Конан у Ворот Зла

Глава четвертая

— Так Рыбоеды, стало быть, не пошли за тобой? — спросил Конана бамульский воин, имя которого киммериец никак не мог запомнить.

Конан нахмурился. У него появилось острое желание вышибить этому парню зубы. Под курчавыми черепушками жителей Черных Королевств скрывалась та же мешанина добродетелей и пороков, какую Конан встречал повсюду. И один из гнуснейших, на его взгляд, пороков — манера задавать по десять раз один и тот же вопрос. Наверное, для того, чтобы лишний раз насладиться звуком собственного голоса.

— Я не пойму, где нахожусь, — в шемитском кабаке или в Доме Мудрых у воинов бамула? — прорычал киммериец. Он сурово поглядел на Кубванде. — Кто-нибудь тут позабыл о том, что я ему говорил? Так я могу напомнить.

Кубванде простер руки в умиротворяющем жесте:

— Я говорил им это столько раз, сколько они спрашивали.

— Ладно, если кто-нибудь еще раз спросит, дай ему по морде, а потом нагнись и проори в ухо. Не то я это сам сделаю, — проговорил Конан. Он ухмыльнулся, желая, чтобы последняя фраза прозвучала не столь угрожающе.

Однако улыбка не помогла. Бамульские воины, все как на подбор могучие бойцы, сохраняли настороженность. Они знали, что ни один из них не способен сотворить и половины того, что сделал Амра. Уже одно это делало его на голову выше любого из присутствующих на сходке, даже если все остальные его речи содержали чистую ложь.

— Рыбоеды не пошли за мной, — продолжал Конан, с удовольствием нарушая воцарившуюся было тишину. — Но ежели кто из вас думает, что мне от этого была хоть какая-нибудь польза или что Рыбоеды послали меня представлять тут их интересы, мой вам совет: подумайте еще раз. Или же используйте свои башки как пивные сосуды, ибо ни на что большее они не годятся.

Конан окинул собравшихся взглядом, глазами приглашая любого желающего принять оскорбление всерьез. Однако бамульские воины все, как один, отводили глаза, а мгновение спустя молчание нарушил басовитый смех Идоссо. Конана обдало пивным перегаром.

— Конечно же, Рыбоеды не пойдут за таким львом, как ты, — проговорил он наконец. — Самое большее, на что у них хватает смелости, — это трахать своих коз. Да и то не всегда — рогов боятся. Невозможно представить себе, чтобы такой лев, как ты, подчинялся приказам таких козлов, как Рыбоеды. Скорее, можно представить меня подчиняющимся этим приказам. Если только кто-нибудь может себе ЭТО представить!

Эта фраза, по всей видимости, послужила сигналом. Бамула весело заржали. Конан оглядел лица собравшихся вокруг, отметив про себя, как они смотрят на Идоссо. Ясное дело, все они безоговорочно подчинялись великому квамо. Столь же очевидно было, что Идоссо и его сторонники ожидают от Конана, что он вольется в их ряды в обмен на предоставленную безопасность на все время пребывания киммерийца в племени.

В этом черномазые ничем не отличались от остальных головорезов Хайбории, с которыми Конану приходилось встречаться и воевать.

На этот раз Конану пришлось подавить в себе желание выплеснуть пиво в рожу Идоссо, а затем добавить к пиву добрый удар широкого клинка. Никто из этих черножопых парней, собравшихся в хижине, не представлял себе насколько близки они к смерти. Особым терпением киммериец никогда не отличался, а сейчас был просто готов лопнуть от злости.

Нет, все-таки был среди собравшихся один, который, похоже, ясно понимал ситуацию. Звали этого человека, как Конан мог припомнить, вроде бы Кубванде. Сейчас Кубванде кивнул.

— Сомневаюсь, чтоб после того, как медведь поработал среди Рыбоедов, там кто-нибудь может ходить, не то что драться. Даже мы, отважные и сильные воины, когда сталкиваемся с раненым львом, предпочитаем иметь рядом десятка два товарищей. Разве что великий Идоссо отваживается один выступать против раненого льва. Но он у нас всего один такой.

Похоже, все собравшиеся единодушно решили, что, согласившись с утверждением Кубванде, они окажут честь Идоссо. Конан увидел, как они закивали головами. К киммерийцу потянулось множество рук с деревянными чашами. Конан не отказался ни от одной из этих чаш, он опорожнил их все. Настоящий мужчина может вылакать изрядное количество местного пойла, а потом как ни в чем не бывало встать за штурвал боевой триремы. Пивко-то здесь слабое, главное — чтобы мужик попался настоящий.

— Еще пива! — крикнул кто-то. Остальные подхватили призыв, а один из чернокожих начал размеренно колотить в барабан.

Травяная занавеска, висевшая у входа, откинулась, и вошли две женщины. Их одежда состояла из тяжелых серег слоновой кости и ожерелий из алых деревянных бусин. Обе женщины были молодыми и хрупкими, еще почти подростки, но одна из них двигалась так, будто ей по меньшей мере минуло семьдесят зим.

Приглядевшись повнимательнее, Конан узнал двух женщин-Рыбоедок, тех самых, которых он позволил Идоссо увести с собой. Та, чьи движения были замедленны, как у старухи, в свою очередь тоже узнала Конана. В ее взгляде сквозило откровенное желание, чтобы гнев всех богов снизошел на киммерийца и чтобы когти и зубы всех демонов растерзали его. Это так разительно отличалось от взгляда, которым она смотрела на него в прошлый раз. Тогда эта женщина смотрела на Конана так, будто эти самые зубы и когти были у него и будто она только и мечтала, чтобы эти зубы и когти вонзились в Идоссо.

— Хо! — вскричал Идоссо. — Свежая Рыбка! Разве я велел тебе так смотреть на нашего дорогого гостя, которому мы дали клятву дружбы?

Конан не припоминал никакой клятвы дружбы, но он решил пока остеречься от того, чтобы бросить Идоссо прямо в лицо оскорбительное замечание о лжи. Судя по виду женщины, ей было о чем вспомнить. Но вряд ли эти воспоминания были приятными. Она встала на колени, а Идоссо уже вскочил на ноги замахиваясь. Могучая ручища сжалась в громадный кулак и уже готова была опуститься. Этот удар мог бы проломить женщине голову или сломать шею.

Удар так и не достиг цели. Терпение киммерийца лопнуло. Конан не мог больше выносить всех этих мелких уколов и царапин по его самолюбию. Да и следы на гладкой умасленной темной коже Свежей Рыбки говорили о многом. Свинья Идоссо нарушил обещание. Ясно, что слова черномазого верзилы ничего не стоили. Кроме того, Конан не видел причин, почему он должен позволять доверившимся ему страдать даже ради того, чтобы этой ценой купить мир с бамула. Сейчас ситуация дошла до стадии разрешения. Либо страдания этих женщин, либо мир с бамула — что-то непременно должно завершиться.

Железная ручища Конана вылетела вперед с быстротой молнии. Мощная пятерня перехватила запястье Идоссо. Киммериец воспользовался тем, что Идоссо уже наносил удар, и ловко встал на ноги, повиснув на поднимающейся руке противника. Оказавшись на ногах, Конан резко рванул Идоссо в сторону, заставив его потерять равновесие. Могучий бамула, вне всякого сомнения, расшиб бы себе нос, упав прямо перед женщинами, если бы киммериец не поддержал его. Конан ухватил его спереди, а Кубванде и остальные — сзади.

— Ты осмелился!.. — начал было кто-то.

Конан оборвал говорившего:

— Эти женщины переходят ко мне. Я позволил им идти с тобой, потому что мне показалось, что эти женщины тогда боялись меня. Ты обещал мне, что будешь обходиться с ними так, как подобает честному мужчине. Теперь мне кажется, ты дал им основания бояться тебя больше, чем меня.

Идоссо заворчал, вырываясь из рук тех, кто удерживал его.

— Любой мужчина сделал бы то же самое. Или твоя кровь такая же бледная, как кожа, Маленький Лев? А может быть, ты ни черта в женщинах не понимаешь?

Конан ослабил хватку и отступил назад. Бабенки, затаив дыхание, смотрели на него. Ужас на их лицах смешивался с теплющейся надеждой.

— Если ты желаешь посмотреть, какого цвета моя кровь, Идоссо, то прошу! Попробуй! — прорычал Конан. — Или выполняй слово, данное киммерийцу! Вспомни, что ты обещал этим женщинам.

Казалось, Идоссо вот-вот готов был броситься на киммерийца, когда внезапно поймал взгляд Кубванде, после чего ограничился длинным замысловатым проклятием. Кончилось тем, что он схватил обеих женщин за серьги, рывком поднял на ноги и швырнул к Конану. Они упали у ног варвара, корчась от боли. Их уши были порваны и кровоточили. Они обхватили ноги Конана.

— Ну так возьми их! Я вижу, тебе доставляет удовольствие отнимать что-то у того, кто лучше тебя! — прохрипел Идоссо. — Возьми их и проваливай с бамульских земель до того, как падет ночь, а не то…

Угроза так и осталась незавершенной. Неожиданно откинулась занавеска. В хижину ворвался залитый потом воин и распростерся у ног вождя. Идоссо, разинув рот, в недоумении смотрел на это неожиданное явление. Затем Кубванде знаком приказал нежданному гостю встать.

— Как это понимать? — резко спросил Идоссо.

— Демоны снова напали! — выдохнул вновь прибывший. — В долине Мертвого Слона они захватили деревню.

— Захватили? — воскликнул Конан. — Ты имеешь в виду — они унесли ее?

Либо гонец не понял киммерийца, либо решил, что перед ним не тот человек, который имеет право на ответ. Так или иначе, но заговорил он лишь тогда, когда Кубванде (опять!) знаком приказал ему говорить.

Конану была преподнесена история о деревне, атакованной тварями, которые, казалось, вышли из кошмарного сна. Твари напоминали обезьян, но были покрыты чешуей, подобно гигантским ящерицам, и имели острые зубы, а аппетит у них был как у обезумевших от голода львов. Пара дюжин жителей деревни были убиты, еще большее количество людей ранены. Хижины, зернохранилища, склады с припасами — все уничтожено. Целый отряд вражеских воинов не мог бы причинить большего вреда.

Конан отметил взгляды воинов, которые смотрели на него так, будто великан-варвар владеет ключом к этой загадке. Похоже, Рыбоеды были не единственными, кто считал киммерийца распоследним болваном, который отважится вступать в схватку с демонами!

Конан тихо пробормотал себе под нос страшное ругательство, желая только одного: чтобы он и эти женщины оказались где-нибудь подальше от земель бамула. Но пожелание осталось лишь пожеланием.

Киммериец перевел дух и выдал новую порцию тихих ругательств, на этот раз в адрес всего подлого женского племени. Кроме, конечно, той, чья тень бродит сейчас в райских кущах среди других достойных воинов. Подумать только, если б не две потаскушки, не было бы и ссоры с Идоссо. Впрочем, у Конана есть выбор — оставаться среди бамула или, забрав двух глупых куриц, отправиться восвояси. За первым же поворотом ему придется раз и навсегда отморгаться от дыма здешних очагов.

— Идоссо, друг мой, — проговорил Конан. — Эти две юные прекрасные женщины — слишком великая честь для меня. Я должен сделать что-нибудь, чтобы заслужить их. Просто так я не могу их взять.

— М-да? — Ворчание Идоссо напоминало ворчание медведя, но скорее медведя разбуженного, нежели обезумевшего от ярости или голода.

— Так что, Идоссо, друг мой, я думаю, что нам лучше всего взять ноги в руки и отправиться в эту вашу долину Дохлого Слона, посмотреть — что там учинили эти демоны, — продолжал гнуть свое Конан. — Давай уговоримся так. Ежели я пособлю бамула одолеть демонское отродье, тогда я возьму этих женщин. В конце концов, я найду им применение. Я употреблю их в хозяйстве. Но клянусь Кромом! Сперва я обзаведусь этим хозяйством и лишь потом возьму туда женщин! Конан из Киммерии не берет ничего из того, что ему бросают, как кость собаке. Так что народу бамула лучше всего зарубить это себе на носу.

Даже Конан, который был небольшой мастер читать в душах людей, по выражению глаз воинов понял, что поступил правильно. Ясное дело, этот поход либо докажет, что Амра в самом деле великий воин, либо выявит, что он заодно с демонами. Вот что говорили глаза собравшихся воинов.

Только лицо Кубванде оставалось непроницаемым. Конан прикинул в уме: насколько проще станет жизнь среди воинов бамула, если младший вождь вдруг угодит в лапы выходцев из Преисподней?

Ну да каждому свое! Конан примет собственную участь, если на то будет воля сурового Крома. И не в обычаях киммерийцев толкать другого на тропу смерти, пока тот не сделал ничего дурного.

Затем Конан снова перевел взгляд на женщин. Не составило труда догадаться: девахи мечтают лишь о том, чтобы великан-варвар оказался достойным какого-нибудь высокого положения среди воинов, такого положения, которое позволило бы ему защитить их. Короткий, но впечатляющий опыт общения с Идоссо, похоже, сделал бабенок безразличными к тому, каков Конан с виду — белый или черный, коричневый или пурпурный, желтый, будто житель Кхитая, или вообще пятнистый, как псоглавец из старой сказки. Главное — чтобы широкая грудь киммерийца надежно защищала от быстрых и тяжелых кулаков старшего вождя.

Конан рывком поднял женщин на ноги и дружески облапал обеих.

— Ну, — прорычал он собравшимся воинам, — что скажет народ бамула? Или так и будете стоять, пялясь на меня, до тех пор, пока я буду ходить и собирать свои копья, жратву, а потом отправлюсь в битву против демонов лишь с этими двумя потаскушками в виде подкрепления?

После этих слов у Конана создалось впечатление, что в ближайшее время нового столкновения с бамула у него не предвидится.

Далеко на севере, в пиктских землях, Лизениус сидел и изрыгал проклятия. Впечатление было такое, будто он нарочно испытывал терпение своей дочери Скиры. Уже не раз Скира, с трудом сдерживая гнев, в открытую попрекала папашу. Ведь надо быть полным болваном, попусту растрачивая силы, вместо того чтобы заниматься делом — а именно: держать в страхе пиктов.

— Слабаки они жалкие, эти пикты! — таков был ответ. — По мне, так лучше раз и навсегда запугать их до смерти, нежели позволять им плодиться, рождая все новые поколения слабаков.

— Да уж, касательно некоторых это можно сказать наверняка, — заявила, улыбаясь, Скира. — Вот и ко мне они уже сколько раз подъезжали со сватовством.

Улыбка исчезла с ее лица, когда отец фыркнул на нее, не сердито, однако и не по-доброму.

— Кончай выпендриваться, девочка. Не мни о себе лишнего. Здесь есть десять кланов, которые пойдут за нами куда угодно, стоит лишь зародить среди их вождей надежду, что они могут получить от тебя сыновей.

До тех пор пока отец не отвернулся, на лице Скиры оставалась тень улыбки. Да и потом, когда Лизениус зашаркал к выходу, строптивая девчонка не изменила позы и не склонила головы.

Чародей направлялся по переходу в другое помещение, где будет корпеть над своими стигийскими свитками. Впрочем, корпение его не было совсем бесплодным. Он много внимания уделял этим свиткам — искал истинного Мастерства в заклятии Бродящего По Миру. Он хотел не случайно перемещать нечто из одной точки мира в другую, а делать это направленно, перемещая нечто или кого-либо (кого считал нужным) из одного определенного места в другое.

Скира поежилась — и не только от холода, царящего в пещере. Ей уже не раз доводилось слышать, как отец бормочет невнятно о том, что кровавые жертвоприношения помогли бы ему в этом деле. Лучше всего кровь ближайшего родственника. А Скира была как раз тем самым единственным родственником, который остался в живых из всей, некогда многочисленной, родни.

Кровь ближайшего родственника или кровь МНОГИХ жертв. Какой выбор сделать? Пожертвовать собой? Или выйти замуж за какого-нибудь кривоногого пиктского вождя в обмен на кровь десятка его воинов, жен и рабов?

Дрожь прошла. Осталась лишь внутренняя, глубоко спрятанная тревога. И жгучее, непреодолимое желание поближе познакомиться с папашиным колдовством.

Рассказывал отец крайне мало. Больше ворчал да читал нравоучения. Скира на свой страх и риск пыталась постигнуть тайное Знание. Делать это надо было крайне осторожно. Ведь даже еще до того, как открылись Ворота Зла, девушка знала, что магия (особенно магия, неподвластная контролю!) — преступление, которому нет прощения.

Однако за осторожность приходилось платить. Она вынуждена была выкраивать время для свитков и фиалов, отрывая часы от домашней работы. Вся домашняя работа полностью лежала на ней с тех пор, как умерла мать. А еще за несколько лет до того, как йомены этой земли пришли с луками и веревками за жизнью ее отца, уже в течение всех этих лет ни один слуга не проводил ночи под крышей Песчаного Колдуна. Поэтому все легло на ее плечи. Она стирала и обшивала, стряпала, мыла и прибиралась. И лишь после того, как все домашние хлопоты были закончены, затепливала свечку и в ее неверном свете по крохам собирала знания о всякого рода мелких заговорах.

Теперь Знания уже не хватало. К чему эта мелкая магия? Какая от нее польза? Разве что подогреть суп и заманить птиц в силки? А почему бы и нет? Каждый момент, каждая капля пота, вырванная у домашней работы, означала свободу и возможность потратить силы и время, чтобы увеличить Знание.

Папаша на все домашние хлопоты Скиры не обращал никакого внимания, принимая это как само собой разумеющееся. Он никогда не хвалил дочку и замечал лишь промахи. Впрочем, когда была жива мать, все было точно так же.

Мать, ты могла бы спасти нас обоих, и меня, и отца, если бы не умерла. Будь ты жива, ненависть и желание отомстить не снедали бы его.

Наивная детская фантазия! Пора бы ныне оставить девичьи глупости. Каждый день приближал тот момент, когда она превратится либо в женщину-мудреца, либо в труп… Или же ей останется мечтать о том, чтобы стать трупом.

Кубванде особо не удивился, когда человек, отзывающийся на два имени — Конан и Амра, — взял двух потаскушек-Рыбоедок с собой в поход. Чужак поступил правильно. Любой бы, кто осмелился пойти на стычку с Идоссо из-за баб, вряд ли решился бы оставить их в той самой деревне, где у Идоссо была дюжина друзей. Само собой, они поспешили бы отомстить за поруганную честь приятеля и мигом перерезали бы горло несчастным девахам.

Конечно, сами по себе друзья при этом ничего бы не выиграли. Лишь размотали бы собственные кишки по деревне, а тела отдали бы на поживу гиенам.

Некоторые из приятелей Идоссо на самом деле были связаны крепкой клятвой с Кубванде. В свое время это обошлось младшему вождю в десяток отборных коров, дабы скрепить обещание верности у местных колдунов. И все же настоящую преданность и дружбу никакими коровами купить невозможно…

В игре Кубванде всегда предпочитал кости, которые сам вырезал, и раковины, которые сам раскрасил. Теперь ставками в игре были живые люди. Точнее, их кровь. Кубванде сейчас более всего заботило, чтобы это были его люди. Те, кто никогда не ударит в спину.

Вопрос только в том, согласится ли великий белый воин играть в предлагаемую игру, даже учитывая то, что ставки очень высоки…

После двух дней быстрого перехода отряд бомула вышел к долине Мертвого Слона. Даже у Кубванде не оставалось больше времени для игр. Даже думать об игре — и то некогда. Не до игр им всем стало.