Крест на Крест

Глава 7

Полевой лагерь, наступающие авангардные войска первого корпуса, разбили на берегу реки Кебь, и уже к полудню следующего дня, по нашим расчётам, они должны будут выйти непосредственно к Пскову.

Уже под утро я был разбужен десятником дежурного отделения телехранителей.

— Государь, тебя спрашивает псковский боярин.

— Кто таков и почему меня?

— Сегодня он ночью со своим отрядом к нам прибег, просит, чтобы дали ему поговорить с тобой.

— Ведите его сюда.

Пока ведут боярина, при помощи одного из телохранителей облачаюсь в шубу, а ещё одна парочка бодигардов торопливо разжигает свечи за столом.

В шатёр ввели одетого в добрую бронь боярина, он тут же низко склонился.

— Здравствуй боярин! — недобро проговорил я, так как с недавних пор был зол вообще на всех псковичей начавших что — то «мутить» с немцами. — Говори кто ты таков и что тебе надо?

— Я боярин Юрий Добрынич, сотский. Сбежал я из Изборска, потому как не хочу немцам служить!

— Поясни, не понял я, при чём здесь немцы.

— Как прознали плесковичи о гибели Новгорода, так и убоялись они князя Смоленского и вступили в союз с Ригой и крестоносцами проклятыми. Уже не первый год они с ними дружны, плечом к плечу в том году воевали против чудинов! Ни с Новгородом Плесков быть не хочет, ни со Смоленском, подавай им собственного князя, коей уже давно с немчурой снюхался!

— Так …, — я встал и прошёлся. — Разговор начинает принимать серьёзный оборот! Позовите — ка сюда воевод и завтрак заодно организуйте, — отдал распоряжение одному из находящихся при мне охранников.

Клоча, Люта, бывшего полковника 8–го Полоцкого, в Новгороде повышенного в звании до ратного воеводы, ныне ставшего командиром всей 1–й рати, а также всех трёх полковников первой рати первого корпуса долго ждать не пришлось. Следом за военноначальниками вошли несколько телохранителей с подносами, в тарелках дымилась каша с мясом.

— Ставьте сюда — широким жестом указал на стол, за которым разместились воеводы вместе с изборским боярином.

— А ты чего как белая ворона, боярин, против веча Псковского пошёл? — не спеша, пережёвывая кашу, спросил у Юрия.

От угощения боярин оторвался с явной неохотой.

— А я в союзе с басурманами быти не желаю! Противно это моей душе православной! — проглотив кашу, патетически заявил боярин.

— Отступятся, может, псковичи от немцев? Передумают? — спросил Клоч.

— Не — а! — решительно повёл рукой Юрий. — По заключении договора Рижский епископ и орденские братья, чтобы слово Пскова было крепко, взяли в заложники три десятка псковичей, половина из которых родом из боярских да купеческих семей.

— Ясно, — протянул Лют, — теперь добром нам не сдадутся!

— Немцы в городе есть? — спросил воевода.

— При посаднике несколько посланников от еретиков обретается, пара рыцарей — фогтов и с ними несколько кнехтов. А самое главное, слыхал я, что немцы с данами вышли из Изборска, готовятся по тебе, княже, ударить вместях с плесковичами.

— Спасибо тебе боярин! Хоть вести и худые, но кто предупреждён — тот вооружён! — и я задумался над сложившейся диспозицией. Не хотел я пока трогать окопавшихся в Прибалтике немцев, но они мне сами выбора не оставили, грубо влезши во внутри русские разборки.

А кукловодят орденами, готов заложить свою голову — Любек и осевшие на Готланде немецкие купцы. Чувствуют, твари, исходящую от моей деятельности опасность своему безбедному паразитическому существованию. С какими кислыми рожами они расстаются со слитками серебра, меняя их на деньги, а потом, покупая на них мою продукцию, это надо видеть! И рыцарские ордена — лишь их ручные орудия, скрупулёзно направляемые ими «дранг нах остен». Хватит вас терпеть, вы мне ещё за участие и подстрекательство в Смоленском бунте ответите! Теперь, когда я вот — вот получу доступ к богатейшим минеральным ресурсам Карелии и Финляндии, я вполне смогу обходиться без немецкого купечества.

Пока я размышлял, псковский боярин уже готовился принять присягу.

— Готов ли ты верой и правдой служить нашему государю и крест на этом целовать? — спросил боярина приглашённый в шатёр полковой капеллан.

— Конечно, иначе бы я к вам и не явился! — без заминки молвил Юрий Добрынич

После последовавшей за словами псковского боярина скорой присяги, священника отпустили. Пока шла процедура присяги, я распорядился немедленно сниматься с лагеря и выдвигаться к Пскову. Поднятые преждевременно спозаранку полки принялись под тусклый свет факелов и костров сгружать своё походное имущество на сани. А мы с полковниками и воеводами провели военный совет, предварительно как следует расспросив довольно хорошо информированного псковского боярина.

— Юрий Добрынич, известно ли тебе, численность войска, кто его возглавляет?

— Объединённое войско крестоносцев — орденских меченосцев и датских рыцарей возглавляет сам магистр «Братства воинов христовых» Волквин

— Фольквин фон Наумбург цу Винтерштеттен? — уточнил Лют

— Да. Но для отвода глаз, во главе войска немцы поставили князя Ярослава.

— Ярослав? — псковский боярин удивлённо на меня посмотрел, дескать, как такого можно не знать, но ответил.

— Сын бывшего псковского князя Владимира Мстиславича, который свою дочь выдал замуж за Теодориха — брата рижского епископа Альберта, сам женился на немке. В 1232 году Ярослав бежал в Ливонию, немцы сейчас именуют эту занятую ими местность «Землёй Святой Марии». Сбег туда он вместе с некоторыми поддерживающими его псковскими боярами. Через год Ярослав попытался вернуть себе псковский княжеский стол и осаждал с немецким войском и собственной дружиной Изборск, однако потерпел поражение, попал в плен к переяславльскому князю Ярославу Всеволодичу и провел два года в Переяславльском заточении. В том году переяславльский князь отпустил Ярослава, ну а дальше княже, то есть государь, — смутился боярин оговоркой, — ты и сам всё знаешь. Сейчас Ярослав оказался как бы во главе немецкого войска, взял Изборск и движется к Плескову, не сегодня — завтра может выйти к городу.

— Ярослав Владимирович, кстати говоря, — дополнил Юрий Добрынич, — твой близкий родич, происходит из Смоленских князей Ростиславичей.

Я лишь неопределённо хмыкнул, подумав, что, оказывается, ещё не всех Ростиславичей по площадям развесил, а потом мои мысли плавно переместились на немцев. Они, надо отдать им должное, колонизировали Прибалтику очень быстро, с чувством, с толком, с расстановкой. Первые немецкие купцы начали появляться в этих землях с середины XII в., а вслед за ними пришли монахи — миссионеры, принявшиеся основывать замки, города, католические епархии. И события понеслись вскачь. В 1201 г. в устье Даугавы закладывают Ригу, в 1202 г. — рижский епископ Альберт объединяет католический миссионеров в монашеско — рыцарский Орден меченосцев. Аналогично в устье Вислы возник Тевтонский орден.

— Скажи мне, боярин, — вмешался в разговор до того молчавший политрук Зор, тоже пришедший на совещание. — Кто там, в Пскове, «воду мутит», кто именно хочет отдать Псков онемеченному Ярославу?

— Во главе этой части бояр стоит Твердила Иванкович, его недавно посадником избрали.

— Потом ты про своих переветчиков спросишь, — нетерпеливо перебил политрука воевода Клоч. — Сколько немцев выступило против нас, знаешь?

— Сам не видел, но бояре говорили, что около тысячи всадников братья — крестоносцы выставят. К коннице же примкнула рижская дружина из немецких кнехтов, остальные ландскнехты — чудь, всего же, общим числом их наберётся около 8–10 тыс. пешцев. Даны, под предводительством герцога Эстляндского Кнуда Вальдемарсена двигаются отдельно. У них примерно три сотни латных всадников и полторы тысячи пешцев, в основном эсты.

Псковский боярин счёл нужным пояснить.

— На самом деле рыцарей во всём войске меченосцев человек девяносто. Орденские рыцари зовутся «братьями». А на каждого «брата» приходится до десятка конных «полубратьев». Вот так тысяча конных и набирается.

— А это что за черти? Полубратья? — спросил Зор.

— По-другому, оруженосцы: сержанты, копейщики, стрелки из лука и арбалета. Бронь на них одета хоть и поплоше, чем у братьев — рыцарей, но не хуже, чем у русских княжеских дружинников, — увлечённо растолковывал нам Юрий Добрынич.

— Один хрен — тяжёлая латная конница, как их не называй, — подвёл итог сказанному Клоч.

Через пару столетий мои арбалеты оказались бы куда менее эффективным оружием против тех же готических доспехов, заполучившие в своей конструкции углы наклонов, создающие рикошеты, правильно рассчитанные рёбра жёсткости, сталь лучшей выделки и так далее. Но сейчас, в 13 веке, воротные арбалеты пробивали у ныне существующих европейских рыцарей любую броню, не говоря уж о ружьях. Соответствующие опыты, в полевых условиях были не раз и не два проведены. Поэтому, только что услышанная новость меня не очень сильно взволновала.

Издали, со злостью, смотрел на закрытые ворота Пскова и невольно слушал, как сидящие на стенах горожане, кричали:

— Князя Новгородского Владимира не знаем, и знать не желаем! Ворота не отворим! Убирайтесь отседова прочь!

Вслед за двумя эскадронами ратьеров, быстро рассыпавшихся вокруг города, по Новгородской дороге, окаймляемой лесом, стали появляться прибавившие шаг походные колонны пехоты 8–го Полоцкого полка, следуя командам, роты повернули направо, сразу начав выстраиваться в боевые батальонные построения. Следом за полочанами уже спешил 2–й Смоленский, сразу начавший заворачивать налево, а где — то вдали, к Пскову пробирался 15–й Вержавский — замыкающий полк первой рати. В десятке километров от города сейчас находились полки второй рати, ещё дальше, отставая от передовых частей на полноценный дневной переход, шествовали арьергардные полки третьей рати, что должны будут объявиться здесь только сутки спустя.

На приехавшего от городских ворот десятника я лишь обречённо махнул рукой, дескать, сам всё слышал, докладывать не надо.

— Разбиваем лагерь! — приказал ратному воеводе Люту. — Через пару дней будем сей бунтарный град на копьё брать!

А в это время в самом Пскове, продавшиеся немцам бояре подогревали своими пламенными речами городское вече. Взволнованные толпы горожан на вечевой площади внимали этим ораторам.

— Владимир Смоленский со своими катами стал у стен Плескова! Зло умыслил Владимир! В своём обозе он привёз оковы, да рабские ошейники для всех плесковичей! С нами он хочет расправиться как с Новгородом — разрушить город, перебить вятших людей, а оставшихся похолопить! Отстоим же, братья, нашу родную землю и вольный Псков от этого убивца и крамольника! — призыв потонул в общем одобрительном рёве взбудораженной толпы.

Из волнующегося, словно ненастное море, людской сборища послышались возгласы:

— Не бывать тому!

— Не позволим!

— Смерть ворогам!

Ораторствующий боярин, дождавшись прекращения шума, продолжил своё сольное выступление.

— Наши друзья и союзники уже в Изборске, как только они подойдут сюда, то сразу атакуют войско супостатов, а мы их поддержим вылазкой из города! Все вместе, все разом — легко и быстро опрокинем кровавое иудино воинство Владимира Окаянного!

— Да!!! Верно!!! — кричали, взмахивая руками горожане.

Накаченное пропагандой вече решило закрыться в городе, стоять крепко в обороне, не поддаваясь ни на какие уговоры Владимира и его прихвостней, ожидать прихода союзных сил.

Появившиеся как по заказу конные разъезды сумели обнаружить войско крестоносцев, движущееся по левому берегу реки Великой, слова изборского боярина полностью подтвердились.

Не успели мы «переварить» полученную информацию, как к нам подскакал командир ещё одного конного разъезда.

— Государь! — прокричал исходящий паром, направленный в ставку связным конный разведчик. — От Чудского озера по реке Великой движутся литовцы, их там тысячи!

— Вот и недобиток Миндовг пожаловал на наш пир! — делая хорошую мину при плохой игре, я громко продекламировал, с подчёркнутой весёлостью, чтобы приободрить воевод. — Развернуться всем корпусом не успеваем! Теперь вопрос «на засыпку», что делать?

Трое полковников и двое воевод призадумались. Лица их приобрели весьма озабоченную, натужную мимику. Громадные, по нынешним временам, силы собирались под Псковом. Особенную опаску вызывала сильнейшая в Европе немецкая конница.

— Скрепить сани и стать лагерем, поджидая вторую и третью рать, — предложил вполне разумную и очевидную в данных обстоятельствах идею Клоч, остальные его поддержали одобрительными кивками.

— Хорошо! Укрепляемся на позициях по обе стороны от Новгородской дороги, закрываемся в лагере и ожидаем подкрепления! До полуночи должны успеть подойти все три полка второй рати Олекса, тогда и решим что делать. Дать бой утром следующего дня или дожидаться подхода оставшихся трёх полков. Срочно десяток ратьеров направьте к Олексу, пускай он ускорится и будет наготове, его могут попытаться и в пути атаковать. За дело! — воеводы и полковники развернув коней, помчались к своим подразделениям. И я, собрав под звуки трубы всех растёкшихся вокруг города ратьеров, отправился поближе к лагерю, оставив под городскими стенами лишь редкие конные патрули разведки.

Въехали в выстраиваемый прямо на глазах лагерь. Обогнули скопище палаток, медленно продвигаясь к центру. Сказывалась близость противника. Все друг друга подгоняли, вокруг царила невообразимая суета, чудом пока не разросшаяся в анархию. Всё лишнее имущество с саней быстро сгружалось прямо в снег и где попало, возницы гнали своих лошадей, тянувших опустевшие сани к передней линии лихорадочно выстраиваемого гуляй — города, командиры размечали сектора для своих подразделений, а пехотинцы спешно ставили палатки. И в это же время, только усиливая общий бедлам, в лагерь начали прибывать шарахающиеся по сторонам первые роты Вержавского полка.

На наше счастье немцы особой активности до конца дня не проявляли став лагерем у Мирожского монастыря. Литовцы остановились на постой прямо у стен детинца рядом со Снетогорским монастырём.

Но уже в сгущающихся сумерках, в то время как в лагерь стали прибывать полки 2–й рати Олекса, Фольквин решил прощупать нашу оборону, атаковав наши позиции силами своих туземных вассалов. Атака разрозненных отрядов латгалов быстро выдохлась, столкнувшись с линией сцепленных саней, за которыми засели русские воины. Отбились без использования артиллерии, пешцы сверху и в проёмах между саней орудовали копьями и бердышами, расстреливали накатывающие волны латгалов из луков. Умывшись кровью и не добившись никакого результата, латыши были вынуждены ретироваться.

А утром следующего дня события понеслись вскачь. Огромное, многотысячное орденско — датское войско перейдя по льду реку Великую, в километре от наших позиций под неустанный рёв боевых труб, начало выстраиваться в своё излюбленное построение «schweinkopf». За немецким клином «кабаньей головы» виднелись маковки псковских церквей и крепостные стены окольного города, но городские ворота пока не отворялись.

В лагере остались только 2–й Смоленский полк и шесть сотен ратьеров. Пять полков выстраивались в поле, вблизи лагеря, на особицу у берега реки Псковы встал 14–й Минский. Русская пехота должна была принять на себя первый удар, а ратьеры появятся в решающий, переломный момент боя или в случае возникновения на каком — либо участке критической ситуации. Особенное беспокойство у меня вызывал правый фланг, именно на него нацеливались пускай и плохо вооружённые, но многочисленные литовцы. Пока щло построение полков я, вместе с эскадроном своих конных телохранителей, словно маятник, курсировал в коридоре между линией войск и гуляй — городом.

И тут, по левому флангу, упирающемуся в лес, ударили эсты. Вываливаясь из кустов и поднимая рой стрел, они накинулись на позиции 17–го Оршанского полка. Полк недолго огрызался стрелами, болтами и ружейным огнём. Эсты, прикрываясь лесом, сумели быстро и без серьёзных потерь сблизиться с оршанцами и навязать им ближний бой. В воздух взмыли мечи и топоры, и только контратака стоящего в гуляй — городе 5–го смоленского батальона позволила быстро отбить этот натиск и загнать чухонцев обратно в лес.

В то время когда на левом фланге бушевал бой, с места тронулось немецко — датское войско. Среди частокола копий колыхались флаги всевозможных форм, размеров и расцветок, но неизменно украшенные крестами. Первые сотни метров рыцарские кони шли шагом, чтобы сберечь силы, но зато на последнем отрезке дистанции всадники разгоняли своих скакунов, нанося по противнику разящую, мощнейшую по силе атаку. Таранный удар — это основа основ всей рыцарской тактики боя.

Враги приближались к нам неспешным аллюром, выстроившись клином, на острие которого двигались восемь хорошо бронированных тяжёлых немецких танков в средневековом исполнении — орденских рыцарей. Позади первой шеренги клина следовали десять закованных в железо конников, следующая за ними шеренга имела численность двенадцать конников — и так по нарастающей, всего шесть шеренг. В шестой шеренги скакало уже двадцать рыцарей. Второй эшелон клина, его основание, представляло собой удлинённое четырёхугольное построение, по краям которого по двое в ряд двигались конники — то ли оруженосцы, то ли крещеные чухонцы, чёрт их разберёт! Для нас главное то, что они были бронированы гораздо хуже рыцарей и скакали на более мелких конях. В центре второго эшелона, внутри конного каре, бежали пешие кнехты, собранные из Риги и других Ливонских городов, облачённые в лёгкие доспехи, вооружённые щитами, мечами, копьями и арбалетами. Впрочем, эти арбалеты были целиком сделаны из дерева, имели взвод — «козья нога», отсюда произрастала их меньшая дальность стрельбы, меньшая мощность выстрела и соответственно убойность. Основная же масса пехоты двигалась, развернувшись широким фронтом, позади ударного построения «schweinkopf», сильно отставая от своего таранного конного клина. Первые шеренги немецко — датских пешцев были укрыты большими прямоугольными щитами. Позади пехотных шеренг наблюдались довольно частые вкрапления конных копейщиков — крестоносцев.

По мере сближения с нашим войском немецкий клин стал убыстрять свой разбег. Рыцарские шлемы, похожие на перевёрнутые металлические вёдра, с узкими прорезями для глаз, часто были украшены различными причудливыми орнаментами — рогами, когтистыми лапами, орлиными головами и другой не сразу понятной лепниной.

Скачущие рыцари склонили копья, одновременно пытаясь закрыться своими разукрашенными гербами всех форм и расцветок щитами от обрушившегося на их головы проливного дождя из стрел. Но стрелы всё же делали свою кровавую работу, находя прорехи в защите и словно огромные стальные осы, втыкали свои жала в плоть людей, коней. Тяжёлые арбалетные болты ссаживали наземь немцев и заваливали коней, начиная с дистанции ста метров арбалетные болты стали эффективно пробивать рыцарские латы. А от разрывных картечных гранат, то и дело рвущихся и проносящихся внутри клина, щиты и доспехи были вообще бесполезны! В клину начали зиять и угрожающе увеличиваться в размерах прорехи. Первая атакующая шеренга клина полегла в полном составе. Лошадей не спасли ни металлические нагрудники с налобниками, ни чешуйчатая броня, защищающая бока и шею коней.

Железный рыцарский клин был нацелен на центр довольно опытного полка моей армии — 4–го Дорогобужского, уже успевшего принять участие в прошлогодней кампании против литовцев и волынян. Поняв направление удара приказал своим ратьерам переместиться и встать за спину атакуемых дорогобужцев, так как до этого мы стояли правее, за ранее атакованным из леса Оршанским полком. После того как чухонцы оказались зажаты в полукольцо они сразу стали выходить из боя, удирая по своим следам обратно в лес. Сражение на левом фланге близилось к своему завершению.

4–й дорогобужский полк застыл монолитной стеной, воины, казалось, даже перестали дышать. Бело — красный клин, исполосованный крестами и разлапистыми гербами на сюрко, медленно, но целеустремлённо набирал ход, словно паровой каток, нацелившись на дорогобужских пехотинцев, застывших каменными изваяниями. До ушей явственно долетал всё усиливающийся металлический звон лат. Вот уже можно рассмотреть не только кресты, но и отдельные детали гербов, и прочие декоративные убранства рыцарских костюмов.

Справа, с берега реки Пскова вдруг послышалась частая артиллерийская пальба, но никто на неё не обратил внимания, так как все были поглощены накатывающим на наших соседей конным немецким тараном.

Когда до хищно смотрящих в сторону дорогобужцев кончиков немецких копий осталось меньше пятидесяти шагов всё окружение вдруг перенесло своё внимание на меня, так как именно я должен был подать сигнал начала картечного обстрела. Медленно, как в замедленной съёмке подняв руку, дождавшись, когда дистанция до первых рыцарей сократилась до сорока-сорока пяти шагов, я молча махнул рукой. Тут же, казалось с облегчением, взвыли нервно поджидающей этой долгожданной секунды трубачи.

Первые три шеренги пикинеров резко припали на одно колено, направив на немцев свои тяжёлые и длинные пики. Одновременно с этим, выведенные на передний край пикинеров полковые пушки, заряженные картечью, громко изрыгают на всадников свои смертоносные чугунные обрезки. Как только пушкари опускаются на корточки, оттаскивая пушки под защиту пикинеров, пытаясь их там перезарядить, в бой вступают стрелки.

Авангард неприятельского войска, весь поражённый картечью и болтами, начал рушиться. Часть коней вместе с закованными в железо седоками, без долгих предисловий, с разбегу замертво «нырнула» в снег. Другие кони сначала взвивались на дыбы и уж затем, как подкошенные, валились наземь или продолжали брыкаться, истекая кровью. Над поляной пронёсся жуткий, многоголосый горестный стон, замешанный с лязгом металла и хрустом ломающихся костей.

Не успел поднятый падением тяжёлых тел снег улечься, как уже вторые, а через пару секунд третьи и так далее, шеренги стрелков продолжали раз за разом разряжать фанерные луки, арбалеты и ружья в коней, всерьёз доставалось и рыцарям. К обстрелу с флангов вынужденно затормозившей конницы подключились два соседних полка — Вержавский и частично Оршанский, а также выдвинувшиеся вперёд батальоны 8–го Полоцкого полка.

Немецкий клин, не успев доскакать до линии пикинеров, стал неумолимо таять и разваливаться прямо на глазах. С каждой секундой расстояние, отделяющее противостоящие друг другу войска сокращалось, а вместе с ним всё более и более снижались скорость, плотность, а значит и сила удара. Скакать плотным строем по полю усеянному препятствиями в виде раненных, брыкающихся и агонизирующих туш жеребцов было просто физически невозможно. Чудовищные потери в живой силе ещё на подходе к вражеским позициям, просто ломали и переворачивали с ног на голову всю немецкую военную науку.

Атака рыцарского клина осуществлялась не бешенным наскоком, которым, кстати говоря, часто грешили русские дружинники, а по — немецки педантичным, упорядоченным и дисциплинированным нападением. Так, как гласит немецкая ратная наука, рыцари должны ехать медленно колено к колену, оставаясь в плотном строю до последней минуты, пока не пустят коней в галоп, чтобы одновременно обрушить на врага сведённые вместе копья. Этому обучают не только воинов, но и коней. Природные инстинкты лошадей заставляют их шарахаться в сторону при встрече с плотным пешим или конным строем, поэтому жеребцов обучают нестись вперёд, вламываться в плотный вражеский строй и продолжать двигаться, топча, кусая врага и вставая на дыбы. Правильно организованная рыцарская атака тяжёлых, закованных в железо жеребцов и доспешных всадников, разбивает любого противника ошеломлённого таким натиском в кровавые клочья. В нашем случае, к счастью, этого не произошло. Удар в копья был осуществлён не строем, а беспорядочным, распавшимся на части разноскоростным потоком. Соответствующими оказались и результаты нападения.

Прореженная тяжёлыми арбалетами болтами и артиллерийским огнём немецкая конница упёрлась в стену копий пеших дорогобужских панцирников. Первая шеренга копий, вставленных в боковые прорези щитов, тупыми концами была упёрта в землю, а остриями стальных наконечников нацелена в грудь коням. Воины не только воткнули упоры щитов в землю, но и подпирали щиты левым плечом, для большей остойчивости упёршись в снег отставленной назад правой ногой.

— Сомкнуть плотнее ряды! — до меня доносился охрипший голос уже немолодого комбата, уверенно командовавшего своими людьми. — Ни шагу назад! Стоять крепко! Колоть, рубить, подыхать на месте, но не отступать!

Въехавшие в пеший строй немцы завязали сражение. Усилить атаку и помочь уже врубившимся в русский строй латникам смогли лишь тыловые порядки клина, понесшие меньше всего потерь. Но и они, по ходу своего движения, сбавляя скорость, объезжая трупы были вынуждены перейти на шаг. А дальше у них уже не было пространства, чтобы разогнаться в галоп и взломать русскую линию.

Удар подошедшего подкрепления кардинально не смог изменить ситуацию. С воинственными криками, предварительно поломав или потеряв копья, рыцари принялись орудовать мечами и топорами. Сталь звенела по стали и ненасытно стучала по дереву щитов.

— «Gott mit uns! С нами Бог!» — заревели немцы, словно раненные медведи.

Но статистика играла не в их пользу. На каждого намертво застрявшего в русском строю немецкого всадника приходилось сразу несколько дорогобужских пехотинцев. В стоячем, неподвижном положении, рыцарская конница лишалась большинства своих преимуществ.

Рыцари рубили сверху вниз, но дорогобужцы, подняв щиты и ранцы, кололи своим оружием не защищённое подбрюшье коней и перерезали им сухожилия. Хрипя и лягались, жеребцы падали. Умирающие кони увлекали за собой своих наездников. Других рыцарей стаскивали или выбивали ударами бердышей с сёдел и приканчивали на земле. Пленных никто и не думал брать. По всей линии русского строя 4–го дорогобужского полка немцы стали повсеместно валиться в снег как подкошенные снопы травы.

Не успевшие толком вступить в бой находящиеся в основании клина рыцари, сообразив, что впереди происходит форменное избиение, стали судорожно останавливать и разворачивать вспять своих коней. Образующиеся прямо на глазах завалы тел преграждали им путь вперёд. В этой ситуации необходимо было, под непрекращающимся ни на секунду арбалетным обстрелом, или объехать этот жуткий завал из перемешанных и агонизирующих тел людей и коней, или скакать назад — третьего не дано. Все рыцари ожидаемо выбрали второй вариант и понеслись вспять. Грозная немецкая волна схлынула, оставляя за собой изломанные, немощные тела.

Набегавшие было на нас пешие ландскнехты, увидев разгром своей рыцарской конницы, остановились и дружно, с паническими воплями и криками побежали в противоположную сторону.

— Сигнал ракетницей, — приказал крутящемуся рядом со мной сигнальщику.

В небо взмыла ракета, и вскоре из — за спины послышался всё нарастающий тяжёлый топот. Я оглянулся. Отливая на солнце доспехами, из гуляй — города выезжали эскадроны ратьеров, чтобы через несколько минут ураганным огнём и острой сталью мечей обрушиться на орденское войско!

Отступившие немцы тоже заметили появление на поле боя нового игрока. По приказу магистра Фольквина заголосили трубы, что удивительно, казалось бы, ещё секунду назад быстро удирающие немцы стали останавливаться и разворачивать своих коней, готовясь встретить нового врага лицом к лицу. Бежавшие вслед за конницей пешие кнехты тоже стали в массе своей притормаживать, собирать разрозненные отряды, пытаясь выстроить перед своей конницей стену щитов и частокол копий. Впрочем, латгалы и эсты побежали прочь, не желая останавливаться и умирать здесь за своих хозяев. Нечаянная беда для немцев заключалось в том, что остановились они в зоне действия «дальней картечи».

От слитного удара артиллерии заложило уши, от немецких позиций вверх взметнулись фонтаны чёрного снега, обломки щитов и окровавленные куски тел. Весь немецкий сброд — рыцари, «полубратья» и пехота опять дружно рванул в противоположную от нас сторону.

— Вперёд! — громко скомандовал я выстроившимся ратьерам, привстав на стременах. — Атакуем врага!

Выполняя мою команду, раздались звуки горна и под начавшийся сразу гулкий барабанный бой, пехотные батальоны также двинулись в путь.

— Пётр! — обратился я к командиру ратьеров. — Свою цель видишь? — указал я на спины удирающих немцев.

— Вижу государь! — хищно ухмыльнулся он. Так, наверное, лев смотрит на стаю антилоп.

— Преследуй рыцарей, с пешцами мы сами разберёмся! Пленных не брать!

— Слушаюсь государь! — тут же последовал особый перезвон труб, и конница медленно тронулась вслед за улепётывающими рыцарями, с каждым шагом всё убыстряясь. Вдруг от конницы отделилась одинокая фигура вестового и понеслась в мою сторону.

— Государь, воевода просит уточнить приказ. Если князь Ярослав или орденские епископы сами пожелают сдаться в плен, как с ними следует поступить? — поспешно спросил вестовой, кося взгляд на удаляющихся ратьеров.

— Зарубить! — зло бросил я. — Приказ прежний — пленных рыцарей, орденских братьев и другой знати живьём не брать! Рядовых кнехтов пожелающих сдаться отсылать в Псков.

Услышав распоряжение, вестовой нетерпеливо рванул к своим всё удаляющимся сослуживцам.

На месте недавней стоянки немцев начал твориться апокалипсис: брызги снега, крови, клубы порохового дыма, вспышки выстрелов, вышибающие из седел рыцарей и валящихся вместе с ними коней, редкие, но ожесточённые схватки на мечах …

Раздав ещё несколько приказов и понаблюдав за тем, как расправившиеся, словно бутон расходящиеся по полю шеренги пехотинцев глушат и рубят ещё живых рыцарей, безуспешно пытающихся вылезти из — под коней, я вместе с телохранителями направился к берегу реки Псковы. Требовалось срочно узнать, как там себя чувствует мой 14–й минский полк противостоящий литовцам. Здесь, как я ранее уже успел услышать, дело дошло до применения артиллерии.

При приближении стало заметно, что полк со всех сторон был обложен грудами тел литовских воинов, лежащих вповалку один поверх другого. А минские пехотинцы были заняты расчисткой прохода, но моё приближение заметили и встретили ликующими радостными воплями. Вдали, поднимая хлопья снега, быстро удалялись два ратьерских эскадрона, преследующих разбегающихся прибалтов.

Из дальнейших расспросов выяснилось, что первые ряды литовцев, наученных горьким опытом, были прикрыты мощными дубовыми щитами, поэтому разбивать их пришлось пушками, а уже затем начинать обстрел из луков и арбалетов. Поэтому дело здесь и дошло до рукопашной. В бою приняли участие не только пикинеры, сдерживая обезумевших от жажды крови литовцев, но и шеренгам стрелков пришлось отложить луки, арбалеты, ружья и взяться за бердыши. Умудрившиеся невредимыми пролезть между древков пик литовцы, добравшись до вожделенных русских щитов, прикрывавших пикинеров, были буквально изрублены в капусту бердышами. Образовавшиеся трупные завалы притормозили литовский натиск и позволили возобновить стрельбу тыловым шеренгам стрелков, предварительно усадив на колено первые шеренги пикинеров. Тогда литовская конница обошла 14–й минский полк с флангов и тыла, но воинского счастья это им не принесло. Минчане, залитые с ног до головы своей и чужой кровью, как ни в чём не бывало, продолжал сражаться даже в полном окружении.

Командир Минского полка подал заранее оговорённый сигнал ракетой, и им на помощь из гуляй — города тут же отправились две сотни ратьеров. Тем временем полк продолжал вести непрерывную стрельбу, скашивая тяжёлыми болтами и множеством стрел самых резвых коней с наездниками. Ещё через несколько секунд быстро таящая конная лава уже вплотную приблизилась к передним шеренгам. Всё — таки пушкари успели сделать ещё один выстрел, причём намного более убойный, чем первые. Весь передний ряд вражеской кавалерии полностью полёг, преградив своими телами дорогу позади скачущим и создав тем самым спасительный для атакуемого полка заторы по направлению атаки.

И тут в скудных лучах зимнего солнца заблистала сталь, показались набирающие ход две сотни русских всадников. Разрядив в своих литовских коллег пистолеты, эскадроны врезалась в заметавшуюся литовскую конницу, оттесняя и рассеивая полностью дезорганизованных литовцев.

Ну а Миндовг, хитрый лис, со своей сильно истаявшей дружиной ближников всё — таки сумел вырваться, бросая на убой, для прикрытия своего отступления, пеших одноплеменников.

Несмотря на победу, потери полка были серьёзными, они составили больше батальона. Чуть позже я ещё опрашивал бойцов, не страшно ли им было сражаться в кольце врагов, на что получал однотипные ответы: «Мы знали, что свои к нам на выручку придут! — Верили, что ты нас, государь, не бросишь! Каждый из нас точно знал, что начни мы, не дай Бог, сдаваться, литовцы тут же нас всех и перебили бы!» Я ещё тогда для себя отметил, хорошо у меня политруки с командирами работают, готовят идейно грамотных бойцов, надо будет их за это особо наградить!

Пока же я произнёс короткую, но проникновенную благодарственную речь, обращаясь к бойцам 14–го минского полка, закончив её следующими словами, которые были встречены бурей радостных воплей и всеобщим «Слава!!!»

— Все рядовые вашего полка подобно трём смоленским полкам теперь будут регулярно получать денежное довольствие. А в знак вашей особой воинской доблести, в честь того, что вы сражались с превосходящими вражескими силами в полном окружении, я жалую к вашему полковому знамени красную окантовку, как вечная память о той крови, что была сегодня вами пролита!