Крыса

Глава 16

Немножко портила дело записка для Ловчих. Хоть и написанная на тонкой лёгкой восковке, хоть и свёрнутая в трубочку, она мне мешала. Заносить её в апартаменты Вивьенн мне тоже не хотелось: потеряю время, а мне надо бы успеть не только поесть, но и выспаться. Вроде бы Вивьенн не собиралась завтра брать меня с собой, но мало ли что стукнет в её хитромудрую головушку. Всё-таки и на площади, и в лаборатории она использовала меня очень хладнокровно и к месту. Размышляла я на ходу, в результате к стоящему на отшибе зданию прачечной подбежала с запиской в зубах. Потратила пару минут, чтобы пристроить бумажную трубочку в безопасное место. А то унесёт порывом ветра — и ищи потом по всей Академии; или попадёт не в те руки… Так что забралась в кусты дикой розы, уложила восковку между стеблей, прикрыла-придавила плоским кусочком песчаника, которым садовники отделали края соседней клумбы. Полюбовалась результатом — красота! За несколько минут не пропадёт. И приступила к похищению формы АМИ.

Прачечная размещалась в двух одноэтажных зданиях, сложенных из дикого камня и соединённых широким коротким переходом. Казалось бы, зачем так много места? Но ведь, помимо формы, стирать приходилось и постельное бельё, занавески, коврики, полотенца и много-много чего ещё. В одном здании (собственно, прачечной) вещи стирали, сушили, гладили и чинили, в другом располагался склад. Там всё сортировали, отправляли на хранение или в общежития. По ночам здание пустовало, лишь один работник в прачечной следил за сушильными шкафами на тот маловероятный случай, если сломается артефакт, подающий в шкафы тёплый воздух. У магистра Берзэ был такой, но пользовалась она им редко, ей нравился, как она говорила, «запах свежего ветра». Мне в сушилке делать было нечего, я пошла на штурм соседнего здания, где ожидали отправки в общежития чистые отглаженные комплекты.

Ничего сложного не было в том, чтобы, цепляясь за неровности камня, подняться к воздухозаборному колпаку, просочиться в жестяную трубу шириной в руку крепкого мужчины и пробежать ко второму концу трубы. Труба у самого пола заканчивалась решеткой, где вместо прутьев были пластины, направлявшие воздух на пол; между пластинами было расстояние не меньше дюйма, и я легко проникла в комнату. Здесь было теплее, чем снаружи, но довольно темно: за окнами стояла глубокая ночь, слабый свет давали только магические лампы под потолком. Вдоль стен стояли стеллажи, заполненные вещами, у небольших ворот — высокие тележки со стопками одежды, готовой к отправке. Тут было так тихо, что, казалось, мои лёгкие шаги слышны по всему складу. Пришлось пробежаться вдоль стены, чтобы убедиться: дверь в переход между зданиями закрыта, и ничто не привлечёт внимание ночного служителя. Только после этого я позволила себе обернуться человеком.

Ступни обожгло холодом, а глаза яркой вспышкой: лампы мгновенно среагировали на присутствие крупного движущегося живого объекта. Утирая слёзы, я шипела и ругала себя на все лады. Могла бы и сообразить! Проморгавшись, огляделась ещё раз. Всё-таки как меняется мир в зависимости от размеров наблюдателя! Огромное для крысы помещение сортировочной резко уменьшилось, проходы между тележками сузились, а стеллажи стали словно ниже. Я пробежала вдоль стеллажей в поисках формы: пропажа тех вещей, что подготовили на завтра, будет завтра же и замечена, а вот если взять шоссы с одной полки, чулки — с другой, а блузу и камзол — вообще с дальнего стеллажа…

Что я и сделала, в конце концов. Выбрала вещи, примерила и собрала себе приличный комплект формы: ношеный, но вполне ещё крепкий, без следов починки или пятен. Мантию я выбрала тоже стандартную, из грубоватой, немножко колючей шерсти, сапожки свиной кожи — почти неношеные. Такие, наряду с прочной недорогой формой, бесплатно выдавались адептам по гранту.

Сначала я думала выбросить вещи в окно, а потом выбраться по воздушной трубе, но потом увидела, что врезанная в ворота дверца закрыта на обычную деревянную щеколду. И в самом деле, что здесь красть? Поэтому я оделась-обулась, заплела косу и просто вышла через дверь, придерживая щеколду. Лишь в последний момент отпустила её, позволив упасть в паз. Легонько толкнула деревянную створку, та не поддалась. Поглядела снаружи в окно, наблюдая, как светильники плавно гаснут, погружая склад во тьму. Всё! Теперь долго никто не заметит пропажи, разве что в Излом, когда большая часть адептов проводит праздники дома, и кастелян Академии объявляет учёт. К этому моменту, надеюсь, я уже смогу вернуть вещи на место.

Забрав из кустов записку, я спрятала её в накладной карман камзола и пошла к столовой. Шагала медленно, ощущая странную неуверенность. Привыкла уже к тому, что вижу мир двойным (каждый глаз смотрит в свою сторону, и картинки от них не складываются в одну), что смотрю на всё снизу вверх. Да и передвигаться на четырёх ловких лапах куда удобнее, чем на двух длинных ногах-ходулях. Мне казалось, что я то ли лечу, то ли плыву над землёй.

К счастью, вскоре мир снова стал привычным и надёжным, в глазах перестало двоиться, и я с какой-то внезапной радостью, с ощущением свободы побежала по мощёной дорожке к двухэтажному зданию столовой, окна которой ярко светились в ночи, как будто там проходил званый ужин.

Конечно, до званого ужина столовой было далеко. Бесплатный зал я нашла по сильному запаху каши и овечьего сыра… ну, и ещё потому, что пристроилась в хвост небольшой компании некромагов. Эти-то почти все по гранту, мало кто из родителей готов платить за то, чтобы их дитя стало мертвячником, даже высокие заработки побоку. Потому как грех, ужас и позор. Как ни убеждают жрецы селюков, что некромаги по-своему служат богам, а толку нет: от века, дескать, заведено, что мертвячника надо изгонять!

Крестьяне сыновей и проклясть могут, когда те в Академию сбегают, а девок (которых и так-то единицы) стараются замуж пораньше выдать. А муж с первых дней «учить» начинает, чтоб глаз поднять не смела, не то что мертвяков подымать. Смысла в этом нет, потому как девчонка с даром некромагии родить не сможет. Вернее, сможет, но только после того, как даром овладеет и научится управлять. Вот и тащит семья такую рано или поздно к Ловчим; дескать, дар запечатайте, а мы уж вас отблагодарим… Тут-то и берут темноту деревенскую за жабры: мигом развод, девку в Академию, муж… а что муж? Объелся груш. Захочет — вернётся сама через несколько лет, а нет — ищи другую. А на родителей такой штраф наложат, что будущей магичке пять лет пахать на Корону, чтобы его оплатить. Ну, если захочет, а то бывало, что силком выданные замуж девки только плевали под ноги родне и с радостью шли в АМИ. К мужу не вернулась ни одна.

Ой, что-то я задумалась! Не заметила, как дошла до почти пустого зала бесплатников. Вдоль стены тянулись столы с едой: на каменных плитах, источавших тепло, красовались большие кастрюли, блюда и миски. Каша со свининой, тушеная репа с птицей, груды колбасок, жареная картошка с грибами. На отдельном столе, тоже с подогревом, стояли кувшины с тёплым компотом, чаем и травяными сборами. В холодном шкафу за застеклёнными дверцами прятались миски с нарезанными овощами, варёными яйцами, ломтями сыра, шариками сливочного масла, по которым стекали капли обрата — такое оно было свежее. У выхода стояли корзины с яблоками и поздними грушами, чуточку уже сморщенными, но источавшими ароматы прошедшего лета.

Я ела. Ела. Ела. Потом опять ела. Острые горячие колбаски, истекающие жиром, свежий хлеб с хрустящей корочкой и ноздреватым мякишем, булочку с маслом, картошку с грибами, целый пучок пряной зелени, репу с курицей… Курица напомнила мне о варёных яйцах, и я прошлась вдоль столов ещё раз, положив себе три яйца, а заодно колбаски (уж так хороши!), овечий сыр, ну, и ещё зелени. А раз оказалась возле холодного шкафа, то отчего не прихватить пару-тройку шариков масла, а к ним — и ломоть-другой хлебушка? Потом я пыталась понять, куда делось то невообразимое количество еды, которое я уничтожила. Не съела, не сожрала даже, потому что в меня столько не влезло бы. Некуда!

Вероятно, тело требовало недостающих веществ, вот я и набросилась на еду. Позже я всё-таки добралась до отчётов доктора Му и выяснила, как правильно питаться, будучи крысой, но это позже, много позже. А в тот момент я сидела, осоловело глядя на пустую тарелку, и хотелось мне только одного: спать. Некромаги давно ушли, я оставалась одна в зале, но всё же пришлось вставать, убирать тарелку в короб с грязной посудой и идти к женскому общежитию. Ножками, ножками. Морозный воздух на улице меня немного взбодрил и заставил пошевеливаться. Я прибавила шагу, благо, дорожка неплохо освещалась розоватыми фонарями. Общежитие было уже буквально за поворотом, оставалось всего лишь обойти маленькую рощицу вишнёвых деревьев, которая восхитительно цвела по весне; я почти бежала, предвкушая тепло и уют обитого бархатом крысиного домика. Повернула, следуя прихотливому изгибу дорожки — и с разбегу впечаталась носом в грудь встречного мужчины. Лорентина Эдора. Крепкие руки поймали меня за талию — не вырваться, а глаза — и вправду, светлые, серые — искрились весельем. Он действительно был таким красивым, каким показался мне на Шахматном дворе, так что я даже посочувствовала Вивьенн: соперниц у неё наберётся на пол-Академии. Пахло от него тоже приятно — кофе и травами.

— Куда спешите в такой поздний час, адептка? — мягко, низким бархатным голосом поинтересовался Эдор.

— Домой, — ответила я и тут же поправилась: — То есть в общежитие, конечно, мессер Ловчий.

— Кажется, адептка, вы спите на ходу. Вас совсем замучили учёбой? Кстати, на каком факультете вы учитесь? Почему не надели значок?

Руки он так и не убрал с моей талии; я, может, и попыталась бы убежать, но ведь догонит! Как же меня угораздило столкнуться с Ловчим посреди ночи! И врать нельзя: все знают, что соврать магу Лиги невозможно, они ложь чуют мгновенно.

— Забыла, мессер! — я захлопала ресницами и прикрыла ладонью губы, изображая растерянность. — Получила сегодня чистую форму и не приколола значок. Вы правы, я не высыпаюсь в последние дни. Варила сегодня зелье в лаборатории, и вот… Только-только поужинала.

— Нельзя так перетруждаться, адептка, — укорил меня Ловчий Эдор. До чего всё-таки дивный голос, густой и сладкий, как взбитые сливки! И даже упрекает-то незло, ласково так… — Может быть, вас проводить до общежития? И, кстати, как вас зовут? Я — Лорентин Эдор, к вашим услугам.

Он вынужденно отпустил меня, чтобы сделать шаг назад и изобразить неглубокий, но вежливый поклон. Честно говоря, я бы не отказалась, если бы такой высокий, широкоплечий кавалер проводил меня до дома, но он хотел знать имя, факультет, а потом ещё и спросит обо мне у преподавателей. А лгать я не могла. Вот тут и вспомнила: записка!

— Я знаю, мессер Ловчий, вас вся Академия знает, — защебетала я, копаясь в карманах. Где же эта бумажка? О! — Только мне нужно бежать, а вы же шли по делам, верно? И я должна вам отдать это, я обещала!

Протянула плотно свёрнутую восковку. Эдор замер на миг, пристально оглядывая записку, потом забрал её из моих враз ослабевших пальцев.

— Что это, адептка?

— Записка, мессер! — я опять захлопала ресницами. — Это очень, очень важно! Пожалуйста, прочитайте её сегодня!

Я в отчаянии всплеснула руками. Ну отвлекитесь, мессер Лорентин, пожалуйста, отвлекитесь, хоть ненадолго! И Ловчий отвлёкся. Пожал плечами, порвал нитку и шагнул ближе к фонарю, с тихим хрустом разворачивая восковку. Я оказалась у него за спиной, и грех было этим не воспользоваться. Несколько осторожных шагов, короткое восклицание Ловчего: «Что⁈», и я бросилась бежать, словно за мной охотилась стая волкодлаков. Эдор кричал что-то вдогонку, но я неслась оставшиеся до общежития ярды, не слыша и не видя ничего. Ночная комендантша кира Вуэго (всеми адептами мужского пола называемая не иначе как Ночная Драконша), задремавшая в кресле у пропускной «вертушки», проснулась и недоуменно проводила меня поворотом головы. Зачем-то нажала на рычаг, стопоривший «вертушку». Зачем? Я уже подбегала к лестнице, и Ночная Драконша потеряла меня из виду, да вроде и не собиралась догонять. Кожаное кресло только слабо скрипнуло, видно, кира Вуэго уселась поудобнее.

Я скатилась вниз, пронеслась по коридорам, рассыпая эхом стук каблучков, и никто не встретился мне по дороге. В дальней комнате, которую присмотрела днём, под медленно разгорающимся магическим светильником я сорвала с себя всю одежду и босиком кинулась в мебельный лабиринт. Первый же попавшийся шкаф с перекосившейся дверцей мне вполне подошёл: я аккуратно запихнула через щель одежду, а в нижний полуоткрытый ящик — обувь, протолкнув её подальше. Осторожно выглянула в коридор. Никого. Темно и тихо. Ночью в этом тупике лампы вообще не горели, и слабые отблески света едва достигали меня. Выйдя из кладовки, я закрыла за собой дверь (там свет погаснет сам через пару минут), сменила облик на крысиный, нацепила ошейник и порысила обратно к лестнице.

И уже снизу, из подвала, услышала вопли Драконши, разносившиеся по пустому вестибюлю и по лестницам. Орала кира Вуэго, как бык, увидевший соперника, даром, что худа — не поймёшь, откуда и голосина взялась.

— Всем вам по делу надо, а потом девки на годовые вакации[3] уходят!

Что, какой-то адепт не знает, что в женское общежитие мужчинам без сопровождения компаньонок и дозволения ректора вход заказан, в особенности по ночам? Я поднималась со ступеньки на ступеньку и вскоре даже услышала тихий мужской голос. Вероятно, адепт попытался что-то объяснить, потому что Ночная Драконша продолжала вопить:

— Вот принесёте мне бумагу от ректора — пущу, а так — и не думайте! При мне никакого непотребства не будет!

— Какое непотребство, почтенная кира? Исключительно дела инспекторские!

Ой. Теперь, добравшись почти до первого этажа, я узнала этот обворожительный бархатный голос. Это, получается, Драконша орёт на Ловчего Эдора⁈ Мамочки…

— Вот составьте запрос по образцу (возьмёте в секретариате), подайте ректору, получите от него мандат (это его ассистентка выпишет, только убедитесь, что он по форме 4А!), потом напишите требование о выделении компаньонки для визита в женское общежитие (это к кастеляну Шивери, требование можно писать в вольной форме) и тогда уже вместе с выделенной вам сопровождающей и с мандатом приходите решать свои дела. Порядок должен быть, мессер инспектор!

— Но пока я всё это сделаю, девица сбежит! Я уже сейчас рискую её не найти, что мне потом — в каждую дверь стучать? — Лорентин начал терять терпение. Из-под бархата его голоса прорезалась сталь. Мне было жутко любопытно, кто из них победит, и я подобралась ближе к спорящим.

— А и то, — внезапно успокоилась кира Вуэго. — Вот зачем вам сейчас внутрь, мессер Ловчий?

— Как зачем? — опешил тот. — Ловить девушку. У неё есть важные сведения!

— Вы думаете, она вас ждёт прямо за проходной? Так нет ведь, уже наверняка у себя сидит, а то и в постельке лежит. Сами гляньте, пусто здесь, — хмыкнула Драконша и оглянулась. Я замерла, а женщина хихикнула: — Разве что крыска с вами захочет поговорить.

— Крыска? — окончательно потерялся Ловчий.

— Да фамильяр чей-то, с прогулки вернулся, видно. Послушайте меня, мессер! Сейчас вы никого не найдёте, в самом деле, не в каждую дверь же стучать. Это шум, скандал… Не забывайте, у нас тут хватает благородных девиц, вам оно надо, чтобы Лигу завалили жалобами? Завтра с утречка оформляйте все бумаги и допуски, приходите сюда, садитесь со мной рядышком и сколько угодно рассматривайте всех выходящих девиц. На занятия они всяко пойдут. Коли не увидите — пройдём с компаньонкой, кастеляном, деканом по комнатам, найдём вашу беглянку.

Я сидела, сложив передние лапки перед грудью, и наблюдала за редчайшим зрелищем: Ловчим, которого остановила и повергла невысокая худая горожанка средних лет. Эдор потоптался на месте, печально глядя почему-то на меня, вздохнул и махнул рукой. Он не прошёл.

— Вы правы, кира. Завтра утром ждите, будем искать девушку. Не выпускайте их, пожалуйста, слишком рано. Придумайте что-нибудь, чтобы не успели разбежаться.

— Да уж задержу, — милостиво пообещала Ночная Драконша. — И придумывать ничего не буду. Как я скажу — так и будет, и спрашивать не станут, зачем и почему.

Конечно, не станут! Я бы не рискнула, точно! Да и Ловчий вон не сомневается в словах комендантши. Эта всех девиц построит рядочком, будь ты хоть дочь крестьянина, хоть дочь герцога. Ишь, как почтительно Эдор раскланивается с Драконшей! Двигается мужчина ловко, кстати, не хуже парней из Гильдии Охотников. Перетекает с места на место, плавно, незаметно, но очень-очень быстро. Наверняка и с оружием управляется так же хорошо, как гильдейские. Впрочем, что это я? Ловчие — те же Охотники, только охотятся на самую опасную дичь, владеющую оружием и магией. Двуногую. Я нервно скрежетнула зубами и побежала наверх, к хозяйским апартаментам, не дожидаясь, пока Лорентин Эдор распрощается с неприступной и грозной кирой Вуэго.