Корниловъ. Книга первая: 1917

Глава 39 Рига — Икскюль

В контратаку бросились немедленно, силами всего 43-го армейского корпуса, и если поначалу Корнилов скептически относился к работе комиссаров, которые пока делали много ошибок, то сейчас они отыскали нужные слова, чтобы повести солдат в бой.

Немцы заняли не очень большой плацдарм, но всё же сумели закрепиться на правом берегу, что создавало угрозу дальнейшего прорыва и окружения города.

Генерал Корнилов знал, что в реальной истории русские войска драпали так, что зачастую останавливались лишь много часов спустя, с удивлением обнаруживая, что их никто и не преследует, тем самым любезно сдавая немцам города и сёла. Но сейчас они держались. Русская армия не хотела умирать, но и трусливо бежать не собиралась, предпочитая хотя бы огрызнуться, хотя бы попытаться прогнать захватчика с русской земли, отступая лишь в том случае, когда им не оставалось иного выхода.

Так что три пехотных дивизии и одна бригада латышских стрелков пошли в атаку, твёрдо намереваясь выдавить немца обратно за реку. Наведённую переправу артиллеристы сумели разбить, обломки её плыли по реке и прибивались к берегу, и немецкие понтонёры спешно наводили новую, пока немецкая артиллерия снова пыталась забросать снарядами русские позиции. Это давало шанс уничтожить переправившуюся германскую дивизию полностью, и этим шансом нужно было воспользоваться во что бы то ни стало.

Корнилов воздержался от прямого управления войсками, ограничиваясь лишь редкими советами, и генерал Флуг за это был ему безмерно благодарен. Своё дело Василий Егорович знал отлично, и крайне не любил, когда у него из рук выхватывают поводья, чем нажил себе немало врагов в Генеральном Штабе, вроде Рузского или Бонч-Бруевича. В начале войны его отстранили от командования армией за то, что он взял город Сувалки на два дня раньше, чем это планировал командующий фронтом. Тогда он дрался как раз с 8-й германской армией, и фон Гутьер мог сейчас попытаться отомстить за поражение генерала фон Шуберта.

Так что Корнилов просто мерил шагами комнату, периодически выглядывая в окно, за которым гремели разрывы снарядов, а генерал Флуг работал. Бегали адъютанты, трезвонили телефоны, стучали машинки. Приходили донесения от командующих дивизиями, в ответ звучали приказы. Для Корнилова всё это проходило где-то на фоне, и никакого вмешательства не требовало. Возможно, он бы вмешался, если бы Флуг начал чудить, но Василий Егорович действовал так, как поступил бы сам Корнилов, и тот не лез под руку. Верховный отчего-то знал, что они сработаются, несмотря на всю прямоту и резкость Флуга.

Атаку начали одновременно с трёх направлений, по часам, и это, пожалуй, была первая за долгое время совместная операция сразу нескольких дивизий. Раньше солдат пришлось бы долго уговаривать, митинговать, ждать решения исполкома, смиряться с решением, что в атаку полк не пойдёт… Некоторые и сейчас роптали, мол, защищаться будем, а в атаку не хотим, но комиссарам и командирам всё же удавалось справиться с подобными настроениями. Аргумент про то, что иначе мы подведём товарищей из соседних дивизий, и в итоге немец разгромит нас поодиночке, действовал железобетонно. Здравый смысл возобладал над трусостью.

И ровно в шестнадцать часов дня, после короткой получасовой артподготовки, 43-й корпус начал контрнаступление. В этом варианте истории артиллерия уцелела и могла поддерживать наступающие войска.

Чтобы выскочить из окопа и побежать на вражеские пулемёты, нужна смелость. Чтобы сделать это самым первым, нужно ещё больше смелости. Так что в бой снова пошли ударники, личным примером завлекая всех остальных. Занятый немцами Икскюль нужно было отбить обратно.

Немцы спешно окапывались, понимая, что без наплавного моста они отрезаны от основных сил. Все понимали, что в случае успешной русской контратаки они будут взяты в плен или убиты, и неизвестно ещё, что хуже, потому что пропаганда чётко говорила — русский плен это участь хуже смерти.

Застрекотали пулемёты, загремели винтовочные выстрелы. В воздухе повис острый запах сожжённого пороха. Ядовитые газы к этому моменту развеялись, и громогласное «Ур-ра!» вселяло ужас в сердца немецких солдат, как и прежде. Ветераны 8-й германской армии помнили Осовец и Августов, и этот слитный крик пробудил в них давно забытые воспоминания.

Взрытая, перепаханная артиллерией почва хватала бегущих солдат за пятки, комья грязи взлетали вверх с каждым новым шагом.

Русские войска ударили одновременно и слитно, превосходя противника численностью, и исход этой битвы был предрешён в самом её начале, как только ударники бросились в атаку. Удержаться на позициях германские войска не могли, но и отступать им было некуда. Дрались они отчаянно.

Штыковая атака всегда была коньком русской армии, основой нынешней военной доктрины. И пусть даже генерал Корнилов считал её последним средством, крайней мерой, но почти все генералы мыслили по-старому, по-суворовски. Пуля — дура, штык — молодец. И это была палка о двух концах. Для штыкового боя необходимо добраться до противника, а с нынешней плотностью огня это чревато высокими потерями, но уж когда русский солдат добирался до врага — это становилось настоящим избиением. В штыковой атаке русскому солдату не было равных. Разве что японцы со своими банзай-атаками могли примерно соответствовать, но одно дело, когда на тебя несётся щуплая окинавская полторашка, и совсем другое — когда со штыком на тебя идёт рослый сибирский мужик.

Вот и сейчас русские полки бежали на врага, который не успел толком закрепиться и окопаться.

Здесь, в чистом поле, не было ничего, что могло бы помочь немцам выстоять, ни построек, в которых можно было бы укрыться, ни системы траншей, никаких укреплений. Только наспех вырытые одиночные окопы, а там, на берегу Двины, в тылу, старые русские укрепления, повреждённые немецкой же артиллерией.

И русские воины добрались. Не считая потерь, не пытаясь повернуть назад и прекратить атаку. Короткий рывок — и русский солдат уже закалывает неприятеля штыком. Движение, отработанное тысячи раз. Русские полки ворвались на позиции немца, стальным вихрем сметая всё на своём пути.

Немец пытался спешно восстановить переправу, солдаты форсировали реку на оставшихся лодках, но всё это было лишь отчаянной попыткой исправить положение. А положение их к тому моменту оказалось слишком тяжёлым, и, несмотря на упорное сопротивление, русские начали выдавливать их к берегу реки.

Первой побежала 19-я резервная дивизия. Она почти целиком состояла из новобранцев, которые ни разу не видели русской штыковой атаки, и это зрелище вселило в них первобытный ужас. Следом за ней побежали и остальные, но бежать им было некуда. Кто-то пытался завладеть лодкой и переправиться обратно, некоторые даже бросались в воду сами, намереваясь доплыть до левого берега и оказаться в безопасности.

Две другие дивизии, 2-я гвардейская и 14-я баварская, держались чуть дольше, но тоже дрогнули и побежали. Лихая и дерзкая контратака выбила германцев с занятого плацдарма. Но развить наступление и переправиться самим на другой берег у 12-й армии не вышло. Сибиряки, стоявшие в пригороде Риги на левом берегу, попытались тоже перейти в атаку, но наткнулись на ожесточённое сопротивление немцев и быстро откатились назад. А силами одного только корпуса форсировать реку генерал Флуг поостерёгся, иначе он рисковал оказаться в той же ситуации, что и германцы.

И всё же Верховный Главнокомандующий втайне ликовал, хотя никто вокруг не замечал ничего необычного в происходящем. Да, многие радовались успешной контратаке, но, в основном, генералы и офицеры считали успех совершенно заслуженным, а некоторые даже негодовали, что развить успех не получилось, и эта внезапная контратака не стала началом чего-то большего.

О том, что история ещё больше сошла со своих рельс, выруливая прочь от пропасти, знал только генерал Корнилов.