Копейщики

Глава 5 Саладин 1174 г. от Р. Х.

Чуть покачиваясь в седле в такт медленному шагу коня, всадник, одетый в чёрный широкий запашной хафтан[75] поверх хлопковой белоснежной рубашки с длинными узкими рукавами, далеко отстал от текущей длинной рекой колонны войск. Склонённую на грудь голову покрывала умело свёрнутая имама[76], такая же чёрная, как хафтан. Тёмно-зелёный плащ очень нежного оттенка, напоминающего свежую траву, которую можно увидеть только в оазисах у источников воды, свободно спадал на круп лошади, открывая шёлковый пояс цвета морской воды, стягивающий узкую талию. За поясом – этой сказочной, гладкой, переливающейся на Солнце лентой, привезённой из Китая, можно было заметить прямой меч в простых, отделанных бронзой кожаных ножнах. Клинок венчала красивая витая рукоятка слоновой кости. Позади всадника, локтях в пятидесяти, плотным строем по двое, сдерживая горячих тонконогих коней, ехали телохранители будущего Правителя Египта.

Аль - Малик аль - Назир. Это прозвище дал ему атабек Мосула, эмирДамаска и Северной Сирии Нур ад Дин[77]. Долгое время оно оставалось для всадника всего лишь пустым звуком, красивым словосочетанием, простой данью восточной вежливости. Потому, что волею Всевышнего между Аль - Маликом и правителем тюркских племён уже давно пробежала большая чёрная кошка.

Человека в чёрном хафтане, погружённого в эти невесёлые думы, на самом деле звали Юсуф Ибн Айюб[78]. Он и правитель северных территорий Аравии - его повелитель - уже давно не ладили друг с другом. Военные успехи Юсуфа - этого баловня Аллаха, умного, осторожного и храброго курда из суннитского рода - были причиной зависти, скрытой вражды и источником опасений для придворных подхалимов и самого халифа. Но власть, как коварная и неверная женщина, уже чувствовала слабость эмира Дамаска. Она была готова перейти из рук повелителя Сирии в руки его военачальника, уже покрывшего себя славой в стычках с неверными. Командующий войсками пользовался невероятной любовью и авторитетом в армии, набранной из кочевников семитских племён, турок-сельджуков и многочисленных добровольцев из его собственного родового клана. Вот из таких в недавнем прошлом головорезов, державших в страхе купцов на караванных путях Египта, Иудеи, Палестины, и было создано ядро сирийской конницы. И теперь, оставив родственников заложниками в Дамаске, Юсуф вёл всадников пустыни на Египет, давно ставший угрозой халифату Нур ад-Дина. Правда, главным в походе считался Ширку, дядя Юсуфа, но все стратегические решения принимал он – Аль - Малик...

Всадник усмехнулся.

«Аль - Малик аль - Назир - "Несравненный Правитель"… Правитель чего? Маленького родового оазиса в пустыне, захолустного Баальбека[79] с одним - единственным языческим храмом, построенным ещё римлянами? Юсуф или Аль – Малик, какая разница? Я всего лишь хозяин собственной судьбы, и управляю только этими воинственными людьми, доверившими «несравненному» свои жизни». - Глубокая морщина озабоченности перерезала лоб всадника.

Мятежные халифы Египта, поддерживаемые крестоносцами, всё чаще совершали набеги на южные границы Дамаска. Каир, в котором прочно обосновался гарнизон Иерусалимских христиан, всё больше становился неприступной крепостью и представлял опасность для владений мусульман, раздираемых на части властолюбием племенных вождей. Юсуф часто спрашивал себя и пленных эмиров:

«Сколько можно проливать кровь друг друга в бесконечных стычках за оазисы, колодцы, маленькие селения, где оставалось всё меньше мужчин и рождалось всё больше девочек?»

Пришла пора перемен. Враг, более умелый и стойкий, постоянно пополняющий свои ряды хорошими воинами, всё туже затягивал петлю на шее Сирии. «Воины Иссы» - так называли себя упорные и жестокие противники всех правоверных. Благословенная Аллахом земля задыхалась в удавке, сжимаемой руками в железных перчатках. Но хуже всего было то, что крестоносцы принесли с собой принципы ведения войны, совершенно несовместимые с верой, которую исповедовали жители благословенных зелёных долин и поющих песков. Никто, от самого последнего феллаха до эмиров, не мог понять жестокости христиан. Это по его, Юсуфа, совету, атабек объявил джихад крестоносному воинству.

«Но пока мы ещё слабы! Слабы, как пальцы руки, которой мешают сжаться в кулак хитрые продажные вожди распадающегося Багдадского халифата!»

Всадник вздохнул и очнулся от раздумий.

«Ладно, всему своё время. Сейчас главное - вбить клин между крестоносцами и византийцами, заставив их подозревать друг друга в тайных переговорах с посланцами султана Египта. Пусть обвиняют друг друга в предательстве и коварстве».

Александрия, которую он взял штурмом полгода назад, сейчас была блокирована флотом Византии. Правда, блокада с моря мало волновала Юсуфа, но иметь в тылу своих войск корабли, которые в любую минуту могут подвезти подкрепления для осады и штурма города с суши, становилось опасно.

Хорошо, что он догадался, кроме отряда в стенах города, оставить тысячу всадников в окрестностях Александрии. Им приказано днём постоянно передвигаться в виду побережья, поднимая как можно больше песчаной пыли.

«Неверные будут уверены, что к Александрии постоянно подходят всё новые войска». – Всадник хитро прищурил глаза. Он стал похож на кота, чувствующего приближение мыши.

Его усилия уже принесли плоды. Три дня назад разведчики донесли, что из Каира, опасаясь боевых действий на два фронта, крестоносцы уже начали отходить в Палестину, сосредоточив свою пехоту и тяжёлую конницу на дорогах, ведущих из Дамаска и Халеба (Алеппо) в Иерусалим.

- Эфенди, эфенди! – крик застал его врасплох. Юсуф поднял глаза и увидел, как двое всадников, обгоняя в быстрой скачке с наветренной стороны колонну конницы, приближались к нему. Несколько телохранителей также пустили своих лошадей вскачь, догнали своего предводителя и поехали рядом, положив ладони на эфесы мечей. Аль - Малик успокоил их жестом руки.

В верховых он узнал лазутчиков из передового отряда, высланного к Каиру ещё прошлой ночью.

- Иль хамдуль Илла («Слава Господу» - араб.)! – Передовой воин, тяжело дыша и вытирая грязной ладонью пот, придвинулся вплотную. - Город наш, о, эфенди! Крестоносцы ушли из Каира ещё вчера. Муджириды[80] открыли ворота и готовы сдаться, полагаясь на волю Аллаха и твоё милосердие!

- Иль хамдуль Илла, - повторил Юсуф, обернувшись на Восток и поднимая руки к вечернему небу.

Но через несколько минут мысли Аль-Малика приняли другой оборот:

«Кто поведает о моих тяготах, лишениях, сомнениях, ответственности и ошибках потомкам, которые когда-нибудь в будущем усядутся за чашкой чая в маленьких селениях под навесами из листьев финиковых пальм? В легендах и сказках останутся только победы. Никто не перепишет имён погибших, никто не сосчитает слёз матерей и жён, никто не соберёт в нить памяти чёрные бусы бессонных ночей, проведённых мной в осадах и быстрых переходах по пустыне».