Копейщики

Глава 6 Ошибка 1299 г. от Р. Х.

В кабинете папы Римского Иннокентия III шёл торг. Спорили долго и отчаянно. Венецианский дож Enrico Dandolo (Енрико Дандоло) ходил по комнате, размашисто жестикулируя руками, стеснёнными узкими рукавами камзола и манжетами кружевной рубашки.

- Нет, не годится! Венеция и так даёт половину своих кораблей. Их придётся снять с торговых операций, купцы понесут крупные убытки, казна не досчитается налогов и таможенных пошлин.

- Ну что вы, сын мой. Вам ли жаловаться на судьбу? После нашествий на Северную и Центральную Италию недоброй памяти вестготов, гуннов Аттилы и лонгобардов, ваша республика только богатела. Вам даже удалось обвести вокруг пальца Каролингов[83]. Пока они создавали свою Великую Римскую империю – Бог, надеюсь, простит им такое святотатство - Венеция осталась в стороне от потрясений и войн. Кроме того, вы – единственное звено, связывающее Западный христианский мир и Византию.

- И что с того? Греческие патриархи постоянно напоминают нам, что мы – вассалы Константинополя. Но Господь благоволит нам, Венеция стала сильнее, а эти кастраты-евнухи, воображающие себя львами там, за проливами - слишком слабы, чтобы диктовать республике свою волю.

- А, так вы злы на них за непомерную гордыню и самодовольную глупость? Святая Римская церковь вас понимает. – Папа смиренно потупил взор, гася огоньки, разгорающиеся в зрачках.

- Ваше Святейшество! Прошу вас об одном. Не надо со мной играть в прятки. Мы с Вами вторую неделю ведём эти разговоры. Давайте начистоту. Вы хотите двинуть крестоносную армию для возврата палестинских земель и святынь в лоно католической церкви через Константинополь. А это значит – город будет взят и разграблен. Вы хотите, чтобы Венеция обеспечила рыцарям переправу за проливы, рискуя своим флотом? А если греки сожгут галеры под стенами города? Какие выгоды от этого нам?

- Узнаю венецианских купцов, - Иннокентий с укором посмотрел на дожа, но продолжал мягко и настойчиво: - Подумаешь, потеряете десяток старых галер. Зато после взятия Константинополя вы освободитесь от всех соглашений, навязанных вам Византией. Старый лев будет повержен. Православные христиане вернутся в лоно истинной церкви Христовой, а вся торговля с Востоком будет в ваших руках - и вы с лихвой компенсируете потери. Кроме того, с моего благословения у вас и так на руках манна небесная.

Дандоло уставился на папу, делая вид, что не понимает намёка.

- Ах, бросьте, сын мой, смотреть на меня, как послушница перед пострижением в монашки! Не я ли помогал вас заключать договора с вашими соседями о гарантиях независимости республики, о свободной и беспрепятственной торговле, о расширении ваших территорий за счёт ростовщичества на землях, оставляемых рыцарством для участия в крестовых походах?

Но венецианский дож продолжал гнуть свою линию:

- Но простите меня, ваше Святейшество, в новых границах нам тесно. Венеции не хватает портов и гаваней для кораблей.

- Вот и славно. Вы получите прекрасные стоянки для галер на проливах.

Дандоло ослабил пышный кружевной воротник и с облегчением выпалил скороговоркой:

- Мы ценим поддержку наших усилий Святым престолом. Вы ведь знаете, они направлены в первую очередь на ослабление Византии. Да покарает Господь этих отступников от истинной веры и пусть нашлёт на них полчища агарян с Востока и Юга…

- Полноте, Дандоло. Не желайте зла ближнему своему, - прервал венецианца глава католической церкви. - Но вы правы в одном: Византия, теснимая магометанами, слаба. Если не мы возьмём гавани Константинополя под свой контроль - то это сделают арабы, если не мы принесём истинное слово божье грекам - то проклятое учение нечестивого пророка само постучит в ворота Святой Софии. Так что сам Господь через меня требует от вас большего участия кораблями в новом крестовом походе.

Но венецианец не сдавался:

- Ещё неизвестно, как там пойдёт дело. Если византийцы окажут упорное сопротивление, применят «греческий огонь» и баллисты, Византия потеряет больше, чем приобретёт.

- Но ведь и мы рискуем своим рыцарством, лошадьми, фуражом и припасами, а вы - всего лишь десятком кораблей, в худшем случае, - папа нажимал всё сильнее на слабые стороны характера дожа – купеческую жадность и корыстолюбие ростовщика.

Но в полемике и споре Дандоло был так же хитёр и изворотлив, как Иннокентий:

- Ведь Рим получает больше. Он получает христиан Византии на золотом блюде. Со всеми соборами, церковными землями, монастырями. Вы сможете раздавать целые графства нищим дворам Европы в обмен на поддержку Святого престола.

Папа нахмурился и перешёл от политики пряника к практике кнута.

- Ну что же, четвёртый крестовый поход - дело уже решённое. Придётся голодному воинству, которое я не смогу удержать моими запретами и отлучениями от церкви, пройти по землям Венеции, не скрывая своих чувств к вашим женщинам и интереса к амбарам с винами и окороками.

Венецианец понял, что в этом торге лучше отдать меньшее, чем лишиться надежд на господство в Средиземном море. Он с досадой почесал лысеющую голову:

- Хорошо, Ваше Святейшество. Считайте, что мы договорились. Осталось найти повод, чтобы обмануть греков и отправить крестоносцев не в Палестину, а под стены Константинополя.

Папа лукаво улыбнулся.

- А зачем его искать, когда в Риме второй год сидит это жалкое ничтожество Исаак Ангел? Этот, с вашего позволения, император, прости Господи, в своё время еле ноги из Константинополя унёс после утраты власти в результате дворцового переворота. И что это за империя, где императоров свергают, кому не лень? Я Вас сведу, - заканчивая аудиенцию, папа перекрестил кружевной воротник дожа.

- Со мной Ангел щедр на обещания. Вы и с ним поговорите о преференциях для Венеции. Только держите ухо востро. Заставьте его подписать на бумаге все достигнутые договорённости. Слишком хитёр. Ну, а возьмём Константинополь, да ещё имея такую базу за спиной, как этот город - с божьей помощью пойдём на Палестину и очистим её от агарян, - папа махнул рукой в сторону двери, отпуская Дандоло.

К лету 1200 года всё было решено. Войска крестоносцев собирались во Франции. В гаванях Венеции стояли наготове военные и транспортные галеры, лучшие по тому времени на Средиземноморье.

Христово воинство в основном состояло из обедневших французских дворян, разорившихся вилланов, арендаторов - должников монастырских земель - и рыцарей без наследства. Особой буллой папы всем участникам похода гарантировалось списание долгов, освобождение от налоговой повинности, неприкосновенность земель и имущества.

Как ни старались эмиссары Святого престола уговорить знатное и богатое рыцарство, крупных феодальных князей на участие в походе, но те не торопились. Недоволен был действиями папы и Великий магистр ордена тамплиеров.

- Не давать ни единого ливра, ни одного солдата! Иннокентий сошёл с ума! Ох, не зря венецианцы обхаживали папу, ох не зря!

- Сколько времени провёл этот дож в Риме? - повернулся он к одному из шевалье в скромном сером камзоле с небольшим красным шёлковым крестом на левой стороне груди. Этот человек отвечал за огромную армию соглядатаев и доносчиков ордена повсюду, где можно было получить ту или иную информацию, собрать и распустить сплетни, отвечающие интересам ордена.

- Ровно неделю и один день. Согласно донесению брата Иова, доставленного мне вчера, венецианцы выторговали себе определённые условия, усиливающие их финансовое и торговое влияние. Я расцениваю это, как угрозу нашим делам в Испании, Португалии, на Сицилии и Крите, не говоря уже о Корсике и Сирии.

- Это - дело десятое, хотя и важное. Доходы ордена в этих странах стабильны. Вопрос в другом. Господь не простит папе братоубийственную войну и неизбежную резню христиан в Византии. Нищее дворянство давно косо поглядывает на берега Босфора. Золотые ворота Константинополя и купола Святой Софии с её сокровищницей – лучшие раздражители для честолюбивых рыцарей и шаек нищих бродяг.

Жильбер Эраль – преемник де Ридфора - задумался. Он знал, что Святой престол не оставит орден в покое и под угрозой отлучения от церкви заставит рыцарей Храма возглавить четвёртый крестовый поход. Необходимо было принять ответные меры, тем более, что присланный из Ватикана курьер давно ждал ответа.

- Вызовите ко мне Филиппа дю Плесси[84]!

Шателен (управляющий) крепости Монсон в Арагоне – маршал Филипп дю Плесси, высокий седой человек в лёгком панцире поверх белой рубашки, с косым шрамом на левой щеке, остановил коня, спешился и отдал поводья смотрителю командорства тамплиеров Angerville. Щедрый дар, сделанный в 1156 году графиней Ворвик, содержался в идеальном порядке. Крепкие стены построек внушали уважение своей толщиной и основательностью. Скорее – это был небольшой замок в самом центре нищей Нормандии. Почему именно здесь Великий Магистр назначил ему встречу - маршал мог только догадываться. Может быть, потому, что центральная Франция уже полгода не знает покоя? Слухи о крестовом походе свели с ума бедноту и жителей маленьких городов. Желающие отправиться на защиту Гроба Господня осаждают обители тамплиеров. Вот и сейчас под стенами цитадели собирались группы оборванцев. Они о чём-то горячо спорили, с недовольством поглядывая исподлобья на стражу в белых плащах с красными крестами. Мессир Филипп кивнул своему знаменосцу. Тот, передав длинное копьё со значком знатного рыцаря Храма подбежавшему солдату, спрыгнул с коня, снял притороченные к седлу кожаные сумки, сунул их в руки подбежавшему слуге и пошёл вслед за смотрителем устраиваться в замке. Навстречу маршалу вышел высокий монах в простой, домотканого сукна хламиде, но с мечом на поясе, и пригласил следовать за ним.

Жильбер Эраль встретил ветерана крестовых походов сдержанно и сурово. Он был явно не в духе.

- Филипп, - заговорил Магистр без предисловий. - Не будем тратить драгоценное время на обмен любезностями. Я не оставляю тебя в командорстве на ночь. Сегодня же отправишься в Далмацию. Венецианцы вместе с графом Монферратом – командиром этого сброда, набранного в Анжу, Наварре, Нормандии и Провансе - взяли крепость Задар на Адриатике… - Тонкие, длинные, но сильные пальцы храмовника нервно забегали вверх и вниз, перебирая на толстой шёлковой нити красные как кровь чётки. Он продолжал:

- Взятая крепость полностью разграблена. Нам теперь не избежать войны с Византией. На острове Лидо по моему приказу собраны десятка два монахов-цисторианцев и несколько наших рыцарей. Я не собираюсь потворствовать планам Святого престола и посылать тяжёлую конницу ордена для участия в авантюре, где штурм Константинополя – дело решённое. Но, - магистр пристукнул кулаком по столу, как бы ставя точку, – тамплиеры в этом безумии участвовать не будут. Поезжай брат мой. Сделай всё возможное, чтобы удержать этих жадных дураков от грабежей и насилия, если, не дай Бог, столица ромеев будет взята. Один вид белых плащей с красным крестами удержит мародёров и на всё готовых мелкопоместных дворян, обманутых папой, от святотатства и надругательства над христианскими святынями Константинополя.

Филлип дю Плесси молча стоял и внимательно слушал Магистра.

Тот, немного подумав, заговорил снова.

- Но имей в виду вот что: официально провозглашённая цель похода – Египет. Поэтому на военных советах у маркграфа Монферратского всячески дави на него и убеждай - обойти город и высадиться в Сирии. У графа в советниках недостатка не будет, и наверняка в окружении Монферрата ошивается куча папских легатов и умельцев нашёптывать на ухо. Не слушай и не давай слушать графу. Помни, желанная мишень папы – Святая София. Он просто бредит объединением церквей и распространением своей власти на Малую Азию вплоть до Армении.

Дю Плесси, соглашаясь, кивнул головой.

- И ещё. Я думаю, благословение папы на захват Задара – это долг, уплаченный венецианцам за поддержку кораблями. Но они считают, что крепость – только часть обещанного, и будут всячески толкать армию на взятие Константинополя. Тонкий расчёт Святого престола заключается вот ещё в чём: во Франции и Германии многие полагают, что относительные неудачи крестовых походов – это результат противодействия императоров Византии, опасающихся усиления католических государств на Востоке. Король Франции открыто обвиняет ромеев в союзе с турками-сельджуками для совместного противостояния крестоносцам в Малой Азии. Помни, что все эти рассказы о богатствах Византии, о золоте, лежащем на улицах прямо под ногами - не лишены оснований, но они распространяются среди нищего воинства специально и целенаправленно, чтобы подогреть их алчность, укрепить мужество и желание драться. - Магистр подошёл вплотную к своему шателену. - Зло рождает только зло. Постарайся во имя Господа не допустить напрасных жертв среди жителей города. Они такие же христиане, как и мы с тобой. Прощай брат мой. Не знаю, увидимся ли. Впрочем, на всё воля божья. Благославляю тебя, - и тамплиер, отпуская дю Плесси, перекрестил его сухой длинной кистью руки.

Как быстро бежит время! Казалось, совсем недавно дю Плесси - комендант крепости в Палестине, шателен, маршал ордена, представитель Великого Магистра при штабе Монферрата - с присущим ему хладнокровием, дипломатией и тактом охлаждал горячие головы французского рыцарства в лагерях на подступах к Византийской столице. Постоянно переезжая из Сирии в Палестину, из Палестины на Корфу, где размещались основные силы крестового похода, ведя переговоры с венецианцами и представителями византийского императора, он с опозданием, спустя почти два года, узнал, что капитул ордена избрал его Великим магистром ордена Тампля.

Неотложные дела призывали дю Плесси вернуться во Францию, но обстановка вокруг Константинополя накалилась настолько, что он считал себя не вправе отказаться от поручения, данного ему покойным Жильбером Эралем.

В начале 1203 года Алексей Ангел – сын императора Византии, низложенного в результате заговора - выполнил обещание, данное его отцом Исааком II, и привёз собранные среди своих сторонников деньги для предводителей крестоносцев. Заплатив рыцарству, он ждал, когда знак императорской власти - двуглавый орёл ромеев - принесут ему вместе с ключами от города. А христиане, подогреваемые мыслями о неслыханных богатствах Византии, готовы была взять Константинополь немедленно.

Тем временем положение города продолжало ухудшаться с каждым днём. Усиливалось недовольство властями со стороны простых жителей из-за дефицита продовольствия, поскольку все крупные гавани на побережье Средиземного моря были блокированы венецианцами, а с суши все дороги, ведущие в Константинополь, были отрезаны шайками бандитов, ждущих развязки противостояния двух христианских воинств. Огромными толпами плебеи собирались под стенами Влахернского и Большого императорских дворцов, забрасывая ворота и бойницы башен камнями. Назревал бунт. Предместья города находились во власти хаоса. Люди, которым удалось избежать грабежей, уходили - кто под защиту крепостных стен, кто морем - на ближайшие острова, а некоторые козьими тропами по ночам убегали подальше в леса.

Шпионы Филиппа дю Плесси доносили о готовности предводителей крестоносцев к решающему штурму. Они передавали тамплиерам растущие, как горная лавина, слухи и сплетни при штабе маркграфа о сокровищницах императорских дворцов, церквей и вилл патрицианской знати. Так, лангедокский рыцарь Жоффруа де Перси рассказывал товарищам и простым солдатам:

«Там такое изобилие богатств, каких нет в сорока богатейших странах Европы. Золотая посуда, драгоценные камни, серебряная утварь – всё будет наше».

Ему верили, поскольку уже в предместьях Константинополя почти все церкви и зажиточные дома были давно ограблены. Солдаты почувствовали вкус к грабежам и по дешёвке продавали маркитантам невиданную ранее добычу.

Окончательное решение о взятии города принималось в начале весны на советах, где с венецианцами было достигнуто соглашение о разделе территорий империи. Там же договорились о дне штурма. Дю Плесси, несмотря на прилагаемые усилия, уже ничего не мог поделать. Все его уговоры, возражения и угрозы ни к чему не привели.

12 апреля 1204 года Константинополь был взят объединёнными силами крестоносцев и венецианских наёмников. Христианский город-крепость, устоявший под многовековым натиском арабов, турок, персов, оказался захвачен сравнительно небольшой армией (около двадцати тысяч бойцов при соотношении сил один к двухстам). Направляемая и воодушевляемая папскими легатами, священниками-христианами, подогреваемая предвкушением богатых трофеев армия крестоносцев пустилась во все тяжкие.

Филипп дю Плесси ехал по улицам города, прикрываясь плащом от искр и дыма пожарищ. На западных окраинах города ещё кипел котёл мародерства и насилия. Из тупиков и переулков слышались гул пламени, крики жителей окрестных домов, брань солдат, треск разбиваемых дверей, плач женщин и детей. Прямо на крыльце церкви трое венецианцев брали силой молоденькую девушку, почти ребёнка. Тамплиер указал на них жестом руки, закованной в железную рукавицу. Сопровождающие его два сержанта, направив коней к церкви и наклонив копья вниз, отогнали полуодетых, потерявших разум от похоти и вседозволенности солдат. Тамплиеры с трудом поставили на ноги растерзанную, ослабевшую от насилия жертву. Наёмники, тихо ругаясь себе под нос, натянули одежды, подобрали на бегу свое оружие и поспешили нырнуть в боковую улицу. Девушка, шатаясь и размазывая по телу кровь, медленно пошла вдоль домов, держась за стены. Мимо протопали нестройной группой, пьяно горланя песни, «обременённые» коврами, подсвечниками и церковной серебряной утварью французские пехотинцы. За ними, прячась за оградами и кустами, брели бывшие защитники города - наёмники имперских войск, подбирая брошенные крестоносцами менее ценные вещи. Продвигаясь к центру города, тамплиеры мрачно наблюдали, как латники в доспехах побогаче ударами мечей вскрывали запертые двери многочисленных базилик и домов бежавшей византийской знати. Испуганная прислуга выносила и складывала к ногам победителей усеянные драгоценными камнями иконы, чаши, позолоченные ручки дверей, расшитые золотыми нитями церковные и праздничные одежды. Кучи добра грузились тут же на коней и мулов. Этих рыцарей - титулованных бандитов - трогать было не только бесполезно, но и опасно, настолько они опьянели от жадности и крови. Одна из попыток призвать мародеров к порядку закончилась тем, что из переулка по одному из сопровождавших дю Плесси копейщиков выпустили стрелу из арбалета. Пробив грудные латы по линии сочленения с наплечным доспехом, она глубоко вошла под правое плечо. Стрелу вырезали, и сейчас раненый ехал, держа руку на перевязи, побледнев от потери крови и безучастно наблюдая за происходящим.

Впереди за тысячу шагов от них над крышами домов нависала громада Большого императорского дворца. Те из аристократов, кто не успел уехать из города, прятались за его толстыми башнями. Неизвестно, скрылся ли из Константинополя сам император, но за глубоким рвом, полным водой, на стенах твердыни виднелись острия пик со значками личной гвардии базилевса. По светлым волосам, выбивающимся из-под шлемов, можно было судить, что она состояла из варваров - славян и викингов. Тамплиеры знали, что идут переговоры византийцев с командирами крестоносцев о размерах выкупа за вывод французских войск из города. Но грабежи не прекращались уже второй день. Да и переговоры, по мнению Плесси – всего лишь способ выудить как можно больше припрятанного византийцами на чёрный день золота. Город был обречён.

Оруженосец Магистра подъехал ближе и тронул старика за плечо, указывая направление. От перекрёстка, где стояли, пропуская толпы пьяных солдат, храмовники, вверх на холм уходила короткая широкая улица, больше похожая на аллею. Она была сплошь засажена высокими цветущими каштанами. Улица заканчивалась красивой розовой церковью со следами копоти на стенах. От храма вниз по дороге шла группа пьяных солдат, вырывающих друг у друга сундук, в котором обычно в каждой христианской скрипте хранятся святые дары. После непродолжительного спора, решив поделить содержимое на месте, латники вытащили ножи и стали вскрывать замок. Завязалась драка. Тамплиеры, тронув коней, медленно подъехали к дерущимся. Вскрыв сундук, мародёры стали быстро рассовывать содержимое по мешкам. Один из солдат запустил руку на самое дно большого, обитого парчой ящика, и вытащил из него шкатулку, инкрустированную серебром. На крышке ясно был различим крест с распятым Иисусом. Филипп дю Плесси, движимый ещё неосознанным до конца предчувствием, подъехал к грабителю ближе и ткнул его в грудь кончиком меча. Хватаясь ладонями за воздух, чтобы не упасть, солдат выпустил из рук добычу. Несколько раз перевернувшись в воздухе, шкатулка покатилась под копыта коня тамплиера. Один из сержантов дю Плесси спешился и, не обращая внимания на протестующие крики мародёров, подобрал сундучок. Филипп благодарно кивнул, благоговейно взял его в руки, спрятал под плащ и поехал прочь.

С трудом договорившись с владельцем небольшого судна и заплатив запрошенную сумму, тамплиеры заводили коней в трюмы галеры. Храмовники, задыхаясь от дыма пожарищ и запаха неубранных трупов, торопились вернуться в Палестину. Великого Магистра давно уже ждали в небольших крепостях на Святой земле со свежими лошадьми, купленными у мародёров. Кроме того, он вёз с собой десятка три наёмников, пожелавших защищать Гроб Господень. Дальше путь его лежал к главному командорству ордена в Аккре. Обстановка в Сирии оставляла желать лучшего. Воспользовавшись осадой Константинополя и тем, что армия христиан, обременённая богатыми трофеями, потеряла боеспособность, разрозненные отряды мусульман всё чаще нападали на неукреплённые города, грабя пилигримов и местных жителей.

Отплытие намечалось на вечер, поскольку все гавани Византии оказались забиты кораблями венецианцев. К купеческим и военным галерам то и дело подъезжали повозки, с которых перегружалось награбленное. Иконы, книги в дорогих переплётах, инкрустированных золотом, церковная золотая утварь, гобелены, восточные ковры, сундуки с одеждой, дорогое оружие, пряности, мебель ценных пород дерева, белокаменные статуи и цветные мраморные плиты, сбитые со стен дворцов и церквей, мозаичные панно… всё это тщательно упаковывалось в сено и исчезало внутри кораблей. Это была та самая невиданная по своему объёму добыча, которая в будущем позволила Венеции стать самостоятельной политической силой в Европе и торговым монополистом на завоёванных территориях Византии.

Уже в Аккре Филипп дю Плесси узнал, что в руки венецианцев перешла не только часть Константинополя (три квартала из восьми), но и важнейшие порты на берегах Босфора и Золотого Рога, земли во Фракии и на побережье Пропонтиды.

А пока он смотрел на горящий город со смешанным чувством отвращения, горечи и сожаления.

Тяжело вздохнув, Филипп дю Плесси сошёл в каюту. Отослав оруженосца поторопить капитана галеры, Великий Магистр сел писать письма, которые нужно было отправить во французские и английские командорства, как только он и его люди высадятся в Сирии. Управление орденом - вот что стало теперь главным для него. Упавшая на ещё крепкие, привыкшие нести тяжёлое бремя ответственности плечи, суровая действительность заставляла продумывать каждый свой шаг.

Тамплиер чувствовал… нет, он предвидел, что с падением Константинополя заканчивается время крестовых походов и эпоха христианских государств на Востоке. Нет больше силы, которая могла бы сдерживать турок и прикрывать тылы Иерусалимского королевства. Нет больше войск, которые могли бы с успехом защищать другие немногочисленные владения крестоносцев в Палестине от усиливающегося натиска арабских правителей Египта и от угрозы, исходящей от объединителя разрозненных аравийских племён Саладина.

Скорее солдат, чем администратор, скорее дипломат и монах, чем воин, дю Плесси с рвением настоящего христианина исполнял обеты, данные им при вступлении в орден. Но слишком часто долг тамплиера вступал в противоречие со смирением монаха и милосердной верой католика. Слишком часто рыцарские идеалы, почитаемые им с детства, восставали в нём против упадка нравов в войсках христиан, против корысти и жадности князей церкви, против стремления к власти и наживе многочисленных вассалов ослабленных междоусобными войнами королевств Европы.

Поклявшись однажды защищать Гроб Господень, помогать слабым, нуждающимся в охране и крышах над головой паломникам, он с сожалением и горечью видел, что многие сержанты, солдаты и командоры ордена ожесточились сердцем. Всё чаще дипломатическое искусство тамплиеров, с успехом применяемое ранее для поддержания хрупкого равновесия на Востоке, заменялось грубой силой, коварством и жестокостью. В последнее время девиз - кровь за кровь, неоправданное насилие на завоёванных землях наталкивалось на растущее сопротивление мусульман, на ответную месть и жестокость.

Великий Магистр знал, что рано или поздно крестоносцам придётся оставить Святую Землю. Нарушая христианские заповеди, огрубев душами, они утратили нравственное превосходство и опору в вере, служившие им оружием в большей степени, чем тяжёлые мечи и доспехи. Уверенность в собственных силах таяла, как снег весной на дорогах милой его сердцу Франции. Оторванные от источников снабжения в Европе, лишённые поддержки знати - пресыщенных, занятых внутренними делами баронов - войска крестоносцев терпели одно поражение за другим. Занятые укреплением собственного влияния при королевских дворах, тамплиеры остались одни. Всё чаще под давлением превосходящих сил мусульман они оставляли завоёванные тяжёлым ратным трудом владения не только в Сирии, но и в пределах Иерусалимского королевства. Возвращать потерянное приходилось ценой невероятных усилий.

Идеалистическим мечтам христиан найти землю обетованную в Иудее, Палестине и Египте, похоже, не суждено было сбыться.

Как ни тяжело признавать провал крестоносной политики и череду дипломатических и военных поражений ордена на Востоке, но Магистр привык смотреть правде в глаза.

Вызвав писца – одного из доверенных сержантов - он продиктовал распоряжение управляющим прецепторий, командирам крепостей и шателье замков на принадлежащих тамплиерам восточных территориях приступить к постепенной эвакуации ордена в Европу.

Запечатав личной печатью полсотни посланий, дю Плесси вдруг вспомнил о сундучке, отнятом у мародёров. Бережно взяв его в руки, он внимательно исследовал повреждения, нанесённые ножом пьяного солдата. Обнаружив среди инкрустаций на боковых стенках тайную кнопку, тамплиер аккуратно откинул крышку. Внутри лежали пожелтевший свиток бумаги и предмет, завёрнутый в парчовый красный холст. Отложив в сторону свиток, храмовник осторожно развернул ткань. От удивления он чуть не выронил из рук наконечник копья. Листообразное лезвие тускло блестело давно нечищеными гранями. Средняя часть с обеих сторон была прикрыта серебряными накладками. Магистр поднёс наконечник поближе к свету стоявшей на столе лампы и внимательно исследовал его. Копьё, судя по всему, было очень старым, великолепной кузнечной работы. Накладки из чернёного серебра, вероятно, были сделаны позднее. На лезвии ещё можно было заметить буквы. Наклоняясь всё ближе, щурясь и напрягая зрение, дю Плесси сумел прочесть надпись, выбитую умелым ювелиром “Imp. Caesar pater”[85]. Удивлению Магистра не было предела. Он перевернул наконечник, и на трубчатом окончании, которое насаживается на древко, обнаружил ещё два почти неразличимых слова, сделанные тем же способом[86] – שְׁלֹמֹה…Ἀλέξανδρος[87].

Если латынь тамплиер ещё смог разобрать, то остальные две надписи повергли его в замешательство. Последнее слово, похоже, было греческим.

«Ну да, конечно же... Неужели копьё принадлежало самому Александру Великому?» - Дю Плесси отложил наконечник в сторону и развернул свиток, изготовленный из плотного, пожелтевшего от времени папируса. Такие он видел в мусульманских медресе и в руках купцов, привозящих товары в Иерусалим из Египта. На самом деле свитка было два. Один – очень древний, с дырами и наполовину утраченным текстом на языке, похожем на древний иудейский. Второй был исписан старой латынью. Каллиграфический почерк чередовался с чьими-то небрежными пометками. В конце текста магистр заметил число, византийскую печать с двуглавым орлом и надпись – Flavius Constantinus[88].

Это копьё формой напоминало то, которое хранилось, как копьё сотника Лонгина в Ватикане. Правда, ватиканское железо не шло ни в какое сравнение с этой сталью. Наконечник, попавший в его руки, был более изящен и чуть длиннее ещё одной реликвии, которую Магистр видел всего один раз в замке командорства Monbilliard. Это было в 1189 году, когда сам Жильбер Эраль посвящал его в рыцари Храма и рассказывал легенду, передаваемую из уст в уста только посвящённым, да и то с благословения верховного совета Ордена. Символ могущества тамплиеров, сокровище Гуго де Пейна - половина копья, найденного на просторах Аравии. Это сокровище видело свет в очень редких случаях, когда вожди братства собирались для проведения тайных обрядов и молитв или для разрешения спорных, имеющих жизненно-важное значение вопросов.

Озадаченный и взволнованный, нищий рыцарь Храма, пожав плечами, спрятал свитки, а свой трофей вернул обратно в сундучок. Он разберётся с этой загадкой позднее, вместе с Guillaume de Chartres (Гильом де Шартр), маршалом Капитула, которого магистр видел своим преемником и который знал несколько наречий, включая язык Аристотеля.