Крушение дома Халемов

Глава 8. На личном фронте и фронте военном Ёо^у Ьл^-QcAM, ЛеууА Ьлф-QcAM

- Королева тобой недовольна. Ты долго собираешься валяться в постели?

Какое же заспанное и отвратительное у нее лицо! Опутанное волосами и изуродованное мелкой паутинкой синих сосудиков на висках. Леди Сола не удостаивает его ответом.

- Я спросил тебя, как долго.

- Еще по меньшей мере три месяца, мой господин. Сказала как выплюнула. Ненавижу-ненавижу-ненавижу.

- У тебя есть два дня. В выходные охота в честь.

- Папа, ты, что, сошел с ума?

- Сид, откуда ты здесь взялся? Я запретил тебе заходить в эту комнату!

- Папа, она беременна.

Сид заботливо наклоняется над постелью, подтыкает подушку, тянется за чашкой воды к прикроватному столику. Лорд Дар-Эсиль с силой бьет его по руке.

- Что это за спектакль? Что это за юродство, я вас спрашиваю?

- Корво.

- Не смей называть меня по имени!

- Лорд Дар-Эсиль, — с усталым безразличием произносит Сола, и он вдруг догадывается, как ей тяжело говорить. — Я еще раз повторяю Вам то, что сказал минуту назад Ваш сын. Я жду ребенка. Я не знаю, почему не смилостивится наконец над нами святая Лулулла и не даст мне выносить и родить без страданий и боли. Но я это дитя, зачатое от Вас, выношу. И зачну другое. И я не позволю себе умереть, пока у лорд-канцлера Аккалабата не будет троих — ты слышишь меня, лорд Дар-Эсиль! — троих наследников. Только потом я попрошу святую Лулуллу, чтобы она забрала мою душу к своему сияющему трону.

- К демону Чахи ты попадешь, а не к святой Лулулле!

- Отец, не кощунствуй!

Почему в последнее время от каждого разговора с сыном мне хочется выхватить меч? Эта ведьма ведь только того дожидается. Когда они успели спеться? Не могу поверить, как ловко ей удалось отдалить Сида от меня. Мы постоянно с ним ссоримся, даже уже и не помню, когда последний раз разговаривали нормально. Вообще, создается впечатление, что он меня избегает. А судя по тому, как уверенно он вытаскивает из прикроватной тумбочки полотенце и утирает им нашей домашней мегере испарину на щеках, в этой комнате он завсегдатай. И она принимает его заботу как должное. Что происходит у меня в доме?

Лорд-канцлер еще раз дзенькнул мечами, чтобы обратить на себя внимание сына. Никаких эмоций

- стоит как стоял на коленках возле кровати, чуть ли язык не высунул от усердия. Тошнотворно. До омерзения тошнотворное зрелище.

Сид между тем распрямился. Что-то покатилось по полу, выпав из кармана орада. Он оживился, хлопнул себя по лбу:

- Сола, я и забыл совсем!

Молниеносно подобрал, приобрел вид торжественный и веселый.

- Это тебе из храма святой Лулуллы. Амулет, помогающий родам.

У лорд-канцлера глаза полезли на лоб. Он, как и все на Аккалабате, знал, чего стоит получить такой амулет от Дар-Фалько, издавна служащих посредниками между прекрасной родоначальницей аккалабов и ее потомками. С одной стороны, он находил правильным, что предки предпочитали надеяться на себя, а не на талисманы и воздвигли целую паутину требований и запрещений, преодолеть которые для обретения материализованной благосклонности святой Лулуллы решались не многие. В то же время его изворотливый ум подозревал, что частично препоны, предстоящие желающим заручиться поддержкой пресвятой королевы в виде амулета или ладанки с искрами от сияющего престола, были изобретены самими дарами Фалько. Те, в силу жирности своих не только телес, но и мозгов, не способные к тому, чтобы проявить себя на ином поприще, ревностно охраняли свои родовые привилегии. Среди лорд-канцлеров Аккалабата случались Дар-Кауда или Дар-Акила, на пост верховного маршала могли претендовать Дар-Пассеры или Дар-Эсили (все зависело от того, какие сражения собирались вести царствующие королевы — военные или дипломатические), но служителями храмов Лулуллы испокон веков были Фалько, и только Фалько. Судя по тому, что все предшественники нынешнего лорд-канцлера махнули на это рукой, ему оставалось последовать их примеру.

На Сида, осторожно надевавшего Соле на шею цепочку с граненым шариком — деревянным, но искрящимся даже в полутьме спальни, лорд Дар-Эсиль смотрел с удивлением. Такой шарик — вспомоществование роженице — стоил по прейскуранту Дар-Фалько двухсот часов коленопреклоненной молитвы с железным отягощением. Иными словами, чтобы получить этот шарик алкающему предстояло провести в общей сложности почти пять дней на коленях в молельном приделе, где температура даже летом не поднималась выше нуля. Обнаженному, с руками, закованными за спиной, и «затвором таинств» на шее. На затвор таинств — приспособление из специально проржавленного железа, с шипами и гирями — даже смотреть было страшно, не то, чтобы нацепить его на себя. Ответ на вопрос, почему эта штука использовалась для сопричастий святой Лулулле, а не в пыточном подвале дворца Дар-Аккала, затерялся в веках, равно как и сам смысл обряда. Дар-Фалько, когда их спрашивали, бормотали что-то про готовность терпеть на земле и добровольно выступить в путь к сияющему престолу. Эту готовность нужно было продемонстрировать, дабы искры престола наполнили кусочек темного дерева.

Прочие дары, в быту любившие поминать святую Лулуллу к месту и не к месту, особой религиозностью не отличались и не стремились понять, каким образом стояние на коленях в промозглом холоде и темноте со странными железками, сдавливающими шею и прочие члены, приближает их к сияющему престолу, а их наследников к благополучному появлению на свет. Те же двести часов можно было провести с большей пользой для тела и духа, упражняясь в тренировочном зале или напиваясь «У старого крысобоя»^[2], пока прекрасная деле разрешалась от бремени сама собой. Или не разрешалась, что тоже случалось, однако воспринималось большинством даров как потеря тяжелая, но неизбежная. В общем, затвор таинств по большей части простаивал, и если уж находились на него желающие, то это были как правило простачки из окраинных дариатов. Лорд Дар-Эсиль мог поручиться, что дары Фалько посмеивались, напяливая на них эти вериги. Но чтоб его собственный сын.

Удивление на лице лорд-канцлера сменилось подчеркнутым неодобрением.

- Лучше бы ты посвятил это время изучению карты военных действий, — пробурчал он. — Мало ли что со мною может случиться. Особенно, когда эта ныне вялая и ни на что не способная леди, вновь обретет свой пакостный характер и боевой дух.

- Не лучше бы. И ничего с тобой не случится, — отрезал Сид. — А мне надо было подумать. Помимо всего прочего, — добавил он уже тише и мягче. И совсем уже мягко сказал, обращаясь к Соле, которая сжала повешенный ей талисман в кулаке и, откинувшись на подушку, словно была без сил, провожала Сида благодарным взором:

- Ты отдохни, мы уже уходим. Не буду тревожить тебя до вечера. Если что-то понадобится, позвони, слуги дежурят под дверью.

Она только молча кивнула. Лорд-канцлеру, который решил поднакопить сил и информации для серьезного разговора с сыном наедине, показалось, что на глазах у Солы блеснули слезы, но он сразу отмел это наблюдение как несущественное.

- После тебя, отец.

Лорд Корво, не прощаясь с женой, высоко вздернул подбородок и вышел. Обернулся, чтобы выпустить в Сида последнюю струю яда. Проглотил заготовленные слова, услышав, как вздернулись в комнате портьеры и шурхнули крылья: Сид явно был не настроен продолжать дискуссию. Лорд-канцлер грубо оттолкнул подвернувшегося тейо, готовившегося занять пост у

дверей «этой ведьмы», и отправился во дворец. «Хоть кто-то в этом государстве должен хоть иногда смотреть на карты боевых действий.»

НСС^А Ьл^-Клуул, КА^^А Ъл^-УмТ^

На краю внешней крепостной стены Хаяроса сидят Меери и Китти. Расстояние между ними — полтора метра, и уменьшаться оно не собирается. Китти болтает ногами и делает вид, что крайне интересуется мутным солнцем, которое вяло тащится к горизонту под аккомпанемент всех башенных часов столицы Аккалабата. Меери сортирует содержимое своих карманов, время от времени бросая на мальчишку серьезный взгляд исподлобья.

- А у нас один замок, — сообщает вдруг Китти. — И там папа с Койей. Нам с тобой негде будет жить.

- Зато у нас замков как жаб болотных. Видел когда-нибудь карту Аккалабата?

- Ага.

- То-то же. Ты где хочешь: на севере или на юге?

Китти внезапно шмыгает носом. Меери подвигается на пять сантиметров ближе, в вытянутой руке протягивает платок.

- Спасибо, у меня есть.

- Китти, ты не переживай. Мы действительно очень богатые.

- Не надо мне ваших денег.

- Тебе — не надо, королеве — надо. Рейвен уже решил нашу проблему.

Китти впервые отрывается от закатного солнца, нерешительно взглядывает на Меери.

- Отменить дуэм нельзя, сам понимаешь, — гасит тот едва вспыхнувшую надежду. — Но из-за того, что я такой большой, а ты такой маленький, а главным образом из-за того, что Ее Величество давно не обновляла набор своих драгоценностей. и ей очень нравится охотиться в роще на границе наших владений и земель, принадлежащих короне. В общем, Рейвен договорился, что мы уступим ей эту рощицу и внесем щедрый вклад в сокровищницу Дар-Аккала. За это.

- За это. — эхом повторяет Китти и придвигается на пять сантиметров ближе к Меери.

- Я получаю назначение в действующую армию и отправляюсь усмирять восстание в Кимназе. Есть такой поганый край далеко на юге, куда мы слишком активно ссылали виридских и прочих мятежников. Они там обжились, замутили мозги местным итано. В результате, не избавившись от одного чумного места, мы заполучили второе. И надо с ним что-то делать.

- Почему не послать маршала Дар-Халема? — спрашивает Китти.

- Старик совсем не в себе из-за того, что произошло с его. ну ты понимаешь.

- Да, я понимаю, — кивает Китти и тут же встревоженно спрашивает. — Нет, я не понимаю: ты отправляешься в армию, а насколько? И что будет со мной?

- Ты будешь спокойно жить, как и жил, с отцом и леди Койей в вашем единственном замке, — улыбается Меери. — Когда-нибудь я вернусь, и мы возобновим наши отношения, — пафосно заключает он.

Китти недоверчиво смотрит на него. Это хорошо. Хорошо, что не надо ничего сейчас делать с лордом Меери. Он здорово перетрухал на арене, когда выяснилось, что теперь лорд Меери — его дойе и они должны. это самое. Это хорошо, что все откладывается на неопределенное время. Только обидно, что Меери, кажется, тоже доволен — тем, что избавился от него, Китти. Он готов отправиться в действующую армию, только бы не связываться с малолеткой, тем более таким. порченым. Китти никогда не произносил про себя это слово, но сейчас оно показалось уместным. Благородный Дар-Кауда предпочитает гибель от мечей мятежников позорному дуэму. Китти захотелось завыть в голос.

- Эй, малыш, ты, что, вроде, огорчился? — Меери внимательно смотрит на него. От такого не скроешь.

- Еще чего! — Китти отодвигается на пять сантиметров.

- Правильно. К тому же, меня могут там и убить. Так что не спеши переживать раньше времени. Твой шанс попасть ко мне в объятия призрачнее, чем небесный чертог королевы Лулуллы. Китти задумчиво разглядывает свои руки. Меери терпеливо ждет.

- Я не хочу, чтобы тебя убивали, — делает Китти вывод из созерцания своих ногтей и ладоней. Меери пытается подвинуться ближе.

- Не надо, — просит Китти. И голос, и вид у него расстроенные.

- Как скажешь, — Меери встает во весь рост, потягивается. — Красиво, а?

Действительно, день выдался ясный (такое ощущение, что этим летом горные демоны, наконец, подавились своими туманами и перестали изрыгать их на столицу) и всё: от маленьких фигурок людей на улицах до бронзовеющих в лучах заходящего солнца флюгеров на дворцовых башнях — видится резко и четко. Ярмарка еще не закончилась, и Хаярос кипит жизнью. Кажется, никому нет дела до грядущей войны с Кимназом. Но и Меери, и Китти знают, что сегодня в лавках торговцев оружием было теснее, чем у мебельщиков и ткачей, а семейство Пассеров в полном составе собралось в резиденции своего верховного дара. Нет более верного признака того, что армия Аккалабата готова выступить в поход. Только поведет ее не старый лорд Дар-Халем, действительно, похожий теперь лишь на тень себя прежнего. И не его сын Хетти, которому «еще рано». А Меери Дар-Кауда, который неожиданно чувствует, как его обхватывают где-то в районе колена и тянут вниз с такой силой, что он с трудом удерживает равновесие. А удержав, плюхается на то же место, где сидел раньше, и уже не видит, как красив Хаярос на закате ярмарочного дня, потому что объятие, из-за которого он только что чуть не полетел вниз головой со стены, смещается выше, робкие руки просовываются под мышками, лезут под крылья, а сопливый мальчишеский нос зарывается в складки орада. Меери начинает часто-часто дышать. Когда этот дуралей успел натянуть перчатки? Слава Лулулле, этот дуралей все-таки догадался их натянуть. Значит, они ему объяснили. Нееееет.

- Китти, я больше не выдержу, — голос у Меери тонкий и напряженный.

- Койя сказала, что можно. В перчатках. Через одежду. Когда рядом больше никого нет. Я изувечу эту девицу. В голове у нее не мозги, а чешуя демона Чахи.

- Меери, не сдерживайся. Я хочу услышать. Как тогда, в коридоре.

- Китти, это не игры. Мне тяжело. Мне очень трудно сейчас сдерживаться, мне больно, Китти.

- Меери, пожалуйста.

- Пожалуйста?

- Докажи мне, что ты меня любишь.

Какие тебе еще нужны доказательства? Если ты сам своих слов не расслышал за тем криком, тем отчаянным призывом, который вырвался у меня. Это я тебя зову, Китти Дар-Умбра. Это тебе я хочу принадлежать, должен принадлежать всей душой, всем телом. Только отпусти меня, маленький мой, потому что ты пока маленький, потому что рано, потому что нельзя.

- Меери.

Меери открывает глаза и видит, что Китти сидит на корточках в полуметре от него, смотрит широко открытыми и. восторженными? глазами.

- Что, испугался? Страшно тебе стало, малец? Китти мотает головой энтузиастически.

- Нет, — голос такой же восторженный, как и взгляд. — Что ты! Мне очень приятно. Так необыкновенно. Будто ты поешь для меня. Будто ты весь для меня.

- Так и есть, — серьезно отвечает Меери.

Нужно было все-таки найти более подходящее место для разговоров по душам. Потому что от детского и совершенно искреннего «Здорово! И я тоже», действительно, можно упасть со стены. Не разобьешься — но позору не оберешься.

11 июля 1501 года со дня пришествия королевы Лулуллы Ёе^у Сиу

Алые отблески полыхают в глазах демонических тварей. Отсветы испепеляющей их изнутри злобы. Свиваются в клубки и встают дыбом хвосты — шипастые, чешуйчатые, обросшие жестким волосом. Дым идет из ноздрей, ушных раковин, вырывается из-под хвостов. Морды демонов искажены ненавистью и беспомощностью. Шеи вытянуты вперед, но ноги и крылья по воле давно забытого живописца влекут назад, прочь от того места в центре фрески, где прекрасная женщина с глазами, мудрыми и светлыми одновременно, повергает двуручным мечом главного демона. Святая Лулулла и ее противник написаны более яркими красками, чем другие фигуры: ее сияющие одежды и его тускло мерцающая чешуя выделяются на темном фоне, долженствующем изобразить Умбренские горы, и притягивают взгляд всякого, кто только ступил под своды главного храма Аккалабата. Дивные краски, рецепт которых ныне утерян. Кровь, вытекающая из лапы демона Чахи и из пореза на его шее, — это самая яркая кровь на Аккалабате. Из Солы текла темная кровь, почти черная. И глаза у нее были не такие, как у королевы Лулуллы, и даже не такие, как у проклятого Чахи, а такие, как у самого маленького демона в дальнем углу картины, уже соскальзывающего обратно в чрево земли, выпустившей и готовой вернуть в себя порождения тьмы. Жалкий и несуразный, с четырьмя нелепо расставленными тумбообразными лапами и свешивающимся на одну сторону шейным гребнем, грязный, взъерошенный, мокрый, он из последних сил пытается удержаться на краю бездны, в которую спихивают его, беспорядочно отступая, более крупные твари.

Но он обречен, и обреченность смешалась в его глазах с недоумением: как же так? Все так хорошо начиналось, было обещано много свежей, вкусной, беспомощной плоти, но свежая, вкусная плоть оказалась вдруг не беспомощной, у нее такие длинные железные клыки, они так больно жалят, и все побежали. А он оказался случайно первым у края бездны и упадет в нее тоже первым.

Сид погладил маленького демона по шейному гребешку. На святую Лулуллу ему смотреть не хотелось: все обман, все кобыле под хвост, амулет не помог. Сиду не забыть, как смеялся отец: первый раз на его памяти так громко смеялся, хлопая себя по бедрам руками, даже несколько раз рукавом по лицу провел, будто утирая выступившие слезы.

- Что, Сид, убедился в магических силах Дар-Фальковской деревяшки? Волшебный шарик! Чудесный дар королевы Лулуллы! Какой ты все же еще ребенок! А овечьи "орешки" в вино подмешать ей не пробовал? Говорят, что так поступают итано со своими беременными. Отличное, знаешь ли, средство. Извини, что не посоветовал вовремя.

Так раскраснелся от смеха лорд Дар-Эсиль, что сам стал похож на толстого и одышливого Дар- Фалько. Оторопевший Сид размышлял, выпрыгнуть ли в окно от этого ужаса или бежать за водой и звать на помощь.

- Шарик святой Лулуллы! — наяривал лорд-канцлер. — Надеюсь, ты его не выкинул? Будем топить им камин в зимнее время. Хватит на месяц, не меньше.

- Отец, не кощунствуй, — только и пробормотал Сид. Он не хотел спорить: там, за дверью, в окружении горничных-тейо и повивальных бабок, созванных со всего дариата Эсилей, стонала и билась на широкой кровати Сола. Комок окровавленных тряпок уже унесли вместе с тем, что в нем было завернуто — маленьким существом, увидевшим зеленые луны Аккалабата за неделю до срока. И всего на несколько часов.

Сид не заходил к Соле с тех пор, хотя прошло уже больше недели. Он не мог ее видеть — она не хотела видеть его. В его ушах стояли истошные вопли, от которых даже отец враз перестал смеяться и в нехорошую складку сложил жестокие губы, уставившись на Сида так, будто впервые его увидел:

- Мальчишки! Меня чуть не убили эти мальчишки! Я не хочу умирать из-за этих мальчишек! Я ненавижу мальчишек!

Она не угомонилась даже тогда, когда лорд Дар-Эсиль вошел в комнату, напротив, поддала жару, вцепившись ему всеми пальцами в руку, которую он не выдернул почему-то, камнем застыв у кровати, пожирая жену тем жадным взором, каким обычно в подземельях Дар-Аккала смотрел на корчившихся на дыбе несчастных, уже готовых во всем сознаться и дать показания на себя и на всех на свете.

- Корво, они хотели меня убить, твой сын и Хетти! Я не хотела! Они меня заставили! Я больше не буду, я не собираюсь умирать за других! Ради этой их блажи.

Лорд-канцлер торжествовал. Он даже стал искать примирения с Сидом, но тот догадывался, что для отца примирение — только повод, чтобы чаще видеться: трудно унижать и уничтожать того, кто с утра уносит из дома крылья и возвращается заполночь.

Хетти тоже прилетел заполночь и сразу направился к Соле. Лорд-канцлер пытался его остановить

- отлетел, растекся по стене серебристым орадом.

- Не жди извинений, — через плечо бросил Хетти, пока лорд-канцлер отскребал себя от стены. Швырнул свой орад на руки Сиду — перед его лицом закрыл дверь в спальню сестры.

ХС^^А Рл^-ХллСм

- Ну что, что? Не реви ты, пожалуйста. Ну не вышло с первого раза. В следующий раз все получится. Ты ж у нас сильная. Ты сейчас выздоровеешь и все сможешь.

Хетти сам не знал, откуда у него это бралось: он быстро нашел верную интонацию для разговоров с двумя другими своими сестренками. С Эллой — сразу взял мужественно-покровительственный тон, подобающий мечнику и будущему верховному дару при разговоре с ближайшей родственницей женского пола. В обществе был с ней подчеркнуто официален, наедине позволял себе потрепать по плечу и чмокнуть в щечку. Она тоже на людях сразу установила дистанцию, и чувствовалось, что ей доставляет удовольствие приседать в глубокие реверансы в ответ на почтительное приветствие Хетти. Элле его сочувствие и защита не требовались, у нее на это лорд Рейвен. С Койей Хетти не зарывался, отношения строил на равных, чуть-чуть в быту побаивался леди Дар-Умбру — хозяйку замка, позволяя ей иногда взять над собой верх в несущественных мелочах, и жестко «прижимал ей хвост», как только та взбрыкивала по делам серьезным. Да, пожалуй, так было проще всего относиться к Койе — как к породистой и норовистой лошади. Объезжать ее предстояло Хару Дар-Умбра, но Хетти с детства любил наблюдать за тем, что творится в манеже.

С Солой было труднее. Она была старшая-старшая-старшая. Он и боялся ее, и любил, и за нее боялся. Хотелось не покровительствовать ей, а от нее ожидать утешения и защиты, но. Хетти не любил непредсказуемости. Просто терпеть не мог. Непредсказуемость, если и имела право на существование в его мире, то только как свойство победоносной стратегии и тактики Дар- Халемов. Остальные обязаны были быть для Хетти понятными и объяснимыми, просчитываемыми на несколько шагов вперед. И эту обязанность предстояло вбить Соле в голову, чего бы ни стоило. Безотносительно их с Сидом матримониальных планов.

Иначе с ней невозможно будет общаться. Хетти любил общаться с сестрами и намеревался обустроить эту часть своей жизни по своим представлениям.

- Ты сможешь, Сола.

- Я не смогуууу. Я не. Он отмахнулся.

- Сможешь-сможешь. Ты из какого рода? Халемов. И ты мне обещала. Это они, — дернул Хетти подбородком в сторону двери. — Могут соврать. Мы — нет.

- Мыыыы?

- Мууууу. — Хетти тыльной стороной пальцев потер у нее под глазами. — Давай. Разлеглась как корова. Отъедайся чуть-чуть и старайся.

- Я не корова. И не свиноматка, — пыталась еще возразить леди Сола. — А ты трешь, как мечи свои чистишь, — отстранила она его руку.

Действительно, под глазами у Солы выступили красные пятна — еще хуже, чем сами глаза. Хетти хмыкнул. Какая она стала нежная! И какая тупая! Неужели она не понимает, что этот ребенок будет не просто канцлером Дар-Эсилем? У него столько же шансов на маршальский жезл. Хетти тоже сам сразу не понял. Койя ему объяснила. Когда он ей рассказал про беременность Солы. Долго рылась в каком-то комоде, вытащила бутылку эгребского, неизвестно как (очень даже известно — подарок лорд-канцлера!) попавшую в замок Хару, налила до краев два бокала, подняли, звякнули, опрокинули. Повторили, пробормотав каждый себе под нос за здоровье сестрицы и малыша.

- Скажи, Хетти, — сказала тогда Койя, хитро прищурившись. — Как ты думаешь: кто из твоих племянников будет сильнее? Какая кровь лучше смешается с кровью Халемов — Кауда или Эсиль? От кого из них меньше вреда для наших способностей?

Хетти вытянул руку, от души хлопнул Койю по плоскому животу.

- Ах ты, лентяйка! Умбрен, значит, списываем со счетов?

Койя ловко лягнула его коленом.

- Не хочу плодить второсортицу. Так, как ты думаешь? Хетти расхохотался:

- Сильнее будет мой сын. Он им все перья пообрывает: маленьким белым мышатам Дар-Кауда, манерному Дар-Эсильчику и неуклюжему (и маловероятному) сыну леди Койи Дар-Умбра.

- Дурак! — Койя надулась и к разговору более не возвращалась.

Но мысль залегла Хетти в голову, и на растущий Солин живот он стал смотреть с новым чувством. Несмотря на шутливый ответ, который Хетти дал Койе, ему отчего-то казалось, что под сердцем у старшей сестры копошится скорее Дар-Халем, чем наследник рода Эсилей. Он испытал жестокое разочарование, узнав о неудачных родах, и был настроен решительно. Даже если ему придется силой запихнуть лорд-канцлера в супружескую кровать и стоять над первой парой Аккалабата с обнаженным мечом несколько ночей кряду, он своего добьется. Хетти намеревался в свой черед (да продлит святая Лулулла годы жизни отца моего!) стать главнокомандующим армии Аккалабата и не собирался командовать армией, будучи единственным Дар-Халемом в ее рядах. Сестричкам придется в меру своих возможностей позаботиться о боеспособности Империи.

- Я не буду второй раз тебе повторять! Ты меня слышала, Сола.

Она испуганно закивала. С такими разными Хетти, каждый раз являвшимися к ней, ее сознание, истощенное тяжелой беременностью, разрешившейся крушением всех надежд, измученное поиском виноватых и непреходящим чувством собственной вины непонятно за что, не могло совладать. Сола решила, что лучше послушаться.

2 мая 1502 года со дня пришествия королевы Лулуллы Уе^^и Ьл^-Уллем, Кеол Ьл^-Ум^^л

Лорд Хетти Дар-Халем, покряхтывая, разогнул усталую спину. Грязной рукой помассировал поясницу, оставив на коже, под крыльями, следы копоти. Кто сказал, что кузнечное дело не для даров Аккалабата? Здесь, в кузнице, примыкавшей к левому крылу умбренского замка сестрицы Койи, он чувствовал себя не менее уверенно, чем на турнирной арене Хаяроса или на поле боя. На поле боя долго пробыть не получилось. С одной стороны, лорд Меери не был особо доволен, что наследник рода Халемов дышит ему в спину. «Я не могу так командовать, — сварливо сообщил он лорд-канцлеру, наведавшемуся на передовую. — Либо я, либо Дар-Халем. Короче, уберите его отсюда». И Хетти убрали. Потому что возникло неожиданное «с другой стороны», опасное и непредсказуемое. Ничем иным не предсказуемое, кроме обостренного придворного чутья лорда Дар-Эсиля, который по наитию сверху, иначе не скажешь, догадался как-то зайти в королевскую опочивальню за пять минут до властительницы Аккалабата и под возмущенные перешептывания горничных-тейо перетрясти всю постель. Клубок только что вылупившихся крошечных гадючек — самых ядовитых созданий Эсильских болот, ожидал его под периной, у изголовья. Брезгливо сметя копошащийся черный шар в рукомойник, лорд-канцлер выбранил всех служанок, пообещав им, их мужьям и детям снести головы, и вышел из спальни Ее Величества гордо и неторпливо, будто ничего не случилось и его посылали туда захватить нечаянно забытый документ, нуждавшийся в подписании.

Величественно прошествовав через будуар, примыкавший к опочивальне, через малый и большой тронные залы, лорд-канцлер удалился в свои покои, где высыпал разъяренных гадючек в камин и только после этого перевел дух и позволил своим щекам покрыться алыми пятнами ярости. Королева ничего не заметила и ни о чем не узнала: служанки дружно сочли, что жизнь дороже. Но на следующей неделе покушению подвергся верховный лорд Дар-Пассер — начальник королевской охраны. Напали на него в самой что ни на есть оживленной части Хангафагона, во время дворцового праздненства, посвященного очередной годовщине введения дуэмного Регламента. Нападавших зарубили на месте, и, по мнению лорд-канцлера, которым он, однако, ни с кем не поделился, неизвестно, что было хуже: сам факт нападения, его вопиющая наглость и очевидная бессмысленность или то, что «зарубили на месте». Не дав ему допросить и дознаться. Четыре трупа наемных убийц на месте стычки — два с гербами дома Акила, два — вообще без гербов, но принадлежность их к не славящемуся благонадежностью семейству Спэр не вызывала сомнений. Кто их зарубил, кому объявлять благодарность за спасение жизни верховного дара Пассера, который и сам, без сомнения, с этакими асассинами разобрался бы на месте без труда и летального исхода, неизвестно. Сам Дар-Пассер, глядя лорд-канцлеру прямо в глаза, при куче свидетелей заявил, что претензий ни к кому не имеет и исходом дела полностью удовлетворен. Поделиться деталями не пожелал в резкой форме.

В общем, и с одной, и с другой стороны, присутствие лорда Хетти в Хаяросе было признано более целесообразным. Он выслушал гонца королевы прямо на поле боя, в гуще схватки, последний раз мазнул лезвием по грудной клетке какого-то несчастного, случившегося на пути лучшего мечника Аккалабата, пожал плечами. и через полсуток был в Дар-Аккала у ног королевы. Случай с верховным даром Пассера от нее скрыть не удалось, Ее Величество рвала и метала и требовала обеспечения своей безопасности. Хетти снова пожал плечами (этот жест начинал у него входить в привычку) и пошел к отцу за советом.

Сказать, что разговор между двумя Дар-Халемами — старшим и младшим — вышел жестким и непонятным, значило ничего не сказать. Отец, уставившись в одну точку отсутствующим взглядом, то и дело вороша пятерней спутавшиеся седые волосы, ничего более дельного, чем «Оглядись, поменяй людей, и пусть ни одна мышь не проскочит.» сказать не мог. Было видно, что той мыши, которая бы проскочила, он готов подарить свой маршальский жезл.

- Это не дело, отец, — возразил Хетти.

Дар-Халем старший махнул рукой, и для младшего начались дворцовые будни. Покушения на королеву и верховных даров повторялись с завидною регулярностью, заварушка в Кимназе все не кончалась, а это значило ослабленный контроль на границах, обстановка в самом Хаяросе становилась все напряженней. Меери, по мнению Хетти, все переливал из пустого в порожнее. Хотя командовал он и неплохо, надо признать, но нанести решающий удар все как-то не получалось.

Короче, в один прекраснейший день, когда ярко светило солнце и ветер с моря на время загнал болотные тени в их логова, а в боку у любимой королевской кобылы, прямо под верхним краем попоны, был обнаружен ядовитый шип, прицепленный таким образом, чтобы, садясь в седло, Ее Величество непременно его задела, Хетти Дар-Халем без стука вошел в кабинет лорд-канцлера, задумчиво созерцавшего вышеупомянутый шип, и заявил:

- Я в Умбрен. Вернусь через пять дней. Вот это (на стол к лорд-канцлеру полетели несколько убористым почерком исписанных свитков) должно быть рассмотрено и передано лорду Меери до моего возвращения. Либо он делает так, как я говорю, либо я не могу ни за что отвечать. Охадэ! Лорд Дар-Эсиль открыл было рот для отповеди, но успел заметить, что помимо текста в свитках содержались схемы и чертежи. Что значили схемы и чертежи в исполнении Дар-Халемов, он знал прекрасно. Поэтому только скроил вслед Хэтти высокомерную физиономию и, не успел тот выйти за дверь, жадно схватил свитки и погрузился в их изучение. Через два часа ему стало ясно: не заартачься королева, не затаи она зла на Хетти, Кимназ давно бы лежал у ее ног. Понятно, что и интересы семейства Кауда сыграли тут свою роль: лорд-канцлер хорошо знал, что откупная Меери, позволявшая ему отправиться в действующую армию, вместо того чтобы уйти под дуэм к несовершеннолетнему Китти, стоила Рейвену больше, чем пограничная рощица и горсть самоцветов. Сокровищница Дар-Аккала значительно потяжелела в результате сделки, и не все дары Кауда одобряли расточительность лорда Рейвена: не стоил, по их мнению, его полоумный брат, согласившийся на глазах у всего Хаяроса на оскорбительный союз с порченым Умброй, таких расходов. Тем не менее.

«Тем не менее… — задумчиво произнес лорд-канцлер, склонившись над аккуратно вычерченным планом захвата главного оплота мятежников. — Малыша Хетти взяло за живое, и это значит, что ему по крайней мере некоторое время будет не до моего Сида».

И военная кампания в Кимназе пошла по сценарию, начертанному Хэтти. Результаты в Хаяросе почувствовали сразу: покушения на королеву и высших даров прекратились. Хэтти почти автоматически пожал плечами и снова удалился в Умбрен:

- Мне там лучше думается, — сообщил он лорд-канцлеру.

Тот не возражал: чем дальше от Сида, тем лучше. Думается и все остальное.

- Хетти! — голос Койи звучал, как всегда, недовольно. Характер у нее портился на глазах. Младший лорд Дар-Халем вылил себе на голову последнюю лохань с холодной водой и разогнулся. Сестра могла злиться на него сколько угодно, но смотрела всегда с удовольствием: блестящие от воды, выступающие рельефно мускулы, безукоризненно ухоженные серые крылья, посадка головы и вся осанка излучают силу и уверенность.

- Полотенце дай.

- Сам возьми. Вот на лавке для тебя приготовлены.

- Койя, тебе, что, трудно?

Опершись руками о нагретую зенитным солнцем стену старого замка, расслаблено бросив влажные крылья на спину, Хетти краешком глаза наблюдал, как Койя, скорчив приличествующую случаю постную мину, медленно, покачивая бедрами, подплыла к стопке полотенец, выбрала какое побольше, расправила в руках, сделала несколько шагов к брату. Шшшух! Брызги от резко всплеснувших крыльев, разлетелись по всему двору. Койя, изрыгая проклятия, отскочила. Хетти хохотал от души, пока она, подпрыгивая на одной ножке, пыталась вытряхнуть воду из туфли, нарочито тщательно отжимала широкие рукава, на желтом атласе которых проступили темные пятна, теперь в результате ее стараний расползавшиеся сильнее.

- Вот окаянный! — Койя старательно делала вид, что сердится. — Нашел кого мучить! Свою маленькую сестричку!

- Ты старше, — резонно заметил Хетти.

- Ну и что? — переходы от веселья к сварливости становились у Койи с каждой неделей все более неожиданными. — Ты меня все равно не слушаешь.

- Я тебя слушаю, — Хетти задумчиво растирал полотенцем шею. — Я тебя целыми днями слушаю, и не могу сказать, что мне нравится то, что ты говоришь.

Сначала он старался пропускать мимо ушей пылкие монологи, которые обрушивала на него сестра, стоило ему переступить порог умбренского замка. Более того, быстро свыкнувшийся с мыслью, что ему суждено в ближайшие несколько лет занять пост главнокомандующего Аккалабата — независимо от своего желания и возможного сопротивления со стороны, Хетти в ужасе затыкал уши, когда Койю чересчур заносило. Ненависть к королеве лезла у нее изо всех дыр, как мрачно выразился лорд Хару, тоже слегка напуганный переменой, на глазах происходящей в жене.

«Ей просто нельзя никуда выезжать, лорд Хетти», — сказал шурину хозяин замка однажды вечером, когда им не без труда удалось избавиться от Койи для «мужского разговора». Они сидели на насквозь продуваемом всеми ветрами балкончике, обращенном в сторону, противоложную Хаяросу. По правую руку от них заходило солнце, зеленые луны выкатывались на горизонт, зажигались и тут же тонули в поднимающемся из горных котловин мглистом тумане редкие звезды.

В отличие от равнинных замков и даже своих соседей, выстроенных на южных отрогах горной цепи, внутренние цитадели Умбрена не могли похвастать широкими, выступающими далеко во внутренний двор балконами и широченными окнами разнообразных форм. В окошки нового обиталища Койи приходилось протискиваться, на балкончике каминного зала с трудом умещался круглый столик на трех изогнутых ножках и два табурета. Вино тоже оставляло желать лучшего.

- Не извиняюсь, — буркнул хозяин дома, когда Хетти чуть заметно поморщился и поднял бутыль со стола, чтоб рассмотреть этикетку. — Чтобы заказать нормальное вино в наше время, когда на юге так беспокойно, нужно самому лететь на крупную ярмарку.

- Или договариваться непосредственно с Дар-Акилами или Дар-Гавиа, — заметил Хетти, поднимая бокал. — Или Дар-Кауда. Наши с тобой родственники, между прочим.

- Я не могу ни на день ее оставить.

Хрустальный бокал тонул в ручище лорда Дар-Умбра. Хару таращился в его глубину, будто пытался высмотреть там ответ на свои сомнения.

- Ты сам все слышал.

- Да, — Хетти залпом опустошил бокал. — Знаешь, я не думал, что они настолько изменятся. Элджи был абсолютно без нервов, не хуже меня. Ты вспомни, как донимали его Меери и Рейвен. Донимали и донять не могли. Их это здорово задевало. Теперь глаза у нее вечно на мокром месте. Мокрее, чем пеленки ее детей. У лорда Рейвена скоро мечи заржавеют. Сола. она тоже была такая спокойная, такая. над всеми, над всем. Теперь истерит без продыху. Надеется сжить лорд- канцлера со свету. В этом у них полная взаимность.

- Ты не боишься, что он преуспеет первый?

- Я приглядываю, — просто ответил Хетти.

У лорда Хару пошли по спине мурашки. Эта семья, всегда казавшаяся высеченной из самого прочного гранита умбренских скал основой Империи Аккалабата, семья Халемов, устремления и пути которой были всегда прямы и понятны и поэтому вызывали уважение, ныне, не изменяя своей гранитной твердости, обратила взоры к какой-то иной цели. Отец и сыновья Дар-Халемы всегда представлялись Хару, одинокому в своей отверженности, пятью пальцами, сжатыми в кулак, готовыми дать отпор любому, кто осмелится посягнуть на права и территории короны Аккалабата. Теперь окровавленная, с обрубленными культяшками на месте пальцев, эта рука грозно и неумолимо поворачивалась против своих мучителей. Изувеченный, кулак не мог ударить прямо. Но даже того, что осталось, короне Аккалабата стоило бы бояться.

Лорд Хару разрывался между преданностью жене и верностью королеве. Он не мог не ощущать, что зерно заговора зреет у него в замке. Но запретить напрямую Койе вести себя так вызывающе и неразумно он не решался. И одной из причин, его останавливавших, был холодный взгляд Хетти Дар-Халема, когда тот произносил, если речь заходила о любой из его сестер: «Я приглядываю», или «Я в курсе событий», или «Это наше семейное дело».

Но в этот раз на неуютном сером балкончике, так не похожем на просторные прилетные балконы халемского и эсильского замков, Хару дал волю своему темпераменту:

- Ты приглядываешь! — рявкнул он и, упершись обеими руками о стол так, что треснула матовая столешница, навис над Хетти. — Ты хоть соображаешь, чем это может закончиться?

Хетти покрутил бокал в руках, взглянул на клеймо на ножке, недовольно покачал головой:

- Дар-Кауда. Так я и думал. Все в мире делается в мастерских дариата Кауда. Сядь, Хару. Сядь и успокойся. Потому что не может, а обязательно закончится. Этим самым. От чего ты так вскакиваешь, как ужаленный. Все к тому идет. И нам с тобой, вместо того чтобы ссориться, нужно подумать, как расхлебать эту кашу.

- Я не собираюсь. — начал лорд Хару и осекся под уже не холодным, а ледяным взглядом Хетти.

- Ты собираешься, — с нажимом на ты и опасной тенью в глазах произнес молодой Дар-Халем. — Равно как и я. Как Сид. И лорд-канцлер, если уж на то пошло. Помочь нашим девочкам. Не дать им сойти с ума и наделать глупостей. А для этого.

Хетти встал, развернулся к перилам балконца, перегнулся так, что крылья выпятились вверх под орадом.

- Для этого мне нужно знать, что там.

Палец его указывал за внутреннюю цепь Умбрена, покрытую нетающими снегами. Хару поежился.

- Поверь мне, это последнее, что тебе нужно, лорд Хетти. Там ничего. Ничего, кроме стужи, горных волков-оборотней, пещерных медведей. Голые камни, свистящий ветер, туманы и тьма. Если бы был хоть какой-нибудь шанс там выжить, ты думаешь, мы не попробовали бы раздвинуть границы нашего дариата?

- Ну, волки-то там живут, значит, они чем-то кормятся. А медведи потому и зовутся пещерными, что обитают в пещерах. Насколько я понимаю в медведях, там, где они живут, могут поселиться и люди.

- Ты ничего не понимаешь в медведях, лорд Хетти.

- Согласен. Но еще есть время в них разобраться. И с ними тоже.

- Делай, что хочешь.

Лорд Хару никогда не тратил время на споры, в которых не могло быть выигравших.

- Только я тебя попрошу. Не вовлекай в это дело Меери. Они с Китти.

- Уже по горло в дерьме. Я не прав?

- Лорд Дар-Халем!

Хетти повернулся стремительно, руки его легли на мечи. В ограниченном кованым парапетом пространстве бросалось в глаза, насколько он уже в плечах лорда Хару. Но оба дара — седеющий, с изборожденным преждевременными морщинами лбом, и молодой, черноволосый, с губами, дрогнувшими от ярости и снова сложившимися в грозную, четкую линию на бледном лице, оба дара, грозно стоящие друг против друга, знали, что, брось лорд Дар-Умбра вызов своему гостю, шансов у него меньше, чем один против ста. Хетти не просто Халем, он лучший из Дар-Халемов. Поэтому именно в этот момент Хетти отпустил рукояти мечей и плюхнулся в кресло так, что разбитое стекло на злополучном столике отчаянно дзенькнуло:

— Звук какой неприятный. Ладно, Хару. Я им ничего не скажу. Ни Рейвену, ни Меери. Даже Элла и то не знает. Будем выкарабкиваться сами. Только и ты знай.

Хару знал, но предпочел услышать. Глухо ухнув, сел в кресло, стал затирать пальцем трещину на столешнице.

- Королева переступила черту. Ты помнишь слова клятвы верности, принесенной когда-то дарами прекрасной Лулулле? «Ни один из даров Аккалабата, пока он живет и дышит, не позволит сердцу своему усомниться в правоте королевы и взору своему обратиться не туда, куда смотрят очи Ее Величества. И на этом встанет Империя, и будет стоять она вечно». Про прекрасных деле здесь ничего не сказано. Их взоры могут обращаться куда угодно. Хоть Чахи под хвост. А что касается правоты. Сердцем — да, не усомнюсь, но, согласись Хару, правота — это скорее нечто умственное. И тут я способен рассмотреть разные точки зрения. И точка зрения Койи ничуть не слабей точки зрения королевы. Я даже готов согласиться, что это не придумано ею в бреду отчаяния, когда наш драгоценный лорд-канцлер (она не говорит, почему) ее бросил (не дергайся, Хару, мы оба знаем, что мы оба знаем), а вычитано из кое-каких заковыристых книжек в вашей библиотеке, которые здесь, в холодном и влажном климате, магическим образом сохранились на славу. Тогда как в Хаяросе, в королевском собрании рукописей, в идеальных условиях, недостает именно этих томов, сгнили к демонам. Я проверял.

Хару с тоской посмотрел на Хетти. Ну и зачем это? «Я проверял». Это и так всем известно: младший лорд Дар-Халем ничего не принимает на веру. Он все всегда проверяет. А потом говорит. Говорит, между прочим, ужасные вещи. Не лучше своей сестры.

- Почему не предположить, что неспособность рожать девочек — это не результат конфликта между нашими телами и природными условиями Аккалабата, проявившегося только через тысячу лет после прихода святой Лулуллы? Что эта невозможность создана королевами искусственно? Что кровь выдаваемых нам из-за ширм деле портит, а не улучшает породу? Что королевы целенаправленно манипулируют дарами так, чтобы от браков не рождались женщины, т. к. это поставит под сомнение их исключительность?

- Я не желаю этого слушать! Лорд Хетти, ты в моем доме!

Хару заткнул уши руками, всем своим видом показывая, что в доме Дар-Умбра никакие поползновения и намеки на расхождение интересов даров и королевы не имеют ни шанса. На лице у Хетти не дрогнул ни мускул. Он продолжал обстоятельно развивать тему, будто вещал не перед единственным слушателем на крохотной площадке, где их могли слышать только кряжи умбренских гор, а на заседании совета старейшин.

- Еще крылья туда запихни. Так что у нас остается из древней формулы? Только последняя часть — про Империю. Вот ее-то я и собираюсь придерживаться. Что же касается нагромождения слов до «встанет». всей этой белиберды про сердца и взоры. если оно будет входить в противоречие с чеканным и понятным мне «будет стоять она вечно», сердцу придется слегка уступить дорогу рассудку и. Ты не поверишь, но порой я чувствую в себе склонность к семейной предусмотрительности Дар-Эсилей.

- Империя — это прежде всего королева, какой бы она ни была.

Хару не был оратором, но то, во что он действительно верил, формулировал четко и прямо.

- Монстр, сам себя пожирающий. С легкостью распростившись с родом Халемов, обладающим уникальным внутренним временем, она также, не моргнув глазом, уничтожит любой из дариатов. Кто-то должен дать ей понять, что Империя — это мы. Я пришлю тебе ящик эгребского, Хару, Будешь пить за мое умственное здоровье.

Последние слова Хетти произносил, уже сидя на балконных перилах и энергично встряхивая орад, прежде чем собрать его в скатку. Хару поморщился. В отличие от постоянно использовавшихся в качестве площадок для посадки и взлета балконов Халема или Эсиля — с низкими балюстрадами и достаточным пространством разбега — балкончики крепости Хару были просто балкончиками. Прыгать с них вниз, в непредсказуемые потоки горного воздуха, а чаще — в молочно-туманные завихрения, не позволявшие определить, на каком расстоянии ты находишься от острых камней, желающие находились редко. Поэтому и ограждение было высокое, узорчатое — с самыми изящными столбиками и тонкой резьбой, на которую были способны умбренские мастера. Хару и сам облокачивался на него с некоторым содроганием, а в том, что Хетти при каждом прилете беспардонно усаживался на перекладину, видел одновременно знак неблагосклонной судьбы и свидетельство того, что маршал Аккалабата ни в грош не ставит семью, в которую так неожиданно вошла его любимая старшая сестра.

Хетти не замечал или делал вид, будто не. Долго-долго потягивался и примеривался, а потом, ни мускулом не напрягаясь, прыгал в зеленоватую мглу или рассветные сумерки и исчезал, оставляя Хару гадать, успел ли его шурин раскрыть крылья. Но сегодня заметил, повернулся лицом, внимательно выслушал бормотание Хару под нос: «Голову ты себе расшибешь когда-нибудь. Снесет порывом на острый выступ восточной башни или на выступающий контрфорс и привет! Не главнокомандующий Дар-Халем, а поросенок на вертеле. Хорошо отбитый кабанчик». Мрачно усмехнулся, сказал, отворачиваясь снова туда, к пещерным медведям и волкам- оборотням: — А может быть, я хочу. расшибить себе голову.

Пока Хару соображал, что это за мысли бродят в голове верховного маршала Аккалабата, Хетти был уже далеко. Насчет желания расшибить себе голову он не врал. Но желаний у него было много, и реализовывать он намеревался далеко не все.