Клинки надежды

Глава двадцатая

– Как вы посмели не выполнить боевого приказа? Вам что, неясно указали направление атаки? Или у вас не в порядке с глазомером? Я буду вынужден доложить о вашем несоответствии занимаемой должности! Вообще удивляюсь, вроде опытный офицер, а вели себя, словно безграмотный мальчишка! Лучше бы вам вместо руки оторвало голову!

Либченко кипел негодованием. Его красивое лицо перекосилось от гнева, глаза были готовы метать молнии, а изо рта с потоком брани вылетала слюна.

Загубить такой тонкий расчет! Направление было выбрано так, что цепь юнкеров должна была идти в лоб на повозки с пулеметами и при этом полечь. Но нет! Этот однорукий кретин самовольно провел волчат Мандрыки каким-то оврагом, неожиданно вышел во фланг и захватил те самые, обязанные погубить его, пулеметы практически без потерь!

Ответный взгляд Кузьмина был тверд. Только из-за давней контузии чуть подергивалась щека.

– Мне с моего места было лучше видно, как атаковать. Указанное вами направление неизбежно привело бы к лишним жертвам среди личного состава, – четко доложил штабс-капитан.

Виноватым себя он явно не считал.

– К лишним жертвам? И это говорит офицер? Зарубите себе на носу: мы на войне, а не на балу в благородном собрании!

– Я-то это помню, а вы? За весь бой мне не довелось видеть вас не то что в цепи, но хотя бы в зоне вражеского огня, – с явным вызовом ответил Кузьмин.

По существу, это было обвинением в трусости. И, что особенно плохо, возразить на него было нечем. Вернее, можно, но теми аргументами, которые однорукий офицер не поймет и не примет.

– Не вам делать замечания старшему по званию, – высокомерно произнес капитан. Хотел потребовать подробную объяснительную в письменном виде, однако подумал, что Кузьмин понапишет такого – вовек не расплюешься.

Бой был уже практически закончен. Не ожидавшие удара с двух сторон, бандиты частично полегли в роковой для них долине, частично же пустились в безостановочное бегство.

Весь их путь был устлан неподвижными телами, и только отсутствие при Аргамакове кавалерии спасло беглецов от поголовного уничтожения. Да и то, спасло ли?

Странная штука, маневренная война! Часть банды удирала на повозках, и так же, на повозках, преследовала их аргамаковская пехота. Порою преследователи спешивались, давали парочку залпов по отставшим и пешим, а затем неслись дальше.

В отличие от банды, лошади в бригаде были свежими, поэтому погоня была успешной. И это притом, что дальше, у Починка, беглецам предстояло встретиться с еще одним весьма неприятным сюрпризом.

Пока в выигрыше оказался только бронепоезд. Несколько снарядов полевой батареи разрушили на нем головную площадку, однако паровоз был цел, и сейчас на всех парах уносил состав с поля боя.

Преследовавший его «еловый» сразу за Рябцевом неудачным выстрелом разрушил перед собой пути и теперь обиженно пыхтел на одном месте. Еще чудо, что машинист успел затормозить и не довел дело до крушения! Теперь там стоял командирский «паккард», блестели погоны, словно присутствие начальства могло помочь в таком деле!

Оно и не помогло. «Паккард» развернулся и поехал обратно, туда, где сиротливо торчащие трубы да покосившаяся церковь без колоколов и креста показывали место, недавно бывшее населенным пунктом.

– Вы свободны, штабс-капитан! По возвращении немедленно займемся вашим вопросом. – Либченко демонстративно отвернулся от своего сослуживца.

Его гнев потихоньку улегся. Теперь капитан смотрел на лежавшие вокруг развалины и невольно думал, какая же сила таится в неведомом матросе, если он играючи сумел уничтожить целое село! Да, чтоб добиться подобного эффекта, артиллерии пришлось бы работать долго и упорно, а снарядов ушло бы столько, и не посчитать!

Тем не менее несколько пленных, наскоро допрошенных по пути, твердили в один голос о колдовстве Горобца. Колдовстве, в данном случае равносильном артиллерийской бригаде.

«Паккард» остановился рядом с начальником школы. Аргамаков вышел из него, прямой, подтянутый, будто был не в бою, а на обычном параде.

– Отлично действовали, господин капитан!

– Старался, – Либченко чуть пожал плечом.

Может, поступок Кузьмина пойдет на пользу? Уважение строгого полковника стоит многого, тем более что оно неразлучно с доверием. Глядишь, удастся провернуть такое, что жизни уцелевших юнкеров по сравнению с этим покажутся мелочью.

Аргамаков посмотрел с явным одобрением. Мол, достойный ответ, не угодливый и одновременно не кичливый.

Канцевич тоже покинул автомобиль, слегка улыбнулся капитану, мол, молодец, и тут же принялся деловито оглядывать разрушенное село.

– Сила! Если это и впрямь натворил наш знакомец, то остается непонятным, как он с нами не проделал какую-нибудь штуку. – Канцевич в сомнении покачал головой.

Либченко уже сам задумывался над этим, но только теперь в его мозгу забрезжила какая-то смутная догадка.

– Разрешите?

Горобец был общим врагом, следовательно, нет ничего плохого в обмене информацией.

– Слушаем, капитан. – Аргамаков раскрыл портсигар и предложил спутникам.

Либченко осторожно потянул папиросу. В конце концов, папироса из рук начальника тоже может считаться наградой. Как в древности шуба с царского плеча.

– Мне вот подумалось, что после такого, – Либченко описал рукой полукруг, – ему надо какое-то время на восстановление сил. Может, я не прав, да и вообще, магией никогда не интересовался, однако по логике подобные… гм… фокусы требуют большого расхода сил. Ну и, конечно же, подготовки.

– А ведь это мысль, а, Александр Григорьевич? – Канцевич посмотрел на Либченко с невольным уважением.

– Возможно. – Аргамаков глубоко затянулся папиросой. – Проклятые запасные! Теперь из-за них Сухтелен наверняка не успеет вовремя перекрыть путь бронепоезду! Вдруг нашему флотскому знакомцу и на этот раз удалось ускользнуть?

– Будем надеяться, что нет. – Начальник штаба тоже вздохнул и посмотрел назад, где многочисленные трупы показывали путь отступления банды.

Либченко представил матроса живым и содрогнулся. Еще одна встреча с Горобцом явно не сулила ничего хорошего. И самое страшное – не сулила никому.

– Вон Орловский едет. Может, что выяснил. – Аргамаков кивнул на приближающегося верхом подполковника.

Но до Георгия и сопровождающего его бородатого солдата было еще далеко.

Аргамаков отбросил прочь окурок, извлек еще одну папиросу и, разминая ее пальцами, произнес:

– В любом случае часть отряда надлежит срочно вернуть в Смоленск. Не думаю, что запасным удастся захватить власть в городе, но мало ли? И вдруг их поддерживает кто-нибудь из правительства?

Он намекал на Шнайдера, только не произнес этого вслух. Нельзя обвинять человека, пока не поймал его с поличным. В том же, что бунт не подавлен, слишком много его, Аргамакова, вины. Послал бы часть сил немедленно в город, и там был бы полный порядок. А то – эскадрон в сорок сабель, к тому же на две трети из новичков.

Но что было делать, если главный противник – Горобец? Да и должны же продержаться Лиденер с Усольцевым! Запасные могут одолеть разве количеством.

А если…

Аргамаков тяжело вздохнул. Он поступил так, как велел долг. Только в случае гибели оставшихся в городе от этого легче не будет.

– Его нигде нет! – добавил переживаний Орловский. – Двое пленных видели, как Горобец залез в бронепоезд вместе со своими подручными. А еще один говорит, что подручные затащили матроса чуть не силой.

Все четверо офицеров невольно посмотрели туда, где совсем недавно скрылся поврежденный «Хунхуз».

– Может, Сухтелен успеет? – с надеждой спросил Канцевич. – А нет, Горобец получил так, что это должно напрочь отбить у него охоту появляться в здешних краях.

– Кроме этих краев есть другие, – чуточку резко отозвался Аргамаков. – Ладно. Большего мы все равно не сделаем. Георгий Юрьевич, вы остаетесь здесь за старшего. Возьмите ваш отряд и полуроту от Мартынова. Прочешите район в поисках убежавших. Срок вам до вечера. Если удастся связаться с Сухтеленом, пусть возвращает в город пехоту и батарею, а с кавалерией поступает под ваше командование. Мы же с «еловым», полуротой и школой срочно двигаемся к Смоленску. Пора там тоже навести порядок.

При всем привычном бесстрастии голоса на душе Аргамакова было скверно. Матроса упустил, уцелели или нет оставшиеся в городе – неизвестно. Куда ни кинь…

Но тут со стороны Смоленска накатила дрезина, и сидевший в ней молоденький прапорщик бодро прокричал:

– Разбили! Запасных разбили!

Хоть одной тяжестью меньше! Да и одной ли? Как ни крути, но банда Горобца разбита наголову, а это значит, что хоть кто-то на земле вздохнет с облегчением.

В душе Аргамакова вопреки логике вспыхнула надежда, что все еще будет хорошо. Пусть не сейчас, пусть через год, два, пять, но рано или поздно все должно возвратиться на круги своя. А уж доживет он сам до долгожданной победы или нет, принципиального значения не имело.

Если бы еще достать матроса! И как его не зацепила ни одна пуля?!

Зацепила. Для такого, как Аргамаков, Орловский или Раден, случившееся было бы ничего не значащим пустяком, для Горобца же это была трагедия.

Только что до победы оставался последний шаг. Враги уничтожены, уцелевшие откатываются к Смоленску, и вдруг смертоносный свинцовый ливень сметает ничего не подозревающих весело шагающих людей.

Горобца спасла чистая случайность. Бричка как раз догнала бронепоезд, когда вся долина превратилась в рукотворный ад.

Боль обожгла руку пониже локтя, и матрос с изумлением и страхом почувствовал, как по руке льется кровь. Его кровь.

Рядом прыгал губастый Яшка, старательно, словно исполнял дикарский танец и таким образом стремился уклониться от пуль.

– Федька! Да сделай же что-нибудь!

Янкель орал, призывал громы и молнии, но силы уже оставили Горобца, а от вида собственной крови подгибались колени.

К счастью, «Хунхуз» остановился рядом, и Григорий обхватил атамана, на руках внес в заднюю бронеплощадку. Хорошо, не в переднюю, потому что та вскоре оказалась разбита снарядами.

Теперь бронепоезд уходил на полной скорости, проносился через станции, а Горобец сидел, прислоняясь к броне с таким видом, словно его больше ничего не касалось.

Он позабыл обо всем. Даже о шедших на помощь моряках, которые, кстати, никуда не дошли, лишь захватили какое-то большое село и теперь алчно поглощали в нем запасы самогона.

Рядом суетился Янкель, без умолку говорил: то ругался, то выражал надежды на перемены. Верный Гришка старательно перебинтовал окровавленную руку и после плюхнулся рядом с атаманом; только и это оставалось где-то за гранью сознания.

Не хотелось ничего. Лишь ехать, ехать, а куда, зачем?..

Сухтелен не успевал. Он и не мог успеть, хотя всю дорогу шел форсированным маршем без единого привала.

С очередного холма открылся вид на Починок, но до него еще было так далеко…

В бинокли офицеры видели стремительно несущийся бронепоезд. Одна бронеплощадка на нем была разбита, перед ней не было контрольных платформ, но при всей тяжести ран ни одна не была для «Хунхуза» смертельной.

– Уйдет!

Конная батарея помчалась на перехват галопом, торопливо развернулась и выпустила по уходящим несколько гранат.

Взрывы недолетами вздыбили землю, а следом «Хунхуз» выскочил из зоны огня, и только дымный след долго висел над горизонтом.

На станции виднелись другие эшелоны. Из города навстречу отряду вышла пехотная цепь. Горные трехдюймовки накрыли ее очередью шрапнели, заставили торопливо залечь. А тут еще с фланга подскочил пушечный «паккард» и щедро добавил на десерт из своей тридцатисемимиллиметровки…

Настоящего боя не получилось. Как и предчувствовал Горобец, внушение оказалось слишком слабым, и угроза смерти быстро свела его на нет. Вчерашние обыватели даже не бросились врассыпную. Они просто поднялись один за другим, и воткнутые в землю винтовки были достойной заменой белому флагу.

И чтобы усилить впечатление, произведенное недавним огнем, Сухтелен повернулся к оркестру и, совсем как недавно Аргамаков, скомандовал:

– Музыку!

Музыка – это то, что зовет нас к победе.

Время остановилось, а ощущения притупились. Даже гнездившийся в каждой клеточке ужас постепенно утих. Мира вокруг словно бы не было. Не то внутри, не то снаружи постоянно властвовала тьма. Всеохватная, беспросветная, наверное, схожая с той, что существовала еще до первого произнесенного слова. Звуки практически не долетали до сознания, а если и долетали, то не соотносились ни с чем.

Мыслей тоже не было никаких. Рассудок представлял собой даже не первобытный хаос, а первозданную пустоту.

Ничего.

День, ночь, зима, лето, – да кто его знает? А главное, кому это нужно?

Ни хорошо, ни плохо. Никак.

Лишь в самой глубине существовало знание, что в этом покое заключено единственное спасение. От чего, от каких напастей и бед? Главное – спасение, и все.

Сколько это продолжалось и продолжалось ли вообще? Ведь продолжительность – это движение времени, а если времени нет?

Потом… Потом снаружи пробилось что-то задиристое, бравурное, зовущее за собой. Зов нарастал, усиливался, пока, наконец, не преодолел все препоны и не потащил за собой, как полноводная река несет с собой щепку.

Щепку? Почему щепку?

Я ведь не щепка. Я…

– Что за черт? – выругался сухощавый стройный кавалерист с вытянутым аристократическим лицом. – Только что никого не было!

Он с некоторым удивлением смотрел на невесть откуда появившегося юношу в перепачканной гимнастической тужурке.

В свою очередь гимназист усиленно крутил головой по сторонам, словно тоже никак не мог понять, откуда он здесь взялся и что делает? Потом заметил всадника, вздрогнул, явно собрался броситься наутек, но пригляделся и вздохнул с явным облегчением.

– Кто такой? – строго спросил один из следующих за офицером солдат.

– Оставь, не видишь? – махнул рукой Сухтелен, однако в свою очередь не удержался от вопроса: – Тебя как зовут?

Юноша еще раз поглядел на гарцующих всадников и с трудом произнес непослушным, словно одеревеневшим языком:

– Петька.

– Петр, значит, – кивнул подполковник, как будто имя способно что-то сказать само по себе. – Местный?

– Да.

– Ничего. Порядок теперь в твоей местности, – под общие смешки сообщил Сухтелен и подмигнул. – Можешь смело идти домой к родителям.

Ему вдруг подумалось, что у Петьки вполне может уже не быть никаких родителей. Пусть Горобец не уничтожил город подчистую, однако жертв среди обывателей хватало с избытком. С таким, что ни приведи Господь!..

Гимназист-то явно прятался все время, вон какой перепачканный и худой.

Сухтелен еще раз смерил юношу взглядом и предложил:

– А хочешь, поступай к нам в бригаду. Черт! Может, еще гусаром станешь! Я в твои годы мечтал…

Он дружелюбно кивнул Петьке и поворотил коня к городу. Туда, где звал на борьбу и подвиг бравурный Егерский марш…

Клайпеда. Декабрь 2005 – февраль 2006 г.