Книга Кораблей. Чародеи [СИ]

Глава 11 Дальнолесье, Твиллег. Аррайда

Сандра Талька изводила нас всю дорогу до Твиллега. Спасение от ордальонского плена ударило ей в голову не хуже осеннего меда. И стоило Одрину ласково посмотреть на меня или обнять, как рыжая менестрелька разражалась горестными воплями, суть которых сводилась к одному: насколько можно быть нежным и заботливым с одной… круглоухой, и небрежным с другой… элвилин.

Еще в Вересковом цвете, откуда вообще-то следовало уехать как можно скорее, став спиной к каурой Вещунье, рыжая громогласно повествовала, как же болит у нее колено и как не хватает ей дружеского плеча, руки и спины, чтобы закинуть в седло. Так что под конец проникновенной речи я уже всерьез подумывала, не отвесить ли ей оплеуху.

— Я когда сказала, чтобы ты не спешивалась?

Дитя Люба уставило на меня очи подстреленного лося:

— Я… вы… бесчувственные! А меня пытали, и мое колено…

Одрин повернул к ней голову и сказал с легкой насмешкой:

— Вас предупреждал Сингард, милая, что с коленом надо лечиться, а не мотаться по Даринге. Из замка вас никто не гнал… Да и Орден всего лишь два года, как объявил нас вне закона. А вы хромаете уже лет так триста и даже больше. Причем, лишь тогда, когда рядом имеется подходящий объект для управления.

Сандра Талька задохнулась, а потом разоралась с удвоенной силой:

— Да как вы смеете! Я дочь князя и требую, чтобы со мной обращались сообразно моему положению!

— А может, вам раек подарить? Вы преуспеете, — беловолосый князь улыбнулся. — Кстати, Сианн давеча что-то пел о каком-то хромом колене. Не это ли послужило поводом вашего стремительного отбытия в Вениссу?

Талька заполыхала.

— Князь Сианн — благородный человек.

Одрин сузил глаза:

— Что из этого следует? Что я не человек? Или что не благороден?

Подтолкнул девицу ладонью под колено:

— Давай! Хотя могла и с ограды…

— Да как вы…

Не говоря больше ни слова, Мадре подхватил брыкающуюся рыжую под микитки и закинул в седло. Сунул ей в руки медвежонка:

— Ну вот, хоть не зеленый, зато настоящий.

Откуда в нашей компании взялся медведь?

Мы с рыжей менестрелькой благополучно удрали из сатверской тюрьмы, заплатив за спасение деньгами Торуса Фенхеля эйп Леденваля, легата ордена Божьего суда и старшего сына моего жениха. На постоялом дворе наткнулись на младшего сына — Сианна, прибывшего с приятелями спасать нас и Бригиду Мирну. Позаимствовали у него лошадь и вырвались на ней из города. Элвилинские лошади — не то что человеческие: крепкие, резвые и неутомимые. Так что погони можно было не опасаться.

По дороге мы заехали в деревеньку Вересков Цвет, там же князь Одрин, приехавший нам на помощь, повстречал бродячих скоморохов с привязанным к тележке медвежонком. Продать они медвежонка не захотели, жених полез в драку, я тоже в стороне не стояла. И теперь подарок для дочки Мирны посапывал перед Талькой. Сама же рыжая надулась и около часу молчала так выразительно, точно орала непристойности.

Жених придерживал меня в седле гнедого, сидя за спиной.

— Как ты, Триллве?

Я проглотила кислый комок в горле:

— Она что… правда из-за песенки сбежала?

Одрин тихо хмыкнул:

— Скорей, из-за нежных чувств, испытанных ею к этому обормоту Алерчику. А Элвин — сразу за ней следом, вершить великие подвиги в Сатвере во имя любви. Дурачок.

— Что: так друг за другом и бегают? О-о… Да! — я сердито хлопнула по колену. Я его видела… Элвина… только он там так и остался, и грудь выпала…

— Что-о? — Одрин захохотал в голос, распугав с веток пичуг, мазнув меня по затылку растрепанными волосами. Я же поведала ему о нашей встрече с незадачливым шпионом в красном платье, которого остался утешать Сианн. Если они, наоборот, не подрались из-за рыжих кудрей и зеленых глаз, обладательница которых ехала сейчас с нами.

— Тише, Триллве, — попросил жених, икая от смеха. — Я не собираюсь туда возвращаться, пока ты… вы, — он искоса глянул на Сандру Тальку, мрачно трясущуюся на Вещунье с медведем в обнимку, — не будете в безопасности. Сианн сам разберется. Его для того и послали.

— Сианн выдает себя за Торуса!

— Они взрослые тысячелетние мужики, солнышко. Ну, все, кроме Сябика, который тоже с ними. Справятся. Хотя… все равно дураки. И я за них волнуюсь.

Одрин поцеловал меня в макушку:

— Мы едем в Твиллег. Все, я сказал.

Во дворе элвилинского замка Сандра Талька соскользнула с Вещуньи, выпустила медвежонка — он тут же ломанулся в ближайшие кусты, — пошатнулась и, интересно побледнев, мягко брякнулась в обморок.

Я с помощью князя спрыгнула на землю, увидела, как рыжая падает — надо признаться, очень изящно и нарочито падает, и подумала о ней не слишком хорошо.

— Сингарда! — заорали мы с женихом дружно и, сморгнув, переглянулись. Я допрыгала до бортика фонтана и уселась, вытянув раненую ногу.

— Вообще-то Торус ее побил, так что…

На наш вопль сбежалась чуть не половина замка. Впереди всех неслась синеволосая Артемия за руку с Любом — те самые детишки, что нашли и вытянули меня из замкового рва, когда я невесть как оказалась в Твиллеге:

— Вы верну-улись! Живые? Все-все?

Люб бросился на колени перед сестрой и стал ее тормошить:

— Сандра! Что с ней? Она умирает?!

Я плеснула в мальчишку водой из фонтана:

— Не думаю! Водой ее полей…

Люб гневно уставился на меня. Зато Темка послушно окунула косу в фонтан и стала отжимать ее на рыжую. Помогло. Сандра Талька затрепетала ресницами и уселась, морщась, держась за распухшее колено.

— Не все, — ответила я, наконец, на Темкин вопрос. — Сианн остался в Сатвере изображать Торуса.

— Ой-ей, — девочка мокрой косищей прикрыла рот.

— Ну, и плед тоже там почил, — зачем-то прибавила я, сунув ладонь в сапог к ране. Там было тепло и мокро.

Я быстро вымыла руку в чаше за спиной и криво заулыбалась.

— Они очень похожи, Сианн с Торусом, просто одно лицо. Пока рот не откроют — не различишь.

Тут во дворе, переваливаясь и громко пыхтя, объявился дедка Сингард, золотой шевелюрой озарив все вокруг поярче заходящего солнца. Раздвинул толпу. Мрачно склонился над Сандрой Талькой:

— А я говорил, дева, — наставил лекарь толстый палец в ее колено, — а я предупреждал.

Темка потянула Мадре за рукав.

— Господин князь… а мама?

— Алиелор ее вытащит.

Одрин присел на корточки передо мной и отвел руки, сложенные на коленях. Похоже, моя хитрость его не обманула:

— Идите-ка сюда, Сингард.

Но вместо лисокудрого лекаря к фонтану высочила девушка-кухарка — мне ее довелось мельком увидеть, когда я заглядывала в замковую поварню. Светлая коса девицы растрепалась, передник сбился:

— Ой, там! В кустах! — кухарка испуганно взвизгнула.

Дедка ломанулся в кусты и вытянул оттуда нашего медвежонка. Медвежонок вертел башкой и громко чихал от запаха валерианы, пропитавшего Сингардову мантию.

Кухарка отскочила, а Темка — наоборот. И радостно ойкнула:

— Ой! А это мне?

— Тебе. Князь его спас… — я вспомнила улицу деревеньки Вересков цвет с ее пепелищами и трупами, и мне стало нехорошо.

— Медве-едь…. Князь, вы такой смелый… — Артемия восхищенно посмотрела на Мадре.

Одрин слегка смутился.

— Ну… я же тебе обещал. Правда, зеленых в лесу не было, только поспевшие.

И поднял глаза:

— Сингард!

— Ну что вы визжите, князь, как неподстроенная лютня, — проворчал дедка, склонившись надо мной. — Что тут у вас?

Артемия схватила в охапку медвежонка и, обогнув испуганную кухарку, кинулась тыкать зверем в Люба. Он же, держа сестру за руку, ошеломленно хлопал рыжими ресницами.

— Мэтр, вы Талькой займитесь.

— Хромоногой? — крякнул лекарь. — Подождет.

Сингард стал грозно закатывать рукава. Одрин тоже глянул на меня сурово:

— Так, Триллве, кто мне обещал заботиться не только о себе?

Я покраснела.

Этот мужчина… просто несносен. Упрям, приставуч… да что он себе позволяет! Я ему не жена еще!..

Сингард решительно сдернул сапог с раненой ноги. Я взвизгнула. Одрин успел спасти меня от падения в фонтан и сильно прижал к себе.

— От девки… — ворчал златовласый дед. — И где ж я на вас костылей наберусь?

— Меня на руках носить будут, — дотянувшись, я отпила воды из чаши за спиной. Та оказалась солоноватой и пахла осенью. А сидеть с Одрином рядом — я и забыла, насколько это приятно. Но пусть себе не думает…

— Вот и несите барышень в лазарет. А то колготню здесь устроили, — Сингард, ровно на гусей, замахал руками на обступивший нас народ.

— Сатвер! Погодите! Вы же из Сатвера приехали? — давешняя кухарка вертела головой между мной и Талькой, не зная, кого хватать за руки и кому заглядывать в глаза. — Вы там Элвина не видели? Ну, высокого, темненького такого!

И стала смущенно наматывать на палец кончик светлой косы.

— Видели, — на весь двор сказала я. — Только он теперь Элвина.

Очами души я в который раз узрела нелепую блондинку в красном, вертящую Тальку и теряющую «грудь» и парик, и зашлась истерическим хохотом.

— Ой, может, вам водички?

— Спасибо, Клаудиа, тут хватает водички, — Одрин кивнул на фонтан. Легонько похлопал меня по щекам и подхватил на руки.

— А… а зачем ему это?

— Маскируется, — важно ответил Люб за сестру.

— Постойте, а он… он мне ничего не просил передать?

— Просил… ик… чмокнуть тебя в щечку, — отозвалась Талька, пряча лицо в ладонях и трясясь от беззвучного смеха. Повариха просияла:

— Ой, спасибочки! Ой, счастье-то какое!

Брат подергал Сандру Тальку за рукав:

— Ты ж к мастеру Орландо поехала! А как тебя в Сатвер занесло?

Рыжая покраснела.

— Ну, я и доехала…

— Так быстро?

— Ну, мастер меня научил, как дольмены открывать…

— А можно подробнее? — заинтересовался, не отпуская меня, князь Мадре.

Менестрелька взлохматила кудри, вскинула голову и пропела сильным, чистым сопрано:

— Любовь, зачем мою волнуешь кровь?!

Любовь, терзаешь сердце вновь и вновь!

Любовь… — голос взлетел на недосягаемые вышины. Пой Талька, скажем, в трапезной, лишиться нам стекол в окнах, люстр и половины посуды.

Нет, ну вот же врушка рыжая, «только самые сильные маги могут дольмен открыть!» Хотя, с таким голосищем…

— Спасибо-спасибо, мы поняли, — пробормотал князь, ухмыляясь. — И что же было дальше?

Менестрелька замялась.

— Ну, мастеру было не до меня, в Школе искусств как раз облава случилась, короедов искали. Он и запихал меня в дольмен по-быстрому, у себя в кабинете.

Одрин покивал:

— Да-а, интересные объекты в кабинетах встречаются.

— Только я… сфальшивила-а! — рыжая опять прикрыла лицо руками, на этот раз, чтобы пореветь. — Лю-уб, папе не говори!

Конопатый сунул сестрице не слишком свежий платок и рассудительно произнес:

— Так папа все равно узнает. Он всегда все знает.

Лекарь Сингард загадочно покивал золотой головищей:

— Та-ак, тут валерьяна нужна… Вот что, юноша, — строго обратился он к Любу, — отведите сестру в лазарет. А пугать потом ее будете.

— Провожу, — согласился мальчишка, вставая. Подал руку сестре. Опираясь на Люба, Талька поковыляла к лестнице на галерею. Одрин опередил их со мной на руках. Интересно, в прошлый раз, вытаскивая меня из-под этой самой лестницы и неся в замок, князь понимал, что несет невесту?

Казалось, я пробыла в Твиллеге всего ничего, а воспоминаний было на целую жизнь.

Вот тут мы с синеволосой Темкой и Любом выжидали, пока мимо пройдут стражники, тут — перетягивали с Одрином мраморного элвилинского лучника… бедный князь, лежать среди обломков с посторонней круглоухой девицей на груди и любоваться потолочной резьбой! Здесь же я сидела в нише, и ко мне приставала княгиня Идринн, которой не нравились мой вид и моя прическа… ох, не к ночи будь помянута… хотя до ночи еще далеко… А вот дверь в библиотеку с розовыми диванчиком… Я залилась румянцем и спрятала лицо у Мадре на груди, глубоко вздохнув.

— Сингард! Ей нехорошо.

— Так ногами двигайте, — отозвался дедка флегматично.

В лазарете меня уложили животом на холодный мраморный стол.

— Ну, и где эта Тулинни? — ворчал по привычке Сингард. — Ну, князь, ну и наградили вы меня помощницей. А с медведем с ней и вовсе сладу не будет. Да не стойте пень пнем, наберите в таз воды и тащите сюда.

Послышались шаги, что-то глухо брякнуло, и в фарфоровое дно таза ударила вода.

— Ну, давайте, — продолжил лекарь, — вот эти лоскутья надо отмочить и содрать.

Он пошлепал губами.

— А штаны так и вовсе разрезать, все равно пропали.

Я вообразила, в каком виде сейчас предстану возлюбленному, и вцепилась зубами в угол кожаной подушки у себя под головой.

— Перестаньте грызть обстановку, — буркнул дед. — Я бы, князь, дал организму самому справиться, без волшбы обошелся, но ежли вы настаиваете…

Мадре с грохотом опустил таз в изножье стола.

— Вы старый циник, Сингард.

— Не ругайтесь. Лучше дайте даме руку, чтобы не так боялась. Пяток синяков на запястье вам не повредит.

— Я не боюсь, — огрызнулась я.

— Вот и славно. А что за рана, — ворковал златоголовый, плюхая ледяной водой мне на ногу, — ровная, аккуратная. Как по ниточке, мякоть рассекли. Просто удовольствие такую лечить. Не то что с костями возиться!

— Так вот чего Талька мается с коленом, — я повернула голову, надеясь разговором оттянуть неприятное мгновение.

Лекарь яростно фыркнул:

— Шлюха! В смысле, бродяга. Все шляется где-то. За триста лет месяца не нашла, чтобы кости срастить правильно! Я понимаю, дело медленное, многотрудное… — ворчал он. — Не шевелись, больно не будет! Я б на месте Велита ее разложил на лавке, да выдрал. Так нет же, Люба военный князь держит в строгости, а этой все прощает. А дочка и пользуется, зараза.

Мою голень охватило мягкое тепло, разбегаясь к лодыжке и бедру. Я сильнее стиснула запястье Одрина.

— Больно? — встревожился он.

— Глупости! — Сингард отвлекся на мгновение, когда стукнула дверь, и послышались топот и сопение Люба и ковыляющие шаги его рыжей сестры. — Я занят! Посидите. Или вон в кадку ей залезть помоги, пусть моется!

Я подумала, что сама не отказалась бы вымыться. И распласталась по столу, задремывая, перестав ощущать его каменный холод.

Дедка резко шлепнул меня пониже спины:

— А ну очнулась! Другим место уступи.

Я с помощью жениха села, свесив ноги со стола. Раненую украшала чистая, мягкая льняная повязка, закрепленная бантиком. Рядом, обнюхивая ее, держа трубой огромный пушистый хвост, расхаживал здоровый дымчатый котяра. Бросив подозрительный взгляд на меня, он муркнул и скрылся за дверью.

— Правильно, и вам туда, — лисокудрый лекарь усмехнулся и перестал обращать на нас внимание.

Князь снова принял меня на руки. Я чем угодно была готова поручиться, что ходить самой он мне позволит не скоро. И не из-за раны, а из-за иррационального страха, выпустив, потерять. Между мной и Одрином точно протянулась нить, она могла растягиваться какое-то время, и вдруг схлопывалась, бросая нас друг к другу. Для меня, бродяги, которая ни за что здесь не отвечала, в этом не было ничего опасного. А у Одрина, как у старшего князя Дальнолесья, имелись обязанности перед народом элвилин, и я бы первая упрекнула жениха, если бы он ими пренебрег. Не могу же я все время быть рядом с ним? Или могу? Я решила, что мы как-нибудь разберемся с этим потом, а теперь наслаждалась близостью, грелась около, как возле очага.

— Ну, что? — Одрин нерешительно остановился посреди коридора. — Куда мы теперь?

— Мне бы вымыться как следует.

Князь улыбнулся:

— Ну, пойдем.

Впереди мелькнул дымчатый кошачий хвост, скрываясь за поворотом и словно бы указывая нам дорогу.

Перед глазами поплыли стены, освещенные бездымными факелами; мраморные статуи, спрятанные в нишах, в их свете казались странно живыми. Металось эхо шагов. Откуда-то звучали голоса: кто-то пел, кто-то смеялся, кто-то кого-то бранил за разбитую вазу… тянула мелодию дудочка… потрескивал огонь.

Распахнулись высокие темные двери, выпуская облако пара; журчание, плеск, звучные шлепки волн о мраморные берега. Знакомое расслабляющее тепло окутало меня. Я глубоко вдохнула запах воды и цветочного мыла.

— Как хорошо… — и заозиралась, — может, в этот раз дадут искупаться спокойно?

— А мы дверь запрем, — Одрин внес и осторожно посадил меня на бортик бассейна. — А как же твоя нога?

Я полюбовалась чистеньким льняным бинтом, в котором вроде и не было необходимости:

— Не думаю, что отвалится. Не могу я так оставаться, у меня чешется все… Тюремная грязь и насекомые.

И стала сдирать с себя остатки одежды.

— Дорогой, — прозвучал сладкий-сладкий голос, — вам не кажется, что эта давняя ведет себя неприлично? Или она Любова дочь? Тогда понятно… когда у тебя в предках помойный кот…

От неожиданности я едва не скатилась в воду и удержалась в последнее мгновение. Крутанувшись, встретилась взглядом с Ведьмой с Гнилого Болота, начавшей на ходу распускать затейливую прическу, да так и застывшей со шпилькой в руке. В разрез атласного длинного платья весьма вольготно выглядывала стройная нога в изящной туфельке, нацеленная в меня коленом. Лицо Исы Анфуанетты эйп Леденваль было примерно того же цвета, что и туфелька — свекольное.

Одрин, вскочив, в бешенстве повернулся к бывшей возлюбленной:

— Вы… здесь зачем?!

— Я пришла к тебе, любимый, — скрипнув зубами, прощебетала Иса.

— Мгла! Какой я Вам любимый? Вы что, пьяны?

Кажется, он был недалек от истины — от остроухой несло перегаром. А еще пахло потом и терпкими цветочными духами.

— Не говори со мной так… — ведьма, пританцовывая, приблизилась к Мадре и попыталась его обнять. Встряхнула вьющимися смоляными кудрями — очень похоже на Торуса тогда, в тюрьме, когда он пытался меня очаровать, а отец Олав ему помешал. — Не люби я, разве бы я пришла к тебе? Ну, давай, прогони ее… Искупаемся… как прежде.

Я поджала ноги.

— Ведьма… пьяная… Эх! Сгинули дедковы запасы под валерьяной.

Почему-то в этот раз нагота и тюремная грязь меня ничуть не смущали. И упоминание, что Одрин с Исой когда-то купались здесь вместе, лишь царапнуло. Люди столько не живут, так и печалиться не о чем.

Мадре оттолкнул ведьму от себя, прошипел:

— Возьмите себя в руки, сударыня! Или… я не посмотрю, что вы женщина.

— Да еще какая! Ты прежде любил, когда я ласкала тебя… вот так… — она потянулась шаловливой рукой.

Князь в бешенства залепил Исе пощечину. Ведьма копчиком уселась на мозаику.

— Неудержимый мой… Я так тебе нравлюсь, да? А где твой любимый сыночек Алерчик? — она небрежно щелкнула пальцами. Вода в бассейне стала наливаться красным.

— Ох, опять вы здесь озоруете, — экономка Виолет с невозмутимым видом внесла корзину чистых полотенец, выложила, а старые начала аккуратно складывать на их место. И плевать толстухе было на наши ссоры. Да даже на Затопление, поглотившее удел Нор-Гейт, о котором всем прожужжали уши Люб с Темкой, она бы начхала. Вон, полотенца не достираны, какой потоп? Извольте отложить до завтра, чтобы просохнуть успели.

— Зачем тебе Алиелор? — Мадре схватил колдунью за локоть и дернул к себе, яростно буравя глазами.

— Он мне дерзил!

— Ну вот, этого ещё не хватало, — нахмурилась Виолет, заглянув в бассейн. — Леди эйп Леденваль, что вы сделали с водой?

Я подтянула пару полотенец и улеглась, с глубоким удовлетворенным вздохом, наблюдая за развитием событий.

— Не смей трогать Сианна! — Одрин угрожающе глянул Исе в глаза. — Если тронешь его хоть пальцем, я тебе голову откручу!

— А если будешь приставать к моему жениху — голову тебе откручу я.

— Звезды, как невежливо! Это все рана? — Ведьма с Гнилого Болота, игнорируя мою реплику, заботливо погладила Мадре по щеке.

Я сощурилась.

Но старший князь не дал мне вмешаться, перехватил руку Исы за запястье и потащил даму прямиком к двери:

— Идите проспитесь, сударыня!

Виолет встряхнула взятыми в медные кольца косами:

— Господин Мадре и дамы, устраивайте баталии не здесь, пожалуйста!

— Мерзавец! — вдруг взвилась Иса и со всей дури, которой у нее было много, шарахнула молнией в направлении куда-попало-куда-то-попало-и-хорошо.

— Хватит! — топнула ногой экономка, заставив пол вздрогнуть. — Валериану надо пить, коли мозги не в порядке! Термы — материя хрупкая! Хотите купаться не с золотыми рыбаками, а с крысами?

Князь заломил Исе руку и покрутил головой: вроде, все живы. Он поднес ведьму к выходу и попытался открыть дверь ногой, поскольку обе руки были заняты трепыхающейся бабой. Я задумалась, справится Одрин сам или все же помочь? Прикинула, чем бы в Ису швырнуть потяжелее. Не убивать же пьяную дуру? Мне было смешно, я никак не могла воспринять ее всерьез.

А колдунья яростно извивалась.

— Я же тебя люблю… придурок… цени… Ты жив-то до сих пор, потому что я тебя жалею! И как же наш с тобой сын?.. Наш мальчик… Наш Торус…

Я сузила глаза, припомнив, как этот «мальчик» избивал беззащитную Тальку.

— Твой мальчик предал наш народ. И пытался несколько раз убить Алиелора, — яростно встряхнул ее Мадре. — Я отказываюсь признавать своим сыном убийцу и предателя!

Виолет решительно распахнула перед Исой дверь:

— Обойдется ваш мальчик, не маленький! Зайдите к Сингарду, вдруг компрессы успокаивают.

Ведьма погрозила экономке кулаком и завела трогательно:

— Но это твой сын, Одрин!

— К моему большому сожалению, — лилейный вытолкнул ее наружу.

Закрыл дверь на засов и повернулся к толстушке:

— Спасибо, Виолет.

Экономка отмахнулась, обеспокоено склонилась над бассейном:

— Ну вот, все напортила! И какого лешего приперлась сюда?

Я потрогала воду здоровой ногой:

— Зато теплая…

И, оттолкнувшись руками, соскользнула в вишневые волны.

— Мыло подайте, пожалуйста. И мочалку пожестче. Ох, как тут хорошо…

С той стороны двери загремело и полыхнуло в щели.

Виолет бестрепетно подала мне губку и повернулась к Мадре:

— Ну, никак не уймется! Может, ей корзину на голову надеть?

Я хихикнула.

— Ладно уж, — проворчала толстуха. — Так… Вам чего принести?

Она достала из пышных складок юбки миниатюрную книжечку в парчовой обложке и оплетенный золотым шнуром карандашик:

— Я так понимаю, меду? А для дамы молока и… есть пирожки с капустой, пирожки с лисичками, рябиново-яблочное печенье, мясная запеканка, тушеный картофель, томаты, нашпигованные сыром и чесноком, вареники…

Я облизнулась от одного перечисления.

Одрин же устало опустился на скамью у стены. Расшнуровал завязки на рубахе и утомленно закрыл глаза.

— Ну, значит, всего понемногу. И одежду свежую. А эту только выкинуть, — экономка спрятала книжечку и подняла на пальчиках сброшенные мной лохмотья. — Вы бы тоже разделись, князь. Я бы все сразу и унесла.

— Потом.

— Ну, потом, так потом, — экономка по-ежиному фыркнула и уже собиралась уплыть со своей корзиной в сторону двери, когда лилейный окликнул глуховатым голосом:

— И желательно, чтобы вместе с кувшином были кружки. Хотя, я уже не настаиваю…

Виолет пробурчала, что, в отличие от некоторых, она никогда ничего не забывает, вот только некому ее хозяйственное рвение оценить. И вышла, осторожно прикрыв тяжелую створку. Снаружи было, на удивление, тихо: вероятно, Ведьма с Болота уже убралась. Мадре сидел, откинув голову к стене, со страдальческим выражением лица. Я, подтянувшись, вылезла из бассейна. Дохромала до той же скамьи и плюхнулась рядом. Провела рукой по его щеке:

— Не огорчайся. Иса дура.

Князь открыл затуманенные глаза и тут же очнулся:

— Эй! Ты зачем вылезла? Тут от двери дует.

Внезапно он опустил голову и стиснул кулаки:

— А ведь она права… Это и мой сын…

Я припомнила вороного зеленоглазого Торуса; похожего на брата, как две капли воды, Сианна. Смерила взглядом сероокого, беловолосого жениха:

— Ну и пусть дует! А… ты точно уверен?

— Да, Триллве. Совершенно точно.

Он, смеясь, поднял меня на руки:

— Прости меня.

— Да за что? — у меня перехватило дыхание, а внизу живота сладко потянуло. — Одрин… счастье мое глупое… единственное…

— За то, что не смог уберечь тебя там, в лесу, когда столкнулись с ордальонами, — проговорил он, задыхаясь. — За то, что тебе пришлось присутствовать при безобразном скандале с Исой. За то, что не успел сам вытащить тебя из тюрьмы. Ну, и потому что дурак.

Элвилин посмотрел мне в глаза:

— Я боюсь за тебя, Триллве. Боюсь, что снова не смогу защитить.

— Ну и что? — прошептала я, утопая в серебристой дымке его взгляда. — Мы не всесильны. Только… это совсем не имеет значения. Потому что… мне с тобой тепло и надежно. Потому что мне тоже хочется оберегать тебя.

Я глубоко вздохнула и улыбнулась.

— Потому что мне не нужен никто другой. Только ты.

Одрин встал и, подойдя к краю бассейна, осторожно опустил меня в воду. Молча скинул с себя одежду и спрыгнул следом. Взял отброшенную мочалку, плавающую корабликом в красноватой воде, и стал осторожно намыливать мне спину.

Я закрыла глаза и едва не замурлыкала от наслаждения.

— Ну что ты… сильнее! Чтоб кожа покраснела… чтобы все воспоминания о тюрьме стереть…

Ловко извернулась — раненая нога в воде не мешала — и повисла у жениха на шее:

— Я в растерянности…

— Почему? — удивился он.

— Ну, с одной стороны я, как медуза, растеклась, мне тепло и спать хочется, с другой — разве с та-аким мужчиной, как ты, заснешь?

Одрин ласково коснулся губами моего лба:

— Тебе нужно отдохнуть, Триллве. И больше всего тебе сейчас требуется сон. А что касается меня… — он лукаво улыбнулся, — ведь я всегда буду с тобой рядом, и ты еще успеешь. Не заснуть.

Нас несколько раз потревожила Виолет. Будто вовсе и не замечая сцены в бассейне, двигаясь удивительно грациозно для своего веса, она выходила и входила — с подносами, наполненными едой… стеклянными кубками, кувшинами… стопками чистой одежды и обувью для Одрина и для меня. Наконец, у меня голова закружилась от ее мельтешения. Казалось, сразу две или три толстушки носятся и хлопочут, звякая медными кольцами на длинных черных косах.

— Вы закончили, Виолет? — не выдержав, насмешливо окликнул Мадре.

Экономка подпрыгнула, прижимая к животу огромный кувшин ноздреватой глины, запечатанный золотистым воском:

— Вот. И только попробуйте не отвлечься от своих проблем и не оценить вкус! Этот осенний мед сварен при моей прабабушке. И я достаю его слишком редко, чтобы относиться к нему неуважительно.

Она поставила кувшин и пару кубков радужного стекла на бортик. Сердито покачала головой и принялась собирать грязную одежду.

— Спасибо, Виолет.

— Пожалуйста. Вот тут для девушки тувии[16] и чистая рубаха. Я подумала, что лучше льняное. Но может, следовало взять шелк или виссон? И насчет размера я не совсем уверена.

— Все хорошо, спасибо!

— А это вам, князь, — не дала себя сбить толстуха, — рубашка, туника и штаны.

Она указала на серебрящееся, голубое и белое.

— Ну, и туфли. У вас в гардеробе полазала, надеюсь, не обидитесь?

— Виолет!

— С кубками осторожнее, им по двести лет каждому, так что леди эйп Леденваль их в голову швырять не надо.

Экономка поколдовала над безупречно ровными стопками чистого белья и полотенец; отодвинула кубки, чтобы их не раздавили ненароком; переставила пару коробочек с мылом. Убедилась, что больше ей тут делать нечего, тяжело вздохнула и вышла, поминутно оглядываясь.