Конфедерация Метала

Глава 5. За закрытыми ставнями.

Шёл третий день пути. Этой ночью, выходя из повозки, нас встретил горно-холмистый пейзаж. Повсюду щебень, вдалеке горят рудники, а небо периодически покрывается небольшим смогом. Серный запах бьёт в ноздри. Мои края.

Мы даже ночевали не на сторожевом посту или в заброшенном доме у какой-нибудь фермы или пастбища, а в смотровом помещении над истощившимся карьером.

Дорога тоже будто становилась лучше. Засыпанный повсюду гравий и уплотнённый грунт благоприятно влияли на мои проблемы с вестибулярным аппаратом. Иногда надсмотрщики и стражники останавливали конвой, дабы заправить стальконей и, конечно, обеспечить себя провиантом. Что касается нас, то мы мучились от лютого всепоглощающего голода. Пару раз нам повезло, и во вторую ночь нам удалось получить по корке твёрдого, как наша Конфедерация, куска хлеба. Перепало и сегодня, примерно в полдень, от нашего сотоварища по повозке, каким-то образом умудрившегося украсть у возничих целую пачку хрустящего картофеля. Даже Черногоре чуть схуднул и иссох без своих тренировок и питания. Мы со Злыней же просто изнывали. Слабость, тугоумие и боль - те три аспекта, что шли с нами все три дня.

Наконец, мы снова остановились. Началось какое-то волнение со стороны возничих.

Какие-то шаги. Больше шагов. Больше ног. Больше обычного. Недолгое затишье. И повозка открывается. Нас встречают наставленные дула мечёвок в стальных руках. Больше никаких перекаченных Братьев вокруг. Нет, они, конечно, были, но сейчас на нас смотрели мои соплеменники, в основном средних комплекций, не считая металлических конечностей, рандомно торчащих тут и там.

- На выход. - отдал приказ один из соплеменников со стальной каской, из которой торчал риф.

Слабое солнце, неспособное пробиться сквозь серое небо, имело возможность лишь давать этому городу серый свет. Площадь Трёх Народов... Нас привезли прямиком сюда. Вокруг помпезного каменно-гранитного пространства и величественных пикообразных сооружений из различных сплавов творилась какая-то анархия, непривычная для этих мест.

Встречала нас толпа, кто-то был озлоблен на нас, а кто-то, с плакатами "нет темницам", выкрикивал оскорбления в адрес силовых структур. Стражники взяли нас в окружение, и конвой повели. В нашу сторону летели злые возгласы, плевки и моление у стражников прирезать нас на месте. С другой же стороны на стражников налетели люди с плакатами, выказывая им неуважение и требуя нас отпустить. Стражники отталкивали бастующих стальными руками или щитами, а в некоторых случаях и били током. За нашим конвоем два ручейка из ненависти к нам и ненависти к стражникам сливались и начиналась массовая потасовка среди граждан, в которую, ни без усердия, вклинивалась колонна других, местных стражников, и, со стремлением остановить кровопролитие, начинала избивать толпу дубинками и мечёвками, как ступка толчит сухую смесь.

Мы же прорезали Вечевую площадь, где, со стороны Дома Сбора, высокие острые башни которого своим сплавом из стали и чёрного мрамора протыкали серое небо, также выстроилась толпа, но уже более мирная. Они стояли с самодельными плакатами из самой дешёвой стали и тряпками, натянутыми на прутья, агитируя за снижение жалования всем видам войсковых и охранных структур. На плакатах были незамысловатые карикатуры на жирующего предводителя и просящего исхудавшего человека, перечеркнутый Дом Сбора, карикатурные Кривжа Стальский и видные деятели Вече и Совета, радующийся некромант и фраза под ним: "Их система и наша? Да скоро разницы и не найдёшь!", и прочие подобные зарисовки. Местами, сквозь тьму толпы и транспарантов, просвечивали аналогии на в той или иной мере убиение главных казначейских лиц. Был ли это призыв к развитию более свободного рынка, или же стремление вернуть старую денежную систему - я не совсем понял.

- Что за пиздец творится? - спросил Черногоре, рассматривая толпу, за что тут же получил прикладом мечёвки по плечу.

Нас вели прямиком в пристроенную к зданию Вечевой Палаты высокую Чёрную Башню, служившую главной темницей Великого Металграда. Комнаты в ней были почти заполнены, а Бастион Лейблов, новую большую крепость, занимавшую центральное положение нового Западного района, ещё не достроили. Она будет служить новой и главной тюрьмой нашей Конфедерации. Чёрную Башню же Вече и Совет собираются, после введения в эксплуатацию Бастиона Лейблов, отреставрировать и сделать некой туристической зоной, разместив там культурно-исторический центр. Неизвестно, какую или какие именно темы будет затрагивать будущее выставочное здание, но было бы забавно, если этой темой станут тяжёлые условия для заключённых и насилие над ними в эпоху до образования Конфедерации. Я посмеюсь, если буду жив.

Затхлый запах чёрной гнили недовольно встречал очередное пополнение в своих владениях, обвивая чуть ли не каждый участок, свесив свои скользкие лапки со стен, перил и полуоткрытых потолочных скважин. Зрелище не из приятных. Самыми чистыми деталями этой бесперспективной мануфактуры оказались двери комнатушек-темниц, будто паразиты распространившиеся кругом напротив бесконечной винтовой лестницы, тянущейся до самого неба. Двери и чёрная гниль были основой, главным интерьером мучительной башни. Наша цепочка из виновных во всех грехах, что могли представить Метал-Бог и Конфедерация, постепенно уменьшалась, заключённых размазывали по этажам, как старый засохший творог на червоточащем хлебе, но мы шли всё выше. Казалось, чем выше наши остатки поднимались, тем скорее компресс из воздуха в обязательном порядке должен выводить этот затхлый запах, опуская его на самый низ, либо выдувая его в трубу, оставляя памятный налёт на внутренних стенках черепицы. Но на деле вонь лишь усиливалась, с каждым шагом, с каждым новым круговым пролётом, да так, что мой нос в конце концов отказался воспринимать хоть какие-то шлейфы запахов, а затем и вовсе взмолил о пощаде, выставив мне и пространству вокруг ультиматум в виде заложенности.

Из прорезей в дверях, стеснённых стальными грязными прутьями, мы видели сверкающие напуганные глаза и вылезавшие худые пальцы кое-как присохших к больше похожим на столетние швабры рукам. Стражники всё больше наполнялись силой и уверенностью, их голос становился всё истеричней и злей, а толчки мечёвками и плечами всё грубее и тяжелее.

Я сбился со счёту пролётов и уже не осознавал, как далеко мы прошли; долгие голодовки и обрывистый, неудобный сон приумножали недомогание. Хотелось валиться с ног, но прикладом в очередной раз получать не хотелось. Как говорил мне дед, прижигая рану после очередной авантюры непоседливого детства: "терпи, а то больней будет". Ещё он говорил, что надо научиться принимать боль, как принимаешь простуду или недостаток монет, но только это, мол, более глубокое принятие, более осознанное. Так он говорил. Но я этому до сих пор не научился. Наверно, это нужно разок прочувствовать в полной мере, заострить на этом внимание, и тогда это чувство тут же станет автоматическим. Проблема лишь в том, что даже раз испытать такое принятие сложнее, чем прожить молодость и не войти во Врата Посмертия.

Наконец, муки кончились. И нашей троице повезло, ведь нас вместе отделили от остатков мученической цепочки, и стражник подвёл меня, Злыню и Черногоре к одной клетке. Правоохранительный орган вставил габаритный ржавый ключ в прикрытую снаружи скважину, и со скрипом отворил тяжёлую облезлую дверь. В комнатушке с решетчатым оконцем нас встречали два спальных мешка впереди, лежащих головами друг к другу, с правого угла дырка-отхожая, с левого небольшой кранчик со сливом, и по спальнику у левой и правой стены. На мешке слева, что не под оконцем, а у боковой стены, резко приподнялся от выбоинки на спальнике, симулирующей подушку, худосочный паренёк в странном одеянии, похожем то ли на платье, то ли на хитон, то ли на робу, на котором красовалось что-то вроде фразы из непонятных иероглифов и чисел, под фразой же была распечатана выцветшая голова статуи. Лицо заключённого обрамляли средней длины волосы цвета фиолетового заката, и щетина-бородка, окрашенная в голубо-небесный цвет. Помимо этого выделялись в хаотичном порядке накрашенные ногти и спортивная обувь с высоким языком. Стражник потребовал войти внутрь, толкнул нас мечёвкой, а затем наставил дуло в сторону наших спин. Мы зашли в комнатушку. Сзади проследовал глухой шлепок закрывшейся двери и два противных замковых пролёта, послужившие кульминацией нашего недолгого пути, окончанием части нашей жизни, разделив её до и после. Туман движения спал, и теперь мы остались лицом к лицу с теперешней реальностью. Правда, завтра для нас снова откроется дверь, ведь, по закону, как бы мелким властям не хотелось, нам необходимо явиться на суд, где вынесут приговор.

Мы посмотрели на соседа-заключённого, затем друг на друга, затем поозирались вокруг. Мда. Статейка.

- Вы кто? - с электросоюзовским акцентом прочавкал странный парень.

- Воители. - ответил Черногоре. - Ну, видимо, бывшие.

Парень удовлетворился ответом и потянулся к имитации подушки, периодически озираясь на дверь.

- А ты кто? - нарушил ненадолго нависшее молчание Злыня.

Парень достал из под набивки тонкий изогнутый прут из пластика, оба конца которого окаймлялись выпуклыми крышками в форме ушей.

- Культист Волны... - дальше он достал резиновую тонкую верёвку, подвязал к дугообразному пруту. - Ну, можете считать, что я в какой-то мере проповедник...

Мы незадачливо посмотрели друг на друга.

- Какой волны? - спросил Черногоре.

- Вапора. - уточнил парень, достав ещё какой-то небольшой коробок и обвязав её другим краем резиновой верёвки. Что-то подсоединил. - Меня Сигма-Де-Мэйл зовут, но вообще, в ваших краях, я представляюсь Тринадцатым Оратором.

- Какого Вапора? Что за Вапор? - по ходу разговора Злыня уже осматривал спальные мешки и сверял температуру, облизывая палец.

- Это не человек, но это Глас истинного Божества.

- Это какая-то новая область Культа Джа или как? - переспросил я.

- Нет, это другое. - парень уже надевал свою бандуру, приспосабливая её к ушам, но, видя наш интерес, связанный с новой непривычной обстановкой, обернул технику вокруг шеи. - У Культа Волны нет территории, нет страны... Хотя и возникло пророчество на землях Электросоюза.

- Ну понятно, получается новая секта в ваших землях, я так и думал. - Черногоре, с явно скисшим интересом, повалился на спальник с правой стороны зарешеченного оконца.

- Нет же, говорю вам, истинное Божество не знает стран, не знает правителей. Оно едино, цело, и оно не знает делений в нашем мире.

Нам вся эта чертовщина с верованиями сейчас не была столь интересна. Она в принципе нам никогда не интересна, а в ситуации неопределенности, несвободы и возможной смерти нашу братию меньше всего интересовали гностические рассуждения. Догмы, доктрины, теократические баталии не спасут наши бренные тела от костяной верёвки на шее. Надо было думать, что делать дальше.

Злыня тем временем отмахнулся и обратился ко мне с Черногорем:

- Думаю, лучше презренной казни нам ждать нечего.

- Сплюнь, мне ещё рановато к Сладкомире, я ещё недостаточно скульки напил. - ожидая этих слов ответил Черногоре, потеребив почти зажившее с той кабачной драки ухо.

- У тебя есть какая-то норма? Стандарт литража за жизнь? - выдавил я из себя горький смешок.

- Естественно. - Черногоре положил икру на колено.

- Тысячу литров в год? - язвительно предположил Злыня.

Черногоре удивлённо нахмурил брови.

- Да ты почти в точку закинул. Шестьдесят пять тысяч и семьсот литров за жизнь.

- Это как же ты высчитал?

Я присел на спальник, что был впритык имитацией подушки к подушке Черногоря, ведь Злыня, опираясь на сквозняк, выбрал мешок с правой боковой стены, напротив Сигма-Де-Мэйла, который уже пришвартовал к своим ушам дуговую систему и, приняв медитативную позу, концентрировался на звуках, что исходили из прибора.

- Ну как-как... - Черногоре привстал, и начал объяснять нам всё на пальцах. - Три литра в день, так? Так. Дальше... В году у нас триста шестьдесят пять дней, так? Так. Собственно. Кхм... Шестьдесят лет - значение выше среднего по жизни... ну это я с запасом взял, чтобы не расслабляться. Ну и чего? Умножаем три на триста шестьдесят пять, чего получается? Тысяча девяносто пять, правильно? Ну. А Тысяча девяносто пять на шестьдесят? Шестьдесят пять тысяч семьсот.

- Математик... Ты же до скольки там? До двенадцати-тринадцати не пил? Это тоже про запас?

- Ещё бы!

- Ещё и шестьдесят лет взял. Да кто живёт шестьдесят лет? Тысяцкие да богатые гильдейцы? Ты если до пятидесяти доживёшь, уже будешь героем. Так ты, получается, чуть ли не половину про запас себе насчитал.

- Поэтому я и стараюсь пить литров пять в день. Это мотивация.

Черногоре потыкал пальцем по виску. Злыня усмехнулся, махнув рукой. Он всегда машет рукой. Чуть что - сразу отмахивается. Самый умный.

- Даже если мы не повиснем, ты всё равно много лет пить не сможешь, если не всю жизнь. Так что бросай эту затею.

- Чёрта с два. Галка - не сокол, сталь - не древо. - Черногоре по привычке похлопал себя в поисках спиртной заначки. Результат его разочаровал.

Так мы и сидели в ожидании суда. Без табака, без спирта, без костиаторов. Ничто не способно было скоротать бесконечный поток секунд. Исправить мы это пытались диалогами о том, о сём, но не слишком получалось. Разговоры выходили пустыми и наигранными, ведь каждого из нас поглощала внутренняя дыра страха и безысходности. Поневоле каждый из нас оставался наедине с самим собой в этой крохотной четырёхспальной коробке. К вечеру нам закинули по похлёбке на физиономию, это нас немного раззадорило, и не потому, что похлёбка была вкусна, нет - она была отвратительная, настоящие помои, коих даже в самом долгом и злосчастном походе не встречается. Отнюдь. Но это была та зацепка, которая позволила, хотя бы на время, отвлечься от всепоглощающей внутренней дыры, запихать туда хоть каких-то рассуждений и сути для общения. Отвратительность и блевотность пищи даже наоборот была очень кстати, ведь обсуждение окрасилось в искренние эмоциональные тона, в которые можно было легко вкинуться. Пусть даже негативные. Зато каждый из нас, через презрение к поедаемым нутриентам, смог выплеснуть своё нынешнее негодование и беспомощность, обернув это всё в комментарий о густой жиже цвета бродяжничьего поноса. Выпустив пар, мы будто покурили лёгкой тяжести папироску. А тем временем наш сосед по судьбе всё сидел в позе лотоса, отвлёкся только на пищевую дрянь, неимоверно быстро запрятав свою музыкальную конструкцию от стражников, а во время "трапезы" ни единой лицевой мышцей не поддержал наше отвращение и ненависть. Спокойно доев свою порцию, он также спокойно сел на своё место, снова достал ушевую дугу и снова принял позу лотоса. Блаженный. Ему-то наверно не сулит завтра запашок скорейшей кончины. А по поводу завтрашнего вердикта я ни на что не надеюсь и ничего хорошего не жду.

Утром нас разбудил неприятный, отторгающий треск затхлого ручного колокольчика и дребезжащего постукивания электрической палкой по открывшейся двери. Нас разбудили лишь для того, чтобы в очередной раз надавать по патлатым головам. Затем обыскали комнатушку и спальники. Не знаю, как гражданину Электросоюза удалось запрятать свою игрушку так, что её не нашли. Если у нас всё-таки ещё будет достаточно времени посидеть здесь, я бы, может, и попросил дать мне парочку уроков по закапыванию клада. Хоть мне и прятать нечего. Под конец нам небрежно подсунули какую-то зловонно пахнущую кашку. Или что-то наподобие кашки. В общем, очередной отврат. Это место действует мне на мозги, я уже начинаю мыслить как-то грязно.

Надзиратели сказали, что выводить нашу троицу будут через час сорок, но так как часов ни у кого из нас не было, эта информация оказывалась пустословием. Для нас этот час сорок длился как вся предыдущая жизнь. Мы даже, дабы скоротать момент и постараться отвлечься, снова заговорили со странным соседушкой.

- Так чего, - начал Черногоре. - ты, получается, что-то вроде миссионера?

- Я лишь говорю то, что знаю. То, что видел глазами души и то, что ощутил на себе. - Сигма-Де-Мэйл отложил проигрыватель, с осознанием того, что разговор будет продолжительным.

- И что ты видел? - присоединился Злыня.

Проповедник на мгновение замолчал. Задумался. Затем ответил.

- Начну так: знаете ли вы древнюю веру Воинов Анбаиса? Тех, кто правит Организацией Золотого Тельца?

Мы переглянулись и отрицательно помотали головой.

- Их богиней была Маята. Богиня эта была проекцией порядка. Но был в их вере и бог Исафает, что символизировал хаос. Его они отвергали. От мира и жизни они требовали порядка, этого же они хотят и сейчас, но вместо веры теперь у них золотые шахты. Другой мир, мир хаоса, они принимать не хотят. Они желают его изничтожить. Но истинное Божество едино, оттого и двулико. Это и порядок, и хаос. На всё его воля, и там, где всё якобы идеально, на самом деле идеала нет, ведь идеальное существование осознаётся идеальным лишь в сравнении. Вывод таков: необходимы обе стороны медали существа, и истинное Божество есть сие олицетворение.

Наступило молчание.

- Так, а видел-то ты что? - Злыня знал все эти уловки и не собирался отходить от темы.

- Видел я осознание. Длань истинного Божества необязательно должна связываться с глазами, она может достичь разума, души, и сердца. Например, через музыку. - проповедник снял с плеч свои наушники и показал на них.

- А что твой истинный бог думает насчёт того, что вскоре нас могут повешать? - хитро спросил Черногоре.

- Жизнь ведёт к смерти, а из смерти рождается понимание ценности жизни, что дана нам истинным Божеством. К сожалению, это неизбежно.

- А как же нежить из Бессмертия? - заметил Злыня. - Они хоть и полумёртвые, их оставшаяся, живая половина, существует вечно.

- Когда вы готовите еду, - проповедник обратился к нам всем, а не к одному Злыне, как настоящий глашатай, вразумляющий честной люд. - не можете ведь вы соблюсти все пропорции в готовящемся блюде, так? Бывает, чего-то добавишь сверх меры, чего-то, наоборот, поскупишься, случайно или намеренно. Также и истинное Божество приготовляет наш мир, а неживые - это возможная случайность, ошибка. Но, если же Он сделал это намеренно - значит, так надо. Пути истинного Божества неисповедимы.

- Ага. И к чему он приготовляет? - зацепился я за слово.

- К Реформе Мира. - увидев наше непонимание, он дополнил. - Однажды истинное Божество спустится к нам, как отец приходит к детям своим для учения житейству. Истинное Божество укажет нам на наши пороки, но и подскажет сильные стороны, на кои мы должны опираться. Просвещённым, последователям и верным ему он укажет путь, свернёт реки и объединит континенты, если потребуется, но всё ради того, чтобы облегчить нашу нелёгкую дорогу к истине и блаженству. Непокорных же, отвергающих и грешных он наградит за их ошибочную твердость, спустив тех в саму глубину летописей, оставив им лишь самокопание и демагогию на веки вечные, пока те не одумаются, всем сознанием и душой не примут истинное Божество. И случится это очень скоро. Очень... скоро...

Миссионер прекратил свою речь, спокойно надев наушники и поправившись в своей медитативной позе. Он как бы показывал, что ему, в принципе, безразлично, задумаемся ли мы над его словами или нет. Мол, это уже наш выбор, он способен лишь просветить и предупредить. Излюбленная уловка профессиональных сектантов-ораторов.

Вошли надзиратели. Нам надели стальные шипастые нарукавники, слитые вместе, от которых шла натянутая цепь до кандалов, с такими же бутафорскими шипами для эстетики метал-культуры. Идти было неудобно, так как вся конструкция была подвязана к металлической тяжёлой штуке, сделанной в форме сферического малого барабана. Это ощущалось сразу, начиная с винтовой лестницы в башне.

На улице столпотворений и собраний не было, лишь несколько людей стояли у здания Печато-Суда и Храма Метала с пикетами, которых методично заламывали и уводили в неизвестном направлении. Нас и ещё группку провинившихся провели через центральный вход, открыв трёхметровые двери-ворота из кованого железа. Пред нами предстал огромный чёрно-серый зал с высоченными потолками и длинной дорожкой вдоль бесконечных скамеек. Окна из чёрного обсидиана, вырезанные вдоль всего здания, обдавали зал искажённым от витражей грязно-тёмным светом, который отражался от стальных драгоценностей и инвентаря из слитков жидкого чёрного золота, что добывался в нескольких не так давно открытых месторождениях, ослепляя привыкшие к темнице роговицы глаз. Людей было немного, лишь редкие патлатые головы возвышались там и сям на скамеечных тропах. В самом конце стоял высокий длинный стол-трибуна, на его лицевой стороне прибито три герба в ряд: один, заострённый, из белой стали, с изображением кибернетической руки, держащей мечёвку; другой, округлый, из коричневого вольфрама, с выгравированными по пояс первыми двумя вождями Братства: старым бородатым Тяжёлорифом и молодым гладко выбритым Плотнобочкой, один воздаёт над собой меч в форме гитары, другой прижимает к груди заострённые металлические палки: третий, изогнутый, из чёрного обсидиана, с сидящем на плечевой кости зелёным вороном в тканевом капюшоне. На центральной стене, над трибуной, высечено огромное орущее патлатое лицо, как я видел в Посмертии, когда Врата открылись, но рисунок, конечно, не такой большой, а вокруг головы с открытыми воротами на месте рта, из драгоценных металлов, словно бисером, выведены силуэты гитары, микрофона, барабанной установки и баса.

На пьедестале сидели девять судей, надменно высматривающих потуги машущего и топающего внизу обвиняемого, нестерпимо желающего остаться вне клетки или петли. Он кричал, молил, осуждал, угрожал - в общем, делал всё, что делает каждый из нас, когда кончаются доводы и аргументы. Кто-то из судей его слушал, на лице иных играло сомнение и и размышления. Были и такие судьи, кто иронично улыбался, а то и вовсе зло прерывал обвиняемого, стуча палкой по маленькому барабанчику, кои были напротив каждого судьи. Забавная штука заключалась в том, что каждый из барабанчиков натянут по-своему, они звучат разной тональностью, и когда судьи, посоветовавшись и поразмыслив, принимают решение, варианта четыре: либо они проиграют мелодию смерти (виселица), либо ритм жизни (освобождение), увертюру уныния (заключение в темницу, оканчивающиеся на такое количество монотонных ударов, какой срок тебе дадут; каждый удар равен году), либо ноты сомнения (повторный суд). Такой метод приговора мы заимствовали из Образцовской Республики, только у нас более низко настроены барабанчики. У них они звучат более звонко.

Между мелодией смерти и увертюрой уныния я бы, пожалуй, выбрал второе. Самое неприятное и нежелательное - это ноты сомнения. С остальными варианты хоть только и остаётся что примириться, а когда ни туда, ни сюда, эти томительные ожидания, эта живость надежды... для меня это мучительней всего. На ритмы жизни я даже и не надеюсь.

Не дойдя до первого от нас ряда скамеек, наш провинившийся ход свернул налево, вдоль длинной спинки зрительских мест. Пройдя через колючую дверь с треугольной фрамугой, мы сели на каменные плиты в этом узком коридоре, ведущем к противоположной двери. В коридоре была очередь. Похоже, очереди собираются теперь в двух местах: зданиях казны и суде. Ближе к двери, за которой сидели судьи, шли горячие обсуждения. Выкрики. Азарт. Всё ясно. Обвиняемые делали вымышленные ставки на приговор. Они укладывали животы к ногам, чтобы дотянуться до ближайшего к двери уха, делали из ладоней имитацию слухового аппарата, и выслушивали. Хотя это было и не нужно, ведь даже мы, находясь дальше, услышали массивные удары и тягучий ритм. Одни попытались поднять руки от радости за свою победу, другие - шлёпнуть ладонью по колену от неудачи. Ни тем, ни другим не удалось этого сделать из-за обилия оков по всему телу. Затем у обеих групп мелькнула грустная мина: всё-таки жалко мужика, увертюра уныния остановилась на двадцать третьем монотонном ударе. Остаток своей жизни он проведёт в темнице.

Было холодно, и я весь продрог. Злыня присоединился к местной азартной игре как только мы подошли к весельчакам чуть ближе. Там уже сидели новые обвиняемые, большинство изначальных игроков успели своё отыграть и отправлялись в очередную башню или в зал ожидания для смертников. В очень редких случаях играл самый приятный и убаюкивающий ритм жизни.

Пока Злыня пытался отвлечься азартом, Черногоре нашёл иной метод, вспоминая, как они со своей усопшей мадемуазелью в прекрасные три дня обошли абсолютно все точки города и пригородных деревень, где продавалось хоть что-то горячительное. Он юморил, а я неискренне смеялся. В нашем мире без юмора сулит только самодельная верёвка на шее. Но как быть, если тебе угрожает верёвка государственная? Я старался о ней не думать, но мысли всё лезли в голову, как внезапные поносные толчки в дороге. Диарея, от которой фиг избавишься. Поэтому я старался отвлечься своим способом - погрузившись в собственные мысли. Клин клином вышибает, и если не можешь избавиться от навязчивости в голове, стоит окунуться в это дело по самую макушку, даже сверх её. Таково моё мнение, которое может не совпадать с мнением слушателя; мысли были произнесены исключительно в развлекательных целях и не имеют цели кого-то оскорбить; содержат нецензурную лексику, откровенные сцены и сцены насилия; все персонажи являются вымышленными, а совпадения – случайными. Приятного чтения.

Злыню из нас троих вызвали первым. Мы с Черногорем замолчали и навострили уши. Азартники уже начали делать ставки.

Томительное ожидание. Нам уготована та же судьба, что и будет выдвинута нашему другу. Не стоит тешить себя надеждой договориться.

Секунды длятся минутами. Будто мы ждём приговора нашего собрата часы. Ставочники уже успели так переругаться друг с другом, что надсмотрщикам пришлось вмешаться. Между собой, кстати, они тоже делали ставки, только по-тихому, закрепляя свои сделки реальными монетами. Они шептались, а потом незаметно передавали из рук в руки золотой круглешок. Эти два приструнивших игромана стражника больше беспокоились о том, что не услышат о результате своего пари.

Пока в коридоре была возня, раздался удар первого барабанчика. Затем следующий. Пауза. Следующий. Громогласный, но пугающий. В некоторых моментах он может воодушевлять - настолько ритм и звон пронзительны и глубоки, как чёрная бездна. Но только не сейчас. Моё сердце на мгновение затухло. До последнего барабанчика проиграла мелодия смерти.

- Так и знал. - отстранёно продышал Черногоре, так, будто и не он это сказал.

Среди спорщиков снова затеялись пересуды, между тем один из надзирателей с грустной миной незаметно передал другому, ухмыляющемуся, горстку монет, прошептав при этом:

- Ничего, сейчас отыграюсь.

Второй надзиратель иронично покивал.

Злыню мы теперь увидим в нашей клетке, а пока остаётся ждать своих имён.

Половина коридора опустела, ожидающих оставалось всё меньше. Кучка любителей поспорить тоже порядела, даже стражник, проигравший своему напарнику уже несколько пари подряд, забил на это дело и стал более строгим и наблюдательным по отношению к нам и нашему поведению.

Я бы сказал, что мы с Черногорем за время ожидания порядком смирились со своей участью, но тогда я бы солгал. С этим не так просто смириться. Столько раз я думал, что готов к смерти, перед каждым боем, перед всякими ситуациями, во время философских измышлений. Оказывается, на самом деле, я никогда не верил в смерть. Я никогда не верил в то, что могу действительно умереть, во мне всегда перевешивала твёрдая убежденность, что я выживу. Я не мог представить, что реально, в действительности, умру. И вот, судьба наступила на моё горло:

- Серогрусть из Великого Металграда.

Черногоре не посмотрел в мою сторону. Он лишь закрыл глаза, и через силу похлопал меня по плечу. Один из надзирателей взял меня под естественную руку и повёл к двери. Игроки провожали меня оценивающим взглядом, прикидывая, на что поставить. Самые смышлёные из тех, кто ещё успел поиграть со Злыней, не раздумывая ставили на мелодию смерти. На их месте я бы сделал также.

Тусклый, но мощный витражный свет заставил мои глаза сильно прищуриться. Меня вели к центру, на лобное место. От множества колец, цепей, ожерелий и заклёпок на судьях мои глаза подвергались ещё большей световой экзекуции. Эти мерила конфедератов выражали своим взглядом разное: кто-то ненависть, кто-то, своим острым прищуром, ставил меня в унизительное положение, но, всё же, у большей части глаза были отстранёнными, усталыми. Они просто выполняли свою работу. Обычный рутинный взгляд работника в любой сфере. Их больше заботила не моя судьба, ими рулило желание дождаться конца этой бесконечной смены длиною в жизнь. Пятый судья, старая женщина, безуспешно пытавшаяся скрыть возрастные морщины имперскими средствами, возвышалась прямиком напротив меня. Она перебрала бумаги из мягкой стали, нашла нужную, и начала зачитывать:

- Подсудимый две тысячи двести восемьдесят второй, племенной воитель Совместного Войска Конфедерации Метала, Серогрусть из Великого Металграда, совершил серию умышленных преступлений с вечера пятнадцатого по утро семнадцатого трешнбря включительно, в числе которых: - она перевернула страницу и откашлялась. - нарушение устава Войск, незаконный вход в пределы стен Крайграда, нанесение тяжких увечий жителям вышеописанного города, нелегальные махинации с запрещёнными в Конфедерации структурами, - она оборвала чтение, ещё раз пробежала глазами, недоуменно повела плечами и продолжила. - уклонение от денежной выплаты за обговоренные с запрещёнными структурами услуги... какого Лажа? - она посмотрела на судью рядом, тот скучающе покачал головой. - Ладно, хорошо... Так... Приобретение и употребление нелегальных веществ, несанкционированное проживание внутри стен Крайграда... - она снова перепроверила бумаги, не забыла ли чего. Затем подытожила. - Что вы можете сказать в своё оправдание, подсудимый Серогрусть из Великого Металграда?

- Услугами любовниц я не пользовался. - больше мне сказать было нечего. Я малость, да что там, многость, находился в ступоре.

Судья посмотрела на далёкий потолок, затем глубоко вздохнула, и поглядела по сторонам.

- Кто-либо из достопочтенных судей желает высказаться?

Все молчали. Один из судей собирался что-то сказать, но всё же промолчал, махнув рукой. Надежда была потеряна. Вдруг крайний слева судья вопросил:

- Этот конфедерат из компании того жреца с наглым взглядом?

Ему кивнули в ответ.

- Ну, понятно.

Судья напротив меня взяла свою палочку и начала:

- За множественное несоблюдение Войсковых законов в военное время, а также за нарушение конфедератских законов, а также за нарушение порядка в гарнизонном городе, подсудимый две тысячи двести восемьдесят второй, племенной воитель Совместного Войска Конфедерации Метала, Серогрусть из Великого Металграда, лишаетесь свой должности, всех Войсковых привилегии, а также обязаны понести ответственность за свои деяния. Во славу Бога Метала и его возможных божественных братьев, прослушайте свою меру наказания.

Она стукнула по барабанчику. Затем стукнул другой судья. Ещё и ещё. Без единого промаха, будто на репите, будто включив запись, они точь в точь оттарабанили свою не такую излюбленную, но всё же привычную мелодию смерти. Пиздец.

- Через три дня, в горьдень, двадцать пятого трешнбря, вы, теперь просто племенной конфедерат Серогрусть из Великого Металграда, в полдень, будете казнены через повешение на площади Безумного Соло. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Можете вернуться в камеру к своему подельнику.

Мне оторвали все признаки принадлежности к Совместному Войску и Войску в целом, даже символ на стальной руке заплавили по-быстрому, а затем грубо взяли под мышки и увели. Последнее, что я услышал, было имя следующего конфедерата из какого-то провинциального места, о котором я и не слышал.

В нашей коморке, после улицы и суда, пахло затхлостью и мочой. Меня закинули, как овощной мешок. Поза проповедника никак не изменилась с момента нашего развлекательного выхода в суд. Злыня лежал на своём спальнике и нервно тарабанил пальцами по груди. Разве что отвлёкся на меня, а затем продолжил свою непримирительную деятельность.

- Какого Лажа?.. Я так и знал... Какого Лажа?

Я без сил сел на свой спальник и опустил голову. Зрение моё было расфокусировано, этому взгляду на два километра меня приучили взрывные снаряды и мертвецкие морды нечисти. Так прошли минуты, часы, я не знаю, но моё погружение в пустоту вырвал дверной хруст и резкое вторжение большого черноволосого тела. Черногоре не так просто было закинуть в нашу нишу, но целеустремленность, вперемешку с несколькими подножками, стражников и разбитое состояние нашего друга сделали своё дело.

- Скоты безбратские! - выкрикнул Черногоре, быстро встав на ноги с показательной невозмутимостью.

Надзиратели равнодушно хлопнули дверью и твёрдо провернули замок.

- Ну чего, как сбегать будем?

Черногоре немного отряхнулся, машинально потянулся за пазуху, лажанулся и засунул руку в карман узких чёрных джинс.

- Сбегать? - Злыня остановил свою деятельность и стрельнул глазами в сторону Черногоря. Затем театрально привстал на локоть, и, обращённый на миссионера, показательно спросил. - Отсюда кто-нибудь сбегал?

- При мне - нет. - не открывая глаз и не снимая наушники ответил Сигма-Де-Мэйл.

Злыня иронично обернулся на Черногоре, повёл руками, и принялся за перебирание своих пальцев.

Черногоре немного помолчал, затем его осенило.

- Ты сказал, при тебе? - обратился он к фанатику.

Пророк кивнул головой.

- А не при тебе?

Апостол повёл плечами.

- Я не знаю, тут ведь не пообщаешься с другими. Мы сидим в этой клетке, как в клетке нашего сознания. Лишь люди с оружием наведываются, а они не любят разговаривать, они заняты своей работой.

Черногоре уныло покивал головой, но затем снова преисполнился. В нём боролся его бескомпромиссный тестостерон и нынешняя ситуация безысходности.

- Ну, будем первыми. Нужно лишь дождаться, когда к нам зайдут эти надсмотрщики, вырубить их, забрать оружие, и очистить путь к отступлению куда-нибудь за пределы Конфедерации.

- Мы находимся в самом центре столицы. - вмешался я. - Тут стражников на один квадратный метр больше, чем по всей Конфедерации на километры. Так было и раньше, а сейчас, видимо, их стало ещё больше.

- Так может сейчас и нет стачек никаких.

- А я и не про такие моменты говорю.

Черногоре отодвинул свой спальник и выглянул в решетчатое окошко.

- Как мы высоко... Внизу туман один. Или облака. Да не, смог какой-нибудь городской. Щас бы папироску, да? Лажа... О, ворон какой-то летит. Как там твой, Злыня, интересно... Живой ли вообще... Этот, кстати похож издалека на твоего Смугра. Даже манера полёта та же, только более подбитая... Слушайте, а он ведь летит прямо сюда...

Злыня снова завис. Резко встал и нервно подбежал к окну. Подвинул Черногоре, чтобы разглядеть пространство.

- Смугр! - тихо промолвил он

Смугр подлетел к окошку, вцепившись в прутья решётки своими когтистыми лапами.

- Чувачок, ты цел. - Злыня погладил клюв своего питомца, а тот начал резко поворачивать голову, то влево, то вправо, всматриваясь жёлтым глазом в хозяина. - Так, щас... - Наш жрец начал хлопать по карманам. - Есть у кого чего пожевать?

Сигма-Де-Мэйл порыскал в одной из заначек своего спальника, зашуршал небольшим пакетиком, осмотрел его, бросил Злыне. Тот его раскрыл и начал кормить фиолетовыми сухариками ворона.

- Тебе нужно подкрепиться. Ну-ка, ран нет?

Пока ворон клевал из одной ладони, другой наш друг проверял птицу на наличие травм.

- Вроде ничего особенного. Голова цела?

Ворон каркнул, взъерошив крылья, и продолжил глотать лакомство.

- Хорошо.

- Проверь обстановку вокруг? - Вдохновился Черногоре глазами снаружи камеры.

- Я это и собирался сделать... Подожди.

Когда Злыня счёл достаточно наполненным желудок питомца, его поза между нашими с Черногорем спальниками приняла схожий вид с позой Сигма-де-Мэйла, только более небрежный, а вскоре ещё и с закатанными глазами. Было такое чувство, будто двое религиозных деятеля случайно оказались в одной маленькой комнате, но от первого шел свет и спокойствие, а от другого тьма и слегка пугающий видок. Еле видный кусочек зрачка начал дёрганными движениями тереть веко. Смугр выпрямился, его морда приняла более осознанный вид. Он огляделся и неуклюже спрыгнул вниз. Мы с Черногорем поочерёдно стали высматривать из окошка Злыню в теле ворона. Тот, оседлав воздух, взмыл ввысь, обогнул пик Башни, а далее пикировал, прострелив своим телом клубную кучу, и скрылся от наших глаз. Ещё несколько минут мы обменивались местом, затем отошли. Я чуть не наступил на сидящее рядом тело Злыни. Оно периодически подёргивалось, точнее, его мышцы сокращались. Наблюдать за этим было малость интересно, напоминало только что умерщвленное тело.

- Так и что, много в вашем культе людей уже? - невзначай и слегка лениво обратился Черногоре к нашему соклеточному приятелю.

- Это не так уж и важно. - всё также не отвлекаясь от медитации и прослушивания музыки отозвался культист. - К тому же, намеренным и крупным просвещением занимаются братья Синты. Мы, Вапоры, распространяем знания добровольно и без важности. Мы даём выбор непосвящённым.

- Что за братья Синты? - спросил я.

- Культ Волны Синта. Видите ли, после того, как Тринадцать Святых Битмейкеров начали проповедовать слово Вапора Синтовского, их слова распространились далеко за пределы Электросоюза. Изначально все последователи истинного Божества связывались между собой по городам и деревням, образовывали коммуны и уходили жить в пустоши, но затем некоторые из последователей углядели необходимость в расширении коммун, проводя проповеди по жилым местностям, а также создать материальную связь, коммуникацию между нашими коммунами. Они начали действовать. Но не всем из последователей это понравилось, ведь, распространяя слово истинного Божества, упираясь на количество, мы можем прийти к очередной вере, что будет использована правителями для своих целей, и, в конце концов, исказится. Помимо этого, навязывая слово истинного Божества, мы нарушаем основные постулаты истинного Божества, что были сказаны им через своего Одарённого, нашего мессию Вапора Синтовского. Так мы не даём людям понимание истинного Божества, так мы начинаем требовать от них понимания, а это противоречит истинности истинного Божества. Поэтому последователи разделились. Волна Вапора, что происходит от имени мессии и является сутью простоты и прозрачности, осталась изначального осознания своего пути к истинному Божеству. Волна Синта видит целью и требованием истинного Божества от нас распространить Его знания на весь мир, поднять Его слово на глобальный уровень.

- Так подожди, ты же говорил, что Божество едино... Но тогда как вы разделены на Вапоров и Синтов? - я запутался.

- Это не деление в данном контексте, но разные варианты просвещения об истинном Божестве.

- Я запутался. - Черногоре читал мои мысли. - А ты, получается, кто?

- Мой путь начался в коммуне Вапоров, а продолжается здесь. Несмотря на это, в поклонении истинному Божеству я следую пути Волны Вапора.

- Надо же. В основном кто-то извне, или даже в будущем, придумывает названия религиозным движениям, а вы уже сами всё определили, назвали и обозначали. - удивился Черногоре.

- Нас ведёт истинное Божество, поэтому мы знаем, куда и зачем мы идём, и что мы делаем. - спокойно ответил Сигма-Де-Мэйл.

- Знаете, но при этом разделились. - добавил я.

- На всё воля Его. Если мы действуем разными способами, значит, таков план истинного Божества.

- Ну, так можно всякое объяснить. - махнул рукой Черногоре. - Демагогия.

Культист пожал плечами, и закрыл глаза, продолжив свою медитацию. Но даже он, хоть и еле заметно, всё же дёрнул своими лицевыми мускулами, когда Злыня закричал, вернувшись сознанием в своё тело.

- Отвык немного. - придя в себя, объяснил он, неестественно подёргивая своими конечностями.

- Ну и чего там, за пеленой этой? - спросил Черногоре.

- Да ничего блин... Город там, чего. - недовольно буркнул Злыня. - Стражников только, как быдла в праздничную ночь. Да даже больше раза в... ну, полтора.

- Стачки есть? - поинтересовался я.

- Стачек - нет. Видел только какую-то суету в подворотне между скулькаманами.

- Ну, это нормально. Ты ещё не видел, чего на окраинах происходит. - даже ностальгия немножко накрыла, хоть и в не очень приятном тоне.

Было грустно, мы сидели. Вдруг Злыня пощёлкал пальцами, стараясь привлечь внимание культиста. Тот открыл глаза.

- А можно вообще послушать, чего там у тебя в системе этой? Ну мне просто интересно. Я в медитативных сферах толк знаю, мог сам заметить, если ты, конечно, не был чрезмерно погружен, ну...

Сигма-Де-Мэйл блаженно кивнул, снял свои накладки, и передал конструкцию из своих рук с нестриженными жёлтыми ногтям в грязно-коричневые ковырялки Злыни. Наш жрец поправил свои волнистые немытые тёмно-русые волосы, неуклюже пристроил подкладки к своим ушам.

- Давай. - махнул он.

Культист потыкал в своём приборе. Глазные яблоки Злыни расширились. Лицо его стало точно как у лягушки. Он смотрел в одну точку, периодически поглядывая вокруг. Затем, подпривыкнув, он закрыл глаза и приоткрыл рот. Даже расслабиться умудрился, и откинулся назад в центре камеры, оперевшись на локти. Немного понаслаждаясь, с видом критика снял наушники и сказал:

- Ну, для дымных посиделок пойдёт. На, послушай.

Он передал наушники мне.

Мягкие, воздушные звуки обволокли мои уши, словно розово-фиолетовые облака. Такой покой, такая лёгкая грусть и, в то же время, захватывающее блаженство. Электронные, замедленные и местами рваные шумы отправляли меня на какие-то психоделические небеса, или на вечный покой в самую слякоть земли. Эти двоякие чувства то ли предсмертного покоя, то ли вечно недостающего расслабления были связанны с неестественным замедлением, походившем на распластывание на фиолетовом облаке, которое моментами, как при поверхностном трипе, резкими и незаметными вспышками превращалось в болото, которое утягивало парализованного тебя вниз. Между бесконечными звуковыми вибрациями возникал, словно из тёплого тумана, голос, реверберационно и отрывисто повторяющий не всегда понятные слова, хоть они и пропевались на востконтинентальном диалекте. Но одна фраза, которая пелась в конце припева и иногда с затуханием появлялась в разных моментах этого бесконечного микса, и, скорее всего, была заглавной идеей всего текста, всё-таки опознавалась моими ушами и западала, повторяясь и напеваясь, в голове:

«Пойми, наконец,

Всё в твоей голове,

И всё...»

Под конец фраза начала повторяться, и повторяться, и повторяться, пока, в конце концов, не была остановлена совсем уж безумным замедлением ритма, превратившим мелодию в размазанную кашу, в конце которой натужный голос, на последнем баритонном издыхании пропел:

«Я не понимаю,

Ты не скажешь «да»,

Но не говоришь «нет»...»

Я снял музыкальную систему и, ничего не сказав, передал её Черногорю. Мы переглянулись с культистом, который всё это время следил за моей реакцией. Теперь его лицо украшала блаженная ухмылка. Он ничего не сказал, лишь ещё какое-то время, с неизменной физиономией повглядывался в меня, и перевёл своё внимание на Черногоре.

Черногоре слушал. Долго слушал. Его лицо никак не восторгалось, но и не омрачилось. Сидел он неподвижно и сконцентрировано, будто с усилием. В конце концов он снял систему с головы и хмуро процедил:

- Не метал.

Сигма-Де-Мэйл никак не изменился в своей блаженной выразительности, взял наушники и напялил себе на голову.

- Это лишь малая толика того, что оставил святой Вапор Синтовский, ведомый Истинным Божеством. Лишь преддверие в истину, ознакомление и сопутствующее, как ваши небеса в разгар боя, те звуки, что даёт Истинное Божество, которого вы называете, на свой лад, «Метал-Богом», есть начало познания Его вовне и изнутри.

- Ну, понятно. - сказал Злыня.

- А твоё Божество, раз оно везде, и вокруг, и в тебе самом, может ли оно спасти нас от виселицы? - с ноткой иронии спросил Черногоре.

- Если уж суждено вам пасть от руки государства, то так оно и будет. Его цели и устремления необъяснимы, их не предугадаешь и не исправишь. Но если вы поговорите с ним, через молитву, возможно он услышит вас. Возможно Он лишь создал вам испытание, а в молитве, в общении с ним Его воля изменится, ибо Он осознает, что вам оно не нужно, или же что вы не готовы к нему.

- А как молиться? - поинтересовался я.

- Здесь, в любом случае, у вас, как у непосвящённых, не получится помолиться. Для этого нужен специальный концентрат, который продаётся в лекарских лавках, а после принятия микстуры следует думать об эстетике.

- Так и зачем ты вообще заикнулся про молитву, если мы не можем прочитать её здесь? - сказал Черногоре.

- Для справки. - спокойно ответил миссионер. - Конечно, вы можете углубиться в эстетику и без концентрата, но получится ли? Не знаю...

- Что такое "эстетика"? - уточнил, наконец, Злыня.

- Вбери в себя, будто чаша, воспоминания всего прекрасного, что ты видел, слышал, нюхал, чувствовал или осязал. Заполни чашу своей души полностью, до самых краёв, и пропади, окунись в эту великую красоту природы и рук с головой, и когда ты истинно прочувствуешь эстетику, когда почувствуешь, что прочувствовал, тогда и начни, про себя, вслух или шёпотом, говорить, обращаясь к Истинному Божеству. Не пытайся представить его или осязать, это отвлечёт от эстетики. Картинка в любом случае сама образуется, хоть и смутно, ибо Он велик, велик настолько, что его невозможно осознать даже в контурах. Проси Его, говори с Ним, веди диалог - делай в этот момент что угодно и Он тебя услышит. Если же в итоге не произойдёт так, как ты просил, не вини Его, ибо воля Его сильнее нашей, а цели Его возвышенней и хитросплетённей целого мира, и идут они далеко, за пределы наших лет и жизней наших будущих поколений.

- Удобно твой бог устроился. - прервал Злыня. - Если он что-то сделает, то заебись. Если не сделает, ну, так надо. А в чём, собственно, доказательство его существования? Если даже ничего не произойдёт, всё равно будет считаться, что он существует и это его воля.

Культист немного поправился на своей лежанке и слегка выпрямился.

- Всё в мире движется, верно? И ветер, и небо, и земля, и существа. Но ведь ничего не может двигаться самостоятельно, не так ли? Должен быть первоисточник. Мир не может существовать без движения, а движение не может существовать без того, кто двигает. Выходит, что-то обязано, по логике вселенной, должно влиять на всё действо вокруг. Это что-то - и есть Истинное Божество. С другой стороны, вот, предположим, эти наушники, - Сигма-Де-Мэйл снял со своей головы аппаратуру. - разве произвели они сами себя? Или этот спальный мешок, не создан ли он чьими-то руками? Злаки не растут без семени, а лужи не появляются без дождя. Всё, что существует, сделано с помощью чего-то или кого-то. Проводя эту цепь сквозь все мысленные и немыслимые конструкции, мы снова приходим к Истинному Божеству. Любое следствие вызвано причиной, и в конце наших изысканий должна быть такая причина, у которой нет иных, влияющих на неё саму, причин. Этой изначальной причиной и является Истинное Божество.

А совершенство? Всё стремится к совершенству, к чему-то более высокому, чем оно само. Но каждая вещь совершенна только по отношению к другой вещи. Как говорил Вапор Синтовский: "И если всё стремится к совершенству, но любое зримое совершенство относительно, получается, должно быть совершенство незримое, потому как нет ничего без конечности и абсолюта. Как конечность есть у каждой палки, каждой дороги и каждой постройки, есть и абсолютное, конечное совершенство. Имя ему - Бог Истинный". Каждая тростинка и тварь творцовая имеет цель. А если у всего есть цель, то и само существование мира должно нести цель. Но что-то должно эту цель ставить. И мы, в очередной и последний раз, приходим к тому же, конечному, выводу.

Культист смиренно склонил голову и замолчал. Повисла тишина. Долго же он говорил.

- Слушай, ну вообще, звучит логично. - заключил Черногоре.

- Да... - задумался Злыня. - Но будто что-то упущено. Будто в этой цепочке есть что-то недосказанное, что-то будто... Что-то не рассмотрено.

- Путь к Истинному Божеству не прост. Помимо знаний, нужно иметь веру. Но уже даже через знания мы видим крепкую логику, доказательную базу, если уж вам это требуется.

- Но ведь ведь не всё поддаётся логике. - заметил я.

- Так вы же ищите объяснений, ищете доказательств. А мне оно не надо. - он снова пристроил свои уши, быстро бросив взгляд в сторону двери. - Я просто знаю, что истина есть, и это — истина.

- Да, но... Послушай... - я никак не унимался. - Всё, что ты сказал, по итогу сводится к первопричине, так? То есть, выходит так, по твоим мыслям, что сама теория первопричины неопровержима, что она, как ты говоришь, истина в последней инстанции. Но ведь существование первопричины — лишь теория. Она поэтому так и называется: «теория первопричины». В смысле, что она не доказана на все сто процентов, она не является абсолютом.

- Но первопричины не может не существовать. Всё вокруг нас имеет причину, а значит, есть и самая первая, изначальная причина всего. - вкратце повторил проповедник сказанное ранее.

Я немного помолчал, погрузился в мысли. Что-то меня тяготило в этой идее, что-то не устраивало. Будто в этой всей, казалось, идеальной системе, была некоторая несостыковка. Наступила мёртвая тишина, ведь всем стало немного интересно, как я отвечу в этой дискуссии. Так тихо, что можно было услышать собственное дыхание и работающие ноздри остальных присутствующих, разбавленные лишь редкими, но плотными постукиваниями моросящего дождя о стальные оконные решётки. Постой-ка... Дождь...

- Ну хорошо. Но смотри... Вот есть дождь, да? Он наполняет Творцовый Океан и реки, увлажняет почву... Но как он возникает? Нужны тучи, чтобы пошёл дождь. А тучи образует пар, исходящий от океана, рек и влаги в земле. Получается, дождь зависит от наличия воды на нашем покров, а покров не наполняется водой и влагой без дождя. И если задать вопрос, что является первопричиной: дождь или влага земли и вода рек и океанов, что ты ответишь?

- Первопричиной является то, что создало и дождь, и океан, и сделало их взаимодействие автономным. - с таким же блаженным лицом ответил культист.

Но я уже вошёл в раж своего монолога, скорее обсуждая это всё с самим собой, нежели с проповедником, и продолжил свою линию рассуждений:

- Всё постоянно умирает, чтобы стать пищей для чего-то другого, а это другое, в свою очередь, уже станет пищей для третьего, и так далее. Если следовать такой логике, то будто бы всё идёт не к первопричине, но к некоему круговороту, некоему циклу... Будто бы всё циклично, и всем нашим миром правит цикличность, а не первопричина. Ну хотя, если подумать и в эту сторону, то теория цикличности тоже лишь теория, так что...

- Видишь, ты сам начинаешь путаться в том, что говоришь. - немного выждав продолжения моих рассуждений и не услышав его, заговорил Сигма-де-Мэйл. - С таким успехом для тебя всё придёт к теории. Конечным исходом станет мысль вроде того, что наше существование суть теория. Но, во-первых, наше существование не может быть теорией, наше существование - это истина, и это даже не надо доказывать. А во-вторых, мы снова пришли к конечности, к первоначалу, ведь все твои мысли приведут к итоговой причине. Истинное Божество старается повлиять на твоё сознание, оно ведёт тебя к истине, к истине Его первопричинности, но ты сопротивляешься Его помощи, от того и путаешься, ведь борешься с самой сутью, а это есть борьба с Истинным Божеством.

Я не стал продолжать разговор, Злыня скривил губы и повёл глазами в сторону, а Черногорю уже давно наше балабольство стало неинтересно, так что он просто игрался со своим бицепсом. Так как мы не были людьми веры и соглашались с существованием нашего Метал-Бога только из-за прямых доказательств в виде звучащих небес и предсмертных врат, нас не заботила эта вся теоретика, и мы не собирались вступать в теологические баталии. Насчёт Злыни так я вообще предполагал, что он приверженец теории запаха мертвецов и галлюциногенного вещества у лекарей, о которой мне поведал ювелир. Либо ему плевать. Совсем. Чувак живёт в материи. Черногоре никогда особо не рассуждал о Метал-Боге, а если и что-то начиналось, то из его уст разговор приобретал скорее бунтарский характер, чем отношение к богу как к покровителю, что, в целом, было свойственно почти всем Братьям. Их борьба.

Меня же смущали любые верования и неверования, от этого новые религиозные знания вызывали у меня интерес и небольшое желание опробации. А вдруг истина? Кто знает. Всё же меня эта культистская доктрина заинтересовала, и ночью, когда уже все храпели наперебой, а миссионер, оперевшись на стенку, склонил спящую голову, будто осматривая на исключительную правильность свою позу лотоса, я никак не мог уснуть. Подгоняемый интересом и инсомнией я, в конце концов, приподнялся на своём спальнике, ещё раз, оглядевшись в непроглядном сумраке, удостоверился, что все спят, поднялся на задницу, кое-как сел в три погибели, повторяя расположение конечностей культиста. Было неудобно, но я старался. "Нужно думать об эстетике" - вот что он сказал. Я так и сделал, исходя из его объяснений о том, что такое эстетика. Что есть красивого? Первым делом я подумал об архитектуре. О красивых фасадах. Было сложно, ведь в голову лезли обычные серые сальные домики. Они не были красивыми, и это сбивало даже в начале. Нет, конечно, в них есть своя красота, своя особенность. Своя эстетика. Стоп, я что, только что понял, что такое эстетика? Не уверен. Но, в принципе, звучит всё по рецепту. Начались диссонансы, красиво это или нет. История здания или его красота? Всё вместе? Или что-то важнее. А помпезность строится изначально для тех, кто обделяет других. Лажа. Ладно, возьмём что-нибудь попроще. Девушки. Тут-то ничего сложного нет. Девушки, их красота. Как же они прекрасны, мать моя мечёвка. Их плоские животы, узкие талии, за которые так и хочется взяться. Их гипнотические ноги. Возбуждающие формы. Грациозная походка, красота и сексуальность в каждом движении, в каждом изгибе. Их тонкие голоса, от которых сносит башню. В голову полезли мысли о том, как они испражняются. Нет, я не хочу об этом думать. Но это естественно. Но это мешает сконцентрироваться. Запах экскрементов. А их разговоры? Они хитрят, и вот этот репродуктивный эгоизм, заражающий все остальные аспекты их жизни... Но они понимающие, выслушивающие. Их запястья. А как они обнимают. Пухлые губы, растворяющиеся в улыбке. Пихаешь между ними свой агрегат. Какая глупость, рот же для принятия пищи. Зато как приятно. Но грязно. Комки на зубах слюнями пробираются до уретры. Боже мой. Природа. Что может быть прекраснее природы, этих естественных линий, ярких красок, умиротворяющего солнечного пейзажа? Разве что энцефалит, подхваченный в лесу. А затем ограбление. Грязные бомжи-разбойники выходят из-за угла. Хорошо что я не родился девушкой. Если, конечно, они не любят мужчин. Нет, ну а речка? Такая спокойная, такая... Журчащая. Её блики растворяют всё вокруг, и смывают посевы местной деревни. Сильный поток подхватил одну из крестьянок. "Помогите!" - кричит она. "Ма-а-ма!" - отвечает ребёнок с наворачивающимися слезами. Зачем я об этом думаю? Я ведь не хочу об этом думать. Но эти мысли сами лезут. Ладно, подумаю о пустоте. Пустота. Она должна быть чёрная? Или у неё нет цвета? Резкое злое лицо вырывается из темноты, и в этой темноте пропадает. Или это была маска. Снова пустота. Вскрик. Это туман? Нет, нужно думать о пустоте. Из пустоты можно, как на чистом листе, создать всё заново. Но я продолжаю думать, а в пустоте нет мыслей. Пустота, пустота, пустота. Но само слово "пустота" - это уже не пустота. Нужно...

Первый день мы развлекали себя как могли. Устраивали искусственно начинавшиеся дебаты, занимались демагогией, обсуждали разницу в бытовом существовании между Конфедерацией Метала и Электросоюза, объясняли культисту основные различия между религиями наших племён, под конец которого он сделал вывод, что наши религии, по сути, "из одного корня, но с разными ростками". Сказал это с таким умным лицом, будто открыл Топи. Когда надоело чесать языком, начали придумывать всякие затеи, по типу игры в пальцы на выбывание, борьбу рукой, обычную борьбу, которая оказалась очень неудобна в подобной коморке. Короче, заняться было нечем. Даже в потолок плевали на спор, сначала кто быстрее доплюнет, потом кто оставит более смачный плевок. Когда рты иссохли, мы начали разглядывать по очереди небо из-за решётки. К середине дня больно поссал с гноем. Обнаружил скопление маленьких красных пятнышек на члене. Стало не по себе. По крайней мере теперь нашлось, чем занять себя. Продолжая бездельничать с друзьями, я уже расписывал в голове ярчайшие картины, в которых на месте моего любимого отростка остаётся огромная загноившаяся дыра, из которой то и дело, с невыносимой болью, сочится кровь и зелёно-коричневые сгустки. Страх и размусоливание мыслей по поводу того, что делать, начали быстрее убивать нескончаемые минуты. Честное слово, до этого момента день длился так долго... Будто дольше, чем вся моя прожитая до этого момента жизнь.

Вечер проходил тоже несладко. К нам в коморку кинули по миске какой-то забурлевшей жижи. Эта похлёбка на вкус была хуже, чем в предыдущие разы, а я ведь надеялся, что привычка возьмёт своё. Видимо, это не так работает. Предпоследний вечер нашей жизни склонял мысли каждого к серой червоточащей дыре отчаяния. Все как-то разом посмурнели, кроме, конечно, Сигма-Де-Мэйла. Ему ведь не выставили смертный счёт. Утром и днём мысли о грядущем не так мучают воспалённый ум. Точнее так: мучают они всегда, но пока солнце не садится, есть силы парировать, противоборствовать и воспрепятствовать мыслям. К вечеру силы иссякают, и дело даже не в плохом питании. Тут-то подсознание разворачивается по всему периметру, подгоняемое размякшими мышцами и усталыми веками. Разговоры стали натужнее, каждый погружался в себя, в свою собственную бездонную клоаку. Небо становилось всё чернее, подражая нашему внутреннему ощущению. Будто бы таков закон природы, предаваться грусти и унынию с наступлением вечера, но в данной ситуации мы вышли на новый уровень, в этот раз мысли буквально парализовывали и нагоняли неконтролируемый страх. О сне никто и не думал, хотя очень хотелось впасть в инсомническое небытие. Мы попробовали ещё раз поиграть на пальцы, но как-то не шло. Постарались вовлечь нашего электросоюзного приятеля в религиозные дебаты, но тоже без особого потока. Предложили ему рассказать ещё чего-нибудь о Культе Волны. Он с вдохновением поскакал по кочкам теологии, но никто из нас не мог сосредоточиться. Решили всё-таки прилечь. В животе урчало и булькало, Злыню уже периодически прорывал понос. Спросили у культиста, как долго он привыкал к местной пище. Тот ответил, что, мол, большую часть жизни постится и соблюдает аскезу, так что, говорит, его желудок, хоть и не до конца, но всё же быстро приучил себя переваривать эти ошмётки питания. Пришло понимание, что на службе питались мы неплохо. Черногоре уже бредил скулькой.

- С ней я бы эти миски за троих ел. - говорил он.

Глубокая ночь обволакивала ромбовидную инфраструктуру чёрно-серого города. Черногоре то сопел, то ворочался на небольшом для него спальнике. Злыня периодически бегал к отхожей. Культист тихонько посапывал в позе лотоса. Я старался не перекладываться с бока на бок и держать глаза закрытыми. Стены запотевали от духоты, а каменный пол прел. Ветра вовсе не было, а я бы принял с искренним удовольствием даже морозный гулкий воздух. Хотелось в отхожую, но не хотелось испытывать боль во время мочеиспускания, поэтому я терпел. Не знаю, чего я ожидал, ведь моча бы не впиталась в кожу и не вывелась с потом, но эту боль я старался испытывать как можно реже. К слову о поте, нас за всё это время ни разу не сводили помыться, так что запашок в клетке приобретал форму такого, что был в катакомбах Крайграда. Жестокий мир, даже всласть помыться не дадут перед смертью.

Глаза, облитые стеклом, с треском раскрылись. Охренеть, я уснул. Проснулся от надменного дверного хлопка, как, впрочем, и остальные. А кого дверь не разбудила, например, Черногоре, вывели из мира грёз пинки и рявканье. За окном светало. Думаю, начало пятого.

- Вставайте, дети группи.

- Чо такое? - недовольно отпихнул ногу жалкого стражника Черногоре, что тот аж еле удержал равновесие. Стражник хотел уже не на шутку разъериться, да старший стражник, стоявший у дверей, заорал настолько басовым и хриплым голосом, что все застыли.

- На выход, смертники.

Сначала мы ничего не поняли и тупо оставались на своих местах, как малые дети на выходе из общественной повозки.

- Так это... - пересилил себя Черногоре.

- На выход! - ещё сильнее, неестественно завопил старый шакал.

Мы неуклюже привстали и побрели к выходу. Я оглянулся проверить не забыл ли чего, но младший стражник, приправив своё действо тихим выкриком: "пошёл", пихнул меня к выходу.

Довольный культист тоже поднялся, и поплёл за нами.

- Не ты. - остановил стражник миссионера выставленной в грудь волосатой пятернёй и закрыл дверь.

За дверью стояла целая делегация из пяти стражников, у двух мечёвки, у трёх цепные конструкции, которые нам тут же, под дулом, напялили. Так мы и пошли вниз по винтовой длиннющей лестнице, бренча цепями и потряхивая оковами. Вопросы задавать не стали, так как лишний раз получать не хотелось. Диспноэ и желание колен сломаться при удобном случае вынуждали задерживаться и опираться на перекладину, если представлялась такая возможность. Хотелось спать и есть. И ссать. И гадить. Живот пучило и крутило одновременно. Ещё хотелось почесаться. Засохший пот вынуждал страдать всю наружную часть тела. Можно подумать, что я изнежился, но я страдал. Две недели этой волокиты, или сколько там прошло. Однако, ни о чём не жалею, оно того стоило, я считаю. Ай, член зазудел. Хотя, конечно, спускаться было проще, чем подниматься. В этом деле главное удержать равновесие, что с цепями было проблематично. В общем, терпимо идём. Ещё несколько пролётов и вот уже бордовые врата башни. Вышли на улицу ни свет ни заря. Хотя солнце уже потихоньку поднималось всё выше и выше, как мы сейчас спускались потихоньку, всё ниже и ниже. Ничего, сегодня ему тоже предстоит опуститься. Перед башней стояла войсковая повозка. Нас что, собираются отвезти в особый карцер ожидания? Или решили исполнить повешение пораньше? Не томить, так сказать. Надоело им, может, ждать нашей смерти. Но почему тогда войсковая?

Из повозки вышли воители местного разлива, трое из совместного областного войска Металграда, одетые как мы, но с гербовой нашивкой на плече, и ещё один, явно из вечевой дружины, судя по заклёпкам и шипам где только можно на костюме исключительно из плотной графитовой кожи. Не то что только косуха, штаны и высокие ботинки, а даже фуражка, шнурки и ожерелья, да даже оправа черных очков была из кожы. Была бы их воля, они бы и бороды кожаными делали, а не только подвязывали в неё кожаные полоски, что, кстати, было и у этого дружинника. В полном обмундировании и при всём вооружении они подошли к нам. Дружинник, с уже начинающими выступать морщинами, декларировал:

- На северо-западной части восточной границы враги прорвали оборону. Стаи скверны вылились на наши земли, как смрадная речка. По последним вестям, орды Бессмертия дошли до ближайшего поста и сравняли его с землёй. В связи с этим вышел приказ выпустить из темниц всех боеспособных воителей и в срочном порядке дислоцировать вас на приграничные территории. Вы нужны Конфедерации Метала. - далее он издал резкий горловой звук, прокрехтел, нагнулся, отхаркнул, смакнул это дело губами, пару раз глухо причмокнув, набрал воздуха и продолжил в предыдущем тоне. - Основные войска уже выдвинулись со ставки Степного Рога. Наши действия следующие: добираемся до казарм в районе Стары Горада, там вам выдадут всё необходимое вооружение, далее вас сопроводят воители до ближайших торговых рядов, купите необходимые припасы, жалованье вам выдадим, затем выдвигаетесь к точке сбора основного Войска. Вопросы есть?

Во время того, как он произносил: "вопросы есть", Смугр сел Злыне на плечо, появившись прямиком из пелены небес. По окончанию его спича, Злыня, одобрительно кивнув головой на вопрос о вопросе, спросил:

- Амнистию дадут?

Дружинник опешил. Удивлённо заглянул в его лицо.

- Что за вопросы? Ты идёшь на защиту Родины, на исполнение долга.

- Ага, вижу я, как классно она мне отплатила за то, что я её защищал. - Злыня небрежно кивнул назад, в сторону башни.

- Ясное дело, ты же нарушил устав. Да ладно устав, ты нарушил закон. А ты что думал, гербы Войска напялил, и всё теперь? Всё можно что ли? Грабь, воруй, убивай? Да ты не охренел ли, жрец?

- Я не грабил, не воровал и не убивал. - поправил дружинника Злыня.

- Ну да. Зато искалечил граждан и не заплатил за услуги предприятий.

- Так они первые начали. А те любовницы вообще нелегально работают, с какой лажи? К тому же, я их услугами-то и не пользовался.

- Так, ну всё, хватит этой перепалки. Это бред. Тем более что ты снова в Войске, и говоришь со старшим по званию. А я сам-то чего... Короче, живо в повозку!

- Но я не соглаш...

- А ну, давай! - дружинник дал приказ воителям поднять мечёвки. Снова на нас наставляют дула. Что за дни пошли. - Понятно чего вас посадили, вы же конца и края не видите. Беспредельщики. Коты помойные.

Он подгонял нас такими милыми словечками, бросая их вслед.

Затолкались в машину. Устроились. Кони возбуждённо фыркнули. Возничий дёрнул за поводья, и повозка тронулась.

- Нате, металлисты, кусните. А то вид у вас, - воитель, протянув нам пакет с сушёным пластовым хлебом, оглядел меня, так как я был прямо напротив его, с головы до ног, и обратно. - болезненный.

- Я бы даже сказал хреновый. - добавил другой воитель.

Я взял пакет. Мы начали вытаскивать из раскрытой упаковки содержимое. Вкус был невыносимый. В хорошем смысле. Пряности, специи, подгорелость, экстракт для более долгого хранения, м-м-м... Сухари, казалось, стали делать в разы более вкусными пока мы болтались на привязи у наказания.

- Сердоболь. - представился воитель, протянувший пакет.

Мы на мгновение застыли, я с пластом в зубах, Черногоре с рукой в пакете, а Злыня кормя своего питомца, который, кстати, тоже застыл. Глядели мы так на воителя, пока я с набитым ртом не промолвил:

- Серогрусть.

Черногоре, отряхнув руку о свою кожаную безрукавку и протянув её, тоже назвался. Злыня кивнул головой.

- Тобиас Вандерфлэйм. - представился второй воитель, уточнивший про хреново.

- Ебать имечко. - не удержался Черногоре.

- Да, все так удивляются. - посмеялся Тобиас Вандерфлэйм.

- Ты из столицы одной из Империй? - предположил Злыня.

- Не, я из Образцовской Республики.

- а чего ты тут забыл, ещё и в Войске? - удивился Черногоре.

- А я быдло местного разлива. Ну, для своих сограждан. - осёкся он. - Делать мне там нечего. А тут можно быть менее утонченным. Ну и плюс легко было дослужиться до воителя столицы, а не прозябать в наёмниках.

У него были длинные, но ухоженные белые волосы и утончённые, миловидные черты лица. Сразу видно - не из наших краёв. Как-то до этого момента я не замечал, а оказывается форма воителя Совместного Областного Войска на нём выглядела нелепо.

- Смертогрех. - проявился третий, до сих пор молчавший, воитель.

Металлист из Вечевой Дружины сидел впереди, рядом с возничим.

- А что, вас тоже из темницы вытащили?

- Не, мы законы не нарушаем. - ответил Тобиас. - Ёпта. - добавил он также.

- А далеко ехать? - нарушил недолгую тишину Злыня.

- Да тут несколько кварталов. Ну, может десять. - ответил Сердоболь.

- Ну, десять - это не несколько. - поправил его Тобиас Вандерфлэйм.

- А сколько?

- Ну, больше, чем несколько.

- А я и не сказал, что несколько в максимально возможной средней степени. - хитрил Сердоболь.

У него была стальная грудь и торс, видимо поэтому он не носил футболку под форменной косухой. Сталь от шеи до штанов, будто его природные конечности были приделаны к роботу.

- А по куда у тебя имплант? - спросил Черногоре, тоже заметил. Накушался сухарей и заметил. Огляделся, так сказать.

- Да до нох. - ответил соплеменник.

- Прям до нох? - переспросил Черногоре.

- Ну. - ответил Сердоболь. - Ноги, руки, голова - вот чо есть-то от меня.

Он посмеялся.

- А вот, Серогрусть наш тоже этого самого, имплантирован.

- Да я в курсе, родной. - сказал Сердоболь, снова бросив на меня осматривающий взгляд.