Ключ Руна

Глава 13 Охрана или конвой?

При выходе из поруба я понял, что так называемые «чистокровные» допустили фатальную ошибку и на самом деле стали моими кровными врагами. Потому что матушкин медальон с гербом отцовского рода нашёлся в отхожем тазике.

Ну, твари, этого я вам не прощу!

И на что рассчитывали эти уроды, до того уверовавшие в непогрешимость своих решений? Убеждённые в том, что могут повелевать чужими судьбами и решать за других, что им делать и какого из родителей любить, они сделали свой выбор.

Все сомнения как-то разом выпали из моей души, пока я отмывал и оттирал кулон с гербом. А значит, я не успокоюсь, пока так же не утоплю в дерьме всю эту свору, кто бы за ними не стоял.

Я уже один раз такое проделывал, выжег до основания преступную группировку. Правда, сам умер… Но это не имело значения, потому что в моей крови уже зажёгся огонёк возмездия.

Как оказалось, на самом деле в темнице я провёл не более двух часов. А за это время и вправду многое случилось.

Платон Игнатьевич сдержал слово и сразу приказал освободить Дениса и Лукьяна. Выглядели они, конечно, не очень — чернобровый ирокез и рыжий великан красовались синяками и ссадинами.

Уже в их сопровождении — ну, и ещё десятка дружинников, естественно — мы зачем-то направились к реке Выя. По пути я слушал воеводу, болтливого и счастливого Дениса, ну и ещё некоторых воинов, свидетелей случившегося.

Когда монстр на смотре раскидал дружину и убился об меня, началась паника и в давке пострадало много народу. Не считая тех, кого сам монстр успел убить и покалечить — даже гному Копане Тяженичу поломало несколько рёбер и ему понадобилась помощь. И у целителей, и у городовых, и у самой дружины, на самом деле, теперь хватало работы.

Барону, чтобы остановить неизбежные перетолки и недовольства, а самое главное, погасить панику на корню, требовалось показать, что у него всё под контролем. Чёрная волшба посреди бела дня, да ещё в центре Качканара?

А контроль был нужен, потому что в городе бардак стоял ещё тот.

Во-первых, дружинники на рынке, ещё не перестала дёргаться туша мутанта, уже сцепились с несколькими пришлыми воинами, теми самыми, которые приехали на смотр. Во-вторых, потом вдруг выяснилось, что Грецкого нигде не могут найти, и пошла молва, что он сбежал.

Перед этим случилась стычка дружинников с Денисом и Лукьяном. Кто-то подумал, что они пытаются прорваться к барону, чтобы убить его.

Потом, правда, выяснилось, что это Денис и Лукьян увидели, как меня, Грецкого, волочут какие-то стражники, словно преступника. Поэтому-то они и кинулись отбить, но те сразу достали оружие, и, слово за слово… Те стражники, кстати, под шумок исчезли вместе со мной.

Воеводу самого неплохо так приложило, и он сам не видел, что я сделал с мутантом. А его воины в первую очередь должны были прикрывать барона и княжну, поэтому до меня очередь у воеводы не сразу дошла. Дарью Никитичну дружинники быстро стащили с помоста и прикрывали, зажав спинами, поэтому и она не сразу докричалась до Платона Игнатьевича, который только и успевал отдавать приказы.

Вот так сумятица разрослась до невообразимых масштабов.

Следом начались небольшие народные волнения — те, кто убежал с рынка, передавал по улицам страшные вести. Как ни странно, на каждой улице история разительно отличалась, и где-то даже оказалось, что это Грецкий пытался убить и барона, и княжну, да и вообще всех…

Услышав эти россказни, я подумал, что, скорее всего, на этих улицах у меня просто было больше всего долгов. Ну и сразу стало понятно, почему меня по улице сопровождает такая серьёзная охрана.

А потом я узнал, зачем мы движемся к реке…

Беда, как говорится, не приходит одна, и волна паники прошла по Качканару ещё и с другой стороны города. Потому что впервые за многие десятки лет с Полуденного Рога спустился боевой отряд гномов и остановился за мостом через реку Выя. И требовали гномы, как ни странно, освободить Грецкого… О Копане Тяжениче вообще ни слова не молвили.

— Требуют меня освободить? — я искренне удивился, когда услышал, что меня ведут показать гномам, дабы уберечь Качканар от опасности.

— Ну не меня же⁈ — прорычал воевода, не выпуская из рук свой широкий короткий меч-каролинг, — Одни проблемы от тебя, Грецкий!

Я не стал продолжать спор, потому как это было всё равно, что переть против природной стихии. Платон Игнатьевич едва не кипел от гнева, и я не собирался становиться тем фитилём, который его взорвёт.

— А вот тут воевода прав, да, Грек? — Денис меня толкнул локтем, — Мы с тобой знаком всего пару часов, а уже проблем наловили, слышь, Лука? — и он, поморщившись, потрогал громадный фингал под заплывшим глазом.

У кивнувшего Лукьяна физиономия выглядела чуть получше, но шёл он слегка скованно. Видимо, ему по рёбрам достаточно настучали.

Воевода весело хмыкнул, услышав Дениса, и я подумал, что у этого ирокеза неплохой навык разряжать обстановку. Когда он назвал меня Греком, я и сам усмехнулся… Не самое плохое прозвище, если так подумать.

Как оказалось, новости о чёрной волшбе на рынке и о нападении гномов встретились где-то посередь Качканара, благополучно пересеклись, да ещё разные вести о Грецком объединились, мутировали… и потекли в разные стороны, зажив каждая уже своей жизнью.

Где-то Грецкий пытался убить гнома, и за это они пришли меня казнить. Где-то Грецкий привёл скверных гномов разрушить Качканар. Кажется, некоторые граждане, которым я был должен некую сумму, сразу же восприняли это на свой счёт и, говорят, в считанные минуты собрали пожитки и рванули из города.

А где-то даже рассказывали, что Грецкий пытался убить то ли барона, то ли княжну, и первым делом просто голой рукой задушил какого-то бедного орка, пылающего любовью к княжне и бросившегося защитить её.

— Ну охренеть, задушил, — я поднял руку с посиневшими пальцами.

— Не ной, Грецкий, времени нет! — рыкнул воевода, — Слава Богу, что тебя так быстро нашли. Мы-то тебя в крепости барона искали, а кто-то тебя отволок к городовым, в их поруб!

Что это за неизвестные стражники, Платон Игнатьевич пока не знал, и это его бесило. Потеряв сегодня в бою с мутантом несколько справных воинов, он и так был очень зол.

Потому что отряд гномов перед Качканаром, когда по указу императора крепкий мир с ними длился уже несколько десятков лет, был проблемой даже пострашнее, чем злоупотребивший чёрной волшбой орк. Барон, в чьих владениях случилась бы война с гномами, мог потерять в мгновение ока всё — и титул, и земли, и свободу.

Гномы и так со скрипом терпели укрепление Российской Империи на их Урале, и мир держался только на договоре, что империя не лезет в подземное царство, оставляя им независимость.

Насколько я понял, привилегии в договоре были только на стороне гномов — они в свою очередь активно могли посещать города и торговать с ними по бешеным ценам, да ещё накладывать вето на разработку каких-то шахт. А уж о том, что сами гномы покупали всё по низким ценам, да и вообще часто просто щедро одаривались, знал каждый.

Чего только стоила империи прокладка тоннеля недалеко от Чусового, вспомнили некоторые дружинники. Железную дорогу гномы почему-то совсем не переваривали, и напрямую до Качканара провести её пока не позволяли.

Может, гномов так не любили и опасались не только из-за их могучей силы, но ещё и из-за привилегий? Над положением гномов ещё следовало подумать и поподробнее расспросить кого-нибудь, я остро чуял, что тут какая-то тайна.

Что-то тут не сходилось — император посылает отряды в Сибирь приструнить строптивых огров на васюганских болотах, но при этом терпит строптивых гномов? Чем же они так особенны?

Воевода, кстати, обмолвился — это ещё счастье, что в покушении участвовал орк… Если бы эльф или человек, как бы по городу не начались гонения. Бывало и такое, ведь эльфы и люди в Качканаре в меньшинстве, да и вообще поговаривают, что они с неохотой едут за неприветливый и суровый Урал. Особенно изнеженные эльфы, которые не любят пачкать руки в грязной работе.

Особая эльфийская сила, позволяющая им творить волшбу на расстоянии от тела, лишь подтверждала это народное мнение. Поэтому бить морды другого цвета тут бы начали вмиг…

И это несмотря на то, что сам император Павел Алексеевич был чистокровным эльфом, в основном окружённым великими князьями-орками. На это воевода буркнул что-то вроде: «Умом Россию не понять…»

А вот бить морды гномам, ясное дело, никто бы не побежал. А то Качканар, наверное бы, и дня не простоял… Горный народец в гневе, как говорят легенды, и целые вершины с места на место перемещал. Я даже услышал легенду, как гномы что-то ни не поделили с одним графом в поселении неподалёку и изменили русло реки, перекрыв её холмом.

— А весело у вас здесь, в Качканаре-то, да? — весело подытожил Денис и тут же умолк, поймав угрюмый взгляд Платона Игнатьевича.

Мы шли по незнакомой мне улице, мощёной досками. В двухэтажных деревянных домах приоткрывались ставни, являя нам испуганные и любопытные глаза, и тут же захлопывались, когда Платон Игнатьевич или его воины махали им. Слышались крики с соседних улиц, где-то в закоулках мелькали тени и шелестел испуганный шёпот.

Только, по словам воеводы, народу всё равно было важно видеть на улицах дружину.

— Улыбайтесь и машите, — хмурый, как туча, рявкал Платон Игнатьевич, — Хрен ли вы не лыбитесь, щенки тупорылые⁈

Дружинники, как могли, вытягивали из себя улыбки.

— Что-то не видно, что они рады нас видеть, — буркнул Денис, крутя головой, — Да, Лукьян?

— Много ты понимаешь, круглоухий! Рады, не рады, они не для этого на нас смотрят. А ты, гребешок, уже в дружине, так что завали хлебало и лыбься!

У Дениса сначала исчезла его счастливая улыбка, потом на её место натянулась такая же, как у других дружинников. Правда, он всё равно начал светиться, подталкивая Лукьяна локтем: «Мол, слышал, мы в дружине!»

Лукьян, кстати, тоже старался улыбаться. Даже поднял один уголок губ в кривой ухмылке, от которой ставни стали захлопываться ещё резче.

Воевода, ни к кому особо не обращаясь, проворчал:

— Вы, умники хреновы, одного не понимаете. Рад народ или не рад, мне до эльфячьей бабушки! Они не нас видят на улицах, а баронову крепкую руку, — Платон Игнатьевич тряхнул мечом, — Они завтрашний день видят. Сейчас успокоятся, нас всех крепким словом охают, а утром проснутся и пойдут работать. Как всегда, как каждый божий день. Вот что они видят, ясно, щенок⁈

Денис сразу же с готовностью махнул:

— Ясно, чего ж тут неясного⁈ Было б не ясно, разве было бы ясно, да?

Послышались смешки. Платон Игнатьевич двинул бровью:

— Хохмишь, гребешок? Ну ничего, я весельчаков люблю, я их на завтрак жру, — и нервно скривился в улыбке, — А то, думаешь, чего я весёлый такой?

Денис только вздохнул… Я же подумал, что его длинный язык, судя по всему, так же ловко цепляет и врагов.

И всё же, когда я услышал про гномов, неприятно удивился. Что-то мне подсказывало, что если из-за меня гномы снарядили целый отряд и нарушили многолетнее перемирие, то мой долг перед ними приобретал какой-то слишком уж сакральный смысл. У меня возникло чувство, что я им теперь должен свою жизнь.

Гадство! И это при том, что иолит-то я потерял… Да теперь ещё и с гномами непонятно, что им от меня нужно? На гору заберут? Получается, вокруг меня не охрана, а конвой.

Денис толкнул меня и с улыбкой передал синий камушек.

— Это ищешь, да? Он у тебя из рук-то выпал, ты когда грохнулся, а мне что, стоять, что ли? Ну, мы с Лукьяном-то и кинулись…

— Угу.

— Спасибо.

Сжав здоровой рукой подвеску с камнем, я заметно успокоился, будто гномий инструмент передал мне порцию уверенности. Чего я хандрю-то? С гномами же душевно надо… А я сразу, значит, подозревать и худшее представлять. Не от души это.

Ну просто вооружённый до зубов отряд гномов волнуется, как там моё здоровье. И хочет лично увидеть, что со мной всё в порядке. Да это ж мне радоваться надо, что меня уральские гномы крышуют.

В конце улицы уже показался мост с небольшой будочкой, и я заметил мельтешение жёлтой волшбы на том берегу. С этой стороны, казалось, что вообще никого не стояло, хотя дружинники скрывались за домами — барон не хотел гневить гномов своим войском, но при этом был обязан защищать город.

— Барон тебя потом хочет видеть, — проворчал воевода, — Но сначала на рынок пойдёшь. У городовых вопросы, ищейки уже начали работу. Кто-то под шумок убил господина Грустного, — Платон Игнатьевич оглянулся на меня, будто это сделал я лично.

— Грустный? — только и спросил я.

— Купец он, в Качканаре шахтами владел, с бароном дела вёл, — кто-то подсказал мне.

— И с тётушкой твоей, говорят, не в ладах был, — проворчал воевода.

Я лишь вздохнул. Опять к моей пермской тётке все нити вели… Сдаётся мне, кто-то решил на неё повесить не только покушение на меня, но и на этого купца.

Ну или вправду сестра моего отца такая коварная и тупая, что в открытую убирает всех, кто стоит у неё на пути. В чём я пока что сомневался.

Мы остановились у моста, на другом конце которого среди деревьев стояли ряды гномов, блестящих кольчугами. Я видел ещё и жёлтую волшбу, которой сияла густо испещрённая рунами земля под их ногами. У некоторых гномов, особо мощных, судя по всему, круги с рунами заходили даже в воду реки Выя.

Воевода со стуком загнал меч в ножны, положил мне руку на плечо и подвёл к мосту. Цепь, до предела натянутая через мост, почему-то позвякивала, будто её кто-то изо всех сил втягивал в будку, стоящую сбоку.

— Лев! — воевода грохнул кулаком по будке, и там кто-то испуганно вскрикнул, — Опускай давай!

Цепь съехала на землю, и Платон Игнатьевич подвёл меня ближе. Чувствовал я себя, как племенной жеребец на рынке, будто меня показывали покупателю.

Мы простояли всего несколько секунд, как гномье войско пришло в движение. Рука Платона Игнатьевича лишь чуть дёрнулась к рукояти… Но полурослики, зазвенев кольчугами, лишь развернулись и стройными рядами двинулись назад, вгору. Я заворожённо смотрел, как между деревьями, постепенно затухая и исчезая, мельтешили рунные круги.

— И всё? — вырвалось у кого-то в дружине.

— Да это ж гномы, чего ты хотел?

— Рты позакрывали! — рявкнул воевода. Только сейчас я заметил, что лоб у него заметно взмок, а сам Платон Игнатьевич дышал, словно загнанная лошадь.

Так в молчании мы наблюдали, как гномы исчезли среди деревьев и ушли обратно на Полуденный Рог. Никто к нам так и не подошёл — им было достаточно, что им показали Грецкого в добром здравии.

А у меня был только один вопрос в голове… Какого, спрашивается, хрена⁈

Воевода вдруг похлопал меня по плечу:

— Ох, Грецкий, ну ты и фрукт! — он покачал головой.

— Орех же, — подбросил кто-то.

Воевода неожиданно расхохотался, все подхватили. Потом Платон Игнатьевич долбанул по стенке будки:

— Лев, хрыч ты старый! Пересрался там, небось⁈

— Что вы, Платон Игнатьевич, не положено на дежурстве-то… — послышалось из будочки. В окошке мелькнули седые волосы, эльфийские уши и перепуганные глаза.

Тут уж вся дружина расхохоталась. Воевода, утирая слёзы, кивнул в сторону будки.

— Надо барону про Льва Геннадьевича намекнуть, чтоб ему поощрение выписал. У смотрителя нервная неделя выдалась, а он эльф старый… Как уж он сегодня там перетрухал, я не представляю. Но ведь по ярозвону связался, и доложил, как есть. А то у некоторых паникёров, которые вперёд до рынка добежали, полгорода в крови уже утонуло… Он тоже Видящий, кстати, только по гномьей волшбе.

Я оглянулся на будку, заподозрив, почему в ней сидит такой Видящий и целыми днями смотрит на гору. Наверное, ради таких случаев, как сегодня.

— Сегодня он на эту волшбу насмотрелся, наверное, вдоволь, — сказал кто-то.

— А я ведь говорил, Лукьян, весело у них тут в Качканаре, да?

В этот раз над шуткой вологодского «гребешка» смеялись все, даже воевода улыбнулся. Дорога к рынку прошла в шутках и прибаутках, и по-прежнему хмурый Платон Игнатьевич почти никого не одёргивал — сам он сегодня, наверное, пережил второй день рождения.

Хотя я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что барону будет очень интересно узнать, что же я за птица-то такая, из-за которой такой сыр-бор начался. Не каждый день гномы за какого-то полукровку заступаются.

Гадство! Бесило меня прежде всего то, что я сам ни хрена не понимал, что им от меня нужно. Надо срочно найти Копаню Тяженича и постараться хоть что-нибудь из него выведать.

Рынок, конечно, был пустой и так же оцеплен городовыми и дружиной. Здесь я заметно заволновался — меня столько заботила даже не встреча с бароном, а с княжной. Так-то я понимал, что спас её, но хотелось бы увидеть это воочию.

Впрочем, этого не случилось, потому что княжна была в имении Демиденко, под охраной. А вот сам барон гневно расшагивал по изуродованному помосту, наблюдая, как вокруг копошились ищейки и городовые, обнюхивающие каждый закуток на рынке.

Увидев Платона Игнатьевича, вступающего со своим отрядом на площадь, барон замер. Но воевода успокаивающе тряхнул кулаком — «мол, всё улажено», — и барон Демиденко, сложив руки на груди, с явным облегчением вскинул глаза к небу.

Мы подошли к лестнице, как всего через несколько секунд барон оказался передо мной, и зелёный палец худощавого орка уткнулся мне в грудь:

— Грецкий! — господин Демиденко явно был в гневе, его косичка на виске так и подрагивала, — Я тебя заклинаю, какого эльфийского… Уф! Какого рожна здесь происходит?

На его руках подсвечивались красные руны, но по яркости они с рунами воеводы сравниться не могли. Да и что я мог ему ответить? Только то, что сам знал.

Вот я вкратце и поведал, что неожиданно для меня самого гномы записали меня на отбор, а потом случилось покушение на княжну. Ну а дальше… дальше уже воевода рассказал барону, где меня нашли.

— А эти тут что делают⁈ — барон ткнул пальцем в напуганных Дениса с Лукьяном, — Почему не в порубе?

Я непроизвольно сделал шаг, будто загораживая собой вологодских друзей. Не-е, барон дворяныч, только через мой труп… А ещё трупы нескольких десятков гномов, которые вернутся, если меня обидят.

— Батюшка, господин Иван Вячеславович, тут такое дело… — сразу же вступился воевода и стал объяснять, что произошла путаница. И что, кроме того драного орка-мутанта, никто больше на жизнь ни барона, ни княжны не покушался.

Барон лишь махнул рукой, и мы всей гурьбой двинулись за ним, пока воевода рассказывал.

Мы как раз подошли к городовому, одетому в серые форменные куртку и брюки, с эполетами на плечах. Они с дружинником осматривали тело, прикрытое мешковиной среди торговых лавок.

Городовой показал барону окровавленный тонкий стилет, на котором я сквозь кровь разглядел голубые руны. А ведь я видел подобный стилет…

— Ваше благородие, этим оружием был убит купец, — сказал городовой, — Из-под лопатки вытащили.

Над телом как раз склонился дружинник, приподнял тряпку, чтобы показать место… И это оказался тот жирный боров-эльф, который так и буравил меня своим взглядом. Я ещё удивлялся тогда, а чего это он меня так ненавидит.

Ну, одной проблемой меньше — если я ему был должен, то теперь, наверное, не должен.

Барон спокойно взял стилет, понюхал, и покосился на воеводу:

— Никто больше не покушался, говоришь?

Платон Игнатьевич лишь хмыкнул. А барон протянул стилет Денису и Лукьяну:

— Человеческое?

Денис, поджав губы, провёл ладонью над стилетом и кивнул.

— Чары есть, именные, но слабые. Метнуть можно, назад не притянешь, да, Лукьян?

— Угу. Назад никак.

Ирокез пожал плечами:

— Это яродей нулевого круга, скорее всего. Или человек, или полукровка.

— Мы сами решим, кто это. Видящим отдай, пусть тоже глянут, — барон протянул стилет назад, — Хоть из кожи вон лезьте, но убийцу мне найдите!

Он всё косился на Дениса с Лукьяном, потому как больше незнакомых людей, владеющих волшбой, тут не было. Но всё же одних подозрений было недостаточно.

— Будет сделано, ваше благородие, — городовой, взяв орудие убийства, будто испарился.

— А ты что можешь сказать, Грецкий⁈ — барон снова чуть не набросился на меня, — Как ты тварь ту убил?

Моё задумчивое молчание, видимо, было не тем, к чему привык барон, и он стал едва ли не краснеть от гнева. Но тут меня спас гном Копаня Тяженич, который неожиданно вышел из-за торговой палатки.

— Что ты, благородие, насел на беднягу? — проворчал ковыляющий Копаня, морщась и держась за бок, — Выброс яри был у парня, я сам видел.

Он мне подмигнул, и это, судя по всему, ещё больше разозлило барона. Но появление гнома вдруг напомнило ему, какие проблемы я могу принести, и Демиденко заметно остыл.

— Выброс яри? — барон прищурился, — Это ж какой он яродей будет, если у него такой выброс яри⁈

— Дык потому мы его и отрядили на смотр, — Копаня кивнул, — Гномы, согласно договору с империей, тоже могут отдавать воинов в дружину.

Удивлённо крякнули и Демиденко, и Платон Игнатьевич.

— Да вы ж никогда… Так он же не гном.

— Должен он нам, Иван Вячеславович. И раз так, то в дружине он представляет наши интересы.

Тут уже крякнул удивлённо и я. Особенно, когда барон и воевода услышали про долг и посмотрели на меня, как на приговорённого смертника.

— Какие, на хрен, интересы… — только и вырвалось у меня.

— Цыц! — рыкнул воевода и, схватив Копаню за плечо, повёл гнома в сторонку.

Там они стали плескать руками, что-то жарко обсуждая. Всё это время барон смотрел пристально на меня, явно желая что-то сказать. Потом он всё же кивнул на тело купца:

— Говорят, Грустный имел виды на земли у истока Койвы, — сказал он, — Но эти земли принадлежат твоей тёте, герцогине Жлобиной Елене Павловне.

Я лишь поджал губы. Ух, Жлобина… Теперь понятно, почему она мне денег не давала!

— Моя тётушка… — твёрдо сказал я, — … является вашим другом. Мне непонятны ваши подозрения, господин Иван Вячеславович!

Барон скривился:

— Всего лишь спросил, Грецкий. По городу разные слухи ходят, и по империи тоже… Да и не видел я её уже давно.

— Ваше благородие! — сбоку возник ещё один городовой.

Это оказался как раз тот момент, когда к барону и воеводе стали стекаться вести со всего Качканара. Докладывались городовые и десятники: где пресекли беспорядки, где случились какие мелочи, где кто-то под шумок решил ограбить магазин.

Оказалось, что полностью сгорел дом купца вместе со слугами, и, к сожалению, пожар прихватил пару соседних зданий. В окраинном кабаке убили каких-то орков, и местные говорят, что они были как-то связаны с купцом. А ещё сгорела гостиница эльфа Древнёва вместе с несколькими постояльцами…

До меня даже не сразу дошло, что говорят о той самой, о моей гостинице! У меня ёкнуло сердце и зашевелились волосы на голове, когда я подумал о Захаре, и в панике мне даже явился его голос, как он кричит в огне: «Ваше сиятельство!» — умоляя его спасти.

Вот и сейчас кажется…

— Ваше сиятельство!

Я обернулся, поняв, что это уже не галлюцинация. Мой щуплый орк-слуга полз между палаток, а на него сверху насели аж два крупных дружинника, но остановить его продвижение у них никак не получалось. Орк вгрызался пальцами в землю, вытаскивая себя в рыночный проход.

— Ваше сиятельство!!!

Плачущий Захар, извернувшись из-под локтя одного из воинов, вдруг увидел меня и аж расцвёл.

— А-а-а! Ваше сиятельство… Ну слава Богу! Ах, как же я рад, как рада была бы ваша матушка, Древа ей Небесного!!! Я же думал, вас убили! — он разрыдался, вытирая сопли о рукав дружинника, а потом всмотрелся в меня, — Барин, ну куртку-то совсем испортили! А у нас номер сгорел, где ж я вам её залатаю⁈