на пол километра. Слугам пришлось побегать, прежде чем имущество побежденного было сгружено с телег и перетащено во двор. На широком дворе после этого не осталось места, чтобы маслине упасть.

Здесь были приборы и предметы, о назначении которых я имела только смутное представление. Были контейнеры, помеченные знаком «радиационная опасность». И было деловое письмо от Аманесера — едва ли не первое деловое письмо с того дня, как оборвалась связь.

Любимая, — писал рыцарь рассвета. — Наконец-то среди гор хлама мне удалось найти кое-что, достойное внимания. Прошу тебя: возьми чип в золотой шкатулке и поставь этому болвану, оруженосцу, который передаст письмо. После этого покажи ему мастерскую. Он сам рассортирует все, что привез. Да: если он попросит допуск в башню — пусти его. Это совершенно безопасно, к тому же избавит тебя от хлопот с железяками. Да: называй его Синко.

Люблю.

Аманесер.

Постскриптум: если разъем его чипа не совпадет с тем, что в золотой шкатулке — ты уж придумай переходничок, любимая. Это не должно быть очень сложно.

Оруженосец — одет по-мавритански, грязный тюрбан на бритой голове — стоял в поклоне, протянув руку к тому месту, где я была в момент принесения им клятвы. На ладони — обнаженной, без перчатки — лежал чип, похожий на шуруп.

Я велела разыскать золотую шкатулку. То, что в ней лежало, имело разъем, как гребеночка.

Я вздохнула.

Аманесер всегда забывал, что у меня руки приспособлены только для вышивания.

Синко оказался странным человеком. Вероятно, тот чип, который мы вместе с Диего и дворецким в конце концов подогнали под его бритую голову, был ломаный, кустарно переделанный на примитивной аппаратуре — Синко ходил, подволакивая ногу, а иногда замирал посреди движения и так стоял минуту или две, будто вспоминая, что он здесь делает. Из тюрбана своего он соорудил головную повязку, на которой написал цифру пять, и так и бродил по дому, пугая слуг. Он плохо слышал, плохо видел, часто не понимал обращенных к нему слов и занят был только одним: рассортировывал приборы и материалы, привезенные с последним обозом. Он не ел, не пил, не реагировал на наши просьбы поддерживать в должном виде свою биологическую составляющую. Он соединял контакты, тестировал системы и задавал аналитической машине долгие задачи, в которых ни я, ни Диего, ни дворецкий не понимали ни символа.

Прошла неделя, и Синко справился, очевидно, с первой частью своей миссии. Потрогал лоб с нарисованной пятеркой, вздохнул и перезагрузил машину.

— Я отдохну, — сказал он мне. — Будьте добры, разбудите меня, когда придет новая работа от дона Аманесера.

Забившись в угол мастерской, он лег на какие-то тряпки и моментально заснул, подтянув колени к животу.

Диего долго смотрел на него. Диего испытывал к мавру необъяснимую симпатию — несмотря на то, что Синко никак не мог запомнить имя юноши и вообще был равнодушен ко всему на свете, кроме своей работы. И сейчас, когда бритоголовый залег в спячку, Диего даже скамеечку подтащил поближе — сидеть и смотреть, как он спит.

— Донна Клара, — сказал Диего, когда я пришла звать его обедать.

— А давайте… давайте его чип посмотрим, а?

— Донна Клара! Побежденный рыцарь у ворот!

Осталось всего несколько стежков — и на полотне расцветет хризантема.

— Донна Клара!

Я со вздохом отложила пяльцы. Воткнула иголку в подушечку. Вышла на крыльцо, оступилась, ухватилась за перила, чтобы не упасть.

На пятачке перед воротами, на площадке голой земли, вытоптанной ногами побежденных, стоял дон Сур — высокий, нескладный, с длинным белым лицом. Вместо правой руки с его плеча свисала черно-серая упругая сопля — будто капля застывшего битума.

— Прекрасная донна Клара, — выговорил дон Сур, мертво глядя мне в глаза, — исполняя приказание Аманесера, рыцаря рассвета, вызвавшего меня на честный поединок и одолевшего твоим именем, приношу к стопам твоим все имущество мое, а также самое жизнь. Распоряжайся ими, как сочтешь нужным!

И левой рукой протянул мне нечистую тряпицу, завязанную в узелок. Из узелка выглядывал краешек бумаги.

Я спустилась с крыльца и подошла ближе.

Он рыцаря-мага пахло гнилой капустой. На висках темнели черные синяки. Желтые совьи глаза тускло смотрели мимо меня.

— Значит, вы все-таки повстречались, — сказала я. — Ваше желание исполнилось, дон Сур…

Некромант не ответил.

Превозмогая брезгливость, я взяла подношение из его руки. Рядом очень кстати оказался Диего, он развязал узелок и с поклоном протянул мне содержимое — лист бумаги и маленькую плату с грязными отпечатками пальцев.

Любимая, — писал Аманесер. — Каждый день приближает нашу встречу. Каждая минута ведет меня к тебе… Прости, что посылаю тебе это ничтожество. Мне показалось, ты говорила о каком-то некроманте, встревожившем тебя. Если это тот самый — я рад. Правда, у него нет ничего, кроме нескольких ячеек памяти — но ты, если пожелаешь, можешь поискать им применение. Например, навесить их на пушку и попробовать какую-нибудь баллистическую программу. А если тебе лень с этим возиться — отдай плату Синко, он куда-нибудь ее приспособит.

Люблю.

Аманесер.

Я выбросила плату в сточную канаву. Вместе с базой данных на тысячи тысяч убийц.

Вечером того же дня мы с Диего сидели не во внутреннем дворике, как обычно, а в мастерской. В углу дремал Синко; после того, как мы вернули его плату на место, он спросил сонным голосом: «Приказания от господина Аманесера?» — и, получив отрицательный ответ, снова заснул.

На Диего огромное впечатление произвел визит побежденного некроманта. Он не хотел этого показывать, но радость и гордость прямо-таки распирали его.

— Как? — спрашивал он в двадцатый раз. — Нет, но как? Это был очень сильный колдун, я не хотел пугать вас, донна Клара, но это было прямо чудовище какое-то, а не колдун!

Еще бы, думала я с улыбкой. Тебе для самоуважения просто необходимо считать, что он был сильнее всех на свете. Он, о котором Аманесер пишет небрежно, вскользь: «Прости, что посылаю тебе это ничтожество…»

И, будто прочитав мои мысли, Диего с благоговением прошептал:

— Он всемогущий, сеньора. Он…

И перевел взгляд на спящего Синко.

Накануне мы все же поместили его чип в машину, и увиденное поразило нас обоих. Создавалось впечатление, что поверх личности умелого мастера-аналитика безжалостно, но очень точно набита сетка привнесенных мотиваций. Что это за мотивации, мы могли только гадать; прошлое Синко было блокировано и полностью отрезано от сознания — мы сумели только вычислить, что в предыдущей жизни носитель чипа не был ни мавром, ни рыцарем. Будущее Синко оказалось очень близким и совершенно определенным: все мотивации сходились, как ниточки, в одной точке, за которой не было ничего.

Конечно, у нас с Диего не хватило умения, чтобы проанализировать чип подробно, но мы оба поняли: человек, способный практически «на коленке» производить подобные метаморфозы с людьми второго порядка — чудотворец и гений. Мне даже стало немного страшно: получается, я совсем не знала Аманесера.

В тот вечер между половинками зеркала вдруг наладилась ясная, почти безотказная связь. Лунный свет лежал на опущенном забрале, Аманесер смотрел на меня, покачиваясь в седле, и я говорила, изливая сердце, минуты три, не меньше.

Ответ его был различим, несмотря на треск и помехи:

— У нас еще будет время, чтобы узнать друг друга. Длинная жизнь. Мы каждый день будем разгадывать загадки и не узнаем всего. Так и не узнаем…

Судя по голосу, он улыбался.

Вышивая на пяльцах, я спрашивала себя: а что такое я? Какую загадку я могу предложить Аманесеру, который знает все?

Я оставила рукоделие и подошла к зеркалу. Все говорят, что я прекрасна; наверное, это в самом деле так. У меня тонкое лицо, гладкое, как мрамор, подсвеченное изнутри теплым румянцем. У меня золотые волосы до пят и голубые глаза.

Я умею наводить пушку и немного разбираюсь в технике, совсем немного. Я отлично умею вышивать… а больше ничего. Нет, вру — еще я танцую, умею петь: голос слабенький, но мелодичный, и я способна повторить самую сложную мелодию с первого раза…

Я женщина.

Достаточно ли этого, чтобы каждый день задавать загадки такому человеку, как Аманесер?

Диего тренировался в стрельбе из лука. Я подошла неслышно и наблюдала, не выказывая своего присутствия.

Перед каждым выстрелом он закрывал глаза и что-то шептал. Иногда его стрела попадала прямо «в яблочко» — такой выстрел сделал бы честь любому мастеру. Но чаще стрелы уходили мимо, выше и ниже, откалывали щепки от края мишени и ранили окрестные стволы. Диего закусывал губу и снова поднимал лук; ни одного выстрела, характерного для упорного новичка. Он стрелял либо как снайпер, либо как криворукий погонщик мулов.

— Диего!

— Сеньора? Простите, я всего лишь…

— За что ты извиняешься?

Он быстро снял тетиву — как будто боялся, что я попрошу дать пострелять. Спрятал лук за спину:

— Извините, сеньора, мне еще надо стрелы собирать.

— Диего, ты ведь ни в чем не виноват… Почему ты краснеешь?

Он совсем смутился:

— Я… я хочу быть рыцарем, донна Клара.

— И прекрасно!

— Но я не знаю, во имя чего, понимаете? Настоящие подвиги совершает только тот, чьи намерения… чьи мотивации, понимаете?

— Конечно.

— Я пытался… разное. Например, во имя дружбы. У меня был друг в детстве, его потом бык забодал. Во имя счастья всех людей… ничего не получается! Если я с такой мотивацией выйду на дорогу, меня же первый встречный наденет на копье, как бабочку. А…

Он запнулся.

— Понимаю, — сказала я медленно.

Он покраснел еще больше. Вытер нос тыльной стороной ладони.

— Два рыцаря не могут сражаться именем одной дамы. Я знаю. Если рыцарь хочет получить право сражаться за сеньору, которая уже отдала свое сердце другому, он должен вызвать ее рыцаря на поединок. Я знаю закон.

— Диего, милый, — сказала я. — Не вызывай Аманесера. Мне будет очень жаль тебя, поверь.

— Правда? — тихо спросил он.

— Ну конечно.

Он вдруг улыбнулся. Смущение, робость, чувство вины слетели с него, как шелуха, он выпрямился, поднял острый подбородок, и я впервые увидела, что он выше меня на голову.

— Спасибо вам, донна Клара. Мне придется выбирать. Либо я никогда не опояшусь мечом, либо я вызову все-таки на поединок дона Аманесера. Знаете, я страшно ему благодарен. Если бы он не убил моего бедного сеньора, я никогда не узнал бы… прожил жизнь — и не узнал бы, что вы есть на свете. Конечно, грустно будет, если… когда он меня проткнет копьем, но ведь и справедливо, и… красиво! А может быть…

Его лицо изменилось. Только что передо мной стоял влюбленный мальчишка — и вдруг мужчина, ждавший своего часа, рывком перехватил управление в его лохматой голове.

— Донна Клара, — сказал Диего неожиданно низким хрипловатым голосом. — Конечно, дон Аманесер непобедим. Но ведь и я стану сражаться вашим именем! А я, может быть… донна Клара, ведь моя любовь не слабее, чем у дона Аманесера! Я бы вышел с ним на поле не для того, чтобы погибнуть за вас. А для того, чтобы жить. Донна Клара. Вы разрешите мне хотя бы попробовать?

Он протянул руку.

Следовало остановить наглеца раньше. Я сама виновата — была к нему слишком добра. Слишком многое позволяла. А теперь придется проявить жестокость.

Я отправлю его прочь. С позором выставлю за ворота. Я велю вышвырнуть его с крыльца вниз головой.

У него была жесткая, неожиданно волевая ладонь. Некстати вспомнилось, как мы вместе просматривали чип побежденного рыцаря-сладострастника, донора аккумулятора для пушки.

Почему он должен расплачиваться за мои ошибки? Надо просто сказать ему — мягко, — чтобы не зарывался. Сказать сейчас!

Он легонько сжал мою руку. Горячая. Сильная. Умная ладонь. Мурашки побежали от его руки — по моей, выше и выше…

— Донна Клара! Ради вас. Вашим именем. Всегда.

Я заперлась в своей комнате и не вышла к ужину. Я вышивала цветущее апельсиновое дерево, это была очень тонкая работа, очень кропотливая — стежок за стежком. Болели глаза, и очень болели натруженные пальцы. Я вышивала при свечах, не поднимая головы, до рассвета; всякий раз, когда я пробовала остановиться и отдохнуть, из темноты ко мне являлось разгоряченное лицо Диего с прилипшими ко лбу темными прядками, с горящими глазами, с мягкими влажными губами. Тогда я принималась шить вдвое прилежнее — стежок за стежком.

Под вечер мутное зеркальце вспыхнуло, отражая нездешнее пламя. Вместо Аманесера на меня глянула женщина — мне пришлось мысленно собирать ее лицо из осколков. В маленьком зеркальце помещался либо черный глаз с красной искоркой, либо уголок изогнутого рта, либо половинка носа с раздувающейся ноздрей.

— Он мой! — с торжеством кричала женщина, и в зеркале колебались ее волосы, черные и скрученные, как проволока. — Теперь он мой! Приди и возьми его, донна Клара, возьми своего рыцаря рассвета, приходи в Замок Источника, спляшем вместе!

И заливалась хохотом, от которого у меня во рту становилось кисло.

Я придавила зеркальце подушкой — новой информации оно дать не могло, а хохот колдуньи деморализовал меня. Несколько минут ушло на то, чтобы умыться, причесаться и взять себя в руки; потом я поднялась на крышу, где вот уже вторые сутки безвылазно жил Диего.

Увидев меня, он испугался. Наверное, решил, что я пришла выгонять его, и так покорно и безнадежно глянул снизу вверх, что, будь я в самом деле настроена решительно — от этого взгляда ослабела бы.

— Диего, с Аманесером беда, — сказала я и описала все, что видела в зеркальце.

Он сразу же выпрямился, губы сжались в линию, в глазах появился металлический блеск.

— Я иду, донна Клара. Я знаю, как найти Замок Источника. Это донна Фуэнте, колдунья, у нас в поселке про нее каждый ребенок знает. Я уже иду.

— Диего! — я схватила его за рукав. — Это безумие! Донна Фуэнте сварит тебя, как цыпленка, ты не спасешь Аманесера и погубишь себя!

Я говорила как раз то, чего не следовало говорить. Он крепче сжал губы и осторожно высвободился:

— Донна Клара, я должен.

— Она же баба! — крикнула я. — Против любого рыцаря, даже и колдуна, у тебя был бы шанс, но она баба, и…

Я умолкла. Диего смотрел на меня, медленно бледнея.

— Это я виноват, — сказал он с таким ужасом, что у меня замерз кончик носа. — Это моя вина, донна Клара. Я пожелал, чтобы вы изменили рыцарю хотя бы в мыслях… И его сила предала его. В его броне появилась трещина, а донна Фуэнте как раз и подстерегает тех, кто оступился.

— Не забывайся, Диего! Я не изменяла моему рыцарю… даже в мыслях!

— Тогда почему вы не приказали убить меня? Или хотя бы выгнать из дома?

Я молчала. Звездное небо медленно проворачивалось над моей головой.

— Теперь вы видите, что я должен, — тускло сказал Диего. — Умереть за него, раз уж не получилось за вас. Пусть в позоре, но не мы ведь выбираем, как.

Я схватила его за плечи и развернула к себе:

— Ты не должен умирать, Диего. И я не намерена умирать. Я хочу исправить… спасти Аманесера. И ты должен мне помочь.

— Как? — спросил он безнадежно.

Я выпустила его. Медленно обошла пушку. Вытащила из-за пояса универсальную отвертку и, подсвечивая себе фонариком, склонилась над аккумуляторным гнездом.

Он лежал на верстаке. Остатки одежды с него срезали; он был мускулист и упруг, несмотря на много месяцев в подвале, в ящике со стружками.

— Нога, — тихо сказал Диего. — Глаз… На восстановление одной только ноги уйдет месяц, не меньше.

— Неужели ты думаешь, Диего, что для его миссии ему нужен глаз? — спросила я сквозь зубы. — Ты же видел этот чип!

Диего покраснел.

— Расскажи мне о донне Фуэнте, — сказала я, загружая машину.

— Она живет в Замке Источника. Во дворе замка в самом деле есть родник. Чистый источник, волшебный. Он лечит любые раны, исцеляет даже смертельно больных, но при одном условии. Человек, пьющий воду из источника, должен верить, что он бабочка.

— Что?

— Искренне верить, донна Клара. За все время существования источника — а это столетия — известно только несколько случаев исцеления. И спасенные потом всю жизнь летали, размахивая руками, с цветка на цветок…

— Это ужасно, — я установила чип в разъеме.

— Эта донна Фуэнте… она любит глумиться.

— Зачем ей пленники?

— Затем, — грубовато ответил Диего. Я пропустила дерзость мимо ушей. На экране передо мной вертелась четырехмерная схема чипа; я пыталась сосредоточиться, но все равно ничего не могла понять. В какой-то момент опустились руки — то, что Аманесер мог сделать «на коленке», я не сумею даже с помощью машины.

— Надо забить первую и последнюю ячейку, — сказал Диего, встав за моей спиной. — Как-то так… детерминировать… перемешать любовь и смерть, понимаете? Донна Фуэнте никого не пропустит, а тут такой красавец — он должен сработать, как мина.

— Донна Фуэнте — человек первого или второго порядка?

— Никто не знает! Она носила разъем на лбу, а потом оказалось, что это диадема.

Я вспомнила ее издевательский хохот. Поежилась. Плотнее закуталась в мантилью.

— А вот тут… — Диего полез в монитор пальцем. Я сильно ударила его по руке, он зашипел от боли и убрал руки за спину. — Я хотел сказать, что, может быть, запрограммировать его просто на измор? Аккумулятор у него здоровский… он может ее как взять в объятья, так и… не выпускать. Если она первого порядка, то умрет от жажды или сердечного приступа. Если второго, то ее может в какой-то момент закоротить.

— Она колдунья.

— Она прежде всего баба! Вы же сами говорили.

Я поморщилась. То, что еще четверть часа назад казалось мне верным шансом, теперь уплывало из рук, оборачиваясь несусветной глупостью.

— Технически это возможно, — бубнил у меня над ухом Диего. — Если даже Синко… Синко!

Я не успела оглянуться, а он уже расталкивал спящего мавра.

— Синко! Синко, вставай! Есть работа!

— Приказ от сеньора Аманесера?

— Да! Именно приказ! Иди сюда, вот…

Синко подошел к монитору. Он сильно исхудал, одежда болталась на нем, сквозь прорехи проглядывало иссохшее коричневое тело.

— Хочешь есть, Синко? — спросила я.

— А? Что? Нет, спасибо, сеньора. Где работа?

— Вот! — Диего ткнул пальцем в монитор, и на этот раз я не стала его останавливать. — Надо тут прошить один мотивчик. Сможешь?

Этот не стал отказываться от еды. Все биологические процессы протекали в нем с повышенной интенсивностью — за те несколько часов, что прошли от установки чипа до завтрака, на гладких щеках рыцаря появилась щетина, и он потребовал у слуг бритвенные принадлежности.

Волосы на его голове по-прежнему торчали «ежиком». Левый глаз был закрыт аккуратной повязкой, но мне хватило и правого, карего, чтобы ощущать себя неловко. Рыцарь не сводил взгляда с моего лица, а я не осмеливалась — стыдилась? — посмотреть в ответ.

У него была мягкая улыбка, немного неестественная. Безукоризненные манеры. Тяжелые руки, порхающие над столовыми приборами, как птицы. Плоские чистые ногти.

— Что вы так смотрите на меня, молодой друг?

Диего и в самом деле таращился, забыв о приличиях.

— Давным-давно мне снилось, что я сижу за столом в обществе дамы, чья красота забивает дыхание, и странного юноши, который меня разглядывает… Вы верите в предначертание, сеньора? Я фаталист. Все подвиги, совершенные мною на полях и на перекрестках, все убитые колдуны и великаны — дань Судьбе, которая издавна благосклонна ко мне… Только однажды я встретил рыцаря, который был сильнее Судьбы. Потому что им двигала Любовь…

Он вытер губы салфеткой. Даже сидящий, он был много выше и Диего, и меня.

— Благодарю вас, сеньора, за прием и за угощение, однако солнце уже высоко, и дорога ждет меня…

Я вышла проводить его на крыльцо. Почти не хромая, он подошел к высокому гнедому жеребцу, уже оседланному и снаряженному, готовому в дорогу:

— Сеньора… я благодарен Судьбе за счастье увидеть вас. Благословен рыцарь, совершающий подвиги вашим именем. Я не знаю своей новой участи… но мне кажется, она близка. Прощайте!

Он вскочил в седло. И, обернувшись, вдруг подмигнул своим единственным глазом — сверху вниз:

— Не думайте, что вы в чем-то передо мной виноваты… Это Судьба.

И направил коня на дорогу.

Девять дней зеркальце оставалось темным.

Девять ночей Диего сидел на крыше, сшибая моховых звезд и «огненных мулов». В пушке стоял теперь аккумулятор Синко — этот был меньше, чем источник питания от рыцаря-фаталиста, но куда лучше, чем старый пушечный аккумулятор.

— Он все равно спит, — сказал Диего, с сожалением глядя на мавра. — А так он заснет чуть крепче, вот и все.

Девять дней мы сами жили, как во сне. И мне, и Диего было ясно, что если наш план сорвется — Аманесера не спасет уже ничто.

Я держала голову высоко — так высоко, как только могла. Мне казалось, что слуги шепчутся за спиной. Мой рыцарь попал в капкан донны Фуэнте — и виной этому была его дама, она и больше никто. Так, мне казалось, шепчутся служанки.

Я велела поставить кресло в гостиной перед парадным портретом Аманесера. Рыцарь рассвета стоял, опираясь на копье, в полном боевом облачении, с опущенным забралом шлема. Я сидела перед ним, вышивая олеандры, собирая слезы в маленький сосуд, висящий на шнурке у меня на шее.

На десятый день зеркальце засветилось. Я увидела отблеск костра на панцире, забрало темного шлема и ущербную луну в небесах — ту же луну, что висела сейчас над нашими головами.

— Я снова свободен, — сказал Аманесер. — И я люблю вас, донна Клара. Ждите.

Диего избегал меня. Не смешил, не восхищался, не улыбался, глядя в глаза. Порывался даже уйти — но не ушел; дворецкий заваливал его поручениями — и он делал все, даже самую грязную работу. А по ночам сидел на крыше рядом с пушкой.

Он начал курить. Раздобыл где-то трубку. Курил плохой табак, который покупал у слуг. Кашлял, смахивал слезы с глаз и снова курил.

Однажды ночью я поднялась на крышу. При виде меня Диего едва не проглотил свою трубку:

— Сеньора…

Я опустилась рядом:

— Диего… Для того, чтобы быть верной моему рыцарю, мне вовсе не нужно играть с вами в прятки. Аманесер здесь, — я прижала руку к груди. — Моя любовь к нему — как восход солнца… разве можно оскорбить восход? Разве можно его принизить?

— Но сеньора, мне показалось…

— Я верна моему рыцарю так совершенно и полно, что с благодарностью принимаю и ваши чувства. Настоящая любовь не может унизить или оскорбить. А донна Фуэнте — в самом деле опасная колдунья, и ведь мы знаем, что наидоблестнейший рыцарь однажды может потерпеть поражение… Вы доказали свое благородство, Диего. Давайте снова будем друзьями.

Он молчал.

Была безлунная, спокойная, тишайшая ночь. Над крышей и над башней, над фонтаном во внутреннем дворике и над нашими головами лежало звездное царство — россыпь жемчуга на черном бархате. Звезды мерцали в остывающем воздухе.

— Смотрите, — я протянула руку. — Видите, вон та розоватая звезда?

— Вижу…

— Рядом с ней, левее… Звезда не такая яркая, но это любимая звезда Аманесера. Она называется Тэмма.

— А у нас в поселке, — он наконец-то улыбнулся, — ее зовут Хвостик. Потому что все созвездие — видите, три звезды, еще две крестом и те четыре звезды — называется Песья Случка. Я прошу прощения, сеньора, но оно в самом деле так называется. А то, что прямо у нас над головами — четыре звезды полукругом, — это Гребень…

Я улыбнулась в ответ. Поселяне называют звезды в меру собственного разумения — но куда им до рыцаря Аманесера, у которого в машине стоит астрономическая программа под названием «симулятор Вселенной»…

— Тэмма — это красиво, — тихо сказал Диего. — Но на его месте я назвал бы ее Клара… Ой, извините, сеньора. Я лучше буду молчать.

В ворота постучал испуганный пастушок лет тринадцати. Он затравленно оглядывался, просил пить и бормотал насчет коровы, которую потерял, и что за это его убьет хозяин. Слуги уже готовы были пустить парня в людскую — поесть, попить, отдохнуть. Хорошо, что рядом случился Диего и принудил дворецкого поставить пастушка на весы.

Боже мой! Этот тощий оборванец весил, как цельносвинцовый. Я прибежала на крик дворецкого; слуги и служанки разбегались, кто куда. Пастушок стоял среди двора, дергал плечом, шмыгал носом и тупо ныл про корову и про хозяина, который убьет. Диего перехватил меня в дверях:

— Не подходите к нему. Это бомба.

Я присмотрелась. Парень выглядел совсем как настоящий, и если бы не повторяющиеся движения — дерг-шмыг-дерг — и не искусственные закольцованные фразы, я тоже сочла бы его испуганным подростком.

— Назад! — кричал дворецкий, наступая на пастушка с рогатиной.

— Назад, отродье! Уходи, откуда пришел!

Парень смотрел сквозь него мутными голубыми гляделками и причитал о потерянной корове.

Дворецкому, конюху и Диего пришлось объединить усилия, и втроем они вытолкали пастушка за ворота. По дороге пылило стадо; конюх побежал навстречу, размахивая руками, веля остановиться, свернуть…

Дворецкий малодушно бежал. Диего оттирал пастушка с дороги; я наблюдала за ними в прицел пушки. Мутная оптика давала тем не менее возможность увидеть все в деталях — разевающийся рот пастушка: «Хозяин… убьет…». Капли пота на висках Диего. Поднимающуюся над дорогой пыль — стадо было все ближе…

— Заворачивай! — кричал Диего погонщикам. — Заворачивай! Бомба!

Стадо лилось, как тяжелая вода, и не было силы, способной остановить его в несколько секунд. Диего встал перед пастушком, расставив руки — будто старший брат, готовый защищать младшего от потока рогатой скотины, от всех этих бурых и рябых, красноглазых, бездумно топочущих копытами и роняющих в пыль лепешки.

Стадо обтекало их, как речка — скалистый остров. Погонщик крикнул, даже замахнулся кнутом, но конюх перехватил его руку.

Диего стоял между стадом и смертью, и черные волосы его медленно седели от оседающей пыли.

— …я не знаю, сеньора, откуда они берутся. Откуда берутся моховые звезды или костлявые аббаты? У них, этих ходячих бомб, даже чипа нет… У них ничего нет. Если бы рвануло, сеньора, ничего бы не осталось, только яма. Мы с конюхом радиацию померили на том месте, где он стоял… Пресвятая дева Мария! Пришлось песком закидать.

Снова была ночь. Мы сидели на крыше; от горизонта до горизонта тянулась тишина — ни цикады, ни сверчка, ни шелеста листьев. Даже фонтан во внутреннем дворике молчал.

— Спасибо, Диего. Может быть, ты спас нас всех… И дона Аманесера.

— Сеньора, нет! Я бы не смог спасти. Я только смотрел, чтобы на него не наступила корова., А если бы он вздумал рвануть — как бы я его удержал?

— «Вздумал»? Разве они думают?

— Конечно, нет. Им нечем думать. Это я просто так сказал.

Над горизонтом поднялась луна — вылезла, как головка новорожденного, наполовину.

— Диего… Тебя ведь родила человеческая женщина?

— Да, я совсем простой, — он улыбнулся. — Совсем такой, как есть. Братья, сестры, дядька — золотая душа, зато тетка злющая, скупая… и красавица. Однажды выглянула из окна, так три дня собаки брехали!

Его белые зубы поблескивали в полутьме. Я заставила себя отвести глаза.

— Сеньора, — сказал он серьезно и тихо. — Я давно хотел спросить. Рыцарь Аманесер… Он дал обет никогда не снимать шлема?

Я молчала.

— Тогда, когда он рассказывал о вас… Он всю ночь просидел у костра в доспехах — и даже не поднял забрала. Я ни разу не видел его глаз. И на портрете в гостиной он тоже в закрытом шлеме. Я подумал — может быть, он дал обет?

Луна поднялась выше. Залила оливковую рощу желтым масляным светом.

— Простите, ради Бога, если я что-то не то сказал…

— Нет, Диего… Просто рыцарь Аманесер — он…

Луна вдруг погасла. Все небо из черного, звездного сделалось темно-красным. Там, где недавно была луна, осветился яркий полукруг — как будто новое солнце.

Вероятно, тот пастушок нашел-таки свою корову.

— Донна Клара! Побежденный рыцарь у ворот!

Они приходили едва ли не ежедневно, и каждый приносил и привозил с собой целую гору хлама. Там было все — мотки веревки, бутыли с маслом, гвозди, шурупы, цинковая проволока, ампулы без маркировки, непонятные мне узлы, механизмы, агрегаты. На одной телеге валом лежали детали с торчащими контактами, деформированные, оплавленные, будто вырванные откуда-то с мясом. Каждая деталь была завернута в отдельную тряпицу, обвязана ленточкой и снабжена кожаным пронумерованным ярлычком.

— Боже мой, — причитал Диего, перебирая эти узелки. — Потроха от великана. Не иначе наш рыцарь рассвета великана завалил!

Синко, еще более исхудавший, похожий теперь на ходячего мертвеца, хлопотал в мастерской и в башне. Мы поставили ему новый аккумулятор от какого-то незадачливого оруженосца.

Я знала, что возвращение Аманесера очень близко. Я жду его и буду ждать, сколько понадобится — неделю… От силы две…

В последние дни я редко видела Диего. Он уходил на рассвете, слонялся по дальним поселкам, иногда приносил обрывки новостей: поток беженцев из пострадавшей от взрыва провинции наконец-то иссяк. Овцы болеют неизвестной болезнью. Ожидается небывалый урожай апельсинов…

Аманесер приближался к нам с востока. Это легко было определить, проследив пути побежденных; я взяла за обычай подниматься на башню каждое утро и каждый вечер. Отведя с лица вуаль, смотрела на восток.

Дороги были пусты. Но я знала, что каждую минуту вдали может показаться едва заметная точка и, приблизившись, оказаться рыцарем в доспехах, верхом на огромном черном коне.

Башня чуть заметно сотрясалась. В ее узком, как шахта, подвале хозяйничал Синко.

— Я пришел попрощаться, донна Клара.

Он стоял очень серьезный, в дорожной одежде, с узелком в опущенной руке.

— Я долго думал и принял решение. Не мне посягать на великую любовь Рыцаря и его Дамы. Не мне становиться между светлой донной Кларой и ее Аманесером. Я уйду в монастырь и никогда больше не возьму в руки меч. Я так решил.

— Диего…

— Пожалуйста, сеньора, ничего не говорите. Словами здесь не поможешь… Прощайте.

Он поклонился — сдержанно, с достоинством. Повернулся и вышел прочь. И ушел по пустынной дороге — на запад.

На рассвете, поднявшись на башню, я увидела маленькую точку на востоке. Точка приближалась с каждой секундой, и скоро можно было различить всадника с длинным копьем в руке.

Я выбежала на дорогу.

По всему дому суетились слуги, а дворецкий взобрался на крышу и трижды протрубил в трубу.

Аманесер, рыцарь рассвета, подъехал к воротам. Глухой черный шлем закрывал его лицо, и забрало, как всегда, было опущено. Нога в железном башмаке коснулась земли, подняв облачко пыли; Аманесер спешился.

Я замерла в поклоне.

Аманесер — любовь моя, грусть моя, жизнь моя — обнял меня и, ни слова не говоря, коснулся теплым железом моей горячей, залитой слезами щеки.

Ночи коротки, особенно такие ночи.

Он спал, по обыкновению не снимая доспехов, а я сидела рядом. Где-то праздновали слуги, конюх чистил черного коня, кормил с ладони овсом; я знала, что утром все кончится. Утром он встанет — и снова уйдет. А я снова останусь одна и буду ждать его, сколько понадобится…

До утра оставалось три часа. Потом два. Потом час; каждая минута была, как маленькая жизнь. Каждая минута, когда Аманесер со мной.

Рассвет пришел, призывая своего рыцаря. Услышав первого жаворонка, я чуть было не прокляла невинную птицу. Аманесер пошевелился, перевернулся на спину, сел, сминая тонкое одеяло.

— Уже утро, Клара.

— Я знаю.

— Мне пора.

— Я знаю.

— Ты ничего не знаешь… Пойдем.

Мы вышли во двор.

Синко стоял у входа в башню. Ясно было, что он доживает последние минуты. Ветер покачивал мавра, повязка на его лбу пропиталась потом, полусмывшим нарисованную цифру «пять». При виде Аманесера Синко попытался поклониться, но чуть не упал:

— …боты. Завершены. Срок. Полностью.

— Покажи, — негромко распорядился рыцарь.

Синко повернулся и, волоча по песку ногу, пополз в башню. Скрылся. Плотно закрыл дверь; из окон дома выглядывали любопытные служанки.

Мне показалось, что башня дрогнула.

Нет, мне не показалось; башня вибрировала, как во время землетрясения или даже хуже. Треснул круглый балкон и вдруг обвалился, подняв тучу пыли и напугав привязанного у изгороди осла. Бросились в рассыпную птичницы и куры.

Я зажала рот ладонью. С башни продолжали откалываться целые пласты штукатурки… камни… глина… облицовка… Из-под расползающейся оболочки проступал гладкий тусклый металл.

Что-то упало и разбилось в самом доме.

Башня стояла теперь железная, нагая, украшенная только рядами заклепок. И казалось, что она — только часть чего-то большего, спрятанного под землей. И было совершенно ясно: она не имеет — и не имела прежде — никакого отношения к мавританской архитектуре.

Из двери, ставшей теперь люком, выбрался Синко. Качнулся, обретая равновесие. Склонился перед рыцарем.

— Работа принята, — сказал Аманесер.

Тремя последними шагами Синко отошел к коновязи, прислонился к ней спиной, сел, уронив руки на колени, и умер.

Я оглянулась. Слуги, служанки, конюх, дворецкий — все стояли посреди двора, я поразилась, как их много — тех, кто был со мной все эти дни, к кому я привыкла, как привыкают к занавескам и стенам…

Все головы были опущены.

В руке у повара была большая деревянная ложка, и капли красного соуса падали в пыль.

— Они неплохо послужили тебе, Клара, — тихо сказал Аманесер за моей спиной.

Я подняла глаза:

— Что ты собираешься делать?

Вместо ответа Аманесер шагнул вперед. Рука в железной перчатке нежно легла мне на плечо.

— Вы свободны, — сказал он просто и буднично, как я сама говорила много раз побежденным рыцарям кодовые слова: вы свободны…

В ответ не послышалось ни звука. Ни слова из обычной болтовни; служанки не стреляли глазками и не хихикали. Дворецкий не покряхтывал и не тер поясницу. Конюх не ковырял в зубах. Слышен был только шелест одежды — все они одновременно поклонились. И все развернулись и пошли к воротам — никто не вернулся в дом за сундуками и узелками, никто не снял даже фартука, а повар — тот так и ушел с грязной ложкой в руке…

Во дворе сделалось пусто. Только я, да Аманесер, да мертвый Синко у коновязи.

— Я ухожу, Клара, — сказал Аманесер. — Далеко. И навсегда.

— Ни один рыцарь не уходит навсегда, — тихо возразила я.

— Пойдем, — он предложил мне руку.

В гостиной, перед собственным портретом, он поставил одно кресло напротив другого. Жестом предложил мне садиться. Я повиновалась.

— Клара, — спросил он, облокотившись о спинку другого кресла.

— Ты никогда не задумывалась, кто ты?

— Я твоя дама. Я жду тебя и буду ждать, сколько понадобится…

— Да. Совершенно верно… Ты очень хорошо меня ждала. Твоим именем я совершал то, что в других обстоятельствах было бы просто невозможным. Я отремонтировал «Тэмму», и теперь она готова к старту.

Я чуть сдвинула брови:

— То, что было башней… это транспорт?

— Межзвездный транспорт.

— Ты хочешь улететь на другую звезду?

— Я хочу вернуться домой из этого безумного мира. Видишь, я хочу не так много, Клара.

— И я снова буду тебя ждать?

— Нет, Клара. Это было бы бесчеловечно — заставить ждать того, кто никогда не вернется. А еще… мне больше не нужно твое ожидание.

Я молчала. Аманесер сжал спинку кресла:

— И не смотри на меня так. Ты прекрасна. Ты — лучшая из женщин. Эти глаза, губы… волосы… овал лица… И твое сердце, Клара. Ты ждала бы годы и годы, я знаю. Ставила бы свечку на окно и ждала… Твое ожидание сделало меня рыцарем. Твое имя позволяло совершать чудеса. Жаль… Не я придумал законы этого мира, когда результат любого усилия предопределен не ловкостью и умением, не силой, не удачей даже… а мотивацией, только мотивацией. Дурацкие законы… Но я сумел воспользоваться ими. Я создал тебя, Клара. Я сделал тебя — свою Даму. Потому что ты была мне нужна.

Он наконец-то разжал пальцы. На полированной дубовой спинке осталась вмятина. Он обошел кресло и сел, закинув ногу на ногу; правый его башмак оказался при этом в луче, падавшем из окна, и я зажмурилась от солнечного блеска на металлических пластинах.

— А ты никогда не задумывалась… о неведомом? О жизни?

— Задумывалась.

— И о чем ты думала?

— О том, как мы будем жить рядом — год за годом. И каждый день загадывать друг другу загадки. И никогда не познаем друг друга полностью… но умрем счастливые и старые, в один день.

Я перебирала слова, как перебирают побитые молью вещи из старого сундука.

— А ты никогда не думала — что это за мир, в котором ты живешь? Откуда ты взялась? Кто твои родители… или твой инженер?

Я медленно подняла руку к затылку. К тому месту, где всегда запинался гребень.

— Во-от, — пробормотал Аманесер, наблюдая за мной. — Я твой инженер, Клара. Я создал тебя, чтобы ты меня ждала. Чтобы смотрела на дорогу. Чтобы ставила свечку на окно. А больше ты ничего не можешь — только вышивать и ждать, сколько понадобится. И любить меня — на расстоянии.

— Неправда, — тихо сказала я.

— Этот мальчик, твой невинный обожатель… Ты ведь так и не осмелилась его полюбить.

— Я ждала…

— Конечно. Потому что я запрограммировал тебя на ожидание.

— Аманесер, — прошептала я. — Подними забрало.

— Зачем? Я ужасно выгляжу с человеческой точки зрения, Клара, и ты напрасно хочешь посмотреть мне в глаза — у меня нет глаз… А совесть — совесть у меня есть. Я не оставлю тебя в этом мире одну. Не брошу в мире, где по дорогам бродят пространственные аномалии… комки плазмы… в лучшем случае бомбы, замаскированные под людей. Где процветает так называемое колдовство, а киборги обмениваются чипами, словно сплетнями. Это умирающий мир, Клара, я так счастлив, что могу отсюда выбраться… благодаря тебе.

— Ты, — медленно сказала я, — возьмешь меня с собой?

— Взял бы. Но «Тэмма» одноместная.

Сделалось тихо. За окном журчал фонтан.

— Я мог бы взять твой чип, — сказал Аманесер.

Я покачала головой.

— И я тоже так думаю, — согласился он. — Твой чип без твоей красоты…

Он шевельнул железным башмаком. По комнате запрыгали солнечные зайчики — по гобеленам, по блюдам на полках, по старинному оружию…

— Я люблю тебя, — тихо сказала я.

— Разумеется. Потому что в тебе прошита необходимость меня любить.

— Это неправда.

— Ты никогда не анализировала чипы в машине?

Я вспомнила Синко.

— Кстати, — судя по голосу, Аманесер улыбнулся, — это была отличная идея… Заставить Синко допрограммировать того большого железного кобеля. Донна Фуэнте теперь нескоро вернется в большую игру…

Я молчала.

— Прости меня, Клара, — сказал он другим голосом, очень печально и мягко. — Я ухожу — и не оставлю тебя здесь. И взять с собой не могу тоже. Прости, любимая.

И он поднялся — легко, не скрежетнув ни одним суставом.

Я встала в ту же секунду. Отошла за спинку кресла — так, чтобы пятьдесят килограммов мореного дуба оказались между мною и моим рыцарем.

— Ну что, — спросил он невесело, — будем играть в кошки-мышки? Дай хоть поцеловать тебя… на прощание.

— Аманесер, — сказала я, отступая. — Уходи.

— Как ты останешься? С кем ты останешься? Пока я странствовал — посылал тебе ресурсы… Ты никогда не думала, за счет какой энергии существует усадьба? А слуги? Ты не смогла бы содержать их — неделя-другая, и все. Ты остаешься одна, без средств, без защиты… Хочешь встретить ночью в темном поле моховую звезду?

Я искала путь к отступлению. Споткнулась о складку ковра и едва не упала.

Аманесер шагнул — рывком приблизился ко мне:

— Бомбы взрываются все чаще. Колдуны наглеют. Ты хочешь стать рабыней какого-нибудь слюнявого старикашки со звездами на колпаке?

— Уходи!

Я бросилась бежать.

Из комнаты в комнату, по коридору, по лестнице вверх. Мимо портьеры — налево; здесь должна была быть маленькая дверь, но ее не было. Я ошиблась. Мне следовало повернуть направо.

Аманесер стоял в дверях. Он даже не запыхался. Что я говорю — он вообще не дышал.

— Клара, прости меня, идиота. Мне не следовало тебе все это рассказывать… Надо было сделать так, чтобы ты не проснулась. Сегодня утром… с улыбкой на губах. Прости, я мало разбираюсь в человеческой психологии. До сих пор до обидного мало. Я думал, ты поймешь.

Я вжалась спиной в стену. Мне некуда было отступать.

— Закрой глаза, — тихо предложил Аманесер.

— Если ты… мало разбираешься… в психологии, — я говорила с трудом, но все-таки говорила, и каждое слово оттягивало мою смерть.

— Как… ты смог… меня?

— Но ты ведь тоже управлялась с машиной, не понимая принципа ее работы! — он, кажется, удивлялся, как можно не понимать таких простых вещей. — Я использовал готовые блоки… получилось хорошо. Даже лучше, чем надо. Закрой глаза. Пожалуйста.

— Н-нет, — я помотала головой.

— Прощай, — сказал он отрывисто. Рука в металлической перчатке поднялась, поймав солнечный блик. Аманесер шагнул ко мне.

Что-то мелькнуло у него за спиной.

Раздался грохот. Аманесер прервал направленное на меня движение и медленно обернулся. В проеме за его спиной стоял Диего.

Он был, как клубника в сметане, белый и красный одновременно. На щеках его расползались пятна; темные волосы прилипли ко лбу. Он весь был горячий, как в лихорадке, но глаза оставались холодными. Глаза воина.

В руках у него был пастушеский посох. Простое дерево. Даже и не дуб.

— Ты свободен, — сказал Аманесер. Может быть, он решил, что Диего запрограммирован. А может, у него просто была привычка — обращаться ко всем ненужным с простой освобождающей формулой.

Диего мотнул лохматой головой:

— Н-нет. Я связан клятвой. Защищайся!

И ударил его посохом в железную грудь. Аманесер пошатнулся от удара, но легко обрел равновесие. Перехватил посох, вырвал из рук Диего и переломил о колено:

— Беги. Ты еще можешь спастись. Дурак.

— Именем донны Клары, — сказал обезоруженный Диего, — я вызываю тебя на поединок. Здесь! Сейчас! Защищайся!

Аманесер потянулся к нему железной рукой, но Диего ускользнул. Аманесер схватился за пояс, но на нем не было меча.

— Мальчик, а ты знаешь, что она киборг? Что единственная ее функция — ждать? Она не умеет любить того, кто рядом!

Диего улыбнулся. Самый храбрый человек испугался бы при виде этой улыбки:

— Значит, я уеду, и она будет ждать меня. Меня, а не тебя!

И снова вывернувшись из-под удара, он подхватил сосновый табурет и швырнул Аманесеру в голову. Аманесер уклонился.

Табурет разбился о стену. Посыпались обломки.

— Аманесер! — крикнула я, прижимаясь спиной к гобелену. — Он прав! Просто уйди и дай нам жить! Просто уйди!

Аманесер шел к Диего, и мне страшно было смотреть, как он идет.

— Стой! — я запустила ему в спину подвернувшейся под руку вазой; ваза рассыпалась черепками, рыцарь даже не оглянулся.

Диего отступал. По коридору, по лестнице вниз — в гостиную. Здесь он сорвал со стены боевой топор; Аманесер просто взял свой меч, оставленный у камина.

Они стояли друг против друга — тощий Диего в кожаных штанах и полотняной рубахе, неудачливый оруженосец побежденного рыцаря. И Аманесер, железная гора, победитель сотен рыцарей и как минимум одного великана. Победитель некроманта дона Сура.

Я рванулась вперед. Не затем, чтобы остановить их — я не переоценивала своих сил. Для того, чтобы быть рядом.

Диего шагнул вперед, занося топор. В его движении не было сноровки, одна только решимость победить.

Аманесер уклонился от удара и взмахнул мечом. Диего должен был напороться на него, как жук на булавку, но каким-то чудом успел вывернуться. Меч оцарапал ему плечо; обливаясь кровью, Диего неуклюже взмахнул топором…

И встретился со мной глазами.

Уехал славный рыцарь мой…

Я жду его и каждый вечер оставляю свечку на окне.

У меня нет больше дома, полного слуг, нет кружевной мантильи и фонтана во внутреннем дворике. Я живу в лачуге и сама дою двух белых мутноглазых коз. Молоко и кукурузные лепешки — не так уж мало; каждое утро я умываюсь колодезной водой и жду. Я буду ждать, сколько понадобится.

Иногда ночью я выхожу поглядеть на звезды. Звезда Тэмма подмигивает мне, будто что-то обещая. Тогда мне становится страшно, и ночью приходят кошмары: я вижу, как железная фигура медленно валится на бок. Как падает меч. Как бьют по воздуху стальные пластинчатые руки, как скребут по полу шпоры, как раскатываются крохотные шестеренки и летят, поджигая край скатерти, синие искры.

Но чаще я вижу другие сны. В них легко и радостно, поют птицы и цветет апельсиновая роща. И к покосившимся воротам подъезжает мой рыцарь — глаза его сияют, и к высокому белому лбу прилипли темные прядки волос.

Я знаю, что однажды так будет.

Я жду.

Терри Пратчетт Страта (окончание романа)

На заре они вознеслись над лесом и полетели в прежнем направлении. Пролетая сквозь поднимающиеся туманы, они оставляли в воздухе длинные извилистые следы.

Далеко впереди по их курсу вздымалась, как указующий перст разгневанного бога, колонна черного дыма. Такая толстая и плотная, что отбрасывала тень.

— Не знаю, какое впечатление производит это зрелище на туземцев, — сказала Кин. — Но меня оно устрашает. Мы должны были взорвать корабль в атмосфере, Марко!

— Это их планета нас ударила, — раздраженно откликнулся кунг. — Вот пускай теперь и расхлебывают.

Леса наконец сменились вспаханными полями, на некоторых зеленели всходы. Они заметили мужчину, идущего за плугом, который влекла пара волов. Пахарь в ужасе упал на колени, прикрывая голову руками, когда их тени пронеслись перед ним по земле.

— Этот человек отнюдь не выглядит искусным планетарным техником, — заметила Кин.

— Да, — согласился Марко. — Он выглядит как перепуганный мешок с дерьмом. Но кто-то же построил этот диск?

Они позавтракали на вершине скалы, с которой открывался прекрасный морской вид. Марко долго разглядывал море и наконец спросил:

— Как бы ты устроила приливы, Кин, будь ты строителем диска?

— Очень просто. Я бы установила под диском резервуар для стекающей воды. И отправляла бы дополнительную воду в моря по соответствующему расписанию. А почему ты спрашиваешь?

— Этот прилив ненормально высокий. Посмотри, там большие деревья наполовину в воде… Что с тобой? Почему ты дергаешься? Ты себя плохо чувствуешь?

— О да! И чем скорее я смогу принять горячую ванну, тем лучше для моего драгоценного здоровья. С мылом!!!

Марко вытаращил на нее круглые глаза. Кин вздохнула.

— Я говорю о блохах, Марко. Это такие кусающие паразиты. Мне плевать на закон о сохранении вымирающих видов, я намерена эти виды прикончить. Немедленно! Ох, в этом скафандре невозможно даже толком почесаться…

Сильва деликатно прокашлялась.

— Мне также хотелось бы получить возможность совершить определенные гигиенические процедуры, — сообщила она.

Марко неохотно согласился устроить продолжительный привал во второй половине дня. И то только после того, как Кин объявила, что в противном случае приземлится у первой же постройки, хоть чуть-чуть смахивающей на постоялый двор.

Когда они летели над морем, Сильва задумчиво сказала:

— Мы направляемся в Германию. Это нехорошее место.

— Почему? — с интересом спросил кунг.

— Это же сплошное поле битвы! Даны, которые устремляются на юг, сталкиваются там с мадьярами, которые распространяются на запад. Всюду шныряют турки, а есть еще локальные стычки. По крайней мере, так говорит земная история.

Кин злобно почесалась и мрачно уставилась на бурное море. Ей почудилось, будто она видит в волнах судно, плавающее кверху дном, но они слишком быстро пролетели мимо.

Наконец показался противоположный берег с широким пляжем. Они пролетели над пляжем, пролетели над лоскутным одеялом полей, затем над довольно большим лесом и увидели город. Маленький, буколический, но несомненно город.

— Крепость я еще могу опознать, — сказал Марко, указывая одной из правых рук на грубую каменную постройку, обнесенную каменной стеной. — Но что означает та большая деревянная конструкция?

— Может быть, это бассейн с подогревом? — с надеждой предположила Кин. — И не смотрите на меня так! Еще ремляне имели превосходные горячие бани.

— Ромляне, — педантично поправила Сильва.

Марко хмыкнул и рванулся вперед, предоставив женщинам возможность включиться в гонку.

— К чему такая спешка? — удивилась Кин, догоняя.

Кунг указал на дымную колонну, которая выглядела более чем внушительно даже на таком расстоянии.

— Сильва считает, что люди на диске уже на грани массовой истерики. Как ты думаешь, что случится, если нас заметят в небесах?

Они приземлились вдали от населенных мест, в смешанном лесу, где текла неглубокая речка в песчаных берегах.

Кин немедленно разоблачилась и включила буфетчик на простейшую операцию — производство горячей воды. Сильва шлепнулась на нагретый солнцем песок. Марко подозрительно побродил по берегу, потом поднялся по заросшему деревьями склону.

Через секунду он кубарем скатился вниз.

— Там дорога! Надо убираться отсюда!

Сильва посмотрела на Кин и пожала плечами. Поднявшись наверх, она через минуту вернулась с задумчивым видом.

— Я почуяла отдаленный запах людей. Но это старая лесная дорога, и в колеях уже появилась растительность.

Обе женщины посмотрели на Марко.

— Люди ходят по ней, — упрямо сказал кунг. — У них может быть оружие.

— Разве что топоры и пилы, — заметила Кин. — К тому же они суеверны, и это наша лучшая защита. Скажи, Марко, на Кунге есть леса?

— Конечно.

— Тогда скажи мне, как поступит простой кунг, если внезапно обнаружит в своем лесу странных и пугающих монстров?

— Он нападет на них и уничтожит!

Кин прикусила язык.

— Гм… Полагаю, что ты прав, Марко. Но я как раз хотела тебе сказать… видишь ли, люди обычно ведут себя по-другому, поэтому не стоит беспокоиться.

Она заказала буфетчику мыло. Помылась в одноразовой пластиковой лохани с горячей водой. Сильва тем временем прошлась вниз по течению и нашла для себя глубокий и восхитительно холодный омут, где стала плескаться. Марко размяк настолько, что позволил себе без опаски прополоскать в речной воде свои широкие ступни.

Что-то шевельнулось в воде у его ног. С резким шипением кунг высоко взвился в воздух, крутанув сальто-мортале, и приземлился на берегу в боевой стойке. Кин подбежала и поспешно сунула руку в воду. Она быстро поймала маленькую желтую лягушку и молча продемонстрировала ее Марко. Кунг вытаращил глаза. Кин не смогла сдержаться и расхохоталась.

Марко посмотрел на ее смеющееся лицо, на безмятежную лягушку на ее ладони и угрожающе зашипел. Потом отвернулся и спортивным шагом двинулся в сторону Сильвы.

Кин ощутила угрызения совести. «Нечестно с моей стороны, — подумала она, — потому что кунги все-таки лишены чувства юмора. Пускай даже этот кунг воспитывался на Земле». Она отпустила лягушку, зашла поглубже и окунулась в речную воду.

Вода была чистой, а течение достаточно медленным, чтобы в речке разрослись желтые водяные лилий. Стайка какой-то мелочи шарахнулась в разные стороны, когда она нырнула. Кин очутилась в золотистом подводном мире и позволила воде понести себя, едва пошевеливая руками и ногами. На белых стеблях лилий сидели красные рогатые улитки, маленькие серебристые рыбки порхали, как ласточки, между длинными зелеными нитями водорослей…

Она вынырнула с плеском в прибрежных зарослях желтых лилий, встала на ноги, выжала воду из волос и…

Эти лучники были очень хорошо вымуштрованы.

Боевые луки в их руках даже не дрогнули. Взглянув на нацеленное оружие, Кин мигом отказалась от мысли еще раз нырнуть и скрыться. Рефракция там или не рефракция, но стрелы могут попасть в нее и под водой.

Всего лучников оказалось восемь. Их экипировка выглядела довольно разношерстной, но каждый имел кольчужную рубашку поверх грубой одежды и тесно прилегающий металлический шлем на голове. Из-под всех шлемов на Кин взирали водянисто-голубые глаза. Скорее с флегматичным упрямством, чем с суеверным ужасом.

В наушнике назойливо вещал знакомый голос:

— Никаких глупостей! Вероятность поражения цели чересчур велика. Мы будем вести себя крайне осторожно!

Кин обвела глазами близлежащий пейзаж и обнаружила, что смотреть, собственно, не на что. Обыкновенные кусты и заросли камышей. Ничего интересного, тем более обнадеживающего.

— Мне нравится это твое «мы», — произнесла она вслух.

— Только не смотри так пристально на тот большой куст в пурпурных цветах, — предупреждающе сказал голос Марко.

Прежде чем она успела ответить, какой-то человек протолкался через строй лучников и ухмыльнулся Кин, глядя на нее сверху вниз.

Этот мужчина был сложен, как кирпичная стена, не слишком высокий, но зато широкий и крепкий. Даже его загорелая кожа была кирпичного оттенка. Между копной соломенных волос и фанфаронскими соломенными усами сверкали ярко-голубые глаза, живо напомнившие Кин, что интеллект вовсе не обязательно продукт технической революции.

На незнакомце были кожаные гетры, подпоясанная блуза до колен и просторный красный плащ. Все эти вещи выглядели так, словно в них спали не снимая и где ни попадя. Одна из его мозолистых ладоней задумчиво похлопывала по рукояти меча, полускрытого под плащом.

Кин ответила ему ослепительной улыбкой.

Какое-то время они молча глядели друг на друга, продолжая приятно улыбаться. Наконец мужчина положил конец битве улыбок, опустившись на одно колено и протянув ей руку. На толстых пальцах, потемневших от въевшейся грязи, вспыхнули драгоценные камни в перстнях. Слишком крупные и слишком чистой воды, чтобы не предположить, что они недавно сменили владельца.

Кин приняла эту руку со всей доступной ей грациозностью. Когда она выбралась на берег, восемь лучников непроизвольно издали то ли ах, то ли вздох. Кин испробовала на них вторую ослепительную улыбку, которая вынудила их в замешательстве отступить, и выпутала из волос запутавшуюся водяную лилию.

Кирпичнолицый разрушил очарование, смерив ее оценивающим взглядом с последующим кратким комментарием. Лучники сдавленно заржали.

— Сделай погромче, — велел знакомый голос в ее наушнике. — Если он говорит на латыни, Сильва сможет перевести.

— Доступно и без перевода, — сказала Кин. Она одарила глазеющую на нее аудиторию третьей рекламной улыбкой, способной обеспечить популярность любой зубной пасте, и шагнула вперед. Кирпичнолицый кивнул, и лучники поспешно убрались с ее пути.

Возле буфетчика топталась группа из трех человек. Двое из них носили тяжелые серые балахоны, а третий, совсем юнец, был наряжен в яркие и непрактичные одежды. Все трое с виноватым видом попятились, когда Кин приблизилась к ним.

Юнец что-то произнес, вытащил из ворота рубахи амулет на шнурке, снял его с шеи и выставил вперед. Он начал медленно подступать к ней на негнущихся ногах, держа свой амулет так, словно это было оружие. Кин отметила, что его блеклые глаза остекленели, а на лбу выступили крупные капли пота.

Наконец юнец остановился прямо перед ней, упорно глядя не в лицо, а поверх ее головы. Кин чувствовала, что все зрители этой странной сценки чего-то ждут от нее… но чего именно?

Недолго думая, она протянула руку и взяла амулет.

Пара в серых балахонах громко ахнула. Кирпичнолицый за ее спиной разразился внезапным хохотом. Нарядный юноша рискнул бросить мгновенный взгляд на ее лицо, его губы зашевелились, бормоча беззвучные слова. Кин вежливо уделила внимание вещице, очутившейся в ее руках. Это был небольшой деревянный крест с резной фигуркой. Она вернула его владельцу с подчеркнутым уважением к амулету.

Юнец схватил свой крест, безумно огляделся и бросился взбираться по склону к верхней дороге. Двое в серых балахонах заторопились за ним, и тогда Кин наконец увидела, что эти мерзавцы сотворили с буфетчиком. Вогнали меч в его раздаточную нишу.

— Они испортили нашу машину! — прошипела она.

— Ладно, Кин. Пригнись, когда я тебе скажу… ДАВАЙ!

Что-то просвистело мимо ее головы и с глухим звуком влепилось в лоб одному из серых. Тот упал как подрубленный, не успев даже толком вскрикнуть.

— Cape illud, fractutor, — сказал довольный голос шанды в ее ухе.

Кирпичнолицый крепко ухватил Кин за руку и резво потащил наверх к дороге. Все лучники последовали за ними, бросая боязливые взгляды на окружающий лес.

— Что это было? — пропыхтела Кин, спотыкаясь. Прежде ей не приходилось бегать босиком по опавшей хвое и шишкам.

— Сильва бросила камень, — объяснил ей кунг с неприкрытой завистью в голосе.

Она исхитрилась оглянуться, но увидела лишь пронзенный мечом автобуфетчик, свой скафандр, валяющийся подле воды, и мужчину в сером балахоне, лежащего без движения.

— В данный момент мы больше ничего не можем сделать, — деловито сказал ей Марко. — Их оружие, разумеется, смехотворно. Но ситуация не настолько безнадежна, чтобы мы могли позволить себе убить их всех.

— В самом деле?

— Мне бы не хотелось, Кин, чтобы ты вдруг подумала, будто я руководствуюсь какими-либо иными мотивами, помимо обычной разумной предосторожности!

— Конечно, нет, Марко.

— Теперь Сильва хочет кое-что тебе сказать.

— Эти люди принимают тебя за какой-то вид водяного духа, — сообщила шанда. — Они ожидали, что ты впадешь в жуткий ужас и будешь кричать, когда показали тебе эту фигурку Кристоса. Мой совет: постарайся прикрыться, и чем скорее ты это сделаешь, тем лучше. Очевидно, в этом обществе установлен суровый запрет на наготу.

На дороге оказалось довольно много вооруженных мужчин и между ними несколько жрецов в балахонах. Кирпичнолицему подвели коня, он ловко вскочил в седло и, наклонившись, молча подхватил свою добычу. Усадив Кин позади себя на коня, он больше не обращал на нее внимания. По его команде вся компания двинулась в путь.

— Это опять Сильва. Не отчаивайся!

— Я вовсе не отчаиваюсь, — сказала Кин. — Я потихоньку стервенею.

— Мы уже вернулись на берег. И Марко старается привести в чувство оглушенного служителя культа.

Тоненький пронзительный взвизг прозвучал в ее наушнике и резко оборвался.

— Кин?..

— Я все еще здесь, Сильва.

Один из серых жрецов подскакал к ним и поехал бок о бок с конем кирпичнолицего. Поверх его жреческого балахона был надет добротный темный плащ, отороченный пышным мехом. Этот жрец выглядел очень важным и держался надменно. И судя по всему, был ужасно разозлен.

— С другой стороны, мы получили хорошую возможность, — сказала в наушнике шанда. — Надеюсь, теперь мы узнаем гораздо больше о здешних жителях. А если у тебя возникнут какие-то трудности, Кин, советую тебе вступить в сексуальные отношения с твоим похитителем. Кстати говоря, его зовут Лотар.

Жрец в плаще с меховой оторочкой принялся повелительно кричать и указывать пальцем назад, то и дело бросая на Кин убийственные взгляды. Лотар холодно и односложно отвечал ему, пока не взорвался. Молниеносным движением сграбастав жреца за балахон на груди, он приподнял его над седлом и яростно прорычал какую-то фразу. Потом смачно сплюнул на землю и отпустил оппонента. Лицо жреца побелело, как мел, то ли от гнева, то ли от ужаса.

— Очень интересно, — довольно мурлыкнула Сильва на фоне слабо повизгивающего голоска, который взахлеб лопотал на латыни.

— Буфетчик сильно пострадал? — спросила Кин.

— К счастью, не очень, мы сможем его починить.

Путешествующая компания добралась до опушки леса и дальше двинулась, насколько могла судить Кин, по направлению к центру диска. Узкая ухабистая дорога тянулась между сменяющими друг друга участками культивированной и заболоченной земли. Над этим непримечательным пейзажем грозно доминировала гигантская колонна дыма, возносящаяся высоко в небеса. Там ее верхушку размывали и разрывали в клочья постоянные ветры верхних слоев атмосферы.

Вскоре им встретилась небольшая группа селян, которые вразброд шагали по дороге в обратном направлении. Завидев вооруженную банду, селяне врассыпную бросились в поля, но Лотар сделал повелительный знак двоим своим людям, которые быстро поймали одного мужчину и привели к нему. Пленник дергался, пытаясь вырваться из рук лучников, но покорно отвечал на вопросы Лотара.

— Послушай, Сильва… Как надо сказать на латыни: «Я замерзла почти до смерти»?

Шанда перевела. Кин постучала Лотара по плечу и очень старательно повторила латинскую фразу. Лотар резко обернулся и несколько секунд смотрел на нее в изумлении, прежде чем расстегнул массивную брошь, которая удерживала его красный плащ. Плащ был тяжелый, из грубой колючей материи, к тому же пованивал, но Кин с благодарностью завернулась в него. Старший жрец пробормотал себе под нос какой-то нелестный комментарий.

— Он говорит, что скоро вы оба согреетесь в адском огне, — услужливо перевела Сильва.

— Великолепно. Я знакома с этими жрецами только пару часов, а они уже так горячо ко мне относятся!

— Послушай меня внимательно. В этой группе путешествуют влиятельные иерархи религиозного культа Кристоса и Создателя. Жрецы направляются к месту взрыва половины нашего корабля, поскольку верят, что этот огромный столб дыма не что иное, как знак возвращения Кристоса на Землю. Что касается Лотара, он происходит из мелкой знати и в свободное от обязанностей благородного нобиля время промышляет грабежами и разбоем. Если верить нашему информатору, этот Лотар — истинный сын Сайтана.

— Думаю, у Сайтана масса родственников в этих краях, — пробормотала Кин.

— Странная религия, на мой взгляд. Каждый изначально считается закоренелым грешником, пока не докажет собственную святость. Наш информатор говорит, что жрецы встретили Лотара с его командой на дороге и выяснили, что им по пути. Тогда жрецы заключили с ним союз для взаимной защиты, но только этому союзу может прийти конец в любой момент.

— Ты хочешь сказать, что главный бог Лотара возвращается на плоскую Землю, а Лотар думает только о мародерстве?

— Почему только? Наверняка еще о грабежах и насилии. Сейчас ваша группа направляется в святой дом, где должна заночевать. И ночью мы попробуем тебя вытащить. А теперь я на время отключаюсь, чтобы заняться раненым. Знаешь, мне не нравятся эти кристеры, но в смелости им не откажешь… Наш информатор попытался ударить кунга! Можешь представить себе результат.

— Он умер?

— Нет, мне удалось убедить Марко, что живым этот жрец принесет больше пользы.

Ранним вечером разношерстная компания бандитов и жрецов въехала в город, состоящий в основном из невысоких построек с тростниковыми крышами. В центре его располагался внушительный каменный комплекс, который Сильва идентифицировала как важное религиозное учреждение. В грязном лабиринте улочек кишели люди и повозки. Лотару пришлось послать вперед своих бандитов, которые принялись разгонять толпу ударами плоской стороны меча, а иногда и острием, чтобы вся компания смогла без помех добраться до религиозного центра.

Вокруг святых зданий тоже толпилась шумная куча людей. Большинство из них было одето в нечто неприглядное, окрашенное в какой-нибудь из тусклых священных цветов. Старшего жреца народные массы приветствовали с энтузиазмом, несколько человек помогли ему спешиться. Лотар продолжал спокойно сидеть в седле, бесстрастно наблюдая за происходящим. Кин с любопытством вертела головой. Лучники Лотара, как она заметила, веером разбрелись в толпе, то и дело бросая короткие взгляды на небо.

Старший жрец, о котором Сильва сообщила, что его зовут Отто, что-то резким тоном сказал тощему святому человеку. Тот поспешно убежал и вернулся через несколько минут, степенно сопровождая другого святого человека, который, судя по тому, как перед ним почтительно расступилась толпа, был гораздо более значителен, чем первый.

Святейший человек оказался низеньким, коротконогим и чрезмерно упитанным. Поверх стандартного балахона он носил богатый красный плащ с золотым шитьем, к сожалению, изрядно замызганный. Мрачно выслушав речь Отто, святейший подошел к коню Лотара и вперился в Кин.

Через некоторое время он протянул к ней руку и больно ущипнул за бедро.

Учитывая все привходящие обстоятельства, она решила никак на это не реагировать.

Лотар спрыгнул с коня и опустился перед святейшим на одно колено, положив правую руку на сердце. Он быстро заговорил с выразительными модуляциями голоса (словно красноречивый продавец залежавшихся товаров, подумалось Кин). Она призвала на помощь Сильву.

— Боюсь, что почти ничем не могу помочь, — сказала ей шанда. — То, что мы сейчас слышим, один из раннегерманских диалектов. Этот толстяк, скорее всего, местный епископ, а то, что сейчас происходит, можно назвать церковным судилищем, где у епископа решающий голос. Дилемма, насколько я понимаю, такова: либо Лотар оставляет тебя себе, либо передает тебя в руки церкви.

— А как насчет героического спасения? Ужасно утомительно, знаешь ли, глядеть на небо в тщетном ожидании, что вот-вот объявятся твои верные друзья с лазерами в руках…

— Я хотела использовать станер, — сказала Сильва. — Но в твоем скафандре его не оказалось. Утонул во время инцидента с плавучим островом, несомненно. План «Б» также не сработает. Марко собирался прилететь на двух поясах, чтобы один передать тебе, но люди Лотара постоянно следят за небом. Это из-за драконов, как ты думаешь?

— Расскажи мне о плане «В», Сильва.

Шанда тяжело вздохнула.

— Марко намеревается прилететь на двух поясах и порубить всех в капусту.

— Отличный план, — сказала Кин.

— Марко сумасшедший. У викингов есть специальный термин «берсерк». Он был придуман для Марко.

Лотар закончил свою гладкую речь. Епископ посмотрел вниз, на Лотара, потом вверх, на Кин и поманил ее пальцем.

Промедлив несколько секунд, она соскользнула со спины коня. В наступившей вдруг тишине по толпе пролетел смутный шорох. Епископ кивнул и заковылял назад, знаком приказав Кин последовать за ним.

Толпа приверженцев Кристоса всколыхнулась и медленно двинулась за ней, продолжая пребывать в гробовом молчании.

Епископ провел ее между зданиями, и они очутились во внутреннем дворе, где лежали длинные вечерние тени. Двор был земляной, хорошо утоптанный, а посреди него возвышался небольшой навес. Пространство под навесом ограждала решетка из вертикальных металлических прутьев.

— Меня сейчас посадят в клетку и запрут! — прошипела Кин. — Где ты, Сильва, черт тебя подери?..

— В роще на вершине холма, неподалеку от города. Эти прутья не кажутся мне слишком толстыми, Кин. Надеюсь, они считают их вполне надежным препятствием для побега.

— Сильва! Каким образом ты можешь видеть прутья?

— Марко позади тебя в толпе и транслирует мне отчет очевидца. Только не ищи его!

Епископ остановился у средней клетки и отпер дверь. Кин притормозила, но кто-то сзади профилактически кольнул ее в спину мечом, и она шагнула в клетку.

Замок был примитивный, но зато очень большой. Прутья, согласно оценке Сильвы, нельзя было назвать непомерно толстыми. Кого же они имеют обыкновение здесь держать, если для этого требуются цельнометаллические бруски толщиной в девять сантиметров?..

Епископ, его святые люди и человек с мечом удалились, оставив ее сидеть на грязном земляном полу.

Через некоторое время толпа зевак рассосалась, оставив после себя группу лучников Лотара, которые разошлись в разные стороны двора и продолжили наблюдение за небом. Наконец какой-то святой человек принес ей миску с объедками, сунул ее в приоткрытую дверцу клетки, снова запер клетку и ушел.

На небе начали появляться звезды. Из города, отделенного от нее зданиями святого комплекса, по-прежнему доносились возбужденные крики и дребезжание множества повозок.

— Сильва?..

Последовала душераздирающе длинная пауза, прежде чем шанда откликнулась на ее зов.

— Ах, Кин! Теперь я гораздо лучше все понимаю. Твой статус пока еще не определен. Скажи спасибо своему приятелю Лотару, он по крайней мере спас тебя от немедленной смерти. Я также узнала намного больше о текущей ситуации на диске. Могу кое-что рассказать, если хочешь. Все равно мы не сможем забрать тебя, пока не станет совсем темно. Сомневаюсь, чтобы эти лучники превосходили Марко по части ночного зрения.

— Валяй, развлекай меня, — разрешила Кин, морща нос над своим ужином от щедрот епископа. «Меня непременно стошнит, если я хотя бы попробую», — решила она.

— То, что здесь происходит, чрезвычайно интересно, — сказала Сильва. — У местного населения нет никаких сомнений, что настало время либо предсказанного возвращения Кристоса, либо предначертанного конца диска. Либо сразу и того, и другого. Внезапно вспыхнуло невиданное пламя — при взрыве нашего корабля, разумеется. На небе были видны странные знаки — и мы хорошо знаем, почему. Короче, этот город забит путешественниками, которых можно разделить на две части. Одни спешат поскорее добраться до места прибытия бога, другие — как можно дальше убраться от него.

Кин прислушалась к воплям на улицах.

— Но почему же они убегают? — спросила она.

— Видишь ли, этот бог крайне разборчив и привередлив.

— Как тебе удалось столько выяснить?

Снова последовала долгая пауза. Наконец Сильва сказала:

— Ты должна мне кое-что пообещать, Кин. Когда мы вернемся домой, ты никому не расскажешь о форсированной системе сбора информации, которую мы с Марко, гм… разработали. В противном случае, мне грозит суровое дисциплинарное взыскание со стороны всепланетного антропологического комитета.

— Мой уста запечатаны, — торжественно пообещала она.

— Ладно. Марко высматривает какого-нибудь подходящего с виду субъекта, оглушает его кулаком и доставляет ко мне в рощу по воздуху. Затем он выколачивает из него все дерьмо до тех пор, пока я не сочту, что услышала вполне достаточно.

Кин ухмыльнулась.

— Это совсем не то что рисовать картинки на песке или указывать пальцем на предметы, не так ли?

— Конечно, нет. Наша новая методика гораздо эффективнее!

Какая-то суматоха началась во внутреннем дворе. Всматриваясь в сумерки, Кин различила кучку приближающихся мужчин, среди которых выделялась высокая фигура со странной подпрыгивающей походкой.

Когда они приблизились к клеткам, Кин увидела, что странная фигура похожа на человека, но ростом никак не менее трех метров. Пока Кин таращилась на загадочное существо, оно вдруг резко дернулось и распахнуло пару темных крыльев размером с целую простыню. Один из конвоиров яростно кинулся на пленника, и тот поспешно съежился, издав жалобный звук. У Кин, которая теперь стояла вплотную к решетке, осталось смутное впечатление чешуйчатого тела с рельефно раздутыми грудными мускулами.

Она отпрыгнула назад, когда дверь в соседней клетке отворилась и туда втолкнули крылатого гиганта. У него была массивная голова с рожками, короткими и толстыми, и светящиеся зеленые глаза, которые сузились при виде Кин.

Дверь захлопнулась, и мужчины быстро удалились. Пленник фыркнул и несколько раз потряс дверь в порядке эксперимента. Потом он отошел в дальний угол клетки и молча уселся на землю, обхватив руками колени.

Конвоиры вернулись с маленьким, отчаянно барахтающимся тельцем, которое они фактически тащили на руках. Этого нового пленника Кин опознала. Она уже видела подобное создание на вершине холма: человек, животное, насекомое — всего понемногу. Когда один из конвоиров ослабил внимание, открывая дверь пустой клетки, пленник с пронзительным свистом расцарапал ему грудь когтями, и тот упал. Затем он ловко вывернулся из рук второго, врезав ему крошечным копытцем в солнечное сплетение, и успел запустить остренькие зубки в руку третьего, прежде чем был пойман.

Человек, пострадавший от когтей эльфа, молча поднялся с земли и нанес пленнику сокрушительный удар кулаком. Что-то хрустнуло, как хрустят раздавленные майские жуки. Маленькое тельце от удара влетело в клетку и рухнуло на землю.

Конвоиры заперли клетку эльфа, но со двора не ушли. Вскоре они разожгли сторожевой костер, и Кин снова вызвала Сильву.

— Они не собираются уходить, — сообщила она, ознакомив шанду с общей обстановкой. — Так что теперь во дворе около двух десятков вооруженных мужчин. Марко не сможет пробиться!

— Думаю, что усиленная охрана относится не к тебе, а к твоему рогатому приятелю из соседней клетки, — сказала Сильва. — Конечно, это усложняет дело, но у Марко есть план. Даже два. Он говорит: если первый план не сработает, тогда он взорвет энергоблок нашего буфетчика.

— Но ведь это убьет нас! — изумилась Кин и добавила, быстро подсчитав: — Кратер получится примерно в милю шириной.

— Конечно. Но какая разница, если мы победим.

— Надеюсь, он это не серьезно?!

— По-моему, Марко на редкость раздосадован…

Кин чувствовала, что крылатый гигант внимательно за ней наблюдает. Два бледно-зеленых огонька мягко светились в полутьме.

— У меня есть собственный план, — сказала шанда.

— Это хорошо. Я люблю планы.

— Я составила для тебя речь. Ты выучишь ее наизусть и продекламируешь, когда снова увидишь епископа. Ты эфиопская принцесса и попала в бедственное положение в этой стране, когда твой караван был атакован разбойниками. И ты требуешь, чтобы тебя немедленно освободили. Разумеется, ты преданная почитательница Кристоса, как и твой отец, эфиопский король, который впадет в ужасающий гнев, узнав о таком обращении с его единственной дочерью, и этот гнев непременно будет выражен во всевозможных физических действиях.

— Очень мило. Но слишком сложно и надуманно, — сказала Кин, наблюдая за соседом. Три метра роста. Из чего, интересно, состоят его кости?

— КИН АРАД, — произнес крылатый демон.

При столь скудном освещении трудно было решить наверняка, но Кин показалось, будто губы демона двигались невпопад тому, что она услышала, как это случается при плохом дубляже.

— Я Кин Арад, — откликнулась она.

— ИЗ КАКОГО ТЫ ДОМИНИОНА?

— Не понимаю, о чем ты спрашиваешь.

— Я СФАНДОР ИЗ ДОМИНИОНА АГЛИЕРАП. Я НЕ МОГУ ОПРЕДЕЛИТЬ ТВОЙ ДОМИНИОН ИЛИ МЕСТО.

— Мне кажется, он говорит на шанди? — вмешалась Сильва.

— ОТВЕЧАЙ. РАЗВЕ МЫ НЕ ПАРТНЕРЫ ПО НЕСЧАСТЬЮ?

— Но я слышу превосходную общую речь, — возразила Кин. — Полагаю, это создание использует какой-то метод непосредственной стимуляции мозга. Его губы артикулируют неправильно.

— НЕ БОРМОЧИ. ТЫ ДУМАЕШЬ, Я НЕ ЗНАЮ, С КЕМ ТЫ БЕСЕДУЕШЬ ПРИ ПОМОЩИ СИЛЫ МОЛНИИ? ЭТО РАЗУМНЫЙ МЕДВЕДЬ И ПРЯМОХОДЯЩАЯ ЛЯГУШКА О ЧЕТЫРЕХ РУКАХ. ДУМАЕШЬ, Я НЕ ЗНАЮ ПРО МЕХАНИЧЕСКОЕ УСТРОЙСТВО, КОТОРОЕ ГОТОВИТ ВАМ ЕДУ, НЕ ПРИБЕГАЯ К ПОМОЩИ ГУИ-КТИ-ГРАРАСА?

— Ты читаешь мои мысли?

— КОНЕЧНО, ДА, ГЛУПАЯ ЖЕНЩИНА. ХОТЯ ЭТО ТРУДНО. ТЫ ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ ЭТОГО МИРА, НО НЕ ИЗ ЭТОГО МИРА. ТЫ НЕ ПРИНАДЛЕЖИШЬ К БРАТСТВУ ПРОКЛЯТЫХ, НО ТЕ, КТО МОЛЯТСЯ, НЕ ПРИНИМАЮТ ТЕБЯ.

— Постарайся, чтобы он говорил подольше, — распорядилась Сильва.

— Кристеры думают, что я водяной дух, — сказала Кин.

— ДУХИ НЕ УМЕЮТ РАЗГОВАРИВАТЬ. ОНИ ПОЛУРАЗУМНЫ, КАК ВСЕМ ХОРОШО ИЗВЕСТНО. ОНИ, КАК ЭТА ТВАРЬ.

Сфандор с презрением пнул ногой между прутьями, отделяющими его от эльфа, и ухитрился зацепить когтем неподвижное тельце. Маленькое создание тихонько захныкало.

— Он ранен, — сказала Кин. — Мы должны ему как-то помочь.

— ЧЕГО РАДИ? ЭТА ТВАРЬ ДАЖЕ ТОЛКОМ НЕ ПОНИМАЕТ РАЗНИЦЫ МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ. ЭЛЬФЫ ПЛОДЯТСЯ В СВОИХ ЛЕСАХ, КАК МУХИ. ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ОНИ СОЧИНЯЮТ КРАСИВУЮ МУЗЫКУ. НО ОНИ ДЕЛАЮТ ЭТО ТАК, КАК СТРЕКОЧУТ СВЕРЧКИ. БЕССОЗНАТЕЛЬНО.

КИН АРАД. Я ПОНЯЛ ТАК: ТЫ ИМЕЕШЬ ОПРЕДЕЛЕННОЕ ОТНОШЕНИЕ К ТОМУ ВЗРЫВУ, ЧТО СБРОСИЛ МЕНЯ С НЕБА НА ЗЕМЛЮ ТРИ ДНЯ НАЗАД. ЭТО ВЕРНО?

— Э-э-э… да. Видишь ли, наша летающая колесница…

— ТРЕХТЫСЯЧЕТОННЫЙ МЕЖЗВЕЗДНЫЙ КОРАБЛЬ, — уточнил Сфандор, — СТОЛКНУЛСЯ С ЗЕМЛЕЙ НА СКОРОСТИ ЧЕТЫРЕСТА МИЛЬ В ЧАС.

— Ты понимаешь, о чем сейчас говоришь?

— НЕТ, НО ЭТИ СЛОВА НА ПОВЕРХНОСТИ ТВОЕГО РАЗУМА. ФРОНТ УДАРНОЙ ВОЛНЫ, РАСПРОСТРАНЯЮЩЕЙСЯ В АТМОСФЕРЕ, СБРОСИЛ МЕНЯ НА ЗЕМЛЮ, ГДЕ МЕНЯ НАШЛИ КРИСТЕРЫ И СВЯЗАЛИ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ МНЕ УДАЛОСЬ СНОВА ПОДНЯТЬСЯ В ВОЗДУХ.

Это существо наверняка вырастили в чане, подумалось Кин. Природная эволюция не могла произвести ничего подобного. Если его крылья функциональны, они должны быть очень легкими, с полыми птичьими костями. Надо задать ему несколько ключевых вопросов… позже.

— Я хочу сбежать, — громко сказала она. — Сильва?.. — Но в наушнике было тихо.

— Я ТОЖЕ НЕ ПРОЧЬ. НО ЭТО, К СОЖАЛЕНИЮ, НЕВОЗМОЖНО. ЗАВТРА МЫ ПРЕДСТАНЕМ ПЕРЕД СУДОМ ЕПИСКОПА. А ПОТОМ МЕНЯ УНИЧТОЖАТ.

— Если бог кристеров возвращается, как они верят… Зачем тогда устраивать человеческий суд, если вскоре последует божий?

— ТЕМ БОЛЬШЕ ПРИЧИН ПОКАЗАТЬ ВСЕМУ МИРУ СВОЕ РВЕНИЕ.

— За что они собираются убить тебя?

— Я СФАНДОР! Я РАСПРОСТРАНЯЮ АРТРИТ, РАДИКУЛИТ, КОКЛЮШ И МАЛЯРИЮ. ГУБЛЮ ПОСЕВЫ И ВЫЗЫВАЮ ВЫКИДЫШИ У РОГАТОГО СКОТА. ГОВОРЯТ, ЧТО Я ЗАГРЯЗНЯЮ ВОДЯНЫЕ КЛЮЧИ, НАПУСКАЮ ЗАСУХУ И ОТБИРАЮ СИЛУ У ЗАЖИГАТЕЛЬНЫХ КАМНЕЙ.

— И ты вправду делаешь все это?

— ДУМАЮ, ЧТО ДА. ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, Я ВСЕГДА ОЧЕНЬ СТАРАЛСЯ.

Кин посмотрела на костер. У костра никого не было, все мужчины разошлись в разные стороны. Она увидела только смутные силуэты по периметру двора, которые продолжали нести свою небесную вахту.

— ОНИ ДУМАЮТ, ЧТО МОИ БРАТЬЯ ПОПЫТАЮТСЯ МЕНЯ ОСВОБОДИТЬ, — сказал Сфандор. — ХА-ХА. ДОХЛЫЙ НОМЕР.

Во дворе появился святой человек, который притащил для стражников поднос с едой. Кин рассеянно взглянула на серый балахон с опущенным на лицо капюшоном. Один из дежурных сразу подошел к нему и взял с подноса кружку. Стражник стоял к ней спиной, и Кин даже не поняла, что случилось, когда он резко вздрогнул, выронил кружку, отступил на шаг и упал.

И тогда она заметила, что у святого человека… есть третья рука, сжимающая меч!

На испуганный крик, раздавшийся из-под серого капюшона, подбежали несколько человек и столпились над упавшим товарищем…

Через секунду последовал невероятный взрыв плоти.

…Из оставшихся на ногах двое раненых свалились не сразу, а еще двое успели повернуться и пуститься бежать, но метательные ножи остановили их на третьем шагу…

Кунг расхохотался сумасшедшим смехом гиены и с четырьмя голыми руками кинулся на остальных стражников. Несколько секунд всеобщего остолбенения помогли ему быстро обработать еще троих. Вокруг него свистели стрелы, выпущенные лучниками Лотара, отбежавшими в дальний конец двора, поскольку у них хватило ума не вступать в контактную борьбу с кунгом.

Сфандор весело захихикал.

Не обнаружив более спарринг-партнеров в непосредственной близости от себя, Марко издал боевой кунговский клич и ринулся на ближайшего лучника, освещенного светом костра. Тот успел выпустить единственную стрелу, которая угодила Марко прямо в грудь, заставив на миг пошатнуться, но отнюдь не остановив. Лучник еще таращился на кунга, когда две руки схватили его за горло, а две другие молниеносно взметнулись над его головой для костедробительного удара.

Все оставшиеся в живых мужчины, побросав оружие, опрометью кинулись со двора.

— Марко, стой! — закричала Кин. — Надо найти ключи!

Кунг тупо поглядел на нее и перевел глаза на небо. Белая пушистая фигура вынырнула из ночной темноты, волоча за собой на буксире знакомый силуэт буфетчика.

Сильва приземлилась легко и бесшумно. Тем временем Марко выдернул угодившую в него стрелу и рассеянно оглядел ее.

— СУПЕРКЛАСС, — с большим интересом прокомментировал нештатную ситуацию Сфандор.

Шанда внимательно осмотрела клетку Кин.

— Я не люблю портить чужую частную собственность, — сказала она, — но в данном случае придется.

Она отошла на несколько шагов, разбежалась и ударила в решетку плечом. Когда Кин перепрыгнула через обломки, Сильва кивнула в сторону Сфандора.

— А с этим что будем делать?

— УМОЛЯЮ, — произнес крылатый демон.

— Выпусти его, — сказала Кин, поспешно напяливая свой скафандр и гравипояс. — В данном случае я не стану возражать, если он рассеет тут бубонную чуму или что-нибудь в том же роде.

— Как, он это делает? Выходит, древние мудрецы не зря полагали, что демоны разносят болезни?

— Про других не знаю. Но этот просто ходячая зона инфекционных бедствий.

— Разумно ли выпускать его, Кин?

— Он может многое нам рассказать. А если у тебя есть сомнения морального и этического порядка, Сильва… Припомни, что Марко только что прикончил десяток человек, а ты сама замешана в похищении и мучительстве подопытных субъектов.

Шанда обдумала ее слова.

— Ты права, — сказала она наконец и легко раздвинула лапами два прута в клетке демона. — Если ты случайно выпил проявитель, выпей и закрепитель, дабы достойно завершить дело… Это ваша древняя земная пословица!

Марко выступил вперед с двумя ножами, готовыми к броску, когда демон начал протискиваться в неширокую щель. Рана на груди Марко уже затянулась, огромное пятно розовой крови вокруг нее засохло. Впадая в неистовый боевой раж, кунги практически купаются в регенерационных энзимах.

— Я не доверяю этой крылатой твари, — прорычал кунг. — Хватай его!

Сильва моментально выбросила лапу и схватила вылезшего из клетки Сфандора за чешуйчатый хвост. Другой рукой она достала из поясной сумки запасной моток буксировочного троса, накинула свободный конец петлей на шею демона и ловко завязала на несколько узлов.

Сфандор злобно заверещал.

— ГДЕ ВЫ, О СУНЬЯТОРИ, АНЗОР, ДИЛАПИДАТОРЕ…

— Заткнись, — посоветовал ему Марко, забирая у Сильвы второй конец шнура. — Все готовы? А то здешние жрецы того и гляди проснутся.

Они поспешно стартовали. Марко завис на высоте пятидесяти метров и посмотрел вниз, на демона, который в лунном свете казался длинной унылой тенью.

— Ну?!

Сфандор пожал плечами и развернул огромные крылья.

— МНЕ НУЖЕН РАЗБЕГ, ЧТОБЫ ВЗЛЕТЕТЬ.

Кин с интересом наблюдала, как демон запрыгал по двору, трепеща широкими крыльями, а потом, набрав скорость, резко опустил их с громким ВВВУММП, взметнув облако пыли. На несколько секунд он завис над землей, отчаянно молотя крыльями по воздуху и испытывая небезграничное терпение кунга. Наконец демон стал тяжело набирать высоту, напоминая гигантскую неуклюжую цаплю, пока не очутился на одном уровне с Марко на расстоянии ста метров от него. Тогда Сфандор сноровисто подхватил провисший тросик когтями.

— ПРОЩАЙТЕ, ГЛУПЦЫ! — насмешливо выкрикнул он и рванул буксир на себя… Растерянность пополам со страхом и отчаянием изобразились на его демоническом лице.

На полной мощности боковые стабилизаторы гравипояса удерживают его носителя в избранной точке атмосферы гораздо надежнее, чем держится забитый в бетонную стену шуруп. Когда Марко принялся сматывать трос, соединяющий его с демоном, никакое брыкание или трепыхание крыльев не могло ему помешать. Как только рогатая голова оказалась всего лишь в нескольких метрах от головы с кунговским гребешком, Марко тихим вкрадчивым голосом произнес:

— Мне сказали, что ты умеешь читать мысли, демон.

— ТОЛЬКО ПОВЕРХНОСТНЫЕ, ГОСПОДИН!

— Тогда прочти мои, — вкрадчиво предложил кунг.

Через секунду испуганная физиономия Сфандора обратилась в маску чистейшего ужаса.

С демоном на буксире они не могли развить приличную скорость, его широкие крылья успешно играли роль воздушного тормоза. Сфандор шатко планировал позади Марко, держа обеими руками смотанный излишек шнура и осыпая все троицу попеременно то проклятиями, то мольбами.

Дымной колонны больше не было в небе — само небо стало одним сплошным дымом. Если не считать шумового фона, исходящего от демона, путешественники летели в абсолютном молчании. Марко вырвался вперед, а женщины немного отстали. Наконец в наушнике у Кин щелкнуло.

— Это Сильва, передаю только на твоей личной волне, Кин. Ты хочешь что-нибудь мне сказать? Поставь переключатель в позицию четыре, и Марко нас не услышит.

— Ох, Сильва… Он их попросту уничтожил! У них не было ни единого шанса!

Сильва вежливо прокашлялась.

— Они превосходили Марко в соотношении пара дюжин к одному, Кин.

— Да, но они совсем не ожидали встретить кунга… Будь все проклято! — слова посыпались из Кин, как из прорванного мешка. — Ему это нравилось! Он наслаждался! И это было совершенно бесчело… — Она поперхнулась этим последним словом.

После паузы Сильва произнесла:

— Действительно.

Кин вспомнила о первом контакте с кунгами. К тому времени люди уже встретились с шандами, у которых, если не считать их дуэльного кодекса, вообще не существовало концепта военных действий. Шанды взирали на бурную историю человечества с плохо скрываемым ужасом, и люди сделали из этого некие определенные выводы. Поэтому первый человеческий корабль, приземлившийся на Кунге, оружия на борту принципиально не имел.

Кошмарная гибель пяти членов его экипажа в итоге оказалась не напрасной. Она доказала человечеству, что по галактической шкале люди вполне благовоспитанная и миролюбивая раса.

— Мы все воображаем, что понимаем друг друга, — сказала ей шанда. — Мы вместе едим, работаем, мы торгуем друг с другом, многие из нас гордятся тем, что имеют друзей среди иных рас, но… На самом деле мы не способны понять друг друга до конца. Ты изучала земную историю. Но разве ты понимаешь, как работал разум японского воителя, жившего тысячи лет назад?..

Мы говорим «космополиты», но не вкладываем в это слово глубокого значения. Это значит только то, что все мы галактические туристы, всегда готовые легкомысленно обсудить между собой любую поверхностную тему. Потому что ничего иного мы просто не понимаем. Мы из разных миров, Кин, мы продукты различных путей эволюции.

— Если этот Сфандор привык читать только человеческие мысли… Неудивительно, что мысли кунга так ужаснули его, — задумчиво сказала Кин.

— О чем вы так долго толкуете? — врезался в их беседу подозрительный голос Марко.

— О женской гигиене в походных условиях, — щелкнув переключателем, сухо ответила Сильва. — Ты не думаешь, что нам уже пора приземлиться, Марко? Надо бы поскорей допросить это создание.

— Я согласен, поищу подходящее место. И прошу прощения, что прервал ваш разговор.

Щелчок засвидетельствовал, что Марко отключился. Засим последовал короткий звук, похожий на смешок, и шанда сказала:

— Боюсь, у нас возникла еще одна маленькая проблема, Кин. Земной ворон — это очень распространенная птица?

— Гм… Не очень, по-моему. А что?

— Один черный ворон постоянно попадается мне на глаза с тех самых пор, как мы улетели от Эйрика. Иногда мелькает где-нибудь позади, а иногда летит параллельным курсом.

— Может быть, это просто совпадение, — сказала Кин с большим сомнением в голосе.

— Можно было бы подумать и так, если б наша скорость иногда не превышала четыреста миль в час.

— Дьявольщина! Ты хочешь сказать, что этот ворон от нас не отстает?

— Именно. Но не пытайся его обнаружить, он далеко за границей человеческого зрения, как и следует ожидать. Я сама заметила его случайно, раз или два, и лишь потом стала искать… Мое мнение таково, что это маленький летающий робот.

— На корабле тоже был ворон, он вылез из своей коробки, помнишь? А до этого он был на Верхушке Кунга, куда попал каким-то мистическим образом. Но ведь мы убили эту птицу в вакууме… Или нет?

— Вот и я сомневаюсь, Кин…

Они увидели внизу деревню, где догорала какая-то постройка. Никто не спешил ликвидировать пожар. Пламя было единственным, что двигалось в этой деревне. Марко снова включил передатчик, чтобы попросить Кин подержать поводок Сфандора, пока сам Марко не выяснит обстановку внизу.

Демон висел в нескольких метрах от нее, тяжело хлопая крыльями. Кин впервые увидела его вблизи при ярком утреннем свете. Не веря собственным глазам, она внимательно пригляделась. Нет никаких сомнений, демон определенно выглядел расплывчатым по краям.

— Я тоже обратила внимание, — сказала Сильва. — Словно бы он немного не в фокусе. Очень странно.

Сфандор исподлобья изучил их.

— ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ УБИТЬ МЕНЯ, — жалобно прохныкал он.

— Нет, пока ты не попробуешь нам напакостить, — утешила его Кин.

— ЭТОТ КОСТЛЯВЫЙ С РУКАМИ КАЛИ-ДУШИТЕЛЬНИЦЫ. ОН ХОЧЕТ МЕНЯ ПРИКОНЧИТЬ!

— Смертоубийственные намерения Марко относятся ко всей Вселенной в целом, а не конкретно к тебе, — сказала Кин. — Я не позволю ему.

— О КИН АРАД! Я ПОПРОШУ БЕРИТ ОСЫПАТЬ ТЕБЯ ЗОЛОТОМ! ПРИКАЖУ ТРЕСОЛЭЙ СДЕЛАТЬ ТВОЮ КРАСОТУ ЕЩЕ БОЛЕЕ СОВЕРШЕННОЙ!

Сверху Марко казался темным пятнышком на пустом и унылом глинистом пространстве, которое можно было назвать главной площадью деревни.

— Здесь никого нет, — сказал его голос, — если не считать трупов.

Они привязали Сфандора к столбу возле бывшей деревенской кузницы. Кин прикоснулась к его коже кончиками пальцев и ощутила, что тело демона мелко вибрирует, подобно тонкому хрустальному бокалу, попавшему на симфонический концерт. То, что выглядело чешуйчатой кожей, на ощупь казалось ей мехом, заряженным слабым статическим электричеством.

Еще одна загадка.

Она устроилась в тени, понаблюдала за тем, как Сильва снимает верхние панели буфетчика, и заснула.

Когда она пробудилась, солнце уже стояло высоко, а на земле были аккуратно разложены внутренние модули буфетчика. Сильва была видна лишь наполовину из-за высокой стопки панелей. Сфандор взволнованно скакал на привязи, время от времени поспешно хватая какой-нибудь инструмент и передавая его шанде. Когда лапа Сильвы повисла над импровизированной жаровней, где калился железный пруток, Сфандор сунул руку в угли, вытащил пруток за раскаленный конец и вложил в ее ладонь другим концом.

— Он только что держал в руке кусок раскаленного докрасна железа, — громко сказала Кин.

Сильва посмотрела на Кин, затем на Сфандора, затем на железный пруток в свой руке, а потом пожала плечами и с головой погрузилась в разверстое чрево буфетчика.

— Как поживает наш буфетчик?

— Неплохо. Повреждение оказалось несерьезным. Но ты знаешь сама, как это бывает, Кин, чтобы добраться до одного нужного проводка, надо разобрать половину машины. Я уже заканчиваю.

Кин встала, потянулась и вышла на площадь. Тут она кое-что припомнила и быстро взглянула на небо.

— Ворон сидит на большом каменном здании в том конце деревни, — сказала Сильва за ее спиной.

— Ты думаешь, он шпионит за нами?

— А ты сама как думаешь?

— Это шпион.

— Вот и я о том же.

Кин огляделась по сторонам и спросила:

— А где же Марко? Пора побеседовать с нашим рогатым другом.

— УМОЛЯЮ!

Сильва вставила на место последний модуль буфетчика и начала привинчивать первую панель.

— Он сказал, что собирается провести рекогносцировку. Тогда я рассказала ему про ворона.

Кин покачала головой.

— Не стоило. Потому что теперь Марко захочет поймать эту птицу. Между тем Сфандор может поведать нам гораздо больше интересного… Например, о трансляции материи.

Сильва бросила на нее острый взгляд и повернулась к демону. Сфандор сразу скукожился. Шанда подошла к нему вплотную и уставилась на демона в упор, что вынудило его совершить дурацкую попытку укрыться за столбом. Сильва укоризненно поцокала языком, нашла в инструментальном наборе оптический увеличитель и приложила его к чешуйчатой коже.

— Твоя догадка воистину достойна восхищения, — сказала она через минуту. — Что натолкнуло тебя на эту мысль, Кин?

— По всем правилам он вообще не должен летать, даже с его переразвитой грудной мускулатурой. К тому же при его росте и весе у него должны быть ноги, как у слона. Сверх того, есть еще видимая расплывчатость и невидимая микровибрация.

Сильва выключила увеличитель.

— Полагаю, это происходит потому, что передатчик уже начинает разлаживаться, — сказала она. — Ну и ну! Они таки справились с этой проблемой, надо отдать им должное… Очень впечатляет! Честно говоря, Кин, ты можешь спокойно наплевать на диск. Он всего лишь игрушка, к тому же недобрая. Но секрет передачи материи — это единственное, что действительно стоит заполучить.

— Думаю, ты права. Давай найдем Марко.

Они разыскали его в массивном каменном здании, которое доминировало над всей деревней. С одной стороны здание украшала высокая квадратная башенка. Марко стоял, как статуя, в сумраке главного холла. Когда он обернулся на звук шагов, они увидели, что в одной паре рук он сжимает два длинных витых подсвечника.

— Что это за место? — с интересом спросила Кин, возводя глаза к высокому затененному своду.

— Мне кажется, храм, — сказал Марко. — Я вот как раз думал, почему бы нам не подняться на эту башню? Здесь должна быть внутренняя лестница… — Он говорил ненатурально оживленным голосом и как-то странно таращился на Кин. — С высоты наверняка открывается прекрасный вид на окружающую местность! И мы сможем определить оптимальный маршрут, чтобы зря не истощать батареи наших поясов.

— Но пояса… — удивленно начала Кин и тут же заткнулась, ибо кунг отчаянно засемафорил ей свободными руками.

— Мы должны беречь остаток энергии! — бухнул он громовым голосом. В глубинах храма прокатилось многократное эхо. Марко выразительно взглянул на нее. — Сильва, постой пока здесь, — распорядился он. — Я хочу показать Кин вон тот любопытный рельеф на камне…

Но едва она успела шагнуть в указанном направлении, кунг властной рукой молча пригвоздил ее к месту и пошел вперед один. Шагая, он переставлял свои длинные подсвечники, словно лыжные палки. Так ловко, что на слух казалось, будто по полу идут четыре ноги.

Дожили, подумала Кин. На сей раз Марко окончательно спятил!.. Она с тревогой взглянула на Сильву, но шанда лишь задумчиво улыбнулась ей.

Вернувшись назад тем же способом, кунг провозгласил:

— А теперь мы все поднимемся на башню! Лестница вон там… — Он сунул подсвечники в руки Кин и указал на дальний конец холла, а затем на цыпочках помчался к входной двери. Добежав, Марко распластался на стене рядом с ней.

— Ладно, пошли, — слабым голоском произнесла Кин и стала переставлять подсвечники. В конце холла их поджидала узкая винтовая лестница, с которой у шанды возникли непредвиденные затруднения. Кин пришлось помогать Сильве, и она ощущала себя распоследней дурой, помогая шагать по ступенькам паре витых подсвечников.

— Я узнала нечто крайне интересное о нашем демоне, Марко, — сказала Сильва. И ответила сама себе, безупречно подражая голосу кунга: — Вот как? И что же это, Сильва?

— Ты знаешь, конечно, — сказала шанда сама за себя, — что телепортацию материи неоднократно пытались осуществить, однако ничего не вышло?

— Конечно.

— Так вот, на диске телепортация работает!

— С чего ты взяла?

— Это обнаружила Кин. Кин, расскажи ему!

— Компания долго занималась исследованиями в данной области, — сказала Кин. — В теории тут нет принципиальных препятствий, это лишь логическое расширение операций, которые успешно осуществляют пласт-машины и автобуфетчики. Проблема в энергии, ее требуется слишком много. Безумное количество, по сравнению с полученным результатом. А самый лучший результат, который когда-либо удалось получить, это двухмиллисекундное перемещение объекта, который затем отбрасывается назад, в исходную точку.

Сильва сказала голосом Марко:

— Ага, я слышал об этом. Континуум ужасно не любит таких вещей, как мгновенное перемещение материи. С межзвездными прыжками он еще мирится, так как мы производим их через подпространство, но прямая телепортация… Это все равно что попытаться забросить подальше мячик, привязанный к твоей руке эластичной лентой.

— Да, — сказала Кин. — Видимо, во Вселенной действуют специальные правила, привязывающие любой и каждый объект к предопределенной для него точке пространства-времени.

— Может быть, но причем тут наш демон?

— При том, что его передают! Что-то транслирует его сюда, возможно, сотни раз за секунду, словом, с такой же скоростью, с какой континуум вышвыривает его обратно. Вот почему он может летать. Они просто перемещают фокус передатчика. Демон здесь, он может видеть, слышать, осязать, манипулировать предметами — и все-таки одновременно он не здесь… — Тут Кин с опозданием кое-что пришло в голову, и она добавила: — Честно говоря, не понимаю, почему Сфандор все еще на привязи! Надо было всего лишь сфокусировать его…

Громкий пронзительный вопль прорезал тишину.

Когда они, задыхаясь, ввалились в главный холл, Марко стоял у входной двери, вцепившись всеми четырьмя руками в большой растрепанный пучок черных перьев. Из перьев сверкнула пара маленьких круглых глазок и пристально уставилась на них.

— Он просто открыл дверь и вошел, — объяснил кунг.

— Что это за фокусы с подсвечниками? — сердито спросила Кин.

Сильва фыркнула.

— Марко пришел к выводу, что у этого шпиона феноменально чувствительный слуховой аппарат, — сказала она.

— Он слишком тяжелый для птицы, — перебил ее Марко. — Это наверняка машина. Теперь с ее помощью мы сможем поговорить с теми, кто контролирует диск.

Ворон развернул голову на сто восемьдесят градусов и уставился на Марко. Кунг от неожиданности захлопнул рот, как устрица захлопывает раковину при опасности.

И птица произнесла такие слова:

— Это ты, ублюдок, вышвырнул меня в вакуум! Теперь тебе предстоит узнать, что случается с теми, кто не выказывает должного уважения к Божьему Оку… Правому, между прочим! — сварливо добавил ворон.

Марко открыл рот и закрыл.

— Пусть небо позаботится о твоих руках, если ты не выпустишь меня через пять секунд! Четыре… три… два…

Из пучка черных перьев выползла светлая струйка дыма.

— Марко!!!

Кунг поспешно отдернул руки. Ворон остался висеть в воздухе, балансируя на тоненькой, ослепительно яркой огненной струе… в холле заметались черные тени, каменные плиты на полу стали трескаться, как льдины весной.

Вдруг в мгновение ока он исчез.

У Кин хватило соображения отпрянуть, когда с потолка рухнул тяжелый град обломков. Потом они посмотрели наверх, в образовавшуюся сквозную дыру, и услышали крик, долетевший откуда-то с вышины:

— Вы еще пожале-е-ете-е!

— Говори, — приказал Марко.

— УМОЛЯЮ!

— Кто управляет диском? Где они? Как мы можем связаться с ними? Давай выкладывай! Нам нужны точные инструкции. Ну?!

Кин выступила вперед, отстранив кунга, и ободряюще улыбнулась крылатому гиганту, который все еще оставался на привязи.

— Скажи, откуда ты появился, Сфандор?

— Я ВСЕГДА ПОЛАГАЛ, ЧТО МЕНЯ СНЕС СТРАДАЮЩИЙ ЖЕЛУДОЧНЫМИ КОЛИКАМИ ПЕС, А СОЛНЦЕ ПРИГРЕЛО МЕНЯ И ВЫСИДЕЛО. НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЧЕТВЕРОРУКОМУ ПРИБЛИЗИТЬСЯ КО МНЕ, О ГОСПОЖА! Я ВИЖУ ЕГО МЫСЛИ И ЗНАЮ…

— Не волнуйся, я не позволю ему причинить тебе вред.

— Ах, так?! И ты думаешь, что тебе удастся… — сердито начал Марко, две руки которого были щедро обмотаны бинтами, но Кин не обратила на него внимания.

— Там, где находится ось диска, есть круглый остров, — сказала она демону мягким голосом. — Расскажи мне об этом острове, Сфандор.

— ДА, ГОСПОЖА. ТАМ БЛУЖДАЮТ ВЕЛИКИЕ И УЖАСНЫЕ ЗВЕРИ. ИЛИ, ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, ТАК ГОВОРЯТ. НО НИКОМУ ИЗ НАС НЕ ДОЗВОЛЕНО ТАМ ПОЯВЛЯТЬСЯ ПОД СТРАХОМ… ПОД СТРАХОМ…

— Чего ты боишься, Сфандор?

— АГОНИИ, ГОСПОЖА. УЖАСНАЯ БОЛЬ! УЖАСНАЯ! МИР НА МИГ ИСЧЕЗАЕТ, А В ДРУГОЙ МИГ ТЫ УЖЕ В ДРУГОМ МЕСТЕ, И НАЧИНАЕТСЯ АГОНИЯ.

— Но ты все же совершил попытку, не так ли?

— ТАМ НЕТ НИКОГО И НИЧЕГО, ГОСПОЖА. ЛИШЬ ЧЕРНЫЙ ПЕСОК И КОСТИ КОРАБЛЕЙ, А В ЦЕНТРЕ КУПОЛ ИЗ МЕДИ… И УЖАСНЫЕ МАШИНЫ! УЖАСНЫЕ! ИХ НЕВОЗМОЖНО ОБМАНУТЬ!

Через десять минут Кин сдалась, не получив от Сфандора никакой добавочной информации.

— Я верю ему, — сообщила она своим спутникам, набирая на панели буфетчика черный кофе.

— Совершенно очевидно, что перед нами продукт неизвестной технологии, — с важностью высказался Марко.

— Да, но он-то думает, что он демон! И что я теперь должна, по-твоему, делать? Разубеждать его?

— Возможно, он передумает, если я отхвачу у него, к примеру, ступню? — предположил кунг, поигрывая ножом.

— Нет, — сказала Сильва и выразительно побарабанила когтями по боку буфетчика. — Марко, мы должны принять во внимание образ мыслей строителей диска. А они мыслили, как человеческие существа. Люди придают очень большое значение таким вещам, как милосердие и честная игра… по крайней мере, когда это не противоречит их интересам. Следовательно, если мы освободим нашего пленника, то тем самым продемонстрируем строителям наше моральное превосходство, с наглядностью доказав, что мы вполне цивилизованны и не лишены сострадания.

— Так или иначе, — понизив голос, добавила она, и все трое инстинктивно подняли глаза, высматривая в небе воронов, — от него все равно больше нет никакого толка…

Кин согласно кивнула. Шанда подошла к демону и развязала свои хитроумные узлы. Шнур соскользнул на землю, Сфандор молча встал, окинул всю троицу многозначительным взглядом и вышел на открытое место. Там он грузно стартовал, вздымая тучу пыли, и завис на пятнадцатиметровой высоте.

— ЗАЙГОНЭН ТРИЙОН (ТЕГККИ) БЕРИГО ХУРШИМ!

— И это вместо благодарности за спасение, — вздохнула Сильва.

— Ты понимаешь демонический язык? — удивилась Кин.

— Нет, но я всегда превосходно улавливаю интонацию.

— ЭСФАЛАГО ТЕГЭРАМ! НИМА! ДВОЛАХ НАРМА! ГДЕ ВЫ, СУНЬЯТОРИ, АНЗОР, ДИЛАПИДА… ООООО НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ…

На секунду Сфандор обратился в темную тучу, внутри которой лихорадочно мерцали его смутные искаженные изображения, каждое с застывшим от ужаса безумным взглядом.

Потом он исчез.

Воздух с хлопком поспешил занять освободившийся объем.

Они летели высоко над лесами, поваленными упавшим с неба космическим кораблем. Здесь, всего лишь в нескольких милях от места катастрофы, весь небосвод был затянут серым дымом. Колоссальная угольно-черная колонна уже немного посветлела, но по-прежнему грозно вздымалась к небесам. Прямо в эту грозную темноту и летел Марко, который обогнал своих спутниц. Кин не отрывала глаз от его скафандра, сверкающего серебряной путеводной искоркой.

Нырнув в темный дым вслед за кунгом, она очень удивилась, обнаружив, что все еще может видеть то, что находится внизу. Но лучше бы вообще ничего не видеть, поскольку внизу замелькали адские ландшафты. Все трое продолжали лететь в молчании, пока Марко не произнес:

— Не понимаю… Здесь нет никакой радиации, да и быть не должно. Но разрушения такого масштаба… Как это могло случиться? Только от падения инертной массы? Невероятно! Что ты думаешь об этом, Сильва?

Под ними жарко пылал разваленный веером лес. Прежде чем Сильва успела ответить, лес пропал, и сразу же внизу пропала земля, словно лес рос на краю гигантского обрыва.

— Я ничего не могу разглядеть в этом мраке! — пожаловалась шанда. — А ты что-нибудь видишь, Марко?

Марко видел. У кунгов великолепное ночное зрение. Он громко выругался и резко притормозил. Женщины последовали его примеру, и все трое поспешно сбились в кучку. Три скафандра медленно плыли рядом сквозь тучу дыма, прикасаясь друг к другу, пока Марко продолжал разглядывать то, что видел внизу.

— Не могу поверить, — сказал он задумчиво. — Надо спуститься пониже!

— Я лечу вслепую, — напомнила ему Сильва. — Тебе придется направлять меня, чтобы я не врезалась в землю.

— Этого не случится, — заверил ее кунг.

Кин отважилась на самостоятельный спуск, с секунды на секунду ожидая встречи с невидимой землей. Но вместо этого неожиданно выскочила из дыма в чистый воздух, пронизанный лунным светом.

И этот свет распространялся СНИЗУ ВВЕРХ.

Головокружение мгновенно скрутило ее и выжало, как мокрую тряпку.

Кин прекрасно чувствовала себя в космосе, где земные направления теряют всякий смысл и любое из них преспокойно можно считать низом. Она очень любила в одиночку скользить над ландшафтами, это было даже лучше, чем летать в аэрокаре, но…

…Но только не это! Только не висеть в воздухе, обнаружив под своими беспомощно болтающимися ногами здоровенную дыру в тверди мира, пронизывающую этот мир насквозь!

Луна плавала в пустом пространстве прямо под ней, в конце огромного темного туннеля, который все тянулся и тянулся вниз…

— Пять миль в глубину, не так ли, Сильва? — где-то сказал голос Марко. — И по крайней мере две мили в ширину. Эй! С тобой все в порядке, Кин?

— А?.. Что?..

— Ты спускаешься в шахту. Уже хватит.

Она вяло зашарила пальцами, пытаясь нащупать сенсоры управления. Устье шахты было выше головы Кин. На уровне глаз, в четверти мили от себя, она видела часть ее каменной стены, состоящей из нескольких слоев и прослоек. Еще ниже… Кин едва принудила свои глаза опускаться оч-чень медленно… много других неравномерных слоев и прослоек, а затем ровная линия чего-то металлического и… труба? Труба, извергающая воду?..

Она громко, истерически расхохоталась.

— Все в порядке! Мы можем прекратить полет, нужно просто сесть и дождаться ремонтников! Ну вы знаете, как это обычно бывает с водопроводчиками: когда они срочно нужны, то ждать приходится довольно долго…

— Прекрати молоть ерунду! — рявкнул Марко. — Сильва, присмотри за ней, ладно?

Кунг на большой скорости ухнул мимо Кин в шахту. Ее глаза непроизвольно последовали за ним все ниже и… Но тут огромная лапа ухватила ее за шиворот, крепко встряхнула и развернула в другую сторону. Кин отчаянно зажмурилась, ощутила движение и смутно поняла, что ее вытаскивают из ужасной дыры.

Через некоторое время она услышала голос Марко.

— Здесь труба около тридцати метров в диаметре. Угадайте, что происходит? Вода выливается, падает примерно на две мили и зависает в воздухе! Там какое-то гравитационное устройство, вот почему нас не затянуло в дыру ураганным ветром. Скоро там будет очень солидное висячее озеро…

После паузы Марко сказал:

— Я спущусь еще на сорок метров. Тут все выглядит, как последствия взрыва на мощной силовой станции, какие-то обрывки и обломки. Кабели, полагаю, разных цветов… и нечто вроде трубчатых волноводов, а может, что-нибудь еще вроде этакого. Сильва?..

— Я слышу тебя, Марко. Думаю, что корабль столкнулся с диском как раз в том месте, где строители расположили одну из его экологических машин, — сказала шанда. — И машина от удара взорвалась.

— Очень на то похоже… О! Я вижу туннель! Настоящий! Ты меня слышишь, Сильва? Прямо передо мной полукруглый туннель, и там даже есть рельсы! Вся внутренность диска, кажется, одна сплошная машина… Послушай, в этот туннель мог бы спокойно залететь наш корабль! Здесь на полу проложено, гм… да, восемнадцать железнодорожных путей. Я думаю, они обеспечивают доступ к различным частям машинерии на случай починки или наладки. Правда, рельсы сейчас наполовину засыпаны щебнем…

— Наш корабль разбился пять дней назад, — рассудительно заметила шанда. — За пять суток можно было хотя бы попробовать приступить к работе… Но строители диска давно уже умерли, Марко. Это единственное разумное объяснение.

— Никаких признаков текущих ремонтных работ, — сказал голос из глубины.

— Вот именно. Как и следовало ожидать. Куда идет этот туннель? Он продолжается по ту сторону шахты?

— Да, я вижу отверстие в противоположной стене, — после паузы сообщил кунг. — Это радиальный туннель, идет от обода диска прямо к его оси. Я подумал, что мы, в принципе, могли бы им воспользоваться, но…

— Но всегда лучше встретиться с опасностью под открытым небом, не так ли? Ты прав, разумеется.

Кин рискнула открыть глаза. Она висела в воздухе над землей… обожженной, припеченной, страшно деформированной, но при этом восхитительно твердой и благословенной.

— Спасибо, — произнесла она слабеньким голоском. — Это было ужасно глупо с моей стороны… А ведь мои пращуры просто обожали болтаться вниз головой на деревьях.

— Тебе нечего стыдиться, — сказала ей шанда. — Я очень, например, очень-очень не люблю темноту. У всех и каждого есть свои собственные… Кин? Что случилось?

Но та даже не попыталась ответить Сильве. Она смогла только издать полузадушенный звук и указать пальцем в сторону пробитой взрывом дыры в Плоском мире.

Из гигантской сквозной шахты медленно восставало НЕЧТО. И делало это с огромным трудом, поскольку было гигантским. Все, что могло прийти на память Кин при виде подобного зрелища, так это знаменитый Мемориал на горе Трюггвассон.

Это чуть ли не главное место паломничества галактических туристов, приезжающих в Вальхаллу. Кто-то давным-давно изваял в высоком рельефе из цельной скалы головы прославленных президентов: Хальфдана, Торнбьерна, Кейтлиля и Горностаевого Мокассина. Каждая президентская голова занимает несколько сотен футов в высоту на горе Трюггвассон.

Что-то подобное и возникало из бездны.

Гора Трюггвассон, но только без четвертой головы.

Трехголовое чудище.

Лишь одно лицо, с холодной надменностью взирающее на них, несомненно принадлежало человеку. Остальные могли представлять чудовищную лупоглазую жабу и странное безымянное существо, напоминающее насекомое. Гигантские лица тошнотворно перетекали друг в друга, формируя единую колоссальную голову, увенчанную тремя вычурными коронами размером с двухэтажный дом. Внизу под тройственной головой болтался пучок паучьих ножек, каждая длиною в сотню метров.

Чрезвычайно эффектное явление было слегка подпорчено тем фактом, что сквозь него просвечивал дальний край мировой дыры.

— Марко? — позвала Сильва.

— Я, — откликнулся кунг. — Не думаю, что смогу найти здесь внизу еще что-нибудь…

— Скажи мне, Марко, мимо тебя случайно ничего наверх не поднималось?

— Не понял, — помедлив, сказал кунг.

— Тогда взгляни наверх, — предложила шанда.

— Святые негодники!!!

Кин поперхнулась истерическим смешком.

— Не бойся, — утешающе проворковала басом Сильва, — я с тобой.

— Чего мне бояться? — резко сказала Кин. — Этого паршивца? О нет, я злюсь, Сильва, я зла, как тысяча здешних демонов! Ты знаешь, что это за штука? Да просто карикатурное огородное пугало! Созданное для того, чтобы отпугивать всех, кто мог бы заглянуть в эту дыру и догадаться, как устроен Плоский мир…

И мне все равно, кто сконструировал этот диск и кто его соорудил. Если мы вернемся назад… Я их всех уничтожу! Обанкрочу! Размажу по стенке! Они сотворили ужасный мир, где люди срываются с края в вакуум, где их преследует нечистая сила, где все поголовно погрязли в суеверии, потому что иначе им просто не выжить… Я ненавижу все это! Ненавижу!

Марко вылетел, словно ракета, из центра колоссального изображения. Побывав блеском в зрачке Сайтана, светлой искоркой в мозгу бога.

— Неосязаемо и нематериально, — отрапортовал он. — Обычная световая картинка.

Гигантское человеческое лицо, выражающее лишь царственный холод, внезапно исказилось. Огромный рот приоткрылся, в шахте зарезонировал глубокий печальный вздох. Из дымного неба над шахтой вырвалась ослепительная молния и в мгновение ока расплавила автобуфетчик. Так кардинально, что осталось лишь облачко капелек раскаленного металла, которое пролилось дождем в опрокинутое небо внизу.

Теперь они летели наперегонки со смертью. Часов через пятьдесят или даже раньше Сильва почувствует, что начинает сходить с ума, и постарается покончить жизнь самоубийством. Кунги и люди способны долго обходиться без еды, но шанды устроены иначе. Марко вел своих спутниц все выше и выше, и наконец они вырвались из темных туч в закатные лучи солнца.

Светило, уходящее за горизонт, было тускло-красным и имело разгневанный вид. Судя по обилию туч и грязноватому цвету неба, на всем диске воцарилась дурная погода.

Марко заговорил первым.

— Нам осталась тысяча миль, — сообщил он.

— Это дает нам среднюю скорость двадцать миль в час, — сказала Кин. — Мы вполне успеем долететь до центра, даже с остановками для отдыха.

— Ладно, мы долетим до центра диска. И ты думаешь, там отыщется буфетчик?

— Те, кто сумел соорудить диск, без труда соорудят и буфетчик.

— Почему же они тогда не заделали дыру? Эйрик, Лотар… Они, возможно, потомки строителей диска, но эти потомки давно уже впали в варварство. Или же строители умерли, не оставив потомства.

— Ладно, Марко. У тебя есть идея получше?

Кунг возмущенно фыркнул и замолчал.

Сильва тащилась в полумиле позади. Светлая точка в синевато-сером небе. Время от времени она вежливо вступала в беседу, дабы показать, что пока не теряет рассудка.

— Существует возможность, что мы все же обнаружим автобуфетчик в центре диска, — сказала она. — В том случае, если диск был построен Компанией. И не рычи на меня, Кин. Потому что во многих отношениях идея диска хорошо гармонирует с ее политикой… Кстати сказать, в полумиле позади меня летит черный ворон.

Кин оглянулась, но увидела лишь черные тучи.

Веретенники.

Колесники.

Палеотехи.

Ч-Тхоны.

Все это народы Вселенной. Но что такое Вселенная?

А это и есть все ее народы вместе взятые.

Когда-то давным-давно астроисторики рисовали в своих мыслях невообразимо пространную и абсолютно пустую звездную сцену. Чистую канву, ожидающую появления первого мазка Жизни. Теперь уже понятно, что на самом деле Жизнь возникла в течение первых трех микросекунд после Большого Взрыва. Если бы этого не произошло, Вселенная так и осталась бы скопищем случайно распределенной материи.

Именно Жизнь стала первопричиной ее развития.

Именно Жизнь этим развитием управляла.

Поначалу она обосновалась в обширных, вращающихся вокруг центра собственной тяжести пылевых облаках, которым предстояло стать звездами. Каждая звезда — это остов одного из великих пылепоглощающих динозавров юрского периода Вселенной.

Позднее жизненные формы стали мельче и сообразительнее. Некоторые из них — например, Колесники — оказались тупиковой ветвью эволюции. Другие же, в особенности Веретенники и Хамелеоны, преуспели в том единственном смысле, каким эволюция оценивает собственный успех: они прожили гораздо дольше, чем менее успешные расы. Но даже те, кто научился путешествовать между звездами, рано или поздно все равно умирают…

Что такое Вселенная? Это мириады и мириады могил, под которыми скрываются гробницы, а под ними спрятаны мавзолеи. Комета, которая прежде была талантливым ученым-исследователем, через три эона лет после его смерти вгоняет в панику суеверных и дикарей.

Политика Компании по сути своей проста.

Ее можно выразить тремя простыми словами: СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕКА БЕССМЕРТНЫМ.

Конечно, это должно занять какое-то время. Уйму времени, поскольку все еще только началось. Но если удастся размазать человечество тонким слоем по множеству разнообразных планет… и получить со временем уйму различных человеческих типов… то Человек, возможно, и впрямь сумеет выжить во Вселенной.

Почему вымерли Веретенники? Потому что все они чересчур походили друг на друга. А люди обосновались уже на нескольких дюжинах миров, где на них воздействуют разные природные силы, где их сводят с ума неодинаковые луны и выковывает различная гравитация.

Глупо говорить, что Вселенная неизбежно придет к естественному концу. Поскольку естественной она никогда и не была. В любой данный момент Вселенная представляет собой общую сумму жизней, которые ее изменяли.

Зная все это, Человек вознамерился жить вечно.

А почему бы и нет?

Сохрани банки идей, сохрани пулы мемов! Это залог возможного успеха. Если у тебя есть сто планет, то на них найдется место для многих сотен различных научных направлений, нестандартных технологий, неординарных философских убеждений. Место для уникальных поверий и спокойных уголков, где будут процветать старые классические религии.

На Земле, колыбели человечества, развилась унитарная цивилизация, и земной мир едва не погиб из-за этого. А посему поощряй разнообразие! И тогда, как только будущее бросит Человеку очередной вызов, где-нибудь всегда отыщется кто-то, способный его принять.

Люди на диске заключены в кольцо мирового водопада и окружены демонами. Какие же мемы они могут внести в генокод человеческой цивилизации?

Кин попыталась объяснить это Марко.

— А что такое мемы? — невинно спросил он.

— Мемы? Ну, это может быть что угодно. Идеи, концепты, технологии, типичные подходы к проблемам разного сорта и все такое. Короче, это «ментальные гены». Проблема в том, что все мемы, которые развиваются или могут развиться на диске, действуют на своих носителей деструктивно.

Бледная красноватая луна поднялась над растрепанными тучами. Теперь они летели в миле друг от друга, высоко и очень быстро, чтобы не терять ни одной лишней минуты. Кин то и дело с тяжелым сердцем бросала взгляды на пятнышко, представляющее Сильву.

Совершенно неправильно, разумеется, приписывать чужой расе антропоморфный образ мыслей. Но будь на месте Сильвы голодающий человек, он все-таки продолжал бы жить, не теряя надежды, что рано или поздно каким-то образом еда у него появится. Люди от природы удивительные оптимисты.

Однако нельзя ожидать, что шанда станет думать подобно человеку. По разным благородным и политкорректным причинам в человеческом обществе поощряется воспринимать чужака как обычного человека, наделенного нестандартным внешним обликом. Очень легко и приятно думать, что твои друзья те же люди, разве что в дурацкой маскарадной шкуре. Но то, что они обыгрывают тебя в покер и умеют читать на латыни, отнюдь не делает их более человечными.

Словом, ее ужасно беспокоил вопрос, когда шанда попытается совершить самоубийство. Кин вызвала Марко.

— Мы все равно ничего не сможем сделать, — сказал ей кунг. — Но я решил в знак солидарности ничего не есть, пока мы не доберемся до цели… Ты же знаешь, Кин, мы оба можем питаться здешней едой, если покойный буфетчик, конечно, не ошибся в анализе.

— Ты думаешь, Сильве от этого будет легче?

— Не думаю, но, вероятно, будет легче нам. Знаешь, есть еще одна проблема… Но я не могу решить, стоит ли сейчас о ней говорить.

— Стоит, стоит.

— Взгляни на панель на своем левом запястье. Там должна быть оранжевая флюоресцирующая линия на зеленой полоске. Видишь ее?

Кин пригляделась к слабо мерцающему дисплею.

— Вижу. Но только это не линия, а оранжевая точка.

— Правильно, а должна быть линия. У нас действительно кончается энергия, Кин.

— Сколько осталось? — спросила она после недолгого молчания.

— Около шести часов для тебя и меня. Для Сильвы, думаю, примерно на час меньше. И это решает одну из проблем, шанда останется на много миль позади нас.

— Да, если не считать того, что мы, конечно, приземлимся вместе с ней, — сухо произнесла Кин.

— При наличии буфетчика вторую проблему было бы нетрудно разрешить, — сказал кунг. — Круглый остров не так уж далеко. Мы могли бы как следует припугнуть местное население, чтобы они доставили нас туда. Множество всяких пугалок приходит мне в голову… Это было бы и забавно, и полезно.

— Полезно для чего?

— Разумеется, для общения с народами диска! Если на острове не окажется ничего интересного, я подумываю создать здесь империю. Уж конечно, такая мысль приходила тебе в голову, Кин?

Эта мысль уже приходила ей в голову. Мимолетно. Кин попробовала представить Марко в роли Чингисхана. Или Марко Цезаря. Марко Шикльгрубера. Марко Македонского. Да, кунг мог бы сыграть роль любого из них. Великий и ужасный четверорукий бог-император.

— Сколько времени, по-твоему, потребуется, чтобы направить цивилизацию диска на путь межзвездных полетов? Если мы сделаем выход в космос сверхзадачей, я имею в виду? В конце концов, у нас есть все необходимые знания.

— Это не так, — возразила Кин. — Мы только думаем, что все знаем. На самом деле нам известно лишь то, как следует запрограммировать машины в том или ином случае. Но, полагаю, лет за десять мы могли бы все-таки соорудить первый космический корабль.

— Так скоро? Но тогда мы сможем…

— Нет, не сможем! — Эти мысли тоже приходили ей в голову. — Потому что мы построим лишь примитивную капсулу, оснащенную твердотопливными ракетными двигателями с едва-едва достаточной тягой, чтобы протаранить внешнюю сферу. Но, правда, проблему запуска можно решить просто — сбросить наш кораблик в мировой водопад.

— Прежде всего мы должны объединить диск, — задумчиво произнес Марко. — Это нетрудно. Дайте мне пять сотен викингов, и я…

— Ты забыл о Сильве, — напомнила Кин. — И в любом случае, у меня большие надежды на этот остров.

Кин размышляла о возможных превратностях судьбы еще до того, как они лишились буфетчика. С буфетчиком они могли бы завоевать весь диск, заполнив специальную нишу, пустующую после предположительной смерти или отбытия его строителей. Без буфетчика можно надеяться в самом лучшем случае на достаточно комфортабельную жизнь.

Как ни странно, для Сильвы и Марко это было бы не так уж и плохо. Положение чужаков, застрявших в чуждом и нецивилизованном мире, предпочтительней ситуации землянки, оказавшейся чужой среди людей. Кин мучили вполне обоснованные подозрения, что у нее гораздо больше общего с кунгом и шандой, чем с суеверными и невежественными варварами диска.

— Предполагалось, — сказала она обвиняющим тоном, — что эти пояса способны пронести нас через солнечную систему любой величины и приземлить на любой избранной планете?

— Никто не предполагал, что их используют для перелета в несколько тысяч миль при земной гравитации, неоднократно изменяя скорость и высоту, — дидактически заметил Марко. — Гравипояса на такое не рассчитаны. Конечно, это немного досадно…

— Досадно?!

— Ну, если у тебя столь бурная эмоциональная реакция, Кин, почему бы тебе не предъявить производителям рекламацию.

— Как я, по-твоему, могу… — сварливо начала Кин и осеклась. — Это была шутка? — спросила она жалобным голосом. — Ты пошутил, Марко?.. Господи, помилуй!

Рассвет застал их летящими над полупустыней, очень скудно поросшей чахлыми кустиками. На небе не было видно ни единого облачка. Вскоре им на пути попался караван верблюдов, который они могли бы даже не заметить, если бы не длинные угловатые тени, движущиеся на песке.

За ночь они слегка отклонились от курса и теперь летели, насколько Марко мог оценить глазами пилота, по направлению к долине Евфрата и Тигра.

— Мы на юго-востоке относительно Турции, — деловито пояснил он и добавил мечтательным голосом: — Багдад… Мне бы очень хотелось его увидеть.

— Почему? — заинтересовалась Кин.

— Видишь ли, когда я был еще ребенком… Мои приемные родители купили для меня сборник фантастических рассказов. Там было написано о джиннах, волшебных лампах и еще многое в том же духе. Короче говоря, — со вздохом заключил кунг, — эта книга произвела на меня неизгладимое впечатление.

— Не предлагай мне совершить посадку, — сказала ему Кин. — И даже не мечтай об этом.

Но они пролетели над фантастическим городом. Там были большие дворцы, окруженные низкими белыми постройками, и здания со странными куполами и высокими тонкими башенками. За городскими стенами раскинулся пестрый палаточный городок. Река, разделяющая город пополам, ниже по течению выглядела значительно грязнее. Палящее солнце уже вскарабкалось в зенит, и воздух над нагретым песком заметно мерцал.

Еще через милю у Сильвы отказал пояс.

Никакого крушения не произошло, просто автоматика враз перебросила все оставшиеся эрги с поступательного движения на мягкую посадку. Сильва опустилась на землю медленно и плавно, как пушинка.

Кин и Марко последовали за ней, приземлившись рядом с рощицей каких-то низеньких, узловатых и сладко пахнущих деревьев. Когда Кин стащила с головы шлем, жара ударила ей в лицо, как дыхание ада. Слишком жарко, подумала она, неудивительно, что все кругом словно выжжено. Река, которая виднелась вдали, здесь походила на красно-бурую змею, вяло извивающуюся в берегах из глины.

— Ну что ж, — сказала она без всякого выражения. Что на самом деле означало: вот мы и приехали.

— Я в некотором замешательстве, — сообщил ей Марко, поспешно передвигаясь в тень деревьев.

— Ты хотел сказать, что у тебя нет плана?

— А ты что хотела сказать?..

— Ладно. Замнем для ясности.

Кин глотнула воды из резервуара скафандра и облизала сухие губы. «Воду нам придется беречь», — подумала она. Солнце сияло в перегретом небе, словно новенькая медная заклепка.

Сильва сидела, прислонившись спиной к корявому стволу, и смотрела на город. Внезапно она произнесла:

— Там только что стартовал летательный аппарат.

Нежданный визитер оказался стариком или, по крайней мере, так выглядел. Изжелта-смуглое лицо, все в мелких морщинах, смахивало на увядшее яблоко, обросшее длинной седой бородой, причудливо подстриженной и уложенной. В его узких темных глазах Кин не заметила белков, а на лице какого-либо выражения, поддающегося определению. Но изумления и тем более страха при виде их троицы старец не выказал, это уж точно.

Один из строителей диска?

Пока Кин наблюдала, как шанда и странный визитер пытаются отыскать общий язык, мозг ее работал с предельной быстротой и интенсивностью. Одеяние старца представляло собой поучительный образчик варварского великолепия, но кто она такая, чтобы судить о модах на диске. Его летательный аппарат отличала обманчивая простота, и притом старик превосходно с ним управлялся.

В данный момент это высокотехнологичное изделие в сложенном виде покоилось в матерчатой сумке, подвешенной к грубому кожаному поясу телохранителя странного визитера — раскормленного, высокого и широкого, как гардероб, детины мрачного вида. На нем была лишь узкая набедренная повязка, в руках он держал длинный изогнутый меч и ни на секунду не отводил глаз от Марко.

Кин придвинулась ближе к кунгу.

— Интересно, где этот красавчик мог бы спрятать свой противопехотный бластер? — промурлыкала она вполголоса. — И кстати, Марко… Помнишь, как вы с Сильвой объясняли, что я могу выжить на диске посредством сексуальных отношений с мужчинами моего биологического вида?

— Конечно. У тебя есть такое преимущество.

— Так вот, забудь об этом.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто забудь. Наш упитанный приятель с мечом… — Она остановилась, со стыдом почувствовав, что краснеет. — Марко, разве ты не помнишь что-нибудь еще из твоей любимой книги? Кроме джиннов и волшебной лампы?

Кунг несколько секунд тупо таращился на нее, но затем его лицо просветлело.

— Ах да, ты имеешь в виду, что он… это самое… кастет? Или скупец? А, вспомнил! Не внук.

— Ну… не до такой же степени, — усомнилась Кин. — Думаю, что дед и бабка у него все-таки были.

Она вопросительно повернулась к Сильве. Шанда взглянула на нее и покачала головой.

— Это наверняка арабский, но я никогда не слышала, как на нем говорят. Я попробовала латынь, и, мне кажется, старик меня понимает, хотя притворяется, что нет. Тем не менее мне удалось установить, что ему от нас нужно. Он желает получить скафандры.

Кин и Марко обменялись молниеносными взглядами. На лице кунга проступило выражение расчетливой прагматичности, не посрамившее бы и самого прижимистого из эхфтов.

— Скажи ему, что они бесценны, — молвил он, надменно взирая на старца. — Скажи, что мы не обменяем их даже на его летательный аппарат! Скажи, что нам необходимо как можно скорее добраться до побережья.

— Вряд ли это пройдет, — со вздохом сказала Кин. — К тому же в наших поясах остались лишь какие-то жалкие эрги.

— А вот это уже его забота, — заметил Марко, небрежным жестом отметая ее возражения. — У меня есть план! Но сперва я должен увидеть, как старый дурак управляет своей летающей тряпкой. Скажи ему, Сильва, что для коммерческих переговоров тут слишком жарко… Тем более, что так оно и есть.

Последовал длительный обмен непонятными словами и фразами, которые собеседники повторяли то с большей, то с меньшей степенью раздражения. Наконец старец кивнул и встал, сделав призывающий жест прислужнику.

Верзила выступил вперед, открыл сумку и вручил своему хозяину летательный…

«Дьявольщина, — подумала Кин, — это же просто ковер-самолет! Только мы боимся произнести это вслух, потому что подобный термин звучит дико».

Размер ковра был примерно два на три метра. Его украшал сложный геометрический узор, выполненный в синих, зеленых и красных тонах. Когда старик расстелил ковер на песке, тот вяло облепил все выпуклости и впадинки.

Потом старик произнес слово. С ковра взлетело облачко пыли, когда он вдруг расправился, затвердел и воспарил на насколько дюймов над землей. Кин послышалось едва различимое жужжание. Ковер-самолет не шелохнулся даже тогда, когда на его борт взгромоздилась Сильва. Детина с мечом устроился у них за спиной. Старик произнес другое слово, и земля бесшумно провалилась вниз.

— В принципе, вполне возможно покрыть ковер гибкими элементами, создающими подъемную силу, — через некоторое время сказал Марко чересчур бравым голосом. — Но как быть с энергией? Разве можно сделать аккумуляторы такими тонкими?

Сходные мысли крутились и у Кин в голове, поскольку она упорно рассматривала кусочек ковра между своими коленями, дабы ее глаза случайно не забрели за его край. Она почувствовала, что Марко придвинулся к ней вплотную.

— Ты тоже нервничаешь? — тихо спросила она.

— Я хорошо сознаю, что подо мной всего лишь несколько миллиметров неизвестной и несертифицированной летающей машины, — чопорно ответил кунг.

— Но ты не ощущаешь нервозности, летая на поясе?

— Не сравнивай! У гравипояса гарантия на сто лет. Сломайся хотя бы один из них в течение гарантийного срока… Где бы сейчас были их производители?

— Не думаю, что вы сможете свалиться с этого ковра, даже если попытаетесь, — сказала Сильва и резко ударила лапой по воздуху сбоку от себя.

Раздался громкий чмокающий звук, словно шанда ударила по крутому желе.

— Защитное поле. Кто-нибудь хочет попробовать?

Кин осторожно поводила рукой над краем ковра. Это было все равно что размешивать патоку, а когда она приложила побольше усилий, то уперлась ладонью словно в стенку. Старик одарил Кин ехидной усмешкой и произнес одну короткую фразу…

…Когда ковер-самолет вернулся к простому горизонтальному полету, на борту его долго царило глубокое молчание. Наконец Марко произнес ровным скучным голосом:

— Растолкуй этому психу, Сильва… Если он еще раз испробует свой пакостный трюк, я прикончу его на месте.

Кин расцепила онемевшие пальцы и выпустила бахрому ковра.

— Подипломатичнее, Сильва, — посоветовала она. — Будь с ним предельно вежлива. Скажи, что если он сделает это снова, я его изувечу.

(…две «мертвых петли» и тройная «бочка»!!!)

Антигравитаторы, переменные силовые поля и бесконтактное голосовое управление. Все вместе образует легкий и очень портативный аэролет с высочайшей мобильностью и солидной грузоподъемностью в форме обычного ковра. Кин задумалась, каким это образом Марко намеревается угнать его.

Теперь они скользили на малой высоте над плоскими городскими крышами. Узкие кривые улочки Багдада были забиты горожанами. Кин заметила, что при их приближении люди бросают мимолетный взгляд наверх, а затем преспокойно возвращаются к собственным делам. Ковры-самолеты, решила она, в здешних краях совсем не редкость.

Местом назначения оказался один из второстепенных дворцов. Это была широкая приземистая постройка из белого мрамора с центральным куполом и двумя вычурными башнями, украшенными глазурью. За декоративными шпалерами зеленел пышно цветущий сад… Не странно ли это?

— Здесь наверняка есть собственный источник воды, — сказала она вслух.

— Почему ты так думаешь? — удивился кунг.

— Взгляни на сад, Марко. Единственный клочок свежей зелени, который нам сегодня попался на глаза. Все остальное, что вокруг, выжжено солнцем.

— Ничего удивительного, если мы имеем дело со строителем диска, — сказал Марко. — Но лично я сомневаюсь в этом.

— Я тоже, — громыхнула Сильва. — Хотя старик недурно управляется со своим ковром, и наши летающие пояса возбудили в нем всего лишь зависть, а не суеверный ужас. Мне приходит в голову мысль, скорее, о некоем герметическом ордене, который использует артефакты строителей без ясного понимания, как они на самом деле работают. Смышленый дикарь может научиться управлять автомобилем… И этому не помешает его искреннее убеждение, что в моторе спрятаны маленькие лошади.

Старик совершил эффектную посадку: ковер проплыл над широким балконом, через открытую арку влетел в большую комнату с высоким потолком, завис в нескольких дюймах от мозаичного пола, а затем мягко опустился.

Старец бойко вскочил на ноги и громко хлопнул в ладоши. Не успели его пассажиры размять затекшие с непривычки конечности, как появилась целая процессия служанок и слуг, которые почтительно несли чистые полотенца и широкие чаши.

— Лучше бы там была вода… — простонал Марко. — Потому что я собираюсь выпить это в любом случае!

Слуги, кланяясь, поставили чаши на пол перед ними.

Марко упал на колени, сунул голову в сосуд и громко захлюпал, вызвав легкую панику среди безмолвных служанок. Сильва подняла свою чашу, тщательно принюхалась, а потом, запрокинув голову, вылила ее содержимое прямо в глотку. Кин взяла чашу, благовоспитанно оттопырив мизинец в лучших традициях земной викторианской эпохи. Она утолила жажду неторопливо, как подобает благородной леди, а остаток благоухающей розовым маслом воды употребила на то, чтобы смыть пыль и пот с разгоряченного лица.

Покончив с этим, Кин огляделась.

В просторной комнате, которую, должно быть, следовало называть залой, почти ничего не было. Она напоминала богато изукрашенный интерьер огромной пустой шкатулки: мозаичный пол и потолок, стены декорированы геометрическими и ботаническими орнаментами. В дальнем конце залы располагались широкие ширмы, в ее центре смирно лежал ковер-самолет. Рядом с ковром стоял низкий столик, чья столешница, несомненно, была вырезана из цельного кристалла горного хрусталя.

Пока Кин осматривалась, хозяин дворца удалился вместе со слугами. Сильва, в свою очередь, окинула комнату проницательным взглядом.

— Вода была холодная, — заметила она. — Там даже попадались кристаллики льда. Покажите мне в жару воду со льдом, и я покажу вам цивилизацию.

— В любом другом мире я бы сказала, что это банальный холодильник, — отозвалась Кин. — Но здесь, готова побиться об заклад, вовсю орудуют какие-нибудь холодильные демоны.

Марко тем временем подошел к ковру-самолету и внимательно его изучил. Потом вступил на ковер и произнес слово.

— Он наверняка настроен на спектральный шаблон хозяйского голоса, — сказала Сильва, не оборачиваясь. Марко тихонько чертыхнулся.

Старец появился из-за ширмы в сопровождении двух жирных верзил с мечами. В руках он держал красную бархатную подушку, на которой покоился маленький черный ящик. Взглянув на Сильву, старик произнес несколько слов на запинающейся гортанной латыни.

— Он говорит, что собирается призвать… гм… которое говорит на всех языках, — перевела шанда. — Так я думаю.

Они с интересом наблюдали, как старикан осторожно ставит ящичек на пол и открывает крышку. То, что он оттуда извлек, изумило Кин. Вещица более всего походила на приплюснутый заварочный чайник, довольно грубо сделанный из самоварного золота. Хозяин старательно протер ее рукавом шикарного атласного халата.

— Доколе Ты Будешь Нарушать Мой Покой, О Чародей?

Оно появилось в паре метров от них, сконцентрировавшись из облачка пурпурного дыма. И для Кин сразу стало очевидно, отчего четверорукая фигура и блюдцеподобные глаза Марко не произвели на старика ни малейшего впечатления. Если уж человек привык общаться с ЭТИМ, считай, что он привык ко всему.

Это было ростом с человека. То есть было бы, стой оно выпрямившись. Две длинных толстых руки в мелкой золотой чешуе заканчивались непропорционально огромными ладонями и в данный момент исполняли роль второй пары ног. На шее пучками росли завитки волос. Длинную физиономию, отдаленно смахивающую на конскую морду, сверху украшала пара заостренных ушей, а снизу пара супердлинных усов, каковые в данный момент волочились по полу. На голове существо носило маленькую коническую шляпку с полями, кокетливо сбитую набок.

— Да Будет Известно Всем, Кто Того Не Знает, Что Меня Зовут Азрифел, — представилось создание с эпическим распевом в голосе. — Я Не Кто Иной, Как Знаменитый Джинн Пустыни! Терроризирую Тысячи, Устрашаю Миллионы И, В Чем Я Должен Честно Признаться, Служу Этой Лампе. Что Тебе Надобно На Сей Раз, Чародей?

Старик разразился пространным монологом. Выслушав его, джинн обратил уродливое лицо к троице путешественников.

— Мой Хозяин Абу Ибн Инфра Передает Вам Свои Комплименты. Он Счастлив Принять Столь Достойных Гостей В Своем Скромном Жилище И Прочее В Том Же Духе. Если Вы Желаете Утолить Голод или Жажду, Просто Прикажите Столу. Любое Ваше Желание Будет Исполнено.

Кин уселась на ковер подле столика, скрестив ноги, и с любопытством уставилась на столешницу. Теперь, разглядывая вблизи массивную пластину, вырезанную из кристалла, она заметила, что внутри нее что-то движется, нечто вроде завитков светлого дыма.

Она подумала сначала о салате из огурцов с маленькими зелеными перчиками, но лотом вспомнила о мороженом с корицей. Коричным мороженым Кин всегда лакомилась в аптеке Грнха, когда бывала на Вундерстранде; его рецепт старый Грнх наотрез отказался продать программистам автобуфетчиков. Щедрую порцию лакомства всегда увенчивала сочная черная вишенка. При одном воспоминании у нее буквально потекли слюнки и…

…На столе возникла вазочка с мороженым. У Кин осталось впечатление мгновенной пертурбации в толще кристалла, а в следующий миг вазочка уже стояла на столе, распространяя вокруг себя ауру морозного воздуха. Сверху лежала аппетитная черная вишенка. А еще…

Кин вытащила из-под вазочки круглую картонную подставку и вперила в нее изумленные глаза. Там был изображен пингвин в поварском колпаке, а под картинкой шла полукругом знакомая надпись: СТАРАЯ АПТЕКА, на углу Скрале и Высокой, Верхняя Сторона, Вундерстранд 667548. ТРЕДЖИН ГРНХ & БЛИЗНЕЦЫ.

Марко внимательно рассмотрел картонку, а затем перевел взгляд на шевелящиеся тени в кристалле.

— Не знаю, как это тебе удалось, — сказал он. — Но лично я имею в виду специальное Голубое Блюдо, которое обычно подают в Кунг-Фуд-баре Генри Рысака в Нью…

Он смолк, ибо желаемое уже появилось на столе. Это был объемистый голубой горшок из тяжелой керамики, где под слегка подгоревшей оранжево-желтой корочкой что-то громко бурлило и постреливало паром.

— Должно быть, телепатия, — неуверенно предположил кунг. — Самый обыкновенный телепатический буфетчик. Давай теперь ты, Сильва, попробуй… Я просто умираю от голода!

— Значит, это ты умираешь от голода, — сухо заметила шанда.

Она нервно побарабанила когтями по краю столика и с сомнением в голосе произнесла:

— Мне хотелось бы получить двойную порцию главного церемониального блюда.

Тени в кристалле сгустились и рассеялись. Сильва снова побарабанила по столу.

— Копченый кваракук с гринтцами? — предложила она.

Над столешницей возник легкий дымок и растаял.

— Дадуги в брайне?.. Сладкие хлебцы чаке?.. Ксиква?.. Сушеные квамквамы?..

Кин вздохнула и отодвинула от себя вазочку с нетронутым мороженым.

— У Вас Проблемы? — поинтересовался Азрифел.

— Этот стол не умеет синтезировать протеины, пригодные для шандов, — сказала Сильва. Она тяжело опустилась на ковер и подтянула колени к подбородку.

— Что Такое Протеины?..

Абу ибн Инфра с комфортом устроился на подушке по другую сторону стола и протянул руку, чтобы взять хрустальный бокал с розоватой жидкостью, который материализовался перед ним. Он что-то сказал, и Азрифел кивнул, выслушав его слова.

— Мой Хозяин Желает Поговорить О Ваших Летающих Одеждах И Тому Подобных Вещах.

Старик произнес еще несколько фраз.

— Мой Хозяин Передает Свои Уважительные Комплименты Коллегам Коллекционерам. Он Предлагает В Обмен На Все Три Экземпляра Летающих Одежд Всевидящее Зеркало, Которое Увидит Все, Что Вам Угодно, Сколь Бы Далеко Это Ни Находилось. И Еще Два Бездонных Кошелька Впридачу.

Спутники взглянули на Кин.

— Оставим пока в покое это смехотворное предложение, — надменно сказала она, рассудив, что отсутствие торговой хватки может быть расценено ибн Инфрой как признак слабости. — Мы прибыли из очень далеких земель и не вполне понимаем, что твой хозяин имеет в виду, говоря о коллекционерах. Они коллекционеры чего?

Выслушав перевод, Абу ибн Инфра нахмурился и выплюнул ответную тираду. Прежде Кин даже представить себе не могла, чтобы кто-то ухитрился разом выплюнуть несколько пространных извилистых фраз, но старикашке это удалось.

— Мой Хозяин Поражен И Озадачен, — сообщил Азрифел. — Вы Владеете Дарами Бога, Но Не Ведаете О Коллекционерах. Он Спрашивает, Как Такое Может Быть.

— Но ты и сам должен знать это, демон, — сказала Кин. — Ты ведь тоже проекция, как Сфандор, разве не так?

— Я Обнаружил, Что Мне Запрещено Дать Ответ На Этот Вопрос В Данный Момент Времени, — самодовольно произнес Азрифел. — Я Знаю Лишь То, Что Вы Трое В Сплошном Дерьме. И Если Вы Думаете, Что Выберетесь Оттуда Живыми, Я Отвечу На Это: Ха-Ха-Ха.

— Я прикончу его! — рявкнул Марко, приподнимаясь с ковра. Здоровяки с мечами, стоящие за спиной Абу ибн Инфры, мигом напряглись.

— Сядь на место, — прошипела Кин не хуже самого кунга. — А ты, демон, отвечай, когда тебя спрашивают! Кто такие коллекционеры?

— Мой Хозяин Говорит, Что Это Вовсе Не Секрет. Он Сам Прежде Был Нищим Рыбаком, Пока В Один Прекрасный День Не Обнаружил Дар Бога В Брюхе Пойманной Им Большой Рыбы. Сей Дар Оказался Лампой, Рабом Которой Я, К Стыду Своему, Являюсь. Я Азрифел Из Девятого Доминиона Проклятых! Я Могу Отыскать Что Угодно, Любую Вещь Или Язык, Чтобы Свободно С Тобой Говорить. Такова Моя Сила!

Пять Лет Я трудился, Не Зная Ни Сна Ни Отдыха, На Этого Выскочку. Я Наполнил Его Претенциозный Дворец Множеством Разнообразных Даров Бога. Часть Из Них Не Принадлежала Доселе Никому, Другую Же Часть Я Изъял У Других Коллекционеров, Коли Уж Тем Не Повезло Иметь На Побегушках Демонов Слабее Меня. Я Нырял В Темные Пучины Морей И В Жерла Огнедышащих Вулканов! Я Прочесал…

— Довольно! — приказала Кин. — Значит, тот ковер-самолет, этот стол-самобранка и проклятые бездонные кошельки — все это Дары Бога?

— Конечно. Тот Ковер Я Освободил От Власти Купца Из Басры, Этот Стол Нашел На Дне Морском, Обросший Ракушками…

— Но твой хозяин не понимает, как они работают? Я хочу сказать, что для него это просто магические объекты?

— А Разве Нет? — молвил демон с ухмылкой до ушей.

— Так я и думал! — резко сказал Марко. — Старый хрыч всего лишь невежественный варвар и знает о природе диска не больше, чем любой селянин в здешних местах. Беру на себя этих двух с мечами! А потом мы хватаем старикана и улетаем вместе с ним на ковре.

— Нет, — отрезала Кин. — Подожди хотя бы несколько минут.

— Чего ради? Старый дурень знает только, как управлять игрушками, которые приносит ему этот раб лампы.

Кин укоризненно покачала головой.

— Хотя бы раз испробуем дипломатию, — сказала она кунгу. — Демон! Передай своему хозяину, что мы не коллекционеры. Скажи, что мы подарим наши летающие пояса для его коллекции, если он отвезет нас на магическом ковре, куда нам нужно. А нужен нам круглый остров, который находится в юго-восточном направлении от Багдада.

Лишь только последние слова вылетели у нее изо рта, Кин поняла, что сказала что-то не так. Лицо Абу ибн Инфры ужасно побледнело, когда Азрифел добубнил свой перевод. Марко тяжко вздохнул и поднялся с ковра.

— Вот тебе твоя дипломатия, — сказал он Кин. И прыгнул.

Одновременно прыгнул Азрифел.

В воздухе неясно замельтешило сероватое и желтоватое, затем последовал негромкий раскат минигрома. Появился невозмутимый демон. Марко нигде не было.

— Что ты с ним сделал?! — вскричала Кин.

— Он Помещен В Безопасное Место. В Целости, Если Не Считать Нескольких Возможных Ожогов От Трения.

— Понятно. А цена выкупа — наши летающие пояса?

Тут заговорил Абу ибн Инфра, а демон перевел:

— Нет! Мой Хозяин Теперь Знает, Что Вы Пришли Из Другого Мира. Он Говорит, Что Здесь Был Другой Такой Путешественник, Некоторое Время Тому Назад, Который…

— Джаго Джало? — перебила Кин, и Абу уставился на нее.

— Дурища бестолковая… — прошипела Сильва.

— Так Его Звали, — согласился демон. — Этот Сумасшедший Оскорбил Наше Гостеприимство. Он Похитил Из Нашей Коллекции Летающий Ковер, Бездонный Кошелек И Плащ С Необычайными Свойствами. И Он Тоже Искал Запретный Остров.

— Что с ним случилось? — спросила Кин.

Демон пожал плечами.

— Скрылся Со Всем Украденным. И Даже Мне Не Удалось Его Обнаружить. Но Мой Хозяин Думает, Что Еще Не Все Потеряно.

— Вот как?

— Теперь У Него Три Новых Летающих Устройства, Два Пленных Демона и Ты.

Кин молниеносно обернулась. На балконе появились новые стражники, все вооруженные луками. Она прикинула, что могла бы попробовать прорваться в открытое небо, запустив пояс сразу на полную тягу, но вероятность, что ее подстрелят, была чересчур велика. Сомнительно, что на диске имеется приличное медицинское обслуживание, да к тому же так проблему Сильвы не решить…

Поэтому Кин сделала единственное, что было ей доступно: разразилась безутешными рыданиями.

Она слышала, как демон и его хозяин о чем-то коротко посовещались. Затем были вызваны две служанки, которые увели ее. Кин успела бросить взгляд на бесстрастное лицо Сильвы, прежде чем под конвоем вышла из залы в лабиринт изукрашенных арок, перегородок и ширм. По пятам за ней неотступно следовал стражник с обнаженным мечом.

Служанки крепко держали ее под руки и о чем-то озабоченно спрашивали. Наконец они добрались до особенно пышной арки с высокой двустворчатой дверью, куда стражник за ними не вошел, а встал на пост снаружи. За дверью Кин сразу окружила стайка маленьких темноглазых женщин в крайне скудных одеяниях, наложницы принялись взволнованно щебетать, пока их не отогнала от пленницы старшая из служанок. Кин указали на каменную скамью, она села и огляделась.

Вскоре женщина средних лет принесла ей какой-то еды, и Кин взглянула на нее с благодарностью. Женщина была слишком сильно набелена, насурьмлена и нарумянена, но ее простодушное лицо выражало искреннюю симпатию к новой пленнице хозяина.

Поэтому Кин молча извинилась перед этой доброй душой, прежде чем врезать ей под ухо ребром ладони. Она постаралась сделать это как можно более аккуратно. Женщина изумленно захлебнулась вздохом и начала оседать, когда Кин уже вскочила на ноги и побежала.

Она пронеслась через несколько низких, но просторных помещений, оставивших ей смазанные впечатления журчащих фонтанчиков, щебечущих птиц и ленивых женщин, скучающих на больших разноцветных подушках. Насурьмленные глаза красавиц удивленно провожали ее. Все эти женщины дружно испустили пронзительный вибрирующий визг, когда Кин влепилась, как пушечные ядро, в служанку, которая несла большой поднос со сластями.

Далеко позади бегущей Кин последовали один за другим очередные взрывы истошного женского визга, свидетельствующие, по-видимому, о том, что стражнику с мечом, который остался за дверью, волей-неволей пришлось ворваться в сераль.

Кин наконец добежала до другого балкона. Взглянула сверху на каменный двор, ухватилась за декоративную деревянную решетку на внешней стене дворца и начала взбираться наверх. Хлипкий архитектурный элемент угрожающе потрескивал даже под ее не слишком большим весом, однако выдержал, и Кин очутилась на плоской крыше при свете палящего солнца.

Стражник тоже добрался до балкона, как свидетельствовали новые женские вопли, прозвучавшие прямо внизу. Кин поспешно упала на крышу плашмя и задержала дыхание, надеясь, что он подумает, будто она выбрала легкий путь и спрыгнула во двор. Но стражник решил иначе. Настала внезапная тишина, которую нарушали лишь скрип и тяжелое дыхание.

Затем послышался громкий треск дерева и громкий вопль, который оборвался тем звуком, с каким человеческое тело падает с основательной высоты на твердые каменные плиты.

Кин перебежала на цыпочках наискосок к ближайшей из двух башен дворца. Не слишком мудрое решение, но в данный момент другого ей в голову не пришло. В стене башни обнаружилась арка без двери, а за аркой темная винтовая лестница, которая вела наверх и показалась ей после жары на крыше ужасно промозглой.

Лестница привела Кин в круглое помещение с четырьмя узкими окнами без стекол, смахивающими на бойницы. Отсюда, вероятно, можно было осмотреть весь город, но в самой комнате царил полумрак. Оглядевшись, Кин поняла, что оказалась в кладовой. У стены лежало несколько потертых ковров, скатанных в трубку, рядом с ними неопрятными грудами громоздились какие-то тюки и ящички. Величественная бронзовая статуя в античных одеждах мирно соседствовала с шатким трехногим столиком, уставленным лишенными ценности предметами столового обихода, которые сильно напоминали останки давным-давно состоявшейся попойки.

Здесь оказалось также немало мечей, и один из них, как ей почудилось… поначалу она не поверила, но при ближайшем рассмотрении убедилась, что первое впечатление не обмануло ее… да, один из них был воткнут на половину своей длины в железную наковальню.

Посреди комнаты возвышалась статуя верхового коня, отлитая в натуральную величину из темного сплава, состав которого Кин затруднилась определить. Мускулатуру безвестный ваятель вылепил со знанием дела, но поза коня отнюдь не впечатляла: он просто стоял, расставив прямые ноги и опустив голову, словно разглядывая пыль на полу.

Ненужное барахло, заключила Кин. Она попробовала подтащить к лестнице, чтобы перекрыть вход, тяжелый сундучок, окованный железом, но сдалась и вместо этого уселась на него. Снизу не доносилось ни звука. «Похоже, тут можно отсиживаться неделями, — подумала она. — То есть при наличии еды и воды».

Еда! Кин с тоской вспомнила о магическом столике. Не могла же она беспечно слопать свое мороженое на глазах у печально взирающей на нее Сильвы, которая в течение ближайших двух суток, вполне возможно, обратится против собственной воли в кровожадного зверя.

— Марко? Сильва? — негромко позвала она.

Кунг откликнулся на пятой попытке.

— Это ты, Кин?.. Ты где?!

— Я в одной из… Марко, с тобой кто-нибудь есть?

— Нас отправили в зоопарк! Ты не поверишь! Ты должна вытащить нас отсюда, Кин.

— Я на чердаке, который служит чем-то вроде музейного запасника. Нам придется подождать, пока не стемнеет. Где конкретно вы находитесь?

— Полагаю, где-то на территории дворцовых садов. Но тебе следует поторопиться, Кин, потому что Сильва и я… В общем, они впихнули нас в одну клетку.

— Что она сейчас делает?

— Хандрит.

— О-о.

— Ты что-то сказала, Кин?

Кин тяжело вздохнула.

— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещала она.

Она подошла к окну и выглянула наружу. Издали доносились возбужденные крики, но плоская крыша дворца, над которой дрожало марево раскаленного воздуха, была абсолютно пуста. В небе она заметила темное пятнышко, упорно кружащее над резиденцией Абу ибн Инфры. Черный ворон. Иначе говоря, Божье Око… правое или левое? Да какая разница.

Большинство мечей Кин едва сумела поднять обеими руками, так что этот вариант героизма отпал сам собой.

«Давай посмотрим фактам в лицо, — сказала она себе. — Каким это образом ты собираешься осуществить легендарное спасение своих боевых товарищей?»

«А каким угодно, — ответила она самой себе, — поскольку от тебя этого ожидают! Все галактические расы с надеждой смотрят на человечество, считая его необходимым элементом сумасшествия во всеобщей гармонии Вселенной».

Она отступила от мечей на несколько шагов и натолкнулась на трехногий столик. Стоявший на нем глиняный кувшин свалился на бок, выплеснув резко пахнущее уксусом вино, которое багровой струйкой потекло со стола на пол. Кин посмотрела на винную струю и аккуратно вернула кувшин в вертикальное положение.

Внутри него зажужжало.

Заглянув в кувшин, она увидела поднимающуюся темную жидкость. Подождав, когда загадочный сосуд наполнится до краев, Кин взяла его за ручку и выплеснула свежее вино в лужу на полу. А потом с размаху ударила донышком о стол.

Кувшин раскололся. На миг пахнуло озоном. Керамические осколки разлетелись во все стороны вместе с блестками микросхем.

— Отлично, — сказала она вслух. — Просто замечательно. Теперь, по крайней мере, мне ясно, что это делают не феи.

Вряд ли здесь используется передача материи, подумалось ей. Но это может быть, скажем, встроенный в донышко сосуда крошечный автобуфетчик, всасывающий молекулы из воздуха и запрограммированный на единственную функцию. Кин решила для себя, что поверит во что угодно, но только не в чистую магию.

И тут она услышала, что внизу, в самом начале темной винтовой лестницы, кто-то движется… Спрятаться было негде. Вернее, в захламленном помещении было нетрудно отыскать кучу укромных местечек, но ни одно из них не выдерживало критики.

Кин схватила не слишком большой меч, валявшийся на ближайшей груде вещей, и приготовилась рубануть по первой же голове, которая появится над полом кладовой… Нет, это все равно не поможет ей разрешить ситуацию в свою пользу.

Взглянув на маленький люк в потолке комнаты, Кин рассудила, что лучше отступить. Если она вылезет на верхушку башни, ее наверняка там заметит ворон… Не то чтобы от него можно было ожидать практической пользы, но все-таки. В любом случае оборонять этот маленький люк гораздо проще, чем большой, потому что придется рубить не головы, а пальцы.

Кин решительно вставила ногу в стремя металлического коня. Забравшись с ногами на седло и встав на цыпочки, она попробовала дотянуться до дверцы люка.

В брюхе статуи внезапно зажужжало.

Кин вздрогнула и потеряла равновесие.

Она с размаху шлепнулась задом в седло с такой силой, что у нее на секунду перехватило дыхание. Дернувшись, она поняла, что шевелить ногами больше не может. В панике поглядев вниз, Кин обнаружила, что из боков статуи выдвинулись скобы с мягкой подложкой, которые нечувствительно, но надежно зафиксировали ее нижние конечности.

Опущенная шея статуи поднялась, голова развернулась на сто восемьдесят градусов. Металлический конь в упор посмотрел на Кин сияющими фасеточными глазами.

— ТВОЕ ЖЕЛАНИЕ — ПРИКАЗ ДЛЯ МЕНЯ, — услышала она внутри собственной головы.

— О небо… чтоб мне провалиться в ад!

ЭТИ КООРДИНАТЫ НЕ ИМЕЮТ ОСМЫСЛЕННОГО ЗНАЧЕНИЯ.

— Ты робот? — пролепетала Кин, почувствовав под собой металлический щелчок и почти беззвучное жужжание хорошо отлаженных механизмов.

— Я ЛЕГЕНДАРНЫЙ МЕХАНИЧЕСКИЙ СКАКУН, ПРИНАДЛЕЖАВШИЙ ПРИНЦУ АХМЕДУ ИЗ ТРЕБИЗОНДА.

— Унеси меня отсюда, быстро! — прошипела она, услышав торопливый топот на лестнице.

— ПОЖАЛУЙСТА, ВОЗЬМИ УЗДЕЧКУ И НАКЛОНИ ГОЛОВУ. В СЛУЧАЕ ВОЗДУШНОЙ БОЛЕЗНИ ИСПОЛЬЗУЙ ГИГИЕНИЧЕСКИЙ ПАКЕТ ИЗ СЕДЕЛЬНОЙ СУМКИ.

Внутри искусственного существа послышался глухой стук, а за ним шум тяжелых маховиков, набирающих скорость. Летающий конь оторвал копыта от пола. Кин наклонилась вперед и тесно прижалась к конской шее, когда они плавно проскользнули через узкое окно. А потом вокруг нее оказался только воздух, а под ней галопирующий скакун, который поднимался все выше и выше в медное закатное небо.

Кин посмотрела на меч, который сжимала в руке. Он был черный, как ночь, и подозрительно легкий. Но что есть, тем и придется довольствоваться. Вряд ли Абу за это время научился управлять гравипоясом, а что касается других летательных аппаратов, она решительно отдала предпочтение своему небесному скакуну перед его ковром-самолетом.

— ТВОЕ ОЧЕРЕДНОЕ ЖЕЛАНИЕ — ПРИКАЗ ДЛЯ МЕНЯ.

— Ты можешь начать с того, что расскажешь мне, как ты летаешь, — предложила Кин, всматриваясь в раскинувшиеся внизу дворцовые сады.

— УЗНАЙ, ГОСПОЖА, ЧТО ВЕЛИКИЙ МАГ АБАНАЗЗАРД ИЗГОТОВИЛ МЕНЯ! ОН СДЕЛАЛ ТАК, ЧТО Я ЛЕТАЮ ПОСРЕДСТВОМ СЛОЖНОЙ СИСТЕМЫ КАЧАЮЩИХСЯ ПРОТИВОВЕСОВ, КОТОРОЙ ТРЕБУЕТСЯ РЕГУЛЯРНОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО ДЖИННА ЗОЛАХА ПРИ ДОСТИЖЕНИИ КРИТИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЦИКЛА.

— Спасибо, я уже все поняла. Тебе известно, где тут находится зверинец?

— ДА, МНЕ ИЗВЕСТНО.

— Тогда приземлись на его территории.

— СЛУШАЮ И ПОВИНУЮСЬ, О ГОСПОЖА.

Конь помчался галопом по нисходящей спирали. Когда при очередном витке они оказались на уровне дворца, Кин мельком заметила на плоской крыше задранные кверху лица. Наконец внизу пронеслась длинная заградительная полоса пропыленных деревьев, а за ней Кин увидела широкую аллею между двумя рядами низких клеток, темными и неприглядными в наступающих сумерках.

Ее скакун приземлился без малейшей запинки, копыта, не меняя ритма, застучали по утоптанной аллее. Что-то резко бросилось к решетке ближайшей клетки, она успела заметить лишь крылья и зубы… очень много зубов.

— Эй, Марко! Марко? Ты где?

Невидимые обитатели темных клеток всполошились, заверещали и закашляли.

— Я здесь! Сюда, Кин!

Огромные мерцающие глаза Марко напряженно смотрели на нее из-за вертикальных брусьев неимоверной толщины, сравнимой со стволами старых деревьев. Возможно, они и были ими когда-то. Кин соскочила с коня и принялась отчаянно дергать массивный деревянный засов, пока он с протестующим шумом не сдвинулся. Кунг вылетел из клетки, словно из катапульты.

— Дай мне меч! — повелительно скомандовал он.

Кин автоматически протянула руку с мечом, прежде чем ей пришло в голову, что делать этого, возможно, не следует. Но было уже поздно, потому что Марко выхватил у нее оружие.

— И это все, что было в твоих силах? — злобно зашипел он. — Твой дурацкий меч тупой, как нож в ресторане!

— Значит, вот как?! А ведь я могла спокойно смыться и оставить вас в зоопарке Абу!

Марко похлопал плоской стороной меча по одной левой ладони и оценивающе посмотрел на Кин.

— Да, — «сказал он. — Ты могла. Этот черный меч вполне подойдет, спасибо. Где ты раздобыла летающего робота?

— Ну, когда я сбежала из сераля…

— И как ты заставляешь его летать?

— Он просто повинуется моим… А ну слезай!!!

Но Марко, разумеется, проигнорировал ее возмущение.

— Ты можешь доставить меня во дворец, четвероногий робот?

— КОНЕЧНО, О ГОСПОДИН МОЙ.

— Тогда вперед!

Последовала короткая дробь копыт, и конь непринужденно вознесся в воздух. Вскоре он и его всадник стали уменьшающимся пятнышком в темнеющем небе. Кин подождала, пока пятнышко станет точкой и исчезнет, а потом посмотрела в глубь темной клетки.

— Сильва? — тихо позвала она, и в сумраке шевельнулась светлая фигура.

— Вставай, — спокойно сказала Кин. — Пора уходить. Как ты себя чувствуешь?

Сильва тяжело села и невнятно произнесла:

— Где Марко?

— Помчался убивать плохишей, сумасшедший дурак.

— Куда же мы тогда пойдем? — сказала шанда, медленно поднимаясь на ноги.

— За ним, я думаю. У тебя есть другое предложение?

— Нет, ты права. Скоро все будут так заняты Марко, что нас никто не заметит.

Они вышли на аллею, и Сильва указала на одну из клеток.

— Там единороги, мы видели, как их кормят. А в пруду, я думаю, русалки. Им давали рыбу.

— Похоже, что наш Абу прирожденный коллекционер…

Впереди возвышался белый купол размером с деревенский храм. Когда они подошли ближе, оказалось, что это точь-в-точь гигантское яйцо, широкой частью на треть закопанное в песок. С одной стороны в скорлупе виднелась небольшая круглая дырка.

— Ты думаешь, ЭТО снесла птица?.. — риторически вопросила Сильва, таращась на загадку местной природы.

— Хоть убей меня, не знаю. Но я не стала бы кормить эту птичку крошками от завтрака. Посмотри, там еще одно яйцо…

Кин ошиблась. Это была потрепанная скорлупа шаровидного пилотского модуля, принадлежавшего Терминусу. В памяти Кин услужливо всплыли нечеткие кадры древней копии еще более древнего пропагандистского фильма. В реальности посадочный модуль пилота оказался заметно меньше. На его обшивке были процарапаны три глубоких борозды, как будто некое гигантское животное пыталось сцапать этот шарик когтями.

Возможно, так оно и случилось. Если этот белый купол действительно птичье яйцо, кто-то же должен был снести его. Интерьер модуля представлял собой груду перемешанных обломков.

— Значит, Джало приземлился вблизи от центра диска, — заметила Сильва и печально вздохнула. — Ему повезло.

Кин опять поглядела на глубокие борозды… да ладно, чего уж там — на следы колоссальных когтей.

— Нет, — сказала она, — я ему не завидую, Сильва. Однако же наш Абу настоящий энтузиаст! Похоже, он никогда ничего не выбрасывает, а приобщает к своей коллекции.

Позади послышался топот ног. Путешественницы обернулись и увидели двух мужчин, бегущих прямо на них. Приблизившись, эти двое притормозили и изумленно вытаращились. Один из них держал пику и, разумеется, попытался подколоть Сильву, но это была печальная ошибка. Шанда попросту сграбастала пику чуть ниже наконечника и уложила ее владельца резким ударом древка сверху вниз. Засим она стремительным горизонтальным взмахом опытного косца подрезала тем же древком ноги второго охранника.

Оставив оглушенных валяться на главной аллее зоопарка, Сильва развернулась и пустилась бегом в сторону дворца, держа трофейную пику, как дубинку. Кин последовала за ней, поскольку никакой другой альтернативы, очевидно, не существовало.

Марко они отыскали очень быстро.

По самым громким во всем дворце крикам.

Там был внутренний двор, а во дворе толпа сражающихся мужчин, а в сердцевине всего столпотворения, за беспорядочно мелькающими в воздухе мечами, Марко бился с пятью врагами одновременно и, судя по всему, выигрывал бой.

Какой-то мужчина, обернувшись и обнаружив Сильву в нескольких футах от себя, кинулся на нее, размахивая мечом с отчаянной бравадой. Шанда взглянула на него с безразличным недоумением, а затем с костедробительной скоростью шарахнула по черепушке тяжелым кулаком.

И все это время черный меч пел в руке Марко! Кин уже доводилось встречать в древних текстах и даже слышать такой поэтический оборот — но черный меч пел в буквальном смысле этого слова! Странное электронное улюлюканье, прерываемое звонкими ударами и резкими взвизгами.

Марко держал оружие в вытянутой руке, почти отстраняясь от него. Меч молниеносно двигался сам по себе, перескакивая от клинка к клинку, от клинка к телу соперника, казалось, он просто возникает у каждой новой цели, не заботясь преодолеть физическое пространство, отделяющее эту цель от предыдущей. Вдоль лезвия черного меча разливалось голубоватое шелестящее сияние.

Сильва тем временем продолжила силовые упражнения, и мужчины вокруг нее с криками начали разбегаться. Некоторые из записных бойцов обернулись посмотреть, что происходит, и кунг не преминул воспользоваться их рассеянностью. Когда он уложил троих единым махом, моральный дух вооруженных сил Абу ибн Инфры был окончательно сломлен.

Оставшись на поле битвы в одиночестве (если не считать трупов), Марко сразу обмяк и выронил меч. Кин подняла его и взглянула на лезвие, которому полагалось быть окровавленным. Но оно было абсолютно чистым. И абсолютно черным, как провал во Вселенной, ведущий неизвестно куда.

— Он живой, — мрачно изрек кунг. — Я знаю, ты станешь смеяться надо мной, и все-таки…

— То, что мы имеем, — лекторским тоном сказала Кин, — всего лишь лезвие с идеально гладким, свободным от трения покрытием и электронной кромкой. Сам металлический клинок исполняет простую роль проводника. Ты наверняка видел подобные вещи, Марко… Кухонные ножи? Универсальный резец?

После долгой паузы Марко кивнул.

— Конечно. Разумеется, ты права, Кин.

— Тогда пора выметаться!

Она постаралась мысленно сориентироваться в планировке здания, насколько смогла, и решительно побежала к ближайшей лестнице.

— Ты куда? — крикнул ей вслед кунг.

— Хочу найти чародея!

«Прежде чем ты сам его найдешь, Марко, — добавила Кин про себя, — потому что этот старый мерзавец нужен мне живым. Без него нам не выбраться отсюда…»

Она пробежала трусцой через несколько пустых переходов, поднимаясь с этажа на этаж, пока обстановка не показалась ей смутно знакомой. Тогда Кин поднялась по короткой боковой лестнице и там, в конце длинного сводчатого коридора, обнаружила то, что искала.

Парадный покой чародея со столиком-самобранкой и ковром-самолетом.

Абу ибн Инфра с задумчивым видом сидел на магическом ковре, скрестив ноги и соединив пальцы домиком на уровне собственного носа. Его чародейские черные глаза без белков таращились на Кин с определенной опаской. Неподалеку от чародея, ближе к ней, маячила скорченная фигура Раба Лампы. Кин быстрым взглядом окинула всю залу и убедилась, что больше никого нет.

Абу ибн Инфра заговорил.

— Почему Твои Спутники Атаковали Моих Людей и Устроили Массовую Резню? — перевел Азрифел.

— Мы ожидали от тебя более уважительного отношения, — сухо ответила она.

— С Какой Стати? Ведь Ты Явилась Из Страны Воров И Лжецов В Сопровождении Двух Демонов-Ренегатов…

— Они не демоны! — возмутилась Кин. — Это разумные живые существа, просто они принадлежат к негуманоидным расам.

— Это Демоны.

Кин ощутила внезапный порыв воздуха и успела повернуться, чтобы увидеть, как у дальней стены залы конденсируются две высокие фигуры.

Эти фигуры оказались кунгами.

Они не были точными копиями Марко и двигались как-то странно. Словно при их сотворении была воссоздана лишь внешняя форма без всякого интереса к подлинной кунговской анатомии.

Значит, Абу призвал демонов, чтобы разобраться с ней? И в ответ на его призыв неизвестно кто или что, непонятно где и каким образом синтезировало ЭТИХ.

Выходит, некто или нечто, упорно следившее за ними, в конце концов пришло к выводу, что физические возможности Марко идеально подходят для смертоубийственного сражения?.. Ну что же, это говорит кое-что о диске и его неизвестных строителях!

В древних битвах четверорукие кунги обычно пользовались лишь коротким мечом и небольшим щитом, а остальные две руки непременно оставляли свободными для национальных удушающих приемов. Но ЭТИ держали холодное оружие в каждой руке, притом различного вида и свойства. У одного даже был моргенштерн, который кунг начал эффектно раскручивать.

Память Кин услужливо выбросила ей картинку архаичной сельскохозяйственной машины с вынесенным вперед барабаном из длинных лезвий: эти лезвия косили колосья под корень, как бритвой.

Она взглянула на серые лица демонов, которые не выражали абсолютно ничего. Мертвые лица. И усилием воли Кин удержала себя от поспешного отступления.

Бежать вниз по лестнице, имея за спиной подобные существа?..

Ни-ко-гда!

Кин воздела свой черный меч с надеждой.

В правой руке на миг взорвалась резкая боль, эхом отдаваясь в занывших зубах. Когда псевдокунги прыгнули навстречу, лезвие магического меча зашелестело и засветилось.

Все вокруг внезапно окуталось розоватым сиянием… В этом сиянии, как увидела Кин, демоны двигались так, будто воздух уже не воздух, а густое желе, но теперь она не слышала ни звука. Жгучая ненависть к лютым врагам охватила ее и вмиг успокоила, и тогда Кин с отрешенным интересом стала наблюдать за действиями черного меча.

Ее ничуть не удивило, что меч без заминки прошел сквозь лезвие боевого топора и продолжил плавное движение, отсекая серую руку, которая тот топор держала… псевдоплоть на срезе оказалась тоже серой, бескостной и бескровной… а затем непринужденно разрезал пополам, словно бумагу ножницами, длинный массивный меч ее лютого врага…

…Она автоматически уклонилась от копья, ползущего к ней с улиточной скоростью, и сразу прыгнула, а меч воспользовался длинным затяжным прыжком для того, чтобы по пути отделить, совершив изящный пируэт, голову ее лютого врага…

…Сгруппировавшись, она крутанулась в воздухе и легко приземлилась на обе ноги перед вторым врагом, позволив черному мечу скосить его низким взмахом параллельно мозаичному полу…

…Третий прятался в красноватом тумане. Меч дернулся вперед, и Кин, подпрыгнув, полетела, подобно хвосту кометы, за магическим клинком, который тащил ее за вытянутую правую руку, пока не вонзился в грудь внезапно возникшей из тумана фигуры…

…Кин с трудом разжала пальцы, отпустив черный меч, и продолжила полет по инерции, пока не врезалась в стену, ощутив лишь слабое электрическое покалывание, а затем началось неспешное, плавное падение на пол, который находился где-то в нескольких милях под…

…Этот мраморный пол не имел никакого морального права оказаться настолько твердым и жестким!!!

У Кин было такое чувство, будто ее бок представляет собой один длинный непрерывный синяк. Плечевые мускулы и вся правая рука истошно завывали и корчились от боли. Несколько блаженных секунд она взирала на свои многочисленные ощущения объективно, рассматривая их, как пестрый калейдоскоп, вращающийся в ее голове. После чего на нее обрушилось субъективное восприятие и намертво пригвоздило к реальности.

Позади прозвучал звук, похожий на звук сползающего по стене тела, и глухой удар, напоминающий удар чей-то головы о мраморный пол. Превозмогая непрерывную агонию боли, Кин ухитрилась обернуться и узрела распластавшегося Абу ибн Инфру под стеной, дополнительно декорированной большим размазанным красным пятном.

Она продолжала лежать, благословляя природную прохладу мрамора. Но через некоторое время вынудила непострадавшую левую руку, которая всего-навсего ужасно болела, доползти до откинутой руки чародея и разогнуть по одному его скрюченные пальцы, цепко сжимающие старую лампу из самоварного золота. Потом Кин приказала своей левой руке подтянуть поближе сей магический артефакт, пока тот не окажется непосредственно перед ее носом.

Вблизи артефакт выглядел даже хуже, чем издали.

Кин потерла его мизинцем левой руки.

— Я Азрифел И Раб Этой Лампы, — дежурным голосом нараспев произнес демон. — Твое Желание — Приказ Для Меня.

— Мне нужен доктор, — едва проговорила Кин, и демон исчез с легким раскатом минигрома.

Спустя целую вечность страданий он вновь появился. В его чешуйчатых демонических руках слабо брыкался и поскуливал маленький человечек в черном балахоне с белым от ужаса лицом.

— Кто это? — слабым голоском осведомилась Кин.

— Доктор Философии Хуан Антелего Из Университета Толедо.

Кин с трудом приподняла лампу и жахнула ею по мраморной плите. Азрифел отчаянно завизжал. Маленький схоласт последовал его примеру, а затем потерял сознание.

— Мне нужен терапевт, лошадиная ты морда! — из последних сил прорычала Кин. — Вьрни бьднягу нместа и дставьме нстоящва доктра. Эттакой бльшоящик, демон, восьмифутв, сындикатрми, цифьблатми и дисплейми. Назваец ДОКТОР, тпоял? Чертбри, даже враччлаэк пдай-дет!

Она снова угрожающе приподняла лампу. Азрифел взвизгнул и пропал вместе с несчастным философом из Толедо.

На этот раз он отсутствовал гораздо дольше, но в конце концов появился с крупным мужчиной на закорках и большим контейнером с универсальным набором для «скорой помощи» в руках. Кин разглядела затуманенным взглядом знакомое зеленое одеяние интерна Медицинского центра Компании. Интерн непринужденно спрыгнул с плеч Азрифела на пол, приземлившись с атлетической грацией человека, имеющего дозированный доступ к омолаживающим процедурам.

Кин наконец узнала его, несмотря на то, что перед глазами у нее все плыло от приступа боли. Джен Теремилт. Старый симпатяга Джен, за которого она едва не вышла замуж лет сто сорок назад. Он наверняка занял бы высокий пост в Компании и почетное место в истории медицины, если бы по глупой случайности не погиб на Сестричке, охотясь в одиночку на чаков.

Его холодные пальцы прикоснулись к ее горячей руке…

Хотя ковер-самолет без проблем мог поднять всех троих (Азрифел, казалось, вообще ничего не весил), Марко настоял на том, чтобы прихватить летающего коня, приказав ему следовать вплотную за ковром.

— Ну как, мы готовы? — спросил он для порядка.

Солнце еще не встало над диском, но было уже достаточно перламутрового предутреннего света. Кин и Сильва рядышком сидели на ковре, расстеленном посредине остывшей за ночь дворцовой крыши.

Правая рука у Кин больше не болела. Точнее сказать, не чувствовала ничего. А вот самой Кин было холодно.

— Пора, — согласилась она и потерла лампу. Появился Азрифел.

— Ну? — сказал он. — Что Еще Нужно?

— А где же твое «О Госпожа» и все прочее? — изумилась Кин. Марко раздраженно фыркнул.

— Ладно, Не Обижайся. Все Эти Церемонии Были Хороши Для Абу. Я Думал, Вы Более Демократичны.

Кин вспомнила урок этикета из детства: джентльмен — тот, кто всегда благодарит своего робота…

— Эта лампа, — начала она. — Предположим, у меня возникла мысль отдать ее тебе?

Демон растерянно моргнул и на секунду задумался. Потом он высунул длинный зеленый язык и быстро облизал сухие губы.

— Я Бы Взял Ее С Благодарностью И Сбросил С Края Мира, О Госпожа! Только Так Я Смогу Обрести Желанный Покой.

— Приведи этот ковер к центру мира, и тогда я отдам тебе лампу, — пообещала Кин демону.

Азрифел самодовольно ухмыльнулся.

— Ты заметил кунга на коне, Азрифел? — ослепительно улыбнулась в ответ Кин. — Обрати внимание на его магический меч. И, кстати, твою лампу я отдам ему. И если ты предашь нас хотя бы по мелочи, Марко несомненно найдет массу разных интересных способов так или иначе повредить ее.

Демон затрепетал и сник.

— Намек Понял, — мрачно произнес он. — Неужели В Этом Мире Более Нет Доверия?

— Нет, — категорически отрезал Марко.

Ковер-самолет взмыл в небо и поплыл над темным Багдадом. Кунг последовал за ним на летающем коне. Кин смотрела вниз на город и размышляла.

«НЕЧТО заглядывает в наши умы, — заключила она. — Магический столик синтезирует еду, о которой мы только лишь подумали. Когда я мечтала о докторе, НЕЧТО прислало Азрифела с врачом, которого я когда-то очень хорошо знала. Но не автодок. Почему?»

Азрифел по-прежнему сидел, скорчившись, рядом с Кин. Впереди нее сидела Сильва, глядя в никуда пустыми глазами.

— Азрифел, — сказала Кин в экспериментальных целях. — Принеси мне… этэ-э… полностью укомплектованный для прыжков через подпространство космический корабль, снабженный также новейшей моделью автобуфетчика. Я приказываю тебе!

В ее наушнике раздался тихий смешок Марко.

Демон покачал головой.

— Нет.

— Как, ты отказал мне? Не забывай, у нас твоя лампа!..

Азрифел уныло отозался:

— Это Не Отказ, А Утверждение. Устрицы Не Могут Летать. Я Не Могу Выполнить То, Что Ты Пожелала. Теперь Разбей Лампу, Если Считаешь Нужным.

Марко рассмеялся.

— Никаких анахронизмов, — громко сказал он. — Не так ли?

Демон помедлил, прежде чем ответить, словно прислушиваясь к внутреннему голосу. Вблизи Азрифел тоже выглядел немного размытым, заметила Кин, как тривизионная картинка во время магнитной бури.

— Никаких Нахронизмов, — согласился он.

— Но человек по имени Джало покинул ваш мир и появился в двух сотнях световых… — Кин запнулась и поправила себя: — Через непредставимое количество миль отсюда. Каким образом это могло произойти, демон?

— Я Не Знаю.

— Терминус Джало болтается где-то на отдаленной орбите, — заметил Марко. — Мы могли бы отыскать его, адаптировать систему жизнеобеспечения с помощью блоков из нашего аварийного модуля и отправиться домой.

— Слишком долго пришлось бы лететь, — возразила Кин.

— Возможно, что и нет.

— А как насчет запаса энергии?

— А как насчет тысячи ковров-самолетов вместе взятых?

— А навигация?

— Ха! Плевое дело. Мы будем целиться в сферу диаметром пятьдесят световых лет с расстояния, сто пятьдесят лет. Не промажем, будь спокойна.

— Замечательно. А что будет с Сильвой?

Марко умолк.

Солнце наконец поднялось над горизонтом диска.

Оно имело явственный зеленоватый оттенок.

Теперь под ними бушевала безумная песчаная буря, которая вздымалась не менее чем на полмили в высоту. Летящий по ветру песок сыпался на города и селения, подобно раскаленному снегу из ада. Марко почти не раскрывал рта, а Сильва вообще ничего не говорила. Просто лежала на ковре и смотрела в небо.

Вскоре они пролетели над портовым городом Басрой. Улицы Басры были усыпаны обломками разбитых кораблей, бешеное море методично уничтожало квартал за кварталом.

— Что-то сияет в море, — внезапно сказала Сильва.

Кин тоже почудилось слабое свечение на пределе зоркости ее человеческих глаз. Еще десять минут полета, и она уже не сомневалась.

Шанда опять вышла из оцепенения.

— Уходи! — резко приказала она. — И пусть придет кунг. С мечами.

— Марко?! — панически воззвала Кин.

— Я слышал. Останови ковер и пересядь на коня.

— Но ты же знаешь, зачем…

— Разумеется. В критический момент я должен ее убить.

— Как ты можешь быть таким… бесчувственным?!

— Лучше мертвый сапиенс, чем живое животное. В этом я солидарен с шандой.

— И что же будет потом?

— Потом? Она возродится на диске… полагаю. Лучше живой человек, чем мертвая ша…

— Прекрати!!!

Сияющий под солнечными лучами медью объект оказался при ближайшем рассмотрении высоким цельнометаллическим куполом, наглухо впаянным в каменную породу широкого острова, на котором, по всей видимости, больше не было ничего, кроме черного песка. Кин почудилось, что она различает останки нескольких кораблей, погребенных под песком.

Они облетели остров по кругу, сначала на расстоянии мили, потом ближе и ближе. Кин заметила в небе над собой нечто маленькое и черное. Нечто спустилось к куполу по спирали, и ворон самодовольно уселся на него.

— Хватит, — решительно сказала она. — Я спускаюсь, Марко!

Кунг ответил ей полузадушенным хрипом.

Кин резко развернула коня и оцепенела.

В нескольких метрах от нее две устрашающие фигуры сцепились на ковре в смертельной схватке. Сильва, распрямившись во весь свой рост, тащила Марко к себе одной лапой, обхватив его за талию, а другой ухватила его за горло. Шерсть на этой лапе уже пропиталась оранжевой кровью от удара меча. Марко пытался двумя руками удушить Сильву, третьей освободить себя от медвежьего объятия, а в четвертой у него был магический меч, который дергался между ними, злобно повизгивая.

Ковер беспорядочно вальсировал в воздухе, постепенно приближаясь к куполу. Кин на секунду ясно увидела искаженное лицо Сильвы с мокрым оскаленным ртом, испускающим обильные потоки слюны.

Очнувшись от столбняка, она схватила магическую лампу. Азрифел возник в воздухе рядом с ней и с большим интересом вытаращился на безмолвную схватку.

— Разведи их немедленно! — приказала Кин.

— Не Могу.

Марко вырвался с помощью заднего сальто, ухватил Сильву за раненую лапу тремя руками и швырнул ее назад через свое левое плечо. Его ноги при этом сперва согнулись, а потом выстрелили, как пружины. Шанда ласточкой вылетела за пределы ковра, хотя весила вдесятеро больше кунга…

…но защитное силовое поле затормозило и остановило ее. Сильва повисла в воздухе под немыслимым углом, громко рыча и энергично брыкаясь.

— Значит, так?!

— Я Не Могу Приблизиться К Куполу.

— У меня твоя лампа, демон!

— Советую Тебе Не Использовать Ее.

Кин увидала, как Марко воздел черный меч и… заколебался. Сильва наконец отыскала точку опоры в чистом воздухе и резко бросилась…

Шанда, кунг и ковер-самолет разом исчезли.

Кин продолжала таращить глаза на абсолютно пустое место. Вокруг не было ничего, кроме моря, неба и медного купола, да еще демона с конской физиономией, который стоял в воздухе неизвестно на чем.

Наконец она сказала:

— Демон, что случится, если я брошу эту лампу в море? Только теперь не ври.

— Рано Или Поздно Рыба или Краб Потрется Об Эту Лампу. Их Желания Очень Просты И Легко Выполнимы.

— Что случилось с ковром?

— Он Исчез, — неуверенно сказал демон.

— Это понятно. Почему?

— Все, Что Оказывается Слишком Близко К Центру Мира, Всегда Исчезает.

— Ты не рассказал нам об этом!

— Меня Не Спрашивали.

— Куда они исчезли?

— Что Значит Куда? Они Просто Исчезли. И Это Все, Что Мне Известно.

— Скоро ты узнаешь больше, — пообещала Кин.

Она сунула лампу в сумку, притороченную к седлу, и пустила коня галопом по направлению к куполу.

Азрифел отчаянно заверещал.

Летающий конь и его всадница исчезли.

Кин пробудилась в центре галактики, пропущенной через рубиновый фильтр. Осязание подсказало ей, что она лежит на полу вроде как из полированного металла, а очень древнее, но до сих пор не имеющее названия чувство уверило ее, что она лежит внутри чего-то. Здания, например. А может быть, пещеры.

Вокруг сиял миллиард рубиновых огоньков размером с булавочную головку. Огоньки складывались в замысловатые созвездия, карабкались по невидимым стенам в десятках метров от Кин и встречались в абсолютной темноте у нее над головой. Иногда сложившийся гигантский узор моментально заменялся совершенно иным, но таким же мрачнокрасным и отталкивающим.

Пуантилистская версия ада…

Кин попробовала шевельнуться.

Паника!

Огоньки мигом схлынули со стен и сгруппировались на полу вокруг нее. Тогда она поднялась и топнула ногой по полу в порядке эксперимента. Эксперимент?.. Это было подходящее слово, и она крепко вцепилась в него. «Будь рациональной. Не позволяй себе сойти с ума».

Кин думала, что готова ко всему. Суперроботы, сверхлазеры, яйцеголовые строители диска в серебристых трико, интеллигентно мыслящие слизняки… К чему угодно. Но только не к этим огонькам! Они не освещают ничего, кроме самих себя!

— Уберите меня отсюда, — прорычала она.

Вспышка!

Теперь Кин стояла в длинном широком коридоре с потолком в виде арки. Ее ноздри щекотали запахи. Разогретый металл, озон, смазочные масла. Комплексный запах работающей машинерии. Туннель был ярко освещен непрерывной матовой полосой в центре потолка. По стенам змеились разноцветные кабели и трубы, на полу — лабиринт рельсовых путей.

Откуда-то издали доносились то звонкие, то глухие удары, и повсюду с еле слышным, но характерным гулом бежали по проводам электроны.

Кин выбрала направление и зашагала вперед, аккуратно избегая всего, что могло бы оказаться под высоким напряжением.

«Итак, — сказала она себе, — значит, вот как оно работает. Я теперь в самом низу, среди шестеренок здешней Вселенной. Но только здесь все неправильно! Технологии, которые давным-давно устарели! Шестеренки — это очень, очень подходящее слово… И кто бы мог такое подумать?»

Она почти прошла мимо глубокого алькова, отходящего от главного туннеля, когда краем глаза заметила там движение. Кин инстинктивно бросилась бежать, озираясь в поисках укрытия, но сразу же одернула себя: а какого черта?!

Там оказался робот — той квадратной формы, которую когда-то считали наилучшей для роботов. Один из его длинных манипуляторов орудовал внутри квадратного отверстия в металлической стене алькова. На полу лежала отвинченная от стены квадратная панель.

Механическая рука со щелчком вышла из дыры, держа что-то небольшое. Кин не смогла толком разглядеть, что именно, так как рука сразу опустила это в контейнер, привинченный на боку робота. Прямо над контейнером из его корпуса выдвинулся ящичек, и на сей раз Кин представилась прекрасная возможность обозреть объекты, уложенные в специальные углубления. Рука робота неуверенно покачалась над ними, затем выбрала один и осторожно понесла в дыру.

Пока машина занималась служебной деятельностью, Кин спокойно подошла к ней и вынула из ящичка таинственный цилиндрический объект. Размером он был с куриное яйцо. Один торец цилиндра щетинился сотнями крошечных иголочек, внутри прозрачного корпуса виднелось филигранное переплетение миниатюрных трубочек, сеточек и проводков.

Кин уже видела нечто подобное в музее. Та штуковина называлась электронной лампой и была неолитической прабабкой первой интегральной схемы. Однако здешняя электронная лампа, которую она держала в руке, была явно сконструирована кем-то, кто не имел ни малейшего понятия о транзисторах и поэтому был вынужден улучшать примитивную технологию за счет все более изощренной и парадоксальной изобретательности.

Кин не могла не вспомнить об эхфтнийских компьютерах… Эхфты так и не додумались до электроники, но быстродействующие счетноаналитические машины тем не менее были крайне нужны для их комплексных религиозно-банкирских организаций. Поэтому типичный эхфтнийский компьютер состоит из тысячи блистательно натренированных эхфтов, выполняющих каждый свою ограниченную долю математических расчетов, и эта система прекрасно работает.

Но чтобы диск построили приверженцы вакуумных ламп?..

В такое она — хоть убей! — поверить не могла.

Робот вытащил манипулятор из стены и с изумительной быстротой привинтил снятую панель на место. Не успела Кин моргнуть, как ее новый приятель уже катился по туннелю примерно со скоростью перворазрядника по спортивной ходьбе. Она затрусила рысцой вслед за роботом.

«Со мной ничего не случится, — сказала она себе. — Я выживу». Если бы ОНИ собирались ее убить, то уже сделали бы это.

По пути Кин миновала другого робота, методично тыкавшего каким-то простым инструментом в другое квадратное отверстие в стене. Возможно, это был допотопный паяльник, а в отверстии находилось нечто вроде печатной схемы, но Кин не могла остановиться, чтобы проверить свою догадку.

Это путешествие закончилось тем, что ее новый знакомый затормозил у квадратной ниши в стене, соответствующей его габаритам. Кин заметила в нише электрические розетки, прежде чем робот закатился туда задним ходом с патетической осторожностью дикобраза, вступающего в любовную связь. Тихое гудение электронов замолкло. Очевидно, ремонтник впал в свою запрограммированную спячку.

Кин немного постояла, размышляя. Туннель под миром казался бесконечным. Она может бродить по этому и другим туннелям много дней, пока не умрет, но… но ведь можно сделать и по-другому.

Она решительно развернулась и зашагала назад. Пока не дошагала до робота-паяльщика. Отодрать от него манипулятор было очень трудно, но Кин справилась. Она использовала эту металлическую руку для избиения ее бывшего владельца. Кин дубасила робота до тех пор, пока гудевшие в нем электроны наконец не заткнулись. В качестве финального аккорда она швырнула покореженную руку в раскрытые паяльщиком неизолированные электроцепи, которые ответили на это возмущенным треском и бурным фонтаном искр.

Затем она села на пол и стала ждать. С чувством хорошо выполненного долга.

Когда всего лишь через несколько минут прикатил маленький (на этот раз полусферический) робот, Кин просто перевернула его вверх тормашками. Маленькая машинка укоризненно зажужжала на нее.

Следующим прибыл солидный грушевидный пузырь, густо усеянный оптическими линзами. Он путешествовал по монорельсу, протянутому под самым потолком туннеля. Кин попыталась сбить его, бомбардируя кусками робота-паяльщика, но пузырь поспешно ускользнул назад.

Ну и ладно, сказала она себе. По крайней мере, теперь ОНИ ощутили ее присутствие! Кто-то же должен чинить роботов, которые починяют роботов, ремонтирующих роботов-ремонтников?

Надо только подождать.

Прошли часы, прежде чем ей нанесла визит очередная машина. На сей раз танкоподобного типа. Обшивка ее была сильно помята, часть панелей отсутствовала, из корпуса во все стороны торчали обрубки манипуляторных придатков. Если это действительно универсальный ремонтник, как заранее предполагала Кин, одно лишь безжалостное время могло довести такую машину до столь убогого состояния…

С другой стороны, тот факт, что корпус универсального ремонтника браво оседлал Марко, который держал в каждой из четырех рук по роботизированной конечности с хвостом в виде растрепанного пучка проводов… Данный факт, конечно, мог иметь некое отношение к неважному физическому состоянию машины.

— Возможно, у НИХ просто нет специальных процедур, чтобы разбираться с людьми, которые попали в машинное отделение, — предположила Кин.

Марко скептически хмыкнул, но от своего занятия не отвлекся. Он сооружал нечто неолитическое из обломков паяльщика, используя маленького полусферического ремонтника вместо молотка.

— Такие процедуры должны существовать, — заметил он. — Весь этот мир наверняка нашпигован скрытыми воздуховодами, вентиляторами, энергопередатчиками и так далее… А люди обычно суют свои носы повсюду. Кроме того, мы не сами залезли под купол, нас сюда доставили, ты еще не забыла? А затем бросили на произвол судьбы, что по меньшей мере невежливо…

Кунг встал, подхватил свое рукоделие и осведомился у Кин:

— Ты идешь?

— Куда?

— Куда угодно, где несложно добраться до электропроводки. Эта штука, — помахал он длинным манипулятором, — сгодится для короткого замыкания.

— А это для чего? — с нехорошим предчувствием спросила Кин, разглядывая изделие Марко, состоявшее из жестко соединенных сегментов механических рук и заканчивающееся импровизированным лезвием, грубовато сделанным, но вполне смертоносным.

— Это? — Марко покрутил штуковину в руке и сделал пару экспериментальных выпадов. — Мое оружие, как совершенно очевидно.

— Ты ожидаешь встретить здесь роботизированную полицию? — арктическим голосом поинтересовалась Кин.

У Марко хватило соображения опустить глаза.

— Вообще-то я думал о Сильве, — признался он нехотя. — Ну и что?! Неужели ты воображаешь, что она нашла себе здесь еду? Или у тебя есть другие ценные мысли по этому поводу?.. Нет?

Кунг решительно зашагал к второстепенному боковому туннелю. Обернувшись, он сказал ей через плечо:

— Полагаю, ты не могла не заметить, что все эти туннели освещены? А ведь роботы в свете не нуждаются.

Кин неопределенно пожала плечами. Вероятно, паяльщикам свет все-таки необходим. Небольшое, почти безвредное короткое замыкание в качестве демонстративной акции — это одно дело, даже полезное при сложившихся обстоятельствах, но… Но Марко выглядел так, словно готовился разнести весь диск.

Удалившись от устья бокового туннеля, кунг остановился и, как хорошо было видно Хин, предпринял яростную вооруженную атаку на многочисленные кабели, расположенные на стенах.

Нет, это явно была не демонстративная акция.

Это был Марко versus Всей Обитаемой Вселенной.

Но что же сейчас происходит на поверхности? Нашествие мух?

Проливные дожди из лягушек? Все моря опустели, все додо разом отдали концы?..

Кин сорвалась с места и побежала. Впереди, окутанная искрами и дымом, высилась ужасная фигура Марко, который с радостной беспечностью шинковал в капусту солидный сектор общепланетной электросиловой сети. Вот теперь Марко уже окончательно спятил… или же окончательно заделался кунгом.

Она остановилась, когда лезвие холодного оружия Марко просвистело в нескольких дюймах от ее горла.

— Хотите поиграть с нами в свои игры, эге? — злобно проквакал кунг. — Сунуть нас в дерьмо и понаблюдать за реакциями, ага? Ну, я вам покажу свою реакцию!

Другая его рука шарахнула изолированной дубинкой по распределительному щиту, который незамедлительно взорвался.

— Ага? Я покажу вам еще!..

Кин попятилась, не отводя глаз от мелькающего перед ней лезвия, пока какое-то движение на границе дымной тучи, усердно порождаемой Марко, не вынудило ее инстинктивно перевести взгляд. Заметив новое выражение ее лица, кунг на долю секунды остановился, но этого оказалось достаточно.

Сильва бесшумно прыгнула на него.

Марко вмиг исчез в огромных косматых лапах, сомкнувшихся в костедробительном объятии, но вывернулся, тремя кулаками дробно молотя шанду по голове. Сильва громоподобно взревела, одна ее нога с растопыренными когтями взметнулась белой молнией, чтобы выпустить потроха из врага. Однако потроха Марко вместе с ним самим успели переместиться на загорбок шанды и три руки цепко впились в ее глаза. Пока Сильва вслепую шатко вальсировала между стенами туннеля, стараясь зацепить когтями и сбросить кровожадного демона, Марко резко взмахнул четвертой рукой со своей рукотворной пикой. Прямо перед глазами остолбеневшей Кин.

Грубое смертоносное лезвие начало описывать изящную дугу. Оно резало горячий, едко пахнущий адским дымом воздух подобно мифической косе Смерти, опускаясь все ниже и ниже, а затем с размаху врезалось…

Оно врезалось в силовой кабель и там застряло.

Этот мерзкий звук был похож на шелестение саранчи.

На миг она увидела Сильву и Марко, как застывшую живую картинку, где Сильва напоминала огромный пушистый шар, ибо каждый волосок на ее теле стоял дыбом.

Кин пошарила по полу и нашла антидисковую дубинку Марко с изолированной рукоятью. Ей понадобилась вся ее физическая сила, чтобы выбить вибрирующую пику из его намертво стиснутых пальцев.

Вслед за пикой рухнули на пол и оба чужака.

О черт, она назвала их чужаками!

Кин опустилась на колени и поискала признаки жизни в неподвижных телах. У шанды в груди прослушивалось слабенькое трепыхание, но что касается кунга, она даже толком не знала, где следует искать любое из его сердец.

Светящаяся белая полоса наверху потускнела до оранжевого цвета. Потом Кин, которая продолжала стоять на коленях, услышала за своей спиной шаги… Странные громыхающие шаги. Она резко обернулась и увидела высокую тощую фигуру.

Точнее, сначала она увидела стремительно падающее на нее оружие и автоматически воздела правую руку, в которой все еще держала дубинку Марко. Лезвие косы с огромной силой ударилось о металл и разлетелось на мелкие кусочки.

Потом Кин начала истерически смеяться, узрев перед собой оскаленный скелет в черном халате наподобие купального. Скелет озабоченно таращился пустыми глазницами на деревянную палку, оставшуюся без лезвия.

Кого ОНИ собирались этим напугать?..

Но рукоять косы, зажатая в белых костяшках Смерти, словно поплыла, изменяя форму, и то, что в итоге получилось, можно было успешно применять в эпоху повального геноцида. Кин даже успела удивиться, где это ОНИ заполучили подобную конструкцию. Два ряда вибрирующих зубцов, очень быстрый и мощный компактный моторчик, полная деструкция ненужных отходов.

Автоматическая коса.

Кин и самой приходилось пользоваться такими для расчистки и прореживания кустарника в новых мирах.

Теперь Смерть приблизилась к ней вплотную. Если бы скелет просто сделал выпад своим новым оружием, Кин наверняка пришел бы конец, но вековечные привычки так скоро не умирают. Скелет замахнулся автоматической косой как самой обыкновенной, а Кин, не медля, нырнула под нее вперед…

Она услышала тяжелый удар за своей спиной. Потом автокоса заскакала на полу, но Кин уже успела вступить в рукопашную схватку, глядя прямо в пустые глаза Смерти. По старой привычке она применила коронный удар коленом, но только зазря ушибла коленную чашечку… Бесполезная тактика, ведь у Смерти нет гениталий.

В ответ костяные пальцы сомкнулись на ее горле. Кин, задыхаясь, отчаянно отмахнулась кулаком, стараясь попасть хоть куда-нибудь, и угодила прямо в лицо Смерти. Последовало нечто вроде взрыва на фабрике домино, а потом…

Она обнаружила, что стоит в туннеле одна.

На полу были разбросаны обломки белых костей, а возле ее ног валялся черный шелковый халат. Пока Кин таращилась, все это стало поштучно исчезать в сопровождении негромких хлопков. Тихий раскат минигрома обозначил двойное исчезновение Сильвы и Марко.

Кин тоже исчезла, когда настала ее очередь.

Через минуту по туннелю прокатили два квадратных робота. И принялись деловито наводить порядок.

Теперь Кин очутилась в…

— О нет, — жалобно сказала она. — Хватит, я сдаюсь. Вы знаете, сколько времени я не видела воды?!

Стакан воды повис в воздухе рядом с ней. Кин особо не удивилась, просто взяла его и жадно выпила воду. Потом она попробовала снова подвесить стакан в воздухе, но он упал и разбился.

Теперь она была в… назовем это центром управления. Центр управления диском, или ЦУД, именно так.

Помещение оказалось удивительно небольшим. Оно вполне могло бы сойти за пилотскую рубку корабля среднего класса, если отвлечься от того, что на космическом корабле гораздо больше разнообразных экранов, панелей и переключателей.

Собственно говоря, здесь был только один экран. И один пульт перед экраном, и одно черное кресло перед пультом. Кресло было глубокое, с высокой спинкой, над которой плавал связанный с компьютером шлем.

— О нет, — сказала она, — только не я… Я не надену это ни за какие коврижки!

Экран замигал, и на нем появились слова.

А НА СПОР?

Кин подошла ближе к креслу и присмотрелась. Оно обладало раздражающе сложной формой и казалось почти живым. Но тот, кто сидел в этом кресле, был мертв — вне всяких сомнений.

Не отвратительно мертв, поскольку сухой и чистый воздух комнаты мумифицировал тело не хуже опытного специалиста. Но мертв окончательно и бесповоротно. Если бы он верил в реинкарнацию, то возродился бы непременно в облике мумии.

На одной высохшей руке была старая рана. Она не выглядела фатальной, однако на полу были хорошо заметны темные пятна. Сидящий в кресле мог истечь кровью, но смерть столь незатейливого рода казалась саркастической насмешкой над могуществом хозяина диска.

Если, конечно, он действительно был хозяином диска.

Кин поняла, почему никогда не могла визуально представить истинных правителей этого мира в человеческом облике. Однако труп в кресле был достаточно человечен. Если его как следует выбрить и снабдить свежей кожей, кто-нибудь вполне мог бы признать в нем своего кузена.

Экран ЦУДа пошел рябью, а затем на нем появилось единственное слово. Оно висело перед глазами Кин, жалостно помигивая:

ПОМОГИ.

Марко сидел, скорчившись, в полутьме, когда в первый раз услышал голос и проигнорировал его. Через некоторое время, когда туманящая его рассудок ярость понемногу пошла на убыль, Марко сообразил, что голос обращается к нему. Этот голос был ему знаком, он принадлежал… кому? Женщине, которая произошла от обезьяны?

— Кин Арад? — квакнул в ответ кунг.

— Марко, где Сильва? — настойчиво повторил голос.

Глаза у Марко горели и слезились, как будто засыпанные песком, но слабый свет, исходящий от мириадов красных огоньков, помогал кое-что рассмотреть. Оглядевшись, он увидел в нескольких метрах от себя большое пятно, вокруг которого на полу собралось внушительное кольцевое созвездие.

— Медведица здесь. По-моему, она дышит.

— Марко, — сказал воздух. — Я не знаю, как у меня получится, поэтому ты должен помочь. Не двигайся!

Воздух прямо перед ним шевельнулся, и из пустоты появился нож. Три руки кунга поймали оружие, прежде чем оно успело долететь до пола. Марко уставился на инкрустированную мелкими самоцветами рукоять, разглядывая их в красном свете.

— Не трать время зря, — сказал голос. — Я хочу, чтобы ты отрезал кусочек от Сильвы. Только не увлекайся! Дюйма шкуры будет вполне достаточно, но лучше с кусочком плоти.

Воспоминания начали оживать в его мозгу. Марко посмотрел на лезвие ножа, затем припомнил пылкое объятие Сильвы и сообщил настырному голосу:

— Мне почему-то не хочется.

— Делай, как тебе сказано!

С воплем отчаянья Марко ринулся вперед и полоснул лезвием по руке шанды. Огромное тело лишь слабо содрогнулось.

— Хватит! Кровь на лезвии тоже подойдет. Отпусти нож, Марко. Отпусти его, слышишь?.. ОТПУСТИ ЭТОТ НОЖ НЕМЕДЛЕННО!!!

Марко мучила жажда. Он уже не помнил, когда ел в последний раз. Вся его кожа зудела и чесалась в теплом сухом воздухе этого помещения. Будь он проклят, если вздумает выпустить оружие! Так думал кунг, если вообще был еще способен о чем-либо думать.

— Ладно. Не выходит по-хорошему, будет по-плохому.

Нечто в тоне этого голоса вынудило его ослабить свою железную хватку. Вот почему, когда нож с хлопком перепрыгнул в другое место, он всего лишь поранил Марко ладонь, а не отхватил ему всю кисть целиком.

Пережав запястье, чтобы остановить кровотечение, кунг автоматически отшвырнул боль за пределы сознания. Он все еще разглядывал глубокий порез, когда внезапный порыв воздуха и последовавший за ним мокрый шлепок резко переключили его внимание.

Нечто длинное и окровавленное лежало на полу рядом с Сильвой. Рука шанды шевельнулась и медленно поползла. Нашарив мясо, она вцепилась в него и подтащила ко рту, истекающему слюной… Сильва начала есть.

— Где мы? — наконец спросил у воздуха Марко.

— Точно пока не знаю, — сказал голос Кин. — Как ты себя чувствуешь?

— Мне бы попить. А потом поесть. Ты заставила меня ранить шанду, чтобы получить образец ее протеинов?

— Конечно. Не двигайся!

В воздухе рядом с ним материализовался мягкий пластиковый пузырь с водой и глухо шлепнулся на пол. Марко подхватил его и прокусил с непристойной для кунга поспешностью.

— А теперь еда, — сказала Кин, и по полу покатился другой пузырь, наполненный красной слякотью.

Марко попробовал безвкусное угощение. Есть можно, но только с большой голодухи.

— Это лучшее, что я могла сделать, — вздохнула Кин. — Почти единственный ущерб, который тебе все-таки удалось нанести диску… Короче говоря, Марко, ты повредил микросхемы универсального буфетчика, предназначенного для диск-мастеров. Я уже послала роботов чинить его, но… Пока что меню будет однообразным.

— Сильве больше повезло, — пробубнил Марко с набитым ртом.

— Знаешь, у меня сейчас нет времени на этические тонкости, — сказала Кин. — Она ест мясо шанда, культивированное из ее собственных соматических клеток. Только не спрашивай, как это было сделано: я всего лишь отдала распоряжение.

— Значит, ты теперь влиятельная персона?

— Можно сказать и так.

— Это хорошо. Тогда вытащи меня отсюда!

Последовала долгая пауза. Наконец Кин сказала:

— Я долго размышляла на эту тему.

— Долго размышляла? Выпускать меня отсюда или не выпускать?!

— Да. Именно об этом я и думала, Марко. Ты и Сильва… вы сейчас находитесь в чем-то наподобие сканирующей камеры для исследования экспериментальных особей. Там нет ни входа, ни выхода, а попасть туда или обратно можно только посредством телепортации. Но если бы ты знал о телепортации столько, сколько теперь знаю я, то предпочел бы еще немного посидеть тут и поголодать. И я не осмелилась резать глухую стену, поскольку боялась причинить вам вред. Словом, учитывая все вышесказанное… Держи!

Какой-то удлиненный предмет материализовался в метре от него и тяжело приземлился на пол. Марко поднял посылку и воззрился на нее с «подозрением.

— Немного смахивает на промышленный молекулярный деструктор?

— Это он и есть. Советую пользоваться с осторожностью.

Марко скорчил страшную рожу дьявольским огонькам и аккуратно прицелился. Часть стены обратилась в мелкодисперсный пылевой туман. Кунг поспешно выключил аппарат и обернулся к Сильве.

Она стояла на коленях, держась за голову.

— Как ты себя чувствуешь? — озабоченно спросил Марко, удерживая деструктор; Сильва скосила на него воспаленные глаза.

— Со мной случилось что-то странное… как мне кажется.

Марко помог ей подняться на ноги. Жест, скорее, символический, поскольку шанда весила вдесятеро больше кунга, и кроме того, одна рука Марко по-прежнему была занята деструктором.

— Ты можешь ходить?

Она могла ковылять.

Марко посмотрел сквозь дыру в стене на слабо освещенный туннель. Пыль все еще продолжала оседать, и два маленьких робота в туннеле, похоже, очень волновались по этому поводу, разъезжая взад и вперед. Бросив испытующий взгляд на Сильву, кунг принял решение и перенаправил сопло деструктора на робота.

— Убери эту штуку, — сказал робот, попятившись.

— Кин Арад? — изумился Марко.

— Марко, это оружие у тебя только для твоего собственного спокойствия. Но если ты вздумаешь им воспользоваться, я оборву тебе руки! Все до одной, и я могу это сделать.

Марко размышлял несколько секунд, пока Сильва с трудом выкарабкивалась из камеры. Потом пожал всеми четырьмя плечами и позволил деструктору шлепнуться на пол.

— Обезьянья логика, — пробормотал он. — Никогда не мог ее понять.

— Мне казалось, ты думаешь, будто ты человек, — сказал робот голосом Кин.

— И что? Есть вещи, которые не в силах изменить все мыслители во всех мирах. Даже вместе взятые.

— Cogito ergo kung, — сказал робот. — Прошу вас, следуйте за мной.

Час спустя они по-прежнему продолжали идти за провожатым. По решетчатым мосткам над обширными металлическими шахтами, по магистральным туннелям, где приходилось втискиваться в боковые ниши, уступая дорогу гигантским грохочущим машинам. Один раз маленький робот зазвал их на платформу грузового лифта. Уровнем ниже лифт снова остановился, чтобы прихватить попутчиков в виде дюжины золотистых цилиндров, тихо жужжащих и распространяющих запах озона.

Потом робот повел их по узеньким дорожкам, проложенным между высокими башнеобразными машинами, которые то и дело бухали.

— Креллы, — произнесла Сильва.

— Что?..

Шанда усмехнулась.

— Марко, разве ты никогда не видел «Запрещенную планету»? Очень популярное человеческое кино. Они делали римейки пять или шесть раз… Знаешь, в одном я сыграла эпизодическую роль! Еще до того, как поступила в колледж.

— Не могу сказать, что припоминаю.

— Ну, в основном мне по роли приходилось ломиться в двери и громко рычать, но зато у меня была своя гримерная. То есть пополам с одним роботом-человеком.

— Ты имеешь в виду андроида?

— Нет, андроидами как раз были все остальные актеры. Но в сценарии значился один робот, и они не смогли подыскать на эту роль такого робота, который… Словом, чтобы тот походил на робота, когда изображает робота, если ты понимаешь, о чем я. И поэтому им пришлось нанять человека. Так вот, там была безумно впечатляющая сцена внутри огромной машины, которую соорудили креллы, и та машина сильно смахивает на здешние. А креллы, заметь, вымышленные существа, которых сценаристы придумали исключительно в целях…

Она замолкла, увидев выражение лица Марко.

Кунг тяжело вздохнул.

— Мы слишком долго были среди людей, ты и я, — сказал он шанде. — И мы подхватили эту заразу. Чисто человеческое безумие!

— Но ведь тебя воспитали на Земле, Марко? Разве ты не юридический человек?

— Да, так записано в моих документах. Они остались на орбите, в аварийном модуле, и не могу сказать, что это меня огорчает.

Сильва хмыкнула.

— Что ж, можешь считать себя космополитом.

— Ну, если ты сумеешь объяснить значение термина, боевая подруга…

— Это добровольный отказ мыслящего индивида любого происхождения от собственной узкорасовой идентификации в пользу всеобъемлющей вселенской общности разумных существ.

Марко презрительно фыркнул.

— Ничего подобного это не означает! Это значит, что МЫ учимся говорить на языках, с которыми справляется обезьяний голосовой аппарат, и МЫ приспосабливаемся к их обезьяньему обществу. Ты хоть раз в жизни видела человека, который вел бы себя, как кунг или шанд?

— Нет, — сказала Сильва, — никогда не видела. Но, с другой стороны, это Кин Арад вырвалась на свободу, а я и ты остались в закрытой камере. Люди всегда берут на себя ведущую роль, они всегда получают то, что желают. Я люблю людей. И всей моей расе нравятся люди. Возможно, будь все иначе, шанды вообще не выжили бы в Галактике… Что это?

Марко проследил за ее взглядом. Примерно в полумиле от них, над сборищем машин размером с целый городок, возвышалась диковинная башня. Казалось, кто-то составил ее, как детскую пирамидку, из гигантских шаров, нанизанных на общую ось. Все шары светились мрачным тускло-красным светом.

— Гм… Общепланетный кофеварочный аппарат? — рискнул предположить кунг.

Сильва окликнула маленького робота, который бойко катился впереди. Тот, развернувшись, подъехал, и она указала ему на столбообразную конструкцию из светящихся сфер, уходящую в потолок колоссальной внутренней каверны диска.

— Это несложное устройство, — сказал робот голосом Кин, — предназначено для разогрева каменных пород выше точки плавления и последующего выброса полученного расплава под давлением в несколько атмосфер.

— Для чего? — спросил ошарашенный Марко.

— Для вулкана, — пояснил робот.

— Как! — воскликнул Марко недоверчиво. — Неужели куча машинерии занимается только тем, что обеспечивает диску действующие вулканы?.. Это же безумие!!!

Робот развернулся и снова покатил вперед.

— Ты уверен? — произнес он голосом Кин. — Интересно, что ты скажешь, когда увидишь спецмашины для землетрясений?

Их путешествие в чреве диска длилось около двух суток. Иногда они ехали, скорчившись на плоских платформах, которые катились по низким туннелям с удручающей медлительностью, но гораздо чаще просто шли пешком. Карабкались по вертикальным лесенкам, балансировали на узких карнизах. Перебегали опрометью огромные сортировочные депо, где субдисковые машины с грохотом носились туда-сюда по неотложным делам.

Время от времени они набредали по пути на автобуфетчики, которые выглядели неуместно в этом сумасшедшем подземном мире. Они сияли вызывающей новизной на фоне всего, что их окружало: пускай ухоженное и отремонтированное, но, несомненно, старое и сильно изношенное.

Марко заговорил на эту тему, когда они с Сильвой отдыхали, сидя на полу и прислонившись спиной к буфетчику.

— Я тут подумал, — сказал он. — Знаешь, если бы люди на диске совершили индустриальную революцию, а потом заглянули вовнутрь собственного мира… Да их хватил бы апоплексический удар!

Сильва прожевала очередной кусок того, что кунг не без оснований определил как слегка обжаренную шандятину.

— По-моему, эти строители диска проявили удивительную халатность, — сказала она, — позволив делу собственных рук впасть в подобное запустение. Я заметила немало неработающих устройств, которые со всей очевидностью сломались. Уж конечно, их можно было починить?

— Кто отремонтирует машины, которые должны заниматься ремонтом? — риторически вопросил Марко. — Такой гигантский и невероятно сложный механизм, как диск, за первую же сотню лет должен был пережечь чертову уйму всяких предохранителей. И что ты будешь делать, когда у робота, который ремонтирует машины, которые производят детали для автоматической сборки роботов, починяющих автоматы, которые штампуют эти самые предохранители, внезапно разлетится в куски ведущая шестерня?! Короче, если нет возможности получать периодическое сервисное обслуживание со стороны, диск в конце концов сломается окончательно.

— А почему бы не спросить об этом нашего робота? — предложила шанда.

Это была шутка мрачноватого пошиба. Маленький робот охотно отвечал на любой прямой вопрос касательно простирающегося вокруг механического пейзажа (однажды они выслушали десятиминутную лекцию о комплексной машинерии, регулирующей морские приливы и отливы), но другие вопросы попросту игнорировал. Разозлившись, кунг воспылал идеей вскрыть, если найдется подходящее орудие, эту квадратную консервную банку, но остыл, и восторжествовала благоразумная осторожность.

— Камера с красными огоньками, должно быть, где-то возле обода диска, — сказала Сильва. — У меня такое чувство, что теперь мы возвращаемся к центру. Так что, думаю, мы сможем спросить у Кин.

Робот, который молча простоял все это время поодаль, подкатил и спросил жизнерадостным голосом:

— Вы уже отдохнули? Идем дальше?

Путешественники с кряхтением встали на ноги. Робот бойко покатил вперед и вырулил на длинный пандус, который привел к широкой, очень ярко освещенной кольцевой галерее. Яркий свет исходил от люминесцирующего тумана, клубящегося очень высоко наверху, но миниатюрное искусственное солнце также вносило свою лепту.

Оно плавало на высоте около ста метров над великолепной рельефной моделью поверхности диска диаметром примерно в несколько сотен метров. Однако над рельефными картами обычно не гуляют крошечные облака, отбрасывая на поверхность крошечные темные тени, и Марко никогда еще не видел рельефной карты с действующими вулканами.

У кольцевой галерии не было ни перил, ни даже веревочных ограждений, а карта диска простиралась всего лишь метром ниже нее. Мировой океан и внутренние моря сияли отраженным солнечным светом и выглядели просто до неправдоподобия реальными. Марко не мог оторвать глаз от этого изумительного, поразительного, ошеломляющего зрелища.

Наконец он сказал:

— Нет, я сдаюсь. Очень красиво… но для чего все это?

— Мне приходят на ум архитектурные макеты, — сообщила Сильва. — Однако… Я хочу привлечь твое внимание к одному явному дефекту, Марко. Вон там, за внутренним морем, видишь?

Кунг добросовестно прищурился и покачал головой.

— Нет, не вижу. Или у строителей было чертовски хорошее зрение, или этот макет сделали просто для показухи.

Он оглядел галерею в поисках робота, но того нигде не было видно.

— Мы хотим детально рассмотреть карту диска, — обратилась шанда к пустому воздуху. Что-то вроде летающей пластины стекла сорвалось с противоположной стороны галереи и, скользнув над картой, повисло в воздухе перед ней. Сильва осторожно ступила на прозрачную платформу, и та даже не дрогнула под ее весом.

— Я вижу, но не верю собственным глазам, — пробормотал Марко.

— Как тебе удалось?..

— Просто догадка, — скромно сказала шанда. — Кажется, я начинаю понимать, как работает здешняя техномагия. Ты со мной?

Стеклянный ковер-самолет аккуратно выполнял все устные распоряжения Сильвы. Он скользил над картой всего на несколько сантиметров выше облаков, и у Марко вдруг возникло импульсивное желание сунуть руку в облачность и закрутить ее в циклон. Эта карта была пугающе реальной. Если он нагнется и потрогает ее, появится ли в небе над диском его гигантская рука?..

Он послушно посмотрел сквозь стекло туда, куда указывала шанда. Там было пятно голой земли, обожженной и изломанной, а посредине пятна виднелась аккуратная круглая дырочка…

Чуть позже Сильва обнаружила, что при подъеме платформы она немного увеличивает то, что видно под ней. И оказалось, что ее разрешающая способность чуть ли не беспредельна. Теперь они могли видеть на диске даже людей — микроскопические, почти неподвижные фигурки.

Почти — но не совсем.

Раз в секунду сценка внизу мигала, и фигурки принимали немного иное положение. Словно бы кто-то со щелчком заменял на экране один неподвижный слайд на другой. Марко потратил целую вечность, зачарованно наблюдая за гомункулусом, который усердно рубил дрова. ЩЕЛК — топор высоко в воздухе — ЩЕЛК — воткнулся в полено — ЩЕЛК — в воздухе висят щепки — ЩЕЛК — топор поднимается…

— Я знаю, как это можно сделать, — сказал он, скорее, сам себе. — Надо только скоррелировать данные от всех сенсорных датчиков и спроецировать их в виде объединенной голограммы.

— Тебе понадобится слишком много датчиков, — заметила Сильва.

— О да, миллиарды, — согласился кунг. — Ведь нужно подключиться к сенсорному центру в мозгу каждого живого создания на диске.

— А ты обратил внимание на пустые пятна?

— Должно быть, птица в эту секунду просто смотрела в другую сторону.

Сильва серьезно кивнула и окинула взглядом огромный холл с кольцевой галереей.

— Мы можем предположить, что карта диска включает в себя также собственную миниатюрную карту, — медленно произнесла она. Марко вытаращил на нее огромные глаза, и шанда ответила на его взгляд спокойной улыбкой. Потом она приказала платформе остановиться над центральной точкой карты. Ни Сильва, ни Марко уже не сомневались, что холл с картой располагается точно в геометрическом центре диска.

Теперь они смотрели сверху на круглый черный остров с медным-куполом. Шанда испробовала несколько новых команд, но они не возымели успеха, поэтому она просто приказала платформе опуститься.

Глядя себе под ноги, они увидели, как земля и металл расступаются и тают, затем возникла машинерия диска и тоже растаяла, а потом появилось нечто…

Да, это был маленький круглый диск.

В его центре виднелись две крапинки, белая и серая, которые оформились в две фигурки. Одна была большая и пушистая, другая узловатая и тонкая, как прутик. Обе фигурки, не отрываясь, смотрели прямо себе под ноги…

ЩЕЛК. Тощая фигурка теперь смотрела наверх, на миниатюрную галерею, кольцом охватывающую карту диска.

ЩЕЛК. На галерее возникла еще одна фигурка.

ЩЕЛК. Новая фигурка подняла руку.

ЩЕЛК.

— Привет, — помахав рукой, сказала Кин.

Сильва не была экспертом по человеческой мимике, но Кин, судя по ее лицу, последние двое суток совсем не спала.

— Рада, что вы все-таки добрались, — сказала она. — Компьютеры хотели телепортировать вас, но я не позволила. Слишком опасно, вероятность перебоев с энергией при переброске достигает тридцати процентов… У нас осталось не так уж много времени, следуйте за мной.

— Но мы… — начал Марко строптивым голосом.

Кин яростно замотала головой.

— Никаких разговоров, пошли!

Кунг снова начал было протестовать, но Сильва твердо ухватила его за пару рук и повела за собой. Кин уже торопливо шагала по туннелю, уводящему из холла.

Туннель привел их к металлической пещере, ненамного меньшей, чем холл, который они только что покинули, а в пещере стоял космический корабль… Во всяком случае, нечто очень похожее.

Но привода для подпространственных прыжков у него не оказалось. Были только чересчур большие ракетные толкатели, которые располагались на корпусе примерно там же, где обычно и находятся маневровые ракеты. Все внутреннее пространство корпуса занимала одна просторная кабина с таким количеством иллюминаторов, что там можно было бы с успехом выращивать виноград. Вокруг корабля суетилось несколько кубовидных роботов. Один из них распылял краску на посадочное шасси и амортизаторы, другие что-то делали с короткими, словно обрубленными крыльями.

Кин уже забралась в кабину. Марко с недовольным бурчанием поднялся по лесенке и увидел ее сидящей за подковообразным пилотским пультом, от которого во все стороны расходились многочисленные провода, подсоединенные к разнокалиберным ящичкам, привинченным по всему интерьеру кабины в совершенно случайном, как выглядело, беспорядке. В центре кабины целая свора крошечных кубиков лихорадочно копошилась на полу среди путаницы разноцветных проводов и разнообразных металлических штучек. Один кубик вежливо похлопал Марко по ноге, чтобы тот отодвинулся подальше.

— Сильва, загерметизируй дверь, — распорядилась Кин. — Готово? Что ж, тогда начинайте молиться любым подходящим богам…

Она отвернулась и обратилась к пустому воздуху совсем другим голосом, который ясно сказал ее спутникам, что Кин обращается не к ним:

— Мы готовы!

Ответ пришел отовсюду…

ЗНАЧИТ, МЫ ДОГОВОРИЛИСЬ?

— Договор заключен, — сказала Кин.

Последовала пауза, а затем корабль слабо вздрогнул. Марко взглянул в иллюминатор и увидел, что стены пещеры поплыли вниз.

— Ничего не говорите, — быстро сказала Кин, — и лучше даже не думайте. Если, конечно, хотите вернуться домой. Немножко доверия, это все, что я прошу.

Внезапно кабину залил солнечный свет. Взглянув наверх, Сильва и Марко увидели квадрат золотистого неба, образованный раздвинутыми секциями кровли. Металлическая плита, поднимающая корабль, ускорила свое движение.

Маленький робот прошмыгнул между их ногами и вытащил из кучи металла в центре кабины длинную трубку. Одна из его многочисленных рук примерилась, поколебалась и обхватила ее посредине. Трубка со щелчком распалась на два одинаковых куска.

Сильва резко дернула головой, когда что-то пощекотало ей ухо. Обернувшись, шанда встретилась глазами с парой сканеров металлического кубика, свисавшего с потолка на трех манипуляторах. У кубика не было лица, однако он умудрялся выглядеть озабоченным. Его четвертый манипулятор сжимал кронциркуль.

Марко грозно зашипел и нанес удар кулаком другой крошечной и очень шустрой машинке, которая попробовала вскарабкаться по его ноге. Машинка приземлилась на спину и жалобно заскребла по полу всей полудюжиной конечностей в попытках перевернуться.

Кин рассмеялась, чуть-чуть истерически, и дохохоталась до слез.

— Прекратите, вы уже не маленькие! Когда мы соберемся прыгать в подпространство, вам сразу захочется индивидуальных ложементов, не правда ли? Роботы хотят вас измерить, только и всего. НУ?!

Марко открыл рот для очередного протеста, но что-то скользнуло по его лицу. Посмотрев вниз, он увидел на полу разматывающуюся металлическую ленточку с делениями. Взглянув наверх, обнаружил робота, висящего над его головой, и покорно вздохнул.

Корабль наконец вынырнул из подземелья. В стороне от медного купола, посреди пляжа из черного песка, всего лишь в нескольких метрах от лениво колыхающегося моря. Они ощутили небольшой толчок, когда платформа лифта остановилась.

Теперь кубики поспешно опрыскивали быстро застывающей пеной три конструкции из гнутых металлических трубок, надежно принайтованные к полу. Когда пена схватилась, получились три низких кушетки с разными углублениями, соответствующими анатомическим особенностям шанда, кунга и человека.

— У нас осталось еще немного времени, — сказала Кин. — Кто-нибудь желает что-то спросить?.. Полагаю, что да, но сперва надо лечь и пристегнуться.

— Надеюсь, ты не ожидаешь, что мы уйдем в подпространство с поверхности диска? — агрессивно выпалил Марко. — Ни единого шанса на успех!

— Ты успешно сделал это на Кунге, — напомнила ему Кин, располагаясь на своей кушетке.

— У Кунга нет чертовой стеклянной скорлупы!

— Разумеется. Но я и не рассчитывала, что мы сразу уйдем в прыжок. Кушетки нам понадобятся для предварительного запуска.

— И кто же тогда будет сидеть за пультом? Отсюда мне не дотянуться!

— Никто не будет сидеть за пультом, Марко. Этот пульт не контролирует запуск. Просто доверься мне.

— Никакого контроля? И ты хочешь, чтобы я тебе доверял?!

— Да. Хочу, чтобы ты мне верил.

Марко молча лег и принялся застегивать эластичные ремни. Сильва это уже сделала. Несколько минут все трое лежали в молчании, а потом Кин сказала:

— Марко, ты видишь со своей кушетки круглый экран?

— Да, хорошо вижу.

— Это радар. Не спускай с него глаз. А теперь… Кажется, я задолжала вам небольшое объяснение.

ПОМОГИ, сказал ей экран.

Стараясь ни о чем таком не думать, Кин вытащила мумию из кресла и уселась перед экраном с умоляющими буквами. Она не надела парящий над ее головой шлем, а просто положила ладони на подлокотники кресла.

Ничего не произошло, кроме того, что теперь на экране было написано другое:

ТЫ — КИН АРАД.

— Я… — Голос прозвучал слабо и сипло, и Кин поспешно прочистила горло. — Все правильно, — сказала она. — Кто со мной говорит?

ТЫ НАЗЫВАЕШЬ НАС ХОЗЯЕВАМИ ДИСКА. НО МЫ ПРЕДПОЧИТАЕМ НАЗЫВАТЬ СЕБЯ КОМИТЕТОМ.

— В этом слове есть приятный оттенок демократичности. Я хочу вас увидеть.

ТАКОВО ТВОЕ ГЛАВНОЕ ЖЕЛАНИЕ?

— Конечно. Ведь я прошла долгий путь, чтобы встретиться с вами. Разговор через экран вряд ли можно считать персональным знакомством. Или вы думаете иначе?

ТЫ НЕВЕРНО ПОНЯЛА СУТЬ, КИН АРАД. МЫ МАШИНЫ.

КОМПЬЮТЕРЫ. ТАК НАС НАЗВАЛ ДЖАГО ДЖАЛО. МЫ НЕ МОЖЕМ ПОНЯТЬ ТВОЕ УДИВЛЕНИЕ.

— Я не удивляюсь, — солгала она.

ТОГДА ТВОЕ ЛИЦО КЛЕВЕЩЕТ НА ТЕБЯ, КИН АРАД.

— Зачем вам нужна моя помощь? Это как раз я нуждаюсь в помощи. Что случилось с моими друзьями?

ТВОИ ДРУЗЬЯ В БЕЗОПАСНОСТИ. ОНИ ВЕЛИ СЕБЯ СЛИШКОМ БУЙНО, ЧТОБЫ ПОЗВОЛИТЬ ИМ БЕГАТЬ, ГДЕ УГОДНО. ПОЭТОМУ МЫ ПОДВЕРГЛИ ИХ ПРЕВЕНТИВНОМУ ЗАКЛЮЧЕНИЮ В КАМЕРЕ, ИЗ КОТОРОЙ НЕТ ВЫХОДА. ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ МЫ ОСВОБОДИЛИ ИХ? ТЫ ХОЧЕШЬ ПОЛУЧИТЬ ОТ НАС ТРАНСПОРТНОЕ СРЕДСТВО, ЧТОБЫ ОТПРАВИТЬСЯ ДОМОЙ? ЕСЛИ ХОЧЕШЬ, ПРИКАЖИ, И ЭТО БУДЕТ СДЕЛАНО.

— Как я могу вам приказывать?

ТЫ СИДИШЬ В ЭТОМ КРЕСЛЕ ПЕРЕД ЭТИМ ЭКРАНОМ. ЗНАЧИТ, ТЫ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. НА ДИСКЕ НЕТ НИКОГО ВАЖНЕЕ, ПОЭТОМУ ТЫ МОЖЕШЬ ПРИКАЗЫВАТЬ КОМИТЕТУ. МЫ УМОЛЯЕМ ТЕБЯ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЭТИМ ПРАВОМ.

— И вы построите для нас космический корабль?

МЫ ПОСТРОИЛИ КОРАБЛЬ ДЛЯ ДЖАГО ДЖАЛО. НЕВЗИРАЯ НА ВСЕ, ЧТО ОН ЗДЕСЬ НАТВОРИЛ. У МАШИН НЕТ ПРАВА ВЫБОРА В ТАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, ВЫБОР ДОЛЖЕН БЫЛ СДЕЛАТЬ ДЖАЛО. ОН ПРЕДПОЧЕЛ ПОСКОРЕЕ ПОКИНУТЬ ДИСК, А НЕ УЗНАТЬ О НЕМ КАК МОЖНО БОЛЬШЕ.

Кин тщательно обдумала все, что прочла. И потом медленно произнесла, аккуратно подбирая слова:

— Вы подарите мне космический корабль. Но если я захочу покинуть диск, вы мне больше ничего о нем не расскажете. Это так?

ДА, ЭТО ВЕРНО.

— Но вы сообщили, что у меня есть право приказывать?

КОНЕЧНО. НО МЫ ОПАСАЕМСЯ, ЧТО НЕБОЛЬШАЯ ДИСФУНКЦИЯ НАШИХ АКУСТИЧЕСКИХ ЦЕПЕЙ ПОМЕШАЕТ НАМ С НЕКОЕГО ОПРЕДЕЛЕННОГО МОМЕНТА ВОСПРИНИМАТЬ ПОСЛЕДУЮЩИЕ ПРИКАЗЫ.

Кин рассмеялась.

— Понятно, старый добрый шантаж. Ладно, хорошо. Расскажите мне о диске…

— Кин, — встревоженно позвал Марко. — Посмотри, там на радаре что-то есть…

— Как раз вовремя, — откликнулась она. — Не беспокойся.

— Да, я помню. Не беспокоиться и доверять. Но эта штука, она жутко большая, Кин… Что это такое?

— Это наш стартовый носитель, Марко. Первая разгонная ступень.

Кин откинулась на спинку кресла (о, какую мягкую!) и долго смотрела на пустой экран.

— Вы поизносились, — сказала она Комитету. — Вот почему ваши моря обезумели и климат Диска меняется на глазах. Я понимаю, Плоский мир — это машина, а все машины имеют только конечную жизнь. Вот почему наша Компания строит планеты.

ПЛАНЕТЫ НЕ ЖИВУТ БЕСКОНЕЧНО.

— Но они живут в миллионы, миллиарды раз дольше любой машины. Планетарные подшипники не начинают скрипеть после какого-нибудь жалкого полумиллиона лет.

ТЫ СМЕЕШЬСЯ НАД НАМИ?

— Ничуть. Но я не могу не думать о сотнях миллионов людей, живущих в космическом корабле размером с целый мир… а после я начинаю думать обо всем, что может пойти не так на этом корабле и чем же все это закончится. О нет, я не насмехаюсь, я просто дрожу от ужаса… и гнева!

Кин встала и затопала по комнате, разминая занемевшие мускулы. Это было очень, очень долгое заседание Комитета с обстоятельной лекцией о подземной машинерии Диска, щедро иллюстрированной картинками. Особенно ей запали в память машины для землетрясений… такая изощренная изобретательность, чтобы воспроизвести феномен, с которым даже самый крошечный мир справляется естественным образом.

И еще эти демоны…

Ну что ж, по крайней мере с демонами она покончила раз и навсегда!

Марко защелкал карабинами ремней безопасности, выскочил из кушетки и прыгнул к пульту. Сперва он уставился на экран радара, затем посмотрел во все иллюминаторы.

— Куда оно, к черту, подевалось?.. На радаре его больше нет. Что это было, Кин? С таким импульсом, как от…

ВВВУММП.

Песок на пляже закружился черной метелью. Марко задрал голову и уставился в потолочный иллюминатор. Солнце затмилось, погрузив кабину в темноту.

ВВВУММП.

Марко увидел падающие с неба когти, когда невероятная птица стремительно снизилась. Эти когти были достаточно велики, чтобы обхватить весь корабль. Кунг издал сдавленный горловой звук и ласточкой нырнул на кушетку.

ВВВУММП.

Громкий скрежет.

ВВВУММП.

ВВВУММП ВВВУММП.

ВВВУММП ВВВУММП.

Корабль заскрипел, когда чудовищные когти подхватили его, и начал подниматься вверх неравномерными рывками, сотрясая кости своих пассажиров. Медный купол на оси Диска заметался внизу во все стороны, а затем пополз вправо и вверх, увлекая за собою весь Диск, пока тот не обратился в вертикальную охристо-зеленоватую стену, перегораживающую небеса. Постояв, колоссальная стена ухнула под корабль, чтобы через секунду вознестись с другой стороны.

ВВВУММП.

ВВВУММП.

ВВВУММП.

Кин сконцентрировала внимание на верхнем иллюминаторе, чтобы отвлечься от всей остальной неустойчивой Вселенной, которая беспрестанно дергалась, шаталась и подпрыгивала. Птичьи когти почти полностью закрывали обзор, но Кин иногда удавалось мельком увидеть огромные белые крылья, работающие теперь в неспешном ритме прибоя.

Потом кабину наполнил звук…

Он начался в болезненном для слуха Кин ультрадиапазоне и опустился приблизительно до такой отметки акустической шкалы, которая соответствует чужим мокрым пальцам, настойчиво трущимся о форточку человеческой души.

Высоко-высоко над Диском птица Рок стояла в воздухе и громко пела.

Демонов больше не будет. Никогда.

Теперь она понимала, зачем они были нужны на Диске и как эта идея работала на практике. Но все равно: ничего подобного здесь больше никогда не будет.

Те демоны, с которыми повстречалась Кин, были почти людьми, по сравнению с кое-какими из тварей, выращенных по изощренной форсированной методике в объемистых чанах тихих подземных лабораторий, окружающих ось Диска. Эти жуткие монстры патрулировали весь Диск, селились в качестве охраны у тайных воздуховодов и шахт, отпугивали от края Плоского мира искателей приключений и недотеп… И время от времени умыкали нового Председателя для Комитета.

Кин посмотрела на пустой экран, затем перевела взгляд на плавающий над креслом шлем прямой связи с Компьютерами. У нее не возникло желания примерить шлем, и Компьютеры не настаивали, но они показали Кин, как им пользуются.

Компьютеры управляли Диском. Обеспечивали естественный круговорот воды в его искусственной природе, регулировали приливы и отливы, скрупулезно подсчитывали прирост или убыль в популяциях воробьев и летучих мышей, делали все возможное, чтобы на лугах каждый год расцветали лилии. Но строители Диска сконструировали их, как сервильные машины, опасаясь, что иначе Плоский мир станет чересчур механистичным. Поэтому нужен был человек, чтобы подсказывать машинам их дальнейшие действия.

История Диска начитывает семьдесят тысяч лет. За это время Компьютерам отдавали приказы двести восемьдесят Председателей из числа аборигенов. Каждого из них доставляли сюда насильно, насильно сажали в кресло перед экраном и силком напяливали на голову объятого ужасом человека компьютерный шлем. И этот шлем передавал в его мозг холодное новое знание.

— Вы не можете взять неолитического земледельца и одним махом превратить его в планетарного инженера! — воскликнула Кин.

МОЖЕМ. СТРОИТЕЛИ ДИСКА ОЧЕНЬ МУДРО СКОНСТРУИРОВАЛИ НАС.

— Вы не сказали мне ни слова о строителях Диска! Даже не заикнулись!

Экран потемнел.

ВВВУММП.

Кин судорожно вцепилась в края кушетки.

ВВВУММП.

Птица Рок не столько летела, сколько ломилась в верхние слои атмосферы, отгребая воздух вбок и назад своими могучими крыльями. Разговаривать, когда силы ускорения и гравитации отплясывают в кошмарном ритме, крайне затруднительно, но Сильва умудрялась неплохо справляться.

— И я не верю, — сказала она. — Безусловно, комплексное устройство по имени Диск нуждается… (ВВВУММП)…нуждается в разумном смотрителе. Никакие машины не в силах предусмотреть все проблемы, которые… (ВВВУММП)…могут возникнуть. Однако если разумное существо не имеет достаточной… (ВВВУММП)…достаточной технической подготовки, оно попросту спятит… (ВВВУММП)…спятит от абсолютно новой и сверх… (ВВВУММП)…сложной информации.

Кин морально приготовилась к очередному удару крыльев, но рывка не последовало. Взглянув в верхний иллюминатор, она увидела неподвижно распростертое крыло, кончики его колоссальных маховых перьев вибрировали в струях обтекающего воздуха.

Птица перешла в планирующий полет.

Кин отстегнулась и выкатилась из своей кушетки. Из кабины она могла увидеть половину Диска.

Плоский мир был чашей с алмазами, брошенной в небеса. Впереди в кольце Мирового Океана драгоценным камнем полыхало заходящее солнце.

Птица Рок плавно скользила по небу, глядя прямо на солнце своими ужасными немигающими глазами. Иногда она передергивала плечами, избавляясь от нарастающих льдинок, которые вспыхивали на прощанье в солнечных лучах, отправляясь в долгое, долгое, долгое падение на Диск.

Она опустилась на колени и сквозь стеклянную платформу разглядела микрофигурки Сильвы и Марко, прокладывающие свой путь по туннелям.

Машины Диска повсеместно пришли в движение. Любопытно, что произошло бы, подумала Кин, сядь вместо нее в кресло Председателя средневековый фермер. Сумел бы он помочь Компьютерам приступить к давно назревшему капитальному ремонту?

Она встала, приказала платформе доставить ее к пандусу и побежала в комнату для совещаний Комитета.

ЗДРАВСТВУЙ, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

— Я вам больше не нужна, — сказала Кин. — Я дала вам все необходимые инструкции, чтобы вы могли починить себя и весь остальной Диск. Вам потребуется на это много времени, но зато вы не слишком повредите биосфе… технополусферу. Но дальше так продолжаться не может! Никоим образом, если нет новых материалов из стороннего источника.

МЫ ЭТО ЗНАЕМ. ЭНТРОПИЯ РАБОТАЕТ ПРОТИВ НАС.

— Вы не можете вечно разбирать старые машины на запасные детали. Еще лет сто от силы, и всему придет конец.

МЫ ЗНАЕМ.

— Вас не беспокоит, что станется с людьми на Диске?

Ответ появился не сразу…

ОНИ НАШИ ДЕТИ.

Кин уставилась на сияющие буквы. Потом она сказала мягким голосом:

— Расскажите мне о Джаго Джало. Должно быть, он показался вам Божьим даром?

ЭТО ТАК. МЫ БЫЛИ УЖЕ УВЕРЕНЫ, ЧТО ДИСК ОБРЕЧЕН, НО ЕЩЕ МОГЛИ ПОДДЕРЖИВАТЬ СИЛОВОЙ ЭКРАН, ОТВОДЯЩИЙ МЕТЕОРИТЫ. ПОЭТОМУ НАМ БЫЛО ОТНОСИТЕЛЬНО НЕТРУДНО СНИЗИТЬ СКОРОСТЬ ЕГО КОРАБЛЯ. МЫ НАБЛЮДАЛИ ЗА ДЖАЛО, КОГДА ОН ПРОРВАЛСЯ СКВОЗЬ НЕБЕСНЫЙ СВОД НА СВОЕМ КОРАБЛЕ. К СОЖАЛЕНИЮ, МЫ НЕ СМОГЛИ С НИМ СВЯЗАТЬСЯ, А ЭТО ДОЛЖНО БЫЛО НАС НАСТОРОЖИТЬ.

— Но вы все-таки позволили ему приземлиться…

К НЕСЧАСТЬЮ, ЕГО МАЛЕНЬКИЙ КОРАБЛИК ПРИ ПОСАДКЕ ПРИВЛЕК ВНИМАНИЕ РОКА.

— Рока? Боюсь, я не вполне…

РОК — ЭТО ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ ПТИЦА.

— Не верю… — высказался Марко. — Я вижу, но все равно не могу поверить! ЭТО донесет нас прямо до дома или как?

— Разве ты не видел гигантское яйцо в саду Абу, где тебя посадили в клетку? — устало напомнила ему Кин. — Кто-то же должен был снести его, так ведь? Нет, Рок не может доставить нас домой, это просто очень большая птица. Я видела ее спецификации.

— Конечно, довольно глупо говорить об этом в данный момент, — заметила Сильва, — но такое создание принципиально не может существовать во плоти. Оно бы немедленно погибло, раздавленное собственным весом.

— Рок весит не более пяти тонн, — возразила Кин. — Это одна из лучших конструкций строителей Диска, и притом живая. Ее сухожилия мономолекулярны, как Линия, а кости пневматические. Просто трубки, наполненные сжатым газом… Изумительно!

— Почему она снижается? — подозрительно спросил кунг. — Этак мы приземлимся прямо в море!

— Да, — сказала Кин. — На твоем месте, Марко, я бы снова легла.

— Мы что, действительно собираемся плюхнуться в воду?

Марко посмотрел вниз, на стремительно бегущие волны. Они снизились настолько, что виден был каждый гребешок. Потом он взглянул на то, что на Диске считается горизонтом. От закатного солнца осталось лишь красное сияние за полосками туч, бросающее на верхушки волн пламенные блики.

Затем кунг ненадолго задумался.

— О нет, — пробормотал он, — только не это… Скажи мне, Кин, что я ошибаюсь! Скажи, что мы нипочем не станем делать то, чем мы, как мне кажется, собираемся заняться…

— Если это хоть как-то вас утешит, — сказала Кин. — Джаго Джало был сумасшедший даже по меркам своей безумной эпохи.

ЭТО СТАЛО ОЧЕВИДНЫМ ПОЗЖЕ. НО ДО ЭТОГО МЫ НЕ МОГЛИ ДАЖЕ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО РАЗУМНАЯ РАСА ОТПРАВИТ В ПРОСТРАНСТВО БЕЗУМЦА.

— В таком корабле, как Терминус, мог полететь только сумасшедший!

ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ПРИШЕЛ К НАМ С ГЕОЛОГИЧЕСКИМ ЛАЗЕРОМ. ОН УБИЛ ПРЕДЫДУЩЕГО ПРЕДСЕДАТЕЛЯ.

— И вы не попытались его как-то остановить?

— У НАС НЕТ ИНСТРУКЦИЙ НА ТАКОЙ СЛУЧАЙ. КРОМЕ ТОГО, ОН ПРИНАДЛЕЖАЛ К ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ, ЧТО ВАЖНО ДЛЯ ДИСКА. ОН ПРИКАЗАЛ ПОСТРОИТЬ ДЛЯ НЕГО КОРАБЛЬ. ЭТО БЫЛО НЕТРУДНО. МЫ РЕШИЛИ, ЧТО ЕСЛИ ПОМОЖЕМ ДЖАЛО ВЕРНУТЬСЯ, ТО К НАМ ПРИЛЕТЯТ НОВЫЕ ВИЗИТЕРЫ ИЗ ТОЙ ЖЕ КУЛЬТУРЫ. ПОЭТОМУ МЫ ПОСЛАЛИ С НИМ ОДНОГО НАБЛЮДАТЕЛЯ, БОЖЬЕ ОКО. ВОРОНЫ — ЭТО СКОНСТРУИРОВАННЫЕ НАМИ ПТИЦЫ-ШПИОНЫ.

— Тогда почему вы не связались с нашей командой, как только мы высадились на Диске? Черт побери! Я подцепила блох, меня едва не сожгли заживо, чуть не сделали наложницей в серале…

МЫ РЕШИЛИ ПОНАБЛЮДАТЬ ЗА ВАМИ. У НАС НЕ БЫЛО УВЕРЕННОСТИ, ЧТО ДЖАЛО ЯВЛЯЕТСЯ ИСКЛЮЧЕНИЕМ. И ВСКОРЕ ПОВАДКИ ТВОЕГО ЧЕТВЕРОРУКОГО ДРУГА ЛИШЬ УСУГУБИЛИ НАШИ ПОДОЗРЕНИЯ.

Кин смотрела на эти слова, пока буквы на экране не растаяли, а потом сказала:

— Вам известно, что мы умеем строить миры? Настоящие миры, планеты. Мы могли бы построить планету для жителей Диска. Вы знаете, что ваш Диск — почти точная копия истинной Земли, где я родилась?

ДА, ЗНАЕМ.

— И знаете, почему?

ДА, РАЗУМЕЕТСЯ.

— Вы мне расскажете?

Несколько секунд экран оставался пустым. Потом на него разом высыпало такое количество слов, что Компьютерам пришлось уменьшить размер шрифта.

ТЫ ХОЧЕШЬ УЗНАТЬ ВСЕ О СТРОИТЕЛЯХ ДИСКА? ТЫ ХОЧЕШЬ ПОНЯТЬ, ПО КАКИМ ПРИЧИНАМ ОНИ РЕШИЛИ СКОНСТРУИРОВАТЬ ИМЕННО ДИСК? МЫ МОЖЕМ РАССКАЗАТЬ ТЕБЕ ВСЕ, ЧТО ПОЖЕЛАЕШЬ. ОДНАКО ЭТО НАША ЕДИНСТВЕННАЯ СТАВКА, НА КОТОРУЮ МЫ ВЫНУЖДЕНЫ БРОСИТЬ БУДУЩЕЕ НАШИХ ДЕТЕЙ. НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО ТЫ УЛЕТИШЬ, А ПОТОМ ВЕРНЕШЬСЯ С ЦЕЛЬЮ ОГРАБИТЬ ДИСК, КАК ЭТО НАМЕРЕВАЛСЯ СДЕЛАТЬ ДЖАГО ДЖАЛО. МЫ НИКАК НЕ СМОЖЕМ ТЕБЯ ОСТАНОВИТЬ. НО МЫ ХОРОШО ПОНИМАЕМ, ЧТО ГЛАВНОЕ СОКРОВИЩЕ, О КОТОРОМ ТЫ МЕЧТАЕШЬ, ЭТО НОВОЕ УНИКАЛЬНОЕ ЗНАНИЕ. МЫ ДАДИМ ТЕБЕ УНИКАЛЬНОЕ ЗНАНИЕ, А ТЫ ВЗАМЕН ПОСТРОИШЬ НОВЫЙ НАДЕЖНЫЙ МИР ДЛЯ ВСЕХ ОБИТАТЕЛЕЙ ДИСКА.

Кин уже неоднократно прикидывала все это в уме. Прежде всего необходимо соорудить звезду класса G в нескольких световых минутах от Диска… если только не найдется подходящего светила, которое можно будет передвинуть…

— Нам потребуются технологии Диска для новой планеты, — сказала она. — Телепортация, форсированное выращивание в чанах и все остальное.

РАЗУМЕЕТСЯ. ВЫ ВСЕ ЭТО ПОЛУЧИТЕ.

— А вы получите свой новый надежный мир. Если Компания не захочет… Что ж, я могу основать собственную компанию, с таким-то технологическим капиталом… и договориться с кем-то из младших-операторов… да, я могу это сделать. И сделаю!

ТОГДА МЫ ЗАКЛЮЧИЛИ ДОГОВОР, КИН АРАД.

— Так просто? — изумилась она. — Без всяких документов и… боюсь, я действительно не могу представить вам никаких гарантий.

МЫ НАБЛЮДАЛИ ЗА ТОБОЙ, КИН АРАД. МЫ ОЦЕНИЛИ ШАНСЫ НА ТО, ЧТО ТЫ СДЕРЖИШЬ СВОЕ СЛОВО, В 99,87 ПРОЦЕНТА. А ТЕПЕРЬ НАДЕНЬ ШЛЕМ.

Кин взглянула на широкий металлический обруч с мягкой подбивкой, плавающий над ее головой.

МЫ ДОВЕРЯЕМ ТЕБЕ. ДОВЕРЬСЯ И ТЫ НАМ. ЭТОТ ШЛЕМ ПОДКЛЮЧИТ ТЕБЯ К ОПРЕДЕЛЕННЫМ КОНТУРАМ, СОЗДАННЫМ СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ТАКОЙ СИТУАЦИИ. МЫ МОЖЕМ ДАТЬ ТЕБЕ НЕ ПРОСТО ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПАКЕТ, ТЫ ПОЛУЧИШЬ ОТ НАС ПОДЛИННОЕ ЗНАНИЕ.

— Главная цель жизни в том, чтобы постоянно узнавать что-то новое… — неуверенно произнесла она.

КОНЕЧНО. РАЗВЕ ТЫ СПОСОБНА ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ЗНАНИЯ?

Кин вздохнула и решительно протянула руку к шлему.

В центре кабины роботы продолжали заниматься делами. Один кубоид подкатил к подкове пилотского пульта, волоча за собой толстый кабель, другие роились вокруг ослепительно зеркального стержня, очень странно изогнутого и перекрученного. У Кин сразу начинали болеть глаза, когда она смотрела на эту штуку. Казалось, та изогнута и перекручена совершенно недоступным для обычной материй образом, и это означало, что перед Кин сердце подпространстве иного матричного привода… На секунду ее посетила ужасная мысль о том, что произойдет, если роботы все же не справились, но Кин отогнала ее, тряхнув головой.

Роботы также соорудили и установили за пультом настоящее пилотское кресло. Марко уже сидел в кресле и раздраженно бранился.

— Дьявольщина, это все равно что искать просвет в тумане на ощупь! Как я отыщу эту дыру?! Черт, черт! Эти жестянки на колесах, надеюсь, сделали приличные ракеты?

— Ты увидишь дыру на экране, — напомнила Сильва.

— Ага, но только когда мы уже будем лететь с безумной скоростью. Кин, ты уверена, что все это сработает?

Кин улыбнулась с долготерпением ангела.

— Не волнуйся, Марко, все просчитано. Компьютеры учли неравномерность угловой скорости Диска и ротации Небесного Свода. Или ты не веришь, что машины, которые управляют Диском уже семьдесят тысяч лет, способны…

— Угодить ниткой в ушко иголки на расстоянии десять тысяч миль, швыряя эту нитку в водопад?.. Не верю!!! Мне необходимо испытать ракеты.

— У тебя будет такая возможность.

Рок забила крыльями в ночи, разворачиваясь, затем заскользила почти над самой водой и выронила корабль. Потом снова загромыхала крыльями, задевая верхушки волн в упорной борьбе за высоту.

Путешественники ощутили момент свободного падения, после чего корабль с громким шлепком ушел под воду, выпрыгнул из нее и остался на поверхности, медленно вращаясь.

Птица уже поднялась в небо, затмевая звезды; могучие крылья понесли ее назад, в тайные горные долины.

Кин наконец расслабилась. Сквозь корпус корабля теперь пробивался другой звук, похожий на миллионы отдаленных машин, работающих вместе.

Голос Мирового Водопада.

Мягкая подкладка шлема прижалась к ее закрытым глазам. Кин ждала, но ничего не происходило.

Потом она… вспомнила. Воспоминание пришло как шок, но шок пропал, когда ОНА взяла контроль над телом. И как ОНА могла позабыть?.. Но если ничего не забываешь, как можно научиться новому?

ОНА ощущала Кин где-то внутри СВОЕГО разума: маленький комочек вкусов, запахов, текстур, личных эмоций и жизненного опыта. Вокруг ОНА чувствовала весь Диск и знала, что в этом таится опасность. Слишком легко было потерять СЕБЯ в чистой радости незамутненного восприятия. Поэтому ОНА снова обратила СВОЙ разум к Компьютерам.

Вы поступили правильно.

ЭТО БЫЛА НАША СВЕРХЗАДАЧА.

Я оставлю Кин Арад часть МОИХ воспоминаний. Ведь она — это Я, в конце концов. Когда она очнется, то будет знать про НАС и все поймет о Диске.

КОНЕЧНО.

ОНА потянулась к маленькому разуму внутри СЕБЯ и сделала необходимые поправки. А потом с удовлетворением позволила СЕБЕ все позабыть…

Кин вспомнила.

Воспоминания лежали в ее мозгу, как льдинки. Твердые, холодные, реальные.

Она вспомнила о Диске.

— Диск, — произнесла Кин голосом бесцветным и плоским от шока, — это старый ботинок в пласте каменного угля, никелевая монетка в кристалле горного хрусталя, пластмассовая пломба в зубе трицератопса. Секретная метка мастера! ОНИ тоже не могли устоять против искушения… Никто никогда не может. ОНИ построили превосходную вселенную, строго соответствующую всем спецификациям, но поддались соблазну добавить к ней крошечную избыточную деталь. Диск, который очень трудно обнаружить, но зато он является ключом ко всему… Откуда я это знаю?! — отчаянно закричала она.

Экран перед ней остался пустым.

— Ладно. Я просто знаю. Строители Диска… они не были только строителями Диска. ОНИ были Строители, которые построили истинную Землю, и планету Кунг, и все звезды, и всю нашу Вселенную, и ОНИ снабдили всю Вселенную ископаемыми артефактами. Мы думали, это оставили после себя Великие Короли Веретенников… Но Веретенники вообще никогда не существовали, будучи всего лишь частью фальшивых напластований искусно подделанной вселенской истории.

Мы постоянно спрашивали себя: уж не вмешались ли Великие Короли в эволюционное развитие человечества? Но мы вообще не эволюционировали! Строители создали нас завершенными, точно так же, как мы сами воссоздаем для наших колониальных миров мамонтов и кашалотов…

Нас окружает колониальная Вселенная. Строители просто явились на голое место и построили ее. Но поскольку разумные существа нуждаются в истории, они дали нам сконструированную историю, как мы сами делаем это для наших новых миров. Древние кости. Легендарные монстры. Колесники, Великие Короли Веретенников… А мы так ничего и не поняли!

А кто-то из Строителей взял да и построил Диск. Возможно, он сделал это просто в шутку? Во всяком случае, без серьезных на то причин. В качестве практического упражнения в изобретательности. Возможно, к завершению главной работы у него скопилась целая коллекция оригинальных неиспользованных идей, которые он взял да и пустил в дело всем скопом.

Семьдесят тысяч лет… Это возраст нашей Вселенной. Да на ней еще и краска не успела облупиться! А мы-то думали, что ей как минимум четыре миллиарда лет. А как иначе: ведь у нас была куча материальных свидетельств! А мы так любим верить во все материальное…

Кин устало откинулась на спинку кресла. Она почти физически ощущала в своей памяти доисторические факты, древние воспоминания. Она прикасалась к ним настойчиво, но осторожно, как язык исследует больной зуб.

— Очень старые. Интеллектуалы. Добровольно расстались с материей. Такими я помню Строителей. Каждый из них намного больше, чем мы способны представить, или наоборот, гораздо меньше… Потому что ИХ нечем измерить, кроме ИХ собственного ЭГО. Очень старые, я сказала? Но даже ИХ возраст невозможно измерить, ведь до того, как ОНИ построили Вселенную, времени вообще не существовало…

Я права?

МЫ НЕ МОЖЕМ ТОЧНО ОТВЕТИТЬ НА ЭТОТ ВОПРОС, откликнулись Компьютеры. МЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕМ О НИХ, ПОМИМО ТОГО, ЧТО ОНИ САМИ НАМ ГОВОРИЛИ.

— Тогда расскажите мне то, что знаете.

ДО НИХ СУЩЕСТВОВАЛА ТОЛЬКО ВЕРОЯТНОСТЬ. ОНИ НАЛОЖИЛИ НА ВЕРОЯТНОСТЬ УЗОР ЗАКОНОМЕРНОСТИ.

— Зачем?

ТВОЯ КОМПАНИЯ СТРОИТ МИРЫ. ЗАЧЕМ? В ТОМ НЕТ РЕАЛЬНОЙ НЕОБХОДИМОСТИ. ТВОЯ РОДНАЯ ЗЕМЛЯ НЕ СТРАДАЕТ ОТ ПЕРЕНАСЕЛЕНИЯ.

— Но прежде было именно так! И чем больше становилось на Земле людей, тем больше они походили друг на друга. Люди всегда мечтали об унифицированном объединенном мире. Мы думали, такой мир станет намного уютнее во всех отношениях… Но он не стал. Мы добились только того, что любой эскимос мог получить отличное образование и заняться банковским бизнесом, но это вовсе не значило, что какой-нибудь немец способен выучиться охоте на китов с копьем. Это означало, что каждый человек на Земле хорошо умеет нажимать на кнопки, но никто уже не помнит, как нырять без акваланга за жемчужинами на дне морском.

А потом на нас напали Умотрясения. Это случилось… да, через пару лет после отлета Терминусов. Люди просто умирали — тысячами, миллионами, миллиардами. Разум человека словно внезапно схлопывался.

Тем, кто выжил, пришлось начинать все сначала. К тому времени у нас уже были все игрушки Веретенников, и остатки человечества смогли распространиться по космосу. Черт возьми, мы были просто вынуждены выйти во Вселенную после Умотрясений! Нам были нужны новые миры, и как можно больше, чтобы вспомнить забытое и научиться жить иначе — в каждом мире по-своему. А поскольку людей было мало, мы построили роботов. И заставили их кое-что вспоминать за нас!

И мы считали, конечно, что это естественный путь развития. Давно протоптанная тропа. Потому что у нас перед глазами был наглядный пример Веретенников.

Мы думали, что каждая разумная раса рано или поздно переполняет свой родной мир, и тогда возросшее ментальное давление начинает их убивать, а после выжившие пускаются в широкую межзвездную экспансию. Но подлинная причина состояла в остром желании убраться подальше от собратьев по крови. А затем, поскольку пригодные для колонизации миры встречаются совсем не часто, они поневоле начинали учиться планетарной инженерии…

О, как аккуратно мы все это разложили по полочкам! Раса за расой, расцветая и распространяясь по эволюционирующей Галактике, созидают множество миров, прежде чем придет к концу их естественный срок, закладывая в своем бурном процессе экспансии прочный фундамент для процветания новых космических рас. Я сама написала про это книгу… «Непрерывное творение», ха-ха.

ТЕПЕРЬ ТЫ МОЖЕШЬ НАПИСАТЬ ВТОРОЕ ИЗДАНИЕ. ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ.

— Боюсь, книжка окажется коротковатой… Что я могу там написать? «Звезды в небе — это только декорации»?

ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?

— Вы не сказали мне, зачем Строители… Почему они строили?

Слова вспыхнули на экране моментально, словно Компьютеры заранее их подготовили для нее.

ЛЮДИ ЛЮБОПЫТНЫ И ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫ. ТАКОВА ФУНКЦИЯ ИХ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ. СУЩЕСТВА, ПОСТРОИВШИЕ ЭТУ ВСЕЛЕННУЮ, СОЗДАЛИ ЕЕ, ПОСКОЛЬКУ ДАЖЕ ПОМЫСЛИТЬ НЕ МОГЛИ, ЧТО НЕ СТАНУТ ЭТОГО ДЕЛАТЬ. ТВОРЕНИЕ — ЭТО НЕ ТО, ЧТО ДЕЛАЮТ БОГИ, А ТО, ЧЕМ ОНИ ЯВЛЯЮТСЯ.

— А потом?.. Что боги сделали потом?

Корабль окружала бурлящая белая вода. Через задний иллюминатор Кин еще могла видеть небольшой, заросший деревьями островок, теперь в виде черного горбатого силуэта в полумраке. Корабль слегка подпрыгивал на стрежне течения, подобно литому резиновому мячу.

Небо и вода крутанулись!..

Без толчка, без тряски, просто пол поменялся местами со стеной. Пышное облако пены на секунду залепило иллюминаторы, а потом…

Прямо перед ними висел в пустом пространстве невероятный Мировой Водопад.

Он походил на грандиозную, ярко освещенную белую дорогу.

На белом четко выступил черный силуэт Марко в пилотском кресле. Парой рук он вцепился в подлокотники, инстинктивно пытаясь найти опору под ногами.

Внизу, далеко внизу она увидела в небе огненный шарик. На Диске уже воцарилась ночь, но маленькое солнце на этом участке орбиты дарило краткий день Мировому Водопаду. Солнце взвилось вверх и пропало из виду, когда стремительно падающий корабль обогнал его.

Облачко, нарисовавшееся внизу на пределе ее зрения, взлетело вверх с такой пугающей скоростью, что Кин невольно вздрогнула и зажмурилась. Последовал едва заметный толчок и секундное затемнение, когда их корабль проскочил сквозь молекулярное сито, оставляя там воду, а потом…

…небо в звездных алмазах!!!

Марко тихо, протяжно зашипел.

Возможно, это был вздох облегчения.

— Я предпочла бы, разумеется, чтобы Компьютеры смогли организовать для нас более традиционный запуск, — высказалась Сильва. — Тем не менее признаю, что в этом безобразии была бездна стиля!

— С их точки зрения, это был самый эффективный вариант, — сказала Кин.

Небо снова крутанулось, когда Марко развернул корабль таким образом, чтобы «низ» занял освященное вековой традицией место в районе ботинок. Сильва расстегнула страховочные ремни и взглянула на Кин.

— Значит, это мы построили Вселенную, — задумчиво сказала она.

— Ну, не мы конкретно — непрочные комки плоти и мозга, — но нечто, скрытое в нас… То, что делает нас теми, какие мы есть. То, что видит сны, когда все остальное в нас засыпает.

Кин улыбнулась ей и кивнула.

— Да, ты права. Компьютеры никогда не признаются, но думаю, у них есть тайная дополнительная функция. Должно быть, они способны подавить всю ментальную статику, и тогда… О, какого черта я должна избегать этого слова?.. — сказала она сама себе. — И тогда БОГ внутри нас просыпается и может ненадолго выйти наружу. Чтобы действовать! Вот почему почти каждый разумный способен управлять Диском… Если бы Джаго Джало решился примерить шлем, он бы и сейчас сидел в кресле Председателя.

— Никто тебе не поверит, — буркнул Марко, не поворачивая головы.

— Не могу сказать, что это будет для меня трагедией, — заметила Кин, пожимая плечами. — Диск был оставлен здесь как дразнилка, как намек, как мистификация. Никто и не обязан в него верить. Но мы должны построить планету для народов Диска и благополучно их переселить… Я и помыслить не могу, что мы не станем этого делать!

Построить новенькую сферическую копию Диска.

Размером с истинную Землю.

Это вызов ее профессиональному мастерству! Необходимо сделать это так аккуратно, настолько точно, чтобы люди Диска даже не поняли, что переселились!

Надо будет сконструировать недостающие континенты. Все население Диска придется держать в глубокой заморозке, пока не будут форсированно выращены новые племена и животные в таком количестве, чтобы они не затерялись на новых континентах, а быстро размножились. Это может занять тысячу лет. Или немного больше…

Что до всей остальной планетарной системы, то ее можно собрать по частям, заимствуя в различных местах Галактики. Газовые гиганты, отобранные у далеких звезд, придется швырять через световые годы в подпространстве, окутав многослойными силовыми полями.

Нет, скучать не придется, это точно!

По крайней мере, в ближайшие несколько тысяч лет.

Они немного поспали и поели, пока корабль летел под оборотной стороной Диска. Черная тень в небесах. На эту глубокую черноту не могло пролить свет даже маленькое утомленное солнце, плетущееся далеко в кильватере.

Наконец противоположная стена водопада стала увеличиваться. Марко снова сел на место пилота и переговорил с маленьким мозгом корабля.

— Все в порядке, — отрапортовал он Кин. — Настало время для нашей третьей ступени. Здесь мы скажем Диску «прощай». Твой компьютерный Комитет все сделает за нас в расчетный момент времени.

На последний разгон потребовалось десять минут умеренного дискомфорта под негромкий рев вынесенных на пилонах ракет. Когда движки замолкли, до Кин долетел тяжелый вздох со стороны Марко.

— Вот и все, — мрачно произнес кунг. — Теперь мы либо попадем в дыру, либо не попадем. Черт, черт! Никогда не думал, что буду беспокоиться, не врежусь ли я в стенку, ограждающую Вселенную…

С другой стороны Мировой Водопад фосфоресцировал под светом полной луны. Теперь их отделяла от падающей с Диска воды солидная дистанция в несколько тысяч миль. Даже у Марко перехватило дыхание, когда их кораблик вознесся над краем мира и устремился дальше в небесную глубину.

…Диск был изысканным черно-белым узором. Драгоценной резной печаткой из серебра и черного дерева, плавающей под небом, усыпанным великолепным безумием звезд…

Звезды приближались. Луна превратилась в жемчужину, парящую над Плоским миром. А звезды определенно стали еще ближе.

Дыра, которую Джаго Джало пробил в Небесном Своде, была достаточно велика, чтобы в нее прошел большой кольцевой корабль. Этот кораблик был намного меньше, но зато подлетал к дыре под острым углом.

Компьютеры сказали Марко, что размер достаточен. Они сообщили Кин то же самое, но добавили оценку максимально допустимого отклонения. Кин не решилась передать ее Марко. Меньше метра.

Она поймала себя на том, что напряженно таращится вперед, обшаривая глазами небо. Впрочем, Сильва и Марко, конечно, делали то же самое. Звезды были уже почти над головой, их плавное движение сменилось бешеной гонкой…

Потом было краткое впечатление чего-то промелькнувшего в иллюминаторах, и легкое сотрясение отметило кончину одной из вынесенных ракет, чей пилон был срезан острым краем неба.

А потом опять были звезды, обманчиво похожие на звезды Диска… Корабль падал в бездну, распахнувшуюся перед ними.

Кин слышала взволнованное дыхание Марко и простенькую мелодию, которую Сильва тихо мурлыкала себе под нос приятным баритоном.

Но смотрела она только на звезды, которым, как теперь ей было известно, всего-навсего семьдесят тысяч лет. Если они и старше своей родни из Небесного Свода, то на какие-то годы, не более… Звезды — это просто лампочки, вкрученные в небеса, разница только в том, что для гигантского неба требуются очень большие лампы.

Кин задумалась о втором издании своей книги.

Корабль летел среди великолепных звездных декораций.

Дэйл Бейли Сделать машину

Эйдельман одержим идеей. Одна-единственная, но неотступная мысль захватила его внезапно и полностью, нарушив размеренное течение спокойной и пресной жизни.

И вот Эйдельман с каменным лицом стоит прямо в центре растекающейся по полу лужи «спрайта». Рядом лежит перевернутая тележка. Штук двадцать двухлитровых пластиковых бутылок валяются вокруг — из них и сочится зеленоватая жидкость, сливаясь в большую лужу. Эйдельман это видит, но ему все равно — он погружен в раздумья.

Когда Майк, помощник управляющего магазина «A&P», где Эйдельман работает вот уже почти десять лет, тихонько трогает его за плечо, тот, пытаясь избавиться от наваждения, трясет головой, будто вымокший пес.

Эйдельман смотрит на широкую веснушчатую физиономию Майка. Покупатели тем временем снуют вокруг, толкая свои тележки мимо липкой лужи, и безуспешно стараются делать вид, что происходящее их абсолютно не интересует.

— Слушай, — говорит Майк, — может, тебе стоит сходить позавтракать? Ты как, вообще, нормально себя чувствуешь?

— Нормально, — отвечает Эйдельман. — Вполне.

— Ты все-таки пойди поешь, ладно?

— Ладно.

Эйдельман механически пожимает плечами и уходит, шлепая прямо по газированной луже, не замечая ее.

Эйдельман — крупный мужчина лет тридцати, рыхловатый, но не толстый. Прямые русые волосы безжизненно падают на лоб. Он не урод и не красавец. В его лице есть какая-то незавершенность, словно в куске мягкой глины, работу над которым скульптор бросил в тот самый миг, когда очертания только начали проявляться. Джинсы висят на нем мешком, а когда он поднимается по лестнице в столовую, каждый шаг сопровождается чмоканьем, напоминающим звук сочного поцелуя, — это чавкают его промокшие ботинки. Стоящий рядом с лужей Майк провожает его озадаченным взглядом. Из-за кассы, тревожно нахмурившись, за ним наблюдает Синди. Эйдельман не замечает устремленных на него взглядов.

Поднявшись в столовую, он не находит покоя и там. Некоторое время Эйдельман размышляет о череде неприятностей, преследующих его сегодня. Сначала он ухитрился уронить поднос с пончиками, затем наступил на буханку хлеба, а после разбил банку с какими-то соленьями. Все эти промахи совершенно для него не типичны, поскольку Эйдельман — человек очень добросовестный и аккуратный.

Одержимость ему не свойственна. Однако факт остается фактом: Эйдельман одержим навязчивой идеей с той самой минуты, когда проснулся в бледных предрассветных сумерках и так же ясно, как самого себя, осознал сущность машины, ее предназначение и цель. Он долго лежал, глядя через открытое окно на ветви дерева, чернеющие на фоне серого неба, размышлял об ответственности, которая обрушилась на него помимо его воли и согласия, и пытался представить, как это изменит его жизнь.

И вот сейчас, в столовой, Эйдельман изучает микроволновую печь, обдумывая, как можно было бы использовать ее детали для создания машины. Ничто не отвлекает его: ни вонь из мусорного ведра, которое он забыл вынести сегодня утром, ни беспрестанное гудение старой флуоресцентной лампы, ни тихое пофыркивание кофеварки.

Когда Синди заговаривает с ним, он испуганно вздрагивает и оборачивается. Она стоит в дверном проеме, засунув руки в карманы халата, и, недоуменно подняв брови, глядит на Эйдельмана. У Синди приятное, хоть и некрасивое лицо и темные, коротко остриженные волосы. Глаза у нее зеленые, как весенняя трава. Она не улыбается: ее зубы цветом и формой напоминают древние кости, искривленные от долгого пребывания в гробу. Эйдельман слышал однажды, как она говорила другой кассирше, что откладывает деньги на отбеливание и выпрямление зубов. Может быть, когда это произойдет, он наконец увидит ее улыбку.

Впрочем, он понимает, каково это — копить деньги, когда работаешь в маленьком продуктовом магазине.

— Что ты сказала? — переспрашивает Эйдельман. Его голос звучит хрипло и неуверенно, словно ему нечасто приходится вести беседу. В общем-то, так оно и есть.

— Я спрашиваю, что с тобой? — повторяет Синди.

Прежде чем он успевает ответить, она уже рядом, а ее прохладная ладонь — на его лбу.

— Жара вроде нет, — объявляет Синди, поджав губы. — Нет, правда, ты хорошо себя чувствуешь?

— Если честно, не очень. — Он на секунду встречается с ней взглядом и тут же отводит глаза, проникшись внезапным интересом к засиженным мухами квадратным плафонам на потолке.

Синди кивает:

— Так я и думала. Я сказала Майку, и он разрешил тебе уйти — работы сегодня немного.

— Да. Спасибо. Наверное, я так и сделаю.

— Ну ладно, поправляйся.

Когда Синди уже стоит на верхней ступеньке лестницы, Эйдельман произносит:

— Синди, будь осторожна завтра. С этим землетрясением.

— Эйдельман, никакого землетрясения не будет, — отзывается девушка. — Это же ясно.

— О! — только и произносит Эйдельман.

Он на это надеется. Очень надеется.

Он идет домой по улицам Стауз Конерс под сводчатыми куполами дубов и кленов, сквозь утреннее безмолвие маленького городка.

Тишину этого утра нарушают лишь лай собак да шелест прошлогодних листьев под колесами редких автомобилей. Словно в мире не осталось ничего, кроме Эйдельмана и залитой солнцем улицы. Вообще ничего. Но его это не беспокоит. Он привык к тишине, привык к молчанию. Вся его жизнь вписана в рамки тишины и одиночества: отец ушел и не вернулся, когда ему было девять, мать умерла, когда ему исполнилось двадцать четыре.

Теперь эту пустоту заполнила машина. Страх и тревога электрическими разрядами пронзают Эйдельмана. О возможности неудачи он боится даже думать.

Эйдельман слышал предсказание — как слышали его все в Стауз Конерс, а может, и во всем штате. И никто не поверил. Над такими вещами смеяться легко — особенно если принять во внимание тот факт, что предсказание доктора Бернхэма как раз совпало с выходом его знаменитой книги о землетрясении в Лос-Анджелесе — землетрясении, которое он не смог предсказать. Над его книгой издевались во всех утренних ток-шоу. Да еще эта нелепая точность… По словам Джейка Бернхэма, земля должна содрогнуться в среду, двадцать третьего марта, ровно в пять часов утра и именно в городе Стауз Конерс, штат Миссури.

Когда о предсказании сообщили в новостях, жители городка пожали плечами и как ни в чем не бывало вернулись к обычной жизни. Точно так же поступил и Эйдельман.

Но только до прошлой ночи. До этого сна.

Во сне Эйдельман стоит на крыльце старого обшарпанного дома, доставшегося ему от матери. На дворе ясный, солнечный день. У ворот Эйдельман видит Синди в ее форменном халатике. Волосы девушки искрятся на солнце, некрасивое лицо светится радостью. Она улыбается, и зубы у нее белые-белые.

Эйдельман спускается к ней с крыльца и идет по растрескавшейся, поросшей травой дорожке. Земля качается под ногами — так клочок бумаги кружится в безветренном воздухе, так круги разбегаются от камня, брошенного в спокойную воду. Такое чувство, будто планета сорвалась с якоря. Эйдельман слышит, как позади рушится дом. Сухими пистолетными выстрелами трещат и ломаются балки. Со звуком рвущихся сухожилий расщепляются стропила. Словно жухлая трава, шелестит осыпающаяся штукатурка.

Эйдельман слышит все эти звуки, воспринимает их какой-то частью сознания, но они кажутся ему далекими и незначительными, словно шум машин на оживленной улице. Все его внимание приковано к Синди и к открывшейся в земле широкой трещине, что их разделяет. Дорожка уходит из-под ног Синди, соскальзывая в нутро планеты, и девушка падает, тщетно цепляясь пальцами за осыпающуюся почву, раскрыв рот в беззвучном крике. Эйдельман делает шаг ей навстречу, протягивает к ней руки, пытаясь удержать равновесие, несмотря на бешеную качку, но Синди проваливается под землю, и треснувший асфальт дорожки вспучивается перед ним, опрокидывая его наземь. Раздается грохот, будто хлопнули сразу сотней дверей, и земля, вздрогнув напоследок, замирает.

Эйдельман поднимается на ноги. Расселина закрылась. Он один посреди сухой пустынной равнины, где нет ни травинки.

…Проснувшись, Эйдельман видит машину, контуры которой пылающими линиями начертаны на темном потолке. Он знает, что может ее сделать. Он должен.

Дом, доставшийся Эйдельману от матери, стоит на широкой тенистой улице, за потемневшим от дождей забором. Зданию почти сто лет, и оно неумолимо дряхлеет. Чердачные окна пустыми глазницами глядят из-под нависших бровей шиферной кровли. Петли проржавели. С потолка, что еле виднеется на высоте тринадцати футов, змеиной кожей облезает краска. Глухо звучат одинокие шаги Эйдельмана по паркету, когда-то бывшему источником гордости и заботы его матери, а ныне изрядно поцарапанному. Эйдельман старается поддерживать в доме порядок — на истершемся ковре нет ни соринки, на кухонной утвари — ни пятнышка, но все здесь покрыто налетом ветхости и увядания, словно старая пожелтевшая фотография. У Эйдель-мана нет ни времени, ни денег, чтобы содержать дом так, как это делала его мать после ухода отца, когда часть комнат сдавалась внаем, и в доме царили молодость и веселье.

Эйдельман методично обходит комнату за комнатой — сквозь косые лучи золотого света, проникающие между портьерами, сквозь тени и затхлый воздух. Он собирает вещи, которые остались от его родителей. Он заглядывает в чулан и под лестницу, распахивает двери, которые не открывались годами, исследуя комнаты для гостей со старинными железными кроватями и фарфоровыми умывальниками. Скрипят несмазанные дверные петли. Над лестницей разносится стук и грохот, это Эйдельман собирает детали для своей машины и сквозь череду заброшенных комнат стаскивает их в просторную галерею, что протянулась вдоль восточной стены дома.

Из спальни матери Эйдельман забирает радио и переносной телевизор. На тумбочке в стакане пылится вставная челюсть, забытая здесь шесть лет назад, но Эйдельмана она не интересует. С карточного стола он берет старую швейную машинку «Зингер» — она простояла здесь не одно десятилетие, и в толстом слое пыли на ее месте остается призрачный след. Не без труда выдирая из окна кондиционер, Эйдельман вспоминает, как покупал его в то лето, когда мать заболела и постоянно жаловалась на духоту.

В галерее скапливается все больше вещей: пылесосы, стереопроигрыватель с колонками, лампы, три или четыре вентилятора. Из кухни Эйдельман забирает тостер, миксер, электрический нож и микроволновку. Он даже подумывает о том, чтобы освободить холодильник и тоже перетащить его в галерею, но вскоре отказывается от этой идеи — слишком много возни. Можно обойтись и без холодильника.

Настает черед взять и то немногое, что досталось ему от отца. Эти вещи хранились в доме многие годы, своим присутствием лишний раз напоминая о том, что их хозяина здесь нет. В детстве Эйдельман мог рассматривать их часами, эти частички, выпавшие из жизни отца, пытаясь разгадать по ним его характер и причину исчезновения. Когда ему было десять, Эйдельман распотрошил отцовскую электробритву, собрал выпавшие оттуда крохотные волоски в склянку из-под аспирина и долгие годы хранил ее как святыню. Теперь Эйдельман, не раздумывая, кладет бритву в карман. В глубине ящика письменного стола — там, где он спрятал их много лет назад — Эйдельман находит заржавевший швейцарский армейский нож и часы, стрелки которых навсегда застыли на одной минуте шестого. Вот и все, что осталось. Эйдельман долго сидит на краю своей детской кровати — такой же, как в комнатах для гостей — и вертит нож в руках, решая, может ли он ему пригодиться, и если да, то каким образом. В конце концов он пожимает плечами и, сунув нож в карман, спускается на первый этаж.

Из сарая за домом Эйдельман извлекает вещи, которые хоть и достались ему от отца, однако никак с ним не ассоциируются: три газонокосилки, две из которых не работают вот уже много лет, электрокультиватор, цепную пилу и электрические ножницы для стрижки живой изгороди.

Здесь же хранится и ящик с инструментами, который тоже когда-то принадлежал его отцу. В юности Эйдельман столько раз держал его в руках, что пальцы до сих пор помнят шершавые грани и острые углы. В полумраке восточной галереи Эйдельман любовно поглаживает ящик. С аккуратным щелчком открывается замок. Крышка легко откидывается на смазанных петлях, и его глазам предстают сверкающие ряды начищенных инструментов, аккуратно разложенных каждый в свое отделение.

Эйдельман окидывает комнату взглядом. Он уже придвинул всю мебель к восточной стене, под широкие окна, так что в центре галереи образовалось много свободного места, и теперь оно плотно заставлено разнообразными механизмами. Выглядит это так, словно Эйдельман ограбил магазин бытовой техники. Усмехнувшись, он берется за инструменты.

Эйдельман ощущает себя механиком.

Наступает ночь, окутывая город тьмой. Эйдельман отрывается от работы, чтобы включить свет и съесть сэндвич. Он жует, стоя в дверях кухни, и обозревает восточную галерею.

Комната завалена разобранными приборами. Телевизоры со снятыми задними панелями изрыгают лампы, кинескопы и клубки разноцветных проводов. Рядом валяются перевернутые, выпотрошенные корпуса колонок, из которых, словно кишки, свисают провода и динамики. Со своего наблюдательного пункта Эйдельману хорошо видны аккуратно разложенные на бумажном полотенце крошечные шестеренки и другие детали отцовских часов. А еще — транзисторы и приводные ремни, пустые ламповые патроны и свечи зажигания, нагревательные элементы и медные трубки. Все, что нужно.

К полуночи машина заполняет собой все пространство восточной галереи. Любой сторонний наблюдатель принял бы ее за груду хлама, и одному лишь Эйдельману видны ее очертания и известен ее тайный смысл.

Он трудится как заведенный, час за часом. Проворные пальцы так и мелькают, когда Эйдельман орудует инструментами, тут что-то прикручивая, там что-то прибивая. Водрузив лопасти от вентилятора на вершину шеста, он замирает на мгновение, чтобы обдумать следующий шаг, а затем вновь погружается в работу. Уже под утро Эйдельман подключает к машине колонки проигрывателя, надежно прикрутив их к полу.

В окно Эйдельман видит, как на востоке горизонт соединяет небо и землю серыми стежками рассвета. Скоро пять. Эйдельман работает с остервенением. Подошвами чувствуя растущее напряжение земли, он торопливо привинчивает над машиной патрон от лампы, провод от которого идет вниз, сквозь причудливое переплетение стали, стекла и алюминия, к двигателю газонокосилки, похороненному в лабиринте разнородных деталей.

04:56. Эйдельман вкручивает в патрон лампочку на сто ватт.

04:57. Эйдельман сосредоточенно расхаживает вокруг машины, обследуя соединения и проверяя, все ли на месте. Небо становится еще чуть-чуть светлее. В окнах соседних домов загорается свет. Эйдельману невольно представляются люди, которые там живут: как они стоят в дверях своих домов, все еще не веря, отказываясь поверить, не в силах смириться с судьбой.

04:58. Так и есть! Отсутствует необходимый контакт, и провода свободно висят в том месте, где он плохо закрепил винт… Эйдельман тянется в задний карман за отверткой, но ее там нет. Он вспоминает, что положил ее на стол, который придвинут к стене на другом конце комнаты. Эйдельман бросает взгляд на электронные часы: времени уже нет.

За окном полная тишина. Молчат даже сверчки. Эйдельман чувствует, как растет напряжение земли. Наверное, это предвестник грядущего землетрясения. А может, и нет.

Эйдельман вспоминает об отцовском армейском ноже.

04:59. Он вынимает нож из кармана, высвобождает из него проржавевшее лезвие-отвертку. Кровь стучит у него в висках, он вставляет лезвие в ложбинку болта, закрепляя висящий провод, и закручивает, закручивает, закручивает — пока лезвие с треском не ломается, зато болт встает на место — ровно и плотно.

Эйдельман бросается через комнату и включает машину как раз в тот миг, когда цифры на часах меняются на 05:00. Машина наполняется жизнью, высасывая ток через пуповину провода, которая змеится от розетки на восточной стене. Эйдельман замечает тускнеющий свет в домах соседей и представляет себе, как они, по-прежнему не веря, что предсказание оказалось правдой, все же пытаются взять себя в руки — они еще не знают, что он, Эйдельман, трудился всю ночь в надежде спасти их всех.

Машина гудит и потрескивает. Крутятся лопасти. Горят лампочки. Микроволновка, установленная на самом верху машины, подмигивает потолку красными огоньками. Грохочут колонки. Трясется пол, звенят стекла в рамах. На мгновение Эйдельману кажется, что ничего не вышло, что он не справился, и теперь по всему городу гибнут люди, что именно в этот миг Синди беспомощно соскальзывает под землю, и бетонные стены с грохотом смыкаются над ней.

Но это всего лишь буханье колонок, от которого сотрясается ветхое здание. Колебания проходят сквозь пол, вдоль балок и стропил, вниз, в подвал, а оттуда еще ниже, в почву. Вибрация от машины Эйдельмана струится сквозь дом в напрягшуюся землю, вливая в нее покой и гармонию.

Часы показывают 05:01. Земля не дрожит.

Несколькими часами позже Эйдельман наклоняется к газетному автомату возле магазина A&P. Заголовок на первой полосе «Вестника Стауз Конерс» гласит:

Эйдельман выпрямляется. Газету он не покупает.

Когда он входит в магазин, Майк приветливо улыбается и спрашивает Эйдельмана о самочувствии.

— Лучше, — отвечает тот. — Гораздо лучше.

А потом он видит Синди. Она, как всегда, сидит за кассой. Синди оборачивается, чтобы поздороваться с ним… И тут Эйдельмана охватывает чувство, которое он не может ни объяснить, ни измерить. Что-то вроде счастья. Как будто он выпал из самолета и все это время падал с такой высоты, что видно было, как изгибается линия горизонта, но наконец его парашют раскрывается, расцветает в холодном воздухе, его тянет вверх и назад, стропы под мышками натягиваются, и вот он уже не падает, а летит, и мир внизу наконец-то складывается в лоскутную геометрию порядка.