Классный час

Подписка о невыезде

Подписка о невыезде

Но рассказать я ничего не успел. Даже и ложку до рта не донёс, потому что зазвонил дверной звонок. Противным дребезжащим тоном, всё руки никак не дойдут до его замены.

— Кого это там черти принесли? — спросила Марина.

— Так сразу и черти, — попытался вырулить на позитив я, — вдруг это ангелы.

— Ангелы так настойчиво не ломятся, — резонно заметила она на повторный звонок, уже гораздо длительнее первого.

Я положил ложку на место, встал и открыл дверь… жаль, домофонов в этом времени ещё не изобрели, а то можно было бы сразу и узнать, кого там принесли черти. За дверью, как я и ожидал, стоял тот самый капитан из районной ментовки, который приходил за кассетой.

— Что же это вы представителям органов не открываете, граждане? — с укоризной заметил он.

— Так на звонке не написано, органы звонят или ещё кто, — огрызнулся я.

— Собирайтесь, Антон Палыч, пойдём выяснять детали, — сказал он мне, почёсывая голову под фуражкой.

— Это арест? — осведомился я.

— Ну что вы, дорогой Антон Палыч, — отмёл подозрения он, — какой же это арест, это привод для выяснения.

— Хорошо, — ответил я, — документы брать? Ещё какие-нибудь вещи?

— Ничего не надо, — повернулся он к выходу, — если что, вот она принесёт, — кивнул он на Марину, выглянувшую из-за косяка.

— Не волнуйся, я ненадолго, — бросил я ей на ходу, хотя вот в этом я как раз был не очень уверен, вполне могло быть и надолго.

Капитан привёл меня в тот же самый кабинет, где был предыдущий допрос, но майора тут не оказалось, так что все следственные мероприятия он лично провёл.

— Тэээкс, дорогой Палыч, — так начал он общение, вытянув из ящика стола чистый лист бумаги, — сразу будем признаваться или как?

— В чём признаваться-то, товарищ капитан? — сделал я попытку замылить вопрос, — вы хоть намекните, а то загадки разгадывать мне сейчас трудно.

— И почему же трудно?

— Потому что в стране траур, — сразу зашёл я с крупных козырей.

— Ты мне тут тень на плетень не наводи, — отбрехался капитан, — траур конечно трауром, но раскрытие преступлений у нас никто не отменял. Зачем подписку нарушал, что в Москве делал — давай колись уже.

— Не был я ни в какой Москве, честно-благородно сидел у себя дома, — угрюмо пошёл в отказ я.

— А вот люди тебя видели в поезде номер… (он заглянул в какой-то в блокнот) номер 36 сообщением Новокалининск-Москва не далее, чем вчера утром, что на это скажешь?

— Померещилось это вашим людям, — отговорился я, — кстати, что за люди, не подскажете?

— Не подскажу, — сурово отрезал он, — тайна следствия. И теперь согласно положению об административных правонарушениях тебе, дорогой Палыч, можно заменить меру пресечения. С подписки на содержание под стражей.

— Слушай, капитан, — пошел я в атаку, — чего вы все до меня докопались? Нет ни одного доказательства, что это я дал в рыло этому инспектору… ну кроме слов самого инспектора. Да и повреждения у него ерундовые в итоге оказались, в тот же день из больницы выписали. Палку что ли в отчет срубить надо?

— Ты это… — немного озадаченно отвечал капитан, — не борзей, Палыч, а то ведь я и ещё чего-нибудь на тебя накопать могу. Я могу, если разозлюсь.

— И ещё одно, — продолжил я, — Жменя этот должен был сегодня забрать свою заяву, на этом бы и вовсе точку на всём этом липовом деле можно было поставить.

— Ничего он не забирал, — хмуро парировал капитан, — он вообще пропал куда-то, со вчерашнего дня никто его не видел.

— Вот это новости… — задумался я, этак ведь они на меня могут и его исчезновение повесить. — Ладно, признаюсь — был я вчера в Москве, — решился я, — хоккей в Лужниках смотрел…

— Давно бы так, — удовлетворённо чиркнул что-то на своём листке капитан, — понравилось хоть матч-то?

— Да, класс, — подтвердил я, — особенно когда Мишаков с канадцем бой без правил устроили.

— Там ведь и Брежнев сидел?

— Точно, в правительственной ложе — только он ушёл в начале третьего периода. Вместе с Подгорным.

— Даааа, — задумался он, — повезло тебе, парень… ладно, за то, что честно признался, меру пресечения мы тебе так и быть, изменять не будем — гуляй пока.

— Я не договорил, — перебил его я, — в поезде этом с номером 36, в седьмом вагоне я и видел Жменю. Он тоже в Москву ехал.

Про свои видения на стадионе я уж решил помолчать, а то и в самом деле в дурку упекут.

— А обратно когда ехал, не было его рядом случайно?

— Нет, — ответил я, — на обратной дороге не видел. Наверно в Москве остался, вот и вся разгадка его пропажи.

— Я в этом не уверен, — задумчиво ответил капитан. — Ладно, иди, Палыч, — мановением руки отпустил он меня, — готовься к траурному митингу… а Жменя если увидишь, просигнализируй, лады?

— Лады, — улыбнулся я, — непременно.

Таким образом, вернулся домой я довольно быстро, как и обещал — Марина расплылась в улыбке и сказала, что газ не выключала, так что всё тёплое, садись наконец и рассказывай.

— Если про милицию, там особенно и нечего говорить — побазарили и разошлись.

— И даже за отлучку в Москву ничего не сделали?

— Договорились о нулевом варианте. Да, Жменя куда-то пропал… со вчерашнего дня его никто не видел.

— Я видела, — неожиданно сообщила Марина, — когда в окно смотрела и тебя ждала, он из своего подъезда вышел и направился куда-то к парку.

— И когда это было? — чуть не поперхнулся я, — кстати очень вкусно, грациас.

Она не попросила перевести это грациас, и так понятно было по контексту, что это, а вместо этого начала вспоминать время ухода Жмени.

— Радио у нас включено было, что ж там передавали-то… Клуб знаменитых капитанов кажется шёл… нет, закончился он уже, новости начались, зачитывали телеграммы отдельных лиц и трудовых коллективов… так что три часа с копейками натикало.

— Так, — отложил ложку в сторону я (а Марина тем временем оперативно выкатила на стол котлету с пюрешкой), — в это время меня ментовский капитан как раз про него и спрашивал… странно, никто его не видел, а ты разглядела. Ладно, отложим Жменю в сторону, ты ведь про школу наверно хотела узнать?

— Да, про неё, — согласилась она.

— А там всё просто было — со второго урока всех распустили по домам, а я перед уходом побеседовал ещё с директоршей, вот и вся история.

— И о чём ты с ней говорил?

— Да всё о том же — об этом идиотском происшествии в сортире и немного о траурном митинге.

— И что там насчёт митинга?

— Послезавтра в полдень во дворе школы он будет. Если дождь не пойдёт… а если пойдёт, то в актовом зале. Я ещё хочу там своё… ну то есть наше с Васей Дубиным изобретение задействовать…

Про изобретение она не стала меня расспрашивать, как я ожидал, а опять вернулась к инспектору.

— А ты знаешь, я этого Жменю, кажется, видела в Лужниках…

— Правда? — облился холодным потом я, но виду не показал и продолжил наворачивать котлетку. — И в каком месте?

— Он в соседнем секторе сидел, правее и чуть выше нас.

— И что, весь матч там и просидел?

— Нет, в третьем периоде его уже не было, я внимательно весь тот сектор осмотрела.

— Слушай, надоел мне этот Жменя хуже горькой редьки, — решительно ответил я, — давай лучше более приятными делами займёмся. Спасибо ещё раз, очень вкусно.

— А давай, — не стала упираться Марина, — сейчас я новое бельё постелю, сегодня в главке давали.

И следующие полтора часа мы провели в постели в разных позициях…

— Я когда-то книжку читала, — сказала Марина, когда мы уже лежали рядом, полностью обессиленные, — как называется, не знаю, обложки не было, но там разные позы для любви нарисованы были… штук сто, не меньше.

— Кама-Сутра, наверно, — отозвался я, — древнеиндийский трактат о чувственной стороне взаимоотношений мужчины и женщины.

— А как переводится это Кама?

— Щас вспомню… кажется «Суть вожделения», но не уверен. На самом деле в оригинальном трактате никаких картинок не было, только описания, картинки позднее придумали… да и про позиции там немного написано, а так-то сплошная философия.

— И что там про позиции есть? — вычленила самый интересный момент Марина.

— Там описываются восемь базовых позиций, каждая в восьми вариантах, итого 64.

— Как интересно, мы максимум десяток попробовали.

— Кое-какие варианты оттуда — это только для тренированных гимнастов, запросто можно вывих или растяжение получить… древние индийцы большими затейниками в этом отношении были.

— Ну давай все же что-нибудь попробуем из этого списка.

И мы попробовали…

----

А вечером я ещё раз зашёл к инспектору Жмене — мне ж капитан поручил разузнать, куда он подевался, вот я и выполнил поручение. Звонок у него был примерно такой же дребезжащий, как и у меня, я честно нажал на кнопку троекратно, но никакого ответа не получил. Повернулся уходить, но тут открылась соседняя дверь и оттуда высунулась древняя старушенция.

— Ходют тут ходют, — недовольно забормотала она, — звонют тут звонют, спать не дают.

— А где Тимофей Андреич-то, бабушка? — спросил я у неё. — Второй день не открывает.

— С утра дома был, бутылками гремел, — наябедничала она, — а потом ушёл куда-то.

— Спасибо, бабуля,- поблагодарил её я и скатился вниз по лестнице.

А во дворе на лавочке вокруг доминошного стола сидели трое хулиганов и оболтусов под руководством Игорька Волобуева, а если покороче, то Быка.

— Здорово, Палыч, — лениво процедил мне Бык, — разговор есть.

— О чём мне с тобой говорить, Игорь? — хмуро ответил я.

— Как хочешь, — быстро вскочил он на ноги, — если тебе неинтересно про этого инспектора, ты ж к нему щас заходил, то я пошёл…

— Стой, — остановил его я, — раз начал, говори.

— Отойдём в сторонку, — предложил он, — за стадион.