Квест а,б,в,г…

Глава 6

Глава-параграф №6. О поросячьих кенгуру и роковых офицерах

Следующие сутки Бро провел, залечивая подбитый глаз и работая с документами. Оба направления потихоньку продвигались: синева отступала, с историческими событиями тоже прояснялось. Конечно, насчет беспримерного по напряжению противостояния у Китежславля ничего особо вычитать не удалось — смутное событие, не отраженное учебником и пособиями. Но в остальном все понятно: Азовские походы прошли в надлежащее время, под Полтавой вообще вышла крутая виктория, а Инвентарную реформу учинил хорошо знакомый двоечнику Николай I (эх, в прошлый раз чуть-чуть до этого места не дочитал). Впрочем, событие тоже какое-то странное, учебник о нем весьма мутно сообщает.

Вообще к учебным пособиям у двоечника Волкова накопилась уйма претензий. Что это за куцее и запутанное изложение⁈ Про Инвентарку целый абзац, а про князя Ивана Ноздреватого-Молодого единственное упоминание, да и то в хронологической таблице. Хамство! Человек, между прочим, кровь на поле боя проливал, и вообще произвел очень приятное впечатление. Да и остальное… К примеру, Карл XII при личной встрече вообще оказался на свой портрет ничуть не похож. Ладно, это, допустим, к живописцу претензия. Но почему так мало об иных персонажах⁈

Про удивительную Лалу ничего не нашлось. Вообще ни-че-го! И как заниматься историей, когда недостаточно источников для нормального понимания событий? Бро твердо знал — такие девушки оставляют след в истории. Ладно, потом поищем. Даже хорошо, что придется отложить.

«Ломало» вот конкретно по этому поводу бывшего князя Волкова весьма могуче. Прямо хоть маме звони и между делом выспрашивай. Но нельзя, во-первых, мама определенно заподозрит, что вопрос не по ЕГЭ, во-вторых, уверится, что сын голодает и немедля привезет продуктов. А отвлекаться нельзя — заданий еще уйма, можно сказать, только начали усваиваться.

Бро чередовал историю с литературой — там вообще порой случались абсолютные пробуксовки, опереться не на что, начинаешь пытаться уяснить суть — прям мгновенно цепь мысли с шины логики слетает. Совершенно устаревшие мутные, архаичные и вялые сюжеты. Да опять, именно — мутные. Нормальные люди так не живут. И не жили! Все-таки князь Волков уже завел некоторые исторические знакомства и имел свое личное объективное мнение. Совершенно нормальные люди обитали в прошлом, пусть реал-задания и слегка упрощают их стиль общения и характеры. Да, существуют сложные вопросыи проблемы, но там точно не сплошь Базаровы с Раскольниковыми жили. Эти-то литературные типы вообще уму непостижимы.

Да, имелись в прошлом загадки, кто с этим спорит. Вот про Головина с трудом нашлось упоминание. Оказывается, вдоволь покидала жизнь Андрея Андреевича: бывал с дипломатическими миссиями в Европе, в Северную войну командовал полком, после победоносной Полтавы стал генерал-майором, в Прутском походе (пришлось прочесть, чего наших туда понесло) служил в лучшей дивизии. А кончилось все печально. Уже в мирное время царь вдруг начал Головинова жутко троллить, да так, что с ума человека свёл.

В последнее не особо верилось — полковник казался человеком стойким и уверенным в себе. Наверное, симулировал — во времена самодержавия случались веские причины притворяться больным, связанные не только с откосом от военкомата. Хотя если рядом с Головиным оставалась Ольга, то запросто мог «крышей поехать» по линии личных отношений. Опасная особа.

Бро вздыхал — наука-история оставалась полна не только опасностей и непредсказуемостей, но и дивных моментов. Опять же необъяснимых. Вот занимаешься любовью, потом вскакиваешь на коня, летишь в битву… Но как и почему — необъяснимая загадка. Ведь не умел же Бронислав Волков ничего такого. Как это получается? В чье-то тело попадает сознание неопытного двоечника? Или это Там кто-то помогает? Бро все больше проникался мыслью, что вообще-то Там — во всех этих сухих параграфах учебника незримо присутствуют родичи семьи Волковых — прадеды и прапрадеды, отдаленные прабабки, и далее. Ничего не скажешь, насыщенно предки жили. Кстати, оружие, что сейчас на всякий случай стояло в прихожей, называлось — «протазан». Неплохая штуковина, рожденная суровой оружейной мыслью XVI века. К сожалению, сдать экзамен протазан не поможет.

Бро изгонял из головы посторонние мысли и устремления, читал параграфы, для памяти записывал, на автомате разогревал что-то из содержимого холодильника, перекусывал и снова погружался в вопросы. Но литература не давалась, каналья этакая. Каждый вопрос приходилось спиливать через «не могу», будто сосну перочинным ножом. Вот как тут:

«Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги с её холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками, и предстанут пред ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу людей, шум и беготня детей и успокоительные тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить всё печальное из памяти. Счастлив семьянин, у кого есть такой угол, но горе холостяку!»

Нет, писал Николай Васильевич Гоголь хорошо. Ярко и выразительно. Но про что это вообще? Про кузнецов, недостаточно развитую дорожную сеть, или про семейные ценности? Непонятно же.

Бро обреченно потер пострадавший глаз и продолжил чуть ниже:

«…Нет равного ему в силе — он Бог! Но не таков удел, и другая судьба писателя, дерзнувшего вызвать наружу всё, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, — всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкою силою неумолимого резца дерзнувшего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи! Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слёз и единодушного восторга взволнованных им душ; к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлеченьем; ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного суда, лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовёт ничтожными и низкими им лелеянные созданья…»

Двоечник застонал. Да что ж так длинно и сложно, а⁈ Николай Васильевич, помилосердствуйте! Эта же противоречивость мозг взрывает. Ну сложно быть писателем, сложно, понимаем. Так бросьте! Можно же перейти в близкие профессии. Рекламные слоганы сочинять, или вот тексты к рэпу. Там наверняка за строчку и платят побольше, и под статью пореже загоняют. Кстати, вот «шестнадцатилетняя девушка навстречу» — это статья или не статья?

Бро осознал, что опять отвлекся, и немалым усилием воли вернулся к истязающему заданию. Тысяча чертей, да что они вообще спрашивают, эти канальи?

Задание. Укажите приём-троп, использованный автором в следующей фразе: «…парящим высоко над всеми другими гениями мира, как парит орёл над другими высоко летающими».

Гм, «прием»… Да какой же тут прием? Тут зенитный пулемет нужен, да и разогнать эту парящую орнитологию.

Ага! Бро осознал, что видимо, на правильном пути. Прием-троп — тут призыв к защите окружающей среды. Там вначале про погоды и холода намекалось, про подлецов, гадящих на дорогах, и про «несущуюся навстречу крышу» — последнее, естественно, иносказательно, в том смысле что «человечество сходит с ума от мусора, одноразовых товаров, загазованности и равнодушия». И мы — общество! — обязаны громко об этом заявить, несмотря на суды и репрессии. Логично. А причем тут связка «пылающих лобзаний и шестнадцатилетней девушки»? Гм, нет, видимо это у некоторых двоечников крыша данным маршрутом едет, тут Гоголь не при чем, он просто красиво выразился.

Бро решительно вписал «прием — троп экозащиты, призыва к охране природы». Модно, актуально, вот и вставили в задания. В последний момент охватило сомнение — все же Николай Васильевич писал давненько, и вообще на экоактивистку не похож — но «мышь» уже щелкнула по «ответить»…

Ой! Бро чудом успел схватить рюкзак, на всякий случай стоявший у ножки компьютерного столика…

…Покачивало и холодило. Да что там «холодило» — морозец ощутимо щипал за нос и щеки. Вот эта смена сезона оказалась немного внезапна. И теснота…

Сани… и это не в ушах звенит, а колокольчики. Теснота — это из-за сидящей сбоку и держащей напарника под руку графини, да и вообще тут сани размером вообще не «представительского класса». Хотя летят с приличной скоростью.

Соседство благородной, пусть и смехотворно теряющейся в географии особы определенно успокаивало. Значит, опять командный ответ, да и вообще Василиса вполне своя девчонка, надежная двоечница.

Тройка, звеня бубенцами, уносила князя Волкова в заснеженные просторы учебного задания. Порядком охреневший от смены данностей Бро взял себя в руки и попытался вслушаться в слова третьего попутчика.

…— Рад! Рад служить! Счастливая случайность! А то мало ли, недолго и вовсе замерзнуть. Зима-то какая, зверская зима, хищная, не побоюсь этого премерзкого слова, — вещал человек, едва видимый в глубинах шубы с бурыми меховыми отворотами.

Судя по физиономии, человек был среднего возраста, из приличных, не шведец какой-нибудь, отнюдь, этот господин круглолицый и учтивый, с тем чистым и приветливым взглядом, что случается у профессиональных правозащитников и взяточников, достигших немалого областного уровня. Кого-то он напоминал, и эти вот дорожные сани тоже. Хотя там вроде бы лето было.

— Полно, Павел Петрович, что вы, право… — светски мурлыкала Васко. — Столько лет знакомы. Кто как не вы, страждущим и путешествующим поможете?

Вот… как это по исторически-литературному… прохиндейка. Оказывается, и в голосе сладостную томность может проявлять. Вот все феминистки так — с виду сплошь шипение и рычание, но только пока напротив вот такого Павла Петровича не окажутся.

Вообще Васко была ничего себе — укутанная в меха (весьма себе не овчина, а видимо, соболя натурального происхождения), да и морозный румянец ей к лицу. Но что ж она так крепко за локоть держится, и откровенно интимно жмется? Вроде не издевается. Странно. Оставалось предположить, что замерзла.

Бро опять сосредоточился на происходящем. Кстати, непонятно, куда и зачем едем, и что, собственно, требуется ответить по здешнему заданию. Войск никаких нет, век и место действия по этой сумеречной заснеженной и пустой дороге определить невозможно. Стоп, это же не история, а литература. Тут Васко должна себя чувствовать как прохиндеистая рыба в классической мутной воде. Кстати, чего ее в литературу-то занесло? Впрочем, нужно рискнуть и сходу попробовать ответить.

— Скажите, а вы ведь Чичиков? — слегка не в такт ляпнул князь Волков.

У господина, сидящего напротив, от удивления округлились и так слегка совиные глазки. Не играет, действительно изумился:

— Помилуйте, князь! Ваше сиятельство! Столько лет знакомы… Какой же я вдруг Чичиков⁈ Шишигов я, от самого рождения только так и именуюсь.

— Ах, да князь шутит, — Васко крепче стиснула локоть спутника. — Не поверите, Павел Петрович, четвертого дня на Невском встречаем фланирующего господина — вот вы, вылитый, и лицом, и складной фигурой, и учтивостью манер. Князь и говорит — это же дорогой наш Павел Петрович! Догоняем, нет — бородка у вашего двойника. А так — одно лицо, поверить сложно! У вас в столице брата случайно не служит?

— Брат? С бородкой? В столице? — пытался осознать милейший Павел Петрович. — Не имею чести.

— Что вы, и между братьями такого сходства не бывает, — вмешался окончательно опомнившийся Бро. — Я, право, подумал — а не наш ли это Павел Петрович, но инкогнито? Времена беспокойные, особо доверенным, благонадежным людям сейчас известный департамент доверяет весьма сложные поручения. А вы у нас непростой человек, да уж, непростой.

Бро многозначительно указал пальцем вверх, все посмотрели в меркнущее зимнее небо. Васко одобрительно ткнула спутника в бок. Действительно, получилось недурно: Павел Петрович принялся отнекиваться и скромничать, но было видно, что ему крайне польстило предположение о таинственном государственном инкогнито. Смотрел на князя с большой приязнью.

Как выяснилось, ехали в имение отставного полковника Бурсова. Давешняя метель и непогода накрепко перекрыли дорогу к уездному городу, спутав планы всем путешествующим. Да это в здешней стороне относительно обошлось, а там, на тракте… лошади вязнут, пробиться никакой возможности. Вот и спасаются путники по окрестным имениям.

…— Застряли, ваше сиятельство, крепко застряли. Ну ничего, говорят, у полковника предостойнейший дом, общепризнанного порядочного гостеприимства. Живут в медвежьем углу, скучают, каждому гостю рады. Уверяют, что молодая супруга полковника — истинный ангел — прямо таки изнывает в недобром захолустье, — растолковывал Павел Петрович.

— Отчего же захолустье? — возмутилась Васко, указывая на лесную стену по одну сторону дороги, на бескрайний простор меркнущего поля по другую. — Прекрасно же.

— Как тут спорить? Природы, пасторали… — круглолицый спутник завздыхал. — Вот только люди пропадают. Волки ли шалят, разбойнички… кому ведомо?

— Не беспокойтесь, Павел Петрович, я при пистолетах, — заверил Бро, догадавшийся, что именно ему жмет в бок со стороны, противоположной небесприятной графине.

— Пистолеты — то чудно! Но лучше бы нам поспешить, — Павел Петрович обернулся и принялся пихать в огромную тулупью спину кучера, требуя, чтобы погонял живее.

Колокольчики чуть прибавили темпа, а графиня шепнула напарнику:

— Язык попридержи! Мы в литературе. И это вообще не «Мертвые души».

— А что?

— Не знаю пока. Микс, наверное, глюк хрестоматии. Да и мое задание не совсем… А, потом объясню. И не воображай, что я за тебя от больших чувств цепляюсь. Это предосторожность, поскольку так естественнее. Павел Петрович все равно уверен, что мы… ну, любовники.

— Ах черт! Тогда ничего не поделаешь, придется идти до конца, — мужественно согласился Бро, за что получил новый гневный тычок под ребра.

Все-таки ее сиятельство двоечница оставалась собой, хоть в какие меха ее кутай.

— Вон она, вон усадьба! — возликовал добрейший Павел Петрович, приподнимаясь и едва не вываливаясь из саней. — Я уж грешным делом пугаться стал…

Действительно, небо темнело на глазах, зажигались звезды, оставаться на морозной природе не очень-то хотелось.

— Я тебя умоляю, веди себя прилично, не позорь, — зашептала графиня. — Это же классика… сияющая вершина нашей литературы. Тут все тонко, со смыслом, с нюансами. Великая книжная эпоха! Я тут каждой секундой наслаждаюсь. Не порть, а?

— Постараюсь всецело соответствовать, — заверил Бро. — Ну, насколько смогу.

Вкатили в широкие ворота, навстречу кто-то из дворни приветливо замахал фонарем, из окон двухэтажного просторного господского дома лился теплый свет. Кучер Павла Петровича с трудом сполз со своего места — оказалось, совсем молодой, симпатичный парень, это если под тулупом рассмотреть. Седоки тоже не без проблем освободились от тяжелой медвежьей полости, Бро помог сойти спутнице — нужно признать, меха и пребывание на свежем литературном воздухе порядком прибавили Васко аристократичности и грациозности движений.

В сущности, не такое уж плохое в этот раз задание выпало. Наверное, и кормить здесь непременно будут, а то поднадоели эти полуфабрикаты из холодильника…

Для начала гостю испортили настроение… У лестницы, рядом с неизменным чучелом медведя, толпились, оживленно переговариваясь и обмениваясь живейшими впечатлениями о лютой заснеженной дороге, другие гости. Пахло талым снегом, духами и алкоголем.

— Вот и они, charmant! Князь! Милая графиня!– звонко вскричала д’Обиньи, спеша навстречу с распростертыми объятиями.

Выглядела она прелестно — розовые платья блондинкам — они как обертка для шоколадки «Аленка» — опять же однозначная нестареющая классика. Впрочем, Ольга Штайн тоже была великолепна — в темно-синем строгом платье, с глубочайше декольтированной спиной.

— Вот же швабры! — прошипела, радостно улыбаясь старым знакомым, Васко.

Мужская сдержанность не позволяла Бро вслух реагировать подобным образом, но он тоже предпочел бы видеть кого-то иного. К примеру, не столь шумного, зато с великолепными раскосыми очами. Увы, той особы нет, а сейчас опять начнут приставать с требованиями о содействии по эмиграции.

Впрочем, обнимать Жюли все равно было приятно. Ух, мятной сексуальностью так и прет.

Чинно, как и подобает старым знакомым, расцеловались в щеки, Бро счел возможным осведомиться у Ольги о здоровье полковника Головина.

— Здоров и бодр. Отправился покорять Зауралье, сдала на руки двум близняшкам-туземкам. Все трое в полном восторге. Вы бы, князь, тоже не устояли, вам экзотика импонирует, — не удержалась от яда Ольга.

Бро поцеловал злюке руку:

— Виноват. Легкомыслен. Обещаю совладать с внезапными порывами души.

— Пустяки, не спешите, вы еще молоды, — снизошла златоглазая колдунья-аферистка. — А кто это с вами? Фи, дикарь какой-то.

Бро оглянулся.

Бедолага Павел Петрович действительно застыл невоспитанным верстовым столбом, не в силах оторвать взгляда от прелестной мадемуазель д’Обиньи. Понятно, фанат розовых блондинок — вон, аж лоб вспотел в крупную капель.

Пришлось проявлять мужскую солидарность, брать попутчика под руку, представлять дамам. Не слишком помогло — Павел Петрович был заворожен дерзкой голубоглазой бисексуалкой до частичной умственной парализованности. По счастью, тут гостей позвали к столу.

Стол потрясал. Здесь было всё, и Бро, в общем-то иногда бывавший в ресторанах, не знал названий большей части поданных блюд. Места за столом им с Васко отвели рядом, и это было удачно, ибо графиня тоже впала в неадекватность.

— Буржуи! Крепостники! Как так можно⁈ Я думала, большая часть этой жратвы откровенно нафантазирована старинными авторами! — лепетала двоечница. — А вот то что?

— Не уверен, но наверное, жульены. А вот то — расстегаи с сомятиной и налимьими печенками. Не психуй.

— Тебе, москвичу, легко говорить. Убила бы гадов, у них же люди в деревнях голодают… Кругом чума, холера, рекрутчина… А вот то что такое?

— Тетерки, кажется. Фаршированные. Слушай, если тебя так плющит, давай уйдем.

— Это будет невоспитанно. И нам задание нужно решить.

— Ладно, придется превозмогать трудности. Решай, с чего начнешь изучение?

— А поросенок есть? — прошептала нервная двоечница. — Допустим, с хреном или сметаной?

— Оба есть. Сейчас подадут.

Бро сделал знак лакею — гигант, ростом явно повыше двух метров, с щекастым, не по-крестьянски породистым лицом, немедля вырос рядом, держа блюдо…

Васко, не отрывая завороженного взгляда от поросятины, на автомате поблагодарила. Видимо, делать это было не очень разумно, но лакей и вида не показал — модельная морда оставалась отсутствующей, замороженной. Да и вообще в ярко освещенном зале было холодновато.

Страсть напарницы к поросятам объяснить не особо получилось, Васко вообще как-то странно сегодня на всё реагировала. Бро опасался, что напарница мясо как шаурму лопать начнет, но нет, пользоваться ножом и вилкой двоечница умела, даже как-то особо элегантно у нее получалось, словно специально репетировала.

Князю попытались немедля налить для «с морозцу», но Бро отказался, пояснив, что поклялся маменьке — до обещанного приезда на «погостить», до ее домашней наливочки ни глотка спиртного в рот не возьмет. А вот уж потом… (Мама, конечно, чуть иначе свое антиалкогольное требование формулировала, но нужно же как-то адаптировать реальность к нынешнему веку). Присутствующие поудивлялись столь трогательной сыновьей привязанности, но одобрили — в нынешние бессовестные времена уважение к родителям — большая редкость.

Вообще общество за столом собралось пестрое, но достаточно интересное. Хозяева оказались парой весьма экстравагантной — полковнику с виду уже за сотню лет стукнуло, сидел, носом клевал, изредка в тарелке поковыривал. Достойная его супруга выглядела лет на семнадцать, этакая очаровательная нимфа-брюнетка, немногословная, но с характером — порой, когда распоряжение прислуге отдавала, с такой строгостью смотрела, что лакеев как ветром сдувало. Наверняка порет крепостных на конюшне или где там положено. Но не болтлива, этак милостиво кивает беседе гостей, и только когда улыбнется, словно реклама зубной пасты сверкнет. И глаза порой светятся. Понятное дело: случай и снега вон сколько внезапных развлечений нагнали на радость хозяевам.

Хороша была юная хозяйка, но центром общества объяснимо стала заграничная гостья — вдовствующая маркграфиня Луиза-Фредерика Мекленбургская. Что за титул «маркграфиня», занятый жульеном двоечник представлял себе очень смутно, но что тут вот уж истинная графиня — это точно. Лет тридцати, изящна, чертовски хороша собой, утонченна, как штучный музейный фарфор. Вот бывали немки в старину, не то что нынешнее племя… пардон, это про другое. В общем, стройна как модель, одета безупречно, по-русски говорит с трудом, но акцент очень волнующий. Пепельно-платиновые волосы в высокой прическе… Бро не относился к поклонникам всяких попмадур-накруток, но тут со вкусом уложено, того не отнять, чувствуется дворцовая порода, королевский уровень.

Немка отвечала на всякие вопросы о дорогах и кордонах, приветливо и строго улыбаясь. Мужчины старались не пялиться — всё ж такие маркграфини не каждый день за столом сидят.

Кроме двоечницы и двух авантюристок, застольную компанию подкрепляли две пары из местных помещиков, (по правде говоря, весьма невыразительных и банальных, как внешностью, так и манерами), уже хорошо знакомый милейший Павел Петрович и молодой офицер с мрачной фамилией Пещерин. В здешних воинских званиях князь Волков разбирался так себе — поди пойми по этим эполетам — вроде бы подпоручик, но может и корнет, но точно понятно, что офицер молод, самоуверен и жутко нравится дамам. Чего ему не нравиться: широк в плечах, узок в талии, мундир носит с легкой небрежностью, а манжеты так и сверкают наглой белоснежностью. Многозначительно мрачен и молчалив, усиками на Лермонтова похож.

Бро осторожно уточнил у напарницы — не прототип ли Лермонтова и Печорина засел на левом фланге стола? Васко ужаснулась — да как можно их путать⁈ Поэт-Лермонтов вообще не был симпатичен, но был гениален, Печорин — совершенно наоборот. Вот же полный зашквар, нельзя ли не проявлять свою дремучесть хотя бы за столом⁈

Страшное дело эти увлеченные библиотекарши. Ну нравятся тебе не гениальные, но широкоплечие офицеры, так чего щеками вспыхивать? Тем более беломанжетный Пещерин явно на маркграфиню запал, ничего не светит тут двоечницам.

Офицер был очарован немкой, Павел Петрович ошалел от француженки, помещики-аборигены терялись в присутствии столичных гостей, и выходило, что лишь простому русскому князю Волкову надлежит развлекать светское общество. О политике за столом говорить неприлично, да про нее — политику — при беседе нужно хотя бы текущий год знать, спортивные и иные новости отпадали по той же причине. Бро решил сосредоточиться на нейтральном — на Австралии и ее животном мире. Черт его знает, открыли ли этот материк на данный момент до конца или только по краям, но под вывеской «мне один знакомый капитан дальнего плаванья рассказывал» байки шли недурно.

…— Пустыня, поверите ли, господа, практически бесконечная. Красная твердая земля. И голые, несчастные нечесаные люди-аборигены на ней. А фауна — будьте любезны — богатейшая! — повествовал князь, иной раз любивший мимоходом глянуть в инете что-то «популярно-географическое».

— Чудны дела твои, господи! — воскликнула, сплетая пальчики, неожиданно близко принявшая Австралию к сердцу, д’Обиньи. — Но как же выживают эти милые кенгурунчики⁈ Жуткие пустыни, каторжники кругом, крокодилы! Cauchemar!

— Борьба, кругом жесточайшая борьба за выживаемость, — пояснил Бро. — Увы, нравы там жестоки. К счастью, у кенгуру отлично развиты не только хвост, но и нижние лапы. В прыжке стремительное и сообразительное животное способно сшибить с ног любого каторжника. Бывало, затаится на тропе, на хвост присядет, уши насторожит, подпустит сразу двух негодяев, и с маху — бац! Падают без чувств, а кенгуру мгновенно ружья затопчет, заряды разбросает, да только и был таков!

Чувствительные дамы одобрили, засмеялись: англичан, тем более каторжников, тут никто не любил, а ловкие зверьки вызывали понятную симпатию. Да и рассказывал Бро видимо, недурно — молчаливая прислуга столпилась в дверях, слушала взахлеб, вон там тянула шею хорошенькая служанка — живо интересуются в народе экзотической зоологией. Даже Васко, несомненно, более знакомая с тактическими возможностями кенгуру, снисходительно улыбалась. Лишь подпоручик неодобрительно подрагивал усиками.

Подали кофе и пирожные, общество как-то незаметно переместилось ближе к камину — вроде бы и топили щедро, но в зале было зябко. Дамы, отбросив условности, кутались в меха. Луиза-Фредерика в длинной дымчатой шубе была все же дивно хороша. Прямо ожившая живопись какого-то классика. В живописи Бро разбирался примерно как в литературе — отчетливо помнился лишь Рубенс и Шагал, а маркграфиня, безусловно, была выписана в совершенно ином художественном стиле. Впрочем, живопись нам не сдавать, можно просто искренне и отвлеченно восхититься прекрасной дамой.

— Глаз на нее не клади, — украдкой шепнула Васко. — Явная самозванка и фармазонша.

Бро движением брови дал понять, что испытывает чисто отстраненное созерцательное восхищение, ничего личного. И вовсе незачем вдовствующую даму полу-матерными словами поливать.

— Я тебе предупредила! — прошипела напарница.

— Да и в мыслях у меня ничего нет, ваша светлость. И вообще, мы тут чего забыли? Допустим, перекусили прекрасно, лекцию я прочел. Не пора ли ноги уносить, пока нас дамы по поводу эмиграции не прихватили?

— Не «нас», а тебя, такого любвеобильного.

— Вот не принципиальное уточнение. У тебя вообще какое задание? Д6674?

На шепчущую пару стали обращать внимание, пришлось ускользнуть за дверь.

— Бррр! Кормят хорошо, а отопление — отстой! — Васко плотнее укуталась в свои соболя. — У меня вообще не литература, а география — А9004.

— Шутишь? Там же ерунда, — пробормотал Бро, думая о совсем ином.

Отчего-то захотелось поцеловать напарницу. Вот коснуться губами теплой щеки и все. Странный, практически несексуальный порыв. Необъяснимый. Чмокнуть и получить по морде суровой библиотечной ладонью. Вот нахрена, спрашивается? Разве что для сугреву.

— Ты что это? — заподозрила Васко.

— Думаю. Что-то странный этот дом. Непрогреваемый и наводящий на нездоровые мысли.

— Ты со своими нездоровыми мыслями держись от меня подальше, — предупредила двоечница, не спеша, впрочем, отодвигаться. — И я кстати, тебя и спрашиваю — какое у тебя задание?

— А это… литературное. Указать, какой троп. Он там ехал и думал.

— Кто ехал-то?

Двоечников прервала выглянувшая в коридор Ольга:

— Вы воркуйте, флиртуйте, но не пытайтесь ускользнуть. Нам нужно поговорить и наконец договорить. А вам, князь, я еще прошлое припомню.

— Как-то зловеще звучит. Ольга, мы никуда ускользать не собираемся, но задание нужно решить. Кстати, вы знаете, что такое «тропы»? Вот едет человек, думу думает — какой это троп?

— Князь, вы же вроде бы не пили? Прекратите пороть чушь, да еще на каторжном жаргоне. Тут вам не Австралия, — поморщилась прекрасная, но жестокосердная Штайн и вернулась к камину.

— Действительно, ты так объясняешь, что вопрос кажется откровенно флудным бредом, — хихикнула напарница.

— Я не могу сосредоточиться. Поскольку холодно и вы все время отвлекаете. Мне нужно отойти и освободить мысли, — честно пояснил Бро.

— Так бы и сказал. Иди, и пошустрей. Нужно срочно дорешать задачу. Жутко подумать, в каких ледяных спальнях нам место отвели, там, наверное, еще холодрыжнее, — Васко поежилась. — Эти широкие жилплощади имеют свои недостатки. И вообще будь осторожнее. Что-то мне не столько дом, как хозяева кажутся стремными. Особенно эта нимфетка-хозяйка, старичка ловко подсекшая. Не могу вспомнить, из какого произведения прототипы, но спиной к ним лучше не поворачиваться.

Бро двинулся на поиски удобств, но далеко не ушел. Перехватил взволнованный Шишигов:

— Но кто она? Откуда⁈ Давно ли в России? Молю, откройте мне обстоятельства вашего знакомства!

Павел Петрович пылал, парил, и был порядком не в себе. Бро, слегка отвлеченный собственным напряженным состоянием, сначала было подумал, что речь о маркграфине, но потом сообразил:

— С мадемуазель д’Обиньи мы знакомы уже изрядно давно. Случалось, знаете ли, попадать в дорожные переделки. В России она давно, но боюсь, при более близком знакомстве покажется вам немного экстравагантной в манерах и характером. Ах, сударь, я должен идти, у меня срочнейшее дело.

— Князь! Князь, не губите! Я сгораю от любопытства. Ее ведь — прелестнейшую мадмуазель д’Обиньи — зовут Жюли? Какое милое имя!

— Несомненно. Слушайте, Павел Петрович, ступайте-ка, да подложите там поленьев в камин, дамы мерзнут. И заведите согревающий разговор. По-простецки, по-деревенски. У мадемуазель д’Обиньи оригинальные представления о приличиях, порой она резковата, но уж точно не поборница щепетильных формальностей.

— Ах, я не смею. Она — ангел!

Ну да, так все и думают.

Бро вырвался из лап очередного растяпы, попавшего под очарование драчливого розового ангела, и прорысил по темному коридору. А вот нельзя ли удобства поближе обустраивать⁈ Это ж добрый километр по потемкам, в смысле, абсолютно недобрая темная верста…

В темноте кашлянули — набравший ход князь Волков едва не врезался в стену. А — та любознательная девушка из прислуги, горничная или просто привлеченная по случаю из дворни — платье на ней странновато сидит. Но это не причина пугать гостей в коридорах.

— Ох… затаились вы, барышня.

— Простите великодушно, барин. Послание вам, — прошептала девица. Отблески снежного света из далекого окна падали на ее бледное лицо, при ближайшем рассмотрении оно оказалось безупречным почти до неестественности, словно в компе эту красавицу рисовали: глаза, брови, невинные губы, толстая и тугая светлая коса, — все безукоризненно, аж почти неживое.

Бро поспешно взял записку, пошарил пальцами в жилетном кармане — вчера вычитал, что весомо благодарить прислугу — общепринятая привычка классической литературы. Надо хоть в этом соответствовать. Блеснула серебряная монета, вложенная в ледяные пальцы девушки. Вот точно — снегурочка.

— Благодарю, прочту письмо всенепременно. Не стойте здесь, барышня. Холод собачий.

— Барин… ваше сиятельство! — девушка неожиданно рухнула на колени, схватила ладонь князя. — Спасите! Сил нет, руки на себя наложу! Увезите! Хоть вам постели греть готова, хоть в публичный дом определите. Я благородным господам оченно приятна. Хоть ртом, хоть иными местами. Спасите! Погибаю!

— Да постой ты погибать! — зашипел Бро. — И не надо это вот… предлагаться. Помогу чем могу, только чуть попозже. И толком объясни, с чего вдруг погибаешь.

— Хозяева кровь пьют. Колдуны они, батюшка. Такие колдуны, что клейма негде ставить. Душегубы! Позвольте с вами бежать, возьмите, одна у меня надежа и осталась.

— Понятно. Давай так — сейчас мне по срочному делу отойти нужно, а потом прошмыгнешь, объяснишь суть вопроса. Можешь и к моей графине сунуться, она по этой части вполне прогрессивная, проявит сочувствие.

— Как скажете, барин. Я и графине удовольствие окажу с величайшим прилежанием, согрею на совесть. Я того… тож очень прогрессивная, горячая как огонь.

Насчет последнего у Бро сомнений не имелось — так страстно ему ладонь никто не целовал, да и слезами так не обжигали. Парадокс — руки у девчонки — лед, а слезы аж кипящие. Жуть!

— Убегай, пока не заприметили, потом подойдешь.

Устремляясь далее по коридору, князь Волков оглянулся — красавицы-снегурочки уже не было, исчезла. Кстати, Василиса насчет крепостничества во многом права — ужасный период нашей истории. Вот прямо стыдно за эти параграфы.

Впереди жутковато, с подскрипыванием, затарахтело. Бро, беззвучно застонав, вновь прижался к резной стеновой панели. Сейчас еще кого встретишь — если раскланиваться и учтивость проявлять — организм не выдержит. Да что это так визжит?

В голове мелькнула одна из старинных ретроградных отцовских присказок про «гроб на колесиках». Неужели и правда в былых веках случалось⁈

Почти угадал: проплыл призрачный свет свечи, качнулись огромные тени пары лакеев-красавцев — катили кресло хозяина дома. Нет, не гроб, но согнувшийся под пледом древний отставной полковник как раз мертвецом и выглядел. Столкнись с таким сидячим изваянием один на один — мумия однозначно. Только в носу помещика, некогда хрящеватом и хищном, а сейчас тяжко свесившимся на губу, еще и сохранялось эхо былой жизни.

Бро покрался к коридорному перекрестку, не дожидаясь, когда хозяина довезут до его покоев. Ибо подпирало не на шутку.

Жуткий звук застиг князя на полушаге…

— Душно мне, душно! — стонал в коридоре дикий, нечеловеческий голос.

Обмерший Бро с трудом повернул голову — в конце коридора, у распахнутых лакеями дверей спальни, старик-полковник привстал в кресле, распростер неимоверно длинные руки. Свет свечей озарил непонятно откуда взявшуюся на иссохшем лице длинную, свалявшуюся бороду, длинные когти на скрюченных пальцах. А голос… голос, нет, в современных кино-хоррорах такого звука добиться не умеют. Халтурщики там, вообще без души работают.

«Как там Васька сказала — 'классика, тонко, всё на полутонах»? — с горечью вспомнил Бро — «а я вот сдержался чудом».

По счастью, хозяина уже завезли в спальню, дверь закрылась, отказавшие было нести князя ноги обрели некоторую чувствительность. Бро сделал шаг в сторону вожделенных удобств и чуть не налетел на хозяйку дома.

Юная дама смотрела в глаза гостю, этак очень многозначительно, с однозначным алчным блеском в расширившихся зрачках. И декольте у нее оказалось глубже, чем помнилось, тугие полукружья груди тоже блестели этаким белоснежным мрамором, отражались в очах дивной красотки.

«Кокаин, наверное. Или просто ликерчику перебрала, да еще муж от реальности очень вовремя отключился» — догадался Бро.

— Пардон, сударыня, пардон, — князь попытался проскочить вдоль стены, но проклятая черноглазая полковничиха раскинула руки в длинных, выше локтей митенках, заступила дорогу, не пропуская.

— Хозяюшка, белоснежка вы моя, ну какие сейчас игры⁈ — застонал Бро. — Примите еще рюмочку да идите к себе. Или к супругу загляните, ему там душно, проветрить бы спальню надо.

Глаза юной хозяйки сверкнули еще ярче, но князю, твердо нацелившемуся достичь цели (собственно, а какой еще выбор оставался несчастному гостю?) удалось проскочить под загребущей дланью. Бро радостно рванул по коридору, но ощутил, что не очень-то получается. Ноги не двигались, рот, пытавшийся изречь грубоватое, но весьма уместное к ситуации восклицание, остался беззвучен. Рука хозяйки властно надавила на плечи, без труда сгибая гостя.

«Ой!» — в ужасе подумал Бро. «А вдруг она еще и того… трансгендер ряженый⁈»

Но нет, видимо, любой классический ужас все же соблюдал границы допустимых приличий, красотка-хозяйка лишь ухватила гостя за шевелюру и по-кошачьи легко вспрыгнула на согнутую спину.Тут же, понукая, хлестнула веером. Бро против воли сделал шаг к ближайшему окну, за которым сияли снега, висел обращенный рогами вверх серп месяца.

«Летать⁈ Возить⁈ Никогда! Никогда князь Волков не падет до уровня ряженых стюардов из порно-роликов. Ублажать распутных барынек на таком морозе? Вот же ведьма! Нет, прочь! Я дойду, куда шел!»

Вера в свободу человеческой воли, отвращение к крепостничеству, пусть даже прекрасно-черноволосому, и переполненность мочевого пузыря, способны вершить чудеса. Князь Волков совладал с чарами, попятился и приложил всадницу спиной к стене. Стукнул вполсилы — все же юна извращенка, как бы не сломать нежных косточек. Ведьма ойкнула, как-то по-стариковски. Да и вообще бедра, ухватившись за которые, Бро пытался скинуть шалунью, оказались довольно вялыми и дряблыми, в другой бы раз ужаснулся…

Но не сейчас! Князь Волков сознавал, что на борьбу с суевериями, классическими парадоксами и историческими мракобесиями у него остаются считанные мгновения. Двинул посильнее, одновременно прихватывая за оборки платья на дамском шивороте, швырнул хозяйку через себя в лучших традициях основ самообороны без правил, некогда преподанных сыну предусмотрительным Волковым-старшим.

Не сдюжила ведьма, покинула свое верховое место, шмякнулась на холодный паркет, только и мелькнули под подолом ноги в черных кружевных чулках — по мимолетному взгляду, не такие уж и юные. Зашипела разъяренной кошкой и, оставляя следы когтей, метнулась прочь, взлетев прямиком по боковой стене коридора. Исчезла… нет, вновь высунула из-за угла голову со вставшими дыбом волосьями — издали показалась старой жуткой каргой.

Но Бро было не до мелких деталей. Ускоренной рысью князь устремился вперед. Вот она, заветная дверь, три шага…

Не суждено. Да что за дом такой, глубоко проклятый и порочный⁈

Перед страдающим двоечником вырос Пещерин — стройный и великолепный, в накинутой на плечи шинели с богатым меховым воротником, непоколебимый и холодный как гренландский айсберг:

— Князь, извольте на два слова.

— Изволю. Но позже. С дороги, ротмистр!

— Я вам не ротмистр! — немедля окрысился красавец. — И я никому не позволю в таком тоне…

— Потом доскажете! — двоечник, порядком раздавшийся в плечах за время бригадных работ, едва не снес чересчур разговорчивого офицера, и влетел в нужное помещение…

Уф! Стало легче. Вот прямо намного. В принципе, в этой непредсказуемой классике вполне можно жить, даже если в сортире пар едва изо рта не валит, по стенам озабоченные ведьмы мечутся, а под дверью топчется и изволит гневаться непонятно чей прототип в эполетах. Бро привел себя в порядок, вымыл и вытер руки, вышел.

— Пардон, сударь, я имел веские причины спешить.

— Полагаю, теперь вы не торопитесь? — процедил Пещерин, дернул усиками, и наотмашь хлестнул князя по лицу перчатками.

Было не больно, но обидно из-за полной неожиданности и непонятности.

— Это чего такое⁈ — вопросил офигевший князь Волков.

— Что такое⁈ Да я вас пристрелю как собаку, сударь! — загремел офицер, бледнея ликом под цвет оледеневшего стекла на окне. — Мерзавец! Шут! Кенгуриный паяц! Дуэль! Немедля! Я вас убью не раздумывая!

— За что? За то, что я по нужде спешил? — уточнил Бро, отказываясь верить изощренному извиву классическо-прототипной мысли.

— Нет, сударь, отнюдь! — голоса Пещерин не сдерживал, раскаты звонко разлетались по сортирному тупику коридора и окрестностям. — Как вы смели на нее так смотреть⁈ Да еще громко разглагольствуя о своих голых туземцах и нелепо выдуманных, отвратительно сумчатых скотах!

— Почему «выдуманных»? И на кого я, собственно, смотрел? — вопросил совершенно запутавшийся князь.

Действительно, этот Пещерин производил впечатление не совсем здорового субъекта. Спятил служивый. Выкатить претензии к байкам о кенгуру, это еще ладно — может, эта тема нарушает какие-то светские и религиозные приличия. Но на кого нельзя смотреть-то?

Круг запретных женщин оказался слишком широк. Несчастная крепостная снегурочка? Может, у Пещерина к бедняжке чувство нездорового сексуального характера? Или в Ольгу втюрился? — та запросто мимоходом с ума сведет, за ней не заржавеет. А вдруг это он о ведьме-полковничихе? Черт его знает, как давно этот псих знает хозяйку, может, с детства безнадежно влюблен в нимфоманку-акробатку.

— Беззащитная женщина в чужой стране, одна, практически не понимающая варварского языка! — бушевал Пещерин. — Вы, сударь, бесчестное животное! Вожделеть тонкую, чуткую, одинокую вдову и гадко намекать ей на сумчатую ехидну⁈ И это вы, открыто таскающий с собой содержанку, не способную прилично вести себя в обществе, откровенно присвоившую чужой титул. Графиня ест поросятину с хреном в приличном обществе⁈ Какой чудовищный нонсенс! Как вы с ней изволите спать? С этой поросятиной? Сударь, вы — скот!

— Я — скот⁈ — леденея, переспросил Бро. — А вы, сударь, кто там по званию?

— К вашему сведению, жалкий штафирка, я — поручик! — высокомерно поведал Пещерин. — Полагаю, выберете пистолеты? Фехтовать не удосужились научиться?

— Не угадал, чмо эполетное. Поросятина, значит? — кротко уточнил Бро, и двинул мерзавца простым, но безотказным боксерским джебом.

Если драка неизбежна — бей первым, — не раз утверждал Волков-старший и иные умные люди. Ну, высокомерного поручика учили по иным, устаревшим правилам, так что «прямой» в нос он откровенно зевнул.

— Сейчас продолжим, — пообещал Бро, потирая костяшки пальцев. — Этих… секундамер… секундантов — сюда! Вам, немилостивый государь, представится возможность меня зверски расчленить. Это если повезет. Как оскорбленная сторона я имею право выбора оружия. Вы, поручик, — высокомерное, пафосное и безмозглое бревно! Не собираюсь осквернять вашей жидко-опилочной скипидарной кровью благородную оружейную сталь или чистый свинец. Так что топоры! Полагаю, мы отыщем подходящую пару в здешних сараях.

— Ваш род лишь вчера из сиволапого мужичья произведен, не правда ли, князь? — глухо спросил Пещерин, зажимая перчаткой расквашенный нос. — Впрочем, ничуть не удивлен. Сейчас кровь уймется, и я к вашим услугам. Но нам действительно нужны секунданты.

Коридор немедленно ожил.

— Я здесь, ваше сиятельство! — звонко завопила из промерзлых глубин д’Обиньи. — Mon cheri, можете мне всецело довериться! Все обустроим безукоризненно! Доверенным лицом поручика станет господин Шишигов — человек, широко известный своей кристальной честностью и рассудительностью.

— Я⁈ — изумился милейший Павел Петрович, — но позвольте…

В глубинах коридора завозились, убеждая несчастного Шишигова — что вот он, его звездный час, да и вообще больше некому. Безусловно, обаятельная д’Обиньи изыскала достойные доводы.

— Во двор, поручик, — кратко гаркнул Бро. — Там снег к фейсу приложите, живо полегчает. И только посмейте вякнуть нечто пакостное о моих спутницах и знакомых! Я вам немедля еще и зубы выбью, это вы покамест границ моей истинной сиволапости не знаете.

Дуэлянты немедля вышли на мороз, благо двери усадьбы были широки и неуместной взаимной учтивости в стиле «после вас» проявлять не потребовалось.