Клетка для мятежника

Глава 35

Кровь.

Кровь повсюду. Восхитительная, сладкая кровь, взывающая к нему. Он чувствовал ее запах, она была везде — в воздухе, на полу, пропитывала одежду этой суки и этого святотатца-священника.

— Убрать его! Убрать мать девочки! Отведите ее в соседнюю комнату и свяжите так, чтобы она еле могла дышать. Ею я займусь, когда освобожусь. Подай мне шар! Вот так. Поверни девочку, чтобы кровь текла на шар. А теперь осторожно вытащи клинок из сердца. Медленно! Проклятие, ты все испортишь! Вот, вот. Пусть течет понемногу, иначе шар не успеет все впитать. А ты найди бадейку, деревянную, большую. Собери простыни и одежду и попытайся выжать из них как можно больше крови. Не потеряй ни капли!

Нэша трясло, запах крови кружил ему голову. Эликсир! Панацея от боли, которая внезапно охватила все его тело.

Так она все-таки осмелилась: убила его дитя, чтобы лишить его целительной крови. Де Массе прятал их обеих все эти годы, строил за его спиной козни, чтобы лишить его предназначения, которое обещала ему его собственная кровь.

Кровь, кровь... Такая влекущая, все еще теплая, темно-красной струйкой текущая на пористую поверхность шара, блистающая, радующая все чувства, соблазнительная, неотразимая...

— Уведите священника. И выкиньте отсюда мебель. Пусть в комнате останется только кровать. Когда выпустите из девочки всю кровь, уничтожьте и ее тоже. Труп сожгите. Я хочу, чтобы от него ничего не осталось. И согрейте воды. Я вымоюсь и буду готов к тому моменту, когда вы закончите.

Столько лег... Сто тридцать четыре, если быть точным. Это не та кровь, о которой говорилось в пророчестве, но все же она кровь от крови его, и этого достаточно. Он омолодится, получит еще столетие полнокровной жизни. У него будет больше колдовской силы, чем у десяти повелителей Даззира. Да, силы. Теперь он сможет взять все, что пожелает.

Союзница будет принадлежать ему — и на этот раз Враг не сумеет его остановить.

Ветер пригибал верхушки деревьев, срывал с них сухие листья, клонил к земле ветви, словно оплакивая погибшее дитя, страдающую мать, священника, который сделал больше, чем хотел, но все же недостаточно.

Годфри не мог заставить себя открыть глаза. Он просто позволил вытащить себя из коттеджа и привязать к стволу ближайшего дерева, заткнув рот кляпом. Годфри знал: им займутся позже.

Понял ли Нэш, кто он такой? Потрудился ли хоть взглянуть на него?

Ужасная уверенность переполняла Годфри. Де Массе не солгал, но смерть его была напрасной, а Годфри... Годфри потерпел неудачу. Ему следовало рассечь горло и вены или отравить девочку. Почему де Массе об этом не подумал? Он ведь был воином. Только они с Валеной считали, что время в их распоряжении будет. Еще несколько минут — и этого хватило бы. Полчаса — и Нэш проиграл бы.

Годфри потерпел неудачу из-за того, что медлил, задавал вопросы, хотя и не сомневался в ответах, — просто потому, что стремился оттянуть казавшееся ему омерзительным деяние. Исповедаться он никогда не сможет, не сможет явить на свет божий всю глубину своего греха: он был повинен не только в убийстве, но и в добровольном промедлении. Первые дни его в сане епископа, навсегда оскверненные провалом — и как человека, и как священника.

Значит, Нэш получит кровь, которая ему нужна. Годфри станет оплакивать Люсару до того момента, когда Ангел Тьмы отнимет у него жизнь. А потом Люсаре предстоит вечно лить слезы...

Зажмурившись, чтобы не видеть света, которого раньше он так жаждал, Годфри не увидел приблизившегося к нему человека; он только ощутил, как острый клинок разрезал связывавшие его веревки. Он расправил плечи, радуясь приближающемуся концу, но кинжал не поразил его, а кляп изо рта был вынут.

— Скорее, Годфри, откройте глаза! У меня меньше минуты на то, чтобы увезти вас, прежде чем они заметят.

Пораженный, Годфри смотрел в мрачное и решительное лицо человека, которого он когда-то называл другом.

— Осберт! Но как...

— Нет времени. Все ответы — потом. Скорее, я привел вашего коня. — Осберт увлек Годфри прочь от коттеджа, в чащу деревьев, вниз по склону... Скоро ничто не напоминало о близости человеческого жилья, кроме дыма из трубы, уносимого яростным ветром.

Годфри не удержался бы на ногах, но Осберт обхватил его за плечи и поддерживал, не позволяя упасть. Годфри не находил, что сказать своему спутнику, пока они не оказались рядом с конями, но когда Осберт попытался помочь ему сесть в седло, Годфри помедлил.

— Подождите! Леди Валена... Я не могу ее бросить...

— Годфри, если вы туда вернетесь, вас убьют не задумываясь. Это же колдуны, люди Нэша! Мы должны бежать, пока они заняты своим черным делом. Если мы успеем вернуться в столицу и сумеем скрыть ваше отсутствие, Нэш может не вспомнить, что это были именно вы: возможно, он не узнал вас в лицо...

Годфри коснулся рукой груди Осберта, ощутил под пальцами быстрые удары полного страха сердца. Помимо воли он улыбнулся, и слезы снова наполнили его глаза — на этот раз не по причине горя.

— Вы приехали сюда... ради меня?

Осберт сглотнул, потом поднял голову и кивнул.

— Если он поймает нас обоих, мой смелый поступок будет напрасен. Так что, пожалуйста, Годфри, не могли бы мы поторопиться?

Вскочив в седло, Годфри посмотрел в сторону дома, но за деревьями ничего не увидел. Ему ничего не оставалось, как последовать за своим другом, все глубже и глубже в лес, кружным путем к столице, обещавшей им безопасность.

Первая волна обрушилась на него более жестоко, чем когда-либо раньше. Ему показалось, что он застонал, но уверен он не был. В комнате было слишком темно, слишком тихо... Только он, шар и голый пол под ним. Нагой, он свернуло, лежа на боку, прижимая к себе шар, не желая еще слишком сильно ощутить его действие.

Потом накатила вторая волна, и Нэш закричал. Боль была острой, как от удара кинжала, который и даровал ему так много крови. Да, кровь хороша... Его собственная и Валены. Ребенок был зачат, еще когда он был на вершине могущества, да и Валена обладала силой — непредсказуемой, но значительной. За это он ее и выбрал, а вовсе не за красоту.

А красива она была, да и сейчас остается; такая красота остается в памяти мужчины еще долго после того, как он убил женщину.

Он всегда знал, что в конце концов она его предаст. Просто d последние восемь лет он почти не вспоминал о Валене, уверенный, что она вернулась в Карахам с де Массе.

Впрочем, де Массе большую часть времени проводил в Люсаре...

Им было нетрудно скрывать от него девочку — слишком долго он страдал от увечий. И хотя Нэш выбрал Валену как замену Союзнице — на случай, если ему не удастся ту заполучить, — он на самом деле не видел в ней такого уж приобретения... и вот теперь он чувствовал, как ошибался. Ребенок, рожденный Союзницей от Ангела Тьмы, даровал бы ему бессмертие, но эта кровь...

Нэш охнул, когда его накрыло третьей волной, превратив его мышцы в студень, лишив зрения и слуха.

Чтобы впитать все это, потребуется три дня.

Еще три дня, и он станет неуязвимым. Боль была невысокой ценой за такое.

Его вдохи и выдохи совпадали с пульсацией обжигающего предмета, который он прижимал к груди. В собственном его теле, сотрясая его, билось, казалось, несколько сердец. Удары одного отдавались в ушах, удары других заставляли трещать кости.

Тончайшие невидимые нити протянулись из его тела наружу, все дальше и дальше, пронизали исчезнувшие стены дома, непроглядную ночь, переплелись с деревьями, стоявшими вокруг как на часах, проникли в сырую землю.

Он был теперь связан со всем — деревьями, землей, водой, огнем. Каждый удар сердца, каждое содрогание, каждый гулкий удар пустого колокола, которым он стал, посылали по нитям вибрацию в деревья, землю, воду, огонь.

Со всем, со всем он был связан.

Головокружение, опьянение... Он катался по доскам пола, с трудом, казалось, выдерживающим его вес, не мечтая больше ни о чем, ко чувствуя так много... Его тело пожирало пламя, он бился в лихорадке силы, вожделения, амбиций, успеха.

Он сиял в ночи, которой не существовало. Он не мог ни совладать с силой, кидать ей пищу, ни воспротивиться... Муки все продолжались и продолжались.

Все, что он мог видеть, были высокие языки пламени; пламя охватывало небеса и землю, впивалось в его плоть длинными когтями. Он горел, сгорал заживо. Его кожа пузырилась, чернела, обугливалась, сползала клочьями, огонь лился ему з рот, одновременно восхитительный и удушающий, заполнял все его существо, выплескивался из глаз и ушей, превращал его кости в невесомый белый пепел, уносимый потоками пламени.

Судорога согнула его тело пополам. Потом другая. Невидимые пальцы стиснули его горло, лишая воздуха. Новая судорога подбросила его вверх, и он с треском упал на пол, чтобы отдышаться и дожить до следующей.

Каждый шаг, каждый момент все больше приближали его к цели.

Даровали силу.

Нечто возникало вокруг, окружало стенами, защищающими от стихий, которые больше не имели над ним власти.

Шар царапал, колол, кусал его кожу, как ядовитые зубы гадюки, высасывал силу из его костей.

Так вот что она сделала! Она отравила собственное дитя, чтобы он не смог воспользоваться кровью девочки... да, как и де Массе, чтобы и его кровью не смог он воспользоваться...

Его тело таяло, пламя проникало все глубже, поднимало над полом, наполняло блаженством...

Ах, как прекрасно!..

Он помнил выражение лица своего отца, помнил черты, знакомые и ненавистные, помнил шрамы, которые так никогда и не исчезли, потому что тот не осмелился использовать кровь малахи для своего возрождения. Год за годом он следил за ним, помогал ему, учился, высасывал из него знания. Лесть, забавы, удовольствия... его отцу никогда не приходило в голову, что с такими трудами зачатый сын в конце концов перережет ему горло, чтобы воспользоваться кровью, которую он столько лет насыщал силой.

Удивление жертвы никогда не казалось Нэшу таким трогательным.

И неудача тоже. Его отец пестовал мечту, как и дед, и прадед, и прапрадед... до самого Баязита Едикальского, того самого, кто создал Слово Уничтожения, чей сын участвовал в сотворении Ключа, а потом убил отца.

Это была почтенная традиция, передаваемая из поколения в поколение: сын убивал родителя, если только тот не успевал убить сына раньше.

Череда колдунов, передающих мечту по наследству, хотя лишь немногие из них обладали умениями, необходимыми для достижения цели. Баязит породил идею, но только его далекому потомку Кардану выпала судьба осуществить предназначение его рода.

У пророчества была цель. Оно многому научило Кардана: научило тому, что страх влияет лишь на поступки его врагов, что с его могуществом сравнится лишь его собственное воображение, что история — всего лишь уже однажды пройденный путь.

И в первую очередь оно научило его беспощадности.

Его тело — член за членом — начало извиваться, вздрагивая от боли. Кожа чесалась, но он был беспомощен: пальцев у него не было — их сожгло пламя. Он обхватил себя руками и ощутил на груди шар, раздирающий обожженную кожу, давящий ужасной тяжестью.

И тут все прекратилось.

Его ступни, колени, бедра, живот, руки — все онемело; единственное место, сохранившее хоть какую-то чувствительность, было там, где лежал шар, уничтожавший его, возрождавший и снова уничтожавший.

Вдруг ощущения стали к нему возвращаться. Сначала медленно, потом все быстрее. Он взмыл вверх, напряг мышцы, согнул суставы, готовясь двигаться, начать все заново, достичь успеха.

Теперь ничто не могло его остановить. Ему не был страшен ни Враг, ни Союзница, ни даже их ребенок, если они все же были связаны Узами и зачали его. Пророчество лгало. Он мог добиться всего, чего захотел бы.

Он лежал неподвижно и прислушивался к шару. Он видел перед собой лица отца, деда, прадеда... всех остальных. Да, история — путь, который однажды уже был пройден, но только никто из них не зашел так далеко, как он.

И вот теперь он здоров, обновлен... жив.

Полон силы.

Нэш открыл глаза.