Дверь в её покои захлопнулась с таким грохотом, что зазвенели хрустальные подвески люстры. Но ещё громче в ушах Элинор звучали последние слова Каэлана, брошенные через плечо, холодные и острые, как лезвие:
— Никто не входит. Никто не выходит. Ради вашей же безопасности. И безопасности… того, что вы носите под сердцем.
Щелчок тяжёлого замка прозвучал как приговор.
Элинор медленно опустилась на ковёр, не в силах сдержать дрожь. Предательство. Полное, абсолютное, безоговорочное недоверие. Он поверил желчным строчкам старого дневника, а не ей. Он увидел в ней не жертву, не любящую женщину, а сообщницу убийц своей матери. Воздух в комнате стал густым и спёртым, будто в склепе.
Она не знала, сколько просидела так, обхватив колени, пока её тело не начало коченеть от холода. Странного, идущего изнутри холода. Она посмотрела на камин — огонь весело потрескивал. Но тепло от него не доходило до неё. Напротив, её пальцы стали леденеть, а дыхание превратилось в клубы пара. Она с ужасом наблюдала, как причудливые морозные узоры поползли по стёклам окон, по зеркалу в резной раме, по вазе с увядающими цветами.
Её магия, всегда бывшая для неё источником тепла и уюта, отозвалась на душевную боль самым чудовищным образом. Она вывернулась наизнанку, превратившись в свою полную противоположность.
Дверь скрипнула. Элинор вздрогнула, ожидая увидеть Каэлана. Но в проём протиснулась худая, чуть сгорбленная фигура Алрика. Лицо старого мага было серьёзным.
— Дитя моё, — прошезпел он, быстро закрывая за собой дверь. — Что он с тобой сделал?
Он не стал спрашивать, что произошло. Он увидел всё — иней на стёклах, её синие от холода губы, отчаяние в глазах.
— Он… он ненавидит меня, — выдохнула Элинор, и её голос дрожал.
— Он ослеплён болью, — поправил Алрик, скинув свой потертый плащ и накинув его на её плечи. Плащ пах пылью и травами, но был тёплым. — Но сейчас не о нём. О тебе. Твоя магия… она восстала против тебя.
Он опустился перед ней на колени, его старческие, покрытые прожилками руки взяли её ледяные пальцы.
— Ты всегда думала, что твой дар — это просто тепло. Это ошибка. Ты — проводник фундаментальной силы жизни. А что такое жизнь? Это и рост, и увядание. И тепло, и ледяной покой. Твоё горе, твой страх… они переключили тебя. Ты неосознанно направляешь энергию не на созидание, а на угасание. На себя.
Элинор смотрела на него с ужасом.
— Я… я умру? Умрёт мой ребёнок?
— Нет, — твёрдо сказал Алрик. — Пока я жив — нет. Но тебе нужно научиться контролировать это. Сейчас. Немедленно. Иначе следующий приступ может оказаться фатальным. Не для тебя — для тех, кто рядом.
Он зажёг несколько ароматических палочек с тёплым, древесным запахом и усадил её в кресло.
— Закрой глаза. Дыши. Не пытайся греть себя. Просто представь… корни дерева. Глубоко под землёй. Им не холодно и не жарко. Они просто есть. Они прочны. Они держат. Держат тебя. Держат жизнь внутри тебя.
Элинор, повинуясь, пыталась дышать. Слёзы катились по её щекам и замерзали. Но постепенно, под мерный, успокаивающий голос Алрика, ледяная дрожь в теле начала отступать. Мороз на стёклах медленно пополз назад, тая. Это был не прогресс. Это была лишь передышка. Но первая битва за себя и своего ребёнка была выиграна.