Ключ Руна

Глава 12 Все хотят Грецкого

Тот, кто хоть раз терял сознание, знает, каково это — очнуться и несколько мгновений не помнить, кто ты. Когда произошедшее с тобой складывается из осколков, и ты цепляешься хоть за какое-то чёткое воспоминание, чтобы собрать себя по кусочкам.

Может, кто-то и видел в таком состоянии пресловутый свет в конце тоннеля, но я даже толком не запомнил, как с помоста рухнул. Какие уж там видения?

Очнувшись, я и вправду не сразу себя осознал. Где я? Сверху бревенчатый потолок, из таких мощных брёвен, что мне даже не обхватить. Очень грязный потолок, кстати, и пыльный.

А кто я? Знаю, что я — это я… Ну, а кто ж ещё это может быть? Но кто конкретно? Как же голова трещит…

— Господин Грецкий, а вы везучи, надо признаться.

Тихий вкрадчивый голос проник в мои уши незаметно, и я даже не сразу осознал, что со мной говорят. Но я ещё недостаточно оклемался, поэтому так и продолжал пялиться в потолок. А Грецкий — это, стало быть, я…

— Вы сегодня увидели, на что она способна, — голос продолжал, — Вам два раза везло, но, сударь, вы же понимаете, что везение когда-нибудь закончится?

Я пока молчал… Собеседник явно с умом выбрал момент, чтобы со мной говорить. Вот на этой границе сна и яви, когда я уже слышу, но тело ещё спит.

Гадство! Да меня, кажется, чем-то усыпили…

— Но у вас есть шанс остаться в живых, — продолжал собеседник, — Мы никогда не отказываем тем, кто умён достаточно, чтобы понять, с кем надо дружить.

— Вы… — я открыл было рот, чтобы обнаружить, как пересохло в горле. Охренеть, я будто сутки не пил!

— Мы служим великой цели. И мы, что вам понравится больше всего, богаты… Наслышан, что состояние ваше нынче легко умещается в карман, ведь так? Отпрыску великого княжеского рода это, несомненно, не делает чести.

— Честь… — вырвалось у меня, — … не меряется деньгами. Кха…

— Странно слышать это от вас, Грецкий. Наше предложение присоединиться к нам звучит лишь единожды, — собеседник усмехнулся, — Но мы дадим вам время подумать, господин Грецкий.

Надо мной мелькнул золотой блеск. Мой медальон!

Гневный порыв потонул в моих ватных мышцах, которые совсем не желали мне подчиняться.

— Матушка…

— Ваша мать, к сожалению, не ценила свою эльфийскую кровь. Снюхалась с орком, и даже сыну посмела передать в наследство эту дрянь! — послышался глухой деревянный стук, а потом что-то мелкое куда-то плюхнулось, — Какая вонь! Впрочем, там ему и самое место.

Да, распространившееся амбре заставило меня поморщиться. Зато думать я стал чуть яснее.

— А вы, господин Грецкий, какую в себе половину цените? Какую из тех кровей, что текут в вас?

Я стиснул зубы. Смешно — я не знал матушку, только по любви Захара к ней мог догадываться, какой замечательной женщиной и матерью она была. И, конечно же, я совсем не знал отца. Но едва прозвучал этот вопрос от незнакомца, как я почувствовал злость.

И за матушку-эльфийку… И неожиданно за отца-орка. Какого хрена они лезут⁈ Мы сами разберёмся!

Где-то на задворках у меня мелькнула мысль, что, возможно, я совсем ничего не знаю о своей фамилии, и о том, что же именно побудило Грецкого-старшего отправить жену с ребёнком так далеко от Твери. Ведь Захар говорил, что это орочьи великие семьи не терпели союза Грецкого с эльфийкой, и он отослал нас сюда от греха подальше.

Но, кажется, грех всё-таки достал нас здесь… И мне совершенно не нравится тот тон, которым он со мной говорит.

— Обе половины… ценю, — прохрипел я, наконец-то сжав кулаки. Пальцы стрельнули нестерпимой болью, пронзая разум молнией, но больше мне ничего не удалось.

— Прискорбно, ведь дрянная половина до сих пор пытается вас убить, — голос приблизился намного ближе, и я почуял у носа какой-то сладковатый запах. Я тут же выдохнул и задержал дыхание, понимая, что меня могут снова погрузить в сон.

— Вы же помните, как погибла ваша матушка? Ну ведь вы же знаете правду, Грецкий! Неужели вы простили это своей тётушке?

Мои глаза слегка расширились, но я сдержался от ухмылки. Меня слишком топорно обрабатывают… Быть может, прошлый Грецкий бы и поверил, но у меня было достаточно мозгов, чтобы понять, куда дует ветер.

— А о том, что в Твери вырезан весь род Грецких, вы слышали? Так ваша тётка убирает всех, кто стоит у неё на пути, и не жалеет даже родную, такую важную орочью кровь. Ваша мать… А теперь и ваш отец. Когда же очередь дойдёт до вас? До единственного спрятанного на Урале наследника?

Поняв, что сейчас просто задохнусь, но так и не смогу пошевелиться, я всё же вдохнул. Голова слегка закружилась, когда сладкий запах ударил в ноздри… Ну всё, хана мне.

Только тут до меня дошло, что это парфюм. Гадство!

— Ме-е-есть! — голос продышал прямо в ухо, — Ты же хочешь отомстить ей, правда? У тебя есть шанс! Ты отнимешь у неё всё, и отстоишь честь семьи.

Собеседник явно от отчаяния перешёл на ты.

— Думай, Грецкий. С тобой или без тебя, но мы достигнем своей цели.

— Кто… вы?

Незнакомец дунул усмешкой мне в ухо.

— Мы следим за чистотой крови вокруг императора, — он цыкнул, ему явно не понравилась формулировка.

— Служите императору?

Слишком затяжная пауза, он пытается сформулировать получше.

— Следим, чтобы вокруг него не распространялась грязь. Чистим от неё вены государства, ведь она может вызвать заразу и осквернить даже самую чистую кровь. Затуманить своей скверной даже самый великий разум.

Чистота, чистая… Грязь, скверна… Я зацепился за эти слова, с таким чувством незнакомец произносил их, и понял, что в них для него кроется особый смысл.

— И что же требуется от меня?

Снова послышался смешок.

— Пока что от тебя требуется подумать, господин Грецкий. Если, конечно, твоя тётушка не убьёт тебя раньше.

Я таращил вбок глаза, когда собеседник выпрямился, и колыхнулся серый плащ с капюшоном. Лица в полумраке увидеть я не успел, но зато отметил бледные тонкие пальцы. «Не орк и не орф, никакой орочьей зелени», — сразу же отметил мой воспалённый от неподвижности разум, — «Или эльф, или эльчек, или человек… Ну или гном-переросток, страдающий дистрофией».

Незнакомец на несколько секунд затих посреди помещения, потом зачем-то пошаркал ногами. Проскрипела дверь, он вышел, и в помещении стало тихо. Остались лишь я, моё сдавленное дыхание и запах затхлости.

Этот собеседник точно знал, сколько действует та дрянь, которой меня усыпили. Потому что ватное тело вдруг взорвалось искрами боли — закололо сразу все клеточки, когда онемевшие мышцы стали оживать, и у меня аж перехватило дыхание.

Спина, рёбра, нос… всё болело и стреляло. Я наконец-то двинул руками и потрогал себя… своё опухшее и измазанное в вонючей крови лицо. Больно-то как! Я поморщился, вдруг сообразив, что у меня пальцы сломаны.

Внезапно в памяти всплыл старинный анекдот: «Доктор, у меня всё болит. Тут трогаю, там трогаю, всё болит… Да у вас палец сломан!» Это вызвало у меня нервный смешок, но я тут же скривился, когда в глазах снова потемнело от боли в рёбрах.

Меня постепенно отпустило от того снотворного, которым меня усыпили. И самое странное, я не мог точно сказать, сколько приходил в себя… Может, минуту, а может, и целый час. Был у дряни ещё один побочный эффект — разговор с незнакомцем вдруг стал мне казаться всего лишь сном.

А может, это и вправду был сон?

Может, меня, раненого, притащили в княжескую избу… грязную, правда… Притащили, чтобы исцелить? Но что-то Аристарх Авдотьевич, кажется, в этот раз схалтурил.

В прошлый раз в карете он так подлатал меня, я как огурчик был, а теперь что? Наверное, после произошедшего на рынке у него работы и так невпроворот, вот я и лежу здесь, жду очереди. Там и самому барону, наверное, досталось.

Произошедшее на рынке! Ну, точно…

Осколки воспоминаний заметались в вихре, предлагая мне просмотреть всё в обратном порядке. Иолит, мутант, княжна. Бой с орком. Бой с эльфом. Денис и Лукьян, мои новые друзья…

Снова княжна. Гномы…

— Дра… — начал было я, но осёкся, вдруг вспомнив, что если произнесу имя «Дра’ам» вслух, снова отправлюсь в царство забытья.

Медленно выдохнув, чтобы не тревожить рёбра, я наконец повернул голову. Не понял… Да это ж камера! Лежу на какой-то грубо сколоченной лавке, на полу настелена солома, в углу бадья с водой, в другом отхожий тазик со сдвинутой крышкой.

Темница моя была из мощных необъятных брёвен, закрывалась на толстую дубовую дверь без единого глазка, а всё освещение давало крохотное окошко под самым потолком. Решёток там не было, да и смысла в них тоже не было — туда даже голову не просунешь. К счастью, в деревянном помещении дышалось вполне сносно… Если не считать вони от меня самого — я был измазан в крови того мутировавшего орка, и, сдаётся мне, этот смрад был как-то связан с чёрной волшбой. Ну и отхожий тазик знатно пованивал, конечно.

Я снова посмотрел на потолок, собираясь с мыслями. А я и вправду, если честно, не понял… Разве товарищ… ой, господин Грецкий не спас княжну от верной смерти? А с каких это пор у нас на Руси спасителей княжеских жизней в поруб бросают, а?

Задержав дыхание, я приготовил своё измученное тело для подвига. Надо сесть… К счастью, это мне удалось без особых усилий, хотя всё сопровождалось болью.

Я был в своей одежде, только потасканной по кровавым смотрам и соломенным подстилкам… Ни медальона матушкиного, на иолита. Гадство!

В душе заметался червячок паники, но я его безжалостно придушил. Осторожно встал и сразу же уставился на бадью в углу, полную воды. Какие тюрьмы-то в империи гуманные, воды сколько хочешь.

Пересохшее горло буквально воспламенилось жаждой, но я сжал кулаки, не давая себе сделать шаг. Боль в сломанных фалангах заставила меня выгнуться, заодно и приглушила жажду.

К счастью, не все мозги мне выбило на смотре… От бадьи к двери шёл мокрый след, значит, воду туда только-только натаскали. А солому на полу в центре просто попинали, быстренько собрав в кучку…

А кучка как раз на пути к бадье.

Я снова опустился на скрипнувшую скамью, тупо уставившись на чан с водой. У меня никак не получалось разобраться в своих подозрениях, это скорее было чувство, что я что-то забыл. Какая-то червоточинка не давала мне покоя…

Вспомнился голос незнакомца из сна, его шарканье ногами. А сон ли это был?

Снова опустив взгляд на горсть соломы в центре, я присмотрелся к неясным тёмным очертаниям, будто бы проступающим сквозь слой, и всё понял. Подстилка скрывала чёрную руну.

Это простая мысль, кстати, не вызвала у меня страха, а наконец-то успокоила. Я хотя бы осознал, что меня всё это время смущало, и чувство неопределённости ушло.

Конечно, я не знал, какой эффект у этой руны, и что должно произойти, если мне суждено через неё проползти. Но факт остаётся фактом — кто-то заготовил простейшую ловушку.

Жажда. Вода. И мой рывок через руну… Вот только зачем им меня убивать?

Послышались шаги, и дверь вдруг распахнулась.

— Грецкий! — в проёме стоял сам бог грозы и грома, метающий молнии из глаз, воевода Платон Игнатьевич, — Твою ж эльфийскую мать, Грецкий, дубина ты стоеросовая!!!

Его голос ворвался в поруб раскатом грома, и я аж зажмурился от боли в ушах.

— Какой кретин тебя сюда приволок⁈ — ладонь орка воткнулась в косяк так, что дерево треснуло, а с потолка посыпалась пыль, — Я тебя уже час ищу!!!

Воеводы повернул голову куда-то вбок:

— Беги! Скажи этим гномам сраным, что нашли его!!! — затем он сделал шаг вперёд, в темницу, — Грецкий, там гномы из-за тебя полКачка…

Но я тут же вскинул руку:

— Стой!!!

Воевода, надо отдать должное, сразу застыл. Гнев тут же улетучился из его очей, оставив там лишь воинское напряжение. Орк скользнул взглядом по помещению, остановившись на кучке соломы, на которую указывал мой палец.

Моё сердце истошно забилось, когда я понял, что настал момент истины.

— Что там? — спросил он.

Я прикусил губу. Ну почему в такой ответственный момент никого нет рядом, кто мог бы подсказать? Дра’ам ты драный, где твои знания?

Выдохнув, я всё же произнёс:

— Думаю, там чёрная волшба.

В глазах орка скользнул нескрываемый страх, он даже отшагнул малость, но тут же взял себя в руки.

— Ты… ты и вправду видишь её, Грецкий⁈

Этот тон сразу же подсказал мне, что Видящие чёрную волшбу видеть её совсем не должны. Ну, а раз так, то и я не должен… Нет, этот секрет пока придержу. И я, стиснув зубы, покачал головой.

— Тогда какого хрена?

— Здесь был кто-то… — я вкратце рассказал, как пытался очнуться, и что со мной кто-то разговаривал. И как он замешкался перед тем, как выйти из поруба.

Я решил не опускать момент с тем, что мне внушали про тётку. И рассказал, что мне это показалось подозрительным.

— Плохо, — сказал воевода, осторожно войдя в помещение, — Очень плохо, Грецкий.

Он взял бадью с водой и плеснул на пол, смыв солому. Как ни странно, вода подействовала и на чёрную руну. Вот было тёмное марево, и вдруг его просто смыло… К сожалению, разглядеть начертанный символ я не успел.

Воевода без особого страха подошёл и потёр сапогом то место, где была руна. Его уверенность подсказала мне, что какие-то крохи знаний о чёрной волшбе он имеет, как ни странно.

— Кто это был такой, он сказал? — спросил воевода, поставив бадью обратно.

— Сказал, что они служат императору…

— А кто не служит? — усмехнулся воевода.

Я чётче вспомнил разговор и добавил:

— Он всё время что-то говорил о чистоте крови.

Платон Игнатьевич замер, услышав это, а потом выругался:

— Добралась-таки сюда эта срань эльфийская!

Значит, там под капюшоном со мной разговаривал всё-таки эльф…

Взгляд Платона Игнатьевича заметался по темнице в поисках того, что можно было бы пнуть или сломать, а потом замер на мне. Зарычав, орк подошёл и просто плюхнулся на скамью.

Некоторое время мы сидели молча… Потом воевода вкратце рассказал, что на рынке возникла сумятица, и пока дружина убедилась, что барон и княжна в безопасности, оказалось, что кто-то уже утащил Грецкого. Увели какие-то дружинники.

— Эти двое-то пытались тебя, видимо, отбить… Началась драка, и пока разобрались…

— Денис и Лукьян⁈ — я даже вскочил, — Но они же…

— Да в порядке с ними всё, но рёбра им пересчитали. Сам пойми, там же на княжну с бароном покушались, у меня эта тварь четверых забрала! — воевода бахнул кулаком по груди, потом отмахнулся, — Да в другом порубе эти двое. Посидят, успокоятся, им полезно будет… Барон-то сначала в гневе был, не разобравшись, и тебя тоже требовал найти и наказать, даже Копаню слушать не хотел. Но когда с Качканара спустились гномы…

— Гномы⁈

— Грецкий, это я у тебя хотел спросить, какого хрена они спустились ради какого-то зелёного щенка?

Я не ответил, думая о том, что за меня пострадали двое очень отличных ребят. А воевода так и сидел, сложив пальцы и глядя на мокрое пятно посреди темницы.

— А они здесь, значит… И среди нас.

— Кто?

Платон Игнатьевич не ответил. Лишь усмехнулся, подняв на меня взгляд.

— Говоришь, ты не видишь чёрную волшбу?

Я покачал головой…

— Но тогда как ты узнал, что она именно там? Ты же говоришь, даже головы повернуть не мог.

Уверенности мне было не занимать, и я даже уже начал было открывать рот, как вдруг Платон Игнатьевич схватил меня за лацкан и, притянув, умоляюще процедил сквозь зубы:

— Ты можешь спасти Ростовскую⁈

Все мои логичные аргументы вылетели из головы, и я уставился на воеводу.

— Дашу? — вырвалось у меня, и только потом я подумал, что вообще-то «её милость княжну Дарью Никитичну».

Но воевода даже не обратил внимания, отпустив меня обратно.

— Я не могу! — он уставился на пол и стиснул зубы, показывая мощные орочьи клыки. Стал разглядывать свои ладони, словно ненавидя их за беспомощность, — Не могу! И я потеряю её, как и предсказывала эта ведьма… Даша уже взрослая, и у неё свои, женские замашки, что ей забота дядьки? Я же не могу её на цепь и в поруб, да? Не могу же?

— Не можешь, — согласился я.

— Спаси её, Грецкий!

— От кого?

Платон Игнатьевич зажмурился, сражаясь с какими-то своими внутренними демонами. Он тоже был, видимо, повязан секретами.

— Эти твари, — он махнул головой на пятно, — Называют себя чистокровными. Они не служат императору, а просто пытаются убить его.

— Он тут? — удивлённо спросил я, заметно разволновавшись.

Платон Игнатьевич посмотрел на меня, как на идиота. И я, поджав губы, решил сначала подумать, особенно над тем, какие данные у меня есть.

Чистокровные… Пытаются убить Дарью Никитичну, при этом и императора тоже. Владеют чёрной волшбой. Хотят завербовать и меня.

Платон Игнатьевич всё-таки попытался мне объяснить.

— Я сам многого не знаю, да и не положено нам, это была тайна рода Ростовских. Они как-то связаны кровью с императорской семьёй.

— Не понимаю. Дарья тут при чём?

— Ох и дубоголовый же ты, Грецкий! — он устало потёр лоб, — Боже, может, я ошибаюсь, а? Может, и Копаня ошибается?

— Так, давай… давайте-ка, Платон Игнатьевич, без этих ваших дешёвых манипуляций.

— Маня… чего?

Я вздохнул, а тот отмахнулся. Потом воевода продолжил:

— В Москве творится неладное, да и рядом тоже, тебе ли не знать? Ты слышал про свою отцову семью?

Я, поджав губы, кивнул.

— Слышал. Только что, — и кивнул на мокрое пятно на полу.

— Понял… Вот и у Даши так же. Никого уже не осталось, кроме неё. И сама она зачем-то нужна этим чистокровным. Не она, а её смерть… А ведь я думал, что нас не найдут.

У меня, конечно, были свои мысли насчёт их замечательной конспирации. Прятать княжну, при этом на весь Качканар заявлять, что она княжна Ростовская… Даже не поменяли фамилию? Ну, хорошо спрятали, чего уж там.

— От меня-то что требуется?

— Ну, раз ты не видишь чёрную волшбу…

— Тебе, воевода, кто об этом сказал? — обречённо спросил я, — Копаня? Неужели дружишь с ним?

— Я ему жизнь как-то спас, — усмехнулся Платон Игнатьевич, — И, получается, Копаня Тяженич мне как бы обязан. Но у гномов свои представления о долге, и иной раз мне кажется, что это я ему должен.

— Что же такое могло угрожать гному? — усмехнулся я, — Я думал, они непобедимы.

— Против гнома нет приёма, если скверного нет гнома…

«Скверный гном» — это я услышал уже второй раз.

— Что за скверные гномы-то?

Платон Игнатьевич уставился на меня и задумчиво почесал лысый затылок.

— Грецкий, ты и вправду так сильно башкой ударился?

— Возможно… А кто тебе, воевода, предсказал насчёт смер… эээ… насчёт Дарьи? Что за ведьма?

— А? Откуда ты…

— Ты сам же и сказал.

— Ох и дубина я стоеросовая… Так, Грецкий, — воевода встал, потому что из-за двери послышались голоса и приближающиеся шаги, — Говори, согласен или нет. Нет у меня времени, а объясню всё потом.

Его красноречивый взгляд так и говорил: «Мне больше некому тут доверять, Грецкий!» И всё же, как мне надоело ничего не понимать…

— В дружину-то возьмёшь? — спросил я, — И меня, и Дениса с Лукьяном.

— Ага, десятником сразу, чтоб рожа треснула, — хмыкнув, он похлопал меня по плечу, и в этот момент дверь распахнулась.