Крест на Крест

Глава 13

Весна достигла своего пика, покрыв улицы Смоленска, его пригородов и монастырей, раскинувшихся на десятки километров в окружности зелёным ковром.

Над гладкой поверхностью Каспли кое — где ещё клубились обрывки утреннего тумана.

В грузовые дощаники, рабочие Касплянской верфи, завели лошадей ратьерской охранной сотни, а портовые грузчики быстро и профессионально загрузили в трюмы судов поклажу и станочное оборудование. Совмещая отдых на речных просторах с инспекционной поездкой, я намеривался посетить города расположенные по берегам Западной Двины, а потом и Новгородскую область.

В преддверии Большой войны необходимо было крепить свои тылы. После столицы и некоторых городов Смоленской области, именно Витебск и Полоцк, присоединённые к Смоленску раньше прочих территорий, быстро превращались в наиболее развитые в промышленной отношении города нового государства. Соответственно там, на местных предприятиях, росших, словно грибы после летнего дождя, размещались очень многие военные заказы. Бояро — купеческая прослойка Витебска и Полоцка, распробовавшая в собственных хозяйствах всю прелесть нового капиталистического уклада, стремительно богатела и обуржуазивалась. Современное промоборудование произведённое смоленской индустрией поступало в эти два нарождающихся промышленных центра с всё возрастающим из года в год, из месяца в месяц потоком, что не могло меня не радовать.

Флотилия отчалила от пристани, а ветер, с хлопающим шумом, оттопырил косой латинский парус с огромным государственным гербом Смоленска и вьющимся над ним флагом. Вместе со свитой я разместился на своей персональной государевой галере. Там у меня была устроена вполне комфортабельная каюта. Помещение изнутри обставлено мебелью, а стены оббиты красным бархатом. В такую замечательную погоду торчать внутри трюма было бы преступлением, я поднялся наверх. Мои сопровождающие уже расселись на открытой корме под балдахином, вскоре устроив пиршество, услаждая свои желудки алкоголем и яствами.

Во второй половине дня наш флот подхватило неспешное течение Западной Двины, куда Каспля вливала свои воды. Река лениво изгибала своё ровное и гладкое течение между плоских невысоких берегов. Они были заросши густыми лесами, верхушки которых рябью отражались в величественной водной глади. Так мы и путешествовали …

На подходе к Витебску стали всё чаще встречаться утлые лодчонки рыбаков. Кто — то известил городские власти, и весь Витебск при нашем приближении самозабвенно бил в колокола. Над крышами вились встревоженные шумом птичьи стаи.

Дощатые городские пристани, вбитые на сваях, далеко вдаются в реку, что позволяет нашему флоту сразу же начинать причаливать и выгружаться. Рядом с портом соседствуют плотбища с каркасами строящихся галер, дощаников и рыбацких лодок. Привычный пейзаж верфи — то тут, то там виднеются смолокурени, груды брёвен и досок под навесами, всевозможные склады, разбросанные бочки, тележные колёса и вытащенные на берег разборные старые суда идущие на слом.

Шёл уже третий год, как у нас была внедрена и успешно действовала система сборки галер и дощаников из предварительно изготовленных частей. Смоленские верфи превратились в огромный склад таких готовых деталей. Результатом внедрения системы сборки галер из заготовленных деталей стала стандартизация конструкции. Явление уникальное для доиндустриальной эпохи. Поэтому все наши галеры, независимо от города конечной сборки, будь то Смоленск, Витебск и прочие, были одного размера и похожи друг на друга во всех отношениях, словно братья — близнецы. Человек, перешедший с одной галеры на другую, едва ли заметит разницу. И вот сейчас у стапелей виднелись несколько новеньких, недавно спущенных на воду галер, внешне ничем не отличимых от уже причаливших смоленских систер — шипов.

Надолго сосредоточить своё внимание на судах не удалось, глаза невольно косились в сторону причалов и набережной, забитых под завязку голосящей людской толпой. По городу, словно пожар, разнёсся слух о прибытии государя, заставивший людей выйти на улицы и радостно приветствовать причаливающую к порту флотилию.

Со своих личных хором витебский уездный наместник притащил персидский ковёр и расстелил его на сходнях. Рядом с ним выстроились, нервно переминающие ноги, служащие городских управлений, а гарнизонные войска уже высвобождали от людей причалы и выстраивали в людской толпе широкий коридор для следования в город государева кортежа.

Под бурные возгласы народа я ступил на сходни, и уже на пристани был тут же облеплен местными чиновниками и командованием гарнизона. Последовали приветствия и доклады. Как только ратьеры охраны полностью выгрузились, мы тут же, под восторженный рёв толпы, последовали в город.

Витебский детинец, бывший некогда главной княжеской резиденцией, ныне был превращён в сугубо административное здание. Здесь базировались уездные управления, отделы и прочие службы. Купцы и бояре ломились в терем, спеша выразить мне свои верноподданнические настроения, а заодно получить и/или расширить госзаказ для собственного производственного или транспортно — торгового бизнеса. Но всех этих просителей, с их деловыми предложениями, я пока отфутболивал, необходимо было сначала разобраться с текущей обстановкой.

Весь день провёл в этом сосредоточии чиновничьего аппарата, разбираясь в отчётности, зарывшись по уши в бумаги и беспрерывно выслушивая в фоновом режиме доклады местных управленцев. Прежде всего, меня интересовала налоговая отчётность уезда и организация производств номенклатуры товаров военного назначения. Восемь часов я сверял данные приходно — расходных книг, книг складского учёта, сопоставляя со сведениями, поданными в столицу; выборочно направлял приехавших со мной проверяющих на отдельные военные производства и налогооблагаемые объекты. Требовалось срочно увеличить выпуск зимнего обмундирования, валенок, снегоступов. Во всех городах моего государства ремесленные мастерские переходили на круглосуточный режим работы, расширяя штаты и нанимая новых сотрудников. Деньги для этого в бюджете были, правда, мало кто знал, что драгметаллами в массе своей они не были обеспечены. То есть, если люди вздумают все сразу менять дензнаки на золотой или серебряный эквивалент, то банковско — финансовая система страны просто рухнет. Но желающих конвертировать бумажные деньги на серебро было мало, действовал крайне невыгодный обменный дисконт. Я сознательно шёл на этот риск, так как целенаправленно готовил армию к предстоящей зимней кампании. А там уж, как говорится, или пан или пропал.

Резкий рост бюджетных расходов, вследствие расширения территорий и скачкообразного увеличения численности армии, вынуждали меня практически полностью отказаться от серебрено — золотого обеспечения рубля. Это событие особо не афишировалось, просто соответствующий внутренний циркуляр был спущен в банковскую систему, всецело мне подконтрольную. Большинство населения данные мероприятия практически никак не затрагивали, разве, что купцам, особенно тем из них, что завязаны на внешние рынки, продолжали исправно менять смоленские дензнаки на серебро. Но с нашим проникновением на территорию Карелии и Финляндии, имеющих богатые залежи цветметаллов и прочих руд, потребности смоленской промышленности во внешнеторговых связях, а конкретнее в импорте меди, олова, свинца и железа вскоре упадут практически до нуля.

Эмиссия денег теперь практически не зависела от наличия или отсутствия драгметаллов, серьёзно ограничивающих рост денежной массы. Количество денег потребной экономике не должно сдерживаться размерами резервов серебра в банковских хранилищах. Да и сами наши латунные монеты являются неким аналогом драгметалла, поскольку такой сплав пока что нигде в мире не выплавляется.

Теперь, например, для строительства тех же крепостей в Прибалтике нужно будет ориентироваться на количество кирпича, извести, дерева, железа и рабочих рук, а не как раньше — на отсутствие или наличие в казне обеспеченных серебром денег для покупки всех этих товаров и услуг. Ведь напечатать банкнот можно столько, сколько потребно растущей экономике страны. Главное не вызвать всплеск инфляции, соблюдая в эмиссии денег разумную осторожность и строгую финансовую дисциплину. Наличие выстроенной пирамиды банков с госучастием, отсутствие в стране многочисленных частных банков позволили моим банкирам провести эту денежную реформу быстро, безболезненно, предельно эффективно и самое главное незаметно.

Исторические условия развития русских городов на протяжении всей известной мне истории никогда не были особенно благоприятными. Большинство из них располагались в глубине континента, будучи оторванными от морских берегов из — за соседства на западе с прибалтийскими народами и немецкими орденами, беспокойными степняками на юге и Булгарией на востоке. Особенно ярко эта изоляция начала проявляться с конца 15 века когда русские города оказались оторваны от мировых торговых путей, в одночасье переместившимися в моря и океаны. И в довершении всех бед на протяжении столетий города вместе со всей страной вели постоянную, изнурительную борьбу со Степью. Этот тренд я как мог, пытался сломать, развивая внутренние резервы общества, пытаясь вывести страну из экономически проигрышной стратегии торговли с внешним миром своими сырьевыми ресурсами.

Оставаться ночевать прямо в администрации, в срочно выделенных гостевых апартаментах как — то совсем меня не привлекало, хотелось сменить обстановку. В моём случае это было не сложно сделать. Любой боярин, купец и прочий вятший люд города почёл бы за честь принять у себя дома Российского государя.

Около семи вечера в сопровождении телохранителей наша кавалькада поскакала, дробно грохоча по мостовым, в городскую усадьбу боярина Пантелея Онуфрича — исполняющего обязанности главы уездного УВД. Многочисленные горожане, завидев нас, замолкали, низко кланялись и с любопытством вглядывались в спины удаляющихся конников. Тут же начинались толки и пересуды, обсуждали увиденное, вспоминали былое. Весь город знал, что с утра к ним заявился сам государь, а потому около детинца и прилегающим к нему улицам кучковалось народа — пруд пруди.

До хором Пантелея бодрой рысцой доехали минут за десять. При нашем приближении из ворот выскочили заранее предупреждённые слуги. Въехав во двор, огороженный высоким частоколом, я спустился с коня при помощи подскочивших к стремени телохранителей. С максимальным вежеством слуги приняли коней, а старший сын и наследник боярина, белокурый парень лет двадцати, с душевным трепетом исполнял роль радушного хозяина.

— Милости просим, государь, в наши хоромы! Наш дом — твой дом!

Замешкавшийся отец, только что слезший со своего коня, тут же подтвердил слова сына.

Двухэтажный деревянный терем боярина с двускатной крышей соседствовал с дворовой церковью, рядом расположились постройки для скота и амбары для продуктов питания. Со скотных дворов исходил специфический запах навоза, соломы и коровьего молока. Я к подобным «амбре» уже давно привык и практически не замечал.

Честно говоря, вся эта усадебная застройка наших городов, особенно высокие, фактически крепостные заборы отделяющие друг от друга городские домохозяйства мне уже порядком надоела. Но если со скотными дворами в усадьбах я пока ещё был вынужден мириться, дескать они пригодятся в случае осады города противником, то с заборами и прочей огнеопасной деревянной архитектурой уже не первый год велась «война на уничтожение» в столице путём принятия и претворения в жизнь соответствующего градостроительного и противопожарного законов. К репрессивным методам распространения глинобитно — каркасных и кирпичных домов и хозпостроек в масштабах всей своей страны я пока не прибегал, надеясь больше на то, что столичные модные поветрия рано или поздно достигнут провинции. Пример Полоцка в этом отношении был показательным. Переустройство городов на новый лад — совсем не дешёвое удовольствие. Лишний раз возмущать «закостенелые» провинциальные умы местных жителей директивным введением этих законов я не спешил, как говорится «живы будем — не помрём»! Ещё успеется в приказном порядке распространить нормы столичного градостроительства целиком на всё государство.

— Государь, может, баньку желаешь принять? — прервал мои размышления хозяин. — Она у меня уже истоплена…

— Если ты, Пантелей Онуфрич, не успел ещё стол накрыть, то можно и баню твою проведать.

— Что, ты, Владимир Изяславич! — замахал руками боярин. — Яства уже с обеда полдня готовят! Это я так спросил…

Боярин был осведомлён о моём «бзике» связанным с постоянными «омовениями» перед едой и ежедневным посещением бани. Тем не менее, мыться в чужих банях я особым желанием не горел, грибковые или ещё какие кожные заболевания при местном уровни медицины лучше не подхватывать. Тем более, как накануне выяснилось, я и свои банные шлёпанцы забыл взять. Можно, конечно, изготовить новые, но это займёт время.

— Так помоемся с мылом, прямо во дворе — распорядился я, и тут же боярские слуги из бани начали выносить бадьи с тёплой водой.

— Помнишь мои банные шлёпанцы, — тихо сказал телохранителю, льющего мне воду из бадейки, тот согласно кивнул головой. — Пойди в город к сапожникам и закажи там изготовить мне такие же.

— Слушаюсь, государь!

Закончив с водными процедурами, мы поднялись по наружной лестнице, укрытой расписной крышей, на второй ярус хором, где в горнице нас уже дожидался исходящий паром стол, а рядом с ним кучковались приглашённые боярином гости — друзья, соседи и родственники.

Первыми зашли в помещение мои телохранители и бесцеремонно «обшмонали» всех присутствующих. Гости боярина восприняли эту процедуру без возражений, с молчаливым пониманием происходящего. Телохранителям было от чего «зверствовать», уже не первый год как был принят и в закрытом режиме только для посвящённых действовал закон, согласно которому, в случае успешной попытки покушения на жизнь и здоровье государя, приведшей к летальному исходу, все телохранители государя в таком случае подлежали немедленному приданию смертной казни. Кстати говоря, как только я выбрал посетить именно Пантелея среди массы других предложений, два отделения телохранителей тут же отбыло в поместье вместе с посыльными боярина. Они же, помимо всего прочего, проконтролировали на кухне процесс приготовления пищи. С моей стороны это не было навязчивой идеей или манией преследования. На самом деле для меня существовала реальная опасность. Далеко не всем по нраву пришлось усиление и возвышение Смоленска. А, к слову говоря, Византия и Западно — Римские осколки распавшейся империи были весьма искушены в убийстве неугодных императоров, прочих правителей и влиятельных деятелей. Этих обстоятельств не стоило сбрасывать со счетов.

Сняв при помощи боярских слуг верхнюю одежду, я прошёл мимо застывшего собрания местных вельмож и бухнулся на лавку во главе стола. Жестом руки я приказал всем последовать моему примеру. Боярин Пантелей на правах хлебосольного хозяина с моего разрешения умостился по правую от меня руку, потеснив моих сопровождающих.

За длинным П — образным столом набилось так много народу, что яблоку было негде упасть. Все присутствующие на пиру с любопытством кидали на меня заинтересованные взгляды. Старались они это проделывать незаметно, но когда речь идёт о сотни человек и все тебя желают получше рассмотреть, то ты невольно и ежесекундно ловишь на себе десятки взглядов. В таких случаях, под перекрёстным вниманием окружающих, начинаешь чувствовать себя вроде как женихом на собственной свадьбе. Особенно меня напрягали оценивающие взгляды женщин и молодых незамужних боярских дочек. В Смоленске, если я не в гостях, а нахожусь у себя в апартаментах, такого пристального и всепроникающего внимание к своей персоне давно не испытываю. Как — никак, но в моём окружении все друг с другом не первый год знакомы. Здесь же полно абсолютно мне неизвестных людей и каждый норовит заглянуть в рот. А в рот было, что положить. Стол «трещал» под грудами различного жаренного, варенного, копчённого мяса, рыбы, грибов, пирогов и «тонул» во всевозможных напитках — квасы, кисели, пиво, вино, водка и другой мною неопределённой «бодяги». Но напитки я употреблял только свои, опасаясь травонуться местными сивухами. За моей спиной неотлучно присутствовали несколько слуг, которые, на вроде сомилье, наполняли мои бокалы из заранее припасённых напитков в бочонках.

Поужинавши, стараясь не обжираться, я поудобнее откинулся на спинку кресла и стал рассматривать участников застолья. Их внимание сейчас было рассеяно выпитым алкоголем и появившимися скоморохами с гуслярами, на меня уже не так пристально обращали внимание. Мой взгляд постоянно останавливался, цепляясь за прекрасный лик девушки. Она тоже одаривала меня своим вниманием и просто чарующим взглядом. Эта была брюнетка с вполне себе европейскими чертами лица и смугловатой кожей. На Руси такой фенотип довольно редок — красок для волос здесь нету, да и моды на загар тоже.

Я на ухо спросил у хозяина «вечеринки» о сём прекрасным, неземном творении.

— Девица сия незамужняя, 16–ти лет, из боярской семьи Андрона Ладимирича. Зовут ея Анастасия.

— А какого роду — племени этот боярин?

— По отцу словенского корня, но мать его гречанка из поповской семьи. Греки сии царьградские. Прибыли и осели на Руси после захвата Константинополя латынцами три десятка годов тому назад.

— Вот, что сделаем, Онуфрич! — наконец решился я. — Вы продолжайте гулеванить, а я подышу свежим воздухом у тебя на гульбище. И приведи туда, только тихо и без особой огласки эту самую Анастасию.

— Всё равно все, всё, об ентом узнают, государь, как не скрывай!

— Плевать, но всё — таки постарайся всё проделать по — тихому.

— Попробую сполнить, Владимир Изяславич.

Гусляры «лабали» своими инструментами что — то залихватски весёлое. Скоморохи прыгали как обезьяны и ходили на руках. Многие из гостей мероприятия уже повылезали из — за столов и пытались подражать средневековым клоунам. Другие, разбившись на группы по интересам о чём — то с жаром галдели. Кто — то общался сидя за столом, а кто — то притулился около стен. В общем, веселились все знатно. Моё исчезновение из горницы прошло почти незамеченным.

На балконе оказалось ветрено. Солнце уже зашло, но небосвод всё ещё оставался светел. Больную часть неба вместе с луной перекрывали плотные облака. Из травы трещали кузнечики, где — то вдали лаяли собаки.

За моей спиной скрипнула приоткрывшаяся дверь. Она вошла вместе с усилившимся гулом от гуслей, свирелей и дудок, внутри хором народ продолжал «зажигать».

— Здравствуй государь. Ты меня звал? — выглядела Настя вблизи ещё более неотразимо. Меня к ней потянуло словно мощным магнитом.

— Здравствуй Анастасия! Ты слышала о любви с первого взгляда?

— Нет… не очень понимаю, о чём ты говоришь…

— Любовь это такая заразная болезнь…

— Государь, ты что — то заговариваешься, — она с искренним удивлением и недоумением уставилась на меня.

— А что это ещё такое, как не болезнь. Сама посуди, как я тебя увидел, то у меня сразу поднялся жар, пропал аппетит, да что там… весь мир поблек и без тебя стал не мил.

— Вот ещё…, — Настя задумалась, переваривая полученную информацию. — Но ведь у тебя есть жена!

— Сердцу не прикажешь! — я принял безвольную позу и тоскливо пожал плечами.

— И что мне делать? — она, похоже, искренне захотела мне помочь.

— Прямо через гульбище можно пройти в мою опочивальню. Может близость с тобой меня сможет излечить…

— Но…, — она замялась, не зная как поступить. Я ей помог — взял за руки и впился в её уста сладким, проникновенным французским поцелуем. Прижав её к стене, мы целовались несколько долгих минут, а мои руки изучали все её упругие округлости.

— Вот! Мне стало ещё хуже! Пойдём быстрее отсюда, спальня рядом.

Настя молча стояла со слегка ошалевшим видом. Не в силах больше сдерживаться, я подхватил её на руки и чуть ли не побежал в свои покои.

Ночью нам было не до сна …

Утром я составил определённый план действий и поделился с ним с девушкой. Она его с некоторой долей внутреннего страха и напряжения, но всё же одобрила. В сопровождении звена телохранителей я её отправил к родителям. Ободрил перед расставанием тёплыми словами поддержки и настроив её по мере сил на оптимистичный лад.

Позавтракав в компании хозяина хором, я направился к себе в опочивальню, требовалось малость вздремнуть после бессонной ночи. Проснувшись через пару часов, подозвал к себе одного из телохранителей, дежуривших на гульбище.

— Невер, ответь мне, ты вроде бы холост?

— Так точно, государь!

— Невеста у тебя есть, родичи с кем — либо сговаривались?

— Так…, — телохранитель неопределённо пожал плечами, — присматриваемся…

— Хочешь стать десятником?

— Наверное, хочу, как — то об этом не думал? А причём здесь этот разговор?

— Сейчас поймёшь! Подумай вот над чем. Десятник Абаш ещё в Пруссии сломал ногу, поэтому я его отправляю на пенсию, на его место нужен новый командир. Говорю тебе прямо, чтобы не было непоняток — если ты женишься на Анастасии и увезёшь её с собой в Смоленск, то станешь десятником. Понимаешь, не хотелось бы мне с ней надолго расставаться. А себе можешь завести сколько угодно наложниц, я даже тебе подкину под это дело сотню рублей. Сейчас не отвечай, подумай час — другой. Не согласишься ты на такое предложение, то без проблем, предложу кому — либо другому. Я тебе ни в коем разе не приказываю. Тут дело, сам понимаешь, такое, сугубо добровольное.

Фиктивный брак Анастасии с одним из моих телохранителей подходил просто идеально. Мои телохранители, когда не были в походах, вместе со своими семьями жили прямо на территории терема и теремного подворья. Отслужившие в госохране десять лет они наделялись большим вотчинным наделом и далее могли или продолжить у меня службу, или уйти на почётную «пенсию», пустив, так сказать, «корни в землю».

— Тут и думать нечего, — после «зависания» на несколько секунд, сопровождающимся напряжённой мозговой работой, наконец, решившись, ответил Невер. — За ради тебя государь, согласен на всё!

— Отлично! Но ты надеюсь, понимаешь, что к своей жене даже пальцем, не говоря уж, о чём другом, прикоснуться не сможешь?

— Будь спокоен государь! И сам к ней не полезу и за ней по мере возможности прослежу!

Вечером я встретился наедине с Настей, затем приватно переговорил с её родителями, разъясняя им свой план. Особых возражений моя авантюра со стороны родителей невесты не встретила. Мало того, её отец Андрон получил в подарок большой вотчинный надел прекрасной пахотной земли рядом с городом. На следующий день Невер и Анастасия сыграли скромную свадьбу и тем же вечером счастливые молодожёны отправились в дальнюю путь-дорогу. Правда путешествовали они по большей части порознь, да и ночевали не вместе. А так, если бы не эти странности, ну просто образцовая семья получилась.

В конце мая отправился с инспекционной поездкой в Полоцкую область. Ещё с реки, вдыхая сырой воздух и невольно слушая давно приевшейся и почти не воспринимаемый на слух скрип уключин, шум вёсел и пыхтения гребцов, я вглядывался в даль, внимательно рассматривал проплывающие мимо берега.

За два года Полоцк заметно разросся. Городская застройка выплеснулась за пределы окольного города, повсюду виднелись новые деревянные строения и усадьбы с частоколами, а речные воды оказались запружены рыболовецкими челнами и большими торгово — транспортными купеческими ладьями. При виде наших военных галер они послушно, без какого — либо страха и паники, уступали стремнину, прижимаясь к берегам. Корабли смоленской гребной флотилии, превратились для полочан во вполне привычный антураж, ведь они уже не первый год активно бороздили воды Западной Двины и её притоков.

Вскоре из — за деревьев вынырнули укрепления Полоцка, с проглядывающими оттуда многочисленными башнями боярских теремов, хором и куполами церквей.

При въезде в Полоцк я был поражён царящему здесь оживлению. О нашем приезде горожане оказались, каким — то образом извещены заранее, а потому успели подготовиться и устроить поистине царскую встречу.

Улицы были запружены толпами голосящего народа, от которого слышались нескончаемые здравницы в мою скромную честь. Центральная улица, по которой мы передвигались, была увешана огромными до без размерности жёлтыми полотнами с чёрными крестами, что, по всей видимости, символизировало наш флаг. Эти странные полотна свешивались прямо из верхних окон, чердаков и крыш многоэтажных домов, буквально по всей длине улицы.

У церквей стояли монахи с иконами и приветствовали нас дымом ладана и малопонятными песнопениями. При всём при этом звонари били во все колокола, усиливая и без того оглушительную какофонию. На улице царил всеобщий праздник, а губернатор Глеб Идарович, наверное, от переполняемого счастья, всё норовил бухнуться мне в ноги. После того, как я отказался участвовать в праздничном застолье, и повелел немедля заняться государственными делами, со всеми полагающими отчётами, то чиновники всех мастей со слезами и стенаниями, начали валяться у меня под ногами. Плюнул на сегодняшний бесполезно прошедший день и приступил к навязываемому мне чревоугодию.

Пережёвывая вкуснейшую пищу, обдумывал, какую мне всё — таки стоит избрать линию поведения, чтобы избегать этих чрезмерных верноподданнических соплей и возлияний. На будущие надумал посылать в намеченный для инспекции город отделение ратьеров — телохранителей, с тем, чтобы они губернаторам и прочим градоначальникам доходчиво объясняли, что государя надо встречать не только пирогами, но ещё и бумажными отчётами о проделанной работе. На том и порешил, заваливаясь спать в утопающей мякоти перины.

Весь следующий день я посещал с визитами редкие государственные и весьма многочисленные частные боярско — купеческие производства из числа самых крупных и значимых как для города, так и для страны в целом. Такая избирательность возникла по той причине, что для того, чтобы вдумчиво обойти все городские производства потребовалась бы минимум неделя, потому как ныне каждая боярская усадьба производила тот или иной продукт с использованием как смоленских станков, так и ремесленного оборудования собственной выделки.

Местные бояре, наконец, поняли всю выгоду моих предложений и начали по примеру своих смоленских коллег застраивать свои вотчины мануфактурами, лесопилками и мастерскими. Основная масса боярских усадеб специализировались в мелкооптовом производстве тканей, кирпичей, черепицы и досок. Полоцк активно перестраивался, сбрасывая с себя свои деревянные одёжки. Полоцкий губернатор ещё год назад просил разрешения ввести на территории города градостроительный и противопожарный законы, действующие в Смоленске. Причём законы эти продавили сами местные бояре, так как успели обзавестись необходимым для этого оборудованием и персоналом. Так, три десятка ныне действующий в Полоцке кирпичных заводов производили 15 млн. штук кирпича в год. Но были и настоящие «промышленные гиганты» — прежде всего это касалось верфей, а также запущенной в этом году доменной и передельных печей в хозяйстве одного полоцкого «продвинутого» купца.

Самое интересное, что эта металлургическая база в Полоцке возникла без моего ведома, что свидетельствовало о начавшейся утечки технологий из Смоленска. Подсмотреть, а потом построить печи с футеровкой из огнеупора много ума не надо, а вот как заводчик со своими подручными сумели разобраться с их внутренним устройством, с системой продувки металла воздухом, с добавками флюсов было для меня загадкой. Поначалу думали, что эту информацию ему кто — то «слил» из смоленских металлургов, устраивать допросы или пытать всех подряд я категорически запретил, а установить причастных по косвенным данным пока не получалось. Полоцкий же заводчик клялся и божился, что додумался до всего этого простой смоленский кузнец и литейщик Окул, имевший возможность со стороны наблюдать сначала за строительством, а потом и за работой смоленских печей. Кузнеца, конечно, компетентные органы расспросили, версию своего начальника он полностью подтвердил. Дескать, брал в свою литейню и кузню заказы от СМЗ, подмечая все мелочи при посещении стройки, а потом и завода. Металлургический процесс получения чугуна и железа — бывший смоленский кузнец знал от и до, впрочем, обратное было бы странно, учитывая его здешнюю работу главным инженером — металлургом. Главный вопрос заключался в том — рассказали ли ему обо всём этом или он действительно до всего досмотрелся, и додумался сам? На этом фоне радовало, что секрет производства тигельной стали пока ещё не разошёлся гулять по Белу Свету.

Каких — либо санкций в отношении полоцкого металлурга и этого любознательного смоленского кузнеца я даже и не думал предпринимать — это не только бесполезно, но и вредно, а ну как полоцкий заводчик спужается, да сбежит за границу? Ограничились мы с ними стандартными подписками о неразглашении, о запрете допуска на объект иностранцев. Конечно, я немного расстроился из — за того, что секреты моей металлургии прямо на глазах становились «секретами Полишинеля».

Следующий день до самых сумерек я провёл в ремесленных кварталах города. Сам выспрашивал и слушал полоцких кузнецов, гончаров, кожевников, бондарей, сапожников и других ремесленников. Они, где откровенно, где лукавя, рассказывали мне о своих тревогах, невзгодах и заботах. Народ этот был не из хвастливых, всё больше норовил жаловаться на свои мнимые и реальные проблемы, но я — то прекрасно видел перед собой «зародышей» будущих буржуа, живущих вполне себе сытно и безбедно, всё больше пользующихся рабско — наёмным трудом покорённых прибалтов и всё активнее применяя в своих делах смоленские станки и прочее оборудование. Для острастки малость публично попенял полоцкого губернатора, что он, дескать, плохо заботится и мало уделяет времени ремесленникам и прочим производителям, которые являются одним из становых хребтов нашего государства, движущий его силой. Услышав мои слова, полоцкие бизнесмены мигом расправили плечи, выгнув грудь колесом, некоторые даже расплылись в радостных улыбках, не сумев удержать рвущиеся наружу чувства. Думаю, что теперь, заручившись прямой и недвусмысленной поддержкой государя, вскоре они вполне конкретно насядут на местного губернатора, своей деловой активностью выедая несчастному всю плешь. Ну, да и Бог с ним! Для меня главное, чтобы хорошо крутились шестерёнки народного хозяйства, качественно и количественно росла производственная база, поэтому и душой я не кривил, называя местных дельцов становым хребтом нашего Отечества.

Через несколько дней, более — менее разобравшись с городским хозяйством, я решил посетить один совхоз (от «совместное хозяйство») в десятке км. от областного центра. Погода стояла замечательная, на улице было солнечно и свежо.

В инспектируемом совхозе, получившим название Озерский, располагалось ближайшее на всю округу отделение Сельхозуправления. Мы ехали на лошадях вместе с двадцати двух летним руководителем Сельхозуправления Василием Овчинниковым. Был он из простонародья, как раз из первого «школьного» набора, которым начали четыре года назад преподавать мои дворяне. Особого умения и желания работать руками Василий никогда не выказывал, но голова у него «варила», читать, писать, считать выучился отменно, превзойдя большинство из своих «однокашников». В заводском ПТУ тоже отлично отучился, получив там кое — какие агрономические знания. Проявлялись в Овчинникове и необходимые для столь высокого поста лидерские устремления. Поэтому, по совокупности личных и приобретённых качеств, он в своё время и занял столь ответственную должность.

— Понимаешь, Василий, — пошатываясь в седле, я с ленцой в голосе говорил молодому начальнику, — жульничать совхозникам, из — за неминуемого в таком случае штрафа, будет себе в убыток. У нас есть три главных способа консервации: копчение, соление и в подполе ледник. Незаметно от окружающих коптить — вряд ли получится, хотя бы из — за того же запаха. Расход соли, вернее её продажа населению, находится под учётом, излишнее её потребление должно сразу обратить на себя внимание. А ответственный за совхозные амбары должен иметь право досматривать, в профилактических целях, жильё совхозников, в том числе и ледники.

— Им то далече и несть не надо, — возражал с горячностью Овчинников, — поблизости монастырские земли, всё одно они там купят дороже, чем в наших сельхозотделах. А ежели они всем совхозом сговорятся? — вдруг осенило Василия, от этой мысли его даже передёрнуло.

— Мы знаем, сколько в каждом совхозе скотины с птицею, — попытался я вразумить Васю, — если в одном совхозе 5 коров, и он сдаёт 30 литров молока в день, а в другом совхозе 5 коров, но сдаёт он в сельхозотдел только 20 литров… Ловишь мою мысль?

Лицо Василия осенило понимание.

— Да, государь! Понял! Мы можем учёты с каждого отдела забирать и сверять меж собою. Так мы быстро выявим всех воров и укрывателей! — грозно сдвинув брови, внезапно обретший решимость Овчинников.

— Вот! Сам всё понимаешь! — подзадорил я его, — тем более что как ты выразился «укрыватели и воры» штрафы будут платить за свои незаконные деяния твоему Управлению, а ты сам уж будешь их распределять по своему усмотрению. Не забывай за доносы вознаграждать.

В лице Василия читалась затаённая, полная торжества улыбка, предвкушающая удовольствие от обогащения.

— Но ты тоже гляди, не вздумай невинных людей разорять! — всё — таки надо вернуть Васю на Землю, уж больно вид у него прохиндейский сделался, когда речь зашла о штрафах.

— Да я … да у меня, Владимир Изяславич, и мысли …

— Вот и ладушки, — прервал я ещё не успевший разразиться словесный поток, — как говорится в народной мудрости «кто предупреждён — тот вооружён».

— Что — то я такой «народной мудрости» не слыхал, — проговорил, глядя на меня с подозрением Василий, — но больно хороша, надо запомнить!

— Слушай далее Василий, нам надо срочно увеличивать зерновой запас!

Овчинников, нахмурив лоб, уставился на меня с немым вопросом во взгляде.

— Юго — восточные княжества в следующем, а может уже в этом году, по — осени, будут разорены. Сюда начнёт прибывать народ, голодный народ. Поэтому наша задача будет обеспечить людей продовольствием и работой.

Овчинников удивился такому прогнозу развития событий, но, конечно, поверил мне на слово. Замявшись на пару секунд, он всё же спросил.

— Так, а зачем мы их, оборванцев этих, у себя принимать будем? Наиболее умелых мастеров отобрать, а остальных в плети пограничная стража наша выгонит, и делов-то!

— Никого мы выгонять не будем, каждого к делу какому приставим. Плюс к этому далеко ещё не всех литовцев переселили, а уже новые прибавились — латыши с финнами. Запомни одну простую истину. Люди — дороже денег. Если людей у тебя нет, то и денег не появится! Люди продукты создают, и их мы меняем на деньги. Как только мы переживём трудные времена, то каждый истраченный на людей латунник через несколько лет принесёт нам золотой, и не единовременно, а постоянно приносить будет, из года в год!

Овчинников аж присвистнул от такой постановки вопроса.

Разбитная дорожная колея вывела нас к местам заготовки сосновой смолы, расположенных в получасе ходьбы от совхоза. Выкопанная в глинистом грунте яма была наполовину наполнена сосновыми пнями и вершинами деревьев, а рядом дымились накрытые кусками дёрна кучи. Поблизости мужик с парой молодых девок выкорчёвывал сосновый пень, несколько детей топориками обрубали сосновые сучья, совсем вдалеке слышался перестук топоров. Увидав согнувшихся в три погибели девок, Овчинников прокомментировал:

— Здесь трудится половина деревни, тьфу ты, совхоза, у которой сейчас трудовая вахта, а вторая половина деревни сейчас, скорее всего, возится на своих полях и огородах, но это русские к земле тяготеют. Литовцы всё больше предпочитают рыбачить на озере, или в лесу на охоте пропадают. Пахотой и огородами в основном литовские бабы занимаются.

Это я знал, литовцев ныне на русских северо — западных землях обретается немало.

— А что именно там у них дымится? — задал я уточняющий вопрос.

— Здесь курят не только сосновую смолу, но и дёготь из берёзовой коры гонят, а также изготовляют золу из ивовой коры, — продемонстрировал свою осведомлённость Василий.

— А зола из ивовой коры на что идёт?

Василий ответил слегка удивлённым тоном.

— Вестимо на что, её используют для отделки кож. Скотинке — то в совхозах, благодаря государственным закупкам, сильно прибавилось.

Тем временем, мужик с девками нас заметили, и дружно согнулись в поклоне, в свою очередь их телодвижения заметили пацанята и последовали примеру старших.

Очень скоро нашему взору открылась деревня, притаившаяся у водной глади озера. Здешняя местность, на мой взгляд, казалась излишне заболоченной, во время дождя, чтобы сюда проехать надо, наверное, гати прокладывать. Но, тем не менее, здесь, Овчинников, почему — то решил расположить окружное, обслуживающее несколько ближайших совхозов, отделение «Сельхозуправления». Ничего говорить ему не стал, своя голова у него как — никак, имеется.

В ведении этого окружного сельхозотдела находились четыре житных амбара, расположенных на возвышенной площадке, по сравнению со всей этой низиной, в которых, по словам Овчинникова, хранилась ячневая, ржаная, овсяная крупы и толокно. Прямо под этими амбарами были устроены ледники, для хранения скоропортящихся мясомолочных продуктов. В сотне метров от амбаров виднелись пять деревянных зданий — совхозные скотные дворы, от которых слышалось мычание, и исходил терпкий аромат навоза.

Озерский совхоз с точки зрения производственно — складной инфраструктуры не был исключением. В каждом погосте, селе или деревне, где были организованы приёмно — сбытовые отделения Сельхозуправления, в обязательном порядке наличествовали не только скотные дворы, но и присутствовали от одного до нескольких амбаров с хлебом. А также, помимо продовольственных складов, практически в каждом окружном совхозе, были поставлены амбары для хранения кож, шерсти и домотканого полотна местного производства.

В Озерском совхозе до половины населения составляли переселённые сюда литовцы. Да и вообще Полоцкая область была порядком разбавлена балтийскими народностями. Примерно такая же национально — демографическая ситуация наблюдалась во всех моих областях, кроме недавно присоединённой Новгородской земли. Но и её я планировал постепенно начать заполнять, прежде всего, финнами и латышами, а славян начать переселять в Балтийскую область. Взрослые литовцы вышедшие из рабского состояния путём принятия православия на русском языке, в массе своей, изъяснялись всё ещё откровенно плохо. Непростую лингвистическую ситуацию исправляла молодёжь, учащаяся зимой в церковно — приходских и городских школах. Кроме того, выходцы из «медвежьих углов» вдобавок ещё и жили во время этой учёбы в школьных общежитиях. Балтийские дети и подростки учились в этих школах вместе со своими русскими сверстниками. В Озерске, кстати говоря, такая церковно — приходская школа, обслуживающая всю округу имелась, но сейчас, по причине окончания учебного года, перестала временно функционировать.

Здесь стоит остановиться более подробно. Все дети и подростки в возрасте от 7 до 14 лет проходили обязательное ежегодное пятимесячное школьное обучение, с 1 ноября по 1 апреля. Для лиц старшего возраста двери в школу тоже не были закрыты, но этим правом пользовались единицы, как правило, это были ремесленники, мелкие торговцы и заводские рабочие.

Русские с литовцами поначалу учились в раздельных классах, по причине того, что последних приходилось, прежде всего, подтягивать во владении русским языком. Обязательное обучение длилось три года. Первый год ученики обучались читать. Второй учебный год — писать. Третий год — счёт, сложение и вычитание, а также закрепление ранее полученных навыков по чтению и письму. Откровенных тупиц или дебоширов, не способных к обучению или не желающих это делать, в школах насильно никто не держал, их исключали ещё в первые месяцы. На этом, для основной массы учащихся, школьная программа и заканчивалась. Далее, для наиболее способных и изъявивших на то желание, начиналось профессиональное обучение в Смоленске.

Но эта система только — только начала работать и действовала она лишь в отдельных местностях, что были наперечёт. Чтобы распространить её на всю страну потребуется, наверное, не одно и не два десятилетия.

Вообще, Озерский совхоз можно было назвать образцово — показательным. В нём имелось 5 скотных построек, где размещалось огромное стадо — 53 коровы и быка, 27 овец и баранов, 12 лошадей, гуси и куры. Большинство взрослых животных были совхозными, а весь молодняк уже был в частной собственности. Должность управляющего сельхозотдела принадлежала тридцатилетнему старосте, который управлялся со всем этим совхозным хозяйством при помощи своего четырнадцатилетнего сына, учащегося в школе. Впрочем, насколько я понял, сынок по — осени собирался жениться и продолжит ли он учёбу — большой вопрос. Весь день без дела в конторке местный управляющий не сидел, он подрабатывал ещё «водителем» — возил продукцию местного и близлежащих совхозов в Полоцк. И другие управляющие сельхозотделов также совмещали функции учёта сдаваемой совхозниками продукции и общего контроля, с дополнительной трудовой деятельностью.

Жители совхоза, помимо работы в полях и уходом за скотиной, занимались кто чем, кто во что горазд. В одном из подворьев старик — литовец с совсем малыми внуками плёл канаты из берестовой коры. Эти канаты, как поведал мне Овчинников, закупались местным отделением Сельхозуправления, они были весьма прочны и хорошо свиты. А в зимнее время года, когда в полях и огородах совсем нечего было делать, люди переключались на различные подсобные занятия. Женщины изготовляли какое — то сукно из шерсти овец, кто — то плёл верёвки из прошлогодней конопли, плели из коры лапти, корзинки, короба.

Но прежде прядения и тканья, лён с коноплёй подвергались предварительной обработке. Сначала стебли замачивались в больших корытах или прямо в канавах в течение одной — двух недель. Эта операция производилась прямо в деревнях, по месту сбора. Главной целью этой замочки было размягчение клейкого вещества и отделение волокна от древесины стеблей. Далее волокно мялось, для этого из брусьев сколачивался ящик, на стене которого закреплялась планка, заканчивающаяся ножом. Нож ударял по пучку стеблей, лежавшего в ящике, разламывая древесину и способствуя тем самым, выделению из стебля волокон. Окончательно костра удалялась во время «трепания». «Чёска льна» велась на больших деревянных греблях, имевших несколько рядов железных зубьев, сквозь них чесальщица продёргивала несколько раз зажатый в руке пучок льна, с целью упорядочивания волокон и отделения от них очёсов и пакли. После чего лён можно было использовать в прядении и ткачестве. Конопля, служащая для производства пеньки, подвергалась точно таким же «процедурам», как и лён. Конопля, обладающая наркотическими эффектами, в России не произрастала, «весёлые» её сорта, насколько я знал, вроде бы как росли только в Индии. Заготовку сырья и её первичную обработку осуществляли в совхозах в основном дети и подростки.

Полотно, изготовленное из льняной пряжи, шло, главным образом, на производство одежды, а из пеньковой пряжи изготовлялись грубые холсты, парусные полотна, скручивались верёвки и канаты. Почти вся производимая полотняная продукция использовалась для внутренних нужд, а сукно, так и вообще приходилось постоянно ещё и закупать со стороны.

После того, как мы с Василием пообедали в доме старосты, я завалился спать в подвесном гамаке, удачно найдя две близко расположенные березины. Ночёвке в незнакомых домах я по возможности избегал, из — за опасности подхватить каких — либо кровососущих насекомых. От комаров меня отлично спасала москитная сетка, ну, во всяком случае, её местный аналог. В это время Овчинников вместе со старостой и управляющим собирали народ на общесовхозный сход, для общения на какие — то профессиональные агрономические темы.

Ещё в течение двух дней мы объезжали с Овчинниковым, в сопровождении неотлучных от меня телохранителей окрестные совхозы. Выслушивали от местных разное — жалобы, благодарности, «рационализаторские» предложения, ценные и не очень. Подобные ознакомительные поездки я решил совершать ежегодно, меняя только всякий раз инспектируемую область.

На третий день вернулись в Полоцк. Напоследок, в культурную повестку дня мною было включено посещение Полоцкого Спасо — Евфросиниевский женского монастыря основанного более ста лет назад. Его возникновение связано с именем святой преподобной Евфросинии. Первоначально на месте нынешнего монастыря находилось архиерейское поместье с храмом — усыпальницей Полоцких епископов и деревянным Спасским храмом. В 1125 году сюда вселилась преподобная Евфросиния Полоцкая и около 1128 года здесь зародилась монашеская обитель. В середине XII века на месте деревянной церкви преподобной был воздвигнут каменный храм во имя Всемилостивого Спаса. Также, по заказу святой в 1161 году был изготовлен Воздвизальный крест — крест — ковчег с множеством святынь: частицами Древа Креста Господня, камней Гроба Господня и Гроба Божией Матери, мощей первомученика архидиакона Стефана и великомученика и целителя Пантелеймона.

И сейчас в монастыре кипела стройка — вместо прежней деревянной воздвигалось новое кирпичное здание монашеской обители. Первый этаж был почти полностью выстроен. Перемещаясь по строительным лесам, рабочие укладывали кирпич, на верёвках поднимали носилки с камнем и известковым раствором в бочках.

Монастырю торжественно передали в дар новые ткацко — прядильные станки и пару «воздушных двигателей». Всё оборудование быстро собрали и настроили. Так образовались и вполне себе подходящее для монахинь занятие в свободное от молитв и служб время и дополнительный источник дохода для монастыря. Расщедрился я так потому, что в старых деревянных кельях с этого года стала размещаться школа для отроковиц. Вот я и поддержал ценным и высокодоходным оборудованием прогрессивную игуменью здешнего монастыря. Помимо оборудования монастырю были переданы школьные доски, мел, учебники и бумага с чернилами.

Посещение монастыря стало моим последним делом в Полоцке, в тот же день флотилия отбыла из города. Спустились вниз по Двине до городов Риги и Усть — Двинска (бывшего Дюнамюнде), сейчас активно заселяемых латышскими и русскими переселенцами. Порешав там некоторые организационные вопросы, суда повернули назад, начав обратный путь в Смоленск, но уже без длительных заходов и стоянок в городах. Я же, попрощавшись с большей частью сопровождающих, прихватив с собой свой конный охранный эскадрон, прямиком от Риги, проездом через Псков, направился в Новгород.