Ключ Руна

Глава 5 Последний раз спрашиваю

Смотритель, пожилой и довольно полноватый эльф Лев Геннадьевич, только к вечеру понял, насколько этот день был для него невезучим.

Потому что через несколько часов, как вдали исчезли странные орк и эльф, у моста через реку Выю объявился сам Платон Игнатьевич. Воевода, огромный разъярённый орк, едва не выбил окошко ударом кулака, и бедная будка аж сотряслась, засыпав пылью всю каморку.

— Ты княжну видел, Лев⁈ — рык воеводы ворвался в будку сквозь щель, едва не взвихрив волосы оцепеневшего от ужаса смотрителя.

Тот, побледнев, как вцепился в свой журнал, так и хапал ртом воздух. За весь день, кроме Грецкого и тех двоих, и вправду никто не проходил, но теперь, видя ярость воеводы, Лев Геннадьевич и сам был не уверен.

— Княжна, спрашиваю, проходила на гору сегодня⁈ — не дождавшись ответа, орк распахнул дверцу, вырвав крохотный шпингалет, — Ты глухой, что ли⁈

— Не… не… не…

— Боров ты слепой! — воевода хватанул журнал со стола и с грохотом закрыл дверь, отчего та заклинила, протиснувшись за косяк.

Лев Геннадьевич успел разглядеть, что воевода был в полном боевом облачении, со своим знаменитым двуручным клинком, рукоять которого торчала у него из-за спины.

С Платоном Игнатьевичем, приехавшим в роскошной яроходной карете белого цвета, с искусно выполненной конской головой на вытянутом носу, был целый отряд в десять конных всадников, также одетых в чешуйчатые кольчуги. В основном орки, но были среди дружинников даже эльф и человек.

— Грецкий? А он какого… И всё⁈ — донеслось разъярённое от воеводы, — Бесполезные писульки!

— Лев — Видящий, но он больше по волшбе гномов, — заступился за смотрителя кто-то из воинов.

— Тебя не спросил!

— Но его сам господин барон сюда посадил…

— Да⁈ Ну так и воткнули бы его в часовую башню, а здесь толку как от козла молока!

Верёвочка, перекрывающая проход на мост и продетая в стенку, с треском вылетела из будки наружу, и смотритель только съёжился. В таком гневе он Платона Игнатьевича ещё не видел.

— Барон будет недоволен, Платон.

— А за княжну он что, в щёки меня расцелует⁈ А ну, цыц разговоры! По коням!!!

Словно страшный сон, Лев Геннадьевич наблюдал, как по мосту уносятся белая карета и конный отряд. Ох, не тот он день выбрал, чтобы втихомолку пропустить странную парочку.

Да и вообще, всё из-за этого Грецкого… Вот как знал, нельзя было его пускать.

Кое-как очнувшись, смотритель попробовал открыть дверь. Подёргал, потом навалился, затем с жалобным криком всё-таки выбил плечом. И, охая и ахая, стал разыскивать свой журнальчик.

Он нашёлся за будкой, помятый и едва не улетевший по склону в реку — ветер так и трепыхал страницы. Обняв находку, Лев Геннадьевич просунул обратно верёвку, потом вернулся в покорёженную будку, кое-как аккуратно пристроил дверь на место и, усевшись, стал ждать свою судьбу.

Вырывать странички или что-то поправлять в журнале он бы и в жизни не рискнул.

Судьба вернулась всего через пару часов, когда солнце уже почти коснулось горизонта. Лев Геннадьевич теперь таращился на мост так, что у него глаза пересыхали от напряжения.

Поэтому яроходную карету, на всех парах чадящую жёлтой гномьей волшбой, эльф заметил сразу, как она появилась из лесу на том берегу.

Карета пролетела мимо не останавливаясь. Воевода, мрачный как туча, молча скакал на лошади следом, а кто был в карете, Лев Геннадьевич разглядеть не смог. Только увидел за занавеской на дверце отсветы зелёной волшбы, свойственной Врачующим яродеям. Так близко эльф хоть чуть-чуть, но мог видеть другую волшбу.

Дальше проехал весь конный отряд и, слава Богу, эльф насчитал столько же воинов, сколько было и раньше. Вот только среди скачущих всадников, кажется, теперь был ещё и слуга Грецкого, старенький щуплый орк.

У смотрителя заиграли на спине мурашки, когда замыкающие всадники пронеслись, протащив за собой по земле пару пыльных мешков, прицепленных верёвками к стременам. Следом за мешками на дороге оставались характерные тёмные пятна, но Лев Геннадьевич даже не рискнул выглянуть, чтобы разглядеть их в вечерних сумерках.

Его смена заканчивалась утром, и эльфу что-то вообще расхотелось покидать свой пост до самого рассвета. Ему вообще было непонятно, промахнулась судьба мимо него или нет.

Я видел сон, где меня преследовали гномы…

Странные такие гномы, зелёные, с чёрными косичками, заколотыми красными черепами. Они, включив свою волшебную неоновую подсветку под ногами, метают в меня по земле солнечные зайчики, всё время промахиваются, и посылают «к эльфячьей бабушке».

Я пытаюсь уехать от них на своей карете, но у той всё время отваливаются колёса, куда-то убегает лошадь, а Захар то и дело срывается следом за ней.

Но повозка даже без колёс всё равно несётся, неожиданно мягко покачиваясь подо мной и подскакивая на ухабах, и со всех сторон на ней висят гномы. Уцепившись за борта, они трясут её, пытаясь развалить, и то и дело пытаются дотянуться до меня. Только не чтобы ударить, а чтобы просто ткнуть пальцем… И на кончиках их пальцев я вижу тот чёрный символ, но всё так мельтешит и трясётся, что никак не могу его разглядеть.

Я слышу далёкий крик позади, и вижу, что Дарья несётся следом, всего в шаге позади, но никак не может догнать. И я бы рад протянуть ей руку, но никак не могу двинуться — каждое касание гномов словно парализует меня.

Так мы и ехали — я трясусь в повозке, в меня тычут пальцами гномы, а следом несётся красивая орка, и её косы подпрыгивают на плечах…

И проснулся я, когда карета вдруг остановилась.

Кажется, в этот раз моё пробуждение было самым приятным. Нет, конечно, если бы под рукой оказалась любимая женщина, было бы вдвойне приятнее, но и так, сидя на чём-то мягком, сойдёт.

Я едва разлепил глаза и некоторое время пытался понять, где нахожусь. Какой-то белый салон то ли автомобиля, то ли… Ну да, это же карета, только с крышей, с белой велюровой отделкой, и с мягким освещением.

Не сразу я понял, что от меня убрал руки какой-то незнакомый орк, сидящий на сиденье напротив. Худой и лысый, с проницательным взглядом, одетый в бежевую хламиду, он отвёл от меня ладони, на которых на зелёной коже только-только погасли руны, горевшие ярко-кислотным изумрудным цветом.

— Я сделал всё, что мог, милостивая княжна, и даже больше, — устало сказал он.

Только тут я разглядел, что рядом с ним сидит Дарья. Ростовская смотрела на меня странным взглядом — одновременно и напуганным, и злым.

Затем дверца открылась, и орк в хламиде вылез. Дверца не закрывалась, и Дарья, глядя на кого-то снаружи, упрямо сказала ему:

— Я останусь здесь!

В ответ было лишь молчание, у девушки брызнули слёзы, и она, бросив на меня последний взгляд, вылетела из кареты. Дверца хлопнула.

Некоторое время внутри я был один. Хоть и старался прийти в себя, но всё это время я потратил, просто тупо разглядывая белый стёганный потолок и пытаясь вспомнить, что произошло. Боли в теле практически не было, только странная ломота, а вот голова кружилась, пытаясь сбить мысли в кучку. Уж очень это напоминало отходняк от наркоза…

Дверца открылась, и внутрь ворвались голоса:

— Он спас мне жизнь! — Дашу я узнал сразу.

— Княжна, я разберусь! — раздался громовой голос.

— Платон Игнатьевич, мой долг, как Врачующего, передать пациенту, что ему пока следует поберечься…

— Я сказал — разберусь! Цыц!

А потом внутрь погрузился ещё один орк, и тут сразу стало тесно. Громила, облачённый во внушительный доспех из серой кожи и серебристых чешуек, с внушительными наплечниками. Чёрная с проседью борода, на самом конце связанная в хвост, которая увеличивала и так громадную челюсть, мощные клыки из-под нижней губы, и лысый череп.

Больше всего меня, конечно, интересовали глаза на этом суровом лице — они сверлили меня даже не с ненавистью, а с дьявольским гневом. На меня смотрели, как на недоразумение или на букашку, которая неожиданно появилась рядом и которую он легко может раздавить одним движением. Но не давит…

— Ты! — наконец, пробасил орк. Насколько я понял, это был Платон Игнатьевич, тот самый.

— Я…

Не то, чтобы я был как-то невежлив. Просто это всё, что смогло выдать моё горло… Гадство! У меня и сил-то на большее не хватало, кроме как поднять руку и со стоном приложить ко лбу.

Орк смерил меня взглядом, потом достал из-за пояса флягу и сунул мне.

— Глотни.

Спорить смысла не было, как не было у этого орка и смысла травить меня, поэтому я послушно трясущейся рукой взялся за фляжку… Фу, словно какой-то алкаш! В нос ударил запах спирта и каких-то трав, а на самой фляжке едва заметно горела пара рун, красная и зелёная.

Глотнул… Горло знакомо загорелось, но вместе с этим по всему телу неожиданно разлились непонятные тепло и энергия. Мои глаза даже слегка распахнулись, и я, подобравшись, сел поудобнее. А самое главное, мысли сразу же собрались во вполне устойчивую конструкцию.

Поразмыслив, я больше пить не стал. Мало ли что за энергетик такой, вдруг там от второго глотка уже сердце крякнет или башка разлетится?

Вернув флягу, я кивнул:

— Благодарю, Платон Игнатьевич.

— Княжна говорит, ты её спас, когда она одна на зверя пошла, — он прищурился, пряча напиток.

Мои мысли ещё медленно варились, но, услышав слова бородатого воина, что-то всё-таки щёлкнуло в моей памяти. Дарья, кажется, не должна была одна идти на ту сторону… Ну нет, морда зелёная. Врёшь, не возьмёшь, русские своих не сдают!

— Не понимаю, о чём вы, — наконец, вспомнив придуманную легенду, я покачал головой, — Даша…

Когда в глазах собеседника сверкнуло красное пламя, а его тело — всё тело, от макушки до кончиков пальцев! — покрылось мелкой вязью рун, я сразу поперхнулся. Интересно, какой мощью обладает этот орк?

Но, самое главное, до меня внезапно дошло, что какой-то непонятный полукровка, который в Качканаре чуть ли не проездом, не может княжну величать Дашей.

— Княжна Дарья Никитична, — выдавил я из себя, поняв, что этот устав нарушать совсем нежелательно.

— Для тебя, щенок, её сиятельство княжна Дарья Никитична!

Я вздохнул… Ох, как же этот этикет был непривычен для человека двадцать первого века.

— Её сиятельство… ммм… княжна Дарья Никитична. Понимаете… — начал было я, постепенно с ужасом осознавая, что скажу дальше.

И самое обидное — моя голова сейчас совсем не желала работать, чтобы быстро наваять что-то ещё сносное, а гордые мозги твердили: «Да не, ты чего, норм же легенда та была. Мы сами придумали! Давай, не дрейфь…»

— Чего ты мямлишь⁈ Говори!

Чувствуя, как срываюсь в пропасть, из которой нет спасения, я выдохнул:

— Она должна была охранять мою карету.

Едва я произнёс, то понял, как же глупо прозвучала эта версия, особенно вслух. Ну ни хрена себе придумал! Дела-а-а… а чего сразу не императрица-то мою телегу охраняла?

В карете воцарилась тишина, и орк, открыв рот, некоторое время просто на меня смотрел. Видимо, он ждал любую версию, самую бесстыдную ложь, но я превзошёл все его ожидания. Даже руны на его коже потухли…

— Ты сдурел, Грецкий⁈ — очнувшийся воевода наклонился и схватил меня за лацкан, — Повтори! Княжна что⁈ Должна⁈ Тебе, полукровке нищему?

Наверное, он желал видеть в моих глазах страх или ещё чего такое, ведь я даже не пытался перебороть мощные руки толщиной с бревно. Но я спокойно выдержал взгляд… Если уж падать в пропасть, то только так — хладнокровно и невозмутимо.

Гневно попыхтев, Платон Игнатьевич отпустил меня и откинулся обратно.

— Выбирай слова, щенок, от них зависит твоя жизнь.

— Во-первых, мой отец — тверской князь, — степенно проговорил я, вспоминая сказанное Захаром. Ну наконец-то мозги заработали.

— Но не мать! Все знают, зачем тебя сюда сбагрили.

— Во-вторых, Платон Игнатьевич, я не знал, что она… Даш-ш-рья… её сиятельство… не знал, что она княжна, когда нанимал воина для охраны, — медленно проговорил я.

Всё, назад пути нет. Если уж начал врать, то до последнего, как говорится… До занесённого над шеей топором.

— Да ты и правда башкой в детстве приложился. Какой болван в Качканаре может не знать княжну Ростовскую⁈ У нас тут что, князей как грязи?

— Платон Игнатьевич, случилось то, что случилось, и я благодарен Дарье… кхм… её сиятельству Никитичне, что она спасла нам со слугой жизнь.

Воевода тут же шарахнул по стенке кареты ладонью, отчего та жалобно сотряслась. Зазвенели стёкла.

— Какого хрена ты брешешь тут⁈ И твоего слугу я спросил уже, и он не посмел мне лгать… А ну, щенок, говори правду мне, что она сама туда пошла за зверем!

Почему-то это было ему очень важно, и я, что называется, почувствовал слабину.

— Воин, которого я нанял, как и полагается, исполнил свой долг, — спокойно ответил я, — Когда на нас напал зверь, то княжна Дарья Никитична ни секунды…

— Ты не понял, Грецкий, в какой ты заднице.

— Да ну не то, чтобы не понял…

— Нет, не понял. На княжну покушались, и в этом замешан твой род… род Грецких! А конкретно графиня Елена Павловна Грецкая.

Я догадался, что так зовут мою дражайшую тётушку. Но дураком я не был, и родственные связи, даже такие, ценил как мог… В том смысле, что мне сначала надо бы самому во всём разобраться. А то покушение выглядело, мягко говоря, странно и слишком наигранно.

«Эй, хлюпик, скажи про тётку сначала!» — вроде так тот бугай с топором крикнул? Не от большого ума явно, ему просто заплатили, чтобы он так сказал.

— Если вы, Платон Игнатьевич, говорите так о моей тёте… — твёрдо сказал я, стараясь, чтобы это звучало естественно, — То прошу быть осторожнее с обвинениями. Наш род этого не потерпит!

Надо сказать, воевода заметно удивился.

— Дурень, она ж тебя убить хотела.

— Или кто-то хотел, чтобы я так думал.

Орк хмыкнул, постукивая ладонью по стенке кареты, и было видно, что мой ответ ему неожиданно понравился. Может, они не хотели ссориться с пермской знатью? А может, он не ожидал от меня такой верности своему роду… Он же воин, и на чести буквально помешан.

Прищурившись, орк спросил:

— А княжну, стало быть, ты встретил на горе, вот она и попала под руку?

Я едва сдержал улыбку, слишком уж наивными показались попытки воеводы подловить меня.

— Прошу простить меня за то, что не узнал её сиятельство, когда просил охранять меня в дороге.

Орк раздражённо бахнул ладонью по стенке, задев занавеску, и шумно выдохнул:

— Ну, Грецкий!

— А когда на нас вышел огненный зверь, княжна, ни секунды не сомневаясь, поразила его и убила. А когда на нас напали два головореза, то княжна Дарья Никитична…

— Ну ты и кретин, — воевода покачал головой, устало потерев лоб, — Я знаю правду, княжна не стала мне врать. Ты вообще как умудрился такое придумать?

— Я не знал, что её сиятельство Дарья Никитична — княжна, — я покачал головой и спокойно продолжил, — Когда попросил справного воина помочь с походом в горы.

В карете повисло молчание. Больше всего, судя по взгляду воеводы, ему хотелось просто прошибить меня кулаком насквозь, вместе с сиденьем и задней стенкой. При этом, кое-что уже поняв об этом мире, я знал, что он реально на это способен, и мне никакой доспех не поможет, если бы он у меня был.

— То есть, ты, кусок лживой зелени, утверждаешь, что не встретил княжну там, на Полуденном Роге? То есть, она там не охотилась за волком?

Начав врать, я даже почувствовал вдохновение. Эх, а ведь как могу заливать! Особенно, когда не знаешь, какое наказание за это ждёт.

— Нет. Госпожа… кхм… княжна Дарья Никитична говорила мне о вашем строгом запрете, но Омут в одной стороне, а гномы в другой. Поэтому она и…

— Гномы? — брови воеводы подпрыгнули, — Ты-то какого хрена к гномам попёрся? Тебе барон не указ, что ли?

Я едва не застонал. Ну что за невезение⁈ Надо будет узнать, нельзя ли на язык какую-нибудь руну мудрости начертать.

Надо было срочно чем-то крыть, но тут мои мысли застопорились. А чего тут ещё придумаешь?

— Погоди, Грецкий. То есть ты, полукровка-полудворянин, нанял княжну Ростовскую охранять свою сраную телегу? Нанял, чтобы доехать до гномов, к которым барон запретил даже близко подходить? Ты вообще понимаешь, что несёшь⁈

Я закусил губу. Гадство! Кажется, мне пока что удалось только закопать себя поглубже. Вот только отступать было некуда.

— Но я бы не узнал, что Видящий, если бы монахи не сказали.

А вот тут воевода реально удивился.

— Мо… монахи? Идущие к Недрам⁈ Ты как их нашёл-то, дурень?

— Эээ… Удача, наверное.

При этих словах Платон Игнатьевич впервые усмехнулся. Хороший знак.

— Но они меня побили и сказали, чтоб больше не возвращался, — добавил я.

— Ох, Грецкий, ты бессмертный, что ли?

Я пожал плечами, чувствуя, что целитель явно сделал своё дело на пятёрку. Даже рёбра уже так не стреляют.

— Я слышал о тебе, — слегка успокоившись, сказал Платон Игнатьевич, — Хоть отец и отослал тебя сюда, но всё дал для достойной жизни! А ты просрал всё, что было у вас с матерью. Порядочная эльфийка, Врачующая, сколько она жизней спасла в Качканаре, Древа ей Небесного… И такой сын достался.

Поджав губы, я молчал. Но надо было слушать, чтобы понять, какая же у меня стартовая позиция. А она была… гадство, она была такая, что я бы и сам себе шею свернул с удовольствием, окажись на месте Платона Игнатьевича.

Таких сынков, прожигающих родительские деньги, мнящих о себе невесть что, мечтающих о недостижимом и тратящих всю жизнь на ненависть… да ещё и обвиняющих всех вокруг в своих неудачах… Таких я знал прекрасно.

— И нет бы у тебя была гордость дворянская! Чтобы здесь вести себя достойно, не позорить отца, как бы судьба вас с ним не разминула, — он сжал кулаки, — Если бы ты не спас жизнь княжне, Грецкий…

— Она спасла нам жизнь, воевода.

— Заткнись, ущербный!

В карете снова повисло молчание. Воевода сжимал и разжимал кулаки, тупо глядя в занавесочку на окне.

— Вот если ты сейчас соврёшь, Грецкий, ты пожалеешь об этом. Понял? — наконец, сказал он, — Где. Встретил. Княжну?

— Я нанял… Я не знал, что она княжна, когда нанимал воина охранять мой путь наверх.

Орк снова загорелся вязью рун, и это действительно выглядело страшно и угрожающе. Но к тому же я помнил, что, наверное, не должен всё это видеть, а значит, виду не подавал.

— Я служу империи давно, Грецкий, и явно выше тебя по статусу. Даже княжна не посмела солгать мне. Да и твой слуга имеет больше чести!

— Но я нанял воина, чтобы он охранял меня в дороге. На нас напал зверь, и княжна… кхм… её сиятельство спасла нам жизнь. На нас напали какие-то бандиты, и княжна убила их…

Следующие несколько секунд были решающими. Свет перетекал по насыщенным красным рунам к рукам орка, прямо к кончикам пальцев, и я вполне себе представлял, на что он сейчас способен. Наверное, схвати он этими пальцами мой череп, смял бы как жестяную банку.

Но тут свет пошёл на убыль…

— Убила, — проворчал потухший воевода, — Бедная девочка, она до этого дня ещё не убивала.

— Княжна отлично метает топоры, и тот орк зарубил бы нас, — я кивнул.

Кстати, тут я был согласен с воеводой. Даша выглядела нормальным чело… кхм… орком, и пусть она воин, такое событие обязательно накроет её. Несколько дней самоедства обеспечены, и поможет только наличие рядом опытного наставника.

Неожиданно во взгляде воеводы наконец проклюнулось одобрение. Или мне показалось?

— Так говоришь, это она убила зверя?

Я, всем своим видом показывая, что нагло вру, кивнул в ответ. Платон Игнатьевич немного помолчал, потом спросил:

— А зверь не показался тебе странным, Видящий?

Я сразу вспомнил о чёрном символе, который не смог разглядеть… Значит, мне и вправду не привиделось? Интересно, а Видящие должны это видеть?

Но если он спросил, значит, что-то мы точно должны чувствовать…

— Я только-только узнал, что Видящий, — осторожно протянул я, — И с тем волком я не очень-то понял, когда он на меня бросился. Боюсь ошибиться.

— Значит, талант действительно есть, — воевода усмехнулся, — Вот ни хрена не понимаю, зачем вы оба врёте? Она попёрлась туда, ты спас княжне жизнь… да барин бы тебя озолотил, Грецкий!

— Не понимаю, о чём…

— Богом прошу, замолчи. Ну не могла она убить волка!

— Могла.

— Ох и дуболом ты. Знаешь, Даша мне, как дочь, и если б ты не спас ей жизнь…

Я снова открыл было рот, но орк поднял ладонь, «мол, ни слова». Мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что я испытываю последнее его терпение.

— Грецкий, ещё раз появишься возле дружинного дома, и сломаю тебе шею, — жизнерадостно сообщил мне воевода.

— Спасибо за приглашение, Платон Игнатьевич, я снова попытаю счастья. Теперь знаю, что я Видящий, и обязательно поступлю на службу, — тут я добавил, вспомнив одну важную деталь, — Что ж, до десятника придётся дослужиться, на меньшее я не согласен.

Орк явно не разбрасывался злостью по таким мелочам. Он только покачал головой, устало потирая лоб и показывая, что он с трудом меня терпит.

— Ладно, давай ещё раз. Значит, когда ты на горе встретил княжну…

— Я не встречал. В Качканаре нанял воина для охраны, чтобы он сопроводил меня… — буднично затараторил я.

— Всё, хватит, — тот поднялся, бухнув мне ладонь на плечо, — Выметайся отсюда!

Я открыл дверцу и стал вылезать. Орк неожиданно придержал меня, стиснув плечо так, что, кажется, теперь снова нужна помощь Врачующего.

— Знаешь, Грецкий, — воевода усмехнулся и, вдруг одобрительно кивнув, прошептал, — Видит Бог, сегодня ты не посрамил ни отца, ни свой род. Но появишься у барона, голову сверну.

— Посмотрим, — я повёл плечом, высвобождаясь.

Так-то понятно, если бы орк не отпустил, хрен бы я вырвался. Но, сдаётся мне, в происшествии с княжной этот воевода тоже каким-то образом виноват, иначе бы я так легко не отделался.

Поэтому мне не мешали, я спокойно вылез на улицу, где давно уже царил поздний вечер. И обомлел, глядя на тот белоснежный транспорт, на котором мы приехали…

Это была какая-то помесь кареты и паровоза. В том смысле, что в задней части находилась комфортная кабина, из которой я как раз и выбрался, а передняя часть представляла из себя нос-бочку, как у крохотного паровоза. На самом конце из носа торчала изящная голова коня на изогнутой шее, кузнец не забыл даже выковать гриву.

Весь нос был испещрён уже знакомыми мне гномьими рунами, из решётчатых прорезей пробивался жёлтый свет той самой волшбы, и небольшой контур гномьих рун читался даже на дороге, как та самая неоновая подсветка. Это наверняка была роскошная карета… Уж точно не сравнится с той моей развалюхой, которая окончательно развалилась в горах.

До меня вдруг дошёл смысл фразы «яроходная карета». Так вот ты какая!

Транспорт окружали многочисленные всадники, все как один внушительные воины, облачённые в кольчуги, испещрённые бледными рунами. В свете уличных фонарей, которые освещали ночной Качканар, глаза воинов зловеще поблёскивали, когда они смотрели на меня.

У кого-то на поясе висели мечи, у кого-то топоры, а у пары я заприметил даже луки. Один из лучников, кстати, был эльфом… Ну хоть кто-то не зелёный.

Так, стоп. А вот ещё один воин, вооружённый арбалетом, и он… Охренеть… Охрене-е-еть! Это же человек!

Обычный, с круглыми ушами, без явных клыков, с нежной, как у поросёночка, розовой кожицей… Меня он удивил даже больше, чем волшебная самоходная карета. Ну чего может быть необычного в двигателе волшебного сгорания?

А вот челове-е-ек…

Воин даже переглянулся со своими, не понимая, чего я на него так уставился.

— Борис Павлович, — меня отвлекли, тронув за плечо.

Это оказался тот орк-целитель в длинной хламиде, и он, довольно бесцеремонно схватив меня за голову, вдруг повернул её в одну сторону, в другую… Его ладони засияли мягким изумрудным светом, и я почувствовал себя… а как вообще можно почуять рентген? Наверное, только на слух: «Не дышите!»

Ладони орка потухли, и он одобрительно цыкнул:

— Прекрасно… Даже изумительно. У вас завидная живучесть.

— Спасибо… эээ…

— Целитель рода Демиденко, Аристарх Авдотьевич Степной, — он чуть кивнул, — Всего вам доброго.

Орк полез в карету, и я только тут понял, что он имел ко мне интерес чисто профессиональный. Видимо, что-то его во мне заинтересовало, но как к человеку, он был ко мне равнодушен.

— Борис, — знакомый шёпот заставил повернуться.

Сейчас Даша стала другая… Взгляд холодный, надменный, и она явно хотела этим меня оттолкнуть. Что, думала, я её выдал, общаясь там в карете? Нет, я врал до последнего, зарабатывая себе титул главного кретина в Качканаре. Да я даже не понял, чего я наврал-то…

Но вообще, если честно, сейчас у меня не было особого желания разгадывать женские причуды, пусть и княжеские.

— Борис Павлович, прошу принять от нашего рода Ростовских благодарность и, как и обещалось, возмещение за ущерб, — с деланным равнодушием сказала она и махнула рукой, — Антип…

Её слуга, щуплый и разодетый во фрак эльф, чем-то похожий на ушастую каланчу, протянул звякнувший мешочек. Захар удивился размерам кошеля и чуть было не взял, но я бахнул ему руку на плечо, оттаскивая. Вот нутром чую, уж как бы ни была запутана женская логика, но не к добру эти денежки.

Захар меня удивил, сразу же опустив руку и приговаривая:

— Да, да, господин, вы сами…

И удивился, когда я не взял деньги, а слегка поклонился.

— Для меня было честью участвовать в одной охоте с вами, ваше сиятельство, княжна Дарья Никитична. И, надеюсь, это был не последний раз.

— Но, барин… — с лёгкой паникой произнёс Захар, чуя, как я его оттаскиваю от протянутого мешочка.

— Что же до благодарности, княжна, то наши спасённые жизни являются для меня лучшей наградой, — с нажимом продолжил я, — Тем более, я и так был должен за охрану.

Даша закусила губу, явно сомневаясь. Тут из кареты рявкнул воевода.

— Княжна, не хочет брать, так пусть идёт лесом, орф дубоголовый!

Но та упрямо поджала губы, с её лица пропала спесь, и прошептала:

— Борис Павлович, прошу, не обижайте меня. Я могу и потребовать взять эти деньги…

Сзади цокнули копыта, всадники сделали шаг, приблизившись.

— Но не хочу, — поспешно добавила княжна.

Я вздохнул, потом спросил у слуги:

— Захар, а сколько там наш дилижанс стоил?

Тот жарко зашептал:

— Но ваше благородие, дилижанс это же многомест…

— Захар!

— Ну-у-у… Ежели подумать, то рублей пятьдесят ему красная цена.

Дарья Никитична улыбнулась, услышав цену, и кивнула слуге. Тот открыл мешок и отсчитал Захару всего несколько серебряных монет. Кошель, к моему неудовольствию, не особо-то и опустел, и я понял, что моя гордость только что лишила меня довольно крупной суммы.

— Доброй ночи, Борис Павлович, — орка вдруг шмыгнула носом и отвернулась.

— Всего вам наилучшего, ваше сиятельство, — я толкнул Захара ко входу в дом и добавил, — До скорой встречи.

— Увижу тебя возле неё, Грецкий, шею сверну! — вылетело из окна кареты.

— И вам не хворать, господин Платон Игнатьевич.

Воины на лошадях переглянулись, гадая, не слишком ли нагло я себя веду. А девушка, погрузившись в карету, бросила на меня блестящий и слегка растерянный взгляд. Долго вся делегация, к счастью, не задержалась, и спустя несколько минут карета, окружённая всадниками, уже катила в конце улицы.