Корниловъ. Книга первая: 1917

Глава 2 Коломыя

Многое постепенно прояснялось. Память генерала всплывала какими-то смутными обрывками, ощущениями от того или иного человека или какими-то разрозненными фактами. Порой всплывали имена или даты, но этого пока было недостаточно, чтобы не вызывать подозрений. Придётся играть роль.

Ему за свою партийную и политическую карьеру приходилось играть довольно разные роли, но это всегда были именно его маски, он никогда не прикидывался другим человеком. Но генерал Корнилов слыл человеком весьма молчаливым и хмурым, что весьма упрощало задачу.

Штаб восьмой армии сейчас находился в Коломые, в непосредственной близости от фронта, и с запада то и дело доносились глухие разрывы снарядов. По телеграфу сюда стекались донесения от всех корпусов, и по коридорам штаба туда-сюда сновали ординарцы с пакетами документов. Обстановка напряжённая, нервозная. Многие откровенно паниковали, ещё бы, германцы прорвали фронт. Но Корнилов оставался хладнокровен.

Он пил чай у себя в кабинете, разбираясь с документацией, когда в кабинет вошёл какой-то хлыщ в казачьей черкеске и с лихо закрученными усами. По виду он сразу не понравился новому Корнилову, в каждом движении казака сквозила наглость. Даже в кабинет командующего армией он вошёл без стука, как к себе домой. Корнилов поднял на него тяжёлый взгляд.

— Ваше Превосходительство! Речь подготовлена, — преисполненный гордости, произнёс казак, протягивая генералу какой-то листок.

Василий Завойко, ординарец. Узнавание промелькнуло молнией, стоило только ему открыть рот.

— Потрудитесь стучать, когда входите в кабинет, — процедил генерал.

Завойко прищурился, едва заметно скривился, пытаясь утаить недовольство, но всё-таки вытянулся по стойке «смирно».

— Виноват-с! — выпалил он.

Корнилов протянул руку за листком и забрал подготовленную речь. Спичрайтеров всегда надо проверять, иначе они могут наворотить дел, а публика вымажет в грязи именно тебя, а не автора.

— Благодарю. Можете быть свободны, — сказал генерал.

Завойко явно ожидал чего-то другого, недоумевающе уставившись на Лавра Георгиевича.

— Н-но…

— Никаких «но», — процедил генерал сквозь зубы. — Вас вызовут, если вы понадобитесь, Завойко.

Он дёрнул плечами, словно обиженная барышня, но больше не смел возражать и вышел из кабинета быстрым шагом, а генерал наконец занялся подготовленной речью.

Писать речи Завойко умел, этого не отнять. По содержанию это было типичное патриотическое воззвание, наполненное пафосом и словами о Родине, чести и долге, которое, по его замыслу, Корнилов должен был произнести на каком-то из солдатских митингов. Так себе затея. Это Лев Давидович Троцкий упивался вниманием толпы, на каждой станции выходя из своего бронепоезда и толкая речи. Корнилов же задумал действовать иначе. Но недооценивать агитацию тоже не стоило.

Генералу вспомнились замполиты, политруки и комиссары. Если солдат не знает, за что воюет, то какой от него толк? Неудивительно, что императорская армия разложилась, особенно, если комиссары, многие из которых были большевиками и эсерами, агитировали совсем не за то, что нужно было Ставке и правительству. А полковые священники вообще самоустранились от воспитания солдат. Значит, нужно взять агитацию в свои руки. И если Завойко уже занялся написанием патриотических речей, то он этим и займётся. Но уже по методам двадцать первого века.

Корнилов встал и выглянул из кабинета. В коридоре стоял усталый часовой с винтовкой и примкнутым штыком. Неясно, что он стал бы делать в узком коридоре с этой винтовкой, если бы кто-то решил напасть, но вопросом личной охраны тоже стоило озаботиться в ближайшее время.

— Кликните Завойко, будьте любезны, — попросил генерал.

— Есть! — солдат мгновенно взбодрился от начальственного внимания, а Корнилов вернулся за стол.

Спустя десять минут ординарец вошёл в кабинет с торжествующим выражением на лице, но генералу хватило одного взгляда, чтобы тот принял серьёзный вид.

— Ваше Превосходительство, прапорщик Завойко по вашему приказанию прибыл! — доложил он по форме, улавливая настроение командира.

— Вольно, — разрешил генерал и помахал прочитанным листком в воздухе. — Ваша самодеятельность, я верно понимаю?

Завойко чуть побледнел.

— Но… Мы же… Ваше Превосходительство, мы же всё обговаривали! — возмутился он. — Родина в опасности! Так же не может продолжаться!

Генерал сухо кивнул, соглашаясь с его словами. С этим не поспоришь, Родина действительно в страшной опасности. Похоже, прапорщик всерьёз был озабочен разложением армии и всеми способами подталкивал Корнилова к тому, чтобы взять власть в свои руки. А сам Завойко, как один из приближённых, будет проворачивать мутные делишки и снимать сливки.

— Поэтому вы займётесь агитацией уже полноценно, — сказал Корнилов.

Ординарец крепко задумался, и генералу пришлось разъяснять.

— Комиссары либо не справляются, либо намеренно саботируют работу армии. А может, и то, и другое. Нужно наводить порядок, Завойко.

Его глаза заблестели, но генерал хорошо видел, что этот жук только ищет новые возможности лично для себя.

— Отправляйтесь в Каменец-Подольский, в штаб арм…

— К Савинкову? — перебил возбуждённый Завойко.

Генерал скрежетнул зубами от злости и медленно выдохнул, пытаясь задушить в себе разгорающийся гнев.

— К комиссару фронта, Борису Савинкову, — медленно продолжил он, стараясь держать себя в руках. — Нам пригодится любая помощь, но для начала попробуем работать через него. Вы меня ясно поняли, Завойко?

— Так точно, Ваше Превосходительство! — бодро выпалил он.

Корнилов открыл штатное расписание, провёл пальцем по строчкам.

— С вами отправится полковник Голицын, если вдруг понадобятся консультации по армейским вопросам, — добавил он, внимательно глядя в глаза ординарцу.

Несмотря на воинское звание и весьма высокую должность, Завойко во многом оставался сугубо гражданским человеком, как и добрая половина нынешней армии. Ординарец слегка приуныл, понимая, что в компании с полковником далеко не все желаемые делишки удастся провернуть.

— Мне нужны верные люди, Завойко, — сказал генерал. — Надёжные. И офицеры, и солдаты.

— Ваше Превосходительство! — он бросился уверять Корнилова в своей лояльности, но генерал жестом дал понять, что не договорил.

— Вся иная пропаганда, отличная от этой, — Корнилов снова помахал листком с речью, — Должна быть пресечена. Вражеских агитаторов нужно убирать любыми способами.

— Любыми? — переспросил Завойко, не веря своим ушам.

Генерал кивнул и перечислил все допустимые меры воздействия, подробно инструктируя ординарца.

— Иначе фронт рухнет изнутри. Ступайте. Вызовите ко мне Голицына, — сказал он.

— Есть!

Воодушевлённый прапорщик отдал честь и пулей выскочил из кабинета, а Корнилов расслабленно откинулся на спинку стула. Ординарец казался ему неимоверно скользким типом, но для подобной работы именно такие люди и нужны. Да, жулик и прохиндей, но хотя бы его взгляды на ситуацию пока совпадают с линией партии. Такой если и продаст, то только за очень большие деньги, и уж точно не большевикам.

В дверь постучали, генерал разрешил войти. На пороге показался молодцеватый усатый полковник, обритый наголо. В отличие от Завойко, он держался прямо, гордо, но не надменно. Виднелась военная выправка, которой прапорщик не обладал. Голицын щёлкнул каблуками, вытянулся смирно и набрал воздуха в грудь, но генерал его опередил.

— Здравствуйте, Владимир Васильевич. Присаживайтесь, пожалуйста, — Корнилов указал ему на стул прежде, чем он успел гаркнуть на весь кабинет положенное приветствие.

Имя и отчество генерал подсмотрел в штатном расписании, по которому Голицын, оставаясь в чине полковника, числился в штабе на должности генерала для поручений.

Голицын поблагодарил генерала кивком и сел, держа спину прямо.

— Что думаете о сложившейся ситуации, господин полковник? — спросил Корнилов.

Полковник вскинул брови.

— Ситуация близка к катастрофической, Ваше Превосходительство, — произнёс он после короткой заминки. — Наступление захлебнулось. Генерал Эрдели, при всём уважении, не удержится. Солдаты бегут.

Генерал побарабанил пальцами по столу. Он до сих пор не мог привыкнуть к их виду. Эти руки, несомненно, выглядели куда более крестьянскими, нежели у многих эсеров, и куда более пролетарскими, нежели у многих большевиков. Самое то, чтобы властно сжимать штык мозолистой рукой, но теперь его оружием стали бумаги и чернила.

— Армии нужна твёрдая рука, господин полковник, — сказал Корнилов.

— Всецело поддерживаю, Ваше Превосходительство, — взглянув генералу прямо в глаза, произнёс Голицын. — Все офицеры поддерживают.

— Советы депутатов считают иначе. Вы отправитесь в Каменец-Подольский, к Савинкову, вместе с прапорщиком Завойко, — сказал Корнилов.

Голицын внимательно ловил каждое слово.

— Убережёте прапорщика от самодеятельности, во-первых. За ним нужно приглядывать. Он должен убедить Савинкова поддержать мои начинания в армии, кажется, они как-то знакомы, но с вами, полковник, будет надёжнее. И во-вторых, вы куда точнее сможете рассказать комиссару о том, как на самом деле обстоят дела на фронте.

Полковник поднялся со стула, одёрнул мундир, не отрывая от генерала пристального взгляда.

— Когда прикажете отправляться? — спросил он.

— Чем скорее, тем лучше, Владимир Васильевич. Желательно уже сейчас, — чётко произнёс Корнилов.