Корниловъ. Книга первая: 1917

Глава 26 Москва

Поезд Верховного встречали на перроне со всей торжественностью и помпой, на какие только была способна Москва. Почётный караул из юнкеров военного училища, духовой оркестр, толпы встречающих от различных офицерских союзов, казаки, георгиевцы, и просто патриотически настроенная часть общественности. Были и официальные лица, городской голова, московский правительственный комиссар, депутаты Государственной думы и другие. Даже прибытие министра-председателя смотрелось бледно по сравнению с этим.

Едва только поезд остановился, многотысячная толпа взревела в слитном радостном крике, будто встречала любимую поп-звезду, а не Верховного Главнокомандующего. Стоило ему только показаться на площадке вагона, как эти крики грянули снова, заиграл оркестр, дамы начали бросать цветы генералу под ноги.

— Да здравствует народный герой генерал Корнилов! — закричали со всех сторон.

Корнилов щурил глаза от яркого солнца, глядя на волнующееся людское море. Каждый из этих людей связывал с ним свои надежды, и генерал понимал, что не имеет права их подвести. Он махнул рукой в знак приветствия, вышел на перрон, чтобы принять рапорт от почётного караула юнкеров и женского батальона прапорщика Бочкарёвой.

Ощущения у генерала были смешанные и непонятные, он, пожалуй, впервые видел, чтобы какое-то официальное лицо встречали подобным образом. Впрочем, он оставался сосредоточенным и серьёзным, даже тогда, когда какой-то кадетский думный деятель решил толкнуть речь прямо на перроне. Степенный пожилой мужчина в пенсне, с прямым пробором и бородкой клинышком, активно жестикулируя, начал задвигать про единство, веру, торжество над врагом и прочую муть, но было заметно, что он и сам верит в собственные слова.

— Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас! — закончил он.

Толпа рукоплескала. Корнилов, осыпаемый цветами, направился к выходу на привокзальную площадь, но офицеры-корниловцы во главе с полковником Неженцевым подхватили Верховного на руки и понесли под громкие крики «ура!». Щёлкали фотокамеры, корреспонденты газет спешно строчили в блокнотах записки, стараясь ухватить всё происходящее.

В общем, Москва приняла генерала тепло и благосклонно, вселяя уверенность. Пышная церемония и пафосные речи встречающих давали Корнилову повод задуматься об успехе его тайного замысла. Народ жаждал твёрдой власти, и он, генерал Корнилов, может ему дать эту самую твёрдую власть.

Восторженные офицеры донесли генерала до самого автомобиля, генерал, посмеиваясь, поблагодарил их и сел на заднее сиденье в сопровождении нарядно одетых туркмен. По плану он должен был проехать к Иверской часовне, и автомобиль медленно поехал по Тверской улице, а Корнилов глазел на старую Москву, с её тесными улочками и златоглавыми храмами, ещё не перестроенную советской властью. Всё было иначе, и если Петроград легко можно было сравнить с его версией спустя сотню лет, то Москва изменилась чересчур сильно, и многие здания генерал видел впервые. Как и собственно Иверскую часовню, взорванную большевиками. Её в девяностых, конечно, восстановили по образу и подобию прежней, но это, само собой, не то.

Автомобиль остановился у входа на Красную площадь, рядом с Воскресенскими воротами. Вооружённый караул текинцев в ярких малиновых халатах выпрыгнул из машины, а Корнилов степенно прошёл к часовне и снял фуражку с головы. Здесь, возле Кремля, он бывал тысячи раз, но как же всё отличалось от знакомых ему локаций. Возле часовни его снова бурно приветствовали цветами и восторженными криками, но все замолкли, когда генерал вошёл в часовню и тихо начал молиться у чудотворной иконы.

Это был скорее демонстративный жест политика, игра на публику, но в тишине часовни, глядя на потемневшее дерево иконы в золотом окладе, он понял, что приехал не зря. Спокойствие и уверенность в своей правоте наполнили его душу, как вода наполняет пустой сосуд. В своей прошлой жизни он принял крещение ещё будучи комсомольцем, тайно, как и многие другие советские юноши и девушки, но никогда прежде, посещая церковь, не ощущал ничего подобного. Вместе с заученными словами молитвы из глубины души поднимались тревожные мысли, которые тут же развеивались под строгим, но любящим взглядом девы Марии.

К автомобилю Корнилов вышел будто обновлённым и посвежевшим, с новыми силами и железобетонной уверенностью в своей победе.

Выступление на совещании начнётся только завтра, Верховный приехал в Москву чуть заранее, намереваясь к нему подготовиться, и приказал возвращаться обратно на Александровский вокзал, к поезду. Толпа к этому времени должна была разойтись, хотя генерал подозревал, что многочисленные просители и посетители будут осаждать его вагон до самой ночи.

Так оно и вышло, на вокзале его ждали глава конституционно-демократической партии Милюков, генерал Каледин, генерал Алексеев и казачий атаман Караулов. Но именно их он и ждал. Все четверо вошли внутрь в сопровождении полковника Голицына и самого генерала Корнилова. Вагон Верховного тут же оцепили туркмены, не подпуская никого к дверям и окнам.

Расположились в офицерской столовой, за закрытыми дверями, причём караулить за дверью встал лично начальник охраны корнет Хаджиев. Попросили чаю, и после того, как чай принесли, Корнилов окинул всех присутствующих долгим взглядом.

Не всем из них он доверял. Милюков — английский агент, Алексеев — масон и заговорщик, Караулова он просто почти не знал, но судя по всему, этот казак тоже весьма непрост. Но за каждым из этих людей стояли другие, чьи интересы они здесь и представляли. Милюков выступал от лица промышленников и финансистов, Алексеев — от офицерских организаций, Каледин и Караулов — от казачества, и все эти структуры надеялись именно на генерала Корнилова. Это, конечно, не абсолютное большинство населения России, но весьма и весьма огромная часть.

— Господа, без чинов, — снимая фуражку в довольно жарком помещении, попросил Верховный. — Совещание уже идёт, так ведь? Что я пропустил?

— Керенский выступал, — сказал генерал Алексеев.

— Господи Боже, почти два часа театральщины, — вздохнул Караулов. — Ничего не пропустили, Лавр Георгиевич, вообще ничего.

— Совсем? — хмыкнул Корнилов.

— Намекал на собственную диктатуру, — размешивая сахар в чашке чая, произнёс Алексеев.

— Этого допустить нельзя. Иначе Россия погибнет, — почти прошипел Милюков, вышедший из состава правительства после затяжного конфликта с социалистами и Керенским лично.

— Мы слышали это уже столько раз, что перестали воспринимать реальный смысл этих слов, господа, — оглядев собравшихся снова, произнёс Верховный.

Собравшиеся закивали, всецело соглашаясь с генералом.

— Давно пора перейти от слов к делу, господа, — продолжил Корнилов. — Авантюристов нужно отодвигать от власти, особенно министра-председателя, и планомерно заменять анархию твёрдой властью диктатора.

— Учредительного собрания, вы, наверное, хотели сказать, — осторожно вставил Милюков.

— Нет, Павел Николаевич, я сказал именно то, что хотел сказать. Стране нужна военная диктатура, хотя бы до конца боевых действий, — жёстко отрезал Верховный. — И только потом можно будет созвать Учредительное собрание. Сейчас, когда столько земли оккупировано врагом, это будет просто смешно. К тому же, вы лишите тех несчастных, кто оказался под пятой германской оккупации, своего законного права решать судьбу страны вместе с остальным народом.

— Опасно давать слишком много власти одному человеку, — произнёс Алексеев. — Тем более, сейчас. Это контрреволюция.

— Я не собираюсь реставрировать монархию, Михаил Васильевич, война окончится, причём довольно скоро, и диктатура будет уже не нужна, — сказал Корнилов. — Да простит меня генерал Каледин, но я — убеждённый республиканец. На том стоял и стоять буду.

— Вы правда считаете, что война может кончиться в ближайшем времени? — хмыкнул Милюков. — Конца и края не видно.

— Убеждён всецело, — ответил Корнилов. — Центральные державы очень скоро надорвутся и не смогут больше воевать. К тому же, первые дивизии САСШ осенью прибудут на Западный фронт. Если рухнет наш фронт, то Германия продержится ещё максимум год. Если выстоит — даю максимум полгода.

— Не все так уверены, — осторожно возразил Милюков.

— Революция может вспыхнуть не только у нас, — пожал плечами Верховный. — Германия проиграет, иного исхода я не вижу. А для нас важно, чтобы Россия тоже не оказалась в стане проигравших.

— Это как? Мы же воюем против Германии! — воскликнул Караулов.

— Если наша революция перерастёт в гражданскую войну и государство развалится, это будет хуже, чем военное поражение, господа, — объяснил Корнилов. — Поэтому я прошу вас поддержать меня. Словом и делом. Вы меня поддержите?

— Поддержим, — уверенно сказал Каледин.

— Разумеется, Лавр Георгиевич, — кивнул Милюков.

— Поддержим, — присоединились все остальные.

Верховный удовлетворённо кивнул.