Красный Барон

Глава 3 Осень 1705 г. Барселона Обухом по голове!

Тысяча семьсот пятый год! И тогда все сходится, тогда все, что творится кругом, — логично, а вот он, Андрей Громов, здесь, в этом мире — чужой, чужой абсолютно. И мир для него — такой же чужой. Невероятно, но факт! Иначе как объяснить все? А вот только так и объяснить — провалом во времени. Господи-и-и… Да как же так вышло-то?

Корабль этот, «Красный Барон» — с него все началось. Действительно — проклятый, прав был литовец-официант… Или латыш. Ах, ну да — рижанин, впрочем, какое это теперь имеет значение? Черт побери! А как же Влада? Она что — тоже где-то здесь, в этой проклятой эпохе? Хм… Жоакин Перепелка ни о какой странной девушке не рассказывал. Так ведь Андрей его и не спрашивал, не думал даже, что все окажется так! А теперь и не спросишь: в просторных подвалах крепости на горе Монтжуик «сообщников» разделили, поместив порознь. И Громова с утра уже вытащили на допрос — и здешний следователь (или как он там официально именовался) отнюдь не выглядел простофилей, несмотря на огромных размеров парик и кафтан с серебряными пуговицами.

В противоположность своему оставшемуся в Калелье коллеге этот казался чрезвычайно худым и сутулым. Впалые желтые щеки — проблемы с печенью? — худые руки в перстнях, пронзительный взгляд темных, глубоко посаженных глаз — весьма недоброжелательных, умных. Впрочем, внешне сей господин был изысканно вежлив, настолько вежлив, что даже соизволил первым представиться на почти безукоризненном инглише:

— Мое имя — Рамон дель Кортасар-и-Мендоза. Барон де Мендоза, если хотите, я здесь главный судья.

Вот как — сам судья, даже не следователь. Высокого полета птица. И что ему надобно?

— Хочу, достопочтимый сэр, кое-что у вас уточнить… прежде чем отправить на виселицу… х-ха-ха!

Судья внезапно засмеялся, желтые щеки его задрожали, противно и дрябло, словно потрепанная в любовных боях грудь старой шлюхи. Похоже, и этот оказался шутник, да все они тут…

— Итак, — барон взял со стола лист желтой бумаги. — Вы, сэр, обвиняетесь в деятельности, направленной на подрыв устоев государственной власти Испанского королевства и его законного правителя, доброго здравия Божьей милостью короля Филиппа, а именно — в шпионаже в пользу иностранных держав. Конкретно я имею в виду Англию, конечно. Вас послал сам командующий английской эскадрой граф Питерборо для организации мятежа в Барселоне.

— О как! — удивился допрашиваемый. — Я уже и мятежник!

Судья заглянул в бумагу:

— Три фрегата, шхуна и бриг. Кроме того — еще и большой линейный корабль — это суда, уже направленные на помощь мятежникам. Что вы так смотрите? Хотите сказать — это не ваши слова? И вы ничего не говорили о фрегатах, шхуне, бриге?

— Говорил, — хмыкнул Андрей. — Только не в этом контексте! Это модели, понимаете?

— Не беспокойтесь, дражайший сэр, я все прекрасно понимаю!

Барон улыбнулся со всей возможной язвительностью, вероятно, от столь мерзкой улыбки человека менее циничного, нежели Громов, мороз продрал бы по коже.

— Ваш юный сообщник, кстати, подтвердил эти слова.

— Жоакин! Что вы с ним сделали?

— Да пока ничего, — судья повел плечом. — Повесим мы вас вместе, завтра с рассветом, здесь же, на башне. Всем вашим английским друзьям будет хорошо видать! Ха-ха — с моря. Как вы сами прекрасно понимаете, вина ваша полностью подтверждается вашими же словами и в каких-либо иных доказательствах не нуждается. Поэтому мы и не тревожили палача.

Оглянувшись на висевшее в углу распятие, барон Кортасар-и-Мендоза иронически прищурил глаза:

— Одно лишь хочется уточнить, друг мой. Вы, кажется, русский?

— Ну да.

— Рад, что и этого не скрываете. Так что, неужели, тсар Пеотр решил вмешаться в испанские дела? Ему войны со шведами мало?

— Да ничего он не решил, — отмахнулся узник.

Судья хлопнул в ладоши:

— Так я и думал! Вы просто наемник… увы… Будь вы английским дворянином, мы бы — из уважения — отрубили вам голову, а так придется просто повесить. Мне жаль.

— Мне тоже, — Громов лихорадочно соображал, что же делать, как выпутаться из столь щекотливой ситуации. — Я вижу, вы искренне прониклись ко мне благорасположением, достопочтимый сеньор Мендоза…

— Да-да! — с улыбкой перебил барон. — Это несомненно так. Вы разумный человек, что сразу видно. Не запираетесь, не виляете, знаете, как некоторые. Ни к чему все это — только лишние страдания, о, наш палач большой мастак в своем деле…

— А если я откажусь от всех своих слов? — осторожно поинтересовался узник.

Судья развел руками:

— А к чему? Мы все равно вас повесим, только прежде отдадим под пытки. Оно вам надо?

— Нет-нет, — взглянув в холодные глаза судьи, поспешно заверил молодой человек. — Так когда, вы говорили, состоится… э-э… экзекуция?

— Да завтра уже! Не беспокойтесь, друг мой, — ждать мы вас не заставим.

С видом радушного хозяина барон развел руками и, взяв со стола серебряный колокольчик, позвонил, вызывая стражу:

— Увести. Спокойной ночи, уважаемый сэр! Приятных сновидений.

Еще издевается, сволочь! Узник поднялся, звякнув цепями, и, ведомый дюжими стражниками, зашагал обратно в узилище. Похоже, все приближалось к концу — и очень быстро. Тоже еще, нашли английского шпиона! И, главное, как-то очень быстро, без всяких утомительных разбирательств, даже слушать-то особо не стали. Оп — и на виселицу! А меньше надо было болтать со всякими гадами! В следующий раз… хм… если он будет, эти ребята, похоже, слов на ветер не бросают, раз сказали — повесить, значит…

Захлопнулась позади тюремная дверь, и Громов тяжело опустился на пол. Снова гнилая солома, темница, запах мочи — господи, да когда же это все кончится? Молодой человек вдруг улыбнулся, хотя вовсе и не хотел — в его положении куда лучше бы было, чтоб все это не кончалось как можно дольше!

И вообще-то, неплохо было бы сейчас подумать — а как отсюда выбраться? Цепи, решетки, засовы, стражники — где здесь самое слабое звено? Ясно и ребенку — стражники, человеческий фактор, постоянно обуреваемый завистью, алчностью, лиходейством и прочими не слишком-то почтенными страстями, коими, несомненно, нужно было воспользоваться… если б только имелось время. Хоть немного бы времени, а то ведь — «на рассвете повесим». На рассвете… не рановато ли? Что им, поспать не охота, что ли?

— Эй, англичанин! — ближайший сосед — дюжий мужик с огненно-рыжею бородищей — заворочался у себя на соломе. — Слышишь, я тебе говорю. Понимаешь по-французки?

— Кое-что, — насторожился молодой человек.

— Вот и я — кое-что, — мужичага хмыкнул и негромко расхохотался. — Тебя тоже обещали завтра повесить?

— Угу. Прям на рассвете, — Громов быстро припомнил весь свой запас французских слов.

— Врут! — убежденно отозвался собеседник. — Не успеют они на рассвете, а вот к обеду — да, успеют.

— И что с того?

— А до обеда всякое может случиться. Меня Жауме зовут, Жауме Бальос, кузнец.

— Громов, Андрей… Андреас, — молодой человек протянул руку, сразу же почувствовав в ответ столь крепкую хватку, что едва не ойкнул от неожиданности. Вот уж сразу видно — кузнец!

— Что, нынче и кузнецов вешают?

— Нынче всех вешают. Проклятые кастильские собаки!

Ага, вот и тут пошла политика. Чувства каталонца, которому навязывали кастильскую власть и французского короля — внука Людовика Четырнадцатого — Филиппа Бурбона, можно было понять, только в данной конкретной ситуации им, наверное, не нужно было отводить столько места.

— Спрошу сразу, — подобрав нужные слова, Громов понизил голос.

Оно, конечно, и этот рыжебородый кузнец вполне мог оказаться подсадной уткой, как пресловутый недоброй памяти Жузеп, однако терять-то было нечего — все равно утром повесят… ну пусть не утром — днем.

— Можно ли отсюда бежать?

— Бежать?! — ахнул Жауме. — А ты хват, как я погляжу!

Эту фразу он произнес по-каталонски, но Андрей понял, верней — догадался.

— Нет, парень, — стены здесь слишком крепки, а цепи… как кузнец скажу — хорошая работа!

— Ты веревки еще похвали, — Громов задумчиво пожевал соломинку. — Главное-то не стены, а люди. Стражники-то здесь кто?

— Кастильцы! Весь гарнизон из них. Подлые псы!

— Что, кастильцы не любят серебро?

— А у тебя оно есть?

— Нет, но ведь можно сказать, что есть… Где-нибудь в надежном месте. Главное, найти, кого заинтересовать. Что, таковые не найдутся?

— Не успеем, — собеседник с сожалением покачал головой и, чуть помолчав, зашептал: — А дверь здесь вышибить можно, я вчера посмотрел — засовец-то хлипкий. Только ночью надо — когда все уснут, я тут многим не доверяю.

— А мне? — вскинул глаза Андрей.

Кузнец расхохотался и хлопнул его по плечу:

— А мы с тобой два сапога — пара. И тебе, и мне завтра на виселицу — это все знают.

— Так значит ночью? — с вновь обретенной надеждою прошептал Громов.

— Ночью. А сейчас — тсс!

До ночи еще оставалось время подумать, поразмышлять, прокачать ситуацию, чем и занялся Громов после разговора с новым знакомцем — Жауме Бальосом, честным каталонским кузнецом… хотелось верить, что честным.

Итак, пока позволяло время, Андрей пытался припомнить хоть что-то из имевшихся ранее знаний, увы, по данному вопросу достаточно скудных. Тысяча семьсот пятый год — так называемая «война за Испанское наследство», битва за престол после безвременной кончины больного и бездетного испанского короля Карлоса Второго. Как водится — пара претендентов на освободившийся трон в лице Филиппа Бурбона и Карла Габсбурга. За Филиппом стоял Людовик Четырнадцатый, король-солнце, стояла Франция, чрезмерное усиление которой за счет фактического присоединения Испании было невыгодно никому и в первую очередь — Англии, Голландии, Австрии, — они и образовали коалицию, и война велась с переменным успехом. Вот, в принципе, и все — да и кто из российских — и не только российских — историков сказал бы больше? Разве что университетские профессора, преподаватели с кафедр новой истории — но тех ведь раз, два и… А все остальные историки, даже остепененные, крайне специализированные вплоть до «Эволюция лошадиных подков в период ранних Каролингов» или, как у Громова, «Крестьяне-отходники Тульской губернии». О войне за Испанское наследство, прямо России не касавшейся, у всех — крайне поверхностные знания, а то и вообще никаких. Даже кто такой лорд Питерборо, к стыду своему, Громов мог только догадываться, знал лишь то, что Англией к этому времени правила королева Анна, да смутно припоминал некоторых известнейших полководцев типа Евгения Савойского или Вальми.

Нет! Ну ведь угораздило же! И… как же там Влада? Она тоже здесь, в восемнадцатом веке, или все же девчонку миновала сия фантастическая участь? Вопросы, вопросы… Что в них толку сейчас? О другом пока надо думать. О другом… Выбраться для начала отсюда, а уж опосля — там видно будет.

— Эй, просыпайся, друг. Пора!

Тревожный шепот кузнеца Жауме Бальоса вовсе не разбудил Громова — молодой человек уже давно не спал, все ворочался, ждал, всматриваясь в темноту. Встав, сообщники на ощупь подобрались к двери и разом ударили в нее плечами — раз-два! Не особенно-то и шумно получилось, лишь жалобно звякнул упавший на пол засов. Хлипенькие оказались запоры! Понятно, почему — видать, давненько здесь двери не вышибали.

— Идем!

Жауме уверенно зашагал по узкому коридору, как показалось Андрею — куда-то в глубь тюрьмы, прочь от видневшихся невдалеке пляшущих желто-оранжевых отблесков — похоже, там, за углом, ярко горели факелы.

С минуты на минуту Громов ожидал погони — тюремщики обязательно должны были спохватиться, явиться на шум, если, конечно, они его слышали, не спали. Тяжелое дыхание кузнеца слышалось впереди, шаги беглецов гулко отдавались под сводами, а погони что-то не было слышно — странно!

— Они дрыхнут все, — шепотом пояснил Жауме. — Ленивые кастильские свиньи. К тому же им давно не платили жалованья. На все — плевать.

Понятно! Андрей усмехнулся — раз жалованье не платят, так и в самом деле — зачем честно службу нести?

— Думаю, стражники и сами разбегутся, едва только увидят распахнутую дверь, — тихо засмеялся кузнец. — Такие уж это воины. Набрали невесть кого — заставили служить силой. Ну то нам на руку.

— Странно, что еще вся тюрьма не сбежала, — пошутил молодой человек.

Кузнец хмыкнул:

— Не сбегут — боятся. Страх — великая сила. Да и настоящих борцов в крепости нет — похватали бог знает кого: недоимщиков крестьян, цыган, бродячих акробатов. Да и они, может, бежали бы, кабы знали, что служба тут наперекосяк. Тем более — скоро тут всем не до нашего побега будет — уже третий день в море реют вымпелы английской эскадры! Скоро, скоро сядет на трон добрый король Карлос, а кастильские псы пусть убираются в свой поганый Мадрид!

В последних словах Жауме сквозила самая лютая ненависть, словно кастильцы были захватчиками — да ведь и были, лет с полсотни назад подавив народное восстание, известное как «война жнецов». Насколько помнил Громов, тогда Каталония на краткий миг стала свободной страною… на краткий — но незабываемый здесь для многих — миг.

— Сюда… Эй!

Задумавшись, Андрей едва не пропустил поворот — черный лаз, ведущий куда-то наверх, на крепостные стены. Резко потянуло ночной свежестью, неожиданный порыв ветра растрепал волосы беглецов, выбравшихся на открытую галерею. В усыпанном желтыми звездами небе ярко сияла луна, и высокие зубчатые башни отбрасывали качающиеся призрачные тени. Путь неожиданно преградила решетка, на вид — весьма прочная…

— Пройде-ом! — обернувшись, успокоил кузнец. — Эту решетку я ковал. И замок тоже я ставил.

Он протянул руку, что-то звякнуло, заскрипело, и решетка покорно сдвинулась в сторону.

— Проходи! — галантно предложил Жауме. — Увы, главные ворота охраняются гораздо лучше, чем узники, — из крепости мы не выйдем.

— Не выйдем? — Громов с удивлением посмотрел на своего сообщника. — Зачем же тогда было бежать?

— Укроемся в верхнем саду, на время, — шепотом пояснил кузнец. — Думаю, нам недолго придется ждать.

— Ждать? Чего?

— Увидишь. А сейчас — идем, и быстрее: скоро рассвет.

И в самом деле, на востоке, за цепью невысоких гор, уже сверкали алым зарницы, и первые солнечные лучи готовились озарить своим светом покрытые густыми кустами вершины.

Верхний сад занимал почти весь двор крепости, ту ее часть, что выходила к морю. Вдоль всей стены, уставившись жерлами в сторону гавани, грозно торчали пушки, в числе которых — огромные девяностошестифунтовые орудия, способные превратить в щепки любой вражеский корабль, рискнувший зайти в порт Барселоны. Кроме этих монстров, числом около дюжины, еще имелись стволы калибром поменьше — двадцатичетырех- и даже двенадцатифунтовые, эти были установлены на деревянных лафетах с небольшими колесиками, принайтованные к стене прочными канатами, подобно тому, как делается на военных судах. При нужде все эти пушки можно было перекатить к противоположной стене и обстреливать город.

— Нам сюда, друг Андреас!

Сообщник кивнул на помост, маячивший за деревьями и украшенный какими-то сюрреалистическими надстройками… мачтами, что ли? Да нет! Не мачты — то были виселицы, уготованные в том числе и для двоих беглецов… если б их, конечно, поймали.

«Черт! — запоздало подумал Андрей. — А ведь Перепелку сегодня повесят».

Он совсем забыл про мальчишку и сейчас ощутил некий укол совести, ведь Жоакин оказался здесь его, Громова, волею… ну и по своей собственной просьбе, конечно… но если б не Андрей, то…

На душе почему-то заскребли кошки.

— Вот, сюда, — наклонившись, Жауме оторвал от эшафота доску. — Тут и спрячемся. Тут отсидимся.

— Хорошее место, — забираясь внутрь, одобрительно произнес Громов. — Надеюсь, никому не придет в голову сюда заглянуть.

— Не придет, — уверенно хмыкнул кузнец. — Не до того будет.

Он, верно, знал что-то такое, о чем пока не догадывался Андрей, знал, но не говорил — наверное, не считал нужным.

Начинающийся день быстро вступал в свои права: одна за другой гасли звезды, потускнела луна, и вот уже блеснул, заглянув в щель, первый луч солнца.

И тут же раздались крики, кто-то забегал, заорал… что-то заскрипело…

— Они перетаскивают пушки! — Жауме неожиданно выругался. — Подлая кастильская сволочь! Этого нельзя допустить, друг, иначе погибнет много наших.

— Кого-кого погибнет?

— Потом объясню, — кузнец сплюнул и, подняв глаза, спросил: — Ты со мной?

Громов улыбнулся:

— Конечно!

— Тогда знай, что тебя могут убить.

— Меня… нас могли и повесить. Смерть от пули или меча лучше, чем от веревки.

— Клянусь святой Эулалией, ты сейчас славно сказал!

Засмеявшись, каталонец припал глазами к щели, то же самое поспешно проделал и Андрей, увидев, как около пушек суетились солдаты, одетые кто во что горазд и таким же образом вооруженные — у кого-то имелся палаш, кто-то, припав к тяжелому лафету, бросил на землю пику, кто-то прислонил к дереву тяжелый мушкет, у большинства же, похоже, никакого огнестрельного оружия не имелось, впрочем, для обороны вполне хватало и пушек.

Командовал всеми высокий кастилец в темно-синем кафтане, с искаженным от ярости лицом. Изрыгая проклятия, он размахивал шпагой, время от времени подбадривая своих солдат увесистыми пинками:

— Быстрее! Быстрее, шваль!

Несчастные солдатушки торопились, как могли — однако выходило плохо. Если двенадцатифунтовые орудия (вес — около тонны) еще получалось как-то переместить, то уже о двадцатичетырехфунтовых, весивших больше трех тонн, речь, похоже, не шла, несмотря на все неистовство командира.

«Двадцать четыре фунта, — подумал Андрей. — Стандартное орудие фрегата или даже линейного корабля. Интересно, зачем они их разворачивают? В городе что-то произошло?»

А солдаты уже прочищали стволы банниками, закладывали пыжи и заряд, вот запалили фитили, кастилец в синем кафтане поднял вверх шпагу.

— Нет! — воскликнул кузнец. — Мы не дадим им выстрелить. Слава свободной Каталонии!!!

С этим словами он выскочил из-под эшафота, словно черт из бутылки, и Громов без колебаний последовал за ним. Жауме схватил чье-то копье, Громов — мушкет, оказавшийся не заряженным… Пришлось действовать прикладом — в-в-ух!!!

Ближайшие расчеты тут же разбежались по сторонам, видать, не поняли, что нападавших всего двое!

Что они при этом кричали, Андрей, естественно, не понимал, но догадывался.

— Мятежники! Проклятые каталонцы!

Ругающийся командир в синем кафтане и со шпагой в руке неожиданно оказался перед Громовым, и тому, несомненно, пришлось бы туго, если б не помощь Жауме, метнувшего в «кастильскую сволочь» пику, а затем — и банник.

От пики кастилец увернулся, а вот банник едва на угодил ему в голову, задев плечо и вызвав кучу проклятий, в немалой степени под влиянием которых солдаты пришли в себя и принялись окружать беглецов, щетинясь алебардами и палашами. Кое-кто уже тащил мушкет…

Беглецы встали спина к спине, готовясь подороже продать свои жизни.

— Ты верно сказал, друг Андреас, — сквозь зубы промолвил кузнец. — Лучше принять смерть от пики, пули или палаша, чем от веревки. Нам с тобой терять нечего… А ну подходите, подлые кастильские псы! Кому первому проломить башку?

Жауме угрожающе взмахнул банником… И в этот момент откуда-то снизу послышались торжествующие крики. Кастильцы замялись — видать, этим парням не очень-то хотелось воевать, и командир вновь попытался вразумить их ругательствами и пинками.

— К орудиям, живо к орудиям!

Размахнувшись, Громов швырнул в него мушкет — все равно не заряженный, — угодив в плечо. Кастилец выронил шпагу…

И вдруг весь двор наполнился вооруженными людьми: кто-то был в кафтане, кто-то в рваной безрукавке, а кто-то и вовсе голым по пояс. У некоторых имелись мушкеты, и пистолеты даже — сразу раздались выстрелы — остальные были вооружены алебардами, пиками, палашами и даже абордажными саблями. На шляпах и на одежде у многих виднелись желто-красные каталонские ленты.

С криком «слава Каталонии!!!» толпа с яростью бросилась на солдат, завязалась схватка, в которой приняли посильное участие и беглецы.

— Слава Каталонии! — размахивая чьим-то палашом, орал кузнец. — Слава доброму королю Карлосу!

Андрей невольно улыбнулся — так вот чего ждал его рыжебородый друг! Вот на что надеялся. Восстание! Мятеж!

Ворвавшиеся во двор мятежники быстро покончили с кастильцами — кого-то убили, кто-то сдался в плен, а кто-то просто предпочел убежать. Командир в синем кафтане валялся у лафета двадцатичетырехфунтовой пушки с пробитой головой.

— Слава Каталонии! Королю Карлосу — слава!

— Храбрецы! — вскочил на эшафот высокий, похожий на цыгана мужчина в рваном — но явно недешевом — кафтане с золотистыми позументами. Как видно, сей человек и был предводителем… ну не всех мятежников, а скорее — именно этого отряда.

В правой руке его сверкала шпага, в левой — пистолет с колесцовым замком. Спусковым крючком освобождалась пружина, зубчатое колесико начинало крутиться, высекая искры, падавшие на полку с затравочным порохом. Непросто и не всегда надежно, но все же лучше, чем фитиль, который всегда приходилось держать тлеющим — иначе как выстрелить-то?

— Друзья мои, вы нынче — надежда Каталонии! — зычно выкрикнул главарь, и кузнец Жауме Бальос благоговейно перевел его слова своему новому другу.

— Но ждать нечего, — нам нужно взять башни, иначе флот лорда Питерборо не сможет войти в гавань… и тогда наше восстание обречено! Помните, пушки не должны сделать ни одного выстрела, в крайнем случае — один. Эти орудия, — предводитель показал шпагой на огромные пушки, — уже не выстрелят, но те… — он кивнул на башни. — Думаю, найдутся средь вас храбрецы. Эти башни мы просто сейчас обстреляем, а вот дальние…

— Я здесь знаю все пути! — волнуясь, выступил вперед кузнец. — Я, Жауме Бальос… я пройду… проведу… А это мой друг, русский.

— Русский? — вожак удивленно вскинул глаза, темно-серые, словно холодное северное море. — Что ж — рад! Я — команданте Ансельмо Каррадос.

— Андреас, — кивнув, молодой человек невольно усмехнулся. Команданте, надо же. Почти Че Гевара!

— Так вы сможете…

— Мы сделаем все! — твердо уверил Жауме.

Команданте махнул пистолетом:

— Тогда да поможет вам Бог и святая монтсерратская дева! Вперед, друзья мои. Помните — от вас сейчас зависит многое. Постойте! Возьмите с собой людей.

Со всех сторон, по всей крепости, уже давно слышались выстрелы, звон сабель и палашей, крики. Все вокруг бегали, вопили, ругались — торжествующие повстанцы, разбегающиеся солдаты гарнизона, освобожденные узники.

— Сеньор Андреас! — услыхал Громов за спиною.

Молодой человек обернулся:

— Жоакин! Ты жив еще?

— Жив, да, — обрадованно закивал парень. — Не успели-таки повесить, ага.

Темные глаза его сияли радостью и счастьем.

— Я с вами, сеньор Андреас.

— С нами может быть опасно.

— Где сейчас не опасно?

— В этом ты прав, парень. Пошли.

— Это кто еще? — уже на галерее обернулся Жауме Бальос.

Громов невольно рассмеялся:

— Один мой старый знакомец. С которым нам с тобой суждено было вместе висеть.

— Что ж, из него выйдет славный воин… ежели не убьют!

Пройдя по крепостной галерее, небольшой отряд повстанцев во главе с кузнецом оказался у дальней башни… и тут же лишился сразу троих — с башни выстрелили из мушкетов.

— Метко палят, сволочи, — укрывшись за крепостным зубцом, выругался Жауме. — Нам надо вышибить вот эту дверь, — он кивнул на небольшие воротца, ведущие в башню. — Вышибить — да. Правда, пока ума не приложу, как это сделать.

— Они будут стрелять, — предупредил Андрей. — И швырять сверху камни.

Кузнец отмахнулся:

— Знаю. И все же — мы должны ворваться внутрь. Нужен какой-нибудь таран…

— Тогда уж лучше пушка, — усмехнулся Громов. — Думаю, двенадцатифунтовка как раз подойдет. Правда, тащить ее сюда — умаемся.

— Ничего, притащим.

Сплюнув, Жауме обернулся к повстанцам и что-то им сказал, видать, то же самое, что — только что — Громову.

Да, пушка — это был бы выход. Ядро запросто вышибло бы дверь, а уж дальше — дальше все решил бы яростный и быстрый натиск.

Часть мятежников немедленно покинула галерею, отправившись за орудием, все остальные принялись ждать.

— Пушку надо подтащить незаметно, — задумчиво промолвил Андрей. — Поставить хотя бы во-он у того сарая. И выстрел будет — только один. Если не попадем — они могут успеть забаррикадироваться.

— Да-а, — кузнец прикинул предполагаемую траекторию. — Можем и не попасть, с первого-то выстрела. Ну а на второй подтащим оружие ближе, и уж тогда… Но ты прав — пока заряжаем, они вполне могут набросать у ворот всякого хлама — камней, ядер. Возьми их тогда! Никаких зарядов не хватит. Может, два орудия притащить?

— Заметят. Где мы второе-то спрячем?

Словно в ответ на мысли и слова мятежников с башни рявкнула пушка. Стреляли в сторону города, как раз по восставшим.

— Двенадцатифунтовка, — кто-то из повстанцев определил на звук. — Главные-то орудия у них на порт смотрят.

Ну ясно, что на порт — куда же еще-то? Отсюда, с горы Монтжуик, вся гавань как на ладони.

— А что это за оконце? — присмотревшись, Громов задумчиво показал рукой на высоту примерно третьего этажа.

— Ах, это, — проследил за его взглядом кузнец. — Там небольшая кузница, и есть проход на верхнюю площадку, к пушкам. Ты полагаешь…

— Да, кто-то ловкий мог бы туда забраться… Прямо вот так, по камням. А потом бы просто спустил веревку… кстати, ее можно взять с виселиц.

— Я попробую! — покусав губы, вызвался Жоакин. — Когда-то я лазал по скалам, собирал птичьи яйца.

— Ты?

Громов еще не успел ничего сказать, как Жауме похлопал паренька по плечу:

— Ну давай, и да поможет тебе Святая Дева с горы Монтсеррат! Постой, подожди — кого-нибудь пошлем за веревкой.

Подросток так и полез прямо по отвесной стене, цепляясь за щели между камнями и не смотря вниз — да и зачем было смотреть, чтоб сорваться? В принципе, не такая уж и большая высота, лишь бы не заметили сверху… Не должны бы — для этого пришлось бы сильно перегнуться через парапет, а врагам было сейчас не до этого. Вот снова прозвучал выстрел.

Ловкая фигурка подростка между тем карабкалась по стене, и до оконца уже оставалось совсем немного, как вдруг Жоакин едва не сорвался, заскользил, в последний момент уцепившись за каменный выступ.

— Ну давай, — прошептал про себя Громов. — Держись, держись, Перепелка.

Парнишка немного передохнул, собираясь с силами, отдышался и осторожно полез дальше.

Андрей с облегчением перевел дух, глядя, как юноша исчез в узком проеме окна. Тотчас же вниз полетела веревка, и молодой человек оказался около нее первым.

— Эй, эй, — закричал позади кузнец. — Обожди меня.

— Нет, — обернувшись, Андрей тряхнул головою. — Ты оставайся здесь, командуй. А мы уж там разберемся, что к чему.

Следом за ним в башню забрались еще с десяток отчаянных сорвиголов, и ждать дальше было бы слишком опасно, тем более — внизу уже подтянули пушку.

— Может быть, просто спуститься вниз и открыть им дверь? — предложил Перепелка.

Громов скривил губы:

— Нет, не все так просто. Думаю, там, внизу — тоже солдаты. Зачем лишняя схватка — нам ведь нужно наверх, к пушкам.

Подросток пожал плечами:

— Тогда идем. Чего тут теперь ждать-то?

Андрей кивнул, покрепче сжимая палаш. Был ли Громов готов убивать? Сейчас он об этом не думал, до глубины души охваченный азартом схватки, теперь уже он, как честный человек, никак не мог бы уйти.

Заскрипела под ногами лестница, позади слышалось лишь хриплое дыхание повстанцев, людей, которых Андрей Громов вел сейчас в бой, быть может, для многих — последний. Еще пара десятков шагов и…

Вверху, сквозь распахнутый люк заголубело небо. Заглянувший в люк воин что-то спросил…

Вместо ответа Громов дернул его за руку и первым ворвался на верхнюю площадку башни… первым принял на себя удары вражеской шпаги, от которых, скорее всего, и не отбился бы, кабы не помощь своих.

— А-а-а-а!!! — что есть мочи заорали мятежники. — Святая Дева Монтсерратская-а-а-а!!!

Схватка оказалась весьма скоротечной — расчет башенных орудий составлял всего-то с полдюжины человек, плюс десятник-сержант — тот самый, что ринулся на Андрея со шпагой, да так и лег с пробитой кем-то из повстанцев башкою, остальные же, видя такое дело, сдались.

Снизу, со двора, послышался выстрел, и команда отчаянного кузнеца Жауме Бальоса немедленно бросилась в атаку.

— Видать, попали все-таки, — вытирая со лба пот, усмехнулся Громов. — Ты что, Перепелка, ранен?

— Да вроде нет, — пожав плечами, Жоакин широко улыбнулся.

— А чего кровь?

— Так, пока лез, ободрался.

Внизу, у дверей, и в самом деле оказались солдаты — впрочем, и там с ними справились быстро: не прошло и пяти минут, как Жауме уже обнимал своего приятеля да хлопал по плечу Перепелку:

— Ай, молодцы! Ай, молодчины!

Они немедленно послали гонца к команданте Каррадосу, и буквально через десяток минут троекратно рявкнули главные орудия крепости. Бабах! Бабах! Бабах! Казалось, что задрожали стены.

— Это они по кому так? — отпустив руки от ушей, поинтересовался Жоакин.

Кузнец ухмыльнулся:

— Холостыми палят, без ядер. Думаю — сигнал подают.

— Хо! Вон, смотрите-ка! — Перепелка показал рукою в сторону главной башни, над которой взвилось в небо полосатое каталонское знамя. — Мы победили, ага!

Громов скептически прищурился:

— Думаю, в городе еще есть кастильские солдаты.

— Есть, и много, — согласно кивнул Жауме Бальос. — Но теперь-то уж мы с ними справимся — смотрите, вот он, английский флот! Эскадра графа Питерборо идет нам на помощь. Теперь уж придет. Слава Каталонии и святой монтсерратской деве!

— Слава! Слава! Слава!

Огромный трехдечный корабль с непробиваемый корпусом из мореного дуба, тремя высоченными мачтами и гордым именем «Куин Элизабет», разрифив марселя, медленно повернулся к гавани. Следом за ним такой же маневр проделали и остальные суда эскадры. На мачтах гордо реяли красные с золотыми леопардами вымпелы, трепетали на ветру кормовые флаги с красными английскими крестами.

На просторной корме «Королевы Елизаветы», возле штурвала и стоявшего там шкипера, в резном кресле сидел тучный господин в завитом с локонами парике и красном, щедро расшитом золотом мундире. Сквозь длинную подзорную трубу господин в красном мундире пристально смотрел на крепость, а затем обернулся и, щелкнув пальцами, подозвал кого-то из стоявшей позади свиты:

— Канонирам — к бою.

— Велите открыть огонь по крепости, сэр? — изогнувшись в поклоне, осведомился подбежавший судовой офицер.

Тучный господин — командующий эскадрой Ее величества королевы Анны граф и лорд Питерборо саркастически хохотнул:

— Вы глупец, Дженкинс! Зачем нам стрелять по крепости, если она и без того наша? Вы не слышали сигнала? Не видите каталонский флаг?

— Но… это может оказаться ловушкой, милорд!

— Может, Дженкинс, вполне может, — встав, граф прошелся по палубе, зябко потирая ладони. — И вот, если окажется, мы разнесем здесь все! Но только по моему приказу, Дженкинс. А сейчас — велите готовить десант.

Английский флот вошел в барселонскую гавань без единого выстрела, если не считать сигнального залпа повстанцев. И столь же беспрепятственно высадился десант, и английские солдаты совместно с каталонскими повстанцами быстро очистили город от гарнизона испанцев. Многие кастильцы — давно не получавшие жалованья оборванцы, набранные силой бог знает где — предпочли бою плен, большинство же из них просто разбежалось, пробираясь по берегам реки Льобрегат в Валенсию, и дальше — в Толедо и в Мадрид. Барселона оказалась в руках англичан, искренне ненавидящие испанцев каталонские мятежники громогласно праздновали победу. На площадях маршировали английские солдаты, били барабаны, прямо на узкие улочки выкатывали бочки с вином, и каталонский флаг гордо реял над крепостью на горе Монтжуик, захваченной повстанцами не без помощи Андрея Андреевича Громова.

— Хорошее вино! — искренне радовался Жоакин Перепелка, черпая большим ковшом из установленной на Королевской площади бочки. — Пейте, пейте, друзья, давайте ваши кружки! А вы что же сидите, сеньор Андреас? Уже напились?

— Да, пожалуй, что так, — с усмешкой кивнул Громов. — И тебе, парень, пора с алкоголем завязывать. Хватит, говорю, пьянствовать!

Подросток обиженно хлопнул ресницами:

— Так праздник же нынче! Праздник.

— Ну разве что ради праздника и нашей славной победы!

Веселье шло в городе повсюду. Играли уличные музыканты, плясали девушки, рекою лилось вино, и крики «Слава Каталонии!», казалось, были слышны в Матаро и даже еще дальше — в Жироне. Радовался за своих новых друзей и Громов, но не очень сильно — он знал, что радость эта будет недолгой, что не пройдет и десяти лет, как Каталония потеряет остатки своей свободы, превратившись в убогую и забитую провинцию полунищей страны. Так будет. Ну а пока чего ж — радуйтесь!

— Слава Каталонии! — подняв кружку с вином, пьяно выкрикнул Громов.

— Слава доброму королю Карлосу! — подхватил сидевший на плоских ступеньках народ. Из аркад расположенной рядом башни помахали руками и шляпами.

— Королю Карлосу — слава!

— Ой, гляньте-ка! — бросив ковш, Жоакин, хохоча, указал пальцем. — Никак, кузнец наш идет. И с ним… хо… сам команданте!

— Ну вот они, герои! — кивнув на Громова и мальчишку, весело произнес Жауме. — Без этого русского вообще бы ничего не вышло. Он дрался, как лев!

— Да все дрались, — вяло отмахнулся Андрей. — Выпьете с нами, господин майор?

— В следующий раз — обязательно, — команданте Каррадос поправил отвороты новенького красного мундира — и когда только успел его приобрести? Верно, подарок… но сидит как влитой.

— Вас, господин Андреас, хочет видеть одно важное, облеченное властью лицо… даже два лица!

— О как! — удивился Громов. — Аж целых два. Ну что же, схожу.

Он обернулся к друзьям:

— Надеюсь, вы меня здесь дождетесь?

— Дождемся, а потом пойдем ко мне, — расхохотался кузнец. — Жена уже готовит праздничный ужин.

— Ужин — это хорошо, — шагая рядом с майором, молодой человек плотоядно потер руки.

— Вы говорите только по-английски? — неожиданно поинтересовался команданте Ансельмо.

Андрей пожал плечами:

— Почему же? Еще и по-французски могу… правда, немного.

— Бьен! — майор тут же перешел на французский. — Хоть король Людовик нынче наш враг, но французскую речь здесь многие знают — Франция близка. Счастлив сообщить вам, господин Андреас, что вы сейчас получите достойную награду за свой подвиг.

— Награду? — удивленно хмыкнул молодой человек. — Я знаю многих людей, достойных ее куда более, нежели я.

— Имеете в виду ваших приятелей — кузнеца Жауме и этого мальчишку по прозвищу Перепелка?

— Ну да, их.

— Не беспокойтесь, они тоже получат свое… Сейчас налево, — команданте покусал ус. — Однако насчет вас кое у кого имеются планы. Кузнец и мальчишка — простолюдины, а вы — нет, поверьте, это чувствуется сразу. В вас нет ни тени раболепия или страха, всего того, что присуще неблагородным сословиям. Признайтесь, вы — российский дворянин?

— Хм… — озадаченно нахмурившись, Громов махнул рукой. — Ну пусть так. Пускай — дворянин, хрен редьки не слаще. Но я бы хотел спросить…

— Сейчас все узнаете, не так и далеко уже осталось.

Они зашагали мимо крепостной стены, на месте которой через пару сотен лет протянется изящная улица под названием виа Лайэтана, затем повернули направо, оказавшись в довольно-таки богатом квартале, судя по располагавшимся по обеим сторонам улицы дворцам.

— Улица Монткада — не для простых людей, — усмехнулся сеньор Каррадос. — Вот это — палаццо семьи д'Агиларов, а вон там, рядом — особняк барона Кастельет, за ним дворец Мека — нам как раз туда. Жаль, вы не успели переодеться, но… Мне велено доставить вас в любом виде.

— Пикассо! — узнав здание, вдруг воскликнул Громов. — Тут же музей Пикассо, а там, в той стороне — замок и сад, а за ним — французский вокзал, я там недавно гулял… с одной девушкой.

— Девушки — это хорошо, — поднимаясь по узким ступенькам крыльца, улыбнулся сеньор Каррадос. — О, у вас скоро будет много девушек! Кстати, вы не женаты?

— Был, но… сейчас нет.

— Женим! — пообещал майор. — Обязательно женим.

Пройдя через внутренний дворик — стоявшие на часах солдаты в начищенных до блеска кирасах отсалютовали гостям алебардами, видать, знали уже команданте — посетители оказались в просторном, с великолепными мраморными колоннами, холле с висевшим на стене большим овальным зеркалом, в котором отразился… самый настоящий бродяга — косматый, обросший темно-русой бородкою, в грязных бермудах, рваной футболке «Барон Рохо»… хорошо хоть трофейные ботфорты пришлись почти впору — их кстати, Жоакин притаранил, и правильно — не ходить же новоявленному «российскому дворянину» босиком! Да, еще перевязь — перевязь с палашом в потертых замшевых ножнах, снятая с убитого командира незадачливых кастильских пушкарей. Тот еще видок, вполне подходящий для того, чтобы играть в какой-нибудь рок-группе, но явно не пригодный для визита к важным и облеченным немаленькой властью людям.

По широкой лестнице они поднялись на второй этаж, оказавшись в роскошной, обитой зелеными шелковыми обоями приемной, перед резной двустворчатой дверью, по сторонам которой стояло двое солдат с алебардами.

— Господин майор? — из стоявшего в дальнем углу кресла немедленно поднялся юркий человечек в дорогом камзоле и парике. — Это тот, о ком вы докладывали?

Глаза-буравчики пронзили Андрея насквозь.

— Да, это он, — сухо кивнул команданте.

— Так пусть войдет, — человечек скривил тонкие губы. — Милорд уже о нем спрашивал.

Кивнув, сеньор Каррадос оглянулся на своего спутника и указал на дверь:

— Прошу! Я подожду вас здесь, в приемной.

Отделанный красным деревом кабинет казался не слишком просторным, быть может, потому, что значительную часть его площади занимали уставленные книгами шкафы. За массивным, вытянутым в длину столом, с макетом старинной каравеллы, сидел тучный человек в красном расстегнутом мундире, с обрюзгшим, чем-то напоминавшим бульдожью морду лицом и обширной, лоснящейся от пота лысиной — несмотря на распахнутое во двор окно, в помещении было довольно жарко. Огромный, с завитыми локонами, парик небрежно валялся на подоконнике.

— Садитесь! — кивком указав на стоявший напротив стола стул, бросил лысый.

Глаза его — светлые и холодные, словно лед, внимательно разглядывали посетителя.

— Я — граф Питерборо.

— Польщен знакомством, милорд, — припомнив старые фильмы, учтиво поздоровался молодой человек.

Брыластое лицо графа вдруг осветилось самой добродушной улыбкой, какая больше пошла бы доброму английскому дедушке-эсквайру, нежели влиятельному сановнику и флотоводцу:

— А вы довольно вежливы… И ваш английский в общем неплох. Только несколько странен.

— Я польщен, милорд.

Громов кивнул с видом и грацией знаменитого Шерлока Холмса — Ливанова, что, надо сказать, произвело на графа еще более благоприятное впечатление.

— Я знаю, вы совершили подвиг и достойны награды…

— Но…

Не слушая никаких возражений, вельможа брезгливо махнул рукой и поднялся со стула:

— Вы, верно, бедны, хоть и благородного рода — иначе не отправились искать счастья за тридевять земель. Вот, — подойдя к шкафу, он вытащил оттуда увесистый мешочек, с видимым удовольствием бросив его на стол. — Здесь пятьдесят гиней — пользуйтесь, заслужили. Для кого-то — это целое состояние. Настоящее английское золото, думаю, вам оно придется весьма впору.

— Благодарю вас, милорд! — встав, Андрей поклонился с видом заправского лорда и даже попытался щелкнуть каблуками — да в ботфортах получилось как-то не очень.

Граф хмыкнул:

— Вижу, вы достаточно воспитаны, молодой человек. И достаточно благородны, чтобы с честью исполнять порученное вам дело… Я направлю вас к местному губернатору, недавно назначенному именем Его величества короля Испании Карла. Губернатор обговорит с вами все детали.

Громов попытался что-то сказать, но граф ожег его вмиг ставшим тяжелым взглядом, враз превратившись из доброго дядюшки в какого-то жуткого монстра:

— Англия умеет награждать, умеет и карать, — вполголоса произнес вельможа. — Всегда помните об этом, друг мой. А сейчас — ступайте. Удачи вам на вашем новом поприще.

Поклонясь, молодой человек вышел, не забыв прихватить с собой наградной мешочек. Что еще за новое поприще? Похоже, здесь уже все решили за него. Правда, хорошо, что денег дали — пятьдесят гиней, ха! Насколько помнил Громов, гинея — это полновесная золотая монет примерно в восемь грамм. Умножить на пятьдесят — четыреста грамм почти чистого золота! Неплохо. Правда, по нынешним временам это не так уж и много… но на полгода безбедной жизни, наверное, хватит — а за это время надо придумать способ отсюда выбраться. И поискать, наконец, Владу — вдруг она тоже здесь? Ну и дела творятся — не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. С утра чуть не повесили, а к вечеру — золота мешок. Бух! Словно обухом по голове.

Дожидавшийся в приемной майор без лишних слов махнул рукою:

— Идемте, я провожу вас к губернатору, сеньор Андреас. Это тоже здесь, рядом, в соседнем дворце. Только во дворец вы пойдете один, господин губернатор желает говорить с вами с глазу на глаз. Хотя… — команданте Каррадос замялся. — Я примерно представляю, что он может вам предложить. Мой вам совет — соглашайтесь.

— Соглашаться? — Андрей изумленно вскинул брови. — На что?

— Там увидите, — уклончиво отозвался майор и, выйдя на улицу, показал путь рукой. — Нам туда.

Действительно, рядом. Полтора десятка шагов. Правда, на этот раз не шикарное палаццо, а просто богатый дом с фонтаном и апельсиновым садом. И тут — часовые у входа, правда, похоже, не англичане — местные.

А внутри — все так же: широкая лестница с балюстрадой, приемная, кабинет — только не из красного дерева, попроще, но с картинами, и на окнах — шторы. Сидевший за столом мужчина в сером партикулярном платье что-то торопливо писал, обмакивая гусиное перо в чернильницу бронзового письменного прибора, однако, при появлении посетителя тут же поднял глаза:

— Здравствуйте, здравствуйте, господин Андреас! Давно вас жду. Что вы так смотрите? Проходите, садитесь. Вон стул. Представляться не буду — мы ведь с вами знакомы, кажется. Просто уточню: нынче я — губернатор.

Опустившись на стул, Громов потряс головою, словно отгоняя навязчивое видение. За столом, в должности новоявленного губернатора его встретил не кто иной, как давешний судья барон Рамон дель Кортасар-и-Мендоза. Тот самый, что вчера вечером ничтоже сумняшеся отправил Андрея на виселицу!

Да-а-а… дела. Опять — обухом по голове!