Крымский цугцванг-1

Глава 15

Назавтра он явился в институт к обеду. Нет, он не опоздал на работу — день был не присутственным и опоздать было невозможно по определению. Просто накануне он договорился встретиться с Щукиным, обсудить некоторые технические мелочи научной деятельности. В общем, текущие мелочи, при чем ничего неприятного. С некоторого времени Романов числился в составе сотрудников, которые имели право на свою точку зрения.

Впрочем, в институте царил дух либерализма и ему рот и раньше не затыкали. Но теперь Дмитрий Сергеевич перешел из категории людей, которым время от времени жизнь диктовала, как писать, в категорию лиц, которые создавали эту жизнь.

Поэтому Романов со спокойной душой потянул на себя тяжелую институтскую дверь, самодовольно думая, что уж сейчас-то ему боятся нечего.

И как оказалось, зря он так думал.

Он почувствовал это, как только зашел в помещение сектора. Здесь опять стояла атмосфера скорых похорон кого-то близкого, но, увы, бестолкового и заумного. Щукин сидел взъерошенный и взглянул на Романова с такой ненавистью, что тот понял — хоронить будут его.

— Ну, — спросил он вместо приветствия, — что у нас плохого?

— Тебе звонили из администрации президента страны, а потом и из секретариата Академии Наук. — Щукин помолчал и с надрывом спросил: — что ты сотворил на этот раз?

Ах, вот оно что! Быстро они, однако. Оставалось только надеяться, что речь идет действительно о монографии, а не о другом каком-нибудь грехе. Их у него стало почти столько же, как блох на уличной собаке.

Дмитрий Сергеевич коротко рассмеялся, сел напротив Щукина, констатировал:

— Пуганая ворона любого куста боится.

— С тобой тут испугаешься, — проворчал Щукин. — Так все-таки? Я, как лицо сугубо заинтересованное, поскольку вешать меня будут с тобой на одной березе, должен знать, за что хотя бы.

— Не знаю, — пожал плечами Романов, пожалел Щукина и выдал частицу правды: — я дописываю монографию и часть рукописи представил к рассмотрению. Наверное, хотят на государственную премию выдвинуть. Или академиком сделают.

Дмитрий Сергеевич откровенно врал. Никуда ничего он не представлял. Однако, с другой стороны, кое-кто рукопись уже явно читал. Значит, он говорит правду.

Он хмыкнул такой извилистости рассуждений.

— Куда представил? — не понял заведующий. Его обмануть в сфере научной бюрократии было трудно. — Если ты представляешь, то первоначально только мне. Не ври!

— Щукин, ты что, дурак? — удивился Романов, не желая выглядеть нехорошим брехливым мальчиком. — В компетентные органы, конечно. А там уже, видимо, послали дальше.

Заведующий сектором бросил на опасного сотрудника долгий подозрительный взгляд.

— Обычные монографии такого внимания не привлекают.

— Монография посвящена современности, внешняя политика последних лет, Лондонская конференция, может поэтому, — предположил Романов и возмутился, — и вообще, иди к черту, зачем я должен гадать, почему ко мне такое внимание. Можно подумать, ты не знаешь этого. Ну?

Щукин вздохнул:

— Знаю, конечно. И я бы не стал к тебе приставать, но ты недавно едва не подвел всех нас к стенке. Как тут не спросишь, когда будут расстреливать в очередной раз.

Зря он так заговорил. Романов был не тот доктор наук, который не находил ответа на сказанную дерзость. Он уже открыл рот, чтобы проехаться по своему заведующему, как гудок фона прервал их «глубоко научную» дискуссию.

На правах старшего Щукин включил фон. Громкость фона была небольшой, а экран повернут в сторону заведующего, так что Романову оставалось только ждать в надежде на щедрость начальника.

Щукин его не разочаровал. Он повернул к нему экран со словами: «Это тебя».

На Романова строго смотрело незнакомое лицо. Уверившись, видимо, в адресате, лицо исчезло, переключившись, и на Романова смотрел теперь Невоструев. Ну, этого-то он знал. Все, похоже, рукопись монографии действительно дошла не только в Лондон, но и в надлежащие органы. А от них в МИД, наверняка в администрацию президента и так далее. Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Щукин тоже понял, что разговор уходит в запретные высокие сферы, информация от которых становится опасной для случайных посторонних.

— Поговори тут, — буркнул он, — я пока схожу к директору.

Романов проводил взглядом его полнеющую фигуру — к директору он пошел… не дальше курилки — и перевел взгляд на экран. Невоструев, уловив его взгляд, сообщил:

— Подождите немного, господин министр поговорит по другому фону по важному вопросу. Дело масштабное… по поводу Индонезийского конфликта. Но как только освободится, то сразу же переключится на вас.

Он хотел сказать что-то еще, но кто-то или что-то подало ему сигнал и секретарь переключил фон на картинку зимнего соснового леса.

Романов скорчил недоумевающую рожицу. Что-то непонятно с этим конфликтом. Как человек, занимающийся внешней политикой, он в общих чертах знал ситуацию и в других частях света. Но ничего не слыхивал об острой ситуации в Индонезии. Что же это беда такая, если министр занимается ею каждую свободную минуту. Или у него хобби такое?

Домыслить мысль о странных привычках дипломатах он не успел. Фон щелкнул и вновь переключился.

Романов увидел знакомую картину из галереи «Дядя Ваня сердится». Министр иностранных дел Алексей Антонович Ларионов был раздражен до такого уровня, что еще бы чуть-чуть и из него посыплются искры.

Впрочем, разнообразия ради, зол он был не на Романова, поскольку заговорил с ним предельно спокойно и уважительно.

— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, вижу, идей у вас много. Читал все утро. Да, и язвительности в вас сидит на пару заводов по производству азотной кислоты.

Романов сделал вид, что не понял о чем идет речь.

Ларионов пояснил:

— Я имею в виду вашу монографию. Здорово вы проехались по правительствам всех стран вместе взятых. Если вас послушать, так это главные преступники, мешающие народам мирно жить. Для нас, конечно, это плохо — для президента и нынешнего правительства. Но с учетом того, что бомбите в основном Запад, хорошо.

— Не помню сейчас, кто сказал, — пояснил Романов, — гибель одного человека — это убийство, а десяти — политика. Только, Алексей Антонович, я что-то не помню, чтобы кому-то отдавал монографию.

— Не будьте столь наивны, — укоризненно попросил Ларионов.

— За кого вы меня принимаете, — укоризненно в тон министру ответил Романов.

Ларионов посмотрел на хитро улыбающегося собеседника, помолчал, потом нехотя сказал:

— А вы еще тот жук. Специально монографию послали подружке?

— Ну, я же русский человек! — гордо сказал Дмитрий Сергеевич, — неужели я ничего не должен знать о ФСБ?

— Туше, — согласился Ларионов, — у меня к вам есть разговор не по фону. Не могли бы вы подъехать в министерство часикам к пяти?

Романов придал лицу отвлеченное выражение, в душе возликовав — его план удался на все сто процентов! Но вслух он нехотя сказал:

— Опять за границу будете предлагать выехать? Как-то неохота. Привык, знаете, к мартовской оттепели и лаптям с зипуном.

Ларионова обмануть просто так было невозможно.

— Я же сказал — туше, — остатки раздражения в голосе еще чувствовались, — по фону все равно вам больше ничего не скажу. Добавлю лишь, говорить будем лишь о хорошем для вас.

Пришлось смириться. Как говориться, кто платит, тот и заказывает музыку.

— Я подъеду, — Дмитрий Сергеевич не удержался, придал голосу недовольное выражение. Пусть министр поймет, что его собеседник едет без особой радости.

Он уже надевал пальто, когда в кабинет ворвался ошалевший Щукин. Глаза выпучены, открытый десять минут назад рот так и остался в данной конфигурации, являя миру наполовину смененные зубы.

Дмитрий Сергеевич, еще находясь под впечатлением разговора, ворчливо спросил:

— Ты случайно русалку в коридоре не встретил? Или госсекретаря США?

Ирония пропала напрасно. Щукин на нее не обратил внимания.

— Старик, — закричал он как в далекие аспирантские времена, — ну ты даешь! Я думал, ты шутишь по своей старой привычке. Поздравляю, от всей души поздравляю.

Он схватил Романова за руку и затряс ее так сильно и энергично, что у того закружилась голова.

— Подожди, — остановил он Щукина, дав излить эмоции. — С чем ты меня поздравляешь?

Щукин ему не поверил:

— А то ты не знаешь.

— Нет, — искренне признался Романов.

— Врешь, ну да черт с тобой. Только что мне шепнули между делом, в Академии Наук открыли пять новых вакансий академиков. Одна из них по отделению истории. И на нее есть один предполагаемый кандидат — ты!

Романов смастерил на лице выражение сомневающегося скептика, хотя сразу же поверил Щукину и даже понял, что его изберут. Это та цена, которую ему заплатят, чтобы он помолчал и не печатал монографию. Честно говоря, на звание академика он не рассчитывал, но сверху, как говорится, виднее. Пять вакансий специально открыто, чтобы не было слишком видно, для чего это сделано. Ну а академики не станут возражать против прямого кивка на одного из докторов, который, в принципе, соответствует требованиям, выберут. Здорово, черт возьми.

И он многозначительно кивнул Щукину — мол, знай наших!

Невоструев проводил его в уже знакомую комнату. Ларионов крепко пожал руку в знак приветствия, кивнул Невоструеву:

— Чаю, Геннадий Леонидович.

— Я, знаете, совершенно изменил мнение об интеллигенции, — сообщил он Романову. — Раньше как-то виделись робкие люди, витающие в облаках, мало что понимающие в реальной жизни. Хлеб для вас растет булками в магазинах, а молоко размножается в торговых базах. Вы показали, это далеко не так. Какая хватка!

Ларионов поблагодарил Невоструева за чай, неторопливо взял со стола изящную фарфоровую кружку.

— Пейте чай, Дмитрий Сергеевич. Я обратил внимание, предпочитаете цейлонский. Специально для вас заварили.

Он взял чашку, задержал дыхание, улавливая бодрый запах.

— Мне-то все равно, — пояснил Ларионов. — Я пью просто чай. К сожалению, подход один — не крепкий. Иначе поднимется давление.

Под гипнозом слов министра Романов взял чашку, тоже принюхался. Чай действительно был цейлонский. Спасибо.

Ларионов, уловив мимику гостя, улыбнулся. Поставил чашку на стол, показывая, что теперь будет говорить серьезно.

— Однако давайте вернемся к нашим баранам. Надеюсь, вам уже сообщили о скором избрании академиком.

Романов посчитал нужным отказаться.

— Я сегодня был ненадолго в институте, никого не видел, — сообщил он. — Поэтому не совсем понимаю, о чем идет речь.

Ларионов помолчал, потом хитровато посмотрел на Романова.

Романов понял, что перегибает палку.

— Ладно, — сознался он, — о перспективе быть избранным мне сообщил заведующий сектором. Но это еще не избрание, а только выдвижение кандидатуры.

Ларионов скептически хмыкнул:

— Да, я понимаю, у нас демократия, а звание академика можно получить через избрание. И даже в дурные времена хрущевского прошлого академики умудрялись проваливать любимчиков высокого начальства. Но имейте в виду, не только руководству Академии Наук, но и каждому академику сообщили о личной просьбе президента страны избрать именно вас. Вы бы на месте каждого академика стали противостоять обычному доктору наук?

— Я? — удивился Дмитрий Сергеевич, — конечно!

— Неудачный пример, — признался министр, — но таких как вы, берсеркеров от науки не много. И потом — вы по всем критериям подходите к этому званию. Вы, кстати, знаете, что в академических верхах ваша кандидатура и так считалась одной из наиболее вероятной для избрания? Не знали? Ну так знайте. Именно поэтому я вас и поздравляю. Вы легко пройдете.

Дмитрий Сергеевич отхлебнул чаю. Жизнькак матрас. Полоса везения, полоса невезения. Сейчас, кажется, пошла полоса везения. Надолго ли?

Ну да ладно, лирикой сыт не будешь. И министр пригласил не для сообщения приятной новости. Надо перейти к делу, а то ему еще больше часа добираться домой отсюда только в метро.

— Что я должен за щедрый аванс? — спросил он деловито.

— Люблю практичных людей, — поощрил его Ларионов. — Для начала придержать монографию. Содержание ее таково, что может окончательно рассорить нас с Западом.

Он взялся за кружку и принялся отхлебывать и рассуждать:

— В принципе, все, что вы там написали — правда. Неприятная, но правда. И про них, и про нас. Именно поэтому она и ударит особенно больно. А мы и так разругались с западными странами, почти рассорились. Вот так. Катаемся на гранихолодной войны.

У Романова было другое мнение по этому поводу, но он видел, что министр еще не закончил. Поэтому он только кивнул, показывая, что не собирается возражать.

— Я был сегодня у президента, и мы вместе пришли к выводу, что такого энергичного человека, как вы, стоит выдвигать на ответственный пост. В том числе, — ответил он на ироничный взгляд Романова, — чтобы вы не наломали дров. Да и для отношений с Западом нам нужен политик и дипломат, который, по крайней мере, по репутации близок к ним по взглядам.

Дмитрий Сергеевич обольстительно улыбнулся. Ларионов не выдержал, улыбнулся в ответ.

— Да ну вас к лешему, — отмахнулся он. — Нечего мне так улыбаться, я не девица на выданье. Короче, от имени президента и, разумеется, от себя лично, я предлагаю вам пост личного представителя министра иностранных дел, а при необходимости личного представителя президента Российской Федерации в звании чрезвычайного и полномочного посла.

Романов задумался. Честно говоря, он не предполагал, на каком уровне остановится. Может быть, хватит? Дальше его все равно не пустят. Да и не собирался он так подниматься.

— Вы хотите накинуть на меня намордник? — поинтересовался он, не говоря ни да, ни нет.

— Мы говорили и по этому поводу, — кивнул Ларионов, — и пришли к выводу, что здесь будут нужны уступки с обеих сторон. Все-таки вы имеете репутацию отъявленного оппортуниста, да и не посадишь вас в железную клетку и в кандалах. С вашим-то характером.

А в данном амплуа клетка для вас будет золотая и даже слишком. Даже с алмазами. В ссылку, вы же знаете, отправляют обычно послом в небольшую европейскую страну.

В общем, мы согласны, что вы будете иметь определенную самостоятельность в своих суждениях не на работе, а вы, со своей стороны, станете предупреждать нас хотя бы о самых радикальных выходках. Ну и, разумеется, вы сохраните возможность заниматься научной деятельностью. Как?

Это было даже больше, чем он ожидал.

— Согласен.

Они обменялись крепким рукопожатием в знак согласия и сели допивать уже теплый чай.

— Ситуация во внешней политике остается сложной которое десятилетие, — сообщил Ларионов. — Впрочем, как специалист по внешней политике, вы это прекрасно знаете. Мы никак не можем прийти к консенсусу в отношениях с Европой.

Он помолчал, скучно отпил чая, явно не чувствуя его вкуса.

— Хотя, как раз со старой Европой, включая горделивую Великобританию, договориться можно. Англичане покочевряжатся, вспомнят Великую Хартию, обвинят нас в нарушении демократии в России и… будут дальше мирно жить. Надо заниматься экономикой и коммерцией.

Вопросов с ней нерешенных, и, я бы сказал не разрешаемых, полно, да и не только с ней, но европейцы к мировому господству не стремятся и, сказав свое фи, от нас отстанут, если мы не будем наступать на их любимую мозоль — европейскую демократию. Так что зря вы дразните британский истеблишмент. Не трогайте их, позвольте им отступить с достоинством и все!

Другое дело бывшие соцстраны и особенно союзные республики СССР. Эти и злы на Россию, и нуждаются в деньгах Запада, а значит, понукаемые Штатами, будут на нас постоянно тявкать. И договориться с ними в большинстве случаев не удастся. Вы же понимаете, проблемы своей внутренней политики и слабой экономики они решают за счет внешней политики. Как говорится, ничего личного, бизнес есть бизнес. Поэтому в ближайшее время — лет так сто — двести, наши отношения с ними будут колебаться от враждебных до негативных.

Такие же отношения есть и будут с США. Хотя здесь причины другие. Эти спят и видят себя в мировых лидерах. И враждуют они не с Россией как таковой. Будь ситуация немного другой, мы были бы нормальными политическими и экономическими партнерами. Но им нужен жупел, который бы пугал западный мир. Россия, конечно, является не единственным пугалом, но не последним. Так знаете — терроризм, проблема с углеводородом, Иран, Россия…

Я бы сказал так — США воюет со всем миром, который не рвется признать американцев лидером. А боком выходит все это России.

Ларионов со стуком поставил чашку на стол, словно поставил печать на справке о текущем внешнеполитическом положении России.

На Романова эскапада министра особого впечатления не произвела. Он и сам думал примерно так же, хотя и не по всем пунктам. Все-таки не надо забывать, что Ларионов был министр, погоны слишком давили ему на плечи, а отсюда и большой пессимизм. Романову в том отношении было легче, на вольных хлебах он смотрел на мир не с точки зрения Российского государства, а России, а это совершенно разные вещи, пусть временами и совпадающие.

Хотя и он был пессимистом. И не потому, что являлся меланхоликом. Будущее России пока было окрашено в багрово-мрачные тона. Поэтому ничего нового он не услышал — ни в описание международной обстановке, ни в оценках.

— Вы думаете, — решил он проверить собеседника, — США хотят, чтобы Россия сдалась и шагнула под их крылышко младшим партнером типа Мексики?

— Ни в коем случае, — Ларионов энергично захрустел сухариком, погрозил Романову пальцем. — Я же вам уже говорил. Россия нужна Америке как страна изгой, которой можно пугать. Россия делает страны Европы более послушными, в том числе и Старой Европы. Поэтому окончательно они нас задавливать не будут. А вот кровопусканием займутся запросто.

С другой стороны, надо понимать, что и в США, и в Европе много здравомыслящих людей, которые прекрасно понимают, что в мире масса проблем и в борьбе с ними Россию лучше иметь партнером, чем еще одной проблемой. Хотя дураков от политики много. Буш не один. Нынешний президент США Тьюмен этому свидетельство.

Ларионов выразительно посмотрел на Романова.

— Ближайшие несколько лет эти две тенденции будут бороться и одна из них победит. Задача МИД как раз заключается, чтобы эта борьба закончилась для России, я бы сказал, более удобно.

Дмитрий Сергеевич с сожалением допил чай — на нем здесь не экономили, неожиданно для Ларионова возразил:

— На мой взгляд, ближайшие перспективы для России все мрачные.

— Все? — поднял скептический взгляд министр.

— Все! — решительно объявил Романов. — Европе надо еще понять, что без России не прожить. А то они думают, что с окончанием углеводородов эпоха нашей страны закончилась. За эту ошибку Западу еще придется платить. И может даже придется платить и Штатам. И наши противники, и наши сторонники смотрят на Россию как на пятое колесо европейской телеги.

Ларионов удивился:

— Странно слышать это от вас, англофила.

Дмитрий Сергеевич даже не поморщился, уже привыкнув к такому сравнению. Но возразил, чтобы было понятно:

— Я не сторонник правительств, а сторонник цивилизации, а это совершенно разные вещи. Вы же раньше другое говорили.

— Да? Хорошо, — капитулировал Ларионов, — запомню. Больше повторять не буду. Он широко улыбнулся.

Романов подозрительно посмотрел на него. Какую бяку сейчас подсунет дражайший министр и его новый работодатель?

Ларионов его не разочаровал.

— Дмитрий Сергеевич, первое задание не потребует больших усилий в плане перелетов. С тех пор как столица практически переехала в Петербург, добираться до туда не особенно долго — час — другой. Поедете в Эстонию!

Лицо Романова невольно растянулось в ответную улыбку, только она больше напоминало волчий оскал. Ларионову показалось, что вот-вот и Романов его укусит. Он поежился.

— Наполняете меня противузападным духом? — промурлыкал Романов. — Зачем вам это? Я ведь не двадцатилетний дилетант.

— Да вы не… — начал выговаривать Ларионов.

— Бросьте. — Отмахнулся от него Романов. — Я, разумеется, не опытный практик дипломат. На сегодняшний момент я вообще не дипломат. Зато я переполнен опытом и воспоминаниями дипломатов прошлых лет. И не думайте, что я голый теоретик. Мне уже сорок шесть. В таком возрасте хочешь, не хочешь, а станешь практиком.

На столь горячую отповедь Ларионов не ответил. Но его молчание было более красноречивым, чем любые слова.

— М-да, — наконец вымолвил министр. — Послать бы вас в армию, рядовым. — Мечтательно произнес он. — А меня туда же старшиной. А?

И комнату отдыха министра потряс громкий мужской хохот.