Дорога обратно в Солиндейл, которая обычно занимала несколько дней, была преодолена Каэланом за рекордное время. Он гнал коней и людей, не давая им ни минуты покоя. Теперь, когда пелена спала с его глаз, всё встало на свои места. Поддельные документы, «случайная» находка дневника, его собственная слепая ярость — всё это было частью изощрённого плана.
Его не остановила и засада. Наёмники, хорошо вооружённые и подготовленные, атаковали их на узкой горной тропе. Но они не учли одного — ярости самого Каэлана. Он не отсиживался в центре отряда. Он рванул вперёд, его клинок, давно не вкушавший крови, свистел в воздухе, описывая смертоносные дуги. Его гнев, долгое время направленный не туда, наконец-то обрёл верную цель. Он сражался как демон, вдохновляя своих воинов. Наёмники не ожидали такого ожесточённого сопротивления и были перебиты почти до единого. Оставшегося в живых Каэлан personally допросил — коротко и жёстко. И получил confirmation — их прислали из Валерии, чтобы задержать его.
Это лишь подлило масла в огонь. Теперь он мчался не просто к жене, он мчался на войну. Войну за свой дом.
Тем временем в Солиндейле Элинор пыталась узнать что-то о судьбе Жана. Через Миру и других верных людей ей удалось выяснить, что старые доковые склады, где его держали, теперь усиленно охраняются. Штурмовать их у неё не было сил. Оставалось только ждать. И надеяться, что её крик был услышан.
Однажды утром, во время очередного заседания совета, где Малькольм пытался протолкнуть новый указ о «чрезвычайных полномочиях» на время «отсутствия герцога», на площади перед цитаделью внезапно раздался шум — топот копыт, окрики, звон доспехов.
Сердце Элинор замерло. Она подбежала к окну.
И увидела его. Каэлан. Он сидел на своем боевом коне, запылённый, в походных, помятых одеждах, но с прямой спиной и взглядом, в котором пылал холодный огонь. За ним выстраивались его стражники, а также несколько незнакомых людей в одеждах столичных чиновников.
Он спешился и, не глядя по сторонам, тяжёлыми шагами направился ко входу в ратушу. Народ расступался перед ним, замирая.
Малькольм, услышав шум, побледнел. Его уверенность мгновенно испарилась.
— Ваша светлость! Какая неожиданная радость! — залебезил он, но голос его дрожал.
Каэлан проигнорировал его. Его взгляд пробежался по собравшимся и остановился на Элинор. В её глазах он увидел не упрёк, не торжество. Он увидел бесконечную усталость, огромное облегчение и… надежду. Этого было достаточно.
Не говоря ни слова, он прошёл к председательскому месту и, положив руку на спинку кресла, обвёл собравшихся ледяным взглядом.
— Все указы, подписанные в моё отсутствие, — объявил он громовым, не терпящим возражений голосом, — отныне считаются недействительными. Заседание совета объявляется закрытым. Все в срочном порядке prepare отчёты о произошедшем за этот срок. Герцогиня, — он повернулся к Элинор, — пройдёмте. Нам нужно обсудить… положение дел.
Это был не вопрос. Это был приказ. Но в его тоне сквозь стальную официальность пробивалось нечто иное — признание её силы и готовность наконец-то выслушать. Их долгая разлука подошла к концу. Теперь предстояло самое трудное — разговор.