Дверь распахнулась внутрь и расщепилась, налетев со всей силой на стену. Тэл прыгнул в темную комнату, заполненную гелями; указательный палец правой руки напрямую подключился к головному мозгу. Нe прекращая движения, наемный убийца метнул взгляд вправо и влево, выискивая цели.
Но в номере не оказалось никого. Ни души. Более пустых помещений нельзя было представить. Тэл, оставаясь настороже, методично обыскал комнату, шкафы, ванную, заглянул под кровати, проверил все щели и закутки. Однако в номере никого не было. Причём впечатление было такое, словно сюда вообще никто не вселялся. Куда исчезли эти трое? Как они узнали? Тэл мысленно прокрутил последние десять минут. Администратор: убит до того, как успел предупредить кого бы то ни было. Коридор: пуст. Вообще Тэл не видел в гостинице ни одной живой души, кроме того задиристого молокососа внизу. Смириться с неудачей нельзя. Для заказчика это будет означать серьезные проблемы. А для него самого — страшный кошмар, ставший явью. Тэл слишком хорошо знал цену провала и платить ее не собирался. Один раз он уже выследил эту троицу. И выследит их снова.
Тишину темного помещения разорвал телефонный звонок. Телефон трезвонил в спящей гостинице в два пятнадцать ночи, где-то в другом номере… но рядом.
Услышав грохот вышибленной двери, Симон перекатился вправо, вскидывая пистолет. Его правая рука застыла неподвижно. Он был готов без колебаний разрядить всю обойму в того, кто ворвется в номер. Симон не намеревался разбираться, друг это будет или враг; ни один друг не станет ломиться в номер в четверть третьего ночи.
Однако стрелять ему так и не пришлось. В комнату никто не ворвался; больше того, дверь даже не открылась… Звук донесся с соседнего этажа.
Симон снял в гостинице три номера, на три разные фамилии. Как выяснилось, эта предосторожность оказалась нелишней. Вероятность — один из трех. Тот, кто их выследил, купился на очевидный религиозный псевдоним: Иуда Искариот. Эта хитрость была стара как мир. Снять два номера, один на достаточно бросающееся в глаза имя, а другой — на какое-нибудь столь же безликое, как лист в лесу.
Симон опустил пистолет. Времени у них немного. Обманный ход позволил выиграть от силы пару минут.
Когда зазвонил телефон, у Симона едва не выскочило из груди сердце. Майкл и Буш, оба спавшие как убитые, разом очнулись и уселись. Майкл метнулся к телефону. Но Симон перехватил его, не дав ответить. Положив руку на трубку, он отрицательно покачал головой. Телефон продолжал звонить.
Наконец Майкл и Буш обратили внимание на пистолет в руке Симона.
— Это еще что такое? — прошептал Буш.
Прижав палец к губам, Симон покачал головой. Телефон зазвонил в третий раз. Буш протянул руки ладонями вверх, ожидая ответа. Указав на потолок, Симон прошептал:
— Нам надо уходить.
Полностью сбитые с толку, не пришедшие в себя от сна и алкоголя, Буш и Майкл беспрекословно повиновались. Схватив свои вещи, они помогли Симону собрать сумки с оружием.
Симон мчался по автостраде, разгоняя машину до максимальной скорости на одной из немногих гоночных трасс, официально открытых для всех желающих. За последний час их обогнала лишь одна БМВ восьмой серии, а так их «ауди-турбо» оставляла позади весь мир.
— Куда мы едем? — спросил с заднего сиденья Буш, с опаской глядя на мелькающую за окном Германию.
— Остановимся в каком-нибудь мотеле за городом.
Взгляд Симона был словно приклеен к дорожному полотну.
— А почему ты уверен, что нас не выследят?
— А я в этом не уверен.
Бушу никогда не приходилось смотреть на закон с такой точки зрения. И это ему совсем не нравилось. Хотя, надо признать, все эти уловки насытили его кровь адреналином. Просто он предпочел бы быть охотником, а не добычей — неблагоприятные последствия действий охотника всегда минимальны.
— Значит, вот так ты и жил? — обратился Буш к Майклу, который с закрытыми глазами сидел, съежившись, на заднем сиденье рядом с ним.
— Это звонила Мэри, точно говорю, — не ответив на вопрос, сказал Майкл, в первую очередь самому себе.
— Достаточно скоро ты сам увидишься с ней. «Через сорок восемь часов мы будем дома». Это были твои собственные слова.
Открыв глаза, Майкл повернулся к Бушу. У него на губах заиграла усмешка.
— А ты никогда не думал, что нам с тобой придется удирать вместе, правда?
Оба вынуждены были признать грустную иронию сложившейся ситуации.
— Ты уверен, что предугадал шаг Финстера? Уверен, что знаешь, где он будет завтра ночью? — спросил Симон.
— Даю стопроцентную гарантию, — убежденно ответил за друга Буш. Он повернулся к Майклу. — Когда меня выставят из полиции, у тебя найдется для меня работа в твоем магазине?
— Заткнись! Никого ниоткуда не выставят. Я просто хочу, чтобы ты мне полностью доверял.
— Ну да, один раз я тебе уже доверился, и вот куда это меня привело. — Буш развел руками, ссылаясь на нынешние сто девяносто километров в час.
— Значит, я перед тобой в долгу.
— Не волнуйся, счет я тебе обязательно пришлю. — Буш наклонился вперед к Симону. — У тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, кто пришил дежурного администратора в гостинице?
— Никаких.
— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что полиция здорово повеселится в гостиничном номере, из которого мы так поспешно бежали. Крестов там больше, чем на Вселенском церковном соборе.
— Ммм… гмм…
— И теперь, когда фараоны, вероятно, нас ищут…
— Но они понятия не имеют, кто мы такие.
— Понятия не имеют… — с сомнением повторил Буш.
— У меня есть кое-какой опыт в подобных делах и, не сомневаюсь, у твоего друга тоже.
Буш вопросительно посмотрел на Майкла, и тот, поколебавшись, поднял брови, подтверждая слова священника.
— Этот Финстер очень жаждет твоей смерти, — заметил очевидное Буш.
— Обилие внимания с его стороны меня ласкает и согревает, — усмехнулся Майкл.
— Не мни о себе слишком много. Смею предположить, Финстер жаждет убрать нас всех троих, — сказал Симон, крепко сжимая рулевое колесо и утопив педаль газа в пол.
— Очень утешительная мысль. — Буш снова уставился па проносящийся за окном ночной пейзаж.
— Ищи утешение в мелочах, — пошутил Симон. — Нам удалось выбраться из гостиницы живыми.
Для человека веселого Буш растерял чувство юмора слишком быстро. Кто-то вынес ему смертный приговор — еще три дня назад он это и представить себе не мог. Ради друга Буш был готов на многое — не он ли сам всегда повторял, что готов положить свою жизнь? Но то, что происходило сейчас, было чересчур реально. Никогда раньше Бушу не приходилось спасаться бегством.
В 2.17 ночи Тэл стоял посреди номера, уставившись на огромное собрание всевозможных крестов, разложенных повсюду. Он крепко сжимал в каждой руке по пистолету, а тем временем его мозг пытался осмыслить увиденное. Звонивший без конца телефон, к которому никто и не думал подходить, явился наводящим сигналом; звук этот привел Тэла сюда, на соседний этаж, в этот номер, заполненный символами веры. Телефон наконец умолк.
— Это еще что за хренотень? — только и смог вымолвить Тэл.
Но, по крайней мере, на этот раз он был уверен, что попал и нужный номер. Вот только зачем эти нелепые кресты? Как будто крест мог его остановить. Затем у него мелькнула мысль, а не призваны ли были кресты остановить кого-то или что-то другое? Дракулы и оборотни являются плодом фантазии, но кресты-то эти были настоящие, они покрывали все поверхности. И предназначались не для молитвы — Тэл помнил это с детства, проведенного в лоне англиканской церкви. С верой он расстался давным-давно — Бог нужен лишь слабым; это старший брат, герой, к которому обращаются, когда за углом ждет мрак. Но тем не менее сотни распятий должны были защитить от чего-то такого, с чем человек не может справиться при помощи обычного оружия. Но от чего именно?
Однако прежде чем Тэл успел разобраться и своих мыслях, у него за спиной раздался истошный оклик:
— Halt![33]
Тэл и не думал подчиняться. Немецкий полицейский умер еще до того, как его сбитая с толку голова упала на ковер.
Когда пороховой дым двух пистолетов рассеялся, Тэл отчитал себя за то, что, погрузившись в размышления, отключился от окружающей действительности.
Теперь времени для тщательного обыска номера уже не было. Прихватив несколько крестов в надежде разобраться с ними позже, Тэл покинул комнату.
Он промчался по коридору, на бегу засовывая пистолеты сзади за пояс, и ткнул кнопку вызова лифта. Если внизу уже есть полиция, лучше вести себя как ни в чем не бывало в надежде, что все внимание поглощено убитым администратором. Однако когда двери лифта открылись, события приняли драматичный оборот: такое несколько дней не сойдет с первых полос газет и останется в памяти на долгие-долгие годы.
Трое полицейских, выскочив из кабины, направили пистолеты на Тэла. Тот поднял дрожащие руки вверх, изображая безотчетный страх.
— Он убит… убит! — дрогнувшим голосом пробормотал по-английски Тэл, указывая туда, откуда только что прибежал.
Двое полицейских с пистолетами наготове бросились к номеру с крестами и встали по обе стороны от двери.
— Я американец… они убежали вниз по лестнице… — По щекам Тэла текли слезы. — Вниз по лестнице…
Тэл гордился тем, как умеет перевоплощаться в соответствии с любой ситуацией, мастерски изображая подходящее настроение. Однако в данный момент больше всего его возбуждало жжение на спине в районе пояса, где его тело жгли два раскаленных докрасна пистолетных ствола. Он даже готов был поклясться, что чувствует запах паленой плоти.
Полицейский, стоявший перед ним, — зеленый новичок по фамилии Шмидт, вызвал по рации подкрепление.
— Перекройте лестницу, предположительно преступники спускаются вниз, — сказал он по-немецки. Затем шагнул к Тэлу. — Как они выглядели?
У Тэла мелькнула было мысль дать описание Симона, Майкла и Буша, но потом он решил, что в этом случае беглецы залягут на дно. Нет, ему было необходимо, чтобы они расслабились; он не мог допустить, чтобы за его добычей охотился еще кто-нибудь. Тэл начал бормотать что-то невнятное; вслед за руками задрожало все его тело.
— Можете опустить руки… — произнес возбужденный молодой полицейский.
Его слова оказались прерваны восклицаниями напарников, вошедших в номер, в котором лежал убитый полицейский. Любопытство неумолимо потянуло Шмидта вдоль по коридору, однако он по-прежнему держал пистолет направленным на Тэла. Заглянув в номер, молодой полицейский увидел своего товарища по учебе Иона Райберга распростертым на полу, в луже крови. Левая нога Райберга продолжала судорожно дергаться. Как ни старался Шмидт, ему потребовалось добрых пятнадцать секунд на то, чтобы оторвать взгляд от этого жуткого зрелища. А когда он наконец обернулся, то заметил, что поджарый американец держит в правой руке крест, непроизвольно поглаживая его большим пальцем, а сам, заливаясь слезами словно ребенок, стоит прямо напротив двери, прислонившись к стене. Снова заглянув в номер, Шмидт увидел, что один из его напарников забился в угол, сотрясаемый рвотными позывами. Потрясенному новичку показалось, все это происходит словно во сне: третий полицейский вдруг сделал пируэт и растянулся на полу.
Шмидт так и не почувствовал, как пуля пробивает ему сердце; выстрел прозвучал так далеко. Время растянулось до бесконечности; Шмидт успел увидеть, как его напарники дергаются и падают под градом пуль, выпущенных из двух пистолетов, которые держит в руках застывший в дверях американец. Ему показалось странным, что этот человек молниеносно нажимает на спусковые крючки двух пистолетов чудовищных размеров, а у него на щеках блестят слезы. И куда подевался крест, который он держал в руке? Шмидт повалился на колени, внезапно совершенно обессилев, но не чувствуя никакой боли. И только тут их заметил: они были повсюду, заполняли весь номер. Почему он сразу не обратил на них внимания? Не важно. Шмидт упал на пол, и последние капли жизни покинули его тело через пулевые отверстия в груди. Он умер, окруженный тремя тысячами крестов.
Сорвав с трупа Райберга полицейский значок, Тэл бегом поднялся по лестнице на три этажа вверх. Пробежав в конец коридора, до одной из немногих дверей с вывешенной табличкой «Не беспокоить», он заколотил в номер 1474.
Через какое-то время изнутри послышался голос с английским акцентом:
— Господи Иисусе, это еще что за чертовщина?
Тэл молчал, дожидаясь, когда разбуженный среди ночи постоялец прошлепает босиком через весь номер. Через полминуты дверь приоткрылась на дюйм, и Тэл сунул в лицо постояльцу полицейский значок Райберга.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он по-английски, мастерски имитируя сильный немецкий акцент.
— Гром и молния, что здесь происходит? Пожар, что ли?
— Я побеспокою вас совсем ненадолго.