Колдовские чары

Глава четвертая,

из коей становится ясно, что можно быть одновременно и королем, и тюремщиком, а профессиональные тюремщики бывают весьма падки до денег

Что за «очень важная персона» хочет видеть предсказателя, Константин уже догадывался. Пожалуй, личность эта не менее достойная, нежели царь Иван Грозный. А по некоторым деяниям король испанский Филипп Второй превзошел своего московитского коллегу.

Порой создается впечатление, что оба коронованных ублюдка и садиста воспитывались вместе. По крайней мере, в детстве их одолевала одна страсть: оба обожали мучить животных. Однако московитский царь впоследствии переключился на людей, а зверей использовал иногда разве что для расправы («обшивая медведно», то есть запихивая человека в медвежью шкуру, а потом спуская на «Топтыгина» собак). Зато испанский садист находил утешение не только в постоянном сожжении еретиков и затоплении кровью своих колоний в Европе (да-да, кроме Америки и Филиппин, до сих пор носящих имя коронованного психа, принадлежали ему Фландрия и даже Португалия). Но Филипп не только людей, но и братьев меньших не оставлял в покое, уже повзрослев.

И оба, как ни странно, управились со своими сыновьями. Да-да, и в этом царь Иван и король Филипп были почти что близнецами. Правда, московит все сделал своими руками, что же до Филиппа Кровавого, то он предпочел уморить своего сына, дона Карлоса, в тюрьме. (Так позднее поступил и Петр Первый, чем-то невероятно напоминавший и одного, и второго).

Да и вообще, похожи Московия и Испания. Обе поднялись, сожрав с костями конкурентов: одна — Великий Новгород и Княжество Литовское, вторая — Гранаду, которая, хотя и была мусульманской, но вполне признавала права и христиан, и иудеев, что для Средних веков кажется почти немыслимым. Обе постарались стереть саму память о том, что были какие-то иные варианты. И в Испании, и в России, утопавших в богатствах, народ нищенствовал и был оболванен до такой степени, что когда Наполеон после завоевания отменил крепостное право, только в этих двух странах начались партизанские войны. А в двадцатом веке обе страны пережили гражданские войны и кошмарные диктатуры. Правда, Испания почти оправилась от кошмаров. Видимо, и России это предстоит — в самом ближайшем будущем…

Но вернемся к «особо важной персоне». Уже в детстве короленыш (рука не поднимается назвать его романтичным словом «принц», хотя прекрасные принцы частенько бывают именно такими) сжег подаренную отцом обезьянку — по всем правилам расправы над еретиками и ведьмами. Это взбесило даже его отца, который готов был самолично высечь до полусмерти маленького мерзавца. Но за Филиппа вступился духовник: оказавшись на троне, сей отрок будет смело воевать с еретиками. Неясно, кто именно толкнул святого отца на такое пророчество, Бог или Сатана, но, надо сказать, оно более чем сбылось.

В юности, уже оказавшись на престоле, Филипп придумал развлечение и для себя, и для придворных — кошачий клавесин. Проще говоря, берут четырнадцать кошек, обладающих различными голосами, их помещают в особый ящик, намертво зажав хвосты. А над ними устанавливаются клавиши с иглами, бьющими по хвостам. Вот только теперь Филипп мог подходить к ящику и изображать из себя музыканта.

Но этим кошкам, можно сказать, еще повезло. Других в христианнейшем королевстве, как и в прочих странах Европы, просто сжигали на кострах и изводили самыми разными способами. Ведь сам папа Иннокентий VIII еще в пятнадцатом веке заявил, что кошка находится в союзе с дьяволом! Понятное дело, что «союз с дьяволом» не нравился никому. А посему Европа получила прочный и надежный союз с ее величеством чумой и ее величеством крысой. И миллионы людей отправились на тот свет.

Да, беззащитные животные тоже умеют мстить отморозкам — хотя бы своим отсутствием…

…Когда через два дня Косте принесли его саблю и мешок с травами и предложили, выйдя из дома, сесть в карету, то он все понял. Он и раньше полагал, что его захочет принять сам верховный правитель королевства, недавно сделавшего крупное приращение, захватив Португалию и ее колонии.

Теперь Константина везли в роскошной карете, в каких возят принцев крови. Он сидел на стеганом атласном сиденье, весь обложенный подушками и видел в окно надвигающуюся громаду. Эскориала — замка-монастыря-дворца, построенного двадцать лет назад по приказу нынешнего короля Филиппа Второго.

Нельзя сказать, что он не знал о том, кому его сейчас представят. И что оказывать хоть какую-то помощь такой личности — это полное неуважение к самому себе. Но, во-первых, Константин очень хотел хорошенько отплатить королеве Англии. А во-вторых, вся кошмарность Филиппа меркла перед угрозой протестантизма, который Костя отчего-то полагал едва ли не худшим врагом христианства.

Карета остановилась у самого входа во дворец. Два услужливых камердинера, конечно, знавшие о приезде предсказателя, побежали открывать дверцы, опускать подножку, чтобы дон Константин не прыгал на землю, а мог спокойно сойти вниз по этим железным ступенькам.

Его провели в блестяще обставленный вестибюль, где его ждал, наверное, сам министр, одетый чопорно, с шеей, съеденной высоким воротником камзола с кружевной опушкой. У этого человека, казалось, совершенно отсутствует мимика, а лицо министра напоминало мумию. Костя вспомнил, что тем же свойством отличался и здешний владыка.

Едва шевеля тонкими губами, министр спросил по-немецки:

— Господин Росин, вы знаете, зачем вас привезли в это здание?

— Для встречи и разговора с его величеством королем Испании Филиппом Вторым.

— Совершенно верно. Но вы слишком дурно одеты для такого высокого приема. Прошу пройти со мной в один из залов дворца. Там вам подберут костюм по вашему росту, займутся вашими волосами, бородой. Таков этикет. Прошу… — и «мумия» указала рукой в направлении, куда Косте следовало пройти.

Парикмахеры, костюмеры, чулочники и башмачники хлопотали над внешностью Кости не менее трех часов. Но когда все они решили, что его облик вполне соответствует требуемому эталону, Константин, посмотрев на себя в огромное зеркало, увидел в нем настоящего гранда. Только вот шпаги не хватало, и Костя спросил об этой детали у одного из костюмеров.

— Его величество не любит, когда в его покои входят с оружием. Тем более, он будет видеть вас в первый раз. Но вот потом мы подберем для вас великолепную шпагу из самых лучших толедских мастерских.

В камзоле с воротником, подпиравшим подбородок, Косте пришлось прождать еще около часа, пока в костюмерной не появился все тот же человек, похожий на министра. Он тихо произнес:

— Прошу пройти со мной. Его величество готов принять вас.

Константин шел по великолепным залам, тихим и пустынным, где не было людей, залам, украшенным лепниной, позолоченной резьбой, зеркалами в бронзовых рамах, по наборному паркету, видел картины, которые знал с детства по альбомам, и в зеркалах отражался он сам. Ему казалось, что он никогда не был в двадцать первом веке, что он из века шестнадцатого и слился он с ним настолько органично, как сливаются, к примеру, превращаясь в одну реку, два больших ручья, и вода обоих ручьев в этой реке уже неразличима.

У одной из комнат с открытой дверью проводник велел Косте знаком остановиться, а сам на цыпочках зашел вовнутрь. И в этот момент по дворцу пронесся душераздирающий вой — такой силы, что Константин невольно вздрогнул. Где-то кричал младенец — явно в агонии.

Вой повторился. Нет, это был не младенец. Кричало животное — яростно, отчаянно.

Тем временем вновь появился министр, который, как казалось, не обращает на яростные крики никакого внимания. В промежутке между криками «мумия» тихо сказала:

— Прошу войти. Его величество ждет вас.

— Простите, но что это?..

Костя не успел договорить. Министр понял его и так.

— А, вы о воплях? Это новый кошачий клавесин, измененная конструкция. Его величество сам предложил его. Весьма занятно и забавно, ха-ха-ха!

Он даже не улыбнулся, кажется, этот человек вообще не умел смеяться, но мог, в случае надобности, проговаривать смешки.

Константин, будто подстраиваясь под весь стиль дворца, почти на цыпочках вошел в комнату — совсем небольшую, почти кабинет. Клавесин он увидел сразу. Как и хозяина кабинета, полностью одетого в черное, который колдовал со свечами над жутким ящиком. Это существо с длинными тонкими ногами, обтянутыми черными чулками, которые только подчеркивали худобу, стояло спиной к Косте. Услышав его шаги, король повернул голову в его сторону и поставил свечи в подсвечник. Кажется, визит предсказателя к Филиппу дал краткую передышку пытуемым хвостатым еретикам.

Константин отвесил поклон. Филипп лишь слегка поднял руку в знак приветствия и, наконец, соизволил обернуться.

Если министр походил на мумию, то его повелитель — и вовсе на зомби, того самого живого покойника, которого, по слухам, могут создать африканские колдуны. Узкое лицо с огромным лбом, не прикрытым волосами. Весь бледный, холодный. Кажется, этот человек вообще не знал, что значит улыбаться или смеяться. Король стоял и в упор разглядывал вошедшего.

— Так вы и есть синьор Росин? — он сделал ударение на французский манер на последнем слоге, но говорил по-немецки довольно чисто. Как видно, короля предупредили.

— Да, ваше величество, — так же лаконично ответил Косте.

— О вас я слышал, когда вы еще жили при дворе Елизаветы в Англии. Что ж, не понравилось вам у нее?

— Не понравилось, ваше величество. Королева принуждала меня к разного рода неблагородным поступкам, принуждая убивать на поединках ее политических врагов.

— Значит, то были мои друзья… — глухо проговорил король. — И вы отказались?

— Отказался. Но королева попыталась меня принудить к тому, при этом не постеснялась использовать даже черную магию. Мне пришлось бежать. На корабле Дрейка я доплыл до Африки и там остался, прожив целый год у одного чернокожего племени.

— Святая инквизиция слишком склонна доверять разным ложным доносам. Если бы я раньше узнал о вашем прибытии в Испанию, вы бы не попали в ее застенок. Но давайте поговорим о главном. Меня очень интересуют ваши пророчества. О них я слышал, когда вы еще были при дворе Елизаветы, моего злейшего врага.

— Вы, ваше величество, хотели бы узнать то, что касается вас и ваших друзей? — спросил Константин.

— Именно так. Впрочем, все, что вы скажете о будущем моих врагов, тоже окажется мне полезно. Только не прибегайте, Бога ради, к столь путаной и иносказательной форме, каковую использовал Нострадамус.

— Я всегда говорю точно и ясно.

— Вот и прекрасно, — без всякой мимики сказал король. — Давайте присядем здесь, у стола. Так будет удобнее говорить и слушать.

Они присели у круглого инкрустированного столика, рядом с которым стоял огромный глобус из полированного дерева.

— Итак, ваши друзья… К ним, конечно, я отношу Марию Стюарт.

— И правильно делаете, — кивнул король.

— Она вот-вот должна быть схвачена со всеми заговорщиками против королевы Елизаветы. Их должны казнить за полгода до казни Марии. Отсрочку же должен дать особый суд над шотландской королевой. Ее обезглавят.

— Елизавета восстановит против себя весь католический мир! — с едва заметным возмущением проговорил король Филипп.

— Королева Елизавета не боится этого. Она успешно расправляется со всеми проявлениями католицизма в своем государстве. Она славная последовательница дела своего отца, Генриха Седьмого, затеявшего раскол в стране только потому, что римский папа не дал ему права на развод с Катериной Арагонской.

— Теперь о том, что предприму я, узнав о смерти Марии, — сказал король.

— Ваше величество, — позволил себе улыбнуться Костя, — а разве вы сами не можете сейчас предугадать своих действий в этом случае?

— Конечно, могу. Я пойду на Англию войной. Перебью там всех противников католической церкви и казню Елизавету, виновницу гибели Марии Стюарт. Для этого мне придется собрать большой флот, посадить на него войско, достаточное для сухопутных действий на территории Англии. Что случится с этим походом, вы можете предречь?

— Могу. Вы с Непобедимой Армадой, как будет назван ваш флот и войско, плывущее на нем, выступите в сторону Англии двадцать шестого июля восемьдесят восьмого года из Ла-Коруньи. Двадцать тысяч солдат будут на бортах ваших больших и, к сожалению, неповоротливых судах. Вы направитесь к Дюнкерку, чтобы принять на борта испанские войска, находящиеся в Нидерландах. Но сделать это не сумеете. Неподалеку от Плимута вас атакуют небольшие по размерам, но юркие и хорошо вооруженные английские корабли. Морское сражение будет длиться две недели, вам нанесут значительный урон, и испанцы задумают отступить. Но в Ла-Манше вас застигнет страшная буря. Остатки Армады будут разбросаны рядом с берегами Шотландии, пять тысяч испанских солдат, выброшенных бурей на берег, возьмут в плен англичане. Только треть вашего флота вернется в Испанию.

Костя видел, что Филипп потрясен предсказанием, тонкие пальцы его были переплетены, суставы побелели от напряжения.

— Теперь, если позволите, я предложу вам другой вариант событий… — начал Костя после долгого молчания.

— Предлагайте. Мои… друзья донесли: не все ваши предсказания сбываются. Кажется, в черном племени вы завели подругу, а после сказали, что ее сожгут на костре, как ведьму. Но, насколько мне известно, этого не произошло…

— Это так, ваше величество. Возможно, для того и даются дурные предсказания, чтобы они не сбывались. Итак, Мария Стюарт сейчас находится в Тауэре, до ее казни еще довольно времени. Что, если ее не казнят, а под видом Марии на плаху ляжет голова другой женщины. Например, закоренелой преступницы, все равно приговоренной к казни, и с удовольствием желающей сыграть роль погибающей королевы?

— Но куда же из Тауэра денется сама Мария? — сильное удивление отразилось на лице Филиппа.

— Ее украдут оттуда, переправят, хотя бы к вам, ваше величество. И при вашем дворе появится претендентка на английский престол. Уверен, что мне не удивятся и во дворце Елизаветы. Я сумею устроить заговор против нее, прекрасно зная тех людей, которые едва терпят, если не ненавидят «добрую королеву Бесс». Елизавета сама вручила мне список лиц для убийства их на поединке, так что при помощи соратников мне будет несложно направить в Тауэр саму Елизавету Тюдор, а в Вестминстерский дворец — католичку Марию Стюарт. А уж с ее воцарением на престоле английских королей католичество вернется в Англию само собой. Вам же не придется устраивать грандиозные морские операции.

Некое подобие улыбки заиграло на узком лице короля, что случалось с ним очень редко. Филипп с несвойственной ему страстью заговорил:

— Но, сударь, все то, о чем вы говорили, все эти планы — они прекрасны. Однако во всем этом кроется одно… скажем так, философское несоответствие. Ведь если вы пророк, предсказатель, то есть предрекаете событие, которое непременно должно случиться, то как же мы, будь мы хоть семи пядей во лбу, обладая смелостью, ловкостью и еще десятком других замечательных качеств, сможем эти непоколебимые факты истории изменить в свою пользу?

— Как? А вот именно при помощи мужества и находчивости людей, очень желающих эту историю переломить в свою сторону! — тоже с горячностью заговорил Константин, забыв даже про строгий этикет. — Мы убираем один из предшествующих другому факту факт, — например казнь Марии Стюарт. И история, предписанная Богом, — а я ведь только с Божьей книги считывал эти исторические письмена, — уже катится по направлению, нами намеченному.

— Да вы богохульствуете! — строго сказал Филипп. — Как же можно Божье предустановление изменить?

— Если бы человек всю свою историю находился в подчинении у Бога, тогда как можно допустить все человеческие кровавые бесчинства, войны, идущие одна за другой, реки крови, убиение младенцев, зло и прочее? Это тоже Бог предустановил? И пушки с порохом тоже Бог придумал? Тогда вы, ваше величество, такого Бога себе представили, который похож не на доброго созиждителя, а на злого тигра, жрущего своих детей. Разве таков Бог? Это человек творит историю, а Бог мне лишь подсказывает, что может случиться в будущем. Наше же право это будущее исправить!

Филипп помолчал. Нахмурясь, перемалывал слова Константина, прикидывая, отправить ли этого еретика на милосердную казнь без пролития крови, или же он еще окажется полезен. Потом король спросил:

— Ну и кто же факты истории исправлять пойдет? Кто из темницы вызволит Марию?

— Я вызволю! — твердо сказал Костя. — Я воевал, я многое умею. Да и смелости мне достанет. Я смогу усыпить стражей и даже на расстоянии приказать кому-то сделать то, что мне угодно. Конечно, если это позволит мне Бог. Я пройду через сто дверей, но выведу Марию, а на ее место посажу девицу, сходную по внешности с Марией.

Монарх слушал Костю с некоторым недоверием. Потом, снова едва заметно улыбнулся, он сказал:

— Я на веру многое принимать не люблю. Докажите мне сейчас же свою способность усыплять людей одним прикосновеньем пальца, и тогда мы с вами заключим договор…

— С радостью исполню ваше приказание, ваше величество, — улыбнулся Костя. — Только вам придется встать.

Филипп поднялся. Константин медленно подошел к королю, пристально глядя ему в глаза, потом рукою сделал плавное движение возле его уха, а после легонько коснулся указательным и безымянным пальцем правой руки его лба, тихо сказав при этом:

— Вы — спите.

Веки государя медленно закрылись, лицо стало еще более напряженным, и Костя приказал ему:

— Подойдите к стене, где висит картина с изображением морей.

Король безропотно подошел к стене, встал напротив небольшой картины.

— Теперь снимите ее со стены.

Филипп покорно снял картину и так и остался стоять с ней в руках.

— Теперь подойдите к клавесину и выпустите, наконец, кошек, — приказал Константин.

Это заняло довольно долгое время, причем кошки, с мявом вырвавшиеся на свободу, постарались оцарапать руки своего тюремщика.

Когда король остановился там, где и стоял, Костя прикоснулся к его лбу опять и приказал:

— Ваше величество, возьмите снова картину. И проснитесь.

Филипп вначале оторопело обводил глазами комнату, потом увидел картину у себя в руках, спросил испуганно и оторопело:

— Где я был? Почему эта картина у меня в руках? У меня на руках кровь…

— Это кошки, ваше величество. Вы выпустили их.

— И клавесин… Кошки… Они разбежались по всему дворцу, теперь их будет не собрать. Как больно!

— Вы находились во сне, но слышали мои слова. А вот клавесин… Должно быть, вам так пожелалось во время сна, ваше величество. Рискну предположить, что это развлечение вам просто надоело.

На сей раз небольшая ложь была полезна. Заодно король решит, что даже во сне оставался хозяином самому себе.

— Дайте мне картину, ваше величество, я повешу ее на место.

Костя принял картину из рук Филиппа и повесил ее на крюк. Король же смущенно проводил рукой по лбу. Потом сказал:

— Удивительно, я никогда не переживал такого. Я жил и не жил… Вы потрясающий человек! Но, — он нахмурил брови, — королю Испании еще никто не смел приказывать, только в детстве! Ах, я шучу! Синьор Росин, я убедился в ваших удивительных способностях и поверил в вас. Вы — настоящий чародей. Как вас… не раскусили в инквизиции и не сожгли?

— Но там я никого не усыплял, а то бы сожгли, обязательно бы сожгли!

— Однако займемся делом… — снова стал суровым Филипп. — Торопиться надо, но не слишком. Необходимо продумать все детали вашего сложнейшего вояжа. Чтобы усыпить бдительность стражей Тауэра, одних ваших способностей, как я полагаю мало будет. Сколько дать вам денег? Тысячу дукатов, две? Три?

— Думаю, что двух тысяч будет довольно, — сказал Костя, совершенно не представляя, сколько это. Он знал об одном: за время правления Филиппа цены в Испании подпрыгнули примерно в пять раз. В двадцать первом веке таким мало кого удивишь, но в Средние стабильные века… Не принесло Испании счастья золото Америки!

— Теперь — люди. Среди тех, кто приставлен охранять меня, есть два отчаянных головореза. Они, впрочем, люди образованные и умные. Это — лучшие мои агенты. Хотите взять их себе в помощники?

— Надо посмотреть на них и оценить.

— Говоря точнее — каждый сам себе выбирает друга. Вероятно, нам нужно будет как-то сообщаться друг с другом. В Лондоне у меня полно своих людей, а также есть тайная голубятня для почтовых голубей. Птицы обучены отменно, прилетают прямо в Эскориал. Но письма нужно будет писать только особым шифром. Этот шифр вам даст тот самый человек, который привел вас сюда, дон Риварес. Он — начальник моей тайной службы. Он даст вам Лондонские адреса моих друзей. Он же выдаст вам любое, какое хотите, платье и оружие. Он же посадит вас в карету, чтобы довести вас и ваших спутников до Ла-Коруньи. Там всегда стоит под парусами наш корабль, он очень быстро дойдет до Плимута. Когда Мария, о чем я всенощно буду молиться, окажется на свободе, ко мне ее нужно доставить на этом корабле. Он носит название «Нептун» и ходит под голландским флагом. Ну вот, будто бы и все… Все прочее узнаете от Ривареса, я же расскажу ему о наших планах. Ближе человека нет у меня на свете.

«Ближе „мумии“ у этого „зомби“ никого нет», — невольно подумал Константин.

Король подошел к посетителю. Константин видел, что тот хочет на прощанье его обнять, но королевское величие мешает ему сделать это.

— Прощайте, дон Росин. Бог да благословит ваш путь и все наше начинание. Успеха вам!

И король подергал ленту, которая, как видно, была соединена с колокольчиком. Дон Риварес появился через две минуты.

— Дон Риварес, мы с синьором Росиным столковались обо всем. Устройте его в Эскориале, как принца.

В устах Филиппа это звучало довольно жестоко.

— Пусть он отдохнет дня три-четыре, позаботьтесь о нем, — продолжал король. — Скоро ему в дорогу. Устроите его — и сразу ко мне: нам есть, о чем поговорить.

И Костя вышел из кабинета испанского монарха.

«Самого главного ты ему не предсказал, оно и к лучшему — сообщил Константину „внутренний голос“. — Ты не сообщил этому дегенерату, что в аду его непременно будут царапать кошки…»

Иногда Косте хотелось приглушить внутренний голос. Но не сейчас.

Помещения, предоставленные Косте в Эскориале, были действительно достойны наследных принцев. Как тут было не вспомнить о судьбе несчастного дона Карлоса! Но проведенные в этих стенах три дня Константин потратил совсем не для неги или развлечений. Он готовился к похищению из плена шотландской королевы Марии Стюарт.

Когда Костя спрашивал самого себя, зачем он ввязался эту авантюру, то отвечал примерно так: «Во-первых, мне отвратительна Елизавета, которая лишила ее короны и хочет казнить эту женщину. Во-вторых, мне лично симпатична Мария Стюарт, симпатична в силу того, что она — обиженная сторона. А я терпеть не могу зла — творения дьявола. В-третьих, мне на самом деле хочется провернуть нечто этакое, что затмило бы по ловкости, выдумке и авантюризму все известные истории примеры похищений, спасений и побегов. Это же и будет то самое изменение истории, о котором говорил Богдан. Вот заодно и посмотрим, можно что-то сделать, или же нет. Эх, Богдана здесь не хватает!»

Оно и верно, присутствие вечного спорщика Богдана могло бы сильно помочь. Возможно, он тоже загорелся бы идеей спасти Марию Стюарт. Правда, насчет зла и творения дьявола этот твердолобый атеист высказался бы очень коротко и вполне определенно. И на русском языке.

«Ну, кто тебе внушил, что есть добро и зло? — встрял „внутренний голос“. — Есть бессмыслица — это верно. Если хочешь, назови ее злом. Вот если бы негры зажарили бы тебя и съели, это было бы бессмысленно. Но, опять же, для тебя. А они желудки бы набили, а шаману от этого и вообще вышла бы большая польза. Если бы твою „Таню“ сожгли на костре, смысла бы в том не было бы вообще — сплошное зло. Правда, чиновник из инквизиции поставил бы это в свой отчет. Для него это явное добро, пускай и невеликое. То так…»

«Что ж ты запоздало советы давать принялся?» — язвительно поинтересовался Костя. Иных аргументов у него не нашлось, слишком уж складно говорил «внутренний голос». Порой Костя думал, а не нашептывает ли ему это дьявол?

«Ага, сейчас, дьявол… Делать ему больше нечего, как о рабе божьем Константине Росине персонально заботу проявлять! А насчет „Тани“ твоей ты бы не переживал. Вполне цивилизованная девушка! Бывали же случаи, когда невеста подкидывала жениху поленья в костер, когда того жгла инквизиция. Радовалась, стало быть, что он огнем очистится, и в ад не попадет. Так и негритянка твоя — шаман ей голову заморочил, вот и съела бы тебя, и не поперхнулась бы… Глупость — она и в Африке глупость, и в Европе…»

Внутренний голос замолчал. Константин даже не мог сказать, что это такое. Может, шизофрения тихонько начинается?..

Два тайных агента, предполагаемые спутники Кости, оказались вполне подходящими ему. Это были два крепких не слишком высоких парня с хорошей мускулатурой. Оба происходили из каких-то испанских деревень, но типично испанского в их лицах не было ничего. Впрочем, это еще один стереотип — типично испанский, типично английский, типично русский… Таких наций — типичных испанцев или русских, или кого-то еще, в природе просто не бывает. Бывают испанцы, но в ком-то течет арабская кровь, а в ком-то — нет. Наверняка есть потомки вандалов, основавших в свое время свое королевство Вандалусия. А еще — римлян. А еще — иудеев. Есть галисийцы и баски, да всех все равно не перечислить. И всех их так или иначе чужеземец зовет испанцами. Не типичными, а просто испанцами.

Сотрудники спецслужбы шестнадцатого века обладали внешностью какой-то смешанной нации, их лица казались блеклыми, тусклыми, даже некрасивыми. Но, увидев их в толпе, можно было просто скользнуть по ним взглядом — и забыть навсегда. Отсутствие особых примет примета настоящего шпиона. Но не единственная.

Рамон и Хосе отлично владели коротким оружием — стилетом, небольшим кинжалом, могли бы выступить с этими короткими «железками» против человека, вооруженного рапирой. Они, казалось, умели владеть любым оружием, которое только существовало в мире. Дон Риварес предоставил Косте для тренировок и испытания его товарищей большую оружейную залу дворца, где было собрано оружие со всех концов мира. Одновременно там располагался и тир. Рамон и Хосе показали Косте чудеса владения саблей, двуручным мечом, шотландским палашом, даже малайским крисом и турецким ятаганом, копьями разной длины и формы и, конечно, рапирой и шпагой. Потом они продемонстрировали, как умеют стрелять из луков разных форм, из самых различных типов арбалетов, из аркебуз, кулеврин, мушкетов, пистолетов — то есть в их руках начинало стрелять, колоть, резать, все делалось смертоносным оружием.

Прекрасны они были и в рукопашном бою, причем Косте показалось, что это — известное по двадцатому столетию каратэ и дзюдо. Но когда он спросил у испанцев, откуда они этому научились, то они сообщили: так дерутся у них в деревнях, в Андалузии и Арагоне, да и в других провинциях. В конце концов, пользоваться руками и ногами одновременно просто очень удобно.

Кроме того, Хосе и Рамон неплохо ездили на лошадях. Ну и, само собой, оба прекрасно говорили по-английски, что в Лондоне просто необходимо. Любой шпион Елизаветы мог задержать человека только потому, что его речь носила хотя бы легкий испанский акцент.

И это еще не все. Возможно, насчет образования агентов Филипп и дон Риварес слегка покривили душой, но определенные актерские способности у головорезов имелись. Хосе и Рамон отлично играли на гитаре, а когда начинали петь, то становилось понятно: любая девушка, услышавшая такую серенаду, сразу же упала бы с балкона прямо в объятия певцу, а отнюдь не в обморок из-за жуткого исполнения.

Но важнейшими особенностями своих новых друзей Костя нашел способность мгновенно принимать решения, запоминать лица, мелочи, внимательность и выдержку. Лучших помощников и придумать сложно.

Сборы в дорогу заняли немного. От кареты, на которой их собирались везти от Мадрида до Ла-Коруньи, где бы их уже ждал корабль, они отказались, решив, что проделают этот путь верхом, только взяв для смены и для поклажи по запасной лошади. Кстати, этих же лошадей они собирались захватить и на корабль, чтобы от Плимута до Лондона тоже проехать верхом.

Из оружия решили взять с собой узкие короткие кинжалы — для боя в переулке, как объяснил Хосе. А заодно — по паре хороших пистолетов с нововведением — ударными замками, которые только-только появились и были надежней колесцовых замков. А еще — по не слишком длинной колюще-рубящей шпаге. Драться на дуэли агенты Филиппа не предполагали, а оружие с режущей кромкой, а заодно способное колоть, могло бы пригодиться. Впрочем, Костя решил не оставлять в Мадриде своей сабли.

Важен был выбор одежды. Переодеваться в Лондоне, пройдясь по портновским заведениям, означало бы полный провал. Поэтому отобрали то, что вполне подойдет для английского горожанина средней руки.

Взяли, как настоял Костя, исходя из своего плана, по сутане англиканского священника, но заодно — и тот испанский наряд, в котором предсказателя отправили к королю. На случай, если придется пробираться в королевский дворец, он прихватил и красивую дворянскую шпагу. Еды не взяли никакой, средств должно было хватить.

Итак, ранним утром сентября одна тысяча пятьсот восемьдесят шестого года они выехали из Мадрида и направились на север Испании, к Бискайскому заливу.

До берегов Англии на «Нептуне» под голландским флагом они доплыли быстро и без приключений. По сходням, перекинутым с борта судна на пристань, путешественники провели своих лошадок, подкрепились в портовой таверне жареном ветчиной с пивом и на рысях по дороге, ведущей в Лондон, направились туда, где жили сейчас в непосредственной близости друг от друга две королевы — английская Елизавета и свергнутая шотландская владычица — Мария.

Дорога до Лондона заняла у них три дня. Они въехали в город туманов как раз тогда, когда он кутался в плотном, густом тумане. Первым делом отвели на рынок, где продавались лошади, своих коньков — они им больше были не нужны и только бы вызвали подозрение — в город въехали чужаки. Квартира, нанятая ими, была нарочно выбрана поближе к Тауэру. Расположившись в ней, спасители Марии Стюарт, вначале хорошенько подкрепились купленной на рынке провизией и, лежа на кроватях, вполголоса стали обсуждать план первоначальных действий.

— Спешить не будем, — сказал Костя. — Вначале пошатаемся по городу безо всякого оружия, даже без кинжалов. В Лондоне полным-полно шпионов Елизаветы, поэтому ухо держать востро. Но осведомителя найти нужно. У нас, как вы знаете, есть пять адресов, где живут наши друзья. Они-то должны быть посвящены в курс дела лучше, чем любая трепливая баба на базаре. Втроем к ним идти не стоит. Хосе пойдет к Джону Мартенсу, Рамон — к Джерому Лутцу, на Энджел-сквер, а я наведаюсь к Майклу Дугласу, на Джампин-стрит. Встретимся вечером и сверим полученные сведения.

Все трое и в самом деле явились на свою квартиру ровно в восемь пополудни, но сведения, которыми они обменялись, не сообщили ничего нового.

— Всех заговорщиков, кроме Марин, уже казнили, — сообщил Хосе.

— Всем головы мечом поотрубали, — сказал Рамон. — Народу собралось, как говорят, огромное количество. Все радовались…

— А чего бы им так радоваться? — наливая себе пива, сказал Хосе. — Неужто все так любят «добрую королеву Бесс»? Уверен, больше половины папе преданы, только королева их заставляет быть еретиками. Срам один!

— Да, и мне об этом тоже рассказали, — промолвил Костя. Он не стал уточнять, что люди, вероятно, радовались самому зрелищу казни. В Испании, когда жгут еретиков, народ тоже радуется.

— Мария же Стюарт в Тауэре, а вот только где? — продолжал он. — Тауэр велик. Если будем ее искать вслепую, запутаемся немедленно, а на каждом углу — охранник с алебардой. Чуть замешкался — сразу шум подымет.

— Нужен план замка с точным указанием того, где помещена Мария, — сказал Хосе очевидную вещь.

Рамон только улыбнулся:

— Это и ослу понятно. Только где ты предлагаешь взять тот план?

— Нужно его купить у того, кто знаком с расположением темницы, — сказал Костя.

— Стало быть, у коменданта замка. Он человек бедный, за десять шиллингов продаст, — Хосе принялся резать ветчину.

— Ну, не за десять, так за пятнадцать, — продолжал иронизировать Рамон.

— Господа, — серьезно сказал Константин, — в нашем распоряжении есть две тысячи золотых дукатов. Это — огромное богатство. Можете себе представить душу тюремного служителя, который хоть и сыт, хоть и при деле, хоть и не нужно ему сапоги тачать или шить штаны, но внутренне свою службу все равно ненавидит. Он не желает стеречь людей, которые хотят ему смерти, а единственная радость, которую он видит в своей службе — это сравнение своего относительно свободного положения с абсолютно несвободным положением узника. А еще им доставляет радость при случае узников унизить. И вот мы находим такого человека и вручаем… скажем, пятьсот дукатов. На эти деньги он может тут же уехать хотя бы во Францию, купить там дом и лавку и жить безбедно до могилы.

— Все верно, — сказал Рамон, — очень ему тогда надо хранить секрет, в каком застенке сидит приговоренная Мария! Только вот надо бы узнать, кто служитель, чтобы к нему легче подобраться. Пригласить в таверну на кружку эля, а там и разговорить…

— Подкараулим, когда будет выходит из замковых ворот — да и в оборот, — сказал Хосе.

— Это дело, ребята, я завтра на себя возьму, — решил Костя. — Беру с собою двести пятьдесят дукатов и, стоя в отдалении, слежу за теми, кто выходит из Тауэра. Лист бумаги с собой возьму. Этот человек в таверне должен мне план замковых коридоров нарисовать.

На том и договорились. Спать легли в самом добром расположении духа. Пока все складывалось по их плану…

Назавтра Костя засобирался. Был у него пошит из кожи широкий пояс, который служил еще и кошельком. Шестьсот пятьдесят монет в него входили с легкостью. Два таких же пояса от самого Мадрида, с такой же суммой, носили на себе Хосе и Рамон. Выбрав из него четыреста дукатов, Костя засунул их в шкатулку, которая хранилась у него в надежном месте, в самой квартире. Приняв благопристойный вид и опираясь на купленную трость, Костя направился в сторону Тауэра.

Крепость казалась неприступной. У ворот, кованных железом, стояли два стражника. Впрочем, неясно, сколько их было еще, эти-то — лишь для вида, знаменитая стража Тауэра. Пройдет время, и стражники будут сменяться с точностью заведенных часов даже под немецкими авиабомбами, падающими совсем рядом.

Ворота оказались на замке, а ключ, вероятно, находился у одного из алебардщиков, а может быть, и у коменданта. Костя занял пост ярдах в двухстах от ворот. Вот подъехала к воротам телега зеленщицы. Ее алебардщики, наверно, знали. Ворота отворили ключом своим и дали телеге въехать. Снова захлопнулись ворота, снова ключ проскрипел в замочной скважине. Через час выехала телега — постучали вначале изнутри, сказали, что хотят выехать. Солдаты алебардами порылись в сене, которое устилало телегу. Узников, даже если они смогли выбраться из камеры, никто не выпустит.

«Да когда же меняется внутренняя охрана? А если они так и живут внутри?» — не без опасений подумал Костя.

Через час подошел к воротам человек в кургузой одежонке, поздоровался с солдатами, они ему ворота открыли сразу.

«А что делает этот человечек — сторожит заключенных, носит им пищу, лечит их? Мне любой годится, кто откуда выходит, только б понеказистей был, чтобы взыграло у него все внутри, когда он услышит звон золотых монет!»

До самого вечера ждал Костя. Кто-нибудь въезжал или входил в крепость, а чтобы выходили оттуда — никого! Наконец, Константин дождался! Кованые ворота открылись и выпустили мужчину средних лет сурового и неприятного вида. Сразу было видно: это и есть цепной пес королевы Елизаветы. «Ну да ладно, — обрадовался Костя, — придется раскусить тебя, мистер гнилой орех!»

Дал он ему от тюрьмы отойти подальше, и когда углубился он в лондонский квартал, будто нагнал его, вежливо поклонился и чинно, улыбаясь от уха и до уха, весело сказал:

— Простите, сэр, мне лицо ваше что-то очень знакомо. Не вы ли Барт Комбри, мой давний приятель? Мы и возраста с вами одного!

— Нет, сударь, по-другому меня зовут — никакой не Барт я и не Комбри, — угрюмо, но все же не злобно отвечал мужчина, одетый совершенно по-простецки, но добротно.

— А я-то думаю — вот товарищ мой давний идет! — все настаивал лже-приятель. — Тогда бы нам — прямой путь в таверну, к утке с яблоками, голландской ветчине и элю! А вы, оказывается, совсем не Барт…

При упоминании об утке с яблоками у тюремщика, как заметил Костя, сильно дернулся кадык, а при слове «эль» — даже дважды.

— А может, мы и учились с вами когда-то вместе, только я не Барт. — Тюремщик остановился посреди дороги.

— Ну, так это вовсе и неважно, что вы не Барт! — весело верещал Костя. — С хорошим человеком всегда приятно в таверне съесть жирную такую утку, у которой корочка на зубах так и трещит! А запить ее, горяченькую, кружкой-другой эля — просто замечательно! Ну, школьный приятель мой, идемте. А то дома — сварливая жена и внуки — все орут! К черту бы их всех послал, да только уж больно набожен — чертей боюсь. Ну, вот и таверна прямо перед нами образовалась — этакий Ноев ковчег! Заходите!

Они зашли в таверну, довольно чистую, где не было ни слишком пьяных рож, ни нищих, ни разбойников с большой дороги. Как вошли и сели за стол у самой стеночки, в углу, под клеткой с певучей канарейкой, сразу подлетела к ним девушка — вероятно, дочь хозяина. Спросила, чего угодно господам, и тут уж Костя расстегнул кошель — и утку заказал (пожирней), ветчины (посочнее), поросенка (целиком), колбасок немецких и всяких к ним приправ — и с чесноком, и с травами, и с мятой, и с хреном. Заодно, конечно, и бутылку дорого джина — того, что пьют люди с немаленьким достатком. А для начала появилось шесть кружек того самого эля, который и стал главным аргументом для похода в таверну. Сам Константин едва не прослезился:

— И когда еще с хорошим человеком посидишь? Дома — ад сущий, здесь — рай! Что же выбрать доброму христианину?

Вопрос прозвучал чисто риторически, и вскоре двое «добрых христиан» вовсю занимались тем, что считается грехом объядения.

Когда «старые друзья» хорошенько врезали джина с пивом, убрали в глубины своих желудков утку и собирались уж к поросенку подступиться, спросил Костя у соседа:

— Джим, а ты чем промышляешь? Я вот, например, суконщик. А ты кто такой?

Джим махнул рукой:

— Дэвид, стыдно тебе и сказать…

— Чего же стыдного? Неужели палачом ты служишь? — и Константин весело рассеялся. — Так тоже полезная работа! Нужно же кому-то головы рубить? Вон, недавно врагам ее величества головы снесли, так все рады были, а если б не было таких, как ты… Считай, что ты врач! Лекарь, только лечишь всю державу.

— Да не палач я! В тюрьме служу, заключенным еду даю.

— Тоже хорошая работа! Ты ее не стесняйся: тюрьмы — вещь нужная и полезная. Куда же всяких преступников пихать? Не по квартирам же расселять?

— Нет, мне за свою работу стыдно. В Темзу порою головою вниз броситься охота — до чего же надоело все! Перед женою стыдно, перед детьми. Ах, жизнь никудышная моя!

Костя тут сделал задумчивое лицо и так сказал:

— Джим, приятель мой, а ведь я бы мог тебе помочь, коли работенка твоя тебе уже как рыбья кость — поперек горла застряла.

— Правда, сможешь? — со слезою посмотрел на Джима «Дэвид».

— Могу, могу! Денег у меня достаточно, и я тебе по старой дружбе мог бы деньжат подкинуть. С полтыщи золотых…

— Иди ты! — презрительно махнул рукой тюремщик, который понял, что это — всего лишь пьяный треп.

Тут Костя поманил его пальцем и пояс свой маленько приоткрыл, «засвечивая» золото.

— Здесь двести пятьдесят дукатов самой высокой пробы. Получишь их сейчас, а остальные — хоть через час.

— За что же это мне такое счастье? — задохнулся Джим неожиданным сюрпризом.

— Да за одну услугу. Маленькую такую услугу.

— Какую же… услугу? Или надобно кого… прикончить?

— Что ты, что ты! — замахал руками Константин. — Нет, Джим, убийцу я бы и за десять золотых нашел. А ты мне на листочке нарисуй план тюрьмы, в которой служишь. Подробно, со всеми коридорами и закутками и покажи узилище, где сидит королева Мария.

Но слишком уж поддался Костя на простоту Джима. Тюремщик с презреньем на него взглянул и так сказал:

— Я службу свою не люблю, но служил я честно и не продам секретов. Честный я, да! — и он с пьяной похвальбой ударил себя в грудь. — То-то я и смотрю, ты хорошо говоришь, а только вижу, что ты — ненастоящий «кокни».

И Джим подозрительно уставился на своего собеседника, вероятно, пытаясь установить характерные приметы «лица испанской национальности».

— А я знаю, что ты честный, Джим. Только для кого ты честен? Для службы, которую не любишь? Для королевы? Так мы королеву твою и не обидим. Нарисуешь план, а тюрьма-то на прежнем месте и останется стоять, только тебя больше в ней не будет. А будешь ты где-то во Франции, в своем винограднике, возле своего большого дома сидеть и ждать, когда твое вино поспеет. А как оно поспеет, возьмешь ты кружку величиной с ведро, своим вином наполнишь и всю ее выпьешь до дна. А рядом — твоя жена, сидит и обнимает Джима, который вдруг стал богатым и не ходит в вонючую тюрьму, чтобы давать там суп из рыбьей чешуи всякой преступной сволочи. Ладно, Джим, иди, коль ты честный малый. Мы за такие деньги других найдем.

Джим сидел молча примерно с полчаса. Потом стаканчик джина осушил и сказал:

— Бумага есть?

— Найдется, — вынул Костя лист и карандашик. Все это подвинул к Джиму, и тот стал рисовать…

Рисовал Джим долго, ибо Тауэр имел сложный план, много было там закоулков, переходов и этажей. Нарисовав, поставил он крест в одном месте. Молча, да ничего объяснять и не требовалось. Вот она, камера, где содержится Мария Шотландская!

— А не соврал? Ничего ты не напутал, Джим? Ведь ошибка может стоить тебе жизни, учти…

— Да я замок этот, как свои пять пальцев знаю, а Марии сам еду носил.

— У дверей Марии есть стража?

— Да, двое, с алебардами!

— У кого ключи от двери?

— Комендант их носит.

— Видел, какой «бородка» формы?

— Видал. Такая вот. Дай нарисую, — и Джим слегка дрожащей рукой изобразил ключ. — Правда, трухлявая та дверь. Можно и ломиком открыть, если в месте замка нажать. Все, гони монету!

— Куда положишь?

— Куда-куда — в карманы! — зло Джим сказал, и Костя стал передавать ему дукаты по десять штук. Тот считал и опускал в карман. Когда пояс опорожнился, «старый приятель» сказал ему:

— Ну, а теперь ко мне домой пойдем. Там остальное тебе отдам.

— Не пойду к тебе. Завтра в это же время, за этим столом отдашь вторую половину.

— А если обману и не приду?

— Тогда, считай, и я тебя тоже надул. Вот и будем квиты. Придешь!

— Нет, сюда я не приду, — твердо сказал Костя. — Боюсь, приведешь шпионов. Или со мной сейчас идешь и получаешь еще двести пятьдесят, или больше с тобой не встречаемся.

— Идем, — сказал тюремщик. Так и не доев жареного поросенка, они вышли в вечерний Лондон. Скоро они оказались у дома, где поселились похитители.

Константин вынес деньги.

— Только взгляни, а пересчитывать не нужно. Врать не буду. Спасибо тебе, старый сотоварищ Джим. Не ограбят тебя по дороге?

— Знали бы, какое несу богатство, непременно бы убили. А так — навряд ли. Ну, прощай, не свидимся уже. Завтра утром во Францию отбуду.

— Правильно. Там теплее. Ну, дай Бог тебе всего!

И Костя отправился в дом.