Ключи от рая

ГЛАВА 29

Леса, окружающие Вальдберг, были темнее ночи. То были леса братьев Гримм, где Гензель и Гретель бродили по тем же тропинкам, что и Красная Шапочка, а в густых кустах скрывался волк. Сплошной полог листьев и хвои полностью скрывал небо. Огромные ветви древних исполинов тянулись, стремясь вынуть из человека душу. Призрачная тишина порождала первобытный страх, который навевал мысли о ведьмах, троллях и лесных гоблинах. Особняк Финстера приходился тут как нельзя более кстати. Въездные ворота располагались в пяти километрах от развилки шоссе — и в десяти от следующего очага цивилизации.

Поль Буш вышел из «мерседеса», излюбленной машины немецкой полиции. Съемная мигалка, установленная на крыше над передней левой дверью, отбрасывала зловещие красноватые отблески на вечнозеленые деревья. Буш не спеша приблизился к ярко-алому кабриолету. За рулем спортивной машины сидела очаровательная женщина в черных солнцезащитных очках от «Вуарне». Как ни удивительно, ее черные волосы почти не растрепались от ветра. Вблизи женщина оказалась не просто очаровательной — она была потрясающе красивая.

— Guten Abend, Fräulein[37], — старательно выговорил по-немецки Буш.

Одри, не поднимая взгляда, раскрыла сумочку, чтобы достать права и документы на машину.

— Guten Abend, Herr Kommissar. Gibt es sie Problem?[38]

— Sprechen sie Englisch?[39]

— Как это ни странно, говорю… — Но тут слова застряли у нее в горле: Одри наконец узнала «господина комиссара». — Вот мои права. — Одри протянула их, стараясь скрыть отвращение.

— Ну, как все прошло? — спросил Буш.

— Он уехал вместе с Воэнн. До сих пор от нее никаких известий.

— Он ничего не заподозрил?

— Послушайте, я знаю свое дело. Вы попросили меня только встретиться с ним, раздразнить его, довести до нулевой кондиции, после чего оставить несолоно хлебавши.

— И как вам это удалось?

— Он ведь пригласил меня на новое свидание, разве не так? Я заставила его возжелать того, в чем ему было отказано вчера вечером. Как вы и просили.

— Я вам за это хорошо заплатил, — поправил Буш. Взглянув на фамилию на правах, он усмехнулся. — Мисс Шарм?

— Избавьте меня от своих шуток.

— А разве это не преступление — выдавать себя за другого?

— То же самое я собиралась спросить у вас, — парировала Одри, но взгляд Буша снова отправил ее в нокдаун.

Ее настоящее имя действительно было Одри, но вот фамилия… Увы, ей приходилось нести на своих плечах тяжкое бремя фамилии Липшиц, однако Одри не собиралась делиться этим несчастьем с кем попало.

Буш подцепил ее вчера, прямо перед тем, как забрать Майкла из тюрьмы. Одри удостоилась лучших рекомендаций не только со стороны берлинской полиции, но и от председателя сети ночных клубов, некоего Кристиана Круа. Впрочем, на самом деле Буш не мог со всей определенностью сказать, кто скрывается под этим именем, парень или девушка. Это было бесполое существо, нечто среднее между качком и смазливой мордашкой, мускулистый торс, растягивающий футболку из ангоры. А главным было то, что Кристиан заправлял (или заправляла) завсегдатаями клубов, молодыми немцами от двадцати до тридцати, которым принадлежала ночь. Заведение, которое они одобряли, получало постоянную клиентуру, но если им что-то не нравилось, это место можно было считать конченым, вычеркнутым, списанным со счетов. Одри и Воэнн были известны в этих кругах, где их боготворили за умение танцевать, за безупречный стиль, за таланты обольстительниц и за умение жить за счет чужих слабостей. Кристиан дала Бушу номер телефона Одри — предварительно обрушив ей на голову настоящую бурю и пригрозив арестом за хранение сильнодействующего препарата мескалина.

Встретившись с Одри в пивной, Буш объяснил положение дел и сказал, как она сможет заработать быстрые деньги тем, что у нее получается лучше всего, и при этом избежать тюрьмы. Разумеется, к прямым угрозам он не прибегал: область его юрисдикции осталась по ту сторону Атлантики. Буш тщательно изучил привычки и вкусы Финстера. В самолете он еще раз просмотрел досье на него; все было так хорошо задокументировано. Из Одри получится бесподобная приманка. Буш заплатил ей тысячу евро только за то, чтобы она приманила Финстера, но сразу не сдавалась. Причем у нее даже не должно было возникнуть проблем с тем, чтобы его найти. Финстер обожал посещать ночные клубы, и завсегдатаи всегда знали, какое именно заведение он почтит своим присутствием в ближайший вечер.

Одри ни словом не обмолвилась ни о чем Воэнн, которая была весьма удивлена, когда подруга вчера ночью после жарких танцев откланялась, отказавшись от продолжения. Она сказалась больной, однако сохранила до конца обольстительные манеры, чем добилась редчайшего — промышленник пригласил ее на следующее свидание.

— Кажется, вы забыли выписать мне штраф, — напомнила Бушу Одри.

— Настала пора переходить ко второй части, — ответил тот. — Мне нужна от вас еще одна любезность, теперь уже последняя и окончательная.

— Чем мне работать — ртом или рукой?

— Попытка подкупа? Это очень серьезное преступление. Хуже превышения скорости, хуже занятия проституцией.

— Любезности закончились. — Одри выразительно потерла пальцы, намекая на необходимость оплаты.

— Мне бы очень не хотелось, чтобы эту ночь вы провели за решеткой.

— Что вам нужно?

— Я хочу, чтобы вы его куда-нибудь вывезли.

— Кого? — спросила Одри, прекрасно понимая, о ком идет речь.

— Хватит игр. — Буш показал ей пухлую пачку купюр.

— Куда? — устало спросила Одри, не отрывая взгляда от денег.

Буш молча протянул ей листок бумаги.

Одри взглянула на рекламную листовку клуба.

— Что, вы собираетесь нагрянуть туда с облавой?

— Ничего подобного. Полиция остается в стороне, никто не пострадает. Это новое заведение, оно принадлежит моему другу, — солгал Буш. — Сейчас оно на пике моды, попасть туда невозможно, но перед этим человеком откроются любые двери.

— А если я откажусь?

— У вас будут большие неприятности.

— И что вы сделаете — посадите меня за решетку?

— Я сообщу ему о том, что вы за ним шпионили. Почему-то мне кажется, что ему это совсем не понравится. — Буш выразительно умолк, позволяя Одри полностью обдумать его ответ.

Та действительно задумалась. Если сложить то, что заплатит Буш, и то, что можно вытянуть из Финстера, она сможет до конца лета отправиться в Ниццу, а в этом есть свои прелести. Одри понимала, что этот полицейский платит слишком много, чтобы тут все было чисто, — если он вообще полицейский, в чем она сомневалась. Но мать всегда говорила, что, танцуя с дьяволом, надо быть готовым за это платить.

— Как мне уговорить его отправиться в этот клуб?

— Не думаю, что у вас возникнут с этим какие-то проблемы. Просто воспользуйтесь своими женскими чарами. — Буш протянул пачку банкнотов. — Это вам за труды.

Даже не взглянув на него, Одри завела двигатель кабриолета и рванула к поместью Финстера.

В четырех с половиной километрах дальше по этой дороге в лесу стоял спрятанный черный «ауди»; двигатель остыл, кузов был прикрыт наваленными сосновыми ветками. Симон расположился за откосом дренажной канавы, нацелив бинокль на внушительные черные ворота. Створки ворот имели классическую конструкцию: массивный кованый чугун, подвешенный на прочных петлях к каменным столбам. Орнамент восходил к готике: в чугунных садах резвились херувимы, а на верхних балках восседали горгульи. Каменные столбы венчали две пары газовых фонарей. Их тусклое пламя отбрасывало на изгибающуюся дорогу длинные дрожащие тени. Ничего подобного этим воротам Симон еще не видел. Они действительно надежно защищали вход — во всех смыслах этого слова.

Прошло уже два часа с тех пор, как створки ворот распахнулись, впуская огненно-красный «фиат», за рулем которого сидела красавица с черными как смоль волосами. Симону удалось совладать с собой с огромным трудом. Хотя он ни разу не нарушил обет целомудрия, ему неоднократно приходилось часами твердить покаяние за свои мысли. Ворота быстро захлопнулись за стремительной итальянской машиной. Путь к особняку оставался открытым какие-то секунды, однако пока что пользоваться этим не было необходимости. Буш клятвенно обещал, что брюнетка окажет содействие; ей предстояло выманить Финстера из дома. Так что теперь оставалось только ждать. И в любом случае они не собирались проникать внутрь через ворота.

Поместье было обнесено каменной стеной высотой пятнадцать футов, проходившей вдоль всего периметра. Когда Майкл всего неделю назад первый раз приезжал к Финстеру, он отметил, что по внутренней стороне стены установлены лазерные мониторы «Хиэнсен». Обмануть такие очень нелегко, но возможно. Майкл также выяснил, что особняк оснащен охранными системами корпорации «Хьюсэркрафт» — теми самыми, которые используются для защиты самых строжайших секретов американской армии. Кодовые комбинации меняются ежедневно. Чертовски сложная штуковина, но, опять-таки, обмануть ее можно. И все же к одному элементу безопасности Майкл не был готов; он не имел никакого опыта общения с ним и, больше того, всегда тщательно его избегал. В свое предыдущее посещение поместья Финстера Майкл обратил внимание на тех, кто здесь работал. Широкие плечи, узкие бедра, тела, накачанные и закаленные армией. И все эти люди были вооружены до зубов.

И вот сейчас Майкл терпеливо ждал, устроившись с Симоном за «ауди». Хотя вдоль дороги дул теплый летний ветерок, его колотил озноб. Вокруг простирался дикий, первозданный лес, в котором, однако, недоставало чего-то очень важного: жизни. Воздух не оглашался щебетом птиц. Летняя ночь, обычно наполненная треском цикад, оставалась мертвенно беззвучной. Среди деревьев не сновали дикие зверьки, в траве не извивались ужи. Но самым жутким было отсутствие насекомых. В земле не копошились жучки, в воздухе не кружились мухи, не висели комары, ищущие крови. В лесной чаще всегда можно встретить паука, крошечного ткача, притаившегося у своих сетей, однако здесь их не было. Мир насекомых присутствует повсюду. В годы изобилия и голода, войны и мира они с незапамятных времен неизменно присутствуют на планете, единственные из всех живых существ. Ничто не в силах прогнать или уничтожить их. И, тем не менее, в лесах Августа Финстера насекомые отсутствовали.

Услышав тихий свист, Майкл обернулся и успел увидеть, как по длинной подъездной дороге к воротам приближается черный лимузин — тот самый, который преследовал его от аэропорта. Ночной мрак вспорол свет галогенных фар, озаривших даже самые сокровенные закутки леса. Огромные ворота бесшумно распахнулись, и «мерседес», выехав за пределы поместья, быстро набрал скорость и скрылся в темноте.

Сорокапятиминутная дорога пролетела незаметно благодаря тонизирующему действию спиртного. Бар лимузина, только что пополненный, содержал лишь первоклассные напитки: «Дом Периньон», «Чивас регал», «Вдова Клико», «Грей гус». Шампанское и виски. И никакого пива. Кубики льда позвякивали в хрустальных бокалах от «Тиффани», а за окнами со скоростью сто восемьдесят километров в час бесшумно проносился сельский пейзаж. Вскоре за тонированными стеклами показались мутные огоньки пригородов Берлина, подобные звездам в туманном небе. На просторном заднем сиденье разместились четыре пассажира. Все смеялись — все, кроме одного. Финстер оставался задумчивым; он сидел, уставившись в мелькающую за окном ночь, но мысли его витали где-то в другом месте. Его переполняла смесь радости и грусти. Приближающееся осуществление самых сокровенных чаяний может очень печалить.

Однако это настроение держалось недолго; Финстер быстро вернулся в настоящее и обнял Джой, ту, что с рыжими волосами. Его правая рука ощутила ее теплую полную грудь, которая стремилась вырваться из тесного выреза простенького льняного платьица. Силикон. Однако Финстера это нисколько не беспокоило; он прекрасно сознавал, что жизнь полна иллюзий и все люди носят маски. Зоя, белокурая красавица, сидела напротив, вытянув длинные босые ноги так, что они буквально лежали у Финстера на коленях. Пловчиха из олимпийской сборной Германии. Финстеру нравилось, как ее плечи натягивают блузку с серебристым люрексом.

Он намеревался сегодня вечером вкусить эти плоды: Джой, рыжую, Зою, блондинку, и Одри, черноволосую красавицу, сидевшую слева от него. Три различных аромата на прощальный вечер.

— Куда мы направляемся? — спросила Джой.

— Прекрасные дамы, предоставляю выбирать вам.

— Разрешите мне! — стала упрашивать, как ребенок, подвыпившая Зоя.

— Нет, мне! Мне! — взмолилась Джой.

Одри погладила пальцем щеку Финстера, прижимаясь к нему всем телом.

— Я знаю одно замечательное местечко. Совершенно новое, чувственное, абсолютно декадентское. Настоящий рай на земле.

— Как раз то, что я люблю, — согласился Финстер.

— «Наслаждение»? — зажглись глаза у Джой.

— «Наслаждение»? — с надеждой произнесла Зоя.

— Как ты полагаешь, ты сможешь провести нас? — нежно проворковала Финстеру на ухо Одри, прекрасно понимая, что он сможет и, конечно же, не устоит перед вызовом.

Финстер молча обвел взглядом свой крошечный гарем: красавицы расслабились, их соблазнительные тела налились предчувствием страсти. Сам он никак не мог определиться, куда направиться. Определенно, «Наслаждение» — это то, что надо, место, где нужно побывать обязательно; вот только Финстер сомневался, хочет ли он, чтобы именно этот клуб остался его последним воспоминанием о Германии, стране, которую он успел полюбить. Заведение совсем новое, и у него еще не было случая вкусить его прелести. Так какой же станет эта ночь: ночью новых впечатлений или ночью ностальгических воспоминаний?

Доктор Райнхарт бежал по коридору; две медсестры изо всех сил старались не отстать от него. За ними неуклюже спешил санитар, везущий грохочущую каталку. Они ворвались и отдельную палату, оглашенную пронзительным воем сигналов тревоги и писком аппаратуры интенсивной терапии. На стоящем у изголовья кровати мониторе кардиографа застыла зеленая прямая. Сердце Мэри Сент-Пьер остановилось; ее тело неподвижно застыло на кровати.

Четыре часа назад она на своей машине возвращалась из оранжереи, намереваясь на обед вернуться домой. Однако по пути Мэри завернула в церковь Святого Пия, где погрузилась в молитвы. Она поблагодарила Господа за друзей и за прожитую жизнь, за любовь, которая наполняла ее сердце. Поблагодарила за своего мужа, человека, который отказался от прежней жизни, чтобы завоевать ее сердце. Попросила у Бога силы. Не для себя, а для Майкла, чтобы он смог пережить то, чего не миновать, чтобы нашел мужество жить дальше, после того как ее не станет. Мэри просила у Господа, чтобы Майкл снова нашел любовь. У него слишком большое сердце, чтобы он до конца своих дней жил в одиночестве, его душа переполнена любовью, которую необходимо с кем-нибудь разделить. Мэри пожелала мужу детей, счастья и терпения. Ей страстно хотелось жить вместе с Майклом, быть рядом, но теперь она уже твердо знала, что этому не суждено осуществиться. И мечтала о том дне, который настанет не скоро, через много-много лет, когда они с мужем соединятся вновь, уже навсегда.

Мэри чихнула, всего один раз, беззвучно, аккуратно прикрывая рукой рот, как ее научили еще в детстве. Роясь в сумочке, она мысленно обругала себя за то, что не захватила бумажные носовые платки. Похоже, возвращался насморк, донимавший ее вчера вечером, и Мэри чувствовала, что даже легкое недомогание может стать страшным ударом по ее подорванному иммунитету. А сейчас ей не хватало только этого.

Мэри поспешила обратно к машине; в бардачке всегда имелся солидный запас всего необходимого. На руку свою она обратила внимание только тогда, когда, открыв дверцу машины, потянулась к ручке маленького ящика. Мелочь, которую не сразу и заметишь. Крошечные красные пятнышки, похожие на веснушки, уже начавшие темнеть. Это была правая рука, та самая, которой Мэри прикрывала рот.

Она поехала прямо в клинику. Ей с огромным трудам удалось совладать с собой; на затылке у нее выступил холодный пот, руки тряслись. Страхи вернулись, теперь уже с удвоенной силой. Ей нужен Майкл, прямо сейчас. Доктор Райнхарт принял Мэри, устроил ее в отдельную палату. Сказал, что результаты анализов будут готовы через несколько часов. Заверил, что причин для беспокойства нет. Просто при чиханье сжатие мышц вызвало разрыв мелких кровеносных сосудов в легких. Пока что никакие другие симптомы осложнений не проявились, но доктор Райнхарт настоял на том, чтобы подержать Мэри в клинике до завтрашнего утра, на всякий случай. Он снова повторил, что причин для беспокойства нет, что, судя по всем признакам, состояние остается стабильным и утром она сможет отправиться домой.

Но вот сейчас, три часа спустя, доктор Райнхарт подключил к груди Мэри автоматический дефибриллятор. Щелкнул тумблером. Из аппарата донесся монотонный безликий голос: «Три… два… один… ПУСК!» Раздался предупредительный сигнал, после чего в тело Мэри был выпущен мощный заряд электричества. Безжизненное тело выгнулось дугой, правая рука свалилась с матраса.

Через мгновение Мэри рухнула обратно на кровать; глаза ее оставались закрыты, краска схлынула с лица. Райнхарт нагнулся, прижимая к ее груди стетоскоп. Ничего. На мониторе тихо гудящего кардиографа по-прежнему зеленела ровная линия.

Доктор Райнхарт снова щелкнул тумблером. «Три… два… один… ПУСК!»

И снова тело Мэри, оторвавшись от кровати, подлетело вверх, на этот раз чуть выше.

Но пока Мэри лежала с полностью остановившимся сердцем, ее рассудок лихорадочно работал. Только она находилась не в ставшей уже классической белой комнате, где впереди сиял яркий свет, а, наоборот, в темном, глухом подземелье.

Мрачном и тихом. Мэри не чувствовала ничего — ни боли, ни радости. Абсолютно ничего. Она смутно слышала доносящийся откуда-то издалека встревоженный голос доктора Райнхарта. Врач бился как одержимый, спасая кого-то, — Мэри хотелось надеяться, что его старания окажутся не напрасны. Она пошла по коридору, дергая за ручки дверей, но все они были заперты. Где-то совсем близко звучали голоса, приглушенные и неразборчивые. Мэри направилась на их звуки, и по мере ее приближения интонации и ритмика становились все более отчетливыми. Наконец она дошла до конца коридора, который упирался в другой коридор. Люди — а, судя по голосам, их собралась целая толпа — находились за каждой дверью. Их были тысячи и тысячи. Мэри застыла в нерешительности, не зная, куда повернуть — направо или налево, как вдруг ее пронзила невыносимо сильная, резкая боль, разлившаяся по всем жилам. Подобно раскаленному пруту, боль проникла сквозь кожу в самое сердце.

И так же стремительно боль прошла. Мэри стояла на распутье. Налево или направо? Гул голосов нарастал, подобный реву толпы на стадионе: голоса мужчин и женщин, плач перепуганных детей. Все эти люди, объятые страхом, взывали к Мэри о помощи, словно город, населенный заблудшими душами. Повернув направо, она блуждала, казалось, несколько часов. Проникнутые ужасом голоса не позволяли ей собраться с мыслями; всеобщее смятение разрывало ее рассудок на части. Наконец Мэри добралась до двери, стоящей особняком; черной, словно из эбенового дерева, древней, как сама земля. Она протянула руку к ржавой ручке, открыла дверь и вошла.

Лицо, которое увидела Мэри, потрясло ее, повергло в ужас. Даже впервые увидев его, она сразу же поняла, кто это.

Ее тело снова ощутило пронзительную боль, настолько сильную, что Мэри буквально поднялась в воздух, а перед глазами у нее вспыхнули ослепительные белые огни.

Над ней стоял, склонившись, доктор Райнхарт. Его губы были тронуты легкой улыбкой.

— Так просто я тебя не отдам.

Мэри лежала на кровати, без сознания, но живая; ее сердце снова работало в нормальном ритме. Врач поднял взгляд.

— Дайте мне знать, когда она придет в себя, — сказал он медсестре, которая осталась дежурить в палате Мэри.

Доктор Райнхарт повернулся к медсестре Шрайер, чей взор затуманивала тонкая пелена слез. Взяв грузную женщину за руку, он отвел ее в сторону.

— Мне наплевать, как вы это сделаете, но вы должны разыскать ее мужа. — Доктор Райнхарт направился к двери. — Ее организм сдает очень быстро. Я не знаю, как долго она еще продержится.