Конан у Ворот Зла

Глава пятнадцатая

Этот край казался Говинду куда более опаслым, нежели его родные джунгли. Это было ясно даже без напоминаний со стороны Конана.

Ночи здесь были такие холодные, что даже странные, непривычные, закрывающие все тело одежды, сшитые из пушистых шкур животных, все равно не помогали и по ночам все тряслись от холода. Непривычными были скалистая почва, реки, где не водилось крокодилов, но которые могли в любой момент сильно разлиться после дождя. Бурь и ураганов было здесь не меньше, чем в джунглях; они свирепствовали так же страшно и так же часто. Здесь не было такого разнообразия животных, как в джунглях, но водились твари не менее опасные. Кроме того, Говинду совершенно ничего не знал об их повадках.

И еще пикты. Пикты всегда находились поблизости. Говинду чувствовал это, даже несмотря на то что возле пещеры Лизениуса их было не слышно, не видно, если не считать того отряда, что состоял на службе у самого колдуна.

За каждым из этих зловещих колючих темнозеленых деревьев мог скрываться пикт. Да и леса здесь были такие густые, что дикарям ничего не стоило в любой момент обрушиться на бамула в таком количестве, что у чернокожих воинов не было бы никакого шанса устоять. Говинду даже недоумевал: почему столь многочисленные пикты не могут разобраться с одним-единственным, пусть даже и могущественным колдуном?

Стоило лишь задуматься над тем, что ждет тебя в пиктском плену, как по спине пробегала дрожь даже у такого отважного воина, как Говинду. Бамула тоже имели обыкновение подвергать пленников ритуальным пыткам, но по сравнению с тем, что вытворяли с пленными воинами пикты, испытания бамула выглядели детской забавой.

Конан вскарабкался на кручу и встал на гребне холма рядом с молодым вождем. Прищурившись, он стал смотреть на восходящее солнце. Они выступили, когда небо было еще совершенно серым, и все это время безостановочно шли. День обещал быть ясным, поэтому можно было надеяться, что бамульский отряд сумеет уйти далеко-туда, где их ждет безопасность… или смерть.

— Смотрю, ты невесел, молодой вождь, — сказал Конан.

— Таковы мои мысли, — сказал Говинду. — Но вождь должен уметь держать язык на замке, не так ли?

— Я думаю, ты и сам это прекрасно понимаешь. Не мне тебя учить, — отозвался Конан. — Умея так управляться с людьми в твоем возрасте, я бы наверняка был бы сейчас полководцем или принцем. Ну да ладно. Это дело богов — делать наши жизненные пути гладкими или тернистыми; нам же остается только шагать по ним. Хотя, как я погляжу, ты уже привык ходить в сандалиях и кожаной одежде.

Говинду усмехнулся:

— Все равно остается ощущение фальши. Нога не чувствует земли. Впрочем, в здешней каменистой местности ходьба босиком была бы еще хуже. Стоит походить без обуви, и быстро начинаешь это понимать.

— Вуона, похоже, это уже поняла. Как у нее с ногами, получше?

Говинду почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Конан искоса глянул на него, и на мгновение ему показалось, что молодой вождь вот-вот затеет драку.

— Я видел, как ты втирал ей в ноги мази, а потом бинтовал их. Или мне не позволено было это видеть и не позволено об этом говорить?

— Я не спал с твоей женщиной, Амра. — В голосе Говинду слышалось напряжение.

— В этой земле я — Конан, знаешь ли, — послышался резкий ответ. Затем киммериец широко улыбнулся, будто желая сгладить резкость своих слов. — Я знаю, честь не позволит тебе спать с моей женщиной. Но Вуона, похоже, не против, не так ли?

— Тебе виднее, — отозвался Говинду. — Я знаю только, что у нее изранены нога, а мне не нужен человек, который задерживает отряд.

— Ты что, собрался бегать с ней наперегонки? Смотри, после твоих забот она ведь может и перегнать тебя.

Лицо Говинду продолжало гореть. Конан почувствовал, что перегнул палку. Смущать молодого вождя ему не хотелось.

— Пока Вуона не разводит ссор среди людей отряда, я не держу ее на привязи. Впрочем, если она начнет служить источником распрей, я все равно не стану ее держать… Была — и нет. Ну а что касается будущего… Если нам в какой-то момент станет понятно, что нашим костям не уготована участь валяться обглоданными на пиктской помойке, то тебе наверняка придет мысль взять себе первую жену. В этом случае Вуона будет не самым плохим выбором. Не забудь, она дочь одного из трех вождей Рыбоедов. Ты помнишь об этом?

— Я этого не знал.

— Никогда не упускай возможности послушать женщину, которая хочет с тобой поговорить. Половина неприятностей, связанных с женщинами, происходит оттого, что ты не разговариваешь с ними. Впрочем, Вуона не болтлива. Чего не скажешь о других. Что до меня, то я думаю, что брак между вождем долины Мертвого Слона и дочерью вождя Рыбоедов…

— Да, я понимаю. Поскольку я связан с тобой клятвой дружбы, это будет означать мир между тобой и Рыбоедами. Кроме того, поддержка с твоей стороны тоже будет много для меня значить.

— Не обольщайся. Если мне память не изменяет, я несколько попортил головной убор ее отца, когда он пытался напустить на меня своих людей, сочтя любимцем демонов.

— Любому понятно, что он не горит к тебе любовью. Но твое слово все равно

много значит. Впрочем, как и твоя воля, Конан.

— Тебе не так много предстоит еще узнать, как тебе кажется, молодой вождь. Что до меня, то я не испытываю никакого желания поменять бегство от пиктов на бегство от Рыбоедов.

— Все, кто пришли сюда с тобой, будут стоять за тебя до конца.

— Да, и это повлечет за собой смерть многих Рыбоедов. А это, в свою очередь, означает войну между ними и бамула. Погибнет много хороших воинов. Развязать войну — дело нехитрое. Куда труднее избежать кровопролития. Особенно если оно никому не нужно. — Конан посмотрел на Говинду: — Ладно, хватит об этом. Спускаемся вниз. Смотри, люди уже вплотную подошли к реке. А за теми валунами вполне могут скрываться пикты.

Отряд спустился с холма и нырнул под полог деревьев, растущих вокруг озерца, гце бамула пополнили свои запасы воды. Конан нигде не заметил признаков присутствия пиктов. Несмотря на то что лето было в разгаре, воды в лесу хватало. Впрочем, Конан был неприхотлив. Ему доводилось болтаться по пустыням, по сравнению с которыми сам Ад мог бы показаться райскими кущами. Киммериец никогда не упускал возможности пополнить запасы воды. Без воды им вряд ли удастся выстоять против пиктов, особенно если судьба занесет их на голые скалы, чего исключать было нельзя.

Кроме того, Конана уже начало разбирать любопытство: неужели им удастся выбраться из Дебрей Пиктов, не ввязавшись в войну с каким-либо из пиктских дикарских кланов? До границы с Боссонией оставалось несколько дней пути, а в лесу нет-нет да что-нибудь напоминало о присутствии пиктов: то выпавшее из головного убора перо, то раскисший от грязи мокасин. Правда, до сих пор пикты не показывались. Самое большее, что удавалось заметить, — кончик пера от головного убора. Да и то могло лишь показаться. Пикты, при всей своей привычке к лесной жизни, вряд ли умели столь искусно прятаться, чтобы оставаться невидимыми в течение такого долгого времени, особенно если учесть, что их пытались отыскать острые глаза киммерийца. Не говоря уж о том, что пиктам, по мнению Конана, не раз и не два предоставлялась возможность перебить бамульский отряд, причем с наименьшими потерями для себя.

Конан вел отряд, полагаясь на карту подаренную ему Скирой, и на свой многолетний опыт, что позволяло бамула избегать наиболее опасных мест. Но от всех опасностей отряд мог бы избавить только лишь какой-нибудь бог, который поднял бы их в воздух и плавно перенес на родину. Наверное, с полдюжины раз у Конана возникало ощущение, что вот-вот в спину ему вонзится стрела. Однако ничего не происходило.

Все это было более чем загадочно, а киммериец загадок не любил. Тем более здесь, в этих краях, населенных народом, известным своей свирепостью и коварством.

Многое, конечно, могла бы разъяснить Скира. У Конана накопилось много вопросов, которые он хотел бы ей задать. Он так и поступит, когда она в следующий раз коснется его разума. Она уже связывалась с ним мысленно. В первый раз это произошло ночью, когда он уже начал засыпать после изнурительного карабкания по склонам холмов. Сперва он подумал было, что магия исходит от Лизениуса, и вознамерился уже броситься на меч, прежде чем колдун овладеет его телом и обратит мощь Конана против его же людей.

Но это была лишь дочь колдуна. Ее мысли облекались в ее собственный голос, который он хорошо помнил. (Членораздельные слова, а не только сладостные вздохи.) Кроме того, было еще одно доказательство, что это она. К Конану пришли воспоминания о вещах, которые, кроме нее, не мог знать никто другой.

Скира дала ему совет. Он решил последовать ему. Киммерийцу уже не раз предоставлялась возможность оценить помощь девушки и мысленно послать ей благодарность. Однако она не отвечала. В конце концов до Конана дошло, что только она может посылать ему мысли, но не наоборот, разве что он обратится к колдовству, — а обращение к колдовству привлекало его не больше, чем перспектива стать евнухом.

Впрочем, возможно, ничего зловещего в отсутствии пиктов и не кроется. Не исключено, что Скире удалось отговорить отца от того, чтобы напустить на отряд Конана клан Совы. Теперь отряд бамула был уже за пределами территории этого клана и находился на землях, которые оспаривали друг у друга кланы Волка и Змеи. Что до Змей, тот, по крайней мере, враждебен Лизениусу. С Волками обстояло сложнее. Клан Волка слишком занят борьбой с кланом Змеи, чтобы вдаваться в длительные размышления — как, отчего и почему здесь могли оказаться северянин с чернокожими воинами. Наверняка воины клана Волка попытаются сделать все, чтобы уничтожить их.

Спустившись с холма, Конан догнал свой отряд и пошел в арьергарде рядом с Вуоной. Как раз в этот момент они покидали опушку. Конан заметил, что Вуена бросает недовольные взглядына Кубванде.

— У тебя что, неприятности с ним? — Конан чуть было не сказал: «опять неприятности». Впрочем, не стоит рассуждать с ней о копье, чуть не поразившей его во тьме пещеры во время сражения с хаканами.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать, — отозвалась Вуона. — Я с ним не ссорилась.

— Не думаю, чтобы он был таким глупцом, чтобы начать ссориться со мной до тех пор, пока мы не выберемся отсюда, — сказал Конан. Он нарочито произнес это достаточно громко, чтобы расслышали и другие. Вполне возможно, у Кубванде имеется уйма друзей, которые помогут ему осуществить коварные планы в отношении Конана, если таковые имеются. Но вряд ли Кубванде предпримет что-либо, пока все они находятся в незнакомых для бамула землях.

— Да, он не дурак, — согласилась Вуона. — И похоже, имеет куда большую власть, чем кажется на первый взгляд. Впрочем, я думаю, ты станешь значительно более великим вождем бамула, чем он.

— Это уж как боги захотят, — сказал Конан.

— Интересно, не захотят ли боги указать нам какое-нибудь безопасное место поближе, нежели Боссонские Пределы? — спросила Вуона почти жалобно.

Конан видел, что всякий раз, когда она делает шаг, лицо ее искажается. На повязках, которыми были обмотаны ноги девушки, выступили темные пятна.

— Может быть, найдутся безопасные места. Но только не от пиктов, — заявил Коная. — Я тебе вот что скажу. Стертые ноги все же лучше, чем перерезанная глотка или разможженный череп. Кроме того, в Пределах, у тамошних жителей, теплые дома, а на полах лежат меховые шкуры.

— Теплые? Неужто в этих землях есть что-то теплое?

Конан не стал говорить, что, если бы Вуона надела на себя побольше одежд, вместо того чтобы щеголять своими соблазнительными формами, ей было бы теплее. Возможно, в шкурах она будет не так привлекательна для Говинду.

— Они строят свои хижины из камня и тяжелых бревен. А внутри разводят огонь в каменных коробках.

— Стало быть, в этих хижинах можно задохнуться от дыма и жара!

— Не зимой.

— Зимой?

— Ну, это время, когда здесь намного холоднее, чем теперь. Когда здесь лежит снег — это замерзшая вода. Снега так много, что он покрывает землю слоем толщиной в рост человека. А все реки покрываются льдом, так что можно ходить по воде, будто посуху. В это время года, если нет убежища, можно просто умереть от холода.

Вуона подняла глаза к небу. На лице у нее застыло выражение испуга. Видно было, что она боится закричать. Конан осторожно положил руку ей на плечо:

— Сегодня снег не пойдет. И еще много дней не пойдет. Так что не бойся.

— А кто боится? — высокомерно сказала она. А затем более мягким тоном добавила: — Я надеюсь, мы выберемся из этого края прежде, чем наступит ЗИМА.

— Женщина, а я-то о чем толкую! — сказал ей Конан.

Воины, шедшие в авангарде вытянувшегося цепочкой отряда, услышали уханье филина, которое у клана Совы служило сигналом к выступлению. Носильщики остановились. Скира встала с носилок, с отвращением отвергнув руки, которые протянули несколько воинов, предлагая ей помощь.

Возможно, что в другой ситуации это могло быть истолковано как оскорбление людям, имеющим добрые намерения. Хотя Скире и казалось, что пикты настроены дружелюбно, но она все же не могла побороть отвращения и заставить себя прикоснуться к дикарю. Выбравшись из носилок, она огляделась. Солнце стояло высоко в небе.

Всю дорогу от пещеры она не могла отделаться от навязчивых кошмарных видений, в которых пикты вытворяли с ее телом такое, что заставило бы отвернуться в ужасе даже стигийца. Проснувшись, она обнаружила, что вспотела от страха, и с удовольствием сменила бы одежду как можно быстрее. Ее остановило лишь то, что в этом случае отец заподозрит, что она подхватила лихорадку — она вся дрожала, — и захочет немного ее полечить. А при магическом лечении Скира могла бы вольно или невольно выдать все свои тайны.

Впрочем, девушка склонялась к мысли, что именно эта самая тайна и мучила ее больше всего. Однако даже это беспокойство не могло помешать ей продолжать постижение искусства работы с кристаллом Траза. Периодически она связывалась с Конаном, направляя путь бамульского отряда.

Однако Скира начала подозревать, что, в конце концов, придет время, когда вся ее ложь выйдет на поверхность и ей придется беззастенчиво лгать в глаза. Да и кристалл некуда деть. Разве что передать какой-нибудь женщине, которой можно доверять. А ведь отец мог попытаться завладеть кристаллом, заподозрив ложь с ее стороны. Единственное обстоятельство, удерживавшее Лизениуса от подозрений, становившихся все более назойливыми, — это то, что Скира — его дочь — все, что осталось от его погибшей жены. Колдун отказывался верить, что дочь может предать его и нарушить его планы.

Планы отца всегда беспокоили Скиру. Здесь находился Сутаро, один из величайших военных вождей клана Совы. Лизениус часто называл, как наиболее вероятного претендента на звание мужа своей дочери. Сейчас у молодой женщины создавалось впечатление, что пикт хорошо знает об этом. Хотя, конечно же, его обхождение с ней свидетельствовало только о добрых намерениях… Скира сильно сомневалась, что эта гротескная пародия на куртуазность переживет свадебную церемонию и не исчезнет после того, как будет погашен свадебный факел. Впрочем, сейчас Сутаро был настолько вежлив с ней, насколько это можно ожидать от пикта по отношению к женщине-чужеземке.

Сутаро щеголял в одежде из оленьей кожи, обильно расшитой яркими ракушками и обломками человеческих костей. На плечи вождь небрежно набросил шкуру здоровенного волчары. Вооружился Сутаро, что называется, до зубов: лук, полный колчан стрел, копье с бронзовым наконечником, украшенное пучком лебединых перьев; на поясе висел топор и гандерский короткий меч — явный трофей с какого-то поля битвы.

Остановившись возле Скиры, он сделал движение, которое можно было бы принять за поклон.

— Надеюсь, с тобой все хорошо, достойная дама, — сказал он. Как почти все чистокровные пикты, он не говорил на хайборийском языке. Впрочем, в языке дикарей были сходные формы обращения, употребляемые по отношению к вождям и шаманам. Сейчас Сутаро густо сдобрил свою речь именно этими вежливыми формами. Если учесть обычную манеру обращения пиктов с женщинами, то нынешняя изысканность Сутаро для хайборийца была равнозначна стоянию на коленях.

— Я чувствую себя хорошо. Поход не утомителен, а надежда на победу укрепляет дух любого воина. — Говоря с Сутаро, она употребила то же вежливое наклонение, лишь в последний момент вспомнив, что в языке пиктов нет женской формы для слова «воин».

— Да. И пусть эта будущая победа сделает добрым твой взгляд на того, кто поведет воинов к этой победе.

Благодарение богам и за то, что в языке пиктов было слово «добро». В противном случае пришлось бы употреблять слово, означающее «похоть».

Скира сомневалась, что у нее найдется для Сутаро хотя бы одно теплое слово, даже если бы он завоевал и бросил к ее ногам весь мир. Впрочем, от ее истинного отношения к Сутаро ничего не изменится. Единственное облегчение — она не чувствовала угрызений совести, откровенно обманывая Сутаро, — угрызений, которые терзали ее, когда она вынуждена была лгать отцу.

— Мы с отцом всегда глубоко уважали воинов клана Совы. Ваша дружба безмерно ценна для нас.

— Это наполняет меня радостью.

Слово «радость» в языке пиктов имело еще одно, далеко не столь вежливое значение. Скира ни на мгновение не сомневалась, что коварный пикт намеренно проявил двусмысленность. Типичный пиктский вождь вряд ли блистал бы при дворе в Тарантии. С другой стороны, искушенный в интригах аквилонский придворный хлебнул бы горя, окажись он среди интриг пиктского клана (если бы ему вообще удалось остаться в живых, чтобы принять участие в оных).

Скира сделала несколько шагов, разминая затекшие ноги. Сейчас она была готова отдать даже кристалл Траза за горячую ванну (а может быть, даже и за букетик пахучих трав, чтобы только отбить вонь тысячи пиктских воинов, особенно теперь, когда солнце стоит высоко).

Вместо этого она мысленно отвернулась от неудобств, которые претерпевало ее тело, и начала припоминать, где находился Конан в последний раз, когда она вступала с ним в мысленную связь. Киммериец как будто привык к этой мысленной связи. По крайней мере, всякий раз, когда она касалась его сознания, он уже не взвивался на дыбы, как лошадь, которую задели факелом. Кроме того, ее мысленные беседы с Конаном оставались вне ведения ее отца.

Может быть, у киммерийца и не было «голоса-призрака», но глаз у него был очень острый. Это, в частности, касалось тех мест, где он сейчас находился. Множество сражений и охот, а также бегств, когда надо было спасать свою шкуру, до предела заострили его слух и зрение. Глядя на дерево глазами Конана, Скира могла пересчитать почти все иголки на ветвях в пятидесяти шагах над землей.

Скира не стала возвращаться к носилкам, чтобы развернуть карту, точно такую же, как была у Конана. Дело в том, что пикты понятия не имели о картах и, хоть они и уважали и боялись колдовства белого шамана и его дочери, тем не менее чувствовали себя не очень хорошо, когда прямо среди бела дня перед их глазами творилась «магия».

Вместо этого Скира уселась на ствол упавшего дуба, ощутив под собой мягкость и влажность гнилого дерева и вдыхая густой запах. Она слышала только чириканье птиц и жужжание насекомых над головой. Мир людей со всеми их неудобствами постепенно стал уходить куда-то вдаль. Осталась только природа, окружающая молодую аквилонку в тот момент, когда она собиралась с силами, чтобы отослать свой «голос-призрак» Конану…

Она вернулась из своего мысленного путешествия как раз вовремя, чтобы опять услышать уханье филина. Теперь оно означало конец привала. Разведчики доложили, что дорога впереди свободна, охотники вернулись, бурдюки с водой были наполнены. Воины, поклоняющиеся тотему Совы, были готовы снова выступить в поход.

Итак, Скира теперь знала, где находятся Конан и его люди. Они направлялись по тому пути, который выбрали. И пойдут по нему остаток дня. Это соответствовало планам Скиры. Будь она среди них и веди сама бамульский отряд, вряд ли она могла бы указать людям Конана лучшее направление, нежели то, каким они двигаются сейчас.

С наступлением ночи им понадобится свернуть еще дальше на восток, чтобы выйти вовремя к пещере. Кроме того, им также, возможно, понадобится защита против клана Змеи, к чьей земле они сейчас приближаются.

Сейчас у клана Змеи с кланом Волка было нечто вроде мира. До открытой войны дело не дошло, хотя она была готова вот-вот разразиться. Поэтому основная часть воинов клана Змеи была занята тем, что следила за перемещениями воинов клана Волка. Какое-то количество их, впрочем, должно было остаться вблизи пещеры. И их явно слишком много для двадцати бамула, киммерийца и женщины, что сопровождает отряд.

Можно было попросить у отца о магической защите, но Скира ему не доверяла. Он стал бы задавать вопросы. А если бы она стала отвечать на эти вопросы, ложь могла бы всплыть и ее маскараду пришел бы конец.

Оставался клан Совы. Стоит ли полагаться на него? Можно ли доверять Совам? Даже если они ограничатся борьбой с воинами клана Змеи…

Сутаро. Если дать ему какие-нибудь обещания, с него можно взять клятву удержать своих воинов от нападения на Конана или даже на воинов клана Змеи, разве что Змеи атакуют первыми. Клан Змеи и клан Совы издревле были врагами, но в настоящий момент войны между ними объявлено не было. Кроме того, клан Змеи сейчас по горло занят соперничеством с кланом Волка.

Можно, конечно, дать Сутаро кое-какие авансы, уверившись, что он не потребует остального прежде, чем битва не будет позади. Можно было бы придумать какой-нибудь предлог и удерживать Сутаро на расстоянии. Пикты очень подвержены вере в сверхъестественное, даже больше, чем другие дикари.

Конечно, потом пришлось бы спасаться от ярости Сутаро, ну да его руки вряд ли протянутся за пределы пиктских земель. А если ей, Скире, и ее отцу удастся выжить, о крае пиктов можно будет забыть, как о дурном сне.