Крымский цугцванг-1

Глава 28

Пришли, это мягко сказано. Пришли, это обычно значит, аккуратно постучали или позвонили в звонок. Интеллигентно подождали, постучали (позвонили) еще раз. А тут сняли двери с петель и ворвались в квартиру. И что из того, что звонок и фон отключен. Ждите!

Единственная комната и кухня скромной квартиры наполнились спецназом, МЧС, врачами и просто штатскими известно какой службы. Обалдевший и с трудом проснувшийся Романов никак не мог понять, то ли он смотрит очередной сон ужасов, то ли за ним пришли, чтобы рассчитаться (кто и за что — другой вопрос). Или в стране произошел переворот?

К счастью, быстро стало ясно, что ни первый, ни второй варианты не имеют место быть. И переворот произошел только в сознании академика.

Выскользнувший из-за спин спасательных служб Щукин всплеснул руками и с ходу обругал Романова, назвав его гамадрилом и себялюбом, который тайно скрывается и заставляет окружающих страдать. Потом полез обниматься.

Романов, не пришедший в себя, и к тому же не выспавшийся и вновь проголодавшийся был не в духе. Он обложил всех… нет, не трехэтажным матом, а просто руганью и потребовал немедленно выйти из квартиры. Иначе он… Дмитрий Сергеевич хотел сказать, что вызовет милицию, но вовремя заметил, что она уже здесь. И тогда он на ходу перестроился и предупредил, что вызовет министра внутренних дел и министра МЧС. И тогда пеняйте на себя!

Это ли возымело действие или представители аварийно-технических, пожарных, медицинских и прочих служб убедились, что им тут делать нечего, но число людей в квартире резко уменьшилось. А затем оно вновь убавилось в геометрической прогрессии, когда в квартире появились Ларионов, являвшийся в данное время главой администрации бывшего президента, председатель Госдумы Семенов и, обкормитесь вы ананасами, министр внутренних дел Каргузов.

Романов почувствовал себя неловко. Столько людей и каких людей! — а он лежит в постели чуть ли не голышом.

Он принялся извиняться, но Ларионов отмахнулся.

— Чего там, — сказал он небрежно, — это мы должны извиниться. Ворвались тут. Дверь сломали. Кстати, — он повернулся к кому-то за спиной, невидимому Романову, — распорядитесь поставить дверь. А то неудобно так жить. Мы ж не реликтовые народы Севера все-таки.

Так, — он помолчал, прислушиваясь к тому, как моментально появившиеся рабочие начали приделывать двери. — Собственно мы по делу, Дмитрий Сергеевич. Вошли довольно громко, но что сделаешь. Вы так эффектно ушли в тень, что все подумали, как бы вы нечаянно того, не померли. Фон не отвечает, на звонок в дверь не отвечаете. Двое похорон за несколько дней наше государство не выдержит, разорится.

— Я люблю работать, — недовольно сказал Романов. — Это мое личное дело, что я делаю в свое свободное время, находясь в отставке.

— Так я и думал, — почему-то удовлетворенно сказал Ларионов, — обиделся. Между тем, вы исходите из неправильных предпосылок. Время, которое вы называете личным и свободным, таковым не является.

Собственно, Романов об том уже догадывался. Появление бывшего министра иностранных дел, а ныне, фактически хозяина Кремля (после смерти Мануйлова) и главы одной из ведущих думских фракций, главы Госдумы, министра внутренних дел, являющихся крупными современными политиками, не могло произойти только из-за опасений несчастного случая. Для это было достаточно послать спасателей.

— Господа, — предложил он. — Я так понимаю, вы хотите со мной побеседовать. И скорее всего, по важному вопросу. Не пройдете ли вы на кухню, там, по крайней мере, мы можем поговорить без лишних ушей. А я пока оденусь.

Ларионов кивнул и отправился на кухню. Семенов и Каргузов молча пошли следом.

Проводив их взглядом, Романов выскользнул из-под одеяла.

— Подожди, — остановил он собиравшегося уходить Щукина. Его он совершенно не стеснялся. И не так еще видели друг друга. — Расскажи мне коротко, что в стране происходит, пока я самозамкнулся.

— Хороший термин, — одобрил Щукин несколько иронично. — Так вот пока ты, так сказать, самозамыкался, у нас в стране стало творится черт те что. Прямо-таки 1917 год, не поймешь только перед февралем или октябрем.

С одной стороны, давление Запада, с другой стороны, убийство президента привели к анархии. Демонстрации и погромы на улицах и борьба политиков за власть вплоть до открытых драк в Думе. Кандидатов в президенты набралось десятка полтора. А, — Щукин понизил голос, — реального ни одного. Хотя тебе об этом, наверное, твои высокопоставленные друзья лучше расскажут. Как они забеспокоились, когда ты вдруг исчез.

Вчера Дума ввела чрезвычайноеположение в Москве. Это в мирное-то время! И одновременно объявила, что выборы президента будут через три недели.

— Дмитрий Сергеевич, — раздался громкий и хозяйский голос Семенова, — мы тут без вас командуем. Чайник поставили, бутерброды режем.

Это, похоже, означало, что хватит секретничать с Щукиным и идти к ним. Одевать брюки в течение нескольких минут могла только женщина, коей Романов по определению не был.

— Ну ладно, поговорим вечером, — пожал руку Щукину Романов. — А теперь, извини, видишь, кличут.

Он проводил заведующего сектором до дверей, которые находились уже на месте, а около них в коридоре стояли молчаливые люди — охрана гостей.

А гости действительно хозяйничали у него на тесноватой кухне. Семенов заваривал чай, Каргузов доставал чашки, ворча, что посуды мало, а Ларионов что-то диктовал по фону. Учитывая, что упоминал он торт и пирожки, речь шла явно не о политических разногласиях.

— Так, — Ларионов окончил разговор по фону, выключил его и, увидев Романова, жестом пригласил к столу. — Надо бы, конечно, отметить твое возрождение посерьезнее, но, как говорится, во время матча пить нельзя. А чай у вас замечательный, цейлонский. Почти как у меня, когда я был в МИД. А, Дмитрий Сергеевич?

Романов молча кивнул и взял чашку с чаем, понимая, что сейчас на него взвалят какую-нибудь гадость.

— Итак, господа, разрешите вам представить, — голосом балаганного конферансье заговорил Ларионов. — Перед вами находится господин Дмитрий Романов, кандидат в президенты России от объединенных политических сил «Альянс российских политиков».

Романов такому открытию не обрадовался. Наоборот, он недовольно пожевал губами. Возникшее поначалу желание послать гостей куда подальше, удалось кое-как подавить. Он иронично оглядел их. Все-таки важные люди. Оскорбятся, подадут в суд за оскорбление. Потребуют по пять рублей. Теперь понятно, почему высшая власть (и реальная, и формальная) явилась в скромную квартиру всего лишь рядового академика.

Он посмаковал последние слова и почувствовал, что начинает страдать ерундой, как провинциальный политик на людях. Рядовой академик… посев бывает рядовой, а любой академик — это эксклюзив.

Дмитрий Сергеевич тряхнул головой. Все это, конечно, так, но избираться он все же не хотел, пропитанный духом изоляционизма, как Штаты после Первой мировой войны.

— Лучше не нашли? — попытался он открутиться. — Вас, например, Алексей Антонович. Из вас будет хороший президент — суровый, представительный, не затронутый духом Парижской конференции.

Ларионов взмахнул руками, едва не снеся со стола свою кружку.

— Голуба вы моя, — пожурил он. — Если бы была такая возможность, разве я вам уступил бы место? Суровый, представительный… Эк вас занесло.

И он принялся рассказывая в духе Щукина:

— Политический кризис в России, начавшийся с внешнеполитических проблем, в последние дни только углубился, перейдя во все сферы государства и общества. Я не буду говорить об уличных демонстрациях и погромах на улицах толпами из различных люмпенов, на это у нас есть министр внутренних дел. В Москве сейчас, как на войне — выйти на улицу можно, а там как повезет.

Не буду касаться и о первых признаках экономического кризиса. Сложная внутриполитическая обстановка явно неблагоприятно влияет на экономику. Биржу лихорадит, производство и в городе, и в деревне падает. Финансы уже сейчас находятся в плачевном состоянии.

Но, пожалуй, самое грустное, что начался совершеннейший раздрай среди политиков. Драки в Думе для России дело привычное. Но это вершина айсберга. Раскол углубляется и радикализуется. Вы понимаете, чем это может окончиться — 1917, 1991 годы налицо. Примеры можно продолжать, но от этого легче не становится. Вы же историк, знаете.

Полвека демократического строя для России явно оказалось маловато для закрепления демократических традиций. Институты власти рушатся. Государственная Дума, как всегда, разделилась на три части, что отражает общее состояние страны. Говорливые правые, многочисленные левые и слабый центр.

В таких случаях обычно спасает сильная личность. Рузвельт, Голль, Путин в прошлом веке и в первой четверти этого выравнивали курс, стабилизировали положение. Экономика начинала расти, население успокаиваться, радикалы либо затихали, либо их придавливали, а они, без поддержки населения, ничего не могли сделать.

Лично я делаю ставку только на сильную личность. Кое-кто, — Ларионов презрительно выпятил нижнюю губу, — говорит о развитии демократии, о сильном российском обществе, которое выдержит политический шторм. Ерунда! В Западной Европе через несколько веков демократии возникали проблемы с революциями и бунтами. И я, хоть и не люблю эту капризную даму Европу, примерам из ее политической жизни все-таки доверяю.

Проблема в другом. Ни один политик не имеет возможностей получить большинство. У нас есть неплохие политики, в том числе ваш покорный слуга, — Ларионов привстал и иронично наклонил голову, что, видимо должно было обозначать поклон. — Но все мы имеем влияние только в своих кругах. И никто не популярен среди населения настолько, чтобы наплевать на других политиков и опереться на эту популярность.

Ларионов дочитал лекцию о текущем политическом положении, аппетитно отхлебнул из чашки. Посмотрел на часы, нахмурился. Но как раз в это время в дверях кухни появился человек со сверстками.

— Давно пора, — недовольно сказал Ларионов.

Человек засуетился, развернул сверстки, явив миру торт, пирожки, рулеты, конфеты и так далее. Стол моментально исчез под возникшей скатертью — самобранкой.

— Нормально, — одобрил Семенов и человек исчез.

Ларионов взял приличный кусок уже разрезанного торта.

— На чем это я остановился? — задумчиво произнес он. Вспомнил: — Ах да! И вот в этом бардаке, в этом болоте вдруг появляется ваша монография. Прямо-таки луч света в царстве тьмы. Пока ее читали немногие, но шорох пошел по всей России. Наверняка, никогда еще в России научные работы не оказывали такого взрывного влияния на политику.

Честно говоря, кое-какие центристские силы, не крупные, но известные, собирались предложить вам членство в своих партиях, и даже быть кандидатом в президенты от них. И слышал, и даже знаю кто и каким образом.

Но своей прямо-таки книжонкой вы перевернули все политические пласты. И правые, и левые и, разумеется, центристы обнаружили в ней свое и объявили, что вы тот человек, который может спасти Россию.

Вы думаете, почему у вас тут три человека. Не на троих собираемся соображать. Я и Сергей Аристархович представители правых, Василий Аркадьевич от левых. Центр не поехал, но Елена Олеговна просила передать, что она присоединяется к нам.

Романов раскинул мозгами, припомнил — Елена Олеговна Николаева была председателем ведущей центристской партии социал-демократов.

Пряча растерянность, он впился в пирожок, кажется с мясом. Конечно, как автор, Дмитрий Сергеевич ожидал ответной реакции. Но не такой бурной. Научное одобрение, влияние в политических кругах, признание в качестве эксперта в дипломатической сфере, — вот тот максимум, который он предпочитал увидеть.

— Но ведь я известен как англофил и к тому же подписал крайне непопулярный Парижский договор. Разве то и другое не сводят мои возможности к нулю?

В разговор вмешался Семенов:

— Дмитрий Сергеевич, не прибедняйтесь. Ваша монография сплотила политические силы России в вопросах внешней политики. И в этом отношении все крупные политические силы не просто согласны, рвутся увидеть вас, как минимум своим представителем. Идеологическая база это, знаете, очень весомо.

А что касается Парижской конференции… Вы видели запись процедуры подписания? Нет? Посмотрите, узнаете о себе много нового. Вы были настолько мрачны и растеряны, по вашим щекам текли такие слезы, что любому смотрящему было очевидно, насколько вы страдаете, ставя свою подпись. Лично я тоже пролил слезу.

В вашем лице поруганная Россия была вынуждена капитулировать. А в своей книге вы показали, почему и в чем.

И после этого вы еще задает вопросы? Да вы сейчас самая популярная личность в стране.

Семенов усмехнулся.

— Надеюсь, вы не думаете, что у вас на кухне сидят три романтика — мечтателя?

Дмитрий Сергеевич так не думал.

— Не хочу заливать вас патокой славословия, тем более, мне говорили, что вы очень не любите громкие слова, но, по крайней мере, если не Россия, то многие политики вас ждут. Ведь это тот случай, когда интересы политической элиты совпадают с интересами России.

Романов пожал плечами. Может так, а может этак. Не убежденный, но несколько сломленный нажимом трех напористых политиков, он отважился прощупать почву:

— Итак, что вы мне хотите предложить конкретно?

Семенов и Каргузов несколько растерялись переходу к такой практичности, а Ларионов, немного знавший Романова, только усмехнулся.

— Под вашу персону собрался небывалый альянс. По сути говоря, большая часть политических сил России. А остатки так называемых независимых, — Ларионов презрительно выпятил губы, — пхе! Три оставшихся кандидата в совокупности наберут полпроцента в лучшем случае, если им повезет. Ну, — поощрил он Романова, — вся Россия у ваших ног. Решайтесь!

Дмитрий Сергеевич с ответом не спешил. Как все это знакомо по истории. Огромные рыхлые коалиции, которые разваливаются при первых же трудностях под тяжестью внутренних противоречий. Соединившиеся силы в любом случае ищут свои интересы, и президенту придется больше беспокоиться о сохранении коалиции, чем о каких-то осмысленных реформах.

— Не знаю, — промямлил он, — как-то не хочется представлять такое количество людей.

Семенов улыбнулся, показывая, что понимает Романова. Мол, сейчас начнется торговля, после чего невеста согласится.

Дмитрий Сергеевич откровенно почесался.

— Есть такая басня Крылова — «Лебедь, рак и щука». Не предлагаете ли вы мне стать погонщиком этого трио?

Ларионов встревожился. Романов говорил таким тоном, что отставной министр понял — если он сейчас скажет нет, то это будет НЕТ покрепче железобетонного столба.

И еще он понимал, что если Романов выступит в качестве независимого кандидата, то, скорее всего, выиграет. Даже если против него сгруппируется вся политическая элита, что маловероятно. А вот им всем придется весьма тяжело, особенно правым. После смерти Мануйлова у них не осталось видной фигуры. Сам он известен, но не на столько.

Романов еще не понимал, в какую политическую фигуру он превращался. Ему объяснят. Доброхоты найдутся, тут сомневаться не стоило. Да и сами они, скорее всего рану тщеславия уже разбередили.

— Дмитрий Сергеевич, — ровным, но металлическим голосом произнес он, — надеюсь, вы не станете делать глупостей. Стране сейчас действительно тяжело.

Романов улыбнулся. Некоторая растерянность политиков при его колебаниях укрепили его появившееся желание вернуться в высокую политику. Ларионов зря так трясется. Пускаться в одиночку в бурное море политики он не будет.

— Я хотел бы оговорить детали оформления нашего альянса, — сказал он. — Надеюсь, ваши требования не будут слишком жесткими.

Так в России наступила эпоха Романова.