Корниловъ. Книга первая: 1917

Глава 22 Могилев — Петроград

Постоянные разъезды туда-обратно успели Корнилову изрядно надоесть. Ситуация на фронте требовала его внимания, сейчас было не до увеселительных поездок. К тому же, всё это могло быть ещё одной интригой правительства, попыткой сместить Верховного, удалив его прочь от Ставки и верных войск, лишив связи в поезде и направив в Могилёв телеграмму, мол, генерал Корнилов добровольно сложил полномочия, приказываем наштаверху принять командование. Похожим образом действовали в феврале, когда перед царским поездом разобрали пути, и на станции Дно вынудили Коленьку отречься.

Поэтому Корнилов выдал подробные инструкции всем оставшимся в Ставке подчинённым, приказал Хану усилить охрану поезда и проверить связь. Он бы не удивился любой подлости со стороны Керенского, этот масон мог пойти на что угодно, вплоть до покушения, чтобы убрать неудобного Главнокомандующего.

Та же вагонетка, с которой столкнулся поезд в прошлый раз. Да, это следствие разрухи на транспорте, но, будь он на месте Керенского, запросто мог бы использовать что-то подобное против Верховного. Ещё живо было в памяти крушение царского поезда, где император Александр III и его семья выжили только чудом. Так что меры предосторожности были приняты самые параноидальные. Он вдруг подумал, что, если бы на его месте оказался Владимир Владимирович, и усмехнулся.

Перед самым отъездом он приказал отправить пятерых горцев из Дикой дивизии во Владикавказ, доставить к нему в Могилёв журналиста Сергея Кирова, он же Костриков. Разумеется, не под конвоем и не насильно, а попытаться убедить, генерал надеялся, что будущий любимец партии, человек и дирижабль окажется заинтригован приглашением Верховного Главнокомандующего. Тем более, что Киров пока не определился окончательно, что было видно по его статьям в газетах. Да, продвигал социалистические идеи, но верным ленинцем он не был совершенно точно. По крайней мере, пока что.

Если удастся убедить Кирова заняться партийной работой, то хотя бы этот вопрос будет закрыт. Кадровый вопрос понемногу решался, хоть и не так быстро, как хотелось бы Верховному.

Особенно остро стояла проблема с собственной контрразведкой и вообще чекистами. ЧК, конечно, ещё не существовало, но Корнилов по привычке именовал их именно так. Нужны были собственные опричники, верные только ему. Да, у него были текинцы, и Хан довольно неплохо справлялся с охраной, но в масштабах страны текинцы использоваться не могли. Да, были корниловцы во главе с Неженцевым, лично преданные генералу, но это были солдаты, открытые и прямые, а не рыцари плаща и кинжала. Задействовать их в тайных операциях и грязных делишках можно было только в самую последнюю очередь. Да, была армейская контрразведка, но полагаться на неё тоже было нельзя, информация оттуда текла, как из решета.

Требовалось найти именно опричников, создать новую силовую структуру, из верных, но беспринципных людей, готовых на всё, в том числе на подлость, низость и террор. Нужен был свой Железный Феликс, и у генерала даже мелькала мысль переманить самого Дзержинского, но потом он вспомнил биографию революционера и понял, что этот фанатик скорее бросит в него бомбу или попытается застрелить. Поэтому он решил поискать подобных кадров на другом фланге революции.

Историю Гражданской он помнил чуть лучше, чем историю Февральской революции. Ещё лучше он помнил историю Великой Отечественной, поэтому не имел никакого желания связываться с теми, кто запятнал себя сотрудничеством с нацистами, вроде Краснова или Шкуро, пусть даже на данном этапе они считали себя патриотами России и не успели замараться ни в чём предосудительном. Корнилов просто заранее считал их предателями и старался убирать с каких-либо значимых должностей, предпочитая ставить тех, кто сотрудничать отказался, как, например, Деникин, или тех, кто попросту не дожил. Ему нужны были патриоты-фанатики, и самыми фанатичными борцами с красной угрозой считались дроздовцы, поэтому Корнилов решил проверить списки ударных батальонов на Румынском фронте в поисках каких-нибудь знакомых фамилий.

Красных командиров он бы сходу назвал целый десяток, они были известны каждому пионеру. Среди них тоже хватало патриотов, честных солдат и достойных людей, но они видели рецепт спасения России совсем не так, как видел его Корнилов, а переубедить их можно было только долгой и методичной работой, которой будет заниматься Киров.

Но сейчас придётся полагаться на белых. На тех, кто хочет сохранить Россию единой и неделимой, мощной империей, а не на тех, кто хочет дробить её на мелкие кусочки, щедрой рукой выдавая автономии, независимости, права на самоопределение и все прочие глупости, послужившие миной замедленного действия.

— Из Румынии походом шёл дроздовский славный полк… — бурчал под нос генерал, изучая предоставленные списки личного состава ударников.

Взгляд зацепился за одну из фамилий, фон Манштейн. Не будущий ли это Манштейн, фельдмаршал Рейха, идеолог блицкрига и победитель Франции? Нет, тот был Эрих, а этот Владимир. Тоже что-то смутно знакомое. Один из будущих белых генералов, хотя сейчас всего лишь штабс-капитан. Значит, юноша крайне способный, и, что более важно, фанатично преданный России. Недолго думая, Корнилов подготовил приказ о переводе Манштейна в распоряжение Ставки.

Дроздовского переманить не удалось, так хоть его подчинённых удастся вывести из-под его влияния. В том, что многие из них являются членами тайных монархических организаций, можно было не сомневаться. Вполне вероятно, что Корнилова они посчитают своим врагом, но этот удар справа, очевидно, был менее опасен, чем удар слева, со стороны совдепа.

Подготовив Ставку к своему отсутствию, вечером 9 августа Корнилов снова отправился в столицу, и в тот же вечер из Ставки ему пришла копия телеграммы Керенского о том, что присутствие Верховного в Петрограде не обязательно. Возвращаться в Могилёв, впрочем, Верховный не стал, если уж Керенский против его присутствия на заседании правительства по реорганизации армии, то значит, там надо быть обязательно. Если это расстраивало планы Керенского и служило на благо страны и армии, то пренебрегать такой возможностью нельзя.

Но времени, конечно, с каждым днём становилось всё меньше. Нужно было спешить, пока не стало слишком поздно, пока Керенский не осмелел и не снял его с должности. Даже если откинуть манию величия и всё такое, Корнилов в данный момент на самом деле являлся единственной соломинкой, за которую можно было вытянуть Россию из того болота, в какое её завели царь и сменившее его Временное правительство.

Хорошо, что многие это понимали и так, без всякой пропаганды и газетных статей, которые Завойко строчил по заказу и по велению сердца.

А вот советы видели в нём непримиримого врага. Чуяли за версту, что как только Верховный возьмёт в свои руки власть не только над армией, но и над тылом, то примется душить их, как Полиграф Полиграфыч бродячих кошек. То есть, безжалостно и безостановочно. И именно поэтому Керенский, потакая желаниям Петросовета, всячески затягивал обсуждение записки Корнилова, осуждал возвращение смертной казни и просто препятствовал ему, продолжая разваливать армию по указке своих друзей-масонов из совдепа.

Генерала Алексеева в своё время он снял с должности Верховного Главнокомандующего за то, что тот предлагал восстановить работу военных судов для повышения дисциплины. Генерала Брусилова он снял за то, что он потакал солдатским комитетам и развалил дисциплину. Генерала Корнилова же снять не получится. Генерал Корнилов сам снимет кого угодно, железной рукой наводя порядок на фронте и в тылу. Это он себе пообещал твёрдо и чётко, решив скорее умереть в бою, нежели оставить Россию на растерзание этим стервятникам.