Крушение дома Халемов

Глава 7. Дуэм

Неизвестно, чем были больше напуганы старейшие дары Аккалабата — радикальностью и жестокостью «мер», принятых королевой по отношению к Дар-Халемам, или неожиданной смелостью собственного решения «оставить Хетти», но поднять голос против предложенных правил праздничного состязания никто не осмелился. Верховный лорд Дар-Пассер, по обыкновению, взял на себя обязанности распорядителя турнира, под неусыпным надзором королевы составил списки и обеспечил полную явку участников. Лорды его клана денно и нощно облетали и объезжали дариаты Империи, чтобы донести до сознания всех недовольных и слабовольных: уклонения от участия Ее Величество не потерпит, наказание будет неотвратимым и быстрым.

Поэтому в первый же день праздненств, посвященных десятилетию восшествия на престол правящей королевы Аккалабата, на трибунах главной арены Хаяроса яблоку было негде упасть. В те стародавние времена на торжественные турниры еще допускались прекрасные деле, так что рядом с чёрными и тёмно-фиолетовыми орадами тут и там мелькали прозрачные серебристые шлейфы, вспыхивали в лучах солнца грани умбренских подвесок и золотая кайма вееров, в бряцание мечей и громкие мужские голоса то и дело вплетался шелковый шепот и серебристые колокольчики смеха. На лужайке за трибунами, где разносили вино и торговали всякою всячиной, золотые монеты и медяки переходили из затянутых перчатками ладоней даров в морщинистые и мозолистые пятерни торговцев-итано гораздо более активно, чем когда женщин в окрестностях арены не замечалось.

Тут и там образовывались маленькие группки, шепотом и вслух обсуждались последние новости, в числе них — неожиданное отсутствие леди Солы, сказавшейся «очень больной» (уж не прибил ли ее наконец лорд-канцлер за невыносимость характера?); первый выход в свет леди Эллы Дар- Кауда, оказавшейся (если не считать печально вытянутого овала лица и глаз вечно на мокром месте) не меньшей красавицей, чем ее сестры; неукротимое нахальство леди Койи, осмелившейся сразу по прибытии на праздник растолкать столпившихся возле лотка оружейника даров («Ну я же прекрасная деле, Чахи вас побери! Уступите мне место!») и перепробовать там все кинжалы. После чего нарушительница спокойствия сунула приглянувшийся ей клинок в руку подоспевшему мужу — вот этот! — и величаво проследовала на трибуну. Не забыв по дороге, впрочем, опрокинуть стаканчик эгребского. Китти восторженно волочился за ней, как к шлейфу пристегнутый, и ни на что не обращал внимания.

Условия поединков были, конечно, из ряда вон выходящими, но и щекотали кровь. Первые бои завершились ожидаемым смертельным исходом: по счастливой — или несчастливой? — случайности в них сошлись представители издавна соперничавших родов, для которых каждая схватка, будь то в злачном притоне Хаяроса или на турнирной арене, длилась до победного конца. В четвертой паре дрались прыщавый переросток Дар-Фалько и симпатичный парнишка из стопятидесятого колена рода Пассеров. Ставки делались на Пассера. Просто потому, что он был

Дар-Пассер. Тем не менее выиграл Фалько. Поймал соперника на незатейливый переход, уловил момент, когда тот опоздал взять защиту, и, раскрутив до немыслимой — для даров Фалько — скорости свое внутреннее время (Хетти с Койей чуть усмехнулись, задев друг друга глазами), оказался в позиции для решающего удара. Верховный дар Фалько на трибуне, видимо, тоже поддерживал свое внутреннее время на хорошей скорости, поэтому успел угрожающе выкрикнуть:

- Лео!

И тот, спохватившись, вместо того чтобы опустить меч ребром на открытую шею соперника, перехватил за клинок и ударил со всей силы рукоятью между лопаток. Пассер упал на колени, жалобно дернув крыльями. Победитель быстро опустился на землю, придавил свою жертву коленом вдоль поясницы, на всякий случай поинтересовался взглядом у старейшины Дар- Пассеров: «Я выиграл?» Распорядитель с досадой кивнул головой, он уже понял, что сейчас будет (хотя лучше поздно, чем никогда: Ее Величество уже беспокойно поерзывала на троне, всем своим видом показывая, что ей хочется разнообразия — больше смертельных исходов она не желает, требуется игра нервов).

- Тогда дуэм, — заявил молодой Фалько.

- Ты согласен? — неуверенно переспросил он, наклоняясь к поверженному противнику. Тот промычал что-то нечленораздельное.

- Это спрашиваю я, Лео Дар-Фалько, — грозно прорычал верховный лорд Дар-Пассер.

- Извините, — парень уже совсем растерялся и вовсе не выглядел победителем. Зато в глазах побежденного снова светилась надежда. Умирать ему явно не хотелось.

- Я согласен!

- Я еще тебя не спрашивал, — лорд Дар-Пассер был вне себя от ярости. Трибуны гоготали в голос.

- Мы согласны, — радостно подытожил победитель схватки. Вид у него был такой, будто гора с плеч свалилась. Видимо, убивать ему хотелось не больше, чем побежденному умирать. Старший Дар-Фалько с трибуны показывал огроменный кулак — знак одобрения.

- Оба совершеннолетние? — на всякий случай строго спросил Дар-Пассер, чтобы напомнить, кто на арене хозяин.

- Ты совершеннолетний? — Лео Дар-Фалько уже разговаривал со своим визави по-хозяйски. Тот выругался сквозь зубы:

- А то. Коленку убери с поясницы, урод. Будет тебе кривая прекрасная деле.

Прыщавый Лео как-то судорожно убрал коленку, помог молодому Пассеру подняться, даже отряхнул с него пыль суматошно-бережными движениями. У того то на лице было выражение облегчения, то, казалось, что у него жутко болят зубы.

- Дуэм совершен, — торжественно провозгласил верховный дар Пассера, нисколько не смущаясь тому, что вид главных действующих лиц вовсе не соответствовал пафосу его интонации. — Подойдите к королеве, молодые люди.

Молодые люди потащились к Ее Величеству. Тем временем публика на трибунах явно разделилась на две части. Одни — те, чьи близкие уже выступили или не выступали, продолжали следить за разыгрывавшейся на арене трагикомедией, с удовольствием отпуская сальные шуточки и предлагая разные сценарии грядущих событий. В частности обсуждалось, прыщавые или миловидные у «молодых людей» пойдут дети и есть ли у кого-нибудь из них шанс стать верховным жрецом Прекрасной Лулуллы. Действующий верховный жрец — старший Дар-Фалько — лучился от счастья, как начищенный таз. Дарам его семьи редко случалось обратить на себя внимание на турнирной арене.

Вторую часть присутствующих, более многочисленную, мало занимало происходящее перед королевским троном. Сейчас, когда альтернатива смертельному исходу стала реальностью, на лицах у матерей и отцов еще не выступивших участников читалась напряженная работа мысли. Некоторые старшие дары поманили к себе членов своих кланов, которым предстояло сегодня сражаться, или их родителей и вступили в серьезные обсуждения. Открывались перспективы. Да, несомненно, вначале весьма туманные и осознанные только самыми искушенными в дуэмных хитросплетениях — такими, как дары Эсиля или Акила. Но теперь. инструкции сыпались как из ведра, прорабатывались варианты, шелестели в руках у старших даров списки участников, матери хмурились или улыбались, отцы кивали или недовольно качали головами, даже двенадцатилетние подростки морщили брови, пытаясь понять, что им втолковывают старейшины клана. Ни одно из этих телодвижений не ускользнуло от королевы, поэтому первая церемония возле трона получилась несколько скомканной. Как и следующая. Как и остальные. Королеву больше увлекало следить, как меняют и перетрясают свои планы после каждого нового заключенного дуэма или после нового кровавого пятна на белом турнирном песке ее такие непобедимые и такие покорные дары, чем освящать своим авторитетом уже заключенную сделку. Поэтому вновь образовавшиеся пары просто подходили к трону, кланялись и подталкиваемые в спину придворными дарами убегали «отдыхать под трибуны».

На самих трибунах появлялось все больше свободных мест. По мере того как главное действие (обсуждение дня и места свадебных торжеств, размера приданого, границ нового дариата и т. п.) переносилось в подтрибунное помещение, туда перемещалось и все больше старших даров. Главы семейств, однако, оставались на своих местах: им предстояло досмотреть спектакль до конца, управляя его ходом. В небе погромыхивало, и было неясно, спускается ли зеленоватая тьма и тянет с запада холодком от того, что садится солнце, или от приближающейся грозы. В вазе оставалось восемь записок. Четыре пары.

Лорд-канцлер Дар-Эсиль зевнул и позволил себе присесть на высокий табурет по левую руку своей госпожи. Четыре пары, и в них ни одного Дар-Эсиля. Семейство уже решило все свои проблемы, и, судя по тому, как благосклонно мотнул головой в его сторону, покидая трибуны, двоюродный дядюшка, по старшинству возглавляющий многочисленный клан Эсилей, решило успешно. Значит, и лорд-канцлер всем своим видом должен выражать расслабленность и удовлетворенность. Он и выражал, хотя сердце высшего и самого непоколебимого вельможи Аккалабата билось неровно. Он вновь и вновь находил взглядом — там, под самым козырьком из осиновых прутьев — черные внимательные глаза, четко очерченные брови, небрежно распущенные густые локоны (уже ниже пояса — когда только она успела?), обнаженные смуглые плечи в оправе из белоснежного кружева с розовой окаемкой (его подарок)…

Он не навещал Койю с того самого дня, когда она поставила. прижала его к стенке чудовищным условием: «Ты попадешь в постель ко мне только после того, как полностью удовлетворишь Солу». Он остолбенел тогда — от вероломства, от режущего душу осознания того, что он никогда не был и не будет для нее дороже, чем сёстры, от той простоты и естественности, с которой она — как делала все — отказалась от своих единоличных прав на него. Чтобы доставить удовольствие Соле. Соле, которая сейчас (он подумал об этом с чувством сладким и мстительным) корчится от боли в их семейной опочивальне, на роскошной кровати под золотым балдахином. Одна. Без помощи и сочувствия, потому что ни одной деле Аккалабата не нужно иной помощи и сочувствия, кроме как от ее мужа. А этого он ей не даст — никогда. Так же, как никогда не будет уже его единственной стройная темноглазая женщина с по-мальчишески угловатой походкой и когда-то вечно улыбавшимися глазами.

Дернулись в его поле зрения белые кружева, взметнулись черные локоны:

- Неееет!!!

Койя! Радость моя, печаль моя, боль души моей! Что случилось? Кто посмел обидеть тебя? Почему тащит тебя вниз, на скамью, то ли успокаивая, то ли выговаривая резко, лорд Хетти? Почему они вдвоем с лордом Хару держат тебя, как вырвавшуюся ямбренскую лошадь, а ты бешено трясешь головой, словно обуревают тебя демоны?

- Китти Дар-Умбра!

Muf

- Меери Дар-Кауда!

Меери, усмехаясь, приближается к чаше. Он спокоен. Хетти Дар-Халем уже выступил: вон с удовлетворённым видом сидит на трибунах, со своей ведьмой-сестрицей и ее домашним медведем, то есть супругом. Не повезло сегодня Дар-Спэрам: Хетти расправился со средним сыном их главной ветви за три минуты. Даже не стал останавливаться, пугать их дуэмом. Просто вонзил меч парню под левую лопатку и, не оборачиваясь, пошел на трибуны. Досматривать. Меери кланяется королеве, лорду Пассеру, поворачивается к чаше и запускает руку на самое дно. В список он не заглядывал. Кроме него, великовозрастного неженатого остолопа, семья Дар-Кауда выставляла пятерых молодых даров из северных замков. О дуэме речи не шло: Кауда не заключают дуэмов на турнирной арене. Убить или умереть. «Вот только если ты выиграешь у Дар- Халема», — шутил Рейвен, инструктируя молодых. Ребята все правильно поняли: все пятеро выиграли свои бои, оставив после себя недвижимые тела с распростертыми крыльями и кровавый след на арене. Иного от них и не ожидалось. Трибуны проводили покидающих турнирный песок даров Кауда уважительными аплодисментами.

Теперь то же самое предстояло Меери, сильнейшему бойцу дома Кауда. Он даже заметил, что, когда лорд Дар-Пассер назвал его имя, кое-кто на трибунах лениво зевнул, а пара-тройка молодых даров незаметно проскользнула на выход. И верно, чего тут смотреть? Устали все, и над ареной собрались тяжелые тучи. Недоумение вызывал только Рейвен: общение с леди Эллой — занудой и ипохондричкой — слишком быстро наложило на него свой отпечаток. Из нормального богатого лоботряса, каким полагалось быть лет до сорока главе рода Дар-Кауда, он немыслимым образом превратился в образец серьезности и ответственности. Вот и сейчас — чинно восседал на трибуне, листая списки, на Меери даже взгляда не поднял. Обиделся? Да, я тоже обиделся, когда это благообразное чучело моего старшего брата вознамерилось со мной обсудить тактику и стратегию поведения — прямо во время турнира, когда на арене летели пух и перья — выясняли стародавние отношения дары Эсиля и Гавиа. Мне было гораздо интереснее, кто из них из кого сделает отбивную, чем слушать наставления Рейвена. Так что я показал ему неприличный жест, изрядно повеселив нашу молодежь, и этим все общение ограничилось.

Меери не спеша разворачивает бумажку. Кто остался-то? Судя по тому, какие семейства еще сидят на трибунах, из Умбра и Акила какая-то мелочь, прочие тем паче не составляют серьезной конкуренции. А если взять — проиграть? Губы сами по себе растягиваются в глумливую усмешку от такой дикости. Даже если он проиграет — нет дураков убивать дара из рода Кауда. Возьмут под дуэм. Гнусно, конечно, но в сущности ему все равно. Он ничего ни к кому не испытывает. И не испытывал. Рейвену теперь не нужна его помощь дразнить крошку Элджи: очаровательная леди Элла Дар-Кауда восседает на лучших местах вместе со своим подкаблучником-мужем. Они ведут, что называется, уединенный образ жизни: даже Меери стали реже приглашать. Ожидают второго наследника. Ну, что там у нас?

Первое, что хочется сделать Меери, когда он опускает глаза на развернутую бумажку, это бросить ее обратно в вазу. Кажется, что она жжет пальцы, но лорд Дар-Пассер строго нахмурился и уже протянул руку. Меери тупо сует бумажку в его ладонь и поворачивается — спиной ко всем, к этой проклятой арене, лицом к неизвестно зачем выскочившему из-за туч, словно вспомнившему, как бешено шпарило оно сегодня весь день, солнцу. Яркие всполохи режут глаза, вышибая слезы. Хоть бы ослепнуть, что ли, или оглохнуть! Чтобы не слышать вот этого:

- Китти Дар-Умбра!

И одинокого женского возгласа:

- Нет! — оттуда, сверху, где сидит — точнее, уже стоит на ногах, семейство Хару Дар-Умбра. «Держите ее семеро, трое не удержат», — мрачно думает лорд Меери Дар-Кауда, сбрасывает орад и, еле волоча ноги, отправляется к месту арены, с которого следует начать схватку.

Кеол ЬА^-ЧМ^А

— Неееет!

Целый месяц она уговаривала. Отговаривала. Договаривалась. Солу отговаривала от ее дурацкой затеи. Китти — от участия в турнире. Уговаривала сказаться больным. Пробовала договориться с Хетти, что он, победив, потребует в обмен на жизнь и свободу своего соперника такого же права для Китти, кто бы у него ни выиграл. Хетти посмотрел на нее как на умалишенную. Сола отказалась ее принять. Китти обиженно поджал губы: «Почему ты думаешь, что я проиграю?» Потом она пробовала уговорить мужа. Она на все была готова: бежать, спрятаться в самом сердце Умбренских гор, только бы не отдавать Китти на растерзание. Лорд Хару был непреклонен: «Китти — дар Аккалабата, он должен драться, когда призывает его королева». На все попытки объяснить Хару, что одно дело драться, когда речь идет о защите Империи или расширении ее границ, например, накостылять наглеющим мятежникам в Кимназе, а другое — глупо погибнуть на устроенном сумасшедшей сестрицей Солой турнире, лорд Дар-Умбра отвечал только одно: «Ты женщина, ты не понимаешь».

Самое ужасное состояло в том, что ни он, ни Китти не осознавали, насколько Китти не может выиграть. Только случайно, только у самого распоследнего ямбренского толстяка, которого вряд ли и пригласят на турнир в честь десятилетия правления королевы. Там будет цвет аккалабатского воинства, избранные дары из лучших семейств — с отточенными рефлексами, идеальным (или близким к нему) владением крыльями, великолепной мышечной памятью и уровнем внутреннего времени, который Китти даже не снился. Но разницу можно было прочувствовать, только будучи Дар-Халемом: ни лорд Хару, ни Китти не ощущали, насколько велико отставание, насколько предсказуемы приемы, насколько неуклюже выглядит в воздухе мальчик, четверть крови которого принадлежит не дарам, а тейо. Койя знала. Всегда.

Несколько лет назад на детском турнире сердце неутомимого насмешника Ко дрогнуло, потому что ужасно нелепый малыш с перевязками цветов Дар-Умбра на предплечьях устал от грубых подначек зрителей и разрыдался. Ко на глазах у всех перелез через ограждение, схватил плачущего Китти в охапку и утащил в Хангафагон. Посадил там на скамейку под чалами, угостил грязным яблоком, вытащенным из кармана — и с удивлением обнаружил, что этого оказалось достаточно, чтобы за ним стали преданно следить огромные черные глаза, каждое его слово — ловить уши, похожие на два больших лопуха с эсильских болот, а по утрам — когда он просыпался в хаяросской резиденции Дар-Халемов — его все чаще и чаще стало будить осторожное постукивание в окно и умоляющий голос: «Кооо! Это я! Давай позавтракаем вместе!»

Трансформация не только не заставила Койю забыть нежные чувства к «бессмысленной мелочи», как иногда в сердцах именовали Китти старшие братья Халемы. У леди Дар-Умбра теплело на душе, когда она находила на тумбочке возле кровати очередной букетик скромных умбренских цветов, и тягуче сжималось сердце при виде Китти, еле волочащего ноги после тренировки с лордом Хару. Не говоря уже о том, что на второй день после переезда в замок Хару

Дар-Умбра Койя обнаружила себя гневно потрясающей кулаками на пороге спальни сына (именно как о сыне она и думала о нем с тех пор): в комнате был полный и окончательный беспорядок, который только и способен сотворить одиннадцатилетний мальчишка, лишенный материнского глаза. Кинжалы — детские затупленные и вполне взрослые, конская упряжь, какие-то свитки, потрепанные перчатки — все незамысловатое барахло аккалабатского дара валялось где ни попадя, и было очевидно, что к текущему состоянию комнату приводили не один месяц. Койя издала воинственный клич, который подкинул Китти с постели, и приступила к исполнению материнских обязанностей.

Несмотря на скептические ухмылки лорда Хару, ему скоро пришлось убедиться, что трансформация не затронула только боевые рефлексы Ко. В остальном его жена проявляла все черты истинной леди Аккалабата: беспорядка в доме она не терпела, садовника, посмевшего не выполнить указание по поводу одной разнесчастной клумбы, выгнала в тот же день, а Китти, при всей отчаянной любви к нему, держала в ежовейших рукавицах. О том, чтобы не явиться домой к обеду, увлекшись исследованием очередной бесконечной пещеры, которыми были изрыты все внутренние отроги Умбрена, он и думать забыл. Но при всей любви и уважении к Койе — жене и матери, мужчины семейства Дар-Умбра были единодушны в одном: в делах, касающихся турнира, она голоса не имела. Более того, когда Койя попросилась однажды посмотреть на тренировку, ответ мужа был не просто резким, но грубым. Китти только посмотрел извиняющеся и вздохнул. Койя попробовала поднажать — вечером, когда страсти, казалось бы, улеглись, но, к ужасу и изумлению своему, натолкнулась на ледяное: «Асгир себе такого бы не позволил, хотя не хуже тебя все помнил.».

Она и думать забыла, что у Китти была когда-то мать, леди Аса, смотревшая печально и строго с единственного портрета в небольшой семейной галерее Дар-Умбра и ушедшая так предательски, так слабовольно, когда мальчишка, обделенный способностями, больше всего на свете нуждался в ее заботе. «Что же ты, Аса? — безмолвно спрашивала Койя, придвинув подсвечник поближе к бледному, вытянутому лицу с миндалевидными глазами и тонко очерченной линией носа. — Что же ты их оставила? Тем более, если, как утверждает Хару, «все помнила»? Он же ничего не умеет, наш сын. Слышишь меня? Он ничего не умеет».

За этими ночными разговорами и дневными тревогами за Китти уходила на второй план жалящая тоска по своей любви, все реже вспоминалось ощущение сильных тонких пальцев, обводящих медлительно грудь; губ, сдавливающих сосок, поднимающихся вверх к шейной впадинке, застывающих там ненадолго, исследующих все тело — властно, но нежно; забывались пробуждения — у него на плече, под пеленой его светлых волос, перемешанных с ее, темными; истомленный желанием шепот в ухо: «Койя. наконец-то». Все уходило, заслоняясь хозяйственными заботами и надвигающейся катастрофой.

За год совместной жизни лишь один раз лорд и леди Дар-Умбра выбрались в свет — на свадьбу старшей сестры. Рейвен и Элла праздновали на широкую ногу. Жалко, что Хару не согласился почему-то взять Китти. Да и тот особенно не настаивал. Очевидно, ссора во дворце еще пролегала тенью между семействами Умбра и Кауда. Койя сама тогда оторопела от того, как Рейвен, всегда насмешливо-высокомерный, сорвался на Хару, какую грязную брань он выкрикивал. Да, конечно, он был не в себе от собственной нерешительности, да, он завидовал неимоверно смелости лорда Хару, не побоявшегося взять в жены ее, Койю, раздетую перед всеми. Он, безответно и безнадежно столько лет мечтавший об Элджи, взрослый мужик, владеющий богатейшим дариатом Империи, растерялся, увидев любимого человека таким. униженным, сломанным, выставленным на посмеяние всем — до последнего — дарам Аккалабата. Растерялся и испугался что-нибудь сделать. Койя ему не завидовала. Представляла себе бессонные ночи, которые он должен был провести, чтобы явиться спустя неделю в резиденцию верховного маршала со своим предложением, представляла себе оттопыренную в усмешке губу Меери — у этого-то точно не было ничего святого.

Ей даже жалко было лорда Рейвена. И идеальное его поведение с Эллой после того, как предложение было принято, она оценила. Сами они с лордом Хару обвенчались по-тихому, среди своих. Свадебный бал леди Эллы роскошью мог затмить королевский. Койя даже не удержалась — приподняла сзади на сестре юбку: «Давай помогу тебе таскать самоцветы. Их же несколько килограммов!» Элла окрысилась и юбку отобрала. Но выглядела замечательно, хотя для порядку пару раз и всплакнула. Даже отец, казалось, оттаял, глядя на дочернее счастье. Красовался в новом, подаренном зятем ораде, с маршальским жезлом, ласково трепал Койю и Эллу по голове и называл «мои девочки».

Сола с лорд-канцлером, естественно, семейное мероприятие вниманием не почтили. Зато лорд Рейвен первым пригласил сестру жены танцевать. Это он умел делать, Койя даже задохнулась под конец быстрого танца — такое вытворяли с ней руки партнера. Поклонившись, он не сразу проводил ее к мужу, а посмотрел прямо в глаза и сказал: «Леди Койя, я хотел бы с Вами очень серьезно поговорить. Не сегодня. Но в ближайшее время». Пока она соображала, что бы ответить, снова сменил выражение на игривое и вручил ее с подобающими комплиментами лорду Хару.

Поговорить им так и не довелось. Леди Элла, неимоверно быстро оказавшись беременной, сразу же объявила, что переносить это тяжелое состояние согласна, только уцепившись мужу за полу орада. И лорд Рейвен, никогда не выносивший чужого давления, смиренно вздохнул и затворился у себя в замке. Меери сочинил по этому поводу глумливый куплет и распевал его по всем тавернам Хаяроса.

И вот теперь он стоял, усмехаясь, покручивая в руках мечи, словно в той же самой таверне, повздорив с каким-нибудь пьяным тейо, собирался научить его уму-разуму. Орад он уже сбросил. Солнце, казалось, попрощавшееся до завтра, по злой иронии судьбы снова выскочило из-за туч, и мелкий крап на породистых перьях Дар-Кауда выглядел под его лучами как частички слюды, нанесенные на черное, бархатистое полотно. С веселым ожиданием Меери наблюдал, как спускается по лестнице Китти. Ее Китти! Ее ребенок! Койя непроизвольно дернулась вслед за ним и только тут обнаружила, какая железная хватка у мужа и какие холодно-осуждающие глаза бывают у Хетти. Скинула его руку с плеча, уселась, вцепившись ладонями в колени, зубами в нижнюю губу, ни на мужа, ни на брата не глядя.

И увидела. Как лорд Рейвен в первых рядах, чуть обернувшись, посмотрел на нее коротко и обреченно и опять голову склонил к списку участников, который держал в ладони. От этого взгляда снова надежда завелась в ее сердце: в нем было не сочувствие, нет, в нем была собственная беда, спускавшаяся сейчас на арену в облике Китти.

Неужели с Меери что-то не так? Что-то случилось с лучшим фехтовальщиком дома Дар-Кауда, что он может сейчас проиграть неумехе Китти?

А Меери действительно был у Дар-Кауда лучшим. Об этом много раз говорил Элджи, оправдываясь после очередной потасовки с назойливыми братцами, когда Ко и Хетти, подпрыгивая на стожках приготовленного для лошадей сена, наперебой верещали «Убей уже их! Смерть Дар-Кауда! Элдж, почему ты их не прикончил?!!» Элдж отвечал рассудительно: «Рейвена одного я давно бы убил. Но пришибить его вместе с Меери — это, Хетти, ты, пожалуйста, сам. Меери остервенительно быстро соображает. И у него потрясающая координация рук, ног и крыльев. Во внутреннем времени он отстает, но ухитряется парировать на чистых рефлексах. Иначе бы я ему уже уши отрезал».

В любом случае он выше Китти на голову, физически много сильнее и опытнее. Койя сама себя оборвала. Да о чем она рассуждает! Китти медленнее и неповоротливее любого, кто уже выходил или выйдет сегодня на эту арену. Опыт и боевые навыки Меери — это всего лишь вопрос времени, за которое он доберется до нашего мальчика.

Китти тем временем тоже снял орад и устроился напротив Меери. Тот улыбаться не прекращал, словно перед фокусником на ярмарке, слегка салютнул одним из мечей. Китти ответил. Он был небывало серьезен сейчас, воспринимая этот бой как возможность реабилитировать себя перед теми, кто, насмотревшись его «мастерства» на детских поединках, больше на турниры в Хаярос Китти не приглашал.

- Ичита!

В воздух плеснули крылья, звякнули первый раз друг о друга мечи. Койя закрыла глаза. Ни в одном бое на этом турнире разница в классе не была так ощутима уже на первой секунде: Меери не просто сразу оказался сверху над Китти, он еще заставил его развернуться так, чтобы было удобнее бить. нет, погоди-ка, что это я? Неужели трансформация до такой степени меняет восприятие боя? Это ведь Китти так удобнее! Он левша, и Меери об этом знает. Он же не может так ошибаться? Сознательно подставлять Китти подмышку, не закрытую кожаным нагрудником, под левую руку! Вытяни меч, малыш, просто вытяни меч! Не успел.

- Ух ты, а у тебя есть внутреннее время, сестрица, — ошарашенно и одобрительно шепчет Хетти справа. — Ты только поосторожней его запускай, а то заметит кто. Развлекайся, когда я рядом.

Действительно, у Хетти сейчас внутренний водоворот во всей его красе. Некоторые лорды Дар- Умбра даже отодвигаются потихонечку. Им неуютно рядом с воинственно настроенным Дар- Халемом. Но сестре и брату так даже удобнее — никто не мешает им следить за поединком в их собственном темпе, не только видя, но и предвидя удары. Обсудить они, конечно, их не успевают, но все понятно без слов: Меери делает что-то невообразимое. Вот он опять открылся — незаметно для других, но очевидно для Дар-Халемов, подставляя Китти уже даже не подмышку, а спину, лишь частично прикрытую кольчужной защитой.

- Самоубийца, — восторженно бормочет Хетти.

- Бей же, беееей, — беззвучно артикулируют губы Койи. Китти снова не успевает.

На пятой минуте боя к Хетти возвращается рассудительность. Он дергает сестру за рукав платья: «Койя!». Дергает сильно, забыв, что рядом не Ко в черном ораде, и лиф сползает, полуобнажая грудь. Хетти краснеет, заслоняет сестру рукой, натягивает платье обратно.

- Койя! Чего это с ним? С Меери? Он умом повредился?

- Не знаю, — губы у Койи пересохли от напряжения. — Молчи. Никто пока не догадывается. Самое удивительное — это то, что все время боя Меери не перестает улыбаться. То широко, по- мальчишечьи, подманивая Китти к новому переходу, после которого тому опять останется только вытянуть меч и. он опять промахнется. Тогда Меери усмехнется уже досадливо и снова затеет свою тактическую игру, смысл которой ускользает даже от тех, кто ее заметил.

Лорд Хару тоже улыбается — счастливо и довольно. Накрывает своей широкой лапищей руку жены:

- Вот видишь! Видишь, Койя? Какой молодец! А ты сомневалась. Это в нем говорит кровь леди Асы.

Койе не хочется разочаровывать мужа, но упоминание леди Асы выводит ее из себя:

- Замолчи! Ты сам ничего не видишь и не понимаешь. Опустись с небес на землю, Хару! Меери просто играет с ним, и скоро эта игра ему наскучит. Не веришь — спроси у Хетти.

Лорд Хару недоуменно переводит взгляд с жены на Хетти. Тот, не отрываясь от поединка, окончательно переместившегося в воздух, кивает. Ему, в отличие от Хару, видно, что Меери теперь не просто улыбается, он что-то говорит Китти, словно подначивая, словно. Святая Лулулла! Больше всего это напоминает танцевальное «раз-два-три», когда более опытный партнер ведет свою менее искушенную пару: раз-два-три, раз-два-три. все выше и выше, над землей, от земли. А солнце, не желающее снова уйти за тучи, мешает всем, даже Хетти, приставившему ладонь козырьком над глазами, рассмотреть, что там происходит.

А потом солнце прячется. Неожиданно и мгновенно — за краем тучки. Ни один сражающийся в небе мечник Аккалабата никогда не пропустит такой момент, и вниз, прямо на мраморный песок турнирной арены, несутся два переплетенных тела — две пары крыльев: черно-белые крапчатые Дар-Кауда и черные с двумя рыжими подпалинами по бокам Дар-Умбра.

Дары, разгоряченные затянувшейся схваткой, выдыхают дружно. Когда так падают, то все понятно: это не неконтролируемое падение, просто один, приставив другому к горлу кинжал или загнав меч между ребер, тащит его вниз, чтобы в последний момент отпрыгнуть и дать возможность измученному, полубездыханному телу разбиться о землю или о камни. Это эффектно, это умеет каждый взрослый дар Аккалабата, выигравший хотя бы пару турниров. А у Меери их за плечами десяток.

Чахи меня возьми, Хетти, где ты выучил эту грязную ругань? Ну я потом с тобою поговорю, как сестра с братом! Хотя ругнуться есть от чего. На мгновение позже, чем Хетти, и на десять таких же мгновений раньше, чем все остальные, Койя видит, что размозженного об арену тела не будет, как и победного рывка Меери в сторону. Что приземляются они вместе, на ноги, хотя, конечно, контролирует их полёт Меери — Китти устал и совсем не может справиться с крыльями на такой скорости. Что. «Эй, сестрица! Так ругаются только на поле боя!» — Хетти смотрит расширенными глазами. Некогда извиняться, братец! Меери успевает вывернуть у самой земли так, что сверху оказывается Китти. А он сам — на земле, под ним, перед ним, на спине, больно врезавшись в шершавый песок локтями, высоко закинув красивую голову, с все той же нахальной улыбкой на губах, кисти рук с клинками разбросаны в стороны.

- Да! — кулаки лорда Хару взлетели в воздух. Счастливое торжество светилось в маленьких глазках, что-то (благодарность прекрасной Лулулле?) прошептали толстые губы. — Вы видели? Все видели?

От тряс за плечо сидящего впереди лорда своего клана, обомлевшего, как и все остальные, и явно бывшего не в состоянии разделить его радость.

- Койя, ты видела?!!

Койя все видела. Она видела, как привстала на своем месте леди Элла, как что-то взбудораженно говорит она мужу, закрывшему лицо руками, будто он поменялся местами с женой и теперь настала его очередь плакать. Но слышала только произнесенное там, на песке, одними губами — так, что только тот, кто по-настоящему любит, мог услышать и догадаться:

- Бей!

Рядом Хетти остановил внутреннее время. Происходящее на арене было очевидным теперь для любого. Меери на этот раз не просто открылся. Он лежал, отбросив в сторону оба меча, и щурился на снова вылезшее из грозовых облаков солнце. Китти переступил с ноги на ногу. «Он, наконец, сообразил», — поняла Койя.

- Не хочу.

- Китти, хватит валять дурака. Бей.

- Не буду.

Началось шевеление вокруг трона. Лорд-канцлер сполз с табуретки, состроил угодливо- тревожную мину, навис над Ее Величеством. Лорд Дар-Пассер подлетел к месту действия, схлопнул крылья так грозно, как умеет только ректор военного корпуса, сделал вид, что осматривает позицию, которую прочитал, естественно, одним взглядом. Торжественно объявил:

- Лорд Китти отказывается наносить последний удар, находясь в положении, позволяющем ему это сделать. Лорд Меери не ранен. Он имеет возможность дотянуться до мечей и продолжить бой, если, разумеется, он не склонен сдаться. Ваше решение, лорд Меери?

- Сдаюсь.

Распорядитель турнира поморщился. Издавна Дар-Пассеры считали себя хранителями воинских традиций Аккалабата. Сдающийся Дар-Кауда — это не укладывалось ни в какие рамки. Это было как личное оскорбление. Но оспаривать слово Дар-Кауда, ставить его под сомнение даже элементарным: «Простите, я не расслышал» — этого бы на Аккалабате не посмел сделать никто. Единственное, что позволил себе лорд Дар-Пассер, — от души прокашляться, прежде чем обратиться к Китти:

- Лорд Китти Дар-Умбра, Ваш противник сдался. Вы победили. Вам предлагается его жизнь или его свобода. Ваше решение?

Китти робко повел крыльями, сделал попытку оглянуться туда, где сидели отец и Койя, но лорд Дар-Пассер безжалостно встал между ним и трибунами. Лорд Меери изобразил на лице покорство судьбе:

- С Вашего позволения, пока он решает, я сяду. Все локти оцарапал об этот наш знаменитый мраморный песок Хаяроса.

Трибуны молчали. Слишком уж неожиданный и многообещающий поворот событий. Глаза у королевы горели. Лорд Дар-Пассер ощутимо злился. Китти жалобно перетоптывался между ним и Меери, не убирая мечи.

В тишине прозвучал насмешливый голос Рейвена:

- Похоже, малыш не собирается убивать моего брата, а всерьез задумался о дуэме. Китти, лапа, ну зачем тебе такая старушка? Раз — и все кончено.

Трибуны одобрительно зашумели. Китти яростно затряс головой, крылья у него за спиной трепетали так, что, казалось, в них уже поселилась приближающаяся буря. Королева громко вздохнула. Лорд Дар-Пассер набрал полные легкие воздуха. В этот момент Меери надоело изображать покорство судьбе, и он снова развеселился. Состроил умильную мордочку и воззрился на Китти снизу вверх преданным взглядом. Чуть ли язык не высунул. По присутствующим пробежал смешок. Немножко буффонады перед трагической развязкой — такие представления ценили дары Аккалабата. Но не их королева.

- Лорд Меери! Прекратите паясничать! — Ее Величество не пыталась скрыть раздражения. Ее должны были развлекать и забавлять, а ее бесили. — Лорд Хару! Вы, что, там совсем обезумели от восторга? Всем нам известно, что Ваш сын — тупой недоносок. Но портить турнир я не разрешаю. Я разрешаю Вам выйти на арену и выполнить последний удар за него. У вас полминуты. Иначе я прикажу лорду Пассеру прикочить обоих. За нарушение правил турнира. Именно так делали во Вторую эпоху, и мы должны чтить традиции предков.

Услышав про традиции предков, лорд Дар-Пассер встрепенулся как боевой конь и вытащил меч из ножен.

Лорд Хару не тратит времени даром. Непокорные дары Умбра не заслуживают лучших мест, чем высоко, у самого края трибун и оттуда до Китти далеко — гораздо больше минуты, если бежать по ступенькам. Он, ломая ногти на левой руке, раздирает застежки орада, одновременно правой вытягивая меч из ножен. Койя даже отшатывается от мужа: внутреннее время у него на пределе, и кажется, что орад падает на скамейку через звенящий, сгущающийся воздух. Все это время, все эти несколько секунд прежде, чем подняться в воздух, лорд Хару, не отрываясь, смотрит на Китти, пытаясь без слов на расстоянии донести до него одну мысль — насколько серьезна королева и насколько неизбежно сейчас его вмешательство. И до Китти, очевидно, доходит. Он делает шаг вперед, отводит чуть в сторону меч, но вместо того, чтобы ударить, бросает его одним движением в ножны и говорит ухмыляющемуся во весь рот Меери:

- ^Ду^эм.

Поскольку трибуны молчат в ожидании действий лорда Хару (только всхлипывает мужу в плечо леди Элла — но она всегда всхлипывает), то это слово услышали все. Все услышали, но не понял никто. Даже лорд Дар-Пассер, придвинувшийся поближе, чтобы, если лорд Хару не успеет, дать ход распоряжению королевы, спотыкается на полшаге и переспрашивает недоуменно:

- Ч-ч-то?

- Дуэм, — повторяет Китти, теперь уже оборачиваясь к распорядителю поединков.

Трибуны взрываются моментально. Хохотом, яростными криками, оскорбительным улюлюканьем. Среди всеобщей истерии островком спокойствия выглядят несколько мест на заднем ряду, где сидит с гордо выпрямленной спиной, но крепко вцепившись в руку младшего брата леди Койя, а на лице ее напряжение и страх уступают место недоверчивости и облегчению. И как кладбищенский памятник — холодный и неподвижный, прижимая к себе плачущую жену, замер в ложе для почетных гостей лорд Рейвен Дар-Кауда — глава одного из древнейших и, несомненно, богатейшего рода Аккалабата. Он смотрит на брата так, как минуту назад смотрел на Китти лорд Хару — словно в решающее мгновение просит его о чем-то, самом важном в жизни. Но Меери не видит этого. Он продолжает смеяться, не обращая внимания на гул на трибунах, на брата, гипнотизирующего его взором, на лорда Пассера, который мнется в нерешительности, будто губы его отказываются произносить стандартный вопрос, на королеву, мгновенно сменившую гнев на милость — получающую необыкновенное, исключительное удовольствие от того, что происходит.

- Лорд Дар-Пассер, Вы, что, язык проглотили? — осведомляется Ее Величество. — Ну, я за Вас. Ваше решение, лорд Меери?

Какое тут может быть решение, ради святой Лулуллы?!! Трибуны уже не гудят — они воют от смеха. Лорд Меери Дар-Кауда — дойе Китти Дар-Умбры. Дар-Кауда — дойе Дар-Умбры! Двадцатишестилетний Меери — дойе одиннадцатилетнего Китти! Ой, сейчас я умру! Ой, я не могууууу! Со всех сторон слышится хохот, переходящий в визг или хрипы, извлекаются из карманов носовые платки, кто-то уже сполз под лавку и давится там от восхищения. Только в почетных ложах, занимаемых старейшими семействами Фалько, Эсилей и Кауда, вместо смеха — презрительные усмешки и недовольный ропот. Какое тут может быть решение, ради святой Лулуллы? Как он вообще посмел, этот мальчишка? Хорошо, что у лорда Меери есть честь. Он не бился в полную силу — пожалел убогого (глупость, конечно, но вот ведь взыграло в нем благородство — ладно, не запрещается, тем более, что убогий — пасынок сестры жены его старшего брата, а леди Койя — известная ведьма, в чем со времени ее трансформации убедились уже все дары). Но пойти под дуэм к несовершеннолетнему неумехе, полукровке, рядом с которым стоять- то благородному дару Кауда стыдно? Конечно, Меери выберет смерть. И это послужит наглецам Умбра хорошим уроком. Вон как грозно сведены у лорда Рейвена брови: оскорбление не пройдет даром, он оплачет младшего брата, но слезы его отольются кровавыми слезами клану Дар-Умбра.

- Да.

- Ч-ч-то? — похоже, лорд Дар-Пассер полностью утратил контроль не только над ситуацией, но и над собой.

- Я сказал, да, — лорд Меери уже не смеется. Он совершенно спокоен, чего не скажешь о зрителях на трибунах. Ее Величество торжествует: ради одного этого стоило устроить подобный турнир!

Сола, милая Сола! Как жаль, что ее здесь нет! Я душу из лорд-канцлера вытрясу, пока он не объяснит мне, что за внезапная болезнь свалила его жену! Приходится развлекаться одной.

- Лорд Китти Дар-Умбра!

Королева — сама благосклонность. Она поощрительно кивает Китти, не забывая следить за светопреставлением на трибунах:

- Ну что же Вы не подойдете ко мне со своим избранником?

Китти, стоявший все это время как каменное изваяние, отмирает. Он выглядит таким же спокойным, как и Меери. Протягивает ему руку, делает жест головой в сторону королевы. Меери коротко кивает, почему-то, прежде чем вложить свою ладонь в ладонь Китти, натягивает перчатку, поднимается с колен. Они вместе делают несколько шагов в сторону трона, обходя по дороге застывшего в недоумении распорядителя. Дар-Пассеру не до них, он, как и все, смотрит на Рейвена Дар-Кауда. А лорду Рейвену не до того, что происходит на арене: он грозно рыкнул на нескольких молодых лордов своего клана, которые повскакали с мест при последних словах лорда Меери, и старательно вытирает слезинки с прекрасных глаз леди Эллы.

Только когда Меери, проходя мимо, все-таки ловит его взгляд, Ревен возводит глаза к небу и делает шутовской жест рукою по горлу, будто сам себя душит. Меери в ответ чуть заметно пожимает плечами. Смысл этой пантомимы ускользает, кажется, ото всех, кроме леди Койи, нагнувшейся вперед так, что ее черные волосы закрывают поле зрения сидящим на переднем ряду дарам. Но они терпят — спорить с этим демоном в юбке себе дороже.

Китти и Меери тем временем, серьезные и решительные, добираются до подножия трона и получают разрешение королевы на дуэм. Друг на друга они не глядят. Радость Ее Величества, конечно, омрачается тем, что Китти несовершеннолетний. Но — как только, так сразу — она шутливо грозит им пальчиком и отпускает новоиспеченную пару «отдыхать под трибуны».

КА^^А Ьл^-УмЛ^л

Китти чувствует, как железный кулак, сжимавший с утра его сердце, желудок и все остальные органы, медленно разжимается. Все уже кончилось. Он был как в тумане, но все правильно сделал, судя по тому, что оба они живы, их отпустили и сейчас, наверное, отец с Койей заберут его и можно будет полететь домой. А с этим Дар-Кауда они как-нибудь договорятся. Ведь Китти несовершеннолетний, а этому — уже целых двадцать шесть лет.

В подтрибунном помещении шум и суета. Кто-то кричит, размахивая руками, так наседая на собеседника, будто хочет кинжалом приколоть его к стенке. Кто-то жалобно всхлипывает. Прямо на коленях или на полу разматываются свитки, составляются какие-то документы. Словно сквозь сон Китти видит верховного лорда Дар-Акила, тычущего пальцем в какую-то строчку на пергаменте, повторяющего раз за разом «невозможно объединить. граница по горам. невозможно объединить.». Видит нескольких деле в лиловых платьях, какие носят только в семействе Эсилей, прикладывающих широкие рукава к шее светловолосого парня, у которого глаза расширены от ужаса, и приговаривающих: «Да, милый, тебе, безусловно, тоже пойдет. Не правда ли, лорд Дар-Гавиа?» И с легким южным акцентом, показывая белые зубы на темном от загара лице, соглашается лорд Дар-Гавиа, и нежно, приподняв кончик своей длинной косы, проводит ей мальчику по щеке. Тот заливается нехарактерным для даров Эсиля румянцем. Прекрасные деле хохочут.

Китти испуганно сглатывает, ему уже не кажется, что все закончилось и сейчас их отпустят домой. То, что творится на широких деревянных скамейках, поставленных вдоль стен, вовсе пугает. Обычно на них укладывают и обрабатывают раненых, вынесенных с турниров. Или сидят и напиваются после или во время боев старшие дары, уже пресытившиеся видом мечей и крови. Сегодня здесь сидят друг у друга на коленях или плачут друг другу в колени, уговаривают, обнимаются, гладят друг друга по волосам, рассматривают крылья, целуются. Молодость есть молодость, и, пока главы семейств заключают дуэмные соглашения, есть время и грешно его не использовать.

- Ты, что, правда, тупой? Кто должен кого теперь вести за руку? — шипит ему в ухо Меери, и Китти вскидывает на него полные слез глаза.

- Что я тебе теперь должен? — отчаянно спрашивает он.

- Ааа, — разочарованно машет рукой Меери и, прокладывая себе путь среди совещающихся старших даров, плюхается на свободное место.

- Иди сюда, — стучит он по скамейке ладонью.

Китти покорно делает шаг вперед и замечает, что происходит на соседнем месте, практически в полуметре от руки Меери. Это для него уже слишком. Сам Меери, скамейка, все полутемное помещение переворачиваются у Китти в глазах, и он летит вверх тормашками в мягкую тьму.

- Подлец! Скотина! Тебе нужно было сделать лишь шаг!

Голос отца выводит Китти из забытья. А может не голос отца, а струя холодной воды, стекающая по лицу и за шиворот. Койя старательно выжимает мокрую тряпку. Губы у нее осуждающе сжаты, на Китти она не глядит. Что опять не так? Что еще он неправильно сделал? Китти немного приподнимается, и соображает, что кричат не на него, а на Меери. Тот сидит, вжавшись спиною в угол, скрестив на груди руки, над ним нависает отец, потрясающий кулаками, вокруг них — свободное место, образованное кружком негодующих даров.

- Что случилось, Койя?

- А, ты очнулся. Да, собственно, ничего. Просто ты грохнулся в обморок, а Меери мало того, что не подхватил тебя, когда ты падал — он не сделал и шагу, чтобы тебя поднять. Тебя чуть не затоптали. А теперь того и гляди затопчут Меери за то, что он тебе не помог. Это, знаешь ли, дары Аккалабата. Помнишь, как они неистовствовали на арене, когда ты осмелился объявить дуэм дару Кауда? Теперь, когда дуэм заключен, их настроение изменилось: дойе, не пришедший на помощь каруну, когда ему плохо — это не укладывается у них в головах, это удар по традициям Аккалабата. Меери сейчас для них — прямое воплощение демона Чахи. Так что, если ты не заступишься, ему придется несладко.

- Я за него? Койя, ты шутишь. Он в тысячу раз сильнее.

- Ты его карун. И ты сам этого захотел, позволь напомнить.

- Койя, я не думал, что это все так.

- Серьезно? — подсказывает она, и глаза у нее бездонные и ледяные, как жерла умбренских пещер в декабрьские морозы.

Китти молча кивает.

- Когда-нибудь, если ты еще что-нибудь начудишь. подобное, — медленно произносит леди Койя, разглядывая зазубрину от меча на стенке в метре над его макушкой. — Я откручу твоему отцу голову. Не надо было держать тебя вдали от Хаяроса, прятать от реальной жизни за умбренскими скалами. Вот результат. Хару, отстань от Меери, — говорит она таким же ровным, безжизненным голосом. — Или ты хочешь, чтобы они (Койя поводит рукой в сторону угрожающе рокочущего кружка даров) разорвали в клочья дойе твоего сына? Отойди, и пусть эти двое разбираются сами. И всех это тоже касается.

Койя ни разу не повысила голоса, но руку ее, скользнувшую в складки пышного платья, заметили все. Еще со времени свадьбы леди Эллы прошел слух, что леди Койя носит под фалдами пару острых кинжалов и неплохо умеет ими пользоваться. Кто распустил этот слух — неизвестно, но связываться не хотелось. День и так был чересчур богат на события. Поэтому кольцо даров разомкнулось, и каждый из них занялся (или сделал вид, что занялся) своими делами. Единственный, кто не прореагировал, был лорд Хару. Он по-прежнему угрожающе нависал над Меери и даже размахнулся для хорошей затрещины.

- Лорд Хару, успокойтесь. Мой брат не мог.

Не обязательно выглядеть медведеподобно, чтобы иметь стальные мышцы. И лорд Рейвен сейчас наглядно это доказывал. С легкостью перехватив руку лорда Хару, он медленно заводил ее тому за спину. Лорд Хару подергался — хватка была железная.

- Чего он не мог, твой брат? — нарочито грубо спросил Хару. Хватит с него этих рафинированных аристократов, этих вырожденцев, кичащихся своим древним происхождением, в то время как на самом деле они не далеко ушли от тупых животных, на которых мы охотимся в лесах и горах!

- Не кричать над моим сыном он не мог? Лорд Рейвен отпустил его руку.

- Ах, Вы и это помните.

- А то б мне не помнить. Китти мне все рассказал. Малец сам не понял, что это значило, но я-то знаю.

- Да? — в голосе Рейвена зазвенела тихая ярость. — И что же Вы знаете?

- Койя, о чем они? — нервно заерзал Китти. Воспоминание о первом близком знакомстве с Меери было не из приятных.

- Понятия не имею, — честно сказала она. — Но, похоже, от кандидатов на смертоубийство здесь становится тесно. Господа мои, давайте выйдем на свежий воздух.

- Там льет, как из ведра, — бросил через плечо уже овладевший собой лорд Рейвен.

- Ничего. Зато охладитесь, — парировала Койя. — И мне показалось или мы собираемся обсудить нечто очень личное?

Задыхающиеся дары обвели глазами комнату. Народу в ней поубавилось, но лишних ушей оставалось достаточно. Они смерили друг друга ненавидящими взглядами и согласно кивнули.

- Меери, ты идешь с нами, — отрезал лорд Рейвен.

- Китти, ты тоже, — присоединился лорд Хару.

Меери, который на протяжение этой ссоры смотрел только на Китти, вытянул ноги, потряс ими, словно демонстрируя, как они у него затекли за время столь долгого и бессвязного разговора, и сразу за этим легко вскочил. Протянул Китти руку:

- Пошли, что ли, мой карун.

Китти, секунду подумав, тоже протянул руку. Точнее, потянулся пальцами к ладони Меери, но не успел. Потому что между ними со свистом прорезал воздух узкий клинок лорда Рейвена. Китти едва сумел отдернуть ладонь. Меери картинно подул на кончики пальцев.

- Брат мой, — пафосно проговорил он. — Ты чуть нас не покалечил.

- Ничего, — серьезно ответил Рейвен. — Тебе бы было полезно. Не трогай мальчишку. Здесь я и дары Эсиля в количестве не меньшем, чем пять штук. Тебе кажется, ты недостаточно украсил собой королевский праздник?

Китти показалось, что в светлых глазах Меери мелькнул испуг. Во всяком случае «Извини» он проговорил поспешно и, вроде как, искренне. Койя и Хару недоуменно глянули друг на друга. Было видно, как им не терпится выбраться из этого душного помещения под освежающий дождь и вытрясти из Дар-Кауда все, что те имеют сказать в свое оправдание. Поэтому даже выходку с мечом они Рейвену спустили.

- Так что, мы идем или нет? — подала голос Койя.

Чм^^ША и Клуум

На улице дождь хлестал, как водопад Эль-Зимбера. Укрытые под навесом лошади вздрагивали мокрыми боками, пугливо прижимали уши при каждом раскате грома. На лужах вспучивались и лопались огромные пузыри — похоже, что зарядило надолго. Не обращая внимания на то, что ее ноги по щиколотку увязали в траве и раскисшей глине, Койя первой добралась до брошенной торговцами большой крытой телеги на дальнем краю поляны, откинула полог и заползла внутрь.

- Лорды, — раздался из темноты ее голос. — Здесь сравнительно сухо, есть сено, а дождь шумит так, что нет необходимости опасаться, что кто-нибудь нас услышит. Если вы не побрезгуете, дорогие настоящие и будущие родственники, то мы могли бы уединиться здесь.

Дары переглянулись.

- У Ко всегда было неплохо с головою, — одобрительно пробормотал лорд Рейвен. — После тебя, Меери.

Меери покорно скрылся под пологом. Рейвен залез вслед за ним. Лорд Хару обернулся к Китти:

- Ну, что же ты?

- Пап, я не могу.

- Китти, ты не прекрасная деле. И никогда ею не станешь, судя по твоей сегодняшней выходке. О том, чем ты думал, когда решил притащить к нам в дом этакое сокровище (лорд Хару дернул плечом по направлению к отверстию, в котором только что исчез лорд Меери), я поговорю с тобой позже. Выбрав себе дойе, ты принимаешь на себя ответственность не только за свои, но и за его поступки. А ты капризничаешь. и ревешь, как девчонка.

- Пап, это дождь.

Лорд Хару устало вздохнул. Девчонок у даров не было уже несколько сотен лет, но выражение сохранилось. Раньше он плохо понимал его смысл. Теперь же сомнений не было: его собственный сын стоял перед ним измотанный и до предела опустошенный и ревел. как девчонка. Но если сейчас не затащить его в эту телегу и не заставить там на равных, как взрослого, участвовать в переговорах с Дар-Кауда, грош цена всему его воспитанию. И позора не оберешься. А позориться перед этими выродками-аристократами он не собирался. Поэтому жестко взял Китти за плечо и толкнул к телеге.

Выродки-аристократы тем временем не дремали. Старший из них высунулся из-под матерчатого полога и сказал неожиданно дружелюбно:

- Хару, пусть остается. Он, правда, маленький. Помокнет чуток, потом отпоишь эгребским. Залезай давай.

Хару в последний раз глянул на Китти, при первых же словах лорда Рейвена сползшего вниз и устроившегося в обнимку с колесом телеги, убедился, что ребенок во всяком случае уселся не в лужу, а на торчащий из травы камень, и полез внутрь. Там было сухо. Койя сидела, обхватив колени руками, уютно примостившись подбородком в гнездышко между коленями. Меери жевал сухую травинку. Весь его независимый вид куда-то исчез, даже в темноте было видно, что вокруг глаз — светлых, но не матовой непроницаемой белизной, как у даров Эсиля, а водянисто- прозрачных, будто в какую-то голубизну уходящих — залегли морщинки усталости. Рейвен выглядел как всегда, устроился удобно, сбросив мокрый орад и законопатив им щель, в которую дуло. Лорд Хару орад снимать не стал, пристроился рядом с женой, ждал терпеливо. Наконец, Рейвен поднял глаза:

- Хару, я хочу это закончить. Лорд Хару взорвался мгновенно:

- Закончить? Ты, мразь.!

И ощутил не по-женски крепкую руку леди Койи у себя на запястье.

- Хару, не надо. Давай их выслушаем. Тем более, что я не поняла, что Меери кричал нашему Китти и почему это так важно.

- Не Китти. Над Китти. И не что кричал, а просто кричал. Просто умилительно, насколько в ваших, молодых кланах не интересуются историей Аккалабата, — в тоне Рейвена звучала такая грустная ирония, что Койя даже не стала протестовать. Ну не интересуются и не интересуются. Скорее бы он перешел к делу.

- Меери кричал, точнее, впервые крикнул над Китти в день, когда ты была. эээ, извини.

- Представлена ко двору, — подсказала Койя. — Не волнуйся, я этот день хорошо помню. Как и все вы. Согласись, ты единственный дар на Аккалабате, который прилюдно обращается на «ты» к чужой деле, будь она даже сестрою твоей жены. «Вы», по всей видимости, я не заслуживаю. Рейвен застыл. Он действительно не заметил. Так же, как, понуждаемый воспитанием и долгой благородной линией крови, он, не задумываясь, говорил «Вы» любой прекрасной деле Аккалабата, так он автоматически обратился сейчас на «ты» к леди Койе. Непростительно. Но это казалось таким естественным. И как же теперь продолжать разговор?

- Брось, Ко. Не придирайся. Мы же тебе не мешаем носить кинжалы. Голос Меери прозвучал глухо, как из подземелья.

Из груди лорда Хару вырвалось какое-то нечеловеческое рычание. Койя ловко перехватила его руку, протянутую к горлу Меери, сказала со вздохом:

- Ладно. Только называй меня Койей. Я все-таки женщина.

Спрятала руку мужа у себя на груди, навалилась всем телом. Он проворчал:

- Койя!

- Хару, пусть они мне расскажут.

- А чего им рассказывать? — взвился лорд Хару. — Я сам тебе объясню. Ничего нового. Просто вас, Дар-Халемов, гоняют и в хвост и в гриву по фехтовальной площадке, вот вам и некогда читать книжки. А у нас, в Умбрене, зимой, когда все застывает, или во время летнего урагана. библиотека, конечно, небогатая, но волей-неволей садишься и читаешь. Так вот, эти. Дар-Кауда. И остальные древние роды. Когда начались дуэмы, им, видишь ли, семейная гордость не позволяла. Они просто не могли, как другие, договариваться, уговаривать, заставлять иногда своего каша — того, кто стоит за спиной — стать своим дойе или каруном. И начали вымирать. Но природа им не дала. Начала сама ими распоряжаться. Не оставила выбора.

- Хару, какой ты красноречивый, — не сдержался лорд Рейвен. — Скажи просто: в нас заговорили животные чувства. Громко так заговорили.

- В общем, не знаю, как это получилось, Койя, но если кто-то из них чувствует физическое влечение к другому дару, то это нельзя контролировать. Это не так, как у всех: вычесывали друг друга, потом заключили дуэм, решили подождать еще годик-другой, потом поженились. Это неудержимо прорывается наружу — как крик, истошный звериный крик — когда одуревший от желания Кауда видит свою добычу. Они полностью теряют человеческий разум, бросаясь на.

- Это когда же я на него бросился? Я прятался от него, сколько мог, а ты, как назло, таскал его всюду, — Меери весь зашелся от возмущения. — Хорошо хоть на свадьбу Рейвена сообразил не приводить. Мне бы пришлось весь праздник торчать у себя в комнате.

- Лорд Хару слегка передёргивает, леди Койя, — вставил Рейвен. — Но общую канву передаёт верно. Наши семейные летописи в красках рассказывают о том ужасе и стыде, который испытывали наши предки, когда их чувства — чувства, Хару, а не животная похоть! — прорывались наружу. Нас начали сторониться. Представь себе: кому это может быть приятно? Идешь ты с сыном по ярмарочной площади, задерживаешься у лотка с перчатками или там клинок поточить, а рядом останавливается лорд Дар-Кауда. Или Дар-Фалько. Пять минут смотрит на твоего дорогого ребенка, дожидаясь своей очереди, пока точатся кинжалы и меряются и подгоняются по руке перчатки, и вдруг ты слышишь над ухом. Это непередаваемо. Хару сказал, что это звериный крик. Я не знаю животного в наших лесах, которое издавало бы такие мерзкие и громкие звуки. И главное, это невозможность с собой совладать, переждать, сделать все в рамках общепринятых на Аккалабате обычаев. Тащить и обладать, не слушая крики и просьбы избранной жертвы. Вот, во

что нас превратила природа. Понимая, насколько мы стали опасны, мы стали прятаться, запирать себя в замках, заключать браки только среди своих. Тогдашняя королева разрешила нам присылать на турниры и отправлять в действующую армию только женатых даров. Рейвен перевел дыхание.

- Ты сказал, Фалько тоже?

- Все три древнейшие рода. Эсиль, Фалько, Кауда. Только каждый из нас стал решать эту проблему по-разному. Фалько дюжинами свозили к себе в замки, где были, так сказать, юнцы на выданье, молодых даров из менее родовитых семейств, готовых на все, лишь бы вскарабкаться по придворной лестнице или сделать карьеру в храме Святой Лулуллы. Чем ниже и — извини, Хару — грязнее была кровь претендента, тем желаннее он был в качестве гостя в замках Дар-Фалько. Думаю, что они и тейо не брезговали.

Кричать они своим не давали. Сразу же в день совершеннолетия — в постельку с выбранным тебе родителями дойе. Когда древняя кровь оказалась разбавленной в должной мере, крик прекратился. Дары Фалько восстановили свое положение в обществе, пожертвовав внутренним временем и красотою породы. Обрюзглые, красномордые. дышат уже в двадцать лет, будто им шестьдесят. Ты знаешь хоть одного из них, кто фехтовал бы лучше среднего? Койя отрицательно качнула головой. Рейвен продолжал:

— Самая главная тайна Аккалабата — то, что сделали со своим криком Эсили. Сами они не кричат, насколько я знаю. Но нам отзываются. Поэтому я и не разрешил Меери взять Китти за руку там — под трибунами. И вознес десять молитв королеве Лулулле за то, что он не стал его поднимать, когда парень грохнулся в обморок. Лорд-канцлер бы не сказал нам спасибо. Если бы мы вообще выбрались оттуда живыми.

- Это я не поняла, — Койе хотелось, чтобы самое отвратительное осталось, наконец, позади, но, похоже, Рейвен только к этому подбирался.

- У крика древнейших семейств, Койя, есть еще одно нехорошее свойство. Он заразителен. Действует, правда, только на тех, в чьих жилах течет кровь наша или Эсилей, но противоядия от этой заразы нет. Если один дар Кауда начинает кричать над своим избранником (я предпочел бы это слово, Хару, а не жертва или добыча), то при сем присутствующие Кауда (и говорят, что Эсили тоже — я лично не проверял) теряют контроль над собой. Только тогда они выбирают уже не предназначенную им природой. хмм. добычу, а бросаются, не разбирая, на любого, кто рядом. Или под любого, кто рядом. Хороши бы мы были, если бы позволили молодым Дар-Эсилям, случившимся под трибунами, выставить себя в таком свете.

- То есть они бы кинулись. — Койя остановилась, но заставила себя договорить. — Прилюдно, на первых попавшихся.

- Койя, позволь я буду жестоким. Кинулись бы. Сорвали одежду. Это было бы изнасилование почище, чем. ты понимаешь, кого я имею в виду.

Ему показалось, или Койя вздрогнула всем телом? И Меери потянул его за край безрукавки: не надо, брат, хватит.

- Я не верю. Не верю вам, лорд Рейвен. Это невообразимо: Меери поднимает Китти на руки и…

- И теряет человеческий облик. А вслед за ним, скорее всего, и все находящиеся вокруг дары Эсиля. И, вероятно, я, муж вашей сестры, моя леди. Я ведь ее не трансформировал.

- Он говорит правду, Койя, — вставил лорд Хару. — Только нам с тобой от этой правды не легче. Наверное, тебе лучше было б не знать, кто будет расхаживать через три года у нас по замку. Они ведь поселятся с нами, лорд Рейвен? Я никогда не позволю, чтоб Китти.

В ответ раздался сухой смешок.

- Через три года Китти будет совершеннолетним. И сам решит, где они будут расхаживать. Смею заметить, лорд Хару, что данное слово по отношению к Вашему замку, учитывая его размеры, выглядит несколько неуместным. Меери, надеюсь, у тебя хватит ума объяснить своему будущему мужу, в какой из твердынь дариата Кауда хотела бы расхаживать его деле?

- Уж как-нибудь разберемся.

- Королева в вас еще не наигралась, учтите это, — Рейвен окончательно перешел на деловой тон. — Она, в отличие от леди Койи, прекрасно знает историю и будет настаивать, чтобы вы виделись эти три года. Но этот вопрос я решу. Койя, не надо так яростно блестеть на меня глазами — солома воспламенится, а мы на ней сидим. Так, я объяснил вам, почему Меери не мог помочь Китти, обрисовал ближайшие перспективы. Что-то еще?

Вроде бы, ничего, но была в стройном и страшном рассказе Дар-Кауда какая-то неувязка, не желавшая отпускать Койю, цеплявшая ее сознание, как репейник подол шелкового платья. Ага, вот оно!

- Последний вопрос, Лорд Рейвен. Меери и Китти держались за руки, когда подошли к королеве. И никто не кричал.

- Упоение боя, миледи. Всего лишь упоение боя. И застегнутые наглухо перчатки. Меери дрался с отпущенным внутренним временем. После этого требуется некоторое время, чтобы физиологические процессы пришли в норму. В том числе сексуальное влечение. Да, я забыл упомянуть, что, разумеется, после трансформации моего брата никакой опасности ни для Китти, ни для окружающих нет. Мы, Дар-Кауда, умеем быть верными.

Краска бросилась Койе в лицо. Конечно, Рейвену ничего не известно, если только Элла не проговорилась, а с нее станется! Был ли это завуалированный намек на ее супружескую неверность, точнее, на то, что в глазах всего Аккалабата должно было выглядеть как супружеская неверность? Гнев вспыхнул в ней пламенем, и это пламя, не видимое снаружи, осветило ее сознание.

Нет, не то, что Меери и Китти держались за руки, уходя с арены, показалось ей не соответствующим рассказу Дар-Кауда! Было другое, главное, самое важное, и, пока она не выяснит этого, она не уйдет. Лорд Хару между тем, тронув ее за плечо, начал неторопливо переваливаться через край телеги. Она сделала вид, что последовала за ним, но в последний момент замерла, повернув к Рейвену голову:

- Я не люблю, когда мне врут, милорд. Никогда не любила. Если это влечение, выраженное криком, так неотвратимо и не оставляет для даров Вашего клана возможности выбора, то почему Меери согласился идти под дуэм? Он же хотел Китти. — она сглотнула. — Хотел трансформировать Китти. А это разные вещи. Карун и дойе. Дойе или карун. Этими местами не меняются.

- Полная дура, — с сожалением проговорил Рейвен. — А такая красавица. Сказывается общение с лордом Хару. Кто тебе говорил, что он хотел трансформировать Китти?

- Рейвен, ты не объяснил ей разницу, — вступился Меери. — Койя, не обижайся на моего брата. Ему действительно неприятно про это рассказывать. Поэтому он, воспользовавшись тем, что Хару сразу назвал звуки, выдающие наше сексуальное напряжение, криком, не стал уточнять. Так и говорил тебе все время про «крик». А на самом деле.

Он остановился, провел рукой по лбу, почти жалобно попросил:

- Рейвен, пожалуйста, я сам не могу. Это так. противоестественно. Я имею в виду, для нее будет противоестественно. Для меня-то нормально.

Койя раскрыла было рот, чтобы произнести что-нибудь типа «Я долго буду сидеть здесь с одной ногой под дождем, а второй.», но от просительной интонации в голосе Меери рот тут же захлопнула.

- Хорошо, — просто согласился Рейвен. — Звуки, которыми мы выражаем наши желания, бывают двух видов, в зависимости от того, что мы хотим. Если бы я… смог когда-то дотронуться до Элджи. Не так, как мы делали, нарываясь на драку, с запущенным внутренним временем, а по- настоящему. Это звучало бы так.

«Курлыканье, — подумала Койя. — Или воркование. Так бы я назвала это. Это не крик. Это зов. Жалко, что Элджи не довелось это услышать. Чрезвычайно приятные звуки. И теперь ясно, почему эти уроды всегда его так донимали. Рейвену просто хотелось дотронуться». Неприятный, режущий уши звук заставил ее вздрогнуть.

- Вот. А это. я не совсем точно показываю. Должно быть в десять раз громче и омерзительнее. Это крик. Когда ты зовешь, чтобы тебя взяли. Я думал, я твоего Китти в окно выкину, услышав это первый раз от Меери. Вообрази: коридор королевского замка, мы сломя голову мчимся увидеть, что сталось с тобою и Элджи…

- Меня не приплетай.

- Хорошо, с Элджи. И тут эта мелкая дурость вываливается из окна, Меери хватает его за шиворот. И я слышу, как мой родной брат издает подобные звуки над одиннадцатилетним мальчишкой. А потом они еще ухитрились протиснуться в зал вслед за нами и встать неподалеку. Мне не до Эллы было, клянусь демоном Чахи, я пытался в толпе Меери от них оттеснить подальше. Только об этом голова болела. Ну а когда Вашим светлостям приспичило покинуть зал ровно в тот момент, когда я на лестничной площадке голову готов был себе размозжить от стыда, что не помог своей девочке, что позволил над ней так измываться. И Меери снова повело к Китти.

- Ну хватит уже, она поняла. Да, Койя? — в такой темноте даже дары Аккалабата не видят выражения глаз друг друга, но боль, стоявшую в зрачках у Меери, Койя почувствовала физически.

- И ничего нельзя было сделать? — спросила она. И снова скорее почувствовала, чем увидела, как Рейвен помотал головой. Судя по шороху соломы, он одновременно выковыривал из дыры свой свалявшийся орад. Повеяло холодом.

- А что можно? Выбор-то сделан. Мы, конечно, планировали попрятаться еще годика три, пока малец подрастет. А потом уже что-то предпринимать. Все-таки родственники теперь, как-нибудь бы договорились. Только Меери нервничал все время, что вдруг бы Китти ушел к кому-нибудь под дуэм за эти три года.

- Не ушел бы.

- А что тогда?

Это Меери и Койя сказали одновременно. И одновременно друг другу ответили.

- Одиночество.

- Знаю.

- Ты уж уговори его как-нибудь, Койя, — резюмировал лорд Рейвен. — Конечно, когда прекрасная деле вдвое старше, чем муж, это не дело. Но кто знает? Может, стерпится-слюбится. В крайнем случае, придумаем что-нибудь.

- Ага, а еще я могу попросить у лорд-канцлера, чтобы он ее отравил.

- Кого?

- Ну, его. Леди Меерю.

С осознанием того, что теперь она вряд ли что-то может попросить у лорд-канцлера, к Койе вернулось хорошее расположение духа. Почему меня всегда так утешает, когда некоторым хуже, чем мне? Вот сейчас они разозлятся и задушат меня прямо здесь на соломе. Братья Дар-Кауда, однако, ничуть не обиделись. Будущая «леди Мееря» даже жизнерадостно хмыкнула, словно перспектива быть отравленной по приказу лорд-канцлера выглядела забавной.

- Койя, вылезай. Мальчик совсем продрог, — зашевелился снаружи лорд Хару.

- Иду уже.

Она протянула руку для поцелуя лорду Рейвену, да так царственно, что он не осмелился фыркнуть, хотя, очевидно, очень хотелось. Меери просто потрепала по макушке и, удивившись себе, чмокнула в лоб. Он обалдело пробормотал «спасибо».

«Что-то я совсем становлюсь «мамочкой», — вздохнула Койя, выпроставшись из-под намокшего полога и ожесточенно вытряхивая из нижней юбки солому. — Ну и хорошо, на личном-то фронте мне ничего не светит.»