Крест на Крест

Глава 9

Занесённые снегом и овеянные ратной славой полки вышли к главному торговому городу немецкой Прибалтики — к Риге. Арьергард войска на подходе к столице меченосцев слегка потрепали внезапно налетевшие несколько десятков всадников. Серьёзного боя так и не завязалось. Рыцари подскакали, укусили, разрядив десятки своих арбалетов, с далёкого расстояния, ранив нескольких человек, и ускакали обратно в густо заросший перелесок. Скорее всего, просто пытались таким наивным способом спровоцировать противника преследованием, заманивая в ловушку. Знаем, что это такое, проходили, поэтому на подобные провокации не поддавались. Захотят товарищи рыцари принять бой — всегда, пожалуйста, а гоняться за ними по лесам и полям, на вражеской территории — нет, увольте! Подобные уловки русским знакомы не одно столетие, заманить отряд притворным бегством, а потом из засады перебить — любимая потеха у степняков.

Тем не менее, подобные вылазки подвижных остатков немногочисленной рыцарской конницы делали своё дело, замедляя продвижение войск, их приходилось по тревоге волей — неволей, выстраивать и изготавливать к бою. С другой стороны, лишний раз потренироваться из походных колонн разворачивать войска, тоже не помешает, подобный опыт никогда не лишний.

Из авангарда прискакал вестовой со срочной новостью — обнаружилась орденское войско, судя по знамени, во главе с самим рижским епископом. Пехоты при нём обнаружено не было, только конница.

— Видать пехоту припрятали за Рижскими стенами, — прокомментировал услышанное Клоч, я с ним мысленно согласился.

Тут же был отдан приказ разворачивать войска в боевые порядки, если появился сам Николаус фон Науэн, как пить дать, предстоит сражение. Перестроив войска из походных в боевые колонны, мы не спеша двинулись но направлению к противнику. Через два часа с начала движения, перед глазами предстала «картина маслом» — рыцарское воинство во всём своём буйном и высокомерном великолепии. Оно выстроилось на ровной, как стол, местности, а в тылу, на вершине балки, — сам епископ с гвардией состоящей сплошь из европейских наёмников. За спиной ставки, за балкой, можно было скрыть всё, что угодно — и пехоту, и конный резерв, и чёрта лысого. Поэтому сходу атаковать я не решился.

Завидев нас, немцы даже не шевельнулись, вероятно, предлагая нам подойти к ним поближе. Оно и понятно, мы всё ещё двигались по не самой ровной и частично заросшей местности, весьма затруднительной для слитной и быстрой атаки рыцарской «свиньи». Ну что же, не желаете нас атаковать — и не надо, мы тем временем разобьём лагерь и передохнём, а потом и вас начнём угощать из пушек.

Превратив обоз в вагенбург — пригодиться на случай, тьфу — тьфу, отступления, да и тыл прикроет, я отдал приказ начать вести по противнику навесной артиллерийский огонь. С первого же выстрела пара разрывов картечных гранат накрыла шрапнелью немецкую позицию, отчего враг тут же засуетился. Вокруг ставки развернулись жаркие дебаты, видать советовались, что делать. Орудийные расчёты подкорректировали свой огонь, второй залп нашей артиллерии, покончил со всеми спорами немецкого верховного главнокомандования — рыцарская конница то ли повинуясь приказу, то ли сама по себе, начала беспорядочно растекаться по флангам, пытаясь в давке, побыстрее скрыться за балкой. Я тут же послал следом ратьеров, узнать, что у немчуры спрятано за холмом. Никаких резервов к тому времени там обнаружено не было, а рыцари спешно ускакали, спрятавшись за Рижскими стенами.

В Риге воцарилось тревожное ожидание. Горожане уже знали о победоносных русских войсках неумолимо надвигающихся на город. Немецкие рыцари, так и не принявшие боя, укрылись за городскими стенами и их тут же со всех сторон обступили рижане, стремясь узнать подробности случившегося. Орденцы вели себя по — разному — некоторые отмалчивались, прятали от стыда глаза, другие же осыпали горожан отборным немецким матом, отмахиваясь от толпы бюргеров мечами, стараясь как можно быстрее попасть в покои епископа для доклада. Тревога на улицах города моментально сменилась всё возрастающей паникой.

В первые сутки осады, весь долгий зимний вечер, под стенами Риги перемещаясь, «танцевало» множество огней. В русский лагерь прибывали отставшие, арьергардные подразделения. Поднявшийся на крепостные стены рижский епископ Николаус вместе с рыцарскими военноначальниками долго, молча вглядывались в огни костров, факелов и фонарей, часто, как сверчки, усеявших зимнее поле. До немецкого слуха доносились непонятные крики команд, щедро сдобренных боем барабанов и воем труб.

Всю это длинную, зимнюю бессонную ночь покои епископа освещались дрожащим, чадным огнём факелов и свечей. Епископ сидел в кресле во главе стола с совершенно безучастным видом, словно из него выпустили весь воздух. Совершенно без эмоционально он слушал доклады командоров. Предпринять сейчас хоть что — то не было никакой возможности — зимняя штормовая Балтика вкупе с подступившими к городу русскими войсками полностью отрезали Ригу от далёкого фатерлянда. Да и летом воевать против русских оснащённых ужасными пушками, мощными арбалетами, тысячами луков и использующих новую тактику возрождённой из небытия пехоты римского образца тоже было бы весьма опрометчиво. Епископ отдавал себе отчёт, что теперь сокрушить Смоленск могут только перевооружённые и обученные на новый русский военный стиль общеимперские силы, сборными отрядами рыцарей теперь не обойдёшься при всём на то желании.

Епископ, будучи прекрасно осведомлён о военных успехах Владимира Смоленского и выпестованных им лично войск понимал, что осада надолго не затянется, Рига была обречена. Предпринятые Николаусом многочисленные попытки откупиться и начать мирные переговоры с этим варварским русским Аттилой были проигнорированы. Но и сдать просто так схизматиком город, десятилетиями лелеемое детище его предшественника, первого Рижского епископа Альберта, посвятившему этому делу всю свою жизнь, новый епископ тоже не мог! Оставалось лишь надеяться на Божий промысел, да крепкость рижских стен.

А утром вся Рига с городских стен наблюдала, как на воловьих упряжках в русский лагерь подвезли огромные, внушающие безотчётный страх, стенобитные пушки. Их было больше десятка! Орудия устанавливали, наводя на город хищные, чёрные жерла. Епископ Николаус в бешенстве сжимал и разжимал кулаки, он совершенно ничего не мог противопоставить дальнобойным, а оттого неуязвимым русским орудиям. Он понимал, что эти безжалостные металлические чудовища, очень скоро примутся безнаказанно расстреливать город.

Весьма призрачные шансы избежать капитуляции, епископ видел лишь в том, чтобы затянуть осаду. Могут подойти на выручку уже давно оповещённые о случившемся с меченосцами несчастье братья из Тевтонского ордена. Весной, когда очистятся ото льда воды Балтики, смогут оказать помощь, активно сейчас нанимаемые Орденом рыцари из Европы. Или же, с Божьей помощью, Владимира могут отвлечь от Риги какие — то другие неотложные дела на востоке.

Устье реки Западной Двины (Даугавы) было покрыто коркой льда, что существенно облегчало осадные мероприятия, ведь взять с наскока каменные крепостные стены и оборонительные башни, возведённые вокруг города ещё тридцать лет назад, не представлялось возможным.

Первым делом, в течение дня, при активной поддержке местного населения, вокруг Риги были, на скорую руку, возведены контрвалационная и циркумвалационная линии, а также укреплён лагерь. Теперь, на вечернем военном совещании обсуждался план штурма города.

— Башен 26 штук, расположены по всей длине стен, на расстоянии до ста пятидесяти шагов друг от друга. — докладывал Душило, посматривая в записку, поднося её поближе к зажжённым восковым свечам. — Судя по донесениям латгалов, толщина крепостных стен не достаточная, обстрела осадных пушек эти стены не выдержат! Ну, а как обрушим их, будем действовать по отработанной схеме, план города, со слов чухонцев, мы уже составили. Осталось дело за малым — только распределить полки, кто и где действует!

При последних словах на совещание ворвался вестовой, доложил об обнаружении конной разведкой в устье Западной Двины, в двенадцати километрах от Риги, монастырских каменных укреплений Дюнамюнде.

— У подножья крепости устроена гавань для кораблей, около десятка купеческих немецких кораблей вытащены на берег. — Сбившимся дыханием, докладывал раскрасневшийся от мороза ратьер.

— Что сама крепость из себя представляет? — тут же уточнил я, про себя костеря наших купцов, забывших доложить об этой вражеской цитадели.

— Стоит она на вершине горы, каменная, — с готовностью отвечал вестовой, — окружена четырьмя круглыми каменными башнями, вокруг ров с замёрзшей водой.

— Немедленно разделим силы! — подвёл я итог услышанному, — 5–й Вяземский, с осадными пушками, направится для взятия Дюнамюнде! Остальные же полки продолжат осаду Риги, но, — я особо выделил последнее слово, — до взятия Дюнамюнде Ригу пока штурмовать не будем! — Возражений со стороны воевод не последовало, привыкли, заразы, за здорово живёшь громить врагов!

Фитильные бомбы, с шипением, обрушивались на замок Дюнамюнде. Под прикрытием облака пыли, смешанных с пороховым дымом, часть подразделений состоящих из латгалов, прикрывшись щитами, принялись связками хвороста засыпать глубокий ров. Пушкари крутились вокруг своих орудий, обложенных мешками с мёрзлой землёй, как волчки, доведя все свои действия до автоматизма. За полминуты успевали прочистить стволы банниками, вложить картузы с порохом, вбить снаряды, подсыпать затравку, навести прицел и… опустошить содержимое ствола, послав «пламенный привет» защитникам замка. Через некоторое время, от частой пальбы, бронзовые пушки разогревались так, что на них можно было жарить яичницу. Тогда, по команде старшего пушкаря, прекращался огонь, и наступало временное затишье. К позиции, для охлаждения орудий, подвозились бочки с уксусом, а затем слышалось шипение и облачка пара со специфичным запахом окутывали пушечные расчёты.

Первый день обстрела воротная башня и стена выстояли, хоть и покрылись паутиной трещин и вмятин. На второй день, после полудня, в стене зияла брешь, ещё через час, весь угол воротной башни полностью завалился. Оставшаяся от башни остова окончательно рухнула при первом же попадании, подняв облако пыли, дыма и снега.

По моей команде к пролому устремились пехотные колонны. Они шли под бой барабанов, уставив вперёд длинные пики. Неожиданно из пролома стали выскакивать немцы — пешие рыцари с оруженосцами. Несколько человек, с криком бросились на приближающиеся русские роты, но были тут же нашпигованы болтами и стрелами. Остальные немцы, нервно подёргиваясь, бросали оружие, со знакомыми русскому уху словами — «нихт шиссен!»

Под скрип цепей подъемного моста, необстреливаемой во время осады второй воротной башни, я вместе с телохранителями въехал в замок — монастырь Дюнамюнде. И без того серый и мрачный замок, после штурма выглядел особенно зловеще, осколки камней, застывшие на морозе лужи крови, действовали угнетающе. Но в отличие от меня, Вяземский полк не унывал, активно конвертируя винные запасы из монастырских подвалов в свои желудки. Смущённый поведением своих ратников полковник Белослав лишь краснел, да разводил руками, дескать дорвались до хмельного, что теперь с них возьмёшь!?

— Не усмотрел государь, — винился он, — в подвале поначалу бой был, а потом как то так получилось …

— Ладно! — я лишь махнул рукой, — Ригу и без вас возьмём. Силы немцев нам известны. Оставишь в Дюнамюнде роту, а с остальными батальонами двинешь на запад с целью овладеть замками Гольдинген, Пильтен, Винда, Дурбен. Встретимся с тобой на Немане, для совместного похода против прусского племени скалвов, граничащих с Тевтонским орденом. Но об этом мы ещё отдельно поговорим, а пока отдыхайте, ждите вестей с Риги!

Прямо на глазах рижского епископа Николауса свершилось маленькое чудо. Русские войска разделились! Часть войск направилась в сторону Дюнамюнде. У рыцарей тоже враз улучшилось настроение, они принялись громко гоготать, что — то весело обсуждая. Но радость рижан продлилась недолго. Первыми загрохотали хоть короткоствольные, но очень смертоносные пушки. Как докладывали лазутчики, русские, эти орудия, с обрезанными стволами, называли «мортиры». Это странное и одновременно страшное название, как думал епископ, происходит от русского слова «мор», но и для немецкого слуха, такое название вызывало не самые приятные ассоциации (нем. morder — убийца, mortalitat — смертность).

Калённые двухпудовые ядра и фитильные бомбы этих «мортир» легко преодолев крепостную стену, принялись крушить и поджигать город, сея вокруг смерть, панику и удушливый дым пожарищ. То там, то здесь раздавался страшный грохот. Ядра проламывали черепичные кровли, а бомбы, начинённые какой — то гадостью, поджигали всё вокруг. В небо то там, то здесь, вздымались столбы чёрного, чадящего дыма.

— Русские, наверное, хотят нас всех здесь сжечь! Потому — то они по воротам и не стреляют! — высказал догадку бежавший в Ригу епископ Дорпата Герман фон Буксгевден, в ответ Николаус лишь недоумённо пожал плечами.

Так продолжалось несколько часов, показавшимися горожанам вечностью. Раскалённые ядра русских «мортир» с ужасающим, леденящим душу рёвом, словно птицы, пролетали над головами и парапетом стены, плавно пикирую на дома, хозпостройки и церкви. Всполошённые бюргеры начали подбегать к стенам и башням с истерическими воплями, требуя сдачи города.

— Откройте вы им ворота, иначе мы все здесь заживо сгорим! — со слезами на глазах, высоко задрав простоволосые головы, с надрывом в голосе кричали немецкие фрау.

Стоящие на парапете бойцы, ни слова не говоря, со смущением поглядывали на своих командиров — рыцарей. А те, в свою очередь, стояли истуканами, застывшими в оцепенении. Лишь их губы жили отдельной жизнью — нервно подёргиваясь — рыцари читали про себя молитвы.

А чугунные шары, как ни в чём не бывало, продолжали падать на город. У крепостных стен скапливалось всё больше народа — именно здесь образовалось самое безопасное место во всей Риге, целиком затянутой дымом пожарищ.

Вдруг русские «мортиры» замолчали. Сразу установилась пугающая тишина, заполненная только треском пожарищ, да стонами раненных и обожжённых. Прошёл целый час, но робкие надежды горожан, на то, что русские выдохлись, не оправдались. Пушкари, охладив и хорошо прочистив свои «адские органы», дополнительно включив в «концерт» длинноствольные орудия, обрушили все свои сатанинские силы на участок стены с башенными воротами. Даже «мортиры», ещё круче задрав в небо свои морды, стали бомбардировать саму крепостную стену и приграничные с ней участки.

Епископ Николаус чуть не упал, когда с неимоверной мощью пушечный снаряд вдарил в башню, выбив из неё целый фонтан кирпичных обломков, всё вокруг окутав пылью и землёй. А прямо за его спиной, в толпу сжавшихся у стены бюргеров, с шипением упала выпущенная мортирой бомба. Люди вначале шарахнулись от бомбы в разные стороны, но далеко никто не смог уйти. Исходя дымом, как волчок, закрутившись в толпе, она через пару мгновений рванула. Послышались истошные крики раненых и контуженых. В это же самое время, пушечное ядро разворотило башенную кровлю, осыпав всех черепичными осколками. От рухнувшей прямо на голову кровли епископ потерял сознание.

Очнулся отец Николаус уже в замке, сразу же приказав ухаживающим за ним служкам, немедленно ехать к штурмуемому участку стены.

Зрению епископа вскоре открылась совсем безрадостная картина. В трёх местах зияли огромные проломы, густо замешанные обломками, вперемешку с трупами немецких кнехтов и рыцарей. Епископ не сразу сообразил, что он обильно потеет, было жарко как летом, буквально отовсюду вырывались языки пламени. Дома и постройки значительной части города превратились в пепелища. Улицы повсеместно перегораживали обгорелые балки, а под ногами хрустела битая черепица.

— Вот он какой, Апокалипсис! — пронеслось в голове епископа.

Через проломы он разглядел русские, плотно сбитые колонны, дружно перешедшие в наступление. Рыцари, вместе с кнехтами, укрывшись щитами, прятались за завалами. Прокашлявшись от забившего лёгкие дыма, епископ прокричал.

— Готовьтесь, братья! Как только русские покажутся в завалах, мы их тут же встретим! Атакуем все разом по сигналу трубача!

Воины, в ответ на слова епископа, отозвались как — то невнятно, вразнобой, смешивая свои слова с надсадным кашлем. Вскоре все отчётливо услышали звуки русских барабанов, а также со стороны русских послышались выкрики на немецком, с ужасающим акцентом «Ханды хох!»

Но сдаваться, на виду у своих собратьев, никто не решался. На атакуемых участках скопилось достаточно много немцев — их сняли с других, более спокойных участков стены.

Приблизившаяся вплотную русская колонна резко, по сигналу, остановилась. Из её глубин вынырнули осадные лестницы, их тащили чухонцы — добровольцы, укрывшись щитами. Защёлкали немецкие арбалеты, несколько латышей свалилось с насыпи. Но оставшиеся продолжали упорно забираться на вершину завалов, таких было куда больше, чем свергнувшихся подкошенными вниз.

По команде немцы быстро построились, готовясь принять на лезвия своих клинков взобравшихся на насыпь, неуклюже расшатывающихся ополченцев. Но латыши и не думали кидаться на немцев, они стали быстро уступать захваченный плацдарм хорошо бронированным русским пехотинцам. Затем русские преподнесли очередной неприятный сюрприз. Неожиданно для всех, в немецкий строй полетели зажжённые фитильные ручные бомбы. А вслед за ними понеслись частые залпы дробью из русских ручных пушек, прозываемых «ружами». Епископ, со стороны наблюдая за всем этим, лишь горестно вздохнул.

Орденские воины, посечённые дробью и осколками, оглушённые взрывами, густо валились наземь, как скошенные снопы травы. И тут же на них, ошарашенных, ещё не успевших опомниться, навалились, посыпавшаяся вниз, как горох, русская панцирная пехота. Спрыгнувшие с завалов вниз русские пехотинцы, сходу очищая от противника пространство вокруг себя, принялись быстро выстраиваться в шеренги. А далее они, неумолимо сминая всё на своём пути, двинулись вперёд. Щедро сея смерть, рубя и накалывая на бердыши растерявшегося противника, эта лавина погребала под собой всё и вся, оставляя следом лишь кровавые, изломанные ошмётки.

Епископ, направляясь в главную цитадель, уже отчётливо понимал всю бесполезность дальнейшего сопротивления. Запёршись в замке, он лишь желал подороже обменять русским Ригу на свою свободу. В замок безостановочно вкатывались громыхающие телеги с пожитками, вбегали женщины с узлами, громко плакали маленькие дети. Детей бесцеремонно тащили за руки такие же зарёванные, чёрные от сажи мамаши. Только и слышалось со всех сторон «Русские в городе! Спасайтесь! Все в замок!» И действительно! Вдали, вдоль улиц, к в миг опустевшей площади быстро пробирались ненавистные жёлтые сюрко с чёрными крестами.

Пребывающие в тихом ужасе знатные горожане, богатые купцы уже не просили, теперь они слёзно умоляли Николауса начать с русскими переговоры о сдаче цитадели. Сейчас даже последний тупица осознал абсолютную безсильность рижского гарнизона против русских войск и их дьявольского оружия.

— Вот послание русскому королю! — наставлял Николаус робеющего служку. — Ты знаешь русский, сдайся им. Тебя спустят с ворот на верёвке. Скажешь русским, чтобы они не брали замок. Мы сдадимся, но мирно, после переговоров с королём Владимиром. Быстрее!

Спущенный на землю служка, оглянувшись по сторонам на горящий и дымящий город, ускорил шаг, направляясь к русским колонам, словно прибоем выплёскивающимся на площадь у центральной городской ратуши.

Возвращаясь из Дюнамюнде, ещё в километре от Риги я заслышал трубный вой и бой барабанов, прерываемые громкими раскатами пушек — верные признаки начала штурма. И действительно, вскоре мои умозаключения подтвердились. Лагерь бурлил как разворошённый муравейник — воины, бегом, по ходу, поправляя доспехи и амуницию, бодро выстраивались в штурмовые колонны.

Причиной воцарившейся всеобщей суеты стал зияющий огромный пролом, между двумя башнями осыпалась чуть не вся стена, обнажив беззащитные, жавшиеся друг к другу дома рижан.

Изготовившиеся к бою батальоны, усиленные латышами и эстонцами, по — ротно ринулись вперёд. Невзирая на открывших стрельбу немцев, они не останавливались не на минуту, упорно двигаясь к своей цели. Выведенная на передний план полевая артиллерия, в районе обрушенной стены, открыла ожесточённую пальбу, буквально выкашивала всё живое. Через час, втянувшийся в город авангард, сумел изнутри открыть центральные ворота, и ручеёк атакующих быстро превратился в полноводную реку, затопляя кровью все очаги сопротивления. А враг в панике стал занимать последнюю линию обороны — замок.

Колонны пехотинцев, одна за другой ныряли в дымящиеся проломы, напрочь скрываясь из вида. На городских улицах образовалась свалка — немцы со своими латышскими прихлебателями с оружием в руках бросались им навстречу. Даже до моих ушей стал доноситься неимоверные крики ярости и боли. Въехав в город через пролом, я мог наблюдать как по узким улочкам, извивающиеся словно змеи, русские колонны кололи, рубили и гнали неприятеля по направлению к городской площади. По ушам бил рёв сотен голосов и лязг металла. Но главное, мы побеждали, колышущаяся немецкая масса, сумевшая нам навязать близкий бой, не в силах была устоять под этим напором, она катилась к замку в центре города, оставляя за собой кровавое месиво из корчащихся раненных и замерших навсегда трупов.

— И без пушек немца тесним! — с гордостью в голосе произнёс Олекс.

Я подозвал к себе, распаренного как рака, начальника артиллерии.

— Не успели через завалы переправиться, — смущаясь ответил Веринеев, — немцы с нашими сразу вплотную сошлись. А как началась рукопашная рубка, то своих уже не отзовёшь, иначе только хуже сделаем!

— Плохо, полковник.

— Но мои пушкари сзади наступающих колонн двигаются, если что, немца сразу угостим.

— Ладно, — я махнул рукой, — потом, устроим разбор полётов!

Свой штаб я разместил у башенных ворот в каменных палатах рыцаря, погибшего под Псковом. Сейчас в доме проживала его семья и слуги. Последние, впрочем, быстро сообразив, куда «ветер дует», обезоружили и пленили собственных хозяев, переметнувшихся на сторону победителей.

Укутавшись поверх доспеха шубой, я в окружении телохранителей, только и успевал, что принимать вестовых, отсылаемых их командирами с победными реляциями. Вестовые бодро рапортовали о ходе сражения на конкретных улицах, а потом резво уносились назад, поднимая копытами коней снежную взвесь.

Вскоре ко мне привели русскоязычного слугу рижского епископа, имевшего при себе грамотку от Николауса. Епископ соглашался сдать город и замок, при условии, если я свободно, как только установится мореходная погода, выпущу всех тех, кто к этому моменту успел укрыться в замке, прежде всего, речь шла, понятное дело, о рыцарях и купцах.

Подумав над посланием, посоветовавшись с воеводами, я согласился. Но вдобавок я планировал возложить на рижского епископа ещё и дипломатическую миссию. Поэтому, пару часов спустя, как только над городом был установлен полный контроль, остановлены вспыхнувшие было стихийно насилие и грабежи, я отправился навстречу с переговорщиками.

Цепной мост опустился, ворота со скрипом открылись, из замка выехала делегация горожан, состоящая из представителя епископа и пары немецких купцов. Они начали было передо мной расшаркиваться, но я этот спектакль быстро и в жёсткой форме оборвал.

— Условий только два. Первое. Если добровольно будет сдан замок, то вы все сохраните свою жизнь и свободу, будете — сопротивляться — погибнете, либо превратитесь до конца своих дней в рабов. Второе. Когда откроется Балтика, вы все покидаете город с тем скарбом, что можете унести на себе. На обдумывание вам один час. Опоздаете или не дадите положительный ответ — пощады не ждите!

За час перемирия пушкари успели в спокойных условиях установить пару осадных орудий и изготовиться для начала обстрела замковых ворот. Отмеренный на обдумывание условий час прошёл, ответа так и не последовало, по моей команде заговорили пушки.

На стенах замка сразу появились недавние парламентёры, закричав, что они согласны с моими условиями и сдаются, но я их уже не слушал. Покорёженные, измятые ворота и разлетевшийся в щепки подвесной мост уже не преграждали входа.

После скоропалительного штурма Риги в сундуках богатых рижских купцов и епископа досмотровые команды нашли почти двадцать тысяч серебряных марок. Половину этой суммы я оставил себе, а десять тысяч пообещал раздать полкам по завершении похода. Ограбленный Рижский епископ, хоть и сохранил жизнь, но утратил всё своё имущество, отчего был вне себя от гнева. Усадив его вместе с парой служек на коней, я его выпустил из города. На всех остальных уцелевших жителей были одеты рабские ошейники. Свои ошейники на свободу с охотой обменяли бывшие латышские слуги немецких господ. Ирония судьбы, да и только!

Но прежде, чем отпустить епископа восвояси я с ним переговорил. В замковом сводчатом рыцарском зале меня, с показным спокойствием, поджидал бывший здешний владетель. Внутри он, конечно, бурлил, как разбуженный вулкан, исходя на дурно пахнущую субстанцию, но внешне старался сохранять благонравное обличье.

— Я тебя выпущу вместе с остатками безоружных и бездоспешных рыцарей, но без кнехтов и бюргеров. А ты, в ответ на мою любезность, думаю, не откажешь мне сослужить службу? Точнее, даже не столько мне, сколько Тевтонскому ордену?

— Слушаю, ваше величество, — вежливо, посредством давешнего служки, ответил епископ, всячески пытаясь скрыть клокотавшую в нём ярость.

— Я просто хочу заранее уведомить твоих тевтонских братьев, что нынче возьму все земли скалвов по правому берегу реки Преголя, а в её устье поставлю крепость Калининград, а также крепость Балтийск у горловины морского залива, взяв также выступающий в море напротив полуостров или, как его ещё называют, морскую косу.

— Я передам им твои слова, — перевёл служка бурчание епископа.

— Это, если мы миром с ними договоримся. Но если Тевтонский орден вздумает оказывать моим наступающим войскам противодействие, то я их полностью выкину в море. Тевтонский орден тогда повторит судьбу, ныне покойного ордена Меченосцев! Ясно тебе?! — я до крика повысил голос.

Немец метнул в мою сторону разъярённый, полный лютой ненависти взгляд, но промолчал, а потом упрямо повторил.

— Я передам им твои слова!

Где — то неделю спустя, во главе с бывшим рижским епископом, в ворота Марбурга въезжал небольшой отряд рыцарей. Все они были в потрёпанных белых плащах с нашитыми красными крестами и мечами, облачены в весьма помятые доспехи. Великий магистр Тевтонского ордена Герман фон Зальца уже знал о положении дел в Ливонии от своих комтуров побывавших в тех краях. Но, тем не менее, он с интересом выслушал своих гостей.

Епископ поведал магистру о выдвинутых Ордену смоленским князем условиях, оказавшихся, как того и стоило ожидать, неприемлемыми, как с точки зрения магистра так и братьев — рыцарей. К тому же, в крови тевтонских рыцарей, уже давно не знающих поражений от литовских племён, кипела ярость, взывающая к немедленному мщению за уничтоженный схизматиками Орден Меча и за своих павших братьев — крестоносцев. Но особенно магистра заинтересовал рассказ епископа о русском порохе и пушках. Уже на следующий день был найден выход и выработано, как казалось всем братьям — рыцарям, мудрое и единственно верное решение — атаковать потрёпанные и сильно уменьшившиеся войска зарвавшегося Владимира Смоленского в дождь, что должно лишить схизматиков помощи их страшных «pusch — ka».

Другой такой благоприятный момент, чтобы уничтожить войска Владимира и завладеть его секретным оружием, может предоставиться ещё очень не скоро. Дело в том, что как докладывали верные немцам латгальские шпионы, обуреваемый славой и гордыней смоленский князь разделил своё войско на несколько частей! Около тысячи русских пехотинцев ушло на юго — восток, для захвата крепостей Кокенгаузен (Кукейнос) и Герцике (Гернике). И оставшиеся под рукой Владимира войска были разделены на две части действующие на западе, но обособленно друг от друга. И это разделение своих сил Владимир, лишённый разума Господом, сотворил при всём при том, что значительную часть войск ещё раньше направил покорять шведскую Финляндию и северо — восточные Новгородские земли! Уму непостижимо так добровольно себя ослаблять действую вблизи ещё целого и нетронутого боями неприятеля! Видать, сам Господь указывает своим верным сынам наказать схизматиков за эту самонадеянную опрометчивость. Ведь, очевидно, что к лету Смоленский князь сможет не только собрать вместе все свои силы, но и умножит их число, что он уже не раз с лёгкостью проделывал. Тогда воевать с русскими станет и вовсе невозможно без привлечения общеимперских сил или даже сил все европейского Крестового похода против Смоленска. Упускать такой шикарный шанс сполна поквитаться с русскими обидчиками, немцам было никак нельзя! Приняв окончательное решение, помолясь, тевтоны принялись спешно готовиться к походу на восток, как только противник приблизится, и зарядят дожди.

Разбив малочисленные литовские отряды в приграничных стычках, полковые колонны наших войск веером расходились по северной Литве. Быстро, всего за пару недель, прошли огнём и мечом по землям жемайтов и аукштайтов, покоряя их малочисленные городки и деревни. На этих территориях в полной мере, но в более скромных масштабах, повторился погром годичной давности.

Войска по — батальонно выходили к Каунасу, скапливались у приграничной крепостицы, перешедшей в смоленское владение ещё в прошлом году. Здесь нас уже дожидались доставленные сюда воинские припасы и пополнение личного состава.

Не трогая пока западно — литовские племена скалвов и пруссов, вновь собранные в единый кулак полки двинулись на юг, вторгшись в земли литовского племени ятвягов. Именно там скрывался мой давний знакомый — недруг кунигас Миндовг.

Ведомые мной войска на несколько десятков километров углубились в ятвяжские земли, уничтожая на своём пути оказывающие сопротивление укреплённые населённые пункты, подчиняя сдающихся вождей.

Литовские земли были донельзя ослаблены прошлогодним погромом, а недавний разгром экспедиционных сил под Псковом ещё больше ослабил Литву. К тому же, все оставшиеся боеспособные соединения литовцев ныне концентрировались под рукой Миндовга в глубине ятвяжских земель. Поэтому, собранные кунигасами ополчения, практически лишённые профессионального воинского контингента, громились с небывалой лёгкостью, а зачастую просто сдавались без боя.

Стояла ясная, но морозная погода. Конница, шедшая в авангарде, торила для пехоты путь. Хотя и вечерело, но до разбивки привала было еще далеко. Вдруг впереди громко затрубили горны, забили барабаны, а в воздух взмыли сигнальные флаги. Я удивлённо приподнял бровь. Авангардная полковая колонна начала останавливаться и изготавливаться к бою. Из головы отряда отделилась группа конников и понеслась в мою сторону.

Со стороны передового полка нарастал непонятный гул. Подскакавшие ратьеры прояснили ситуацию. На нас надвигалась конница Миндовга. Кунигас сумел сохранить костяк своей кавалерии под Псковом, и, «нарастив мясо», сейчас вновь бросал её в бой.

Пока я слушал доклад, батальоны, чётко выполняя команды, разворачивались из походных колонн в боевые построения. Отряд конных ратьеров — телохранителей вокруг меня стремительно уплотнился. Теперь и я уже мог рассмотреть накатывающую на нас конную лаву и в этот момент из леса, по обе стороны от наших войск, стали появляться многочисленные литовские лучники, принявшись сходу обстреливать наши вытянувшиеся вдоль дороги войска. Вслед за лучниками, неуклюже проваливаясь в снегу, из леса стали появляться литовские пешцы.

— Государь, похоже, мы угодили в засаду! — громко хлюпая носом, высказал вполне очевидную мысль Сбыслав.

— Моя разведка прозевала! — при этих словах Душило угрожающе сжал свой кулак в латной перчатке.

— Сигнальте полкам принять боевые порядки! — проорал на группу сигнальщиков ратный воевода Малк. Я согласно мотнул головой.

Вверх взмыли флаги, звуки горнов сменили тональность и мелодию.

Наши войска отрабатывали свои действия на случай засадной атаки регулярно, в том числе и непосредственно в боевых условиях. Внезапные атаки, подобные этой, были излюбленной тактикой прибалтов. Правда, на этот раз впечатлял масштаб задействованных Миндовгом сил. Похоже, все свои наличные войска, как пешие, так и конные, он употребил для организации этой засады, пойдя, так сказать, ва — банк.

— Государь, может, отступим, прижмёмся спиной вон к тому лесу, подождём там маршевые подкрепления? — неуверенным голосом спросил Малк, указывая взглядом на видневшуюся далеко позади кромку леса.

— Ещё неизвестно, что у нас в тылах творится, — ответил Злыдарь, опередив меня.

— Будем здесь бой принимать! — подвёл я итог, начавшей было разгораться дискуссии.

Тем временем передовой полк, уверенно, словно на учениях, выстраивался, ратьеры отскочили в тыл, создавая там оперативный резерв.

Конную атаку литовцев встретил 21–й Браславский полк, где уездным наместником трудился мой тесть, отец Параскевы. Одновременно с конницей на застигнутые на марше батальоны обрушились выскочившие из леса пешие литовцы.

Лобовая атака конных литовцев была ужасна, прежде всего, для самой атакующей стороны. Прорвавшиеся через град картечи, болтов и стрел кони намертво застревали в частоколе копий. Среди конников особо выделялся сам Миндовг, восседающий на огромном вороном коне. Копьё застряло в щите, и он достал двуручный меч. Долго размахивать мечом кунигасу не пришлось, арбалетный болт сразил наповал его коня. Миндовг успел высвободить ноги из стремян, приземлившись на землю на крупе своего застреленного коня. Не успел кунигас выпрямиться во весь свой рост, как сразу два арбалетный болта замертво опрокинули его наземь. Один болт пробил кирасу, а второй прошил шею, едва не оторвав голову.

От истекающих кровью рядов литовской конницы усилились непрерывно исходящие от них крики, приобретя панические нотки. Смерть их предводителя стала той соломинкой, что ломает спину верблюда. Всадники стали разворачивать коней, отворачивая прочь от неприступного русского строя. И даже сильно прореженная дружина Миндовга поскакала, спасая себя от начавших выезжать им навстречу ратьеров, оставляя врагам тело своего князя. Вслед за конницей побежали пешцы, так и не сумевшие добиться видимого результата от собственных усилий, оставив при этом у вытянувшихся вдоль дороги батальонов сотни ятвяжских бездыханных трупов и елозивших ногами по снегу раненных.

Поход против ятвягов завершился полной победой. Ятвяжские племена, одномоментно лишившись всей своей воинской силы, были вынуждены признать над собой господство русского государя.

Ятвяги обязались уплачивать дань и строить города — крепости для русских гарнизонов на своих землях. Здесь и сейчас я не спешил повторять прошлогодний опыт с массовыми депортациями. Во — первых, в смоленских землях литовцев уже хватало с избытком. Во — вторых, что самое главное, монголы стояли у порога, и затевать сейчас насильственные переселенческие программы было бы не слишком умно с моей стороны. Всему своё время … А часы уже начали обратный отсчёт для пока ещё независимых западно-литовских племён.