Клетка для мятежника

Глава 33

Он чувствовал, как присутствие Нэша пронизывает все его существо, таится под кожей, вползает в мышцы и кости. Оно становилось все ближе, ощущаемое лишь его сознанием, колеблющимся на границе миров.

Он был тем местом, где этот мир и следующий соприкасались, он был силуэтом, скользящим между светом и тенью, невидимым ни в одном из миров. Он был готов.

Конечно, в глубине души де Массе знал, что выбор принадлежит не ему. Нэш слишком умен, он наверняка следит, не вернулся ли отряд. Колдовским взглядом высматривает, приближается ли де Массе к Марсэю, может быть, даже ожидает, что тот попытается захватить мальчика на подъезде к столице и тем самым избежать нежелательных вопросов.

Конечно, нет никакой надежды, что его люди, вернувшись после разведки в городе, окажутся сколько-нибудь действенной защитой против Нэша. Да и тот наверняка заверит их, что явился только проведать де Массе.

Барон чувствовал, как Нэш приближается, даже без помощи колдовского зрения. Уже почти стемнело. Последний луч солнца погас в окне, которое де Массе целый день держал открытым.

Двигаться он еще не мог. Настои и компрессы, мази и повязки ничего не давали без помощи умелого целителя, а найти такого за столь короткое время нечего было и надеяться. Поиски заняли бы гораздо больше тех немногих драгоценных минут, что ему еще оставались.

Да, хорошо бы ему иметь в запасе время... и чтобы все случилось в более подходящий момент. Лучше бы ему никогда не обещать Нэшу свою помощь, лучше бы не дать Валене покинуть Карахам и присоединиться к Нэшу. Ему тогда не удалось открыть ей глаза, да и его собственные открылись слишком поздно...

Дверь скрипнула. Де Массе не повернул головы. Не он виноват в том мрачном беспорядке, который царил в его комнате. Дверь снова закрылась.

— Ваши люди бдительны, де Массе. Что вы им наговорили?

— Ничего, кроме правды.

— Насчет меня?

— Разве вы боитесь правды?

— А разве все мы ее не боимся?

Эти слова заставили де Массе рассмеяться, и это вызвало приступ кашля. Он с усилием приподнялся, и через некоторое время ему наконец удалось справиться с кашлем. Де Массе показал на чашку, стоявшую на столе около стены.

— Вас не затруднит?..

Нэш бросил взгляд на чашку, потом на де Массе, и наконец с очевидным отвращением протянул ее раненому.

— Вы провалили дело. Что случилось?

Откинувшись на подушку, де Массе медленно втянул воздух, чтобы не дать себе снова закашляться, и закрыл глаза. На Нэша ему смотреть больше не хотелось.

— Появилась его мать.

— Она была там? — Да, он был удивлен. Но ведь этого следовало ожидать, и он должен был предвидеть...

— Да. Мы узнали об этом, только когда она попыталась помешать нам захватить Эндрю. К этому моменту было уже слишком поздно отступать.

— Но она вас видела?

— Это не имеет значения.

— Не имеет значения? — Де Массе, не глядя на Нэша, почти мог видеть, как тот нахмурился. — Почему? Что вы сделали?

— Я сделал в точности то, что вы велели, — ответил де Массе, зная, что улыбается, но не в силах согнать с лица улыбку. Страх куда-то девался. — В точности как всегда. И как всегда, ваш план оказался ущербным. Вы ведь не смотрите, куда толкаете других, верно? Вы полагаете, что все остается неизменным в ожидании, когда вы соизволите протянуть руку... Я говорил вам, что идея захватить мальчишку неудачна. Вы глупец, Нэш.

Нэш придвинулся ближе, и его близость едва не обожгла кожу де Массе.

— Что вы наделали!

— Что я наделал? — Де Массе начал смеяться. Все было так просто и совершенно, так походило на фарс... — Думаю, она погибла, защищая сына, и он с нею вместе. Там был еще один салти. То ли сам Дуглас, то ли его брат. Мне не удалось рассмотреть. Впрочем, вы же знаете: однажды она уже умирала. Не верьте мне на слово. Отправляйтесь туда сами и убедитесь.

Внезапно на грудь де Массе обрушилась неимоверная тяжесть, не давая вздохнуть, заставив его раны кровоточить. Не испытывая страха, он открыл глаза и увидел нависшего над ним Нэша.

— Вы хотите, чтобы я убил вас, да? — проревел тот; де Массе понял, что рассчитывать на помощь его людей нечего. Они внезапно обнаружат, что подняться по лестнице невозможно; да Нэш и убьет всякого, кто попытается.

Нэш стиснул кулак, и добела раскаленная боль пронзила де Массе от ног до головы. Его тело выгнулось на постели, потом бессильно рухнуло, сотрясаемое судорогами.

Нэш наклонился над бароном, его дыхание, казалось, вонзалось в истерзанное тело.

— Вы не умрете до тех пор, пока не откроете мне все свои секреты. Я знаю, что они у вас есть мои люди за вами следили. Я знаю вас давно, Люк, еще с тех времен, когда вы были мальчишкой. Мне известно, что вы никогда не простили мне Валену, не простили того, что она стала моей. Что ж, я позволю вам владеть Валеной, можете быть счастливы, — но ценой всех ваших секретов.

— Никаких... секретов... у меня нет, — выдавил де Массе; каждое слово было для него пыткой.

— У каждого человека есть секреты, Люк. И я желаю узнать ваши. Когда вы откроете мне все, я позволю вам спокойно умереть. Вы же знаете: я бываю милосерден, когда это соответствует моим интересам.

— Ничего... такого... я не знаю.

— Вы за мной шпионили? Сговаривались с Врагом? Вот в чем дело? Предали меня, предали собственный народ, переметнулись? — Когда де Массе ничего не ответил, Нэш снова стиснул кулак.

Боль пригвоздила де Массе к постели, как удар молнии. Он ослеп, его легкие лишились воздуха, тело — крови, сознание — воли к жизни.

Однако мертв он не был. Да и не будет: Нэш умел длить эту пытку бесконечно. Не причиняя ущерба телу, он извлекал боль из самых глубин существа жертвы. Де Массе знал, что за последние годы именно на такую участь Нэш обрек десятки человек, и всегда подозревал, что однажды тоже подвергнется этой пытке.

— Что вы сделали? — прошипел Нэш прерывающимся от ярости голосом. — Говорите!

— Не скажу... ничего... чудовище! — Де Массе лишился зрения, руки и ноги перестали ему повиноваться. — Поздно! Мои секреты... вам не узнать. Я поклялся... вы никогда...

Нэш схватил его за плечи и встряхнул, швыряя вопросы в лицо барону. Потом он взял чашку, понюхал остатки питья и в ярости разбил об пол... де Массе понял, что по крайней мере этот его секрет стал Нэшу известен.

Удар в лицо походил на ласку по сравнению с болью, которую испытывало остальное тело. Однако де Массе удалось отстраниться от своих страданий; он словно плавал в дюйме над ними, осознавая их, но не испытывая.

— Вы не умрете, пока я вам этого не разрешу! — Нэш снова вцепился в де Массе, оторвал его от постели и встряхнул. — Вы все мне расскажете! Что вы прячете? Кого выгораживаете? Дугласа? Дженн? Эндрю? Кенрика? Да, конечно, Кенрика! Вы с ним в сговоре... нет, скорее дело в малахи. Да? Проклятие, де Массе! Вы будете говорить!

Теперь де Массе ощутил другую пытку: где-то в глубине его души рождалось непреодолимое желание все рассказать, выпустить на свободу истину, дать ей раствориться в вечернем воздухе, чтобы насладиться ею в последний раз перед смертью.

— Не моя... тайна... — сумел он прошептать. Дыхание его прервалось, воздух без усилий покидал его тело, пока оно не стало лишь пустой скорлупой. Де Массе еще чувствовал, как Нэш бросил его на постель, как с проклятием отвернулся. Он еще ощущал, как зло, исходящее от этого человека, отравляло воздух, просачивалось в доски пола, в штукатурку стен, в дерево мебели. Зло вечерний ветерок выносил в окно, рассеивал в холодной весенней ночи...

Потом барон де Массе перестал чувствовать что бы то ни было.

— Простите, ваше преосвященство!

Слова, такие знакомые, так часто произносившиеся им самим, укололи слух Годфри, как снежинки, которые несет зимний ветер. Годфри поднял усталые глаза от бумаг, усеивающих его стол, и взглянул на монаха.

— Да, брат мой?

— Там вас хочет видеть какой-то человек. Он говорит, что пришел по делу чрезвычайной важности.

Годфри подавил вздох. Он был епископом всего два дня, но новые обязанности уже легли на него тяжелым грузом. С того момента, как во время мессы накануне было объявлено о смерти Брома, его осаждали просители. Годфри пытался никому не отказывать в разговоре, но прошлой ночью он спал всего пять часов... и его все еще тревожил непонятный случай с Осбертом.

И к тому же этим утром Кенрик удостоил нового епископа первой аудиенции.

— Назвал этот человек свое имя?

— Нет, ваше преосвященство. Но он настаивает, что должен увидеть вас немедленно, сегодня вечером.

— Хорошо. Он в приемной?

— Да, ваше преосвященство. Привести его?

— Да, пожалуйста. — Годфри протянул руку к чашке с чаем, но напиток давно уже остыл. Кипы бумаг на столе ничуть не уменьшились с тех пор, как Годфри на рассвете сел за стол... Даже с умелой помощью Френсиса, Олера и дюжины других монахов дело шло медленно: в последние годы епископ Бром пренебрегал работой. Годфри мог только молить богов послать ему силы для таких трудов.

Дверь снова отворилась, и монах ввел в новый кабинет Годфри молодого человека. Приблизившись, тот неловко поклонился и нервозно оглянулся на монаха.

— Чем я могу вам помочь? — с улыбкой начал Годфри, стараясь успокоить посетителя. Он казался Годфри смутно знакомым; должно быть, он видел когда-то молодого человека при дворе.

— Святой отец... Прошу прощения: я незнаком с вашими правилами... Я пришел по поручению своего господина.

— Вашего господина? — поднял брови Годфри.

— Барона Люка де Массе, святой отец.

Голова Годфри закружилась, ему показалось, что его обдало волной жара.

— Он велел мне... прийти к вам. Чтобы попросить молиться за его душу.

Сам этого не заметив, Годфри поднялся на ноги.

— Значит... он мертв?

— Да, святой отец. — Лицо молодого человека было мрачно, в темных глазах отражалась глубокая печаль. — Он умолял вас... вмешаться.

— Конечно, — ответил Годфри. Он так мало думал о просьбе де Массе, когда столько вопросов оставались без ответов... Теперь момент настал, а он понятия не имел, что и как должен делать.

Де Массе мертв...

— Пожалуйста, примите мои соболезнования. Я знаю, что барон пользовался прекрасной репутацией.

Молодой человек взглянул на него так, словно был чрезвычайно удивлен подобными словами в устах священника, тем более что тот теперь наверняка понял, что перед ним колдун. Однако Годфри в последние недели и месяцы — а может быть, и годы — перестал обращать внимание на подобные вещи. Да, годы — это будет точнее. С тех пор, как подружился с Робертом. С того момента жизнь его стала совершенно непредсказуемой.

Усомнившись в том, что подобный жест понравится молодому человеку, Годфри не стал чертить в воздухе знак триума.

— Я распоряжусь, чтобы во время мессы завтра утром были прочитаны поминальные молитвы. И всю неделю за душу де Массе будут молиться тоже.

— Благодарю вас. — Молодой колдун поклонился и ушел. Когда дверь за ним закрылась, Годфри снова остался в одиночестве.

Словно зачарованный, он подошел к камину и взял в руки деревянную шкатулку, которую только этим утром поставил на полку. Перенеся шкатулку на стол, Годфри вытащил ключ, который носил на цепочке на шее. Отпирать шкатулку было неприятно, доставать из нее кожаный мешочек — мучительно. Когда Годфри достал письмо и сломал восковую печать, он ощутил такую панику, что был вынужден налить себе полный кубок вина и осушить половину одним глотком. Только после этого он смог заставить себя поднести письмо к одной из стоящих на камине свечей.

Годфри не догадывался, что может быть написано в письме. Он знал только, что это нечто очень важное и возлагающее на него тяжелую ответственность... по милости покойного ныне колдуна, который выбрал Годфри потому, что тот был хорошим человеком. Годфри допил вино, отставил кубок и с опаской развернул письмо. Оно было написано на двух листах.

«Когда вы прочтете это письмо, я буду мертв. Ознакомьтесь с моими инструкциями как можно скорее. Хочу подчеркнуть, что в этом деле самое важное — действовать без промедления. Вы должны отправиться немедленно и никому не говорить, куда отправляетесь и что собираетесь делать. Абсолютная тайна и поспешность — моя единственная надежда на успех всего предприятия.

Я посылаю вам указания, как найти нужное место и что нужно сделать. Также я объясню вам, почему это должно быть сделано; я понимаю, что ваша вера восстанет против моего поручения, но вы должны его выполнить. Я знаю, что так и будет. Именно поэтому я и доверился вам. Я уверен, что вы не только слуга церкви, но и хороший человек, готовый к борьбе за правое дело. Я даю вам самую лучшую, уникальную возможность послужить добру. Такой возможности больше никогда не будет. Если вы потерпите неудачу, последствия будут самые ужасные; можете мне поверить: тот, кого вы считаете героем, не сможет спасти вашу страну от надвигающейся беды.

В заключение позвольте мне попросить у вас прощения за то, что я обращаюсь к вам с такой просьбой. Вы — моя последняя, самая отчаянная надежда. Хотя вы совершите смертный грех, боги, не сомневаюсь, благословят вас за мужество и, может быть, даже простят.

Желаю удачи».

На Нэша, когда он вышел на лестницу, ведущую во двор, накинулся резкий пронизывающий ветер, и полы плаща пришлось подобрать, чтобы не запутаться в них. Полдюжины малахи, связанных с ним Узами, уже ждали, сидя в седлах, и их кони нетерпеливо били копытами по булыжнику, готовые к утренней скачке.

Теймар подал Нэшу поводья.

— Давно он выехал?

— Меньше часа назад, хозяин. Он уже ждал у городских ворот, когда они утром открылись.

— Ты уверен, что он был один?

— Уверен. Сайлин едет за ним на некотором расстоянии. Если вы найдете его колдовским взглядом, то найдете и епископа.

Нэш вскочил в седло.

— Хозяин, что мне сказать королю, если он вас спросит? Презрительно фыркнув, Нэш посмотрел на башню замка.

— Скажи ему, что я занят. — С этими словами Нэш дернул поводья и повернул коня к воротам. Резко ударив его шпорами, он пустил скакуна галопом. Оглянуться, чтобы проверить: следуют ли за ним его люди, — ему и в голову не пришло.

— Ты уверен? — Кенрик наклонился вперед, опершись локтем о стол. Все его тело напряглось, о еде он забыл. — Именно так сказал тот человек? В точности?

— Да, сир, он сказал в точности это. — Перед Кенриком стоял Форбес. Его белые волосы были коротко острижены, лицо покрыто шрамами, а тощее тело ссутулилось больше, чем помнилось Кенрику. Когда-то этот человек был самым доверенным помощником его отца; однако, когда Селар погиб на поле битвы, Форбеса нигде не могли найти.

Теперь же без всякого предупреждения он предстал перед Кенриком и рассказал, что взял в привычку пить в «Двух перьях», зная, что там собираются малахи; Форбес был уверен, что именно они повинны в смерти Селара.

Кенрик не стал сообщать слуге своего отца, как сильно тот заблуждается.

Итак, Форбес подслушал разговор, и даже не один; малахи были повергнуты в растерянность смертью де Массе, а кроме того, где-то на юге произошла схватка, в которой многие погибли.

Схватка произошла в Мейтленде, и среди погибших называли собственного кузена короля, Эндрю.

Слова, раздавшиеся в королевском кабинете, казались глухими и безжизненными. Пальцы Кенрика, сжимавшие чашку с молоком, онемели; он вспомнил запах меда со специями...

Эндрю мертв? Каким образом? Получил ли де Массе приказание охранять Эндрю? И если да, то почему? И от кого?

Если же нет, то как вообще де Массе там оказался?

— Те малахи все еще в «Двух перьях»?

— Нет, сир, — покачал головой Форбес. — Насколько я понял, они собирались забрать тело барона и отвезти туда, откуда все они родом.

Кенрик откинулся в кресле. Так почему все-таки малахи оказались поблизости от Мейтленда?

Была только одна возможная причина: их послал Нэш. Но зачем? Чтобы убить его кузена? Чтобы устранить воображаемого претендента на трон?

Но ради этого убивать Эндрю? Мальчишка был безобиднее своего целебного напитка! Какой смысл его убивать?

Кенрик поднялся и прошел вдоль стола к окну. Он упускает что-то совершенно очевидное...

— Где Нэш? — спросил он у ближайшего стражника.

— Он покинул город, сир.

— Надолго?

— Он ничего не сказал.

Ничего не сказал? Как если бы ему ни перед кем не нужно держать ответ — даже перед Кенриком?

И все-таки трудно поверить, что Эндрю мертв, что кто-нибудь мог желать ему смерти и даже вообще хотеть причинить вред. И если Нэш и в самом деле тут замешан...

Кенрик отвернулся от окна и поманил Форбеса.

— Ты присоединишься к моей охране. Я хочу, чтобы через час двадцать человек были готовы отправиться со мной на юг. Однако держи это в секрете. Ни фанфар, ни глашатаев. Сумеешь все организовать?

Форбес низко поклонился: он явно ожидал именно такого поручения.

— Конечно, сир. Как пожелаете.

Годфри по дороге возносил молитвы, горькие, сокрушенные, полные надежды молитвы, которые ничуть не успокаивали его совесть. По мере того как он приближался к долине, о которой ни разу до тех пор не слышал и рядом с которой не проходили ни торговые пути, ни дороги в другие страны, Годфри почти видел растущее неудовольствие богов. Божественное неодобрение чувствовалось в укусах ледяного весеннего ветра, более злобных, чем даже в разгар зимы, в его оглушительных завываниях, пугавших коня Годфри.

Ему не следовало делать того, что он делал. Многие годы Годфри не покладая рук трудился, чтобы укрепить свое положение в церкви, чтобы иметь возможность творить добро, не рискуя ни собственной головой, ни головами других людей. Он всегда был уверен, что стоит на верном пути, потому что с первого момента жизни чувствовал сердцем разницу между добром и злом и никогда не сомневался, на какой стороне стоит.

И вот теперь ему предстоит пожертвовать первым, чтобы сразиться со вторым. Как могло такое случиться? Как мог он позволить себе поверить, будто, в отличие от других, сумеет выйти из этой схватки, не запятнанный грехом?

Но что мог он поделать? Повернуть коня, вернуться в столицу, притворившись, будто ему неизвестно, что должно случиться?

Де Массе, умудренный жизненным опытом и проницательный, хорошо знал, что делает, когда выбрал Годфри. Он не сомневался, что Годфри выполнит его просьбу: запомнит все указания перед тем как сжечь письмо и перемешать пепел, вскочит в седло и поспешит в тайное убежище.

Однако несмотря ни на что, уже час как выехав из города, Годфри все еще сомневался.

Он должен... Если де Массе прав — а в этом Годфри не сомневался, — то выбора у него нет. Выполнить поручение было необходимо, и никто, кроме Годфри, этого сделать не смог бы.

Годфри испытывал тошноту при одной мысли о предстоящем. Всю ночь он мучился сомнениями, глядя в окно на серую далекую луну, то выныривавшую из облаков, то снова прячущуюся. Годфри пил одну чашку воды за другой, молил богов умерить его ужас, мешающий мыслить и действовать, хотя и понимал, что этот ужас никогда больше его не покинет. Страх будет терзать его, пока он не сделает то, что должен сделать, да и потом сохранится до последнего его часа.

Годфри миновал долину с раскинувшимися в ней свежевспаханными полями. Дальше начинались поросшие деревьями холмы, и на одном из них виднелся дом. Годфри направился к нему, заставив усталого коня ускорить шаг: как ни сохранял он свою поездку в тайне, не было никакой уверенности, что через несколько минут его не остановят.

Губы Годфри продолжали шептать молитву, однако сосредоточиться на словах он больше не мог. Миновав дом, он въехал в рощицу старых деревьев, согнувшихся под частыми восточными ветрами.

Странно, что это место так близко от столицы, что де Массе рискнул... Впрочем, должно быть, существовала целая череда тайных убежищ: де Массе стремился перехитрить Нэша, не дать свершиться заветному желанию Ангела Тьмы. Прошлой ночью, читая инструкции де Массе, Годфри усомнился... Однако мгновением позже какой-то запах, какая-то тень, брошенная колеблющимся светом свечи, заставили его представить себе Роберта, когда тот стоял среди развалин Элайты после того, как его сила за несколько мгновений произвела такие разрушения.

Случиться может все, что только поддается воображению.

И вот теперь Годфри направил коня между деревьями, позволив животному самому выбирать дорогу между узловатыми корнями и покрытыми мхом камнями.

Еще немного, и он будет на месте. Годфри оглянулся, моля богов о том, чтобы его не выследили. Ответом на его молитву были пустынные окрестности...

Здесь было сумрачно: с некоторых деревьев листья не опали на зиму. Годфри увидел перед собой ручей, пересек его и оказался перед крутым склоном, покрытым сухой травой и жухлыми прошлогодними листьями. Поднявшись до вершины холма, на противоположном склоне он увидел уединенный коттедж. Из трубы вился дымок. Рядом виднелся добротный амбар, на очищенном от камней небольшом поле раскинулся огород. Все выглядело таким мирным...

Годфри соскользнул с коня, обошел огород и осторожно приблизился к дому — так гласили инструкции... Коня он просто отпустил, в дверь стучать не стал... однако она распахнулась перед ним, и из темноты выглянуло лицо женщины... Потом она вышла навстречу Годфри, одновременно и испуганная, и уверенная в себе.

Годфри узнал женщину. Даже теперь она была необыкновенно хороша: волосы цвета меда подчеркивали красоту темных бархатных глаз. Платье ее было неярким и простого покроя, но из великолепной ткани. Ее знаменитое очарование все еще придавало блеск глазам, заставляло нежные губы складываться в любезную улыбку. Женщина вопросительно подняла брови.

Леди Валена Церианн. Женщина, которая много лет была ближайшей помощницей Нэша, его... шлюхой. Это она делила ложе с Селаром, помогая Нэшу управлять королем благодаря власти прекрасного тела.

Однако ничего этого прочесть в ее глазах Годфри сейчас не мог. Напротив, он видел ее такой, как описывал де Массе: нежной, доброй, любящей — и подвергающейся страшной опасности.

— Чем я могу помочь вам, господин?

Голос, похожий на сладкое вино, заставил Годфри содрогнуться от ужаса перед тем, что он должен сообщить.

— Мне очень жаль, госпожа... — с трудом выдавил он. — Я... я Годфри.

Женщина не сразу восприняла услышанное. Потом ее глаза широко раскрылись.

— Проклятие! Нет, только не Люк! — В следующую секунду прекрасные глаза наполнились слезами, шок от внезапной ужасной потери заставил женщину зажать рукой рот. Потом она внимательно взглянула на Годфри, заставляя себя сосредоточиться, несколько раз моргнула, кивнула и отступила назад.

— Входите. У нас мало времени. Я...

Валена споткнулась в темноте, но Годфри не отважился поддержать ее. Он совершенно не знал, чего ожидать. Де Массе писал, что они с Валеной все оговорили: оба понимали, что другого пути нет. Но как двое людей могли прийти к подобному решению? Как могли они при ясном свете дня...

— Сюда.

Леди Валена провела его мимо лестницы, по короткому коридору и остановилась у двери, собираясь с духом, загоняя горе в глубь души, где оно не помешало бы ей добиться задуманного.

Годфри сам не заметил, как ласково сжал руку женщины. Валена взглянула на него покрасневшими глазами; ее щеки были влажны от безнадежных слез.

— Он любил вас.

— Я знаю, — прошептала Валена. — И я любила его. — Ее рука стиснула пальцы священника. — Пожалуйста, простите нас за то, о чем мы вас просим. Люк был прав: сделать это сама я не могу. Особенно теперь... когда его... нет. Умоляю вас, святой отец: сделайте все быстро... — Она запнулась, сглотнула и прошептала: — Сделайте немедленно.

Сочувствие переполняло Годфри, переполняло его сердце и направляло руку. Он не мог усомниться в любви де Массе не только к этой женщине, но и к своему народу.

Однако руки его дрожали. Сердце трепетало. Душа его стенала, когда он повернулся к двери. Валена распахнула створки и вошла первой, словно желая смягчить для него удар, когда он увидит...

Комната была обставлена очень просто: шкаф у стены, яркий ковер перед кроватью... маленькой кроватью из кедра, сделанной искусно и с любовью.

На кровати лежал ребенок. Девочка, написал ему де Массе, Tea, восьми лет.

— Она еще некоторое время не проснется, — прошептала Валена, с нежностью глядя на дочь. — В последние месяцы ей становится все хуже. Она не спит ночами, поэтому дремлет днем. Я иногда утром даю ей снадобье, если ночь была особенно тяжелой. Она не станет... — Валена одернула себя. — Я ее подержу.

Она осторожно просунула руку под плечи девочки, приподняла ее и села позади, обняв дочь и прижав ее головку к своей груди. Валена коснулась губами бледной щеки.

Годфри с трудом мог дышать. Сердце его разрывалось, грозя убить его. Однако руки его были тверды — должны были быть тверды.

Годфри еще раз взглянул на Валену.

— Если вы собираетесь сказать «нет», сделайте это сейчас.

— Не надо, святой отец, — прошептала Валена, теперь уже не сдерживая слез. — Не спрашивайте меня. Я иду на это только потому, что поклялась Люку... Он умер, чтобы защитить меня, чтобы вы смогли... Мне безразлично, что потом будет со мной, — но вы не должны дрогнуть. Вы не должны сомневаться. Или вы предпочли бы, чтобы она попала в руки Нэша? Предпочли бы, чтобы он воспользовался кровью собственной дочери для своего омоложения? Ему необходимо, чтобы пророчество продолжало сбываться! Tea даст ему это, разве вы не видите? Или вы готовы обрушить на собственный народ вечное несчастье?

Годфри приблизился и опустился на колени перед постелью, словно в молитве. Он сказал охрипшим голосом, но твердо:

— Я не дрогну. Я дал Люку слово. Но я должен знать — ради собственной совести, — уверены ли вы, что она — дитя Нэша?

Валена снова смахнула слезы.

— Вы же видите это по ее лицу. Я надеялась, что она окажется дочерью Люка. Я так думала, пока... сна не родилась. Пока я не увидела, на что она способна, пока не поняла, что сила в ней сродни болезни. Она делает то, чего сама не понимает, причиняет людям боль, не задумываясь об этом, а когда задумывается, все равно делает — из любопытства. Я теперь уже с трудом с ней справляюсь, и то только с помощью снадобий. Люку это всегда лучше удавалось. Он хотел увезти ее из Люсары, но это было бы так трудно... А теперь, когда Люка нет... — Валена нахмурилась и посмотрела в глаза Годфри; ее рука гладила темные волосы девочки. На лице женщины было написано мужество отчаяния. — Прошу вас, святой отец. Не медлите.

Глаза Годфри были полны слез. Из-под плаща он вытащил кинжал, который привез ради своей цели... Клинок, длинный и острый, блеснул в луче солнца, упавшем в окно.

Годфри предпочел бы сделать что угодно... но сейчас он не дрогнет, не подведет...

Однако рука его, когда он прижал кончик кинжала к груди девочки, дрожала. Голос его тоже дрожал, когда он попытался найти слова, чтобы помолиться за ее душу — душу девочки, проклятую помимо ее воли, за душу ее матери, обрекшей дочь на смерть, за собственную душу — душу священника, согласившегося совершить убийство.

Мышцы Годфри напряглись, дыхание прервалось. Со стоном он нанес удар, рассекая плоть; кинжал заскрежетал по кости, хлынула кровь. Девочка рванулась, сопротивляясь, но обмякла, когда клинок вонзился в нее по самую рукоять. С безмолвным стоном мать прижала к себе свое дитя, позволяя крови залить всю себя, постель, впитаться в простыни и одеяло, — лишь бы не дать этой крови насытить Нэша и даровать ему бессмертие, к которому он всегда стремился.

И тут все звуки замерли, когда дверь комнаты с грохотом распахнулась.