Ключ Руна

Глава 14 Одна нога здесь, другая там

Только тут я и заметил, что слуга у меня выглядел, если мягко сказать, неопрятно. Весь всклокоченный, расправленный, перемазанный в саже. И если помятая одежда — следствие борьбы с дружинниками, то вот чёрные разводы и стойкий запах гари говорили о том, что он лазил по сгоревшим руинам.

Я сразу понял, что он там забыл… Шкатулка! Там ведь наше с ним небольшое состояние.

— А ты куда, зелень нежная, намылился? — вдруг последовал грозный окрик, когда я собрался было вместе с Захаром проследовать к сгоревшей гостинице.

Гадство! Как-то сразу до меня дошло — всё, моя служба в дружине барона началась. Мгновенно, вот прямо сейчас.

Как тут, в этом мире, следовало обращаться к старшему по званию, я особо не разумел, но решил сымпровизировать. Вытянувшись по струнке, я оттараторил:

— Господин воевода Платон Игнатьевич, разрешите отлучиться за вещами?

— Хм-м, — Платон Игнатьевич поморщился, хотя в его взгляде читалось одобрение.

— Ваше сиятельство! — Захар, которого дружинники наконец подняли и придерживали за плечи, аж прослезился, размазывая чёрную пепельную тушь под глазами, — Как же ваша матушка, Древа ей Небесного, была бы рада! В дружине… ей Богу, в дружине мальчик наш! Ах, госпожа Софья Марковна, Древа вам…

— Захар! — прошипел я, впервые чувствуя себя так неловко, что хоть под землю провались, — Не позорь меня, Захар!

Дружинники начали улыбаться, переглядываясь. Денис толкнул локтем Лукьяна, ухмыльнувшись.

— Да это ж только радость настоящая, всевеликая! Вырос сыночек, так бы она сказала, ваше сия…

Всё же я подарил Захару такой взгляд, что слуга проглотил свои слова.

— Господин воевода, разрешите за вещами?

— Ну, раз дитятко просит… — хмыкнул воевода.

Денис было засмеялся, но тут же умолк, наткнувшись на взгляд Платона Игнатьевича. Только воевода решал, кому тут можно шутить, и кому тут можно смеяться.

— Да какие вещи, ваше сиятельство⁈ — запричитал Захар, которого дружинники всё же отпустили, — Всё сгорело, всё! Куртка замшевая, рубашка заграничная, брюки вельветовые, визитка! Две штуки… Всё!

Как раз подошёл ещё один городовой, докладываться хмурому барону о той самой гостинице. Барон стоял поодаль, что-то обсуждая с Копаней Тяженичем, но нам был прекрасно слышен отчёт городового.

Пара жильцов спаслись, выпрыгнув из окон, но несколько гостей города, вместе с самим хозяином Древнёвым, погибли. Этот самый эльф Древнёв, кстати, оказался убит до пожара, и орудие убийства городовой как раз показывал. Тонкий стилет, с видимыми только мне на нём голубыми рунами.

Я помнил того зеленокожего блондина, который покушался на меня. Экий расточительный убийца… Тут одно из двух — либо у него этих заточек с собой ведро, либо он действовал впопыхах.

И всё же я испытал облегчение, увидев стилет. Потому что все подозрения барона на Дениса и Лукьяна сразу же снимались — теперь потасовка с дружинниками и заточение в порубе было для них железным алиби. И даже неприязнь барона тут была бессильна.

Вологжане, кстати, снова подтвердили, что стилет заряжен человеческой волшбой.

— Не обычный это пожар, ваше сиятельство, — с волнением прошептал мне Захар, встав рядом, — Чёрная волшба там была!

— Листик наш как? — спросил я, и слуга, к счастью, с улыбкой кивнул, мол. Всё в порядке.

Воевода хмурился, улавливая доклад городового, но свистящий шёпот Захара он тоже расслышал. Потому что повернулся и негромко спросил:

— А ты, отец, брешешь или вправду чего видел? С чего взял, что чёрная?

Захар сразу ссутулился от внимания воеводы.

— Дык приходилось наблюдать как-то, милость-батюшка, — пролепетал он.

Воевода прищурился, явно давая понять, что ему такие аргументы до одного места. И я положил руку на плечо слуге, кивнув:

— Захар Иваныч, расскажи-ка воеводе, что видел.

Рассказ Захара оказался небольшим.

Он как раз был у колёсника, где всячески пытался уговорить мастера подсобить с возвращением нашей кареты с горы Качканар. Тот обещал соорудить такую тележку, чтобы поставить на неё переднюю перебитую ось, и тогда…

На этом месте воевода недобро хмыкнул, и мой слуга смекнул, что Платона Игнатьевича совсем не интересуют инженерные подробности.

В общем, в разгар беседы в мастерскую колёсника забежал перепуганный сосед, и сбивчиво сообщил, что какие-то эльфы-греки превратились в монстров, убили всех на площади, схватили княжну и убежали с ней на гору Качканар, на её Полуденный Рог. Войско гномов прикрывает их побег, у реки уже полегла вся дружина, и вот-вот враги ворвутся в город.

От таких новостей Захар сразу же выскочил наружу и, в отличие от других, побежал в сторону главной площади. За мной, естественно, за его любимым и дражайшим хозяином.

Вот только дорога его пролегала мимо нашей гостиницы, а она как раз занялась огнём. Словно взорвалась — пламя полыхнуло сразу из всех окон, не оставив почти никому внутри шанса.

— Недобрый там огонь полыхнул, — вздохнул слуга, — Красный цвет был. Так горит орочья ярь, уж я-то знаю, ваше благородие, мил-батюшка воевода, как она вместе с телом выгорает, — и многозначительно замолчал.

— Мне из тебя каждое слово вытягивать, отец⁈

Захар встрепенулся и продолжил.

Завидев огонь, охвативший гостиницу сразу во всех окнах, и услышав ржание лошадей с заднего двора, Захар первым делом побежал вытаскивать Листика. Потом, выгнав перепуганных лощадей, он принялся помогать другим тушить пламя.

Сначала он, конечно, сунулся было в гостиницу: «Куртки-то замшевые, да рубашку заграничную, ваше сиятельство!» Но сам чуть не погорел, и его оттащили. Потом он принялся помогать другим заливать соседние дома, поливая из вёдер, чтобы они не погорели, ну и тушить пожар.

Гостиница, к сожалению, выгорела вся, крыша обвалилась, и жар там стоял такой, что никуда пока и не пролезешь. Поэтому Захар, наконец, вспомнил обо мне, любимом и дражайшем хозяине, да понёсся сюда, на рынок.

— Да что ты мне о пожаре-то? — спросил воевода, — Когда ярь-то полыхнула?

— Эээ, — Захар почесал затылок, — Ну, мне так показалось… Это ведь только когда пожар начался, а потом-то обычный огонь был. Дерево да краска.

— Вспоминай, отец! Всё говори, а коль не уверен, и врать не бойся.

— Ну, ежели так, мил-батюшка… Я в жизни-то и видел только раз, как живой орк… — тут он поперхнулся, — Видел, как красная ярь горит, но я ж сам ещё мал был.

До меня только-только дошло, что это означает. Что в гостинице самовоспламенился какой-то орк, причём сгорел именно его источник, с «красной ярью». Ну, наверное, потому у орков и красные руны, что их ярь красного цвета?

Эх, а я ведь даже ни одного постояльца не видел. Кто-бы это мог быть?

— Пламя это как бы… ваша милость… дверь выбило. Я буду врать сейчас, не сочтите за дерзость! Сначала голубое, потом фиолетовое… а там и… — тут Захар весь ссутулился, потому что рядом стоял барон Демиденко, который сверлил моего слугу таким взглядом, будто желал, чтобы тот со своими новостями тоже самовоспламенился, и прямо сейчас.

— Продолжай, — коротко бросил барон, и я понял, что его гневил не мой слуга, а сама эта ситуация. В одночасье мирный Качканар оказался набит монстрами, убийцами и чёрными колдунами, будто и нет тут никакой бароновой власти.

— А потом красным, ваша светлость, господин барон, а тут как вся гостиница-то полыхнёт! И народ из окон прыгать, — пролепетал бледный Захар, — Не велите казнить, ежели соврал, но как помню…

Барон только отмахнулся, и тут же притянул к себе орка-городового. Судя по эполетам на форме, тот был высокого звания.

— Егор, мне смута в городе не нужна! Новость такая — да, на рынке была чёрная волшба, но дружина злого колдуна убила, а Грецкий просто на смотре был. Все живы, здоровы… — он вздохнул, покосившись на воеводу, — Только трое хороших парней отдали свои жизни, защищая княжну. А гномы спускались, чтобы помочь нам против чёрной волшбы и спасти Качканар. Только так, понял?

— Будет сделано, ваша светлость!

— Все, кто другие слухи распускает — под мороком колдунов, так и скажите. Не поймут, можете розгами, но чтоб с умом, ты меня понял⁈ А то знаю я вас…

— Обижаете, господин барон.

— Самых непонятливых просто в поруб, посидят, успокоятся, ясно? Пригрози, что они ради мародёров глаза народу отводят.

— Всё равно ж недовольные будут, ваша светлость.

— А мне от их любви, что, порядка в городе прибавится? Они если правды ищут, пусть не языками чешут, а на Конжак идут ведьму ловить! — барон вспылил, но тут же успокоился, — Сегодня непонятливых в поруб, завтра уж разберёмся, ничего с ними там не случится.

При слове «ведьма» я глянул на Платона Игнатьевича, но его вечно хмурое лицо невозможно было прочитать.

— Понял, господин барон, будет сделано, — сказал городовой и, прихватив помощников и пару дружинников, удалился.

— Орчек это сгорел, полукровка, Иван Вячеславович, — проворчал воевода, и барон лишь хмуро кивнул, — Если сначала голубой цвет был, то деет он человеческой волшбой.

Демиденко как раз покрутил в пальцах стилет, оставленный городовым.

— Да понял я уже, и мне это не нравится, — он посмотрел на прикрытый труп купца, — Делишки у купца тёмные, говорят, были. Может, кто-то заметает следы?

Я уловил его мимолётный взгляд. Ну нет, сволочь, мою тётку ты не приплетёшь, пока я сам с ней не поговорю.

— А что там в кабаке трупы? Их чем убили? — спросил барон.

— Не было пока доклада, — тут воевода пожал плечами, — Сам проверю.

Он развернулся, двинувшись к выходу, и махнул нам с Захаром, а также Денису и Лукьяну:

— Вы все, за мной. И оружие возьмите.

Оружия у меня не было, но мне сунули в руку простой потрёпанный меч, у которого рукоять лоснилась полированной от тысяч прикосновений медью. Делать мне было нечего, и я направился вслед за воеводой. Хотел сам в дружину, теперь нечего и пенять на то, что моя свобода оказалась ограниченной.

Платон Игнатьевич всё-таки оказался мировым орком, и первым делом мы направились в сторону сгоревшей гостиницы. Стойкий запах гари и так стоял по всему Качканару, но при приближении к пансиону стал лишь усиливаться, заставляя нас всех морщиться.

— Баньку топят, да, Лукьян? — хихикнул Денис, с видимым удовольствием сжимая рукоять вернувшегося к нему меча.

Громила, закинувший щит за спину, лишь кивнул.

— Я вам ща такую баньку устрою, щенки! — рыкнул воевода, шагая впереди, — Хохмачи банные!

— Прошу прощения, — буркнул ирокез.

— Угу.

Гостиница, как и говорил Захар, выгорела вся. Второй этаж почти весь сложился под рухнувшей крышей, хотя наш с Захаром угол остался будто бы целый.

Рядом копошился народ с вёдрами, возчики подкатывали бочки с водой на телегах. Окна и распахнутый вход густо чадили дымом и паром, оттуда как раз выскочили двое дружинников с замотанными лицами — рискуя жизнями, они вытаскивали тела.

Со вздохом я глянул на рядок сгоревших бедолаг. И первым было скрюченное обгоревшее тело, на котором остались куски цветастого халата. Хозяин пансиона, эльф Древнёв.

Сильно я по нему не горевал, больно ушлый был эльф, ещё и убийцам меня сдал. Но кофе у него был вкусный.

Едва мы подошли, раздался усиливающийся треск, и многострадальное здание гостиницы начало складываться. Послышался вскрик из-за распахнутых дверей — кто-то не успевал выбежать, рискуя быть похороненным заживо.

Воевода, тут же осветившись рунами, вышиб опустившийся косяк и рванул внутрь. А Денис неожиданно выхватил меч и просто метнул его следом… И выглядело это так, будто он метнул его в спину воеводе, чтобы добить.

Дружинники рванули было к ирокезу, обнажив мечи, но их просто сшиб щитом Лукьян. К счастью, я не успел растеряться, и заметил в руке Дениса тонкую верёвку, тянущуюся в развалины. Уперевшись, он пытался вытянуть свой меч обратно, и я бросился помочь. Лукьян присоединился через мгновение.

Дружинники, поваленные щитом, оказались с мозгами и тоже подскочили…

Здание как раз окончательно рухнуло, и я едва успел подумать, какая же крепкая верёвка у Дениса, когда из дымящихся обломков, пробив себе путь локтем и головой, выскочил Платон Игнатьевич.

Весь в саже, он густо горел красными рунами, которые, кажется, делали его кожу крепче. В одной его руке висел дружинник-орк, другой же он уцепился за рукоять меча Дениса.

Вся эта сцена длилась несколько мгновений, так что собравшаяся вокруг толпа зевак-пожарников даже не успела ничего толком понять. Но тут же все одобрительно загудели — видимо, любил народ видеть мощь и ловкость дружины.

— Молодец, отрок, — воевода отдал Денису меч, — Толковый из тебя гридень выйдет. А чего ж в Вологде-то не пригодился с таким талантом?

Улыбка сразу спала с лица ирокеза, и он поперхнулся, пытаясь что-то придумать. Но Платон Игнатьевич ткнул его кулаком в грудь:

— Потом расскажешь, но чтоб не врал. Оба расскажете.

— Угу.

Когда пыль улеглась, я, зажимая нос, подошёл к развалинам. В глазах слезилось так, что ничего толком рассмотреть не получалось — дым лез во все щели. Гадство!

— Сейчас ничего не увидим. Надо ждать, когда остынет, — рявкнул воевода, стряхивая сажу, — Пусть заливают, а мы дальше идём.

Поджав губы, я двинулся следом. Всего пятнадцать минут в дружине, а как замотали-то…

Кабак, в котором убили пару орков, находился на краю города. Кстати, берег Выи отсюда был совсем недалеко, и с крылечка открывался прекрасный вид на гору Качканар.

Кабак тоже оцепили дружинники, вокруг сновала пара городовых. Перед оцеплением толпился народ, завсегдатаи заведения, и громко высказывали недовольство. В дверях кто-то ругался с орком-дружинником, и тот, завидев воеводу, с облегчением выдохнул.

Платон Игнатьевич махнул ему, но не сразу прошёл внутрь. Он остановился, разглядывая тропинку к реке, в заросли камыша. Так, прищурившись, он постоял несколько секунд, потом двинулся в кабак.

Хозяином оказался щуплый, но очень пузатый эльф — по огромному животу было видно, что он и сам любил употребить питьё, подаваемое в кабаке. Увидев, кто идёт внутрь, эльф отстал от дружинника и исчез за дверями.

Этот дружинник кольчугу не носил, предпочитая кожаную бронь. Длинные волосы, скрученные в тонкие косички-дреды, стянуты и связаны в хвост. На правой щеке виднелась небольшая татуировка-руна. На поясе у него с одной стороны топор, с другой меч.

— Молодец, Данила, — воевода похлопал орка по плечу.

Тот скривился в недовольной улыбке, а потом удивлённо уставился на меня. Я сразу понял, что мы знакомы, причём очень хорошо… Лихорадочно пытаясь вспомнить, что ещё за Данила, и как много ему должен, я, как назло, никаких подсказок в памяти не нашёл.

— Батюшка Платон Игнатьевич, а… это… — начал было Данила, показывая на меня.

Тот ещё раз похлопал его по плечу:

— Эти твои будут, ты угадал, десятник, — воевода ощерился счастливой улыбкой, — Не зря ты Грецким тогда улицу подметал. Я сразу понял, что тебе суждено им командовать.

— Батюшка Платон Игнатьевич, за что⁈

— А кому прикажешь, а? — сразу же напал воевода, но тут же отмахнулся, — Так, всё, следи за народом вона. А эти пока со мной.

Я прошёл мимо десятника, кивнув ему, как старому знакомому, но в ответ получил лишь презрительный взгляд.

— Здравия желаю, господин десятник, — добавил Денис.

— Да ну вам, огрызки! — тот лишь отмахнулся и отправился следить за народом.

Внутри было темно в сравнении с улицей. Никаких следов борьбы, все столы-скамьи на местах, и двое городовых возле одного из столов. За стойкой в дальнем углу стоял хозяин-эльф, нервно протирая глиняные кружки.

— Доколе! — сразу же послышался его крикливый голос, — Господин воевода, доколе это будет продолжаться⁈

— Барыжкин, — рявкнул тот в ответ, встав рядом с городовыми, — Не бузи, и без тебя тошно!

— А завтра придёт барон, да налог спросит? — не унимался тот, стукнув кружной по столу, — У меня и так после этого… — он ткнул пальцем в городовых, — … посетителей не будет, а тут ещё и закрыли!

Городовые стояли возле тела орка. Тот сидел за столом мордой в тарелке, рядом валялась кружка с разлитым пивом. Скамья чуть сдвинута, ручка у кружки отколота и осталась в пальцах.

Хозяин всё не унимался, и воевода рявкнул со всей мочи.

— Барыжкин, твою эльфячью мать! — Платон Игнатьевич прошёлся до стойки и бахнул ладонью по ней так, что кружки подлетели, — Ты терпение моё испытываешь?

— Батюшка воевода, вы уж не обессудьте, но у меня дело страдает, и я…

— А лодка в камышах — тоже твоё дело⁈ — Платон Игнатьевич перегнулся и схватил эльфа за лацкан, — Не ты ли, Барыжкин, дал княжне лодку, чтоб переплыла на тот берег⁈

Инициатива, судя по побелевшему лицу эльфа, окончательно перешла к Платону Игнатьевичу.

Пока воевода разбирался там с хозяином, мы ещё раз глянули на труп. Денис подошёл с задумчивым видом, повёл ладонью возле шеи.

— Подавился, — сказал орк-городовой.

— Не просто подавился, не, — ирокез качнул головой, — Лукьян, чуешь?

Громила тоже повёл рукой и кивнул.

— Что там? — спросил городовой.

— Кажется, монетка, зачарованная человеческой волшбой, — сказал Денис и показал на кружку, — Кидаешь такую в напиток жертве, и дело сделано.

Повинуясь любопытству, я тоже подошёл и положил руку на шею жертве. Ну ладно, повинуясь не любопытству, а надежде. Эх, ничего не чую…

Всмотревшись в зелёное основание шеи, я попробовал уловить хоть какое-нибудь голубое свечение. Но нет, либо руны слабые, либо через плоть не просвечивает.

— Монетка? — задумчиво сказал городовой.

— Не зря я вас взял, значит, — сказал подошедший воевода, — Этот мертвец — Дубилов, хозяин так сказал. Наёмный рабочий, ошивался тут вечно, вроде как в поисках работы… У него на подхвате ещё ребята были, и купец Грустный их нанимал часто разгружать товары или на шахте подработать.

— А говорили про двух орков, убитых в кабаке, — напомнил я.

Платон Игнатьевич покосился на меня, почесал лысину, потом вопросительно глянул на городового. Тот пожал плечами, и воевода попёр опять к стойке. Не прошло и секунды, как лацкан бедного пузана оказался в кулаке воеводы.

Сбивчиво хозяин поведал, что да, у него снимал ещё один орк сверху комнату. Пришёл вчера весь израненный, и Дубилов доплатил за него, чтобы местный знахарь его здесь выходил.

— А сегодня утром, мы как этого нашли за столом… — эльф замялся, — Наверх поднялся и… Ну, я думал, что он умер. Лежал на полу без движения, лужа крови.

— И?

— Ну и нету его там… — Барыжкин развёл руками.

Комната сверху и вправду оказалась пуста. Кровать в углу, следы крови на постели. Таз, постиранные тряпки, бутыльки на столе и под столом. Лужа крови на полу…

В луже был отпечаток сапога, и окровавленный след вёл к окну.

Если вспомнить историю Барыжкина, то получалось, что труп встал и просто свалил через окно. Воевода подошёл к столу, понюхал бутыльки — я даже от двери видел, что жидкость внутри слабо сияет зелёным. Какая-никакая, а волшба.

— Знахарская варь, — воевода поморщился, — Как звали этого?

Хозяин развёл руками.

— Не знаю, господин. Он был ранен в живот, вчера Дубилов его притащил. Знахарь тоже заходил.

— Не знаешь, да? — воевода выглянул в окно, — А что на твоей лодке он ушёл, тоже не знаешь?

Я только открывал для себя свои навыки Видящего, поэтому не сразу понял, что за голубой зайчик маячил у меня на краю зрения. Поняв, что в полумраке из-под кровати что-то бликует, я присел сначала возле лужи крови, разглядывая отпечаток сапога. А потом, наклонившись, глянул вбок, под кровать.

— Там что-то есть, — сказал я.

Городовой тут же выудил из-под деревянной тахты тонкий стилет. Мы все сразу переглянулись, а воевода сказал, задумчиво оглядывая помещение.

— Убил купца, убил Дубилова, пытался убить этого…

«И меня! Меня пытался!», — мысленно добавил я, но не стал озвучивать.

— Древнёва тоже он, — воевода цыкнул, — Так, давай к гостинице. И этого вяжите, — он зыркнул на Барыжкина и тот сразу упал на колени, зарыдав. Но мы на этот концерт уже не смотрели, проследовав за Платоном Игнатьевичем.

Второй поход к сгоревшей гостинице знатно меня разочаровал. Да, её уже изрядно всю залили — мы ещё на подходе уже шлёпали по чёрному ручейку, стекающему вниз по улице.

Вот только далеко рыться нам не пришлось — едва мы отвалили рухнувший косяк главного входа, как я наткнулся на недогоревший скальп блондина в углях. Чуть освободили от обломков, и нашли останки того самого орчека, который выглядел крайне неважно — можно подумать, из него вылезла какая-то увесистая инопланетная тварь, вот только путь на свободу она себе не прогрызла, а прожгла.

— Ну вот и наш убийца, — проворчал воевода, глядя на изуродованное тело.

При себе у него осталась всего пара стилетов и, кстати, в карманной мелочи нашлась ещё одна зачарованная монетка.

— Дело раскрыто? — счастливо заулыбался городовой, стоя рядом.

— Эльфячья бабушка раскрыла, да, — Платон Игнатьевич только цыкнул.

Это у городовых теперь всё отлично — есть преступление, есть и преступник. Он, судя по всему, наказан уже достаточно, и работа городовых здесь закончена.

Вот только воевода, как и я, знал, что это лишь верхушка айсберга. Тут и огру понятно, какая это изящная партия была — сначала один умелец замёл все следы, а потом кто-то другой избавился от умельца.

И все концы в воду…

Я вспомнил того «чистокровного», про которого мне якобы снился сон в темнице, и как он просил присоединиться к ним. И теперь, глядя на останки блондина, вдруг понял — а какой смысл этим чистокровным от полукровки?

Только такой же, как у этого метателя. Выполнить свою функцию, подставив тётушку, а потом умереть. Потому что чистоту крови блюдут не для таких, как я.

— Барин, — подал голос Захар, мнущийся рядом, — Может, в комнате-то пороемся? А ну как вещи какие сохранились? Да и шкатулочку бы… — прошептал он, хотя по панике на его лице он понимал, что найти невидимую вещь может быть нереально.

«В комнате» — это было сильно сказано. В куче пепла и грозящих обрушиться мокрых углей — так будет точнее.

Я не успел даже отпроситься у воеводы, как отмахнулся.

— Минута тебе, только не убейся, — он усмехнулся, — И будем решать, что с тобой делать, Грецкий.