Медленно, словно тяжелораненый зверь, зализывающий свои раны, Лорайн начал выздоравливать. Прошли первые недели, затем месяцы после войны. Рубцы на теле земли понемногу затягивались свежей зелёной травой и молодыми побегами деревьев, высаженными вдоль дорог. На месте сожжённых ферм и разрушенных мастерских вырастали новые, ещё пахнущие смолой и свежей щепой, дома. Поля, удобренные пеплом и пропитанные кровью, вопреки всем ожиданиям, дали на удивление богатый урожай — народ шептался, что это благословение самой земли, отблагодарившей своих защитников.
Каэлан и Элинор находились в эпицентре этого титанического труда по возрождению. Они не отсиживались в восстановленной цитадели, а практически жили в седле и в дорожной колеснице. Каждый день их видели в разных концах герцогства: то на стройке нового моста, где Каэлан, скинув камзол, советовал инженерам и сам брал в руки инструмент, то на полях, где Элинор помогала собирать урожай и лично проверяла, чтобы зерно из援助ных запасов дошло до самых нуждающихся семей. Они выслушивали просьбы, разрешали споры о земле, награждали героев и поддерживали семьи погибших. Их авторитет превратился из завоёванного силой в нечто большее — в глубокое, непререкаемое народное доверие. Они стали не просто правителями; они стали Отцом и Матерью нации, живыми символами её стойкости и воли к жизни.
Их личная жизнь, прошедшая через горнило предательства, войны и бесконечного напряжения, наконец-то обрела мирное, глубокое русло. Боль прошлого больше не жгла, а стала напоминанием о пройденном пути, шрамом, который не болит, а лишь reminds о цене победы. Их любовь, пройдя через все испытания, окрепла, превратившись в тихую, всеобъемлющую, абсолютную уверенность друг в друге. Они часто приходили в пещеру к Сердцу Лорайна, не для сложных ритуалов, а просто чтобы посидеть в тишине у pulsующего кристалла, чувствуя, как его ровный, тёплый свет залечивает их собственные, невидимые миру душевные шрамы, наполняя силой для новых свершений.
Как-то раз они вдвоём стояли на главной стене Солиндейла, глядя на центральную площадь, где рабочие устанавливали новый памятник. Это была не статуя герцога в гордой позе или герцогини с символом власти. Это была бронзовая, отлитая из переплавленных вражеских мечей скульптура простого ополченца, который, опустив щит и меч, обнимал свою жену и ребёнка, прижимавшего к груди игрушечного деревянного коня. Памятник тихой, личной победе. Памятник всем, кто сражался не за славу, а за право вернуться домой.
— Мы сделали это, — тихо, почти шёпотом сказала Элинор, опираясь лбом на плечо Каэлана. В её глазах стояли слёзы — не горькие, а светлые.
— Нет, — поправил он её так же тихо, крепче обнимая за талию и чувствуunder рукой знакомую, дорогую форму её тела. — Мы сделали это. Все мы. Каждый крестьянин, взявший в руки вилы. Каждая мать, отпустившая сына на стену. Каждый ребёнок, молча переносивший лишения. Мы лишь… направляли их волю.
Внизу, на площади, резвился их сын. Орлан, уже подросший, крепкий мальчуган с тёмными волосами отца и ясными, добрыми глазами матери. За ним с неизменной бдительностью, но и с мягкой улыбкой наблюдала Лира, её военная выправка теперь гармонично сочеталась с ролью няньки. Рядом, что-то живо рассказывая и жестикулируя, стоял Жан — он полностью оправился от ран и теперь занимал почётную должность «советника по внешней торговле и особым поручениям», используя свои старые связи и знания уже на благо герцогства. Звонкий, беззаботный смех Орлана был для Каэлана и Элинор самой прекрасной музыкой, симфонией мирной жизни, ради которой они сражались.
Именно в этот момент к ним подошёл Алрик. Он выглядел невероятно старым, будто вся его накопленная веками мудрость и отданные силы наконец-то проявились во плоти. Но в его глазах светилось не истощение, а глубочайшее, безмятежное умиротворение.
— Моя работа здесь завершена, — произнёс он без предисловий, его голос был тихим, как шелест старых страниц. — Сердце Лорайна исцелено и сияет ярче, чем когда-либо. Его Правители нашли свою силу и свой путь, идут по нему рука об руку. Мне пора… отдохнуть. Посмотреть другие земли. Или просто молча сидеть у огня и вспоминать.
Элинор с грустью посмотрела на своего наставника, друга и спасителя. Она знала, что этот день неизбежен.
— Мы никогда не забудем вас, учитель, — голос её дрогнул. — Без вас… нас бы здесь не было.
— И не надо забывать, — его морщинистое лицо расплылось в тёплой, отеческой улыбке. — Но не живите прошлым. Просто живите. Долго. Счастливо. Мудро. И… передайте мои знания ему, — он кивнул тростью на бегающего внизу Орлана. — В нём дремлет не только ваш дар, дитя моё. В нём дремлет будущее. Будите его осторожно.
Он развернулся и, не прощаясь больше, зашагал прочь по галерее, его худая фигура постепенно растворялась в солнечных бликах. Он ушёл так же, как и жил — тихо, скромно, оставив после себя не горечь утраты, а светлую, щемящую печаль и чувство неоплатного долга.