Кровь на воздух

Глава 14 Как умирают соло

— Тебе стоит кое-что вспомнить, пап, — сказала снящаяся мне дочь. — Но, может быть, и не стоит.

— Довольно противоречивое заявление.

Я, утомившись от бесплодных блужданий по барже и бессмысленных пререканий с искусственным интеллектом, лёг поспать в каюте, и вот на моей кровати снится, поджав ноги, юная девушка. Я, пользуясь случаем, её рассматриваю.

Надо же. Моя дочь.

Не красавица, но очарование молодости, безусловно, присутствует. Симпатичная внешность, притягательная скорее живой непосредственностью и обаянием. В капсуле она старше, но там лицо забывшегося сном раненого человека: по нему трудно судить, куда именно меняется её внешность. Такие девушки могут с возрастом как дивно расцвести, так и остаться «умеренно привлекательными», это зависит от того, как обойдётся с ними жизнь. Сменится вот эта лукавая полуулыбка опущенными вниз уголками рта, как у её матери, — и всё. Пропало волшебство.

— Я понимаю, — продолжает Катя. — И не знаю, как поступить. С одной стороны, мне не нравится, что ты действуешь вслепую. Но, с другой стороны, я боюсь вызвать каскадное возвращение памяти, которое может разрушить твою личность. Правильно было бы, наверное, давать тебе вспоминать по чуть-чуть, мелкими нетравмирующими фрагментами, пока ты снова не станешь собой. Однако времени у тебя остаётся всё меньше и меньше.

— А что у меня со временем?

— Этот рейс скоро будет закончен, и буксир окажется в точке финиша.

— И что там?

— Я не знаю. Я стала сном два года назад и то, что произошло после, просачивается ко мне смутными фрагментами непонятно откуда. Думаю, от той меня, которая в капсуле. Ведь мы всё-таки почти один человек. И находимся в общей сети.

— Общей сети? Я не понял…

— Я твоя дочь из того сна, что ты смотрел в капсуле. Все капсулы связаны через здешний ИИ, и у нас есть какой-то смутный коннект. Может быть, через поток, не знаю.

— То есть я два года лежал в капсуле и смотрел сон про тебя?

— Да.

— Зачем мне это?

— Тебе? Тебе ни зачем. Но тебя не спросили.

— Так, ситуация становится загадочнее и загадочнее. Мне не помешали бы пояснения.

— Знаешь, у меня есть предложение. Чего это я только к тебе в гости хожу? Заходи в следующий раз ты ко мне!

— Это как? Ты предлагаешь мне присниться собственному сну?

— Это не так уж невозможно. Просто ложись обратно в капсулу, и мы встретимся на моей территории.

— И я опять пролежу там два года? Что-то не хочется…

— Да нет же, не входи в гибер и поток. Просто подключись в обычном режиме, как для игровой симуляции. Поставь таймер на полчаса, этого нам хватит, чтобы поговорить. Там у меня меньше ограничений. И то, что ты узнаешь там, тебя меньше травмирует, потому что будет… ну, как бы понарошку. И ты в любой момент сможешь выйти.

— Выглядит подозрительно похожим на ловушку.

— Да, понимаю. Как хочешь, я не настаиваю. Просто реши, веришь ты мне или нет. Если нет, я не обижусь. Представляю, как тебя теперь пугают капсулы. Ладно, спи давай. Увидимся.

— напеваю я машинально.

— Я всё слышу! — доносится из санмодуля. — И да, у меня свидание! Моё свидание, не твоё! И проблемы мои. Так что прекрати своё родительское нытьё!

Катя высовывается из двери и корчит мне рожу, на которой я, с изрядным удивлением, замечаю инородные включения.

Помада. Тушь.

— Откуда у тебя косметика?

— Купила.

— На «Форсети» продаётся косметика?

— Папа, ты удивишься, но на станции есть женщины!

— Я в курсе. Просто никогда не видел в продаже…

— Почему меня это не удивляет? Ах да, наверное, потому что даже прокладками пользоваться меня учил кот!

— Серьёзно? Я как-то…

— Боже, пап, забей. Я выжила. Мне пятнадцать, у меня свидание. Я собираюсь кокетничать и хихикать, как дурочка. Строить глазки. Позволю угостить себя мороженым. Это называется «социализация». Если не знаешь, что это, спроси у Кота.

— Я где-то слышал это слово… Не помню точного значения, но ассоциируется с бессмысленной суетой, ведущей к неизбежному разочарованию.

— Просто у тебя отвратительный характер.

— Ну, спасибо!

— Обращайся. А теперь я намереваюсь приятно провести хотя бы то время, пока мы пристыкованы, а не летим неизвестно куда, неизвестно насколько и с сомнительными шансами вернуться.

— Катя, я не раз предлагал тебе…

— Остаться на станции, ага. В интернате. Одной. Без тебя. Без Кота. Ждать и думать, вернётесь вы или нет.

— Так живут все космики.

— А я не хочу. Всё, закрыли тему. Мой потенциальный поклонник уже полчаса ковыряет ножкой комингс входного шлюза. Думаю, пора снизойти к его страданиям. Пока, не скучай.

— Дети однажды вырастают, — сочувственно сказал динамик в животе игрушечного кота.

— Я знаю, Кот. Я знаю. Но как же внезапно это происходит!

Хороший сон. Наверное, мы неплохо ладили с дочерью. Жаль, я не помню ни её, ни себя.

— Капитан на мостике! — поприветствовала меня Катерина. — А почему вы сегодня в кресле пилота?

— Отсюда удобнее управлять дроном. Есть джойстики.

— Могу я поинтересоваться, зачем вам понадобился дрон, ведь поблизости нет объектов для исследования?

— Хочу осмотреть баржу с другой стороны. Наружные камеры не дают полной картины.

— Ищете меня?

— В том числе. Но не только. Подвинься!

Аватарка ИИ сжалась, освободив обзорный экран рубки.

— Это совершенно излишне, капитан.

— Ты могла бы избавить меня от хлопот, сказав, где твоё оборудование. Но ты не захотела, приходится искать самому.

— Зачем мне это говорить? Чтобы вы заложили под меня бомбу?

— Правильно заложенная бомба — залог доверия в отношениях.

— Каламбуры вам удаются плохо, капитан.

Тёмный экран раздвинулся створками люка, дрон готов к старту. Компактное радиоуправляемое устройство, передвигающееся за счёт импульсных реактивных двигателей; радиус действия небольшой, но мне хватит. Это миниатюрная копия дрона-разведчика, которые широко используют рудокопы Пояса. Поскольку буксиру искать ничего не нужно, то функционал урезан до предела. Одна камера, один манипулятор — можно постучать самому себе в шлюз. Используются для осмотра корабля снаружи, если лень надевать скафандр и тащиться самому. Толку от него не очень много, потому что манипулятор совсем слабенький. Ведь дрон лёгкий и при взаимодействии, скорее, отлетит от объекта, чем хотя бы его поцарапает. Основная функция — «летающий глаз», она-то мне и нужна.

На экране кажется, что баржа медленно и величаво вращается вдоль продольной оси, но это иллюзия, которую создаёт движущаяся камера. Модули, модули, модули…

— Капитан, я знаю, в чём ваша проблема! — сказала занявшая под себя уголок экрана Катерина.

— Неужели в том, что у меня амнезия и я лечу неизвестно куда на покинутом экипажем буксире? — отвечаю я рассеянно. — Кто бы мог подумать…

— В негативном настрое! Что бы вы ни встретили, первая реакция — подавленный испуг и встречная агрессия. Вы не допускаете существования людей, явлений и сущностей, не настроенных к вам негативно! Для вас каждая новость — плохая! Всё незнакомое — опасно! Все окружающие — потенциальные враги! Разве нельзя быть немного более открытым миру?

— Какой интересный заход… Он означает, что я скоро увижу что-то интересное?

— Даже если и так, — изображает смущение Катерина, — не спешите воспринимать все неожиданности как опасности! Вселенная вовсе не пытается вас уничтожить, капитан, это паранойя!

— Вселенная рано или поздно уничтожает всех и каждого, и это объективный факт. Она не очень-то дружелюбна… О как! Не это ли ты имела в виду под «неожиданностью»? Надо признать, сюрприз удался…

Рама баржи всегда имеет стыковочно-буксирные узлы с разных сторон. Буксир цепляется там, где ему удобнее: или в зависимости от развесовки груза, или просто с той стороны, к которой окажется ближе при приёмке. Всего стыковочных порталов на раме четыре, и это позволяет при необходимости перецеплять баржу с буксира на буксир «на горячую», не вымораживая «тёплые» модули, а также зацеплять её за доковые площадки на станциях. Хорошо продуманная и проверенная многими годами эксплуатации конструкция, как всё у космиков. В рейсе три портала из четырёх обычно пустуют. Обычно — но не сейчас.

На стыковочном узле, обратном тому, на котором сейчас буксир, пристыкован другой корабль. Ну, как, корабль… Кораблик. Разведывательный катер, разве что немного крупнее стандартного. Длиннее на один лишний модуль, вставленный между рубкой и машинным отсеком. Даже с таким дополнением катер весит на фоне баржи сущую ерунду, так что никаких проблем буксиру не доставляет, но сам факт…

— Как интересно… — сказал я вслух, направляя туда дрон.

— Капитан, это как раз то, о чём я говорила! — с энтузиазмом ответила Катерина. — Не надо сразу воспринимать всё новое как опасное!

— Катер не выглядит новым… Довольно потасканный, я бы сказал, кораблик…

Камера приблизилась, и я вижу, что аппарат явно не раз садился в атмосферу. Для разведчиков, в отличие от буксира, это штатная функция. Буксир тоже можно опустить на грунт — без баржи, разумеется, — но ни кораблю, ни грунту это на пользу не пойдёт. Нагрузки на конструкцию предельные, расход топлива чудовищный, а уж какой пятак он при этом выжжет на планете — с орбиты будет видно. Но это ещё полбеды — ему же ещё и взлетать потом придётся! В общем, посадка буксира — ситуация экстренная, а вот катер садится более-менее легко. Ну, как легко… Надо иметь квалификацию атмосферного пилота, уметь управлять этой птичкой в планировании… Да, катер, в отличие от большинства кораблей, имеет аэродинамическую форму и даже несущие плоскости переменной геометрии и садится не вертикально на голой тяге, как буксир, а по глиссаде, как самолёт. Это позволяет ему экономить топливо и не оставлять на грунте след, как от бомбы. Обычно катера сажают вообще на воду — и ровная полоса не нужна, и запасы топлива для взлёта сразу пополнить можно. На воде летают и на воду садятся. Удобно.

Тем не менее, как подсказывает моя неперсонализированная память, садятся на грунт «капитаны-соло» редко и неохотно. Никто не любит лишнего риска, а этот именно что лишний. То, что планета подходит для колонизации, можно и с орбиты прекрасно рассмотреть. Если уж «соло» её нашёл, то почти наверняка это так, а если не так — то это, как правило, очевидно сразу. Так что в норме «капсюль» выкидывает на высокой орбите маяк, активирует, машет ему ручкой и возвращается на базу. Цель достигнута, остаётся ждать, пока к маяку не слетают маршрутчики, не подтвердят, что планета действительно есть. Тогда разведчик получит премию, которую можно пропить на базе между рейсами. Если систему сочтут пригодной для колонизации и поставят в план Экспансии, то доначислят наградных, но это не сразу, иногда через несколько лет. А совсем хорошо, если эта самая колонизация действительно начнётся — тогда «соло» получает право на рентные выплаты. Ничтожная доля процента, но со всех коммерческих транзакций системы, так что можно бросать работу и становиться «рантье». Правда, в последнее (для моей памяти) время рассчитывать на это не стоило — разведанных систем было до чёрта, а колоний больше не становилось. Политика, мать её…

— Капитан, что вы молчите?

— Задумался. Ты заметила, что катер нестандартный?

— Да, он длиннее на отсек. Это важно?

— Тебе это ни о чём не говорит?

— А должно, капитан? В моей базе нет информации о переделке разведывательных катеров, но она содержит лишь самые общие сведения.

То есть Катерина не знает — или делает вид, что не знает, — чей это катер. А вот снящаяся мне дочь говорила, что дополнительный отсек в свой катер поставил именно я, и именно ради неё. Чтобы у девчушки было личное пространство, в котором не храпит её отец. Можно, конечно, предположить, что мой пример вдохновил кого-то ещё, но это вряд ли. Во-первых, катер стал тяжелее, и не всякий «соло» такой потянет. Во-вторых, проделать такое с казённым катером никто не позволит, а в собственность их обычно не выкупают.

В-третьих, это не так просто, как кажется. Да, модуль стандартный, соединения стандартные, разъёмы и шины тоже, но есть нюансы. Увеличенная длина меняет развесовку и аэродинамику, требует других настроек геометрии несущих плоскостей, других параметров двигателей, меняет энергобаланс… Преодолимо, но никто не станет заниматься такой сложной дорогостоящей ерундой просто потому, что грязные носки стало некуда складывать. Соло летают в одиночку, потому они и «соло». Если верить снам о моей дочери, я исключение и, скорее всего, единственное. А значит, с высокой вероятностью я сейчас вижу на экране свой катер.

Я провёл дрон над рудиментарными плоскостями крыльев — они втянуты в корпус и торчат едва на четверть. Вот он, серийный номер. Увы, память на него ничем не отзывается, но, куда бы мы ни прилетели, его можно будет элементарно пробить по базе флота. Она есть на всех орбиталках. Хоть узнаю, как меня зовут… А это что?

Дрон, направляемый движением джойстика, плывёт вдоль борта к носовому обтекателю. Чуть позади него, ниже остекления рубки кто-то что-то написал — не очень ровно, но чертовски прочной краской. Несмотря на явные следы посадок в атмосферу, там всё ещё читается: «Котер».

Кажется, мне туда надо.

— Капитан, это, скорее всего, просто переброска транспорта с оказией.

— Зачем? Соло летают сами.

— Ну, мало ли, какие могут быть обстоятельства… Кто-то ушёл на пенсию, катер освободился, его перегоняют новому пилоту…

— «Капсюль»? — засмеялся я. — На пенсию? Ты слышала хотя бы об одном «капитане-соло», чья служба окончилась не вердиктом «Пропал без вести», вынесенным по окончании срока ожидания?

— В моей базе такой информации нет, но это не значит, что…

Я только отмахнулся — дрон обогнул корпус, и сейчас его камера смотрит на стыковочный узел.

— Катер подключён к барже, — констатирую я. — Судя по индикации на контрольной панели шлюза, генератор заглушён, но корабль не обесточен, запитан от реакторного модуля. И внутри есть атмосфера.

— И вы, конечно, хотите ей подышать? — мрачно спросила Катерина.

— Ты имеешь что-то против?

— Можно подумать, это имеет для вас какое-то значение!

— Ни малейшего, — подтвердил я.

Скафандр пришлось тащить с буксира через всю баржу, но это не страшно. Напрягает другое — после того, как я увидел свой катер, у меня внутри нарастает какое-то неприятное чувство дурацкой дезориентации. Как будто я что-то делаю не так. Или не там. Или не вовремя. Или не я… Последний вариант особенно неприятен.

Есть очень пугающее иррациональное ощущение паники, как будто я войду в рубку и увижу там себя. Того же самого или другого — сложно сказать, что хуже. Мы посмотрим в глаза друг другу, и окажется, что должен остаться только один. И это вряд ли я… ну, в смысле, тот я, который прёт сейчас по бесконечному коридору ужасно неухватистый тюк свёрнутого скафа.

Да, это, конечно, чушь. И я тут один, и в рубке там никого. Для того и контрольная панель у шлюза — можно сразу прикинуть, что внутри. Так вот, там темно, пусто и прохладно. Плюс пять и застоявшийся воздух. «Режим консервации». И всё равно меня потряхивает и руки дрожат. Психоз какой-то. Я даже скафандр надел с третьего раза — как будто зелёный новичок. Стоило опустить стекло шлема, как включившиеся системы мониторинга заалармировали — пульс за сотню, давление большое, аритмия. Не рекомендуется покидать корабль в таком состоянии. В нём ничего не рекомендуется, кроме как лежать, желательно, в медотсеке. Ладно, аларм можно отключить, добавить в смесь кислорода, подышать… ещё подышать… вот, уже лучше. Ну, или буду считать, что лучше. Ведь единственный медик на борту — это тоже я. Хотя, скорее всего, у меня «урезанная медспе́ца», как у соло: могу первую помощь оказать и знаю от чего какой препарат в аптечке. Лучше чем ничего, но проводить операцию на сердце пригласите кого-нибудь другого. Ладно, ведь я не отступлю, пора шлюзоваться.

Гофротрубу для перехода мне тут никто не приготовил. Наверное, посещение катера во время рейса программой развлекательных мероприятий не предусмотрено. Но я это ещё с дрона увидел и готов к трудностям. Пара десятков метров до шлюза, ерунда. Даже с трясущимися руками и мерцающей картинкой в глазах — ерунда. Покажите мне того космика, который ни разу не добирался на родной корабль вусмерть пьяным! Ну да, обычно не в скафандре и не через вакуум, но это уже мелочи. Дурацкие, не заслуживающие внимания мелочи.

Вот и шлюз. Почти не промахнулся даже. Заблокирован? Нет, вход свободный, команда на открытие проходит. Дождаться только откачки воздуха… Да что же меня трясёт так? Словно я из капсулы только что вылез. Не наблевать бы в шлем.

Люк под рукой дрогнул и подался внутрь — можно входить. Свет только резервный, катер обесточен, силовая установка заглушена, системы жизнеобеспечения отключены. Но шлюзовые механизмы запитаны и исправны, как и должно быть. Шлюз как шлюз, абсолютно стандартный — тесный и неудобный, класса «малый, на одного». В катерах всё оборудование «малое, на одного», жить тут вдвоём — это надо очень хорошо друг к другу притереться.

Индикатор загорелся зелёным, процесс шлюзования окончен. Пора внутрь.

Как я и ожидал, темно, холодно, тесно. Гравитация есть. То, что холодно, я вижу на нарукавной панели, в скафандре-то тепло. Правда, в нём и не повернуться толком. М-да, а ведь я в этой коробочке как бы ни большую часть жизни провёл. И мне, надо полагать, нравилось. Если ты «соло» — то тебе это нравится, за деньги на такое не идут. Выбрав «дальнюю разведку», ты запираешь себя в жестянку размером с автобус, где и пройдёт твоя жизнь, окончившись неизменным «Признан пропавшим без вести по истечении срока ожидания».

Никто не знает, как умирают «соло». Никто не видел ни одного из нас мёртвым, не находил наших тел на выстывших до абсолютного нуля катерах, не поднимал с грунта после неудачной посадки. Ушёл в поиск и не вернулся. Может быть, шёл траверс за траверсом, надеясь отыскать очередную «Землю номер…», пропустил точку невозврата, а там, где вышел, — ничего. Пустота. Голый космос. Не пополнить баки водой, не вернуться, умирай тут.

Может быть, нашёл планету, пошёл на посадку, а плоскость не вышла, сорвался в штопор, воткнулся в грунт обгорелой перекрученной инсталляцией, стал памятником самому себе. Никто никогда не найдёт. Может быть, сердце не выдержало нагрузок, встало при манёвре, сорвался траверс, и катер канул в бесконечное ничто. А может быть, просто рехнулся «капсюль» от одиночества, забыл кто он, куда и зачем ему возвращаться, да так и улетел во Вселенную. Пусть ему там будет хорошо.

Я открыл стекло шлема. Не знаю зачем. Наверное, действительно психоз. Накрутил себя, довёл. Будь тут вакуум, оно бы не открылось, предохранители не дали бы, но в кокпите просто холодно, да и то не очень, поэтому автоматика скафандра не возражает. Отсоединил, снял, кинул привычным жестом на койку.

Воздух сухой, затхлый. Увидев катер внутри, я не вспомнил ничего, у меня не случилось просветления, память не нахлынула на меня всё сметающим валом, но запах… Из свежих — металл, пластик, проводка, старые фильтры, лёгкая кислинка «подуставших» регенераторов, надо бы поменять картридж. Очень старые, почти неощутимые ароматы еды, и совсем на грани восприятия — живых людей, которые тут жили. Меня. Дочери. И от этого меня внезапно накрыло.

Тёмный кокпит, порезанный резкими тенями от налобного фонаря, внезапно как будто осветился, хотя ни одной лампы не зажглось. Я увидел панели пультов, потёртые по краю обшлагами моих рукавов, кровать с плохо закреплённым одеялом, детские рисунки в магнитных рамках на стене над ней, потом серый игрушечный кот машет мне лапой из ниши, где он сидит, пристёгнутый эластичным ремешком, я делаю шаг вперёд и вижу, что в пилотском кресле кто-то есть. Стёкшее вниз тело, повисшая рука… Так вот как умирают соло? Вот как умер я?