Крест на Крест

Глава 3

Поход моим ратям давался не легко. В пути нас то и дело настигали метели, вынуждая всё войско останавливаться и пережидать непогоду. Но, тем не менее, день за днём армия продолжала упорно двигаться вперёд, к намеченной цели.

К каждому пехотному полку была приписана сотня конных ратьеров. Обоз каждого полка, состоящий в основном из провианта для солдат, фуража для лошадей, боеприпасов, а также полевых кухонь и хлебопекарен, везли четыре сотни обозных лошадей. Всего эти шестьсот полковых лошадок (у ратьеров было два коня) съедали три тонны овса в сутки. Каждый полк вёз запас продовольствия на тридцать дней, боеприпасы, войлочные палатки и прочие вещи общим весом сто двадцать тонн. В каждом полку также наличествовали артиллерийские повозки: девять трёхфунтовых чугунных и три двенадцатифунтовых бронзовых орудий; 2–х пудовые осадные тяжёлые единороги шли отдельной статьёй. Грузоподъёмность саней, запряжённых одной лошадью, равнялась примерно четырём сотням килограммов, отсюда следует, что полковые обозные лошади могли перевозить в общей сложности сто шестьдесят тонн груза. Оставшиеся невостребованные пехотой сорок тонн — приходились на фуражный корм, его дефицит планировалось покрывать уже в Новгородских землях, а также за счёт караванов смоленских купцов, курсирующих по торговым трактам линии обеспечения войск на маршруте Смоленск — Новгород.

Восемнадцать полков, сведённые в шесть ратей, растянулись более чем на пятьдесят километров. Эту дистанцию пехота, при нефорсированном марше, преодолевала за двое суток. Воевать на суше при отсутствии водной артерии с транспортной коммуникацией, то ещё «удовольствие» с огромным знаком минус! Особенно доставалось «на орехи» интендантским службам, но они, слава Богу, исправно функционировали, поднабрались за последние год — два соответствующего опыта.

И вот, выстояв в метелях и пережив морозы, быстро преодолев по накатанному льду Ильменское озеро, в какой — то мере даже неожиданно для самих себя, авангардные полки оказались в месте, где река Волхов вытекает из озера Ильмень, на расстоянии где — то пятнадцати километрового перехода до Новгорода. Впереди, сквозь снежную дымку, проглядывали смутно очерченные купол главного храма и крыши Свято — Юрьева монастыря.

Вскоре мы оказались на понравившейся моим разведчикам поляне, судя по отсутствию древесной растительности, это был заливной луг. Площадь этой площадки превышала пятьдесят гектаров, а потому во всех отношениях она прекрасно подходила для разбивки на ней лагеря. Здесь, в этом лагере, я планировал оставить весь лишний обоз, дождаться подхода арьергардных ратей, а там, как знать, может быть, Александр Ярославич облегчит мне жизнь и, наконец, выведет войска за городские стены?

Пока разбивался лагерь эскадрон конных разведчиков, под непосредственным руководством Душилы, обогнув Юрьев монастырь, двигаясь вдоль левого берега Волхова, подскакал вплотную к посаду, прилегающему к Софийской стороне Новгорода, к стенам Людина конца (он же Гончарский конец). Многочисленные пригородные постройки оказались пусты и полуразобраны — новгородцы спасались сами, не забывая при этом о своём добре, прихватив его с собой за городские стены.

В это время к югу от Свято — Юрьева монастыря прибывающие полки начали размещать обозные сани в каре и выпрягать из них лошадей. Во всех направлениях от лагеря были выставлены секреты, по взводу стрелков на лыжах в каждом, три десятка ратьеров разместились на правом берегу Волхова, для наблюдения за Торговой стороной города.

В лагере ратники занялись привычным делом — установлением войлочных палаток, каждая из них вмещала отделение бойцов. Ротные полевые кухни и хлебопекарни уже распространяли по морозному воздуху приятно будоражащие желудок запахи. Тут уж я очнулся от дум и срочно отдал приказ вестовым, всегда находящимся поблизости от командиров.

Высунувшись из кареты грозно выкрикнул:

— Приказ по всему войску! Пока стрелки не оборудуют нужники — ужин не выдавать! — парочка посыльных синхронно кивнула головами, и уже было собиралась исполнять распоряжение, как я их остановил. — За санями, да у оврага пускай места обустраивают. А то мы здесь расположились не на одну ночь!

Вестовые поскакали к ратным воеводам, ратные воеводы пошлют своих подчинённых к полковникам, те отправят своих подчинённых к комбатам, а от них нагоняй, для ускоренного обустройства отхожих мест, получат командиры рот и взводов.

Меж тем, войско жило уже ставшей привычной походной жизнью. Из раскинувшегося по соседству с нашими позициями леса, до самой ночи раздавался треск падающих деревьев, стук топоров и скрип пил. Оттуда, с охапками веток и сучьев выходили ратники, заготавливавшие топливо для костров. Другие тащили из леса заострённые колья — для защиты лагеря. Разожжённые во множестве костры, из — за использования сырой древесины, громко трещали и обильно дымили. Так как питание в войске было централизованным, то запаливать много костров не пришлось, лишь бы лагерь слегка осветить.

Воины, ожидавшие выдачи ужина, не сидели сложа руки. Те кто не ушёл в лес, для заготовки древесины, принялись кормить скотину, причём не только лошадей, но и сбившееся в кучу стадо быков, взятых нами из Русы и используемых в качестве «ходячей тушёнки».

Тем временем я направился в штабной шатёр. Вокруг него размещалось дежурное отделение охраны, сразу же временно заменённое моими телохранителями. Военноначальники уже сидели внутри шатра дружной и тесной компанией, оживлённо беседуя, облепив со всех сторон большой стол. В двух углах шатра потрескивали буржуйки, распространяя вокруг себя тёплый воздух. В подвесном канделябре, подвешенном под пологом шатра, горели трепетным, неровным светом десяток массивных свечей, освещая подробную карту Новгорода и его ближайших пригородов.

При моём появлении все стали, отдав честь. Я занял пустующее место во главе стола. Все смолкли, стало слышно завывание ветра на улице.

— Докладывай! — обернулся к начальнику разведки.

— Государь! — встал, откашливаясь Душило. — Как всем здесь известно, конные разъезды новгородцев «пасут» наши рати уже не первый день. Сегодня, около полудня мы смогли захватить двух пленных из числа этих соглядатаев. Проведён их допрос, слова наших агентов пребывающих в Новгороде, купцов и прочих доносителей в полной мере подтверждаются. Нас новгородцы ждут, хотят поближе подпустить и обрушиться на наши головы!

— Что скажете, господа воеводы? — задал я вопрос, обращаясь ко всем сразу.

Прерванная с моим появлением дискуссия разгорелась с новой силой. В конце концов, было принято решение «окопаться» в лагере и ждать активных действий со стороны новгородцев. Но просто сидеть в лагере и ждать «с моря погоды» было бы глупо, необходимо было со всех сторон хорошенько обложить город, чтобы прервать коммуникации Новгорода с внешним миром. Все присутствующие на совещании прекрасно понимали, что прежде, чем идти на штурм этого большого города, было бы хорошо потрепать силы новгородцев на заранее подготовленных позициях, действуя от обороны.

Больше часа ратные воеводы распределяли задачи, участки ответственности подразделений, уточняли их взаимодействие. Всё это делалось легко, без лишнего напряжения и нервотрёпок. Опыт подобных мероприятий у начальствующего состава армии был накоплен уже порядочный, как в учебных походах, так и в реальных боевых действиях.

На этом, уже далеко за полночь, совещание и закончилось. Я направился ночевать к своей палатке. Внешне она мало чем отличалась от своих общевойсковых товарок, жить в богатых шатрах и привлекать к ним излишнее внимание противника было бы весьма недальновидно, а потому все военноначальники в моём войске, от такой показухи тоже отучились, следуя моему примеру. Пол внутри моей палатки был устлан досками и тюфяками. Для лучшего сохранения тепла изнутри она была оббита медвежьими шкурами, ложе было устлано куньем мехом. Всё вместе это обеспечивало комфортный ночлег, даже в трескучие морозы.

На следующий день, с утра пораньше, на фоне начавших пребывать в лагерь новых походных колонн, эскадроны ратьеров, поддерживаемые пехотными подразделениями, начали брать Новгород в блокадное кольцо. Удары наносились, прежде всего, по пригородным Новгородским монастырям, с запершимися в них монахами и многочисленными ополченцами.

Для штурма этих крепостиц, использовались петарды с взрывчаткой, взламывающие монастырские ворота. Но приблизится к этим самым воротам, было делом проблематичным, поэтому для отвлечения внимания противника вовсю использовались глиняные зажигательные гранаты и гранаты на бездымном порохе.

Конструктивно пороховые гранаты имели заправочное отверстие, затыкавшееся деревянной пробкой, а сбоку прорезь для куска запального фитиля. Чтобы не дать заряду сдетонировать слишком рано или слишком поздно, имелся ещё и «ударный» взрыватель, который состоял из деревянной пробки с несколькими маленькими отверстиями. В одну из этих дырок вставлялся фитиль с пулей, привязанной к его концу, находившемуся внутри шара. В остальные дыры вставляли веточки, которые после броска гранаты служили ей в полете своего рода стабилизаторами. Таким образом, фитиль всегда оставался обращенным назад, но в момент попадания гранаты в цель или удара о землю пуля по инерции продолжала двигаться и втягивала внутрь корпуса горящий конец фитиля, который сразу же поджигал заряд. Корпус имел осколочную рубашку, которая при взрыве разлеталась на двадцать четыре сегмента.

Ратьеры проносясь под стенами монастырей на полном скаку, закидывали две разновидности гранат, как во внутренние дворы, так и на парапет стен. Серии взрывов и вспыхивающих не тушимых пожаров отвлекали внимание противника, чем активно пользовались подбирающиеся к воротам пехотинцы с взрывчаткой.

Первый удар был нанесён по ближайшему к нашему лагерю Свято — Юрьеву мужскому монастырю, построенному больше двух веков назад. Строения обители были деревянными, за исключением каменной церкви.

Когда я въезжал в этот монастырь, то мои уши закладывало от визгливых криков пострадавших от огня ополченцев. Местная монашеская братия, отошедшая от первого шока, вела себя не менее громко, на все лады, проклиная вероотступников и еретиков, посмевших поднять руку и вломиться в святое место. Только после того, как наиболее буйные бородачи, размахивающие кулаками, были успокоены древками копий, шум и гам немного стихли.

Несколько спешенных ратьеров вычленили из общей толпы черноризцев упирающегося монаха.

— Пустите! — канючил он. — Не замайте! У меня хиротония, я рукоположен в священный сан!

Слова этого «сановника» были проигнорированы, его бесцеремонно схватили под руки и подвели ко мне.

— Вот, государь, монастырский игумен, отче Арсений.

— Чего воюешь, придурок? — поприветствовал я настоятеля обители.

— Бес попутал, князь! Смилуйтесь над нами грешными Христа ради!

— ОК, святоша, разжалобил. После со всей вашей братией поговорю, как только Новгород возьму! А пока в подполе посидите! Слышал, десятник? — перевёл взгляд на своего телохранителя, — пускай пока все местные иерархи в монастырском порубе охладятся, помолятся там, подумают, что значит смоленскому государю перечить!

— Слушаюсь, государь!

Не прошло и пяти минут, как вся толпа черноризцев переместилась в монастырские катакомбы. А все полонённые ополченцы проследовали в противоположном направлении — их всех отпустили на «вольные хлеба», возиться с ними сейчас не было ни времени, ни желания. В монастыре я разместил свою ставку и лишнего здесь места для полоняников совсем не наблюдалось.

Оставленные в лагере войска вместе с ежечасно пребывающими туда свежими пополнениями расширяли наше становище, соединив его с Юрьевым монастырём, продолжая укрепляться на местности. А в это время оставшаяся часть войск, разбившись на полки и батальоны, начала планомерно растекаться по обе стороны реки.

На правом берегу Волхова, на Торговой стороне Новгорода, к югу от Славенского конца, 2–й Смоленский полк взял с боем так называемое Рюриково городище — загородную резиденцию новгородских князей, а 8–й Полоцкий овладел Антониевым монастырём с каменным собором Рождества Богородицы, расположенным к северу от Плотницкого конца. На противоположной Софийской стороне, к югу от Людина конца, помимо Юрьева монастыря к вечеру этого же дня под контролем наших войск оказались Аркажский монастырь, где расположился взявший его 14–й Минский полк и женский монастырь при плинфяном храме Петра и Павла на Синичьей горе, где «блаженствовал» 17–й Оршанский. К северу от Неревского конца были захвачены полностью деревянные Духов и Зверин — Покровский монастыри силами 4–го Дорогобужского полка.

А в это время в Новгороде вечевой колокол не умолкал несколько дней к ряду — разнося тревожную весть по улицам города, ближайшим монастырям и посадам. Каждый день собиралось и шумело вече. Новгородцы были настроены решительно и готовились во всеоружии встретить своих южных соседей. Кончакские старосты готовили к ратному делу отряды плотников, гончаров, лодочников, рыбников и простых смердов вооружая их дубьём и копьями. Некоторые подвыпившие вечевики горланили песни, грозясь при этом одной левой разнести кривичей. На этих вечевых сходах регулярно случались потасовки, где побивались «супротивники», «переветчики» и прочие «друзья» смолян особенно из купеческой среды, имеющей хоть какие — то деловые контакты в Смоленске.

Суздальские дружинные отряды, приданные старшими братьями Юрьевичами молодому Александру Ярославичу, внешне сохраняли спокойствие, готовились к бою, распространяя уверенность в собственных силах, но на самом деле ничего подобного не испытывая. Уж слишком легко Владимир Смоленский громил своих противников и захватывал города, применяя неведомое прежде оружие, используя хорошо обученные и прекрасно вооружённые пехотные полки, действующие по — новому, безбоязненно и решительно одерживая верх над всеми противостоящими им ратями. Силовое объединение смоленских земель, быстрый захват полоцких княжеств и жесточайший разгром литовцев были тому зримыми и явственными свидетельствами.

Когда же первые отряды смоленских войск появились в дальних новгородских пригородах, то весь Новгород испытал прилив истовой религиозности — бабы и прочие нонкомбатанты валялись ничком и слёзно голосили перед иконами Богородицы, прося её заступы. Женщины выли, дети плакали, собаки заливались нервным лаем. Все новгородцы буквально кожей чувствовали, что на Новгород, в лице войск Владимира, надвигается нечто новое, необыкновенное и зловещее …

Спустя всего лишь сутки с момента появления неприятельских войск у истоков Волхова, Новгород оказался обложен со всех сторон, окружающие город монастыри и Городище были заняты смоленскими полчищами.

На военном совете боярами и князем Александром было выработано решение подпустить смолян поближе, дождаться начала приступа окольного города и затем неожиданно ударить по ним с двух сторон.

Собравшиеся на городских стенах бояре и дружинники князя, долгими часами напролёт наблюдая за движениями неприятеля нервно переговаривались.

— Эти аспиды все наши монастыри пожгли, опоганили и навозом конским заметали!

— Глянь — ка ты, новые Владимировы рати всё подходят и подходят! — указывал рукой сотский на лёд Волхова, по которому двигалась очередная вереница саней вперемешку с пешцами и скачущими всадниками.

— Эх — эх — эх, грехи наши тяжкие! — боярин повернулся к высившемуся над Новгородом кресту Святой Софии, истово перекрестился.

Новгородские рати спешно стягивались к заранее условленным местам сбора. Новгородское войско разделилось на два полка. У Десятинного монастыря Людина конца, заняв близлежащие улицы Волосова, Добрыни, Рядятина расположился многотысячный пеший полк. А на противоположной Торговой стороне города, в Славенском его конце, у монастыря Павла Исповедника, изготавливалась к бою конная рать, состоящая из боярской новгородской конницы, владычного полка новгородского архиепископа, конных дружин Александра и приданной ему тяжеловооруженной конницы «Низовых» земель.

Новгородское духовенство, вооружившись хоругвями и иконами начало перед предстоящим сегодня боем окроплять ратников святой водой. Остающиеся в Новгороде жители облепили места сборов ратей плотной толпой. Особенно много горожан столпилось около пешего полка, что было и не мудрено, так как он состоял сплошь из новгородцев и жителей пригородов. Из обступившей толпы доносились слёзные причитания жён и матерей, сопровождаемые надрывным плачем детей.

На Славенском конце тоже было неспокойно. Горожане кто с любопытством, кто со слезами на глазах взирали на выстроившиеся конные рати.

— Постоим, братие, за Святую Софию! Не посрамим Господин Великий Новгород! — новгородские конные бояре накачивали громкими патриотическими призывами друг друга.

Суздальские дружины вели себя тихо и стояли чуть поодаль. Князь Александр Ярославич с головы до пят был закован в железо, только его глаза, выглядывающие из глубоко посаженного шлема, малость, оживляя образ этого железного истукана. К князю тихонько подкрался владыка с иконой. Александр трижды, благоговейно приложился губами к иконному окладу, затем архиепископ Спиридон окропил его святой водой.

Где — то далеко за стенами всё сильнее разгоралась пальба, заставляя всех невольно втягивать головы в плечи. К Александру за уздцы подвели мощного вороного коня, укрытого попоною и помогли ему вскарабкаться наверх. Окинув взглядом всё своё собравшееся конное воинство, Александр повелительно махнул рукой сигнальщикам.

Сразу затрубили рога, загудели гудки и заколотили бубны. Разноголосая толпа коников с диким гиканьем, нахлёстывая коней, стала вылетать из распахнувшихся настежь ворот.

В это время на другом конце Новгорода, на Людином, сотники и тысяцкие ругались матом на обступившую войска толпу горожан, призывая их разойтись по домам, чтобы не мешать и не отвлекать ратников на посторонние вещи. Но безрезультатно! Новгородцы и не думали расходиться, обступив со всех сторон своё войско, они продолжали, как ни в чём не бывало пожирать своих вооружённых родичей, соседей, да и просто земляков испепеляюще жадными взглядами горящих глаз.

Но тут, внезапно, за стенами, словно гром, оглушительно загремели пушечные залпы. Сразу раздался страшный вой ядер, ухнули разрывы бомб в крепостной стене, отчего посыпались брёвна, полетели в разные стороны земля и осколки. Это подействовало на толпу лучше любых слов! С паническими воплями люди стали разбегаться, стремясь унестись как можно быстрее и как можно дальше от обстреливаемых неприятелем стен.

Со скрипом начали медленно отворяться створки ворот, из вооружённых колонн послышались грозные крики:

— Новгород!!! Новгород!!! Святая София!!! — и новгородцы с раззяваными в крики ртами стали под давлением напирающей сзади вооружённой толпы, шумной и грохочущей массой вываливаться из ворот.